Попаданка для несокрушимых орков

Глава 1. Новый Мир

Резкий рывок, мир перед глазами смазывается, и вот я уже на четвереньках, тяжело дыша, посреди какого-то первобытного леса. Огромные, узловатые деревья сплетают свои темные ветви высоко над головой, почти скрывая диск незнакомой, зловеще-багровой луны. Воздух сырой, тяжелый, пахнет гнилью и прелой землей.

Есть в этом запахе и что-то еще – дикое, мускусное, совершенно чужое. Где я? Последнее воспоминание – выход из спортзала, привычная усталость в мышцах... А теперь это. Паника холодной змеей обвивает сердце. Это не сон. Слишком реально. Кое-как поднимаюсь, ноги дрожат. Осматриваюсь – враждебный, молчаливый лес.

И тут мой взгляд падает на себя. На грудь. Два невероятно больших, упругих шара выпирают под тонкой тканью спортивной футболки, которая, кажется, вот-вот лопнет. Осторожно, почти со страхом, касаюсь одного. Кожа отзывается мгновенной, острой чувствительностью, посылая по телу разряд первобытного, непонятного возбуждения.

Это... это не мое тело! У меня, сорокапятилетней Эльвиры, мастера спорта по кикбоксингу, никогда не было такой груди! И волосы... Провожу рукой – длинные, шелковистые, светлые. Я стала моложе лет на двадцать, не меньше. Превратилась в какую-то кукольную красавицу из тех самых фэнтези-книг, что недавно начала читать.

Неподалеку раздается треск веток, затем негромкое журчание. Кто-то есть. Я инстинктивно приседаю за широкий ствол, пытаясь слиться с темнотой. Мой бойцовский опыт сейчас вопит об опасности, приказывая замереть и оценить обстановку, прежде чем действовать. Нельзя поддаваться панике, нужно сохранять хладнокровие.

Из-за густых папоротников, тяжело ступая, выходит он. И первое, что я вижу, – он только что справлял нужду. Фигура исполинская, кожа зеленоватая, а мощные мышцы перекатываются под грубой набедренной повязкой. Когда он поворачивается, лунный свет выхватывает его лицо – тяжелая челюсть, приплюснутый нос.

Из-под его нижней губы торчат два коротких клыка. Орк. Настоящий.

В прочитанных мной историях орки обычно были уродливыми монстрами, грубыми и злобными. Этот... был другим. Диким, да. Пугающим – безусловно. Но в его первобытной мощи, в его дикой стати есть какая-то своя, совершенно особая, устрашающая гармония, от которой сложно отвести взгляд.

Он резко вскидывает голову, его ноздри хищно раздуваются. Учуял. Его темные глаза впиваются в мое укрытие. Медленно, не сводя взгляда, он идет ко мне. И говорит. На своем, совершенно непонятном языке. Низкие, гортанные звуки, рычащие слоги, отрывистые фразы, похожие на команду или явную угрозу.

– Грракх! Нар ваштар! – Он указывает на меня, потом на землю перед собой, продолжая издавать эти пугающие, ничего не значащие для меня звуки. В его голосе чувствуется металл и нетерпение.

Я ничего не понимаю, кроме того, что этот зеленый гигант явно обращается ко мне, и явно не с дружелюбными намерениями. Страх ледяной волной накрывает с головой, сковывая конечности и лишая способности мыслить здраво. Нужно что-то делать, но что? Бежать? Сражаться?

– Не трогай меня! – срывается у меня отчаянный крик, единственный щит, который я могу выставить против этой непонятной, нависшей надо мной угрозы.

Орк замирает на мгновение, его густые брови удивленно сходятся на переносице. Кажется, мой крик, слова на моем языке, до него все-таки дошли. Он склоняет голову набок, словно прислушиваясь или что-то обдумывая. Затем он медленно, очень медленно, произносит, коверкая слова, с чудовищным акцентом:

– Хум? – Он вопросительно тычет в меня пальцем. – Человек... женщина?

Я судорожно киваю, не в силах произнести ни слова. Горло перехватило спазмом.

Он обходит меня, принюхиваясь. Я чувствую его запах – терпкий, мускусный, запах дикого зверя. И вижу, как под его повязкой что-то начинает отчетливо выпирать, напрягаясь. Первобытная, неприкрытая реакция. На меня. На это новое тело. Сердце колотится где-то в горле, готовое выпрыгнуть.

Он снова передо мной. Ухмылка трогает его губы, делая лицо еще более хищным.

– Моя... Коргат, – он тычет себя пальцем в мощную грудь, покрытую старыми шрамами. Затем его огромная ладонь ложится мне на плечо, пальцы сжимаются, как тиски. Он наклоняется, его горячее дыхание опаляет ухо, и я чувствую исходящий от него жар.

– Ты... – его голос становится еще ниже, интимнее, почти мурлыкающим рыком, от которого по спине бегут мурашки. – Арр! – коротко выдыхает он, словно принимая какое-то важное, окончательное решение. – Сейчас... со мной.

Это не вопрос. Это утверждение его права. Прежде чем я успеваю хоть как-то среагировать, его вторая рука обвивает мою талию, притягивая вплотную к его горячему, твердому телу. Я чувствую каждый его напряженный мускул, жар его кожи сквозь тонкую ткань футболки.

То, что так вызывающе топорщится у него между ног, упирается мне в бедро, не оставляя сомнений в его намерениях. Его лицо близко. Слишком. Я вижу дикий огонь в его глазах, отражение багровой луны, и понимаю – бежать некуда. Он собирается взять то, что, по его мнению, уже принадлежит ему.

Глава 2. Право Сильного

Его слова еще звучат у меня в ушах, эхом отражаясь от безмолвных деревьев, когда его хватка становится железной. Он тащит меня за собой, глубже в лесную чащу, и я почти не сопротивляюсь – какой в этом смысл? Моя сила ничто по сравнению с его. Ноги заплетаются, но я упрямо иду за ним, не желая быть просто волочимой по земле.

В голове вспыхивает непрошеное, постыдное воспоминание: еще там, у дерева, когда он только подошел, когда его взгляд впился в меня, я ощутила, как мои трусики мгновенно промокли. Мое новое тело, это молодое, незнакомое тело, оно предало меня еще до того, как он коснулся меня по-настоящему. Ужас от этого осознания смешивается с тем, что происходит сейчас.

Он толкает меня к шершавому стволу какого-то векового дерева, разворачивает лицом к себе. Его намерения более чем ясны, они написаны на его лице, в его горящих глазах. Я зажмуриваюсь, ожидая боли, унижения, чего угодно, но только не... не того, что происходит дальше, так стремительно и неотвратимо.

Первая секунда – острая, короткая боль, как разряд тока, вырывающий беззвучный крик, который так и не срывается с моих губ. Это все-таки мой первый раз в этом теле, первый раз за столько лет... Но тут же, почти мгновенно, боль исчезает, тонет, растворяется в совершенно иной, ошеломляющей волне. Она захлестывает меня с головой.

Потому что я ужасно мокрая, и его поршень, такой огромный, толстый, невероятно твердый, входит в меня почти как по маслу. Этого не должно быть! Мой разум отчаянно кричит, бунтует, пытается сопротивляться, но тело... тело отвечает таким всепоглощающим восторгом, такой бурей незнакомых, запретных ощущений, какой я не знала за все свои сорок пять лет предыдущей жизни.

Он движется во мне, сильно, глубоко, и каждое его движение отзывается новыми волнами чистого, незамутненного физического наслаждения. Это дико, первобытно, совершенно неправильно. Но боже, как же это ощущается... Мысли о бывших мужчинах, мелькают где-то на периферии сознания – у них были не большие, но мне всегда было комфортно, предсказуемо. Но этот гигант... это совершенно другой уровень, другая вселенная ощущений, незнакомая и пугающая своей мощью.

Не знаю, сколько это продолжается. Время теряет свой привычный смысл, сжимаясь в одно бесконечное, пульсирующее мгновение. В какой-то момент он с рыком отстраняется, больно хватает меня за руку и почти бегом тащит за собой сквозь колючие кусты. Я едва поспеваю за ним, ноги заплетаются, дыхание сбито, сердце бешено колотится.

Он ныряет в низкий, темный проем – кажется, это большой шатер из грубых, плохо выделанных шкур, натянутых на кое-как сколоченный деревянный каркас. Внутри почти полная темнота, пахнет потом, сырой кожей и чем-то еще, незнакомым, слегка кисловатым. Не давая мне опомниться, он снова толкает меня на ворох жестких шкур, и все начинается заново.

Только теперь еще яростнее, еще глубже, еще отчаяннее. Я теряюсь в этом вихре, мой разум окончательно отключается, не в силах сопротивляться напору этих ощущений. Остается только это – божественное наслаждение, заставляющее изгибаться и беззвучно стонать под его тяжелым, властным телом.

Когда все наконец заканчивается, он грузно отваливается от меня и почти мгновенно засыпает, издавая низкое, утробное рычание. Просто засыпает, как животное, добившееся своего, не обращая на меня никакого внимания. Я лежу рядом, на тех же колючих шкурах, совершенно разбитая, но слез нет. Не могу плакать.

Внутри звенящая пустота и гулкое, оглушающее осознание того, что только что произошло. На губах сама собой появляется странная, кривая, почти игривая усмешка. Ирония судьбы? Или черный юмор моего подсознания? И тут же накрывает волна настоящего, леденящего ужаса. О боже, я только что... с ним... с этим дикарем... с первым встречным!

В том, моем мире, я бы никогда, никогда не смогла вот так сразу, так безвольно. Какая-то непонятная обида шевелится внутри – он даже не посмотрел на меня после, просто использовал и отвернулся, заснул, как пьяное животное. А с другой стороны... почти против воли, в голове вспыхивает непрошеная мысль, от которой становится жарко и невыносимо стыдно:

О боже, какой же он огромный...

Эта мысль обжигает, и я отчаянно отгоняю ее, но она возвращается снова и снова. Лежу, не шевелясь, прислушиваясь к его ровному, тяжелому дыханию и к звукам просыпающегося снаружи лагеря. Резкие гортанные крики, иногда лязг металла, далекий звук рога. Я в плену у орков, в их военном лагере. Эта мысль немного отрезвляет, возвращая в жестокую реальность.

Сколько я так лежу, не знаю. Кажется, прошла целая вечность, наполненная тишиной и моим внутренним смятением. Полог из шкур у входа резко откидывается, и в шатер заглядывают двое. Орки. Чуть пониже Коргата, но такие же массивные, такие же... дикие на вид. Их появление застает меня врасплох.

Один – со свежим шрамом через всю щеку и наглой, оценивающей ухмылкой. Второй – заметно моложе, с горящими нескрываемым любопытством глазами – должно быть, Торн. Они видят меня, нагую, лежащую рядом с их спящим братом на этих шкурах. Ухмылка Брукара становится шире, хищнее. Торн просто пялится без стеснения.

Они переглядываются и обмениваются несколькими быстрыми, гортанными фразами на своем языке. Я улавливаю только знакомое уже "Хум?" и какое-то рычание, похожее на грубое одобрение или вопрос. Мое сердце сжимается от дурного предчувствия.

Коргат недовольно ворочается от их голосов и с рычанием открывает глаза. Медленно садится, потягиваясь так, что его рельефные мышцы ходят ходуном под зеленоватой кожей. Его взгляд останавливается на мне, потом скользит к братьям.

Визуализация главных героев.

Эльвира - из одинокой спортсменки – в юную "грата”, общую жену орков с неистовым желанием.

Коргат - старший брат, "Акаш" - Вождь, старший брат. Суровый, прагматичный, властный.

Брукар - средний брат, свирепый воин. Вспыльчив, саркастичен, прямолинеен, ценит грубую силу.

Торн - младший брат. Дикий и импульсивный, любопытен, горяч в бою, ищет понимания.

Глава 3. Орочий Обычай

Слова Коргата – "Теперь... и ваша" – молотом бьют по моему сознанию, отзываясь ледяным эхом где-то глубоко внутри. Я ошарашенно смотрю то на него, то на его братьев, которые уже без всякого стеснения разглядывают меня, как новую игрушку или кусок мяса. В горле пересыхает, слова застревают.

Брукар, тот, что со шрамом, нагло ухмыляется, его взгляд скользит по моему телу с откровенным предвкушением. Торн, младший, кажется, сейчас просто подпрыгнет от нетерпения, его глаза блестят каким-то диким, мальчишеским азартом. Они обмениваются несколькими быстрыми, гортанными фразами на своем языке. Я не понимаю ни слова, но их тон, их взгляды говорят сами за себя. Это касается меня.

Кoргат замечает мое полное смятение, или, может, просто решает, что пора внести ясность. Он делает шаг ко мне, нависая своей огромной фигурой.

– Ты... не понимай, – это не вопрос, а утверждение. Он тяжело вздыхает, словно ему предстоит трудная работа. – Я... сказать.

Он начинает говорить, медленно, подбирая корявые слова на моем языке, активно помогая себе жестами. Его объяснение простое, как удар дубиной.

– Один брат... женщина, – он тычет пальцем в себя, потом в меня. – Арр! Хорошо. Потом он указывает на Брукара, потом снова на меня. – Два брат... тоже женщина. Затем его палец перемещается на Торна, и снова на меня. – Три брат... тоже женщина. Понимай?

Я отрицательно качаю головой, хотя ледяное предчувствие уже сжимает сердце. Не хочу понимать. Не хочу!

Кoргат хмурится, явно недовольный моей медлительностью.

– Одна женщина... – он обводит рукой себя и своих братьев. – Для все. Ты – грата. Моя грата. Их грата. – Он произносит это новое, незнакомое слово "грата" с особым нажимом, словно оно объясняет все. – Вместе. Всегда. Закон орк. Закон Акаш. – Последнее слово он произносит с глубоким уважением, почти рычанием.

До меня начинает доходить. Медленно, неотвратимо, как лезвие гильотины. Грата... Общая? Я смотрю на их лица – на самодовольную ухмылку Брукара, на нетерпеливое ожидание Торна, на суровую уверенность Коргата.

Они все кивают, подтверждая его слова. Они собираются делить меня. Как вещь. Как добычу. Волна тошноты подкатывает к горлу. Это не просто плен. Это не просто насилие одного дикаря. Это... это какой-то извращенный, чудовищный обычай. Мой сорокапятилетний разум, привыкший к цивилизованному миру, к понятию личных границ, отказывается это принимать. Я не вещь! Я человек!

Полог шатра немного отодвигается. Коргат, не поворачивая головы, рычит:

– Рок! Еду принес? – В проем заглядывает суровый, обветренный орк.

Он молча ставит у входа миску с какой-то дымящейся похлебкой и кусок грубого хлеба. Его взгляд скользит по мне, по братьям, и в нем нет ни удивления, ни осуждения. Для него это норма. От этого осознания становится еще хуже.

Когда он уходит, братья снова сосредотачивают все свое внимание на мне. Объяснение закончилось. Теперь, очевидно, должно начаться действие. Брукар делает шаг ко мне, его ухмылка становится еще шире.

– Теперь... моя очередь... грата, – произносит он медленно, растягивая слова и это ужасное "грата". Его глаза ощупывают меня, не оставляя сомнений в его намерениях. Торн нетерпеливо переступает с ноги на ногу рядом с ним, тоже готовый заявить свои права.

Я отступаю на шаг, упираясь спиной в холодную, влажную шкуру шатра. Это происходит. Сейчас. Они не будут ждать. Ужас парализует, но где-то в глубине зарождается и отчаянное, злое сопротивление. Я не сдамся им так просто, даже если это безнадежно.

Глава 4. Трое на Одну

Брукар делает еще один шаг, и его тень накрывает меня. За ним, почти не отставая, маячит Торн, его молодой взгляд горит нетерпением. Я вжимаюсь в грубые шкуры шатра, сердце отчаянно колотится. Да, мне страшно. Три огромных орка в маленьком шатре, и я – их единственная цель. Это первобытный, животный страх.

– Нет... пожалуйста... – шепчу я, но мой голос – едва слышный писк.

Брукар ухмыляется, его шрам кривится в хищной гримасе.

– Грата... не говорит "нет", – почти прорычал он, его рука уже тянется ко мне.

Я инстинктивно пытаюсь отстраниться, но куда тут денешься? Торн уже рядом, с другой стороны. Я чувствую их жар, их запах, их подавляющую силу. И вижу, как Коргат, молча наблюдавший, поднимается и тоже неторопливо подходит. Все трое.

Но как только их руки касаются меня, как только их тела прижимаются ко мне, первоначальный страх начинает тонуть, растворяться в чем-то другом. В чем-то горячем, требовательном, что вспыхивает внутри моего нового тела с неистовой силой. Это то самое пробудившееся либидо, о существовании которого я и не подозревала.

Их руки касаются моей груди, моих вставших сосков, и каждое касание пронзает меня, словно удар тока. Они продолжают, и я... я расплываюсь в этих ощущениях с какой-то совершенно неуместной, безумной улыбкой на лице. Да, это ужасно, это неправильно, это дико, но, боже, мне это нравится! Нравится их напор, их сила, их грубость, которая почему-то не ощущается как чистая боль. Нравится, как мое тело отзывается на каждое их движение, на каждое прикосновение.

Я больше не пытаюсь сопротивляться, не пытаюсь отключиться. Я отдаюсь этой буре, этому вихрю ощущений, который захлестывает меня с головой. Это похоже на какой-то дикий, запретный танец, где нет правил, нет стыда, есть только первобытная страсть. Мой разум где-то на периферии еще пытается пищать о том, что это кошмар, но его голос тонет в реве моего тела, которое требует еще и еще.

Я оказываюсь на полу и чувствую, как Брукар водит своим поршнем меж моих бёдер.

Я по привычке хочу прикрыть глаза и сцепить зубы, чтобы не закричать от боли...

Он входит в меня резко, глубоко и жестко, но боли нет, я чувствую... Он вошёл в меня, без боли, без каких-либо усилий и с этим первым толчком моё тело пронзила неконтролируемая волна дофамина, так называемого гормона радости.

Это чувство, на грани... Кажется, еще несколько движений и я могу кончить. Брукар ускоряется, его торс шлепками ударяется об мою попу, я чувствую каждый толчок, его сильные руки на моей талии, каждое движение и каждое прикосновение.

Изо рта вырываются нежные стоны...

Тяжелое ускоренное дыхание и сердцебиение.

С его последним толчком, я выдыхаю мягким стоном, глаза закатываются, соски напряжены, ноги дрожат, я чувствую, как по внутренней стороне бёдер стекает, что-то теплое.

Еще секунда и я снова чувствую в себе чей-то жезл.

Их много. Их руки, их тела повсюду. Каждое прикосновение посылает по мне разряды чистого, незамутненного удовольствия. Я чувствую, как оргазмы накатывают один за одним, мощные, всепоглощающие, такие, каких я не знала и не могла даже представить в своей прошлой, такой правильной и пресной жизни. Я изгибаюсь, стону, цепляюсь за их мощные плечи, полностью теряя контроль над собой. Я просто на седьмом небе от счастья.

Затем я вновь чувствую руки Коргата, и снова полноценное блаженство, которым пропитан воздух вокруг нас, снова эти мягкие стоны, ускоренное сердцебиение и волна за волной, оргазм за оргазмом накатывают на меня.

Когда все наконец заканчивается, я лежу на шкурах, совершенно без сил, мое тело обмякло, как воск. Дыхание частое, прерывистое. Они отстраняются, тяжело дыша. Слышу их гортанные, довольные возгласы. Что-то вроде "Арр!" и снова это слово – "Грата наша!".

Потом меня оставляют одну. Они просто выходят из шатра, обсуждая что-то на своем языке, и я слышу их грубый смех. А я остаюсь лежать, глядя в полумрак. И вот тут, в этой внезапной тишине, на меня обрушивается осознание. Боже, как я могла? Сначала с одним, потом сразу со всеми тремя... Какой ужас! Так нельзя, это неправильно, это... это просто за гранью всего, что я могла себе представить. Эта мысль всего малость гложет меня, царапает изнутри.

Но в то же время... я вспоминаю эти ощущения, эту невероятную бурю, эти оргазмы... и понимаю, что мне это чертовски понравилось. Понравилось до дрожи в коленках, до полного забвения. Мое тело все еще гудит от пережитого наслаждения.

Какая-то обида на Коргата, который так быстро заснул в прошлый раз, теперь кажется почти смешной. Тогда я хотела, чтобы он просто исчез, а сейчас... сейчас я не уверена, чего именно я хочу. Мысли о их размерах, об их силе теперь вызывают не только страх, но и какое-то темное, возбуждающее любопытство.

Спустя какое-то время полог шатра тихонько отодвигается. Я напрягаюсь, но это какой-то старый орк тот, что заходил уже ранее... Рок. Он молча ставит рядом со мной миску с дымящейся похлебкой и флягу с водой. Его лицо непроницаемо. Он уходит так же безмолвно.

Еда пахнет соблазнительно, но я не могу заставить себя поесть. Слишком много всего внутри. Слишком много противоречий. Это моя новая реальность. Жизнь грата для трех орков. И эта жизнь, как бы ужасно это ни звучало для моего прежнего "я", пробудила во мне что-то, чего я раньше не знала. Что-то сильное, требовательное и очень, очень чувственное.

Глава 5. Звуки Битвы 

Пронзительный, ревущий звук рога обрывает мои тяжелые раздумья. Он звучит снова и снова, и почти сразу за ним снаружи нарастает дикий гвалт. Многоголосые, яростные орочьи крики, среди которых я отчетливо различаю боевое "Кхар!" и какое-то новое, короткое слово, от которого у меня мурашки по коже – "Урга! Урга!". Лязг металла, тяжелый топот множества ног, пробегающих мимо шатра. Что происходит? Нападение?

Сердце снова заходится в бешеном ритме, на этот раз от совершенно иного страха – страха перед неизвестной внешней угрозой. Я вскакиваю на ноги, инстинктивно ища, куда бы спрятаться в этом тесном, пропахшем мускусом и сексом шатре. Но прятаться негде.

Полог резко откидывается, и внутрь почти вваливаются братья. Коргат, Брукар, Торн. Их лица перекошены яростью, глаза горят диким огнем. Исчезли все следы недавней животной расслабленности. Передо мной снова воины, хищники. Они быстро хватают свое оружие – тяжелые мечи, топоры, которые до этого мирно покоились у стены шатра.

Они обмениваются короткими, отрывистыми фразами на своем языке. Я не понимаю слов, но их тон не предвещает ничего хорошего. Коргат бросает на меня быстрый, почти безразличный взгляд.

– Ты... здесь! – рычит он, уже не утруждая себя подбором слов на моем языке, просто указывая мне на дальний угол шатра. – Не выходи. Урга!

С этим он и его братья вылетают наружу, оставив меня одну в звенящей от напряжения тишине, которая тут же разрывается новой волной боевых кличей и звуков схватки. Урга... Кажется, я начинаю понимать. Опасность.

Любопытство, смешанное со страхом, сильнее меня. Я подползаю к входу в шатер и осторожно, стараясь не привлекать внимания, отодвигаю краешек шкуры. То, что я вижу, заставляет меня замереть. Лагерь орков превратился в кипящий котел. Орки, вооруженные до зубов, с яростными криками бросаются на... людей!?

Это не воины в сверкающих доспехах, как в моих книгах. Это мужчины в простой кожаной броне, с мечами и луками, их лица искажены злобой и решимостью. Их не так много, как орков, но они сражаются отчаянно, прорываясь к центру лагеря. Разведчики? Передовой отряд?

Я вижу, как Коргат, огромный и страшный в своей боевой ярости, одним ударом топора сносит голову какому-то человеку. Брукар рядом с ним, ловко орудуя двумя мечами, его движения быстры и смертоносны. Торн, самый молодой, не отстает – он с диким воплем прыгает на спину другому человеку, вонзая ему в шею кинжал.

Это не похоже на постановочные бои из фильмов или описания из книг. Это настоящая, жестокая, кровавая бойня. Звук ломающихся костей, предсмертные хрипы, яростное рычание орков и отчаянные крики людей – все это смешивается в чудовищную какофонию. Запах свежей крови ударяет в ноздри даже здесь, у входа в шатер.

Мой сорокапятилетний разум, привыкший к мирной жизни, пытается проанализировать происходящее, но все заслоняет первобытный ужас. А тело... тело реагирует по-своему. Адреналин бьет в кровь, мышцы напрягаются. Я не боец в этом мире, но инстинкты спортсменки, привыкшей к поединкам, обостряют восприятие. Я вижу ошибки нападающих, вижу яростную эффективность орков.

И я вижу, как мои... мои орки сражаются. Они – центр этой бури. Они – воплощение разрушительной силы. И, к своему стыду и ужасу, я чувствую не только страх за себя, но и какой-то странный, извращенный укол... гордости? Восхищения их первобытной мощью? Что со мной происходит? Этот мир ломает меня, перекраивает по своим жестоким лекалам.

Стычка кажется недолгой, но яростной. Люди, очевидно, не ожидавшие такого яростного сопротивления от орков, которые, возможно, застали их врасплох, начинают отступать. Орки преследуют их, издавая победные кличи.

Постепенно шум боя стихает, удаляясь от центра лагеря. Остаются только стоны раненых и торжествующие возгласы победителей. Я отползаю от входа, сердце все еще колотится. Они победили.

Проходит еще какое-то время, прежде чем полог шатра снова откидывается. На пороге стоит Коргат. Он весь в крови – чужой, темно-красной, покрывающей его руки, грудь, топор в его руке. Его глаза все еще горят боевым огнем. Он смотрит на меня, и в его взгляде нет ничего, кроме холодной оценки.

– Люди... слабы, – произносит он, вытирая топор о какую-то тряпку. – Мало.

Он делает шаг внутрь, и я инстинктивно съеживаюсь. Сейчас, после боя, он кажется еще более опасным, еще более чужим. Что будет дальше?

Глава 6. Капля Милости

Кровь. Запах крови, пота и чего-то еще, металлического и терпкого, наполняет шатер, когда Коргат входит, а за ним и его братья. Они выглядят еще более дикими, чем обычно, если такое вообще возможно. Зеленоватая кожа местами покрыта темно-бурыми пятнами засохшей и свежей крови – чужой, а кое-где и своей. Я вижу свежие царапины на руках Брукара, глубокий порез на плече Торна. Коргат морщится, прижимая руку к боку.

Они начинают грубо обрабатывать свои раны, рыча друг на друга на своем гортанном языке. Кто-то плещет в раны какой-то темной жидкостью из кожаной фляги, кто-то просто зажимает порез грязной тряпкой. Зрелище не для слабонервных. Во мне что-то екает. Несмотря на весь ужас, который я пережила от их рук, вид их ран, их боль вызывают какой-то странный, непрошеный укол... сочувствия? Или это просто инстинкт – помочь раненому?

– Дай... – начинаю я, делая шаг к Торну, чье плечо выглядит хуже всего. – Я могу...

Торн резко оборачивается, его глаза дико блестят.

– Нор! – рявкает он так, что я отшатываюсь. – Не трогай, хум! Кoргат тоже бросает на меня тяжелый взгляд, и я понимаю, что лучше не лезть. Их гордость, их дикость не позволят принять помощь от меня, от пленницы, от "грата".

Кое-как перевязав друг друга или просто махнув рукой на неглубокие порезы, братья выходят из шатра. Снаружи уже вовсю гремит орочье празднование победы. Дикие крики, рев, звуки ударов по чему-то, напоминающему барабаны, и их грубые, громкие песни. Это будет продолжаться долго, я это чувствую.

Меня оставляют одну. На земляном полу рядом со шкурами кто-то из них бросил кусок вяленого мяса и флягу с водой. Я не притрагиваюсь ни к тому, ни к другому. Сижу, обхватив колени руками, и пытаюсь собрать воедино осколки своих мыслей. Этот день... он был бесконечным. Этот дикий секс, потом кровавая битва, которую я видела своими глазами... И снова это странное, предательское тело, которое помнит не только ужас, но и запретное удовольствие.

Гораздо позже, когда звуки снаружи немного стихают, сменяясь пьяным бормотанием и храпом, братья возвращаются. Они едва держатся на ногах, от них несет перегаром и потом. Молча, не обращая на меня никакого внимания, они валятся на свои шкуры и почти мгновенно засыпают. Коргат оказывается ближе всех ко мне.

Ночь проходит беспокойно. Я почти не сплю, прислушиваясь к каждому шороху. И под утро, когда сквозь щели в шатре начинает пробиваться серый рассветный свет, я замечаю это. Темное пятно на шкуре под боком Коргата. Оно медленно растет. Кровь. Его рана, та, которую он прижимал рукой после боя, снова открылась и сильно кровоточит. Он беспокойно ворочается во сне, тихо постанывая.

Несмотря на страх, несмотря на все, что он сделал, я понимаю – если ему не помочь, может стать хуже. А его смерть... что тогда будет со мной? Эта мысль холодком пробегает по спине. Я осторожно подползаю ближе.

– Коргат, – шепчу я, легонько касаясь его плеча. – Коргат, проснись. У тебя кровь.

Он с рычанием распахивает глаза, его рука инстинктивно дергается к оружию, которого рядом нет. Увидев меня так близко, он хмурится, пытается что-то сказать, но только хрипит.

– Кровь! – я показываю на его бок, на расползающееся пятно. – Плохо! Надо... помочь!

Он смотрит на рану, потом на меня. В его глазах недоверие, злость, но и тень страдания. Брукар и Торн тоже начинают возиться, просыпаясь от нашего шепота. Они с пьяным любопытством наблюдают. Я вспоминаю про флягу с темной жидкостью, которой они обрабатывали раны. Кажется, это их алкоголь. Указываю на нее.

– Дай.

Кoргат несколько секунд смотрит на меня, потом коротко кивает одному из братьев, который с трудом поднимается и протягивает мне тяжелую кожаную флягу. Перед тем как вылить содержимое на рану, я подношу флягу к носу. Резкий, удушающий запах спирта и каких-то трав ударяет мне в ноздри с такой силой, что меня едва не выворачивает наизнанку. Я отшатываюсь, закашлявшись.

Брукар и Торн, наблюдающие за этим, разражаются громким, гортанным смехом.

– Хум слаба! – кричит Брукар, хлопая себя по колену. – Боится нашего гурра!

Гурр, это видимо их лекарство, либо выпивка. Хотя одно другому не мешает, здесь есть спирт, а это хорошо.

Их смех неприятно режет слух, но я стискиваю зубы. Сейчас не до них. Собравшись с духом, я снова подползаю к Коргату. Смотрю ему в глаза, стараясь показать, что не причиню вреда.

– Сейчас... будет больно, – предупреждаю я, хотя не уверена, что он понял. Я решительно открываю флягу и выливаю немного едкой жидкости прямо на его кровоточащую рану.

Кoргат дико рявкает от боли, его тело выгибается дугой. Он матерится на своем языке, скаля клыки. Я на мгновение замираю, ожидая удара. Но он, видя мое сосредоточенное лицо, мою настойчивость, и, возможно, понимая сквозь боль и алкоголь, что это необходимо, остается сидеть смирно, только его кулаки сжимаются добела.

Я быстро, как могу, промываю края раны остатками гурра, стараясь удалить грязь. Затем нахожу относительно чистый кусок тряпки, который использовал кто-то из них, и туго перевязываю рану. Мои руки немного дрожат, но я стараюсь делать все уверенно.

Когда я заканчиваю, Коргат тяжело дышит. Кровь почти остановилась. Он смотрит на меня долгим, нечитаемым взглядом. В нем нет благодарности, но и прежней звериной ярости тоже нет. Кажется, там промелькнуло удивление. Он хрипло рычит что-то неразборчивое, похожее на "Нар..." может быть, "хватит" или "уйди", и откидывается на шкуры, почти сразу проваливаясь в тяжелый сон.

Глава 7. Новый Взгляд

Утро встречает меня тяжелым запахом крови, пота и вчерашнего перегара. Братья уже не спят. Торн сидит у входа, точит свой кинжал, Брукар мрачно осматривает свою перевязанную руку. Коргат медленно, стараясь не делать резких движений, поднимается со шкур. Его взгляд на мгновение встречается с моим. В нем нет вчерашней ярости, нет и той животной похоти. Что-то другое. Непонятное.

Он молча проверяет повязку на своем боку, которую я ему вчера наложила. Кажется, кровь больше не идет. Он издает какой-то неопределенный гортанный звук, похожий на хмыканье, и отворачивается. Это все? Ни слова, ни жеста? Впрочем, чего я ожидала? Благодарности от дикаря?

Через некоторое время Брукар, все так же молча, протягивает мне миску с остатками вчерашней похлебки и почти целый кусок вяленого мяса – гораздо больше, чем мне давали раньше. Это неожиданно. Затем он бросает к моим ногам сверток из довольно чистой, мягко выделанной шкуры.

– Одежда, хум, – рычит он, не глядя на меня. – Твоя... рваная. Плохо.

Моя спортивная футболка и штаны действительно превратились в лохмотья после всего, что было. Я беру шкуру. Она все еще пахнет дымом и зверем, но она целая и чистая. Быстро, пока они не обращают на меня особого внимания, я пытаюсь соорудить из нее что-то пристойное. Разрываю шкуру на две части, одну оборачиваю вокруг бедер, закрепляя узкой полоской кожи – получается грубая юбка. Вторую часть пропускаю под мышками и завязываю на плечах – подобие топа. Неуклюже, дико, но это лучше, чем почти ничего. Теперь хотя бы не так уж и ужасно, и немного удобнее.

Меня никто не держит, и я осторожно выхожу из шатра. Лагерь уже кипит жизнью, но это жизнь после боя. Орки хмурые, многие перевязаны. Кто-то чинит оружие, кто-то таскает тела убитых вчера людей к огромному костру, который уже начинает дымить на краю поляны. Запах гари смешивается с запахом крови. Снова слышу это слово – "Урга!". Опасность... Кажется, они все еще начеку.

Замечаю старого орка. Он отдает какие-то приказания нескольким оркам. Увидев меня, он на мгновение задерживает взгляд, и мне кажется, или в его суровых глазах нет прежнего презрения? Он просто коротко кивает и отворачивается. Невероятно. Потом ко мне подходит молодой орк, который раньше смотрел на меня со смесью страха и любопытства. Сейчас в его взгляде больше любопытства.

– Моя... Хват... Ты... – он тычет пальцем в мою сторону, потом в сторону шатра Коргата. – Акаш... лечить? – Слово "Акаш" он произносит с благоговением. Вождь... он имеет в виду Коргата как вождя?

Я киваю.

– Арр! – Хват широко улыбается, обнажая мелкие острые зубы. – Ты... хорошая грата? – Он произносит это слово "грата" уже не так, как братья вчера. В его тоне нет похоти, скорее... вопрос? Неужели он считает, что это и есть предназначение "грата" – лечить? Я растерянно пожимаю плечами.

Весь день я наблюдаю. Слушаю. Пытаюсь понять. Вот они кричат "Кхар!" во время тренировочной схватки – это их боевой клич, проявление силы. Вот делят еду, и кто-то рычит "Нар!" – нет, не дам! – отталкивая другого. Я мысленно повторяю эти слова, их возможное значение, стараясь запомнить. Это ключ к выживанию здесь – понимать их.

Кoргат, несмотря на рану, уже на ногах. Он ходит по лагерю, отдает приказы, его голос – рык вожака стаи. Да, он действительно здесь Акаш. И теперь, видя его таким, я вспоминаю не только его силу в бою или в шатре, но и то, как он смирно сидел, пока я обрабатывала его рану. Это не укладывается в один образ.

Эта едва заметная "капля уважения"... или это просто мое воображение? Могу ли я на это опереться? Страх никуда не делся, он сидит внутри холодной змеей. Но к нему примешивается что-то еще – холодный расчет. Я должна выжить. И я должна понять, как это сделать.

Под вечер Кoргат собирает всех оставшихся воинов. Я стою поодаль, но слышу его команды. Снова звучат незнакомые орочьи слова, но общий смысл ясен – они готовятся двигаться дальше. Внезапно Брукар, проходя мимо меня, останавливается. Он смотрит на мою новую "одежду", потом мне в глаза. В его взгляде уже нет той откровенной сальности, что раньше.

– Ты... пойдешь с нами, грата, – говорит он почти без своего обычного рычания. – Не отставай.

Это приказ, но в нем нет прямой угрозы. Просто констатация факта. И это почему-то пугает еще больше. Куда мы идем?

Глава 8. Трудный Путь

Утро начинается с рыка Коргата, который отдает приказы еще до того, как солнце полностью окрашивает небо. Лагерь оживает мгновенно, превращаясь в муравейник из зеленых, мускулистых тел. Шатры сворачиваются с поразительной скоростью, оружие проверяется, небогатые пожитки увязываются в узлы. Мне просто бросают мой вчерашний узелок с "одеждой" и флягу с водой. Никто ничего не объясняет.

Отряд выступает. Темп они задают такой, будто за нами гонятся все демоны этого мира. Первые часы я держусь на чистом упрямстве и остатках спортивной подготовки из прошлой жизни. Мышцы моего нового, молодого тела ноют, но пока терпят. Я иду где-то в середине колонны, окруженная хмурыми, вонючими орками.

Вспоминаю первую встречу с Коргатом. Его непонятные, угрожающие слова: "Грракх! Нар ваш'тар!" До сих пор не знаю, что они значили, но от одного воспоминания по спине бегут мурашки. Тогда я впервые поняла, что такое настоящий, первобытный страх.

Братья большую часть времени впереди, вместе с Роком и другими опытными воинами. Коргат, несмотря на рану, идет твердо. Иногда он оглядывается, его взгляд быстро скользит по колонне, задерживаясь на мне на долю секунды. Брукар несколько раз обгоняет нас на своем огромном подобии волка, и каждый раз награждает меня своей кривой ухмылкой. Торн идет пешком, его молодое лицо сосредоточено.

Трудности пути выматывают. Мы идем через густые, колючие заросли, переправляемся через быстрые, ледяные ручьи, карабкаемся по каменистым склонам. Мои ноги покрыты царапинами, одежда из шкуры натирает. Но я стискиваю зубы и иду. Я не сдамся. Вчерашний боевой клич орков "Кхар!" эхом звучит в ушах. Кажется, это у них что-то вроде "Вперед!" или "Сила!". Точно нужно будет спросить.

На одном из коротких привалов, когда орки жадно пьют воду из ручья, я замечаю Хвата. Молодой орк смотрит на меня, потом быстро оглядывается на братьев. Он подходит и протягивает сморщенный, но, кажется, съедобный корень.

– Мак, – коротко говорит он. – Арр. Я благодарно киваю. "Мак" – это точно еда. А "Арр!" – это да, хорошо, согласие. Кажется, это одно из самых позитивных слов в их лексиконе.

Вечером, когда мы разбиваем лагерь на небольшой поляне, окруженной скалами, я решаюсь. Усталость валит с ног, но желание понять хоть что-то сильнее. Коргат и Брукар заняты – они расставляют дозорных вместе с Роком. Торн сидит у небольшого костра, чистит свой меч. Я подхожу к нему, сердце колотится.

– Торн, – тихо зову я.

Он удивленно поднимает голову.

– Я… хочу… спросить, – начинаю я, подбирая слова. – Слова. Что… значат? Я указываю на остатки корня, который дал мне Хват. – Вы говорите… "мак"? Это… еда? – я делаю жест, будто что-то ем.

Торн сначала хмурится, потом на его лице появляется удивление, а затем – что-то вроде понимания. Он кивает.

– Арр! Мак! – он хлопает себя по животу. – Вкусно!

Затем я вспоминаю тревогу в прошлом лагере.

– А когда… кричали "Урга! Урга!" – я стараюсь изобразить испуг. – Это… опасность?

Торн серьезнеет.

– Арр! Урга! – он машет рукой, изображая бег. – Хум… беги! – он тычет пальцем в меня.

Значит, "хум" – это я, человек, или просто "человек". А "Урга" – действительно "опасность".

– А… "Нар"? – спрашиваю я, вспоминая, как Торн рявкнул это слово утром, когда я хотела помочь с раной.

Торн качает головой, хмурясь.

– Нар – нет! – он решительно машет рукой. – Плохо. Нельзя.

Точно, "нет" или "нельзя". Это слово я тоже часто слышу. Я набираюсь смелости.

– А… "Акаш"? Хват так назвал Коргата. Это… вождь?

Торн смотрит на меня с удивлением, потом с гордостью выпрямляется.

– Арр! Коргат – Акаш! Сильный! – он бьет себя кулаком в грудь.

Потом я вспоминаю тошнотворную жидкость, которой обрабатывала рану Коргата.

– А… "гурр"? Брукар так сказал. Это… лекарство?

Торн морщится, потом смеется.

– Гурр! Арр! – он показывает на свой живот, потом на голову, мотая ей. – Пей – хорошо! Рана – тоже хорошо! Сильный гурр!

Значит, это их алкогольный напиток, и лекарство, и для веселья, все в одном. Я молчу несколько секунд, потом решаюсь на самый страшный для меня вопрос, хотя и не произношу само слово.

– Когда… Коргат сказал… что я… и твоя, и Брукара… он назвал меня как-то… – я запинаюсь.

Торн смотрит на меня внимательно, его веселье уходит.

– Грата, – тихо, но твердо говорит он. – Ты – грата. Закон. Да, "грата".

Мой приговор. Мой статус. Общая жена. Но сейчас, кажется девушка по вызову, а не жена. От этих слов до сих пор мороз по коже. Его объяснения примитивны, на пальцах, но это первый раз, когда один из них пытается со мной общаться не приказами или похотью. Он говорит со мной. Он пытается объяснить. И это дает крошечную, иллюзорную надежду.

Ночью меня снова размещают в шатре Коргата, вместе с братьями. Они почти не обращают на меня внимания, обсуждают что-то свое на орочьем. Я лежу на своих шкурах, прислушиваясь, пытаясь вычленить уже понятные мне слова из их гортанного разговора. Да, теперь я различаю больше.

Глава 9. Ночная Тревога

Застывшее в шатре напряжение можно, кажется, потрогать руками. Я не дышу, боясь даже малейшим шорохом выдать свое присутствие или помешать братьям. Коргат, Брукар и Торн превратились в три изваяния из напряженных мышц и звериной настороженности. Снаружи снова раздается тихий звук – не то царапанье, не то чьи-то осторожные шаги.

Коргат бросает короткий взгляд на Торна, и тот, как самый молодой и, очевидно, более ловкий, бесшумно, словно тень, скользит к входу в шатер. Он приподнимает краешек шкуры на толщину волоса, замирает, вглядываясь в темноту. Коргат и Брукар не двигаются, но я вижу, как напряжены их плечи, как их руки сжимают оружие, лежащее рядом.

Проходит несколько томительных секунд. Затем Торн тихонько фыркает, и его плечи расслабляются. Он оборачивается к братьям, и на его лице появляется широкая, почти мальчишеская ухмылка. Он что-то быстро и негромко говорит на своем языке, сопровождая слова выразительными жестами – кажется, он изображает кого-то крадущегося, а потом спотыкающегося и падающего.

Брукар сначала хмурится, потом тоже начинает ухмыляться, издавая низкий, гортанный смешок. Даже Коргат позволяет себе кривую усмешку. Торн снова что-то добавляет, и теперь уже все трое негромко, но от души хохочут – грубым, рычащим смехом. Кажется, это какая-то орочья шутка.

Я не понимаю всех слов, но из их жестов и общего тона становится ясно: тревога была ложной. Вероятно, какой-нибудь молодой, неуклюжий дозорный или просто кто-то из их соплеменников создал шум по неосторожности, перепугав самого себя и остальных. К моему удивлению, я отчасти понимаю суть их веселья. Это так странно – еще вчера я была на грани безумия от их жестокости, а сейчас почти угадываю причину их смеха.

Лагерь снаружи тоже постепенно успокаивается. Вместо тревожных криков теперь слышны недовольное ворчание и отдельные раскаты хохота. Напряжение спадает, оставляя после себя гулкую усталость. Братья возвращаются на свои места, все еще обмениваясь короткими фразами и фыркая. Они снова смотрят на меня, и в их взглядах все то же удивление и нескрываемое желание, но теперь к нему примешивается и что-то еще.

Возможно, легкое замешательство от того, что я стала свидетельницей их не только звериной, но и такой… простой, что ли, реакции. Однако после вчерашнего боя их раны все еще дают о себе знать, и это, кажется, немного умеряет их пыл.

Коргат, устраиваясь на шкурах, морщится и касается своего перевязанного бока. Повязка снова немного пропиталась кровью. Он смотрит на меня, потом на флягу с их гурром, стоящую у стены.

Он молча указывает на рану, потом на флягу, и протягивает ее мне. Ни слова, ни приказа, но жест предельно ясен. Он снова хочет, чтобы я ему помогла. Это уже не принуждение, как могло бы быть, а… ожидание?

Я беру флягу. Запах все такой же отвратительный, но сейчас я к нему почти готова. Стараясь не дышать слишком глубоко, я смачиваю край тряпки этой едкой жидкостью и осторожно начинаю обрабатывать его рану.

Коргат шипит, когда гурр касается поврежденной кожи, но не рычит, не отталкивает меня. Он просто сидит, наблюдая за моими действиями. Я меняю старую повязку на более чистый кусок ткани, который у меня остался. Мои руки все еще немного дрожат, но я стараюсь действовать уверенно.

После того как я заканчиваю, Коргат забирает у меня флягу, делает из нее несколько больших глотков, удовлетворенно рычит что-то вроде "Арр!" и снова заваливается спать, почти мгновенно отключаясь. Ни благодарности, ни какого-либо другого знака. Просто принял как должное.

Я отползаю на свое место. Эта короткая сцена снова выбивает меня из колеи. Его молчаливое доверие… или это просто использование меня как удобного лекаря? Я не знаю. Но что-то определенно меняется. Очень медленно, почти незаметно. Брукар и Торн уже тоже дремлют, свернувшись на своих шкурах. В шатре снова воцаряется тишина, нарушаемая только их тяжелым дыханием.

Я лежу, глядя в темноту, и пытаюсь уснуть, но сон не идет. Слишком много мыслей, слишком много ощущений. Завтра снова в путь. Кажется, один из братьев – не могу разобрать в темноте, кто именно, – ворочается и неразборчиво бормочет, полусонный: – Спи, хум. Завтра… много иди.

Просто и буднично. Словно я одна из них. Почти.

Глава 10. Вызов Вождю

Поход продолжается уже несколько дней после той ночной тревоги. Мы все так же идем на юг, через густые леса и каменистые перевалы. Напряжение в отряде не спадает. Я то и дело ловлю на себе косые, злобные взгляды одного орка – крупного, с перекошенным от старого шрама ртом и тяжелыми кулаками. Он часто перешептывается с несколькими такими же угрюмыми воинами, и их взгляды в мою сторону не предвещают ничего хорошего. Этот орк, имени которого я пока не знаю, все чаще оказывается в центре недовольного ропота.

На очередном привале, когда орки делят скудную добычу после не самой удачной охоты, этот самый безымянный для меня орк вдруг выходит на середину поляны. В лагере воцаряется тишина, все взгляды устремляются на него, потом на Коргата. Замечаю, как ко мне быстро, но стараясь не привлекать внимания, подходит Хват – тот самый молодой орк, что дал мне корень и пытался объяснить орочьи слова.

Он не смотрит на меня так, как братья в ту первую ночь, или даже сейчас, когда их желание все еще ощущается почти физически. В его взгляде нет той откровенной похоти. Мне кажется, я ему совершенно не интересна в этом смысле, как, наверное, и большинству других орков в отряде. Может, это потому, что Коргат так ясно обозначил меня своей... своей грата, и они просто не смеют переходить черту? Не знаю, как это у них работает.

Смотрю на Хвата, на его сосредоточенное, почти деловое выражение лица. Он не похож на тех монстров, какими я представляла орков из книг. И даже братья... их дикость, их сила... не такие уж они и животные, как я думала раньше. А та ночь... та ночь с ними тремя не была просто кошмаром. Она была... Она была... Просто "Та первая ночь...", – обрываю я сама себя, не в силах подобрать слова для бури тех ощущений.

Хват нервно оглядывается на орка, который уже начинает что-то громко говорить, обращаясь к Коргату.

– Тот... Грызло... – шепчет мне Хват, кивая на него. – Злой. Недоволен. Я... могу сказать... что Грызло... говорить Акаш.

Я напрягаюсь.

– Грызло? – уточняю шепотом. – Он... он говорит обо мне?

Хват мрачно кивает.

– О хум. И о Акаш. Я... буду говорить тебе... слова. – Он становится чуть позади меня, готовый переводить.

Грызло действительно говорит обо мне. Его речь на орочьем – это поток рычащих, угрожающих звуков. Он размахивает руками, указывая то на меня, то на небогатую добычу, то на уставших орков. Хват, запинаясь, передает мне суть его обвинений:

– Он... говорит... хум... обуза! – шепчет Хват, его глаза испуганно бегают. – Слабый... Акаш... из-за... хум! ... Мак... мало! ... Воины... злы! Говорит... ты... отнять сила... у Акаш!

Кoргат медленно поднимается во весь свой исполинский рост. Он спокойно слушал тираду Грызло, и теперь его лицо непроницаемо, как камень. Брукар и Торн тут же оказываются по бокам от него, их руки ложатся на рукояти оружия. Видно, что они готовы к любому развитию событий.

Кoргат отвечает Грызло. Его голос не такой громкий, как у Грызло, но в нем звучит такая ледяная ярость, такая мощь, что у меня по спине пробегают мурашки. Это рык льва, который вот-вот бросится на добычу. Он произносит несколько отрывистых фраз на орочьем, скалясь и показывая клыки.

Хват, кажется, сам напуган не меньше моего, но преданно переводит, его голос дрожит:

– Акаш... говорит... Моя рана... нет!... Если хум... хотела убить... убила бы... когда Акаш... был слаб! Акаш... верит... себе! – Хват сглатывает, передавая следующую часть, его глаза расширяются от ужаса перед словами вождя. – Этот раз... ты... жить. Еще раз... сомневаться... в Акаш... Акаш... тебе... башка... нар! И... отдать... Снарги!

Слово "Снарги" звучит особенно зловеще.

– Что за снарги? – успеваю шепнуть я Хвату, пока Грызло переваривает угрозу.

– Если Акаш приказать, Хват может научить тебя ездить, – быстро тараторит он, понизив голос, – как лошадь, только быстрее. И может защитить хум, и убить кого прикажет хум, если хум понравится снаргу. А если не понравится – то Снарг убить хум.

Позитивненько однако...

– Но убить очень редко. – Продолжает Хват. – помнить только один раз, очень давно, когда не уважительно говорить с Снарг. Они могут понимать орк, хум, эльф.

– Эльфы здесь тоже существуют? – удивляюсь я, на мгновение забыв об опасности.

– Да, – кивает Хват. – Лесной бабочка. Владеть магией, прятаться, никогда не воевать. Жить где-то, не знать даже где. Не вести с ними дела. – Он внимательно смотрит на меня, потом добавляет чуть тише: – Если хум длинные уши, то красивый хум похож Эльф. Может, и магией владеть?

Эта мысль о магии кажется мне такой дикой, такой неуместной на фоне рычащего от ярости Коргата и перепуганного Грызло, что я просто теряюсь.

Грызло, выслушав Коргата, весь сжимается. Он снова что-то злобно прорычал, явно какие-то проклятия или угрозы, но, опустив голову, медленно отступает назад, растворяясь в толпе притихших орков. Только в самый последний момент он бросает на меня взгляд, полный такой лютой ненависти, что меня пробирает дрожь. Хват облегченно выдыхает.

– То... просто... злой рык. Не слова.

Напряжение в лагере немного спадает, но не исчезает совсем. Я вижу, как другие орки смотрят на меня – кто с любопытством, кто с опаской, а кто-то, возможно, и со скрытым одобрением слов Грызло. Мое положение здесь стало еще более шатким, но в то же время... Коргат только что, по сути, заявил, что доверяет мне не быть угрозой. Что это значит для меня? Неужели он действительно начинает видеть во мне нечто большее, чем просто "хум" или "грата"?

Вечером, когда мы уже расположились на ночлег в очередном временном укрытии, я не могу уснуть. Мысли о Снаргах, об эльфах, о магии и, главное, о Грызло не дают покоя. Выглянув из шатра, я замечаю в тени деревьев, чуть поодаль от основного костра, фигуру Грызло. Он не один. Рядом с ним еще двое или трое орков, и они о чем-то тихо, но напряженно переговариваются, кивая в сторону шатра Коргата. Заговор продолжает зреть. И я, кажется, нахожусь в самом его центре.

Глава 11. Новая нежность

Всю ночь я почти не сплю. Фигура Грызло, его злобный шепот с другими орками в темноте – все это стоит у меня перед глазами. Утром отряд собирается в путь с обычной грубой суетой, но мне кажется, что напряжение висит в воздухе плотнее обычного. Я стараюсь держаться незаметно, внимательно наблюдая за Грызло и его приспешниками. Они кучкуются вместе, бросая косые взгляды на шатер Коргата. Страх липкой паутиной оплетает сердце.

К полудню мы делаем привал у небольшого ручья. Орки быстро разбивают подобие временного лагеря. Пока разводят костры и потрошат какую-то мелкую дичь, я замечаю перемену. Коргат, проверяя дозорных, бросает мне короткий приказ принести ему воды, но в его голосе нет обычной рычащей ноты. Брукар, проходя мимо, отпускает свою обычную сальную шутку, но как-то беззлобно, почти механически. А Торн даже пытается спросить меня что-то на своем ломаном языке, используя пару новых слов, которые я с трудом понимаю. Они действительно относятся ко мне немного иначе. Меньше пренебрежения, больше… не знаю, может, привычки?

Кoргат подходит ко мне, когда я сижу у ручья, пытаясь отмыть дорожную пыль. Он молча указывает на свой бок, где была рана. Там остался лишь длинный, но уже затянувшийся шрам. Он хмыкает – то ли удовлетворенно, то ли просто констатируя факт. Я киваю, не зная, что сказать. Его жест можно понять, как угодно, но мне хочется верить, что это его способ признать мою помощь.

После скудного обеда, когда солнце начинает клониться к западу, меня снова зовут в шатер Коргата. Братья уже там. Атмосфера… другая. Нет той первобытной агрессии, что была в первые дни. Есть желание, да, оно никуда не делось, оно висит в воздухе, густое и тяжелое. Но теперь в нем чудится что-то еще.

Да, это все те же три огромных, сильных орка, их первобытная страсть все так же сметает все на своем пути. Они по-прежнему мужественные альфа-самцы, берущие то, чего хотят. Но в их прикосновениях, в их движениях появляется что-то новое. Нежность. Грубая, орочья, но несомненная нежность.

Может, чуть больше внимания к моим реакциям, чуть меньше чистой силы ради обладания. Их руки, которые раньше только сжимали и подчиняли, теперь иногда гладят, исследуют. Их губы не только требуют, но и… пробуют?

Мое тело, уже познавшее это запретное наслаждение, отзывается мгновенно, с какой-то отчаянной жадностью. Всё это похоже на какую-то магию, время в этом шатре будто замедляется в момент их желания.

Я сама подхожу к Коргату, который сидит, прислонившись к тюку со шкурами. В его глазах все еще отблески недавнего разговора с братьями, но, когда он смотрит на меня, в них вспыхивает знакомый уже огонь желания.

Я опускаюсь ему на колени. Сразу чувствую исходящее от него напряжение, эту скрытую силу, это почти осязаемое желание в горячем дыхании вождя. Под моей новой юбкой из грубой шкуры нет ничего, что помешало бы ему приступить к делу. И я чувствую – он хочет этого. Так же, как и я.

Он позволяет мне расстегнуть пряжки на его кожаном доспехе, снять тяжелые наручи. Снаряжение действительно тяжелое, но я справляюсь, сбрасывая его рядом на шкуры. Его сильные руки уже лежат на моей талии, и в их прикосновении на этот раз есть что-то новое – нежность. Грубая, орочья, но это она. Он чуть приподнимается, помогая мне, и стягивает свои штаны. Его стержень касается моих бедер, обжигая кожу. Такой большой, крепкий и жаждущий.

Кoргат подхватывает меня, одной рукой обвивая талию, другой – придерживая за бедра. Его движения уверенны, мощны. Несколько коротких, дразнящих скольжений, и он оказывается внутри.

Волны наслаждения захлестывают меня, и я снова теряю себя, улыбаясь какой-то пьяной, безумной улыбкой. Но теперь к этому ощущению примешивается растерянность, удивление от их изменившегося поведения, от этой неожиданной мягкости в его силе. Неужели они тоже что-то чувствуют?

Мое дыхание ускоряется, пульс стучит в висках. Я прижимаюсь грудью к его мощной груди, обвиваю его шею руками, полностью отдаваясь ощущениям.

Спустя мгновение, которое кажется вечностью, он меняет положение, опускает меня на колени на мягкие шкуры перед собой и снова входит в меня, но теперь жестче и глубже. Я не могу сдерживать стоны, я больше не стою на месте, я двигаюсь ему в такт, подчиняясь этому ритму. Его бедра с силой бьются о мои, все быстрее и быстрее. Он хватает меня за талию, пальцы слегка сжимаются, и он застывает на мгновение, рыча мне в самое ухо. В эту секунду я чувствую взрыв внутри, обжигающее тепло и немыслимые волны наслаждения, от которых дрожь пробегает по ногам. Мои руки безвольно цепляются за его плечи, пальцы путаются в его жестких волосах.

Я не только жена Коргата.

Я – грата.

И поэтому, не успев еще прийти в себя от его ласк, я снова чувствую твердый член, проникающий в меня с новой силой, с новым желанием, с новым обещанием взрыва ощущений. Это тело, это неутолимое желание, эти ощущения – это как зависимость, от которой совершенно не хочется отказываться.

Мысли огненными мурашками пробегают по коже, когда я чувствую прикосновения Торна, его учащенное, тяжелое дыхание на своей шее. И снова – взрыв, и волны наслаждения растекаются по моему телу, заставляя забыть обо всем на свете.

Свинцовые веки еле открываются, когда меня снова подхватывают сильные руки. Теперь уже Брукар. Он держит меня на весу, легко, словно я ничего не вешу, и с яростной страстью насаживает на свое копье. Его сила почти сокрушительна, и мой стон, наверное, слышен всем оркам в лагере. Но, как и все хорошее, последний, самый острый взрыв ощущений – и все постепенно заканчивается.

Глава 12. Враги внешние и внутренние

Не успеваю я договорить, как со скал над нами раздается пронзительный свист, а за ним – дикий, многоголосый вопль, от которого у меня кровь стынет в жилах. Коргат реагирует мгновенно. Его рука, только что спокойно лежавшая на рукояти топора, сжимает ее, а сам он одним движением отталкивает меня за ближайший массивный валун.

– Нар! Сиди! – рычит он, и в его голосе уже нет и следа недавнего спокойствия. Затем он с ревом, похожим на рык разъяренного зверя, бросается вперед, где уже кипит бой.

Стрелы дождем сыплются сверху. Орки, застигнутые врасплох на этом неудобном, скалистом пятачке, сначала приходят в замешательство, но тут же отвечают яростными криками "Кхар!" и бросаются на врага. Это снова хумы. Их больше, чем в прошлый раз, и они действуют более слаженно, используя укрытия среди камней.

Я сижу за валуном, вжавшись в холодный камень, пытаюсь отдышаться. Сердце колотится так, что готово выпрыгнуть. Паника снова пытается завладеть мной, но я яростно отгоняю ее. Нужно выжить. Внезапно совсем рядом раздается хриплый крик, потом топот. Из-за соседней скалы, шатаясь, вываливается орк с торчащей из плеча стрелой, а за ним – человек с коротким мечом. Человек замечает меня. Его глаза расширяются от удивления, а потом в них вспыхивает хищный блеск.

– Девка! – кричит он, направляясь ко мне. – Живая!

Он явно не ожидает сопротивления. Но я уже не та Эльвира, что была несколько дней назад. Страх смешивается с какой-то новой, холодной яростью. В руке сам собой сжимается тяжелый орочий кинжал, подарок Коргата. Когда человек оказывается достаточно близко, я, используя всю силу и скорость своего нового тела, выбрасываю вперед ногу, целясь ему в колено – старый прием из кикбоксинга.

Он не ожидает удара, вскрикивает от боли и падает на одно колено. Этого мгновения мне достаточно. Я обрушиваю на него всю свою ярость, свой страх, вкладывая в удар кинжалом всю силу. Лезвие со скрежетом входит куда-то ему в бок, под ребра. Горячая, липкая кровь брызгает мне на руки, на лицо. Человек хрипит, его глаза закатываются. Он обмякает. Я отшатываюсь, глядя на него с ужасом. Я... я его убила? Тошнота подступает к горлу. Но времени на рефлексию нет. Бой продолжается.

Мельком вижу братьев. Коргат, как разъяренный медведь, крушит врагов своим огромным топором. Брукар, с двумя мечами, превратился в смертоносный вихрь. Торн, несмотря на молодость, дерется с отчаянной храбростью, его боевой клич не уступает крикам старших братьев. Орки яростно теснят людей, не давая им воспользоваться преимуществом внезапности.

Бой кажется бесконечным, но на самом деле проходит не так уж много времени. Люди, поняв, что засада провалилась и они несут слишком большие потери, начинают отступать, скрываясь в скалах. Орки преследуют их еще некоторое время, их победные кличи эхом разносятся по ущелью.

Постепенно все стихает. Остаются только стоны раненых – и орков, и нескольких захваченных в плен людей. Коргат возвращается, тяжело дыша. Его лицо и руки снова в крови. Он осматривает место недавней стычки, отдает короткие, резкие приказы на орочьем. Я выбираюсь из своего укрытия, ноги все еще дрожат. Подхожу к нему. Сейчас, когда непосредственная опасность миновала, я должна договорить.

– Коргат! – я хватаю его за руку, привлекая внимание. – Грызло... он говорил с другими... я думаю, он хочет... беда... для тебя!

Кoргат резко поворачивается ко мне. Его взгляд тяжелый, пронзительный. Он внимательно слушает мои сбивчивые слова, его лицо становится еще мрачнее. Он ничего не говорит, только кивает и направляется к центру лагеря, где орки уже собираются вокруг тел убитых врагов и своих раненых. Я иду за ним, чувствуя, как нарастает новое напряжение.

Кoргат находит Грызло, который стоит с группой своих приспешников, делая вид, что помогает раненому.

– Грызло! – рычит Коргат, и все орки вокруг затихают.

Грызло медленно поворачивается. На его лице наглая ухмылка.

– Что, Акаш? – ядовито произносит он. – Снова хумы чуть не перебили половину отряда? Может, твое время вести нас прошло? Ты ослаб после ран, и эта хум... – он презрительно кивает в мою сторону, – совсем отняла у тебя остатки силы!

Хват, стоящий неподалеку, испуганно переводит мне его слова шепотом. Кoргат смотрит на Грызло долго, не мигая.

– Да! – вдруг выкрикивает Грызло, видя, что Коргат молчит, и, видимо, принимая это за слабость. – Ты слаб, Акаш! Эта хум сделала тебя слабым! Я поведу нас лучше! Я вызываю тебя!

Орки вокруг ахают. Это открытый вызов. Кoргат медленно усмехается, и от этой усмешки у меня по спине бегут мурашки.

– Убить меня хочешь, Грызло? – его голос звучит на удивление спокойно, но в нем сталь. Он говорит на ломаном языке, чтобы все поняли, и Хват почти не переводит, только отдельные слова. – Моя рана давно зажила. Если бы эта хум хотела меня убить, она бы сделала это тогда. Я доверяю своему чутью.

– Он делает шаг вперед. – Но если ты сомневаешься во мне... если ты думаешь, что можешь бросить вызов своему Акаш... – Его голос переходит в рык. – То я докажу тебе, чего стоят твои слова!

Поединок начинается мгновенно. Жестокий, первобытный. Орки образуют плотный круг. Я вижу только мелькание тел, слышу рычание, звуки тяжелых ударов. Это не похоже на бой с людьми. Это что-то другое, более личное, более яростное. Кoргат, несмотря на усталость после недавней битвы, дерется как демон. Грызло силен, но ему не хватает ярости и опыта вождя. Бой заканчивается быстро. Коргат стоит над поверженным телом Грызло, его топор покрыт свежей кровью. Он издает оглушительный победный рык.

Глава 13. Цена Крови

Тишина, наступившая после поединка, давит сильнее, чем крики боя. Воздух густой, тяжелый, он пахнет пролитой кровью, потом и страхом. Орки молча и деловито занимаются последствиями. Это страшное, завораживающее своей эффективностью зрелище. Одна группа утаскивает тела убитых людей в одну кучу, другая – так же безмолвно оттаскивает в сторону тело Грызло и еще нескольких павших в бою орков.

Третья группа обходит поле боя, и то, что они делают, заставляет меня похолодеть. Они методично, без злобы, почти буднично, добивают всех раненых людей. Короткий удар топора, глухой хрип – и еще одна жизнь обрывается. Никаких пленных. Никакой пощады.

Я смотрю на свои руки. Они до сих пор дрожат. На них – чужая, уже подсохшая кровь. Я вспоминаю лицо того солдата, его удивление, потом боль. Я вспоминаю, как кинжал вошел в его тело. Я совершила убийство. Впервые в жизни. Нет ни удовлетворения, ни гордости, только ледяная пустота и тошнота, подступающая к горлу.

Рядом со мной безразлично протаскивают тело убитого мною человека. Из его разорванного кармана выпадает какая-то безделушка – маленькая, грубо вырезанная из дерева фигурка птицы. На секунду враг перестает быть врагом, а становится… кем-то. Кем-то, у кого была эта птичка. Я поспешно отворачиваюсь.

В этот момент ко мне подходит Коргат. Он вытирает свой топор от крови Грызло. Его взгляд падает на тело "моего" солдата, потом на меня и на кинжал в моей руке. Я сжимаюсь, ожидая чего угодно. Он смотрит на меня долго, оценивающе.

– Хум… драться. Хорошо, – наконец произносит он своим обычным рокочущим голосом. Затем он кивает на гору тел убитых людей. – Мертвый хум – хороший хум.

Его слова бьют меня, как пощечина. Хороший хум – мертвый хум. А я кто? Я тоже хум. Я жива только потому, что я их грата. Только потому, что они считают меня своей собственностью. Эта мысль отрезвляет сильнее ледяной воды.

Коргат больше не обращает на меня внимания. Он снова становится вождем, Акаш. Ходит по лагерю, отдает короткие, резкие приказы на орочьем. Его никто не смеет ослушаться. Он руководит сборами, проверкой оружия, распределением оставшейся еды. Я вижу в нем не только дикаря, но и настоящего лидера, который даже после двух жестоких битв держит свой отряд в железном кулаке.

Но я вижу и другое. Те орки, что стояли рядом с Грызло, теперь работают молча, опустив головы. Но когда они думают, что никто не видит, я ловлю их взгляды, направленные на спину Коргата. В них нет страха или раскаяния. Только затаенная, лютая ненависть. Угроза никуда не делась. Она просто затаилась, стала тенью.

Внезапно суета в лагере прерывается. Из-за скал, откуда они ушли в разведку, появляются Рок и Хват. Они бегут, их лица встревожены. Они подбегают к Коргату и быстро, задыхаясь, начинают докладывать на своем языке. Я стою достаточно близко, чтобы разобрать отдельные, уже знакомые мне слова.

– …Урга! …много хумы! …след… большой отряд…

Коргат слушает, его лицо становится еще более суровым, превращаясь в каменную маску. Он резко обрывает их доклад, оборачиваясь ко всему отряду. Его голос гремит над поляной, заставляя всех замереть.

– ДРАК! – ревет он так, что, кажется, сотрясаются скалы. – СКАР! Быстро! Урга хум!

Орки реагируют мгновенно. Ни вопросов, ни промедления. Они хватают свои пожитки, оружие, и весь лагерь за какие-то секунды приходит в движение, срываясь с места. Я стою в растерянности, не понимая новых команд. Что значат эти слова? "Драк"? "Скар"? Хват, пробегая мимо, хватает меня за руку и с силой тащит за собой.

– Драк… идти! – на ходу бросает он мне, подталкивая в спину. – Скар… прятаться! Быстро! Много хумы! Идти!

Меня увлекают за собой в этот стремительный, хаотичный побег. Весь отряд, как единое целое, сходит с тропы и буквально растворяется среди скал и густых зарослей леса, спасаясь от приближающейся, невидимой, но уже ощутимой угрозы.

Глава 14. Жестокая Правда

Мы несемся сквозь подлесок, как стая загнанных зверей. Короткие, резкие команды Коргата и рычание других орков подгоняют меня, не давая остановиться, даже когда легкие горят огнем, а ноги подкашиваются от усталости. "Драк! Драк!" – идти, бежать, двигаться. "Скар!" – прятаться. Эти два слова стали музыкой нашего панического отступления. Наконец, когда звуки погони окончательно стихают позади, Коргат приводит нас в глубокий, сырой овраг, густо поросший старыми, корявыми деревьями и скрытый от посторонних глаз плотным пологом из ветвей.

Отряд останавливается, и наступает почти полная тишина, нарушаемая лишь тяжелым, сбивчивым дыханием. Орки бесшумно, как тени, рассредотачиваются по оврагу, занимая позиции для обороны. Коргат отдает приказы одними жестами – два пальца к глазам и указание наверх, на край оврага, – и пара орков тут же бесшумно карабкается наверх, становясь дозорными. В их действиях нет суеты, только отточенная годами дисциплина выживания.

Я прислоняюсь спиной к влажной, покрытой мхом стене оврага, пытаясь унять дрожь во всем теле. Адреналин, державший меня на ногах во время боя и после, отступает, оставляя после себя гулкую пустоту и тошноту. В голове до сих пор стоит картина – человек с удивленными глазами, мой окровавленный кинжал, его последний хрип. Смерть. Я принесла смерть. Это не похоже на то, что я видела в кино или читала в книгах. Здесь все по-настоящему. Липко, страшно и необратимо.

Но еще громче в сознании звучат слова Коргата, брошенные им после того, как он сам убил Грызло. "Мертвый хум – хороший хум". Он сказал это, глядя на убитого мною солдата. Сказал это мне. Я ведь тоже хум. И пусть сейчас я их грата, их собственность, их игрушка для утех, но что будет, если я перестану быть им полезной или интересной? Стану ли я тогда просто очередным "хорошим" хум? Эта мысль холодит сильнее, чем сырой воздух оврага.

Я сижу, обхватив колени, и смотрю на орков. Они другие. Они не оплакивают своих павших, как это сделали бы люди. Они молча собирают их оружие и какие-то личные амулеты, а тела оставляют там, на поле боя. Они жестоки, прагматичны. Но слова Хвата о том, что Грызло обвинял Коргата в слабости "из-за хум", не дают мне покоя. Неужели мое присутствие действительно что-то в них меняет?

Замечаю, как Хват, убедившись, что непосредственной опасности нет, осторожно подходит ко мне. Он садится на корточки неподалеку. Его лицо, как всегда, выражает смесь любопытства и какой-то почтительной опаски. Он молчит, просто протягивая мне флягу с водой. Я благодарно принимаю, делаю несколько больших глотков.

– Почему? – срывается у меня тихий вопрос. Я сама не ожидала, что спрошу это вслух. – Почему вы так... ненавидите людей? Почему... мертвый хум – хороший хум?

Хват смотрит на меня долго, словно решая, стоит ли отвечать. Потом тяжело вздыхает.

– Мы... не всегда... ненависть, – начинает он своим ломаным языком. – Давно... мой дед говорил... орки и хумы... торговать. Жить рядом. Не война.

Я удивленно смотрю на него.

– Что... случилось?

– Мы хотели... мир, – Хват складывает ладони вместе, показывая единство. – Наши земли... умирают. Камни. Мало мак. Мы искали новый дом. Нашли эту землю. Хотели говорить. Наш Акаш, отец Коргата, послал послов. Лучших воинов. Они несли дары, не оружие.

Он замолкает, его лицо мрачнеет.

– Люди... не хотели говорить. Они позвали послов в крепость. А потом... – он проводит пальцем по своему горлу. – Убить. Всех. Сказали... орки – звери. Не место на земле. Они... начали эту войну. Коргат был там. Он видел.

Слова Хвата падают в тишине оврага, как тяжелые камни. Посольство. Убитые переговорщики. Вероломство. Эта история до боли знакома. В моей голове всплывают картины из прошлой жизни.

Войны за нефть, за территории, за веру. Политики, лгущие с экранов. Заводы, отравляющие реки. Леса, превращенные в пустыни.

Люди – настоящие вредители, а не орки. Они всегда были такими. Даже в моем старом мире, с его войнами, загрязнением, уничтожением всего живого... люди были главными врагами Земли. Я сбежала от этого, чтобы попасть туда, где все, по сути, так же? Но здесь... здесь хотя бы есть честная, понятная причина для ярости.

Эта мысль приносит странное, горькое облегчение. Я больше не чувствую себя на стороне монстров. Я нахожусь на стороне тех, кого предали. Мой внутренний моральный компас, сбитый с толку всем произошедшим, кажется, находит новую точку опоры.

Хват, видя перемену на моем лице, просто кивает, словно подтверждая мои невысказанные мысли.

– Теперь ты... понимать? – тихо спрашивает он.

Я киваю в ответ. Да. Кажется, я начинаю понимать.

Мы проводим в этом овраге остаток дня и всю ночь. Напряжение постепенно спадает. Орки тихо переговариваются, чистят оружие, едят. Я вижу, как Коргат сидит над чем-то, похожим на карту, начертанную на куске кожи, и обсуждает что-то с Брукаром. Торн, которому, видимо, надоело сидеть без дела, подходит ко мне. Он смотрит на меня с тем же мальчишеским любопытством.

Он, кажется, решает продолжить мои "уроки языка". Торн тычет своим толстым пальцем в большой валун рядом со мной.

– Тарк, – произносит он, глядя на меня в ожидании. Я смотрю на него, потом на валун. Видимо, он указывает на камень.

"Тарк", – повторяю я про себя, стараясь запомнить этот короткий, твердый звук.

Торн, довольный, указывает на ствол старого дерева, росшего у входа в овраг.

– Корр. Затем он показывает на флягу с водой, висящую у меня на поясе. – Джур.

Значит, "Тарк" – это камень, "Корр" – дерево, а "Джур" – вода.

Я медленно киваю, показывая, что поняла. Торн удовлетворенно рычит: "Арр!", и, кажется, даже немного горд собой, что смог меня чему-то научить.

На рассвете возвращается Рок, которого снова отправляли в разведку. Он безмолвно подходит к Коргату и коротко, отрывистыми фразами на орочьем, докладывает. Коргат слушает, кивает, его лицо становится еще более суровым. Он поднимается и собирает вокруг себя братьев и нескольких старших воинов. Я и Хват стоим неподалеку.

Глава 15. Хребет Духов

Мы снова в пути. Приказ Коргата не обсуждается, и весь отряд, как единое целое, сходит с проторенной тропы, углубляясь в дикие, нехоженые земли. Настроение мрачное. Даже Брукар не скалится и не отпускает своих обычных шуток. Орки, которые еще вчера бесстрашно бросались на вооруженных людей, теперь двигаются почти бесшумно, их взгляды настороженно скользят по сторонам. Они явно боятся того места, куда мы направляемся. И их страх заразителен.

Чем дальше мы идем, тем сильнее меняется окружающий мир. Лес становится чахлым, деревья – скрюченными, их голые ветви похожи на костлявые руки, тянущиеся к серому, безрадостному небу. Пение птиц смолкает, уступая место гнетущей тишине. Воздух становится холоднее, а в низинах стелется плотный, сероватый туман, который цепляется за ноги, словно пытаясь удержать.

На коротком привале перед входом в узкое, темное ущелье, я не выдерживаю. Неизвестность пугает сильнее, чем любая понятная угроза. Я подхожу к Хвату, который сидит в стороне, нервно теребя ремешок своего доспеха.

– Хват, – тихо зову я. – Что это за место? Почему все... боятся?

Он вздрагивает, поднимает на меня свои круглые глаза, в которых плещется почти суеверный ужас.

– Плохое место, – шепчет он. – Хребет Плачущих Духов.

– Духов? – переспрашиваю я, и слово кажется мне диким и неуместным.

– Арр, – мрачно кивает он. – Давно, очень давно... здесь была война. Великая война. Много орков, много хумы... много смерть. Их души... не ушли. Они здесь. Иногда... ветер плачет. Как женщина. Как ребенок. А в тумане... в тумане можно пропасть. Нар ходить сюда. Никогда. Люди не пойдут. Только мы.

– А... мертвецы? Коргат сказал, что их ждут мертвецы.

– Это они. Духи, – Хват поеживается. – Они не любят живых. Никого.

Его слова вызывают у меня озноб. Мой разум, привыкший к логике и науке, отказывается верить в призраков. Но этот мир уже не раз доказывал мне, что его законы отличаются от моих. Мысль о магии, о которой говорил Хват ранее, снова всплывает в сознании. Если здесь есть магия, то почему бы не быть и духам?

Мы входим в ущелье. И я понимаю, что Хват не преувеличивал. Это место похоже на шрам на теле земли. Лабиринт из серых, острых, как бритва, скал, окутанных вечным холодным туманом. Солнечный свет сюда почти не проникает. Стены ущелья покрыты бледным, мертвенно светящимся мхом, который отбрасывает призрачные тени. И в порывах ветра, гуляющего между скал, действительно слышится тонкий, протяжный, высокий звук. Он похож на плач. На сотни тихих, отчаянных голосов.

Отряд сжимается в плотную группу. Я иду в самом центре, окруженная братьями. Коргат идет впереди, его лицо – непроницаемая маска из камня. Брукар, идущий справа от меня, перестал скалиться, он зол и сосредоточен. Торн, слева, держится так близко, что я чувствую жар его тела.

Атмосфера давит, играет с нервами. В какой-то момент один из орков в арьергарде дико вскрикивает, шарахнувшись от собственной тени. Его тут же грубо обрывает Рок. Чуть позже я слышу ропот со стороны тех, кто был близок к Грызло.

– Он ведет нас на смерть! Это проклятое место!

Брукар резко оборачивается, его рука ложится на рукоять меча, и ропот тут же стихает. Перед лицом общей, сверхъестественной угрозы бунтовать никто не решается. Я спотыкаюсь о какой-то камень, и Коргат, не оборачиваясь, хватает меня за руку своей огромной ладонью и просто тащит за собой. Его хватка стальная – это и приказ, и единственная форма защиты, которую он может предложить в данный момент.

К ночи мы находим неглубокую пещеру под скальным навесом, чтобы переждать самые темные часы. Разводить большой костер запрещено – мы разжигаем лишь маленький, почти бездымный огонек, который едва освещает наши лица и отбрасывает на стены пещеры пляшущие, уродливые тени. "Плач" ветра снаружи становится громче, настойчивее. Орки сидят молча, сжимая оружие. Даже Брукар не решается шутить. Все накрываются теплыми шкурами и сидят молча.

Я пытаюсь задремать, свернувшись клубком у дальней стены, но сон не идет. Страх слишком силен. И тут это начинается. Наш маленький костер внезапно чадит, вспыхивает зеленым пламенем и почти гаснет, оставляя нас в полумраке. Густой, холодный туман, до этого клубившийся у входа, начинает медленно вползать в пещеру. Вместе с ним приходят звуки. Шепот. Множество шепчущих голосов со всех сторон, говорящих на незнакомом, древнем языке. От этих звуков волосы на затылке встают дыбом. В клубах тумана начинают мелькать тени – размытые, полупрозрачные силуэты, которые проносятся мимо, едва различимые в слабом свете тлеющих углей.

Один из орков пытается ударить мечом, он это удар в никуда, следом проносится смех, разлетаясь эхом по пещере.

Орки вскакивают на ноги, образуя круг, их глаза дико вращаются. Братья мгновенно оказываются рядом со мной, окружая меня живым щитом. Внезапно снаружи раздается короткий, прервавшийся крик, полный нечеловеческого ужаса. Один из дозорных. А затем – звенящая тишина. Туман в пещере сгущается. Шепот становится громче, настойчивее. Силуэты проносятся все ближе. И тут один из них останавливается.

Он не просто силуэт. Туман вокруг него рассеивается, и кажется, что он стоит прямо передо мной, всего в нескольких шагах. Он соткан из лунного света и серого тумана, его черты расплывчаты, но я отчетливо вижу пустые глазницы, смотрящие прямо на меня. Он молчит, не издает ни звука. Но я слышу голос. Не ушами, а прямо в своей голове. Он звучит спокойно, бесстрастно, но от него веет холодом вечности.

– Ты не из этого мира, и ты останешься здесь до конца своих дней. Ты станешь сильнее, стоит только попросить.

Я цепенею от ужаса и шока. Дух смотрит на меня еще мгновение, а затем просто растворяется в тумане, словно его и не было. Я останусь здесь? В этой пещере? Или... в этом мире? До конца своих дней? А что значит "станешь сильнее, стоит только попросить"? Попросить кого? О чем? Эта мысль о новой, непонятной силе пугает и одновременно... интригует. Орки вокруг рычат, вглядываясь в туман, но я понимаю, что они не слышали голоса. Он говорил только со мной.

Глава 16. Первая искра

Дух растворяется в тумане, но его слова продолжают звенеть у меня в голове, холодные и отчетливые, перекрывая даже "плач" ветра за пределами пещеры. Ты не из этого мира... останешься здесь до конца своих дней... станешь сильнее, стоит только попросить...

Я стою, онемев от ужаса и шока, а братья, ничего не слышавшие, сжимают кольцо вокруг меня плотнее. Они не видели того, что видела я, не слышали того, что слышала я. Они видят только клубящийся туман и тени, которые становятся все более агрессивными.

Снаружи раздается еще один крик. Короткий, полный боли, он резко обрывается. Еще один дозорный. Паника, до этого сдерживаемая орочьей дисциплиной, начинает просачиваться в их ряды. Я слышу испуганный ропот, вижу, как некоторые воины начинают озираться, их глаза дико вращаются.

Спектральные тени в тумане сгущаются, проносятся все ближе. От них веет могильным холодом, который, кажется, высасывает сам воздух из легких. Одна из теней, темнее и больше других, вдруг отделяется от общего вихря и устремляется прямо на нас. Не на орков с их оружием, а прямо на меня.

Время замедляется. Я вижу, как Торн, стоящий слева, пытается заслонить меня собой, его лицо искажено яростью и страхом. Вижу, как Коргат, чья рука все еще сжимает мое плечо, рычит и замахивается топором, но топор, кажется, готов пройти сквозь тень, не причинив ей вреда.

В моей голове снова звучат слова духа: "...станешь сильнее, стоит только попросить". Что это значит? Попросить кого? О чем? У меня нет ответов, есть только ледяной ужас и отчаянное, животное желание выжить. Я сжимаю рукоять своего кинжала так, что костяшки пальцев белеют. Прошу! – мысленно кричу я, не зная, к кому обращаюсь. – Помоги! Защити!

В тот же миг я чувствую это. Едва заметный, теплый импульс, исходящий то ли из моей груди, то ли от самого кинжала. Маленькая, почти невидимая волна света, похожая на отблеск, на мгновение вспыхивает на лезвии. Тень, уже почти коснувшаяся меня своим призрачным отростком, с беззвучным шипением отшатывается назад, словно обожглась, и растворяется в общем тумане.

Все произошло за долю секунды. Так быстро и так незаметно, что, кажется, никто ничего не понял. Но я почувствовала. И Коргат, державший меня, кажется, тоже – его хватка на моем плече на мгновение стала еще крепче, а в его глазах, когда он бросил на меня быстрый взгляд, промелькнуло недоумение. Это была моя сила. Первая искра.

С первыми робкими лучами рассвета, которые начали пробиваться сквозь скалы и туман, призрачный хоровод стал редеть. Шепот стих, тени растаяли, и холод начал отступать. Когда солнце наконец осветило вход в пещеру, Хребет Духов снова стал просто ущельем, полным камней и тумана, хоть и не менее зловещим. Орки остались – измотанные, напуганные, потерявшие за ночь троих воинов, которые просто исчезли со своих постов.

Коргат, мрачный и злой как никогда, отдает короткий приказ. Его голос хриплый, но в нем стальная воля, которая заставляет остальных орков взять себя в руки. Мы немедленно покидаем это проклятое место. Путь через остатки ущелья – это быстрый, почти бешеный марш. Никто не разговаривает. Все просто хотят выбраться отсюда как можно скорее. Атмосфера давит своей гнетущей тишиной, и мне все время кажется, что за нами наблюдают сотни невидимых глаз.

И вот, когда я уже думаю, что этот серый, мертвый мир никогда не закончится, я вижу впереди просвет. Мы выходим из ущелья. Контраст оглушает. Нас встречает яркий, теплый солнечный свет. Мы стоим на границе двух миров. Позади – серые, голые скалы и мертвый туман. Впереди – живой, зеленый лес, залитый солнцем.

Я слышу пение птиц, и этот звук кажется самым прекрасным из всего, что я когда-либо слышала. Воздух здесь теплый, пахнет травой, цветами и жизнью. Орки, даже самые суровые из них, останавливаются на этой границе, жадно вдыхая теплый воздух. Некоторые просто падают на зеленую траву, закрыв глаза. Облегчение такое сильное, что его можно потрогать.

Коргат тоже останавливается на самом краю, у последнего мертвого, скрюченного дерева, которое отмечает границу проклятого хребта. Его взгляд падает на одну из его скелетоподобных ветвей. Там, на фоне серой, безжизненной коры, трепещет на ветру один-единственный, ярко-зеленый молодой лист.

Коргат молча протягивает свою огромную, покрытую шрамами руку и очень осторожно, почти невесомо, касается этого листа кончиками пальцев. Он смотрит на него несколько секунд, и мне кажется, я вижу, как напряжение покидает его плечи. Он выдыхает. Они вышли из царства смерти в мир жизни. В этот момент он поворачивается и смотрит прямо на меня. В его взгляде нет ни приказа, ни похоти. Только глубокая, тяжелая задумчивость.

Мы разбиваем лагерь прямо здесь, на залитой солнцем поляне, в нескольких сотнях метров от зловещего ущелья. Настроение от мрачного ужаса сменяется усталым, но почти эйфорическим облегчением. После того как орки утоляют первый голод и расставляют дозоры, ко мне подходит Хват.

– Теперь... мы близко, – говорит он, все еще выглядя немного бледным после ночных событий.

– Близко к чему? – спрашиваю я.

– Другие отряды... ждут нас у Большой Реки, – объясняет он. – Все орки... вместе... потом Кхар! на хумы.

Я наконец понимаю весь масштаб их плана. Этот обходной путь через Хребет Духов был вынужденной мерой, чтобы присоединиться к основной армии. И если бы не засада людей, я бы никогда не оказалась в той пещере, никогда бы не услышала слов духа. Судьба?

Вечером, после того как все поели и немного отдохнули, напряжение последних дней требует выхода. Это витает в воздухе. Это не просто желание, это отчаянная потребность почувствовать себя живыми, ощутить тепло и страсть после ледяного прикосновения смерти.

Коргат подходит первым. Он опускается передо мной на колени, и в его взгляде нет приказа, только тяжелый, вопрошающий жар. Он медленно протягивает руку и касается моей щеки. Его прикосновение грубое, мозолистое, но в нем есть та самая нежность, которую я почувствовала в прошлый раз. Он не требует, он... приглашает. Я подаюсь вперед, и это становится моим ответом.