Попаданка - охотница для Аида

Пролог

Дождь бил по лобовому стеклу так яростно, будто невидимые пальцы пытались стереть границы мира, растереть реальность в размокшую акварель.
Красный свет светофора растекался по мокрому асфальту — улица выглядела похожей не на дорогу, а на реку огня, где огни машин были чёрными лодками.

Музыка играла едва слышно — как будто из другого дома, другой жизни.
Тихая. Сонная.
Неуместная.

А где-то под ней жило чувство, похожее на предсказание: всё только начинается, хоть в моей руке была лишь рукоять привычного руля, а не дверь в новую судьбу.

Потом — визг тормозов,
слепящие фары,
резкая вспышка боли,
и тишина, которая обрушилась, как обвал каменной породы.

И пустота.

Кап… кап… кап…

Звуки вернулись первыми — не сирены, не голоса людей.
А медленные удары воды, будто кто-то пускал капли в холодный колодец, где дно скрыто в вечности.

Я попыталась открыть глаза — но тело не слушалось.
Было где-то далеко, на обочине сознания, как забытая вещь.

Внутри я падала.
Медленно.
Бесконечно.
Как будто моё «я» сорвалось в бездонную шахту.

И вдруг — мысль, вспышка металла в темноте:

Я жива?

Сначала пришёл страх — он обжёг, пробрался под кожу.
Но сразу за страхом поднялось что-то упрямое, горячее, живое.

Я не хочу исчезнуть.
Я не позволю.

Тьма дрогнула, как зверь под ударом.

Когда я открыла глаза, дороги уже не существовало.
Её смыло из мира — остался только туман, густой, серебристый, как дыхание самой зимы.

Под ногами — каменная плита.
Холодная настолько, что казалось: она забрала у всех до меня остатки тепла.

И шаги.
Глухие, уверенные.
Каждый — как точка в предложении, которое ставит только время.

Он вышел из тени не как призрак, а как закон.
Как факт, который невозможно оспорить.

Высокий.
Решительный.
Неотвратимый.

Лицо — будто высечено из мрамора вечности, но живое в своей суровой красоте.
А глаза… там не просто ночь.
Там движение веков.
Бесконечность, которая слишком долго была одна.

Он смотрел так, будто всё уже решил.
Как будто я — не случайность, а давно назначенная встреча.

— Ты стоишь между, — сказал он. Голос был глубокий, властный, сдерживающий силу, которой хватило бы разрушать миры. — Ещё дышишь там… но уже пришла сюда.

— Я… жива, — прошептала я, цепляясь за слово, как за перила над пропастью.

Он посмотрел на меня так, будто впервые видел человека, который осмелился спорить со смертью.

— Ты — искра. Но искры быстро гаснут.
Он шагнул ближе, и тишина легла к его ногам, словно тень подчинялась ему, ожидая приказа.
— Чтобы удержать жизнь… тебе придётся отдать свет.

— Что взамен? — мой голос дрожал, но внутри уже росло пламя — неукротимое, стойкое.

Он наклонил голову чуть вбок, как хищник, оценивающий силу добычи, которая неожиданно может укусить в ответ.

— Ты станешь моей охотницей.
Будешь ловить тех, кто сбежал из моего царства.
Он говорил спокойно, но в каждом слове была сталь.
— Пока в тебе горит свет — ты живёшь.
Погаснешь — и падёшь туда, откуда не возвращаются.

Страх сжал горло.
Но под ним — сердце ударило горячо, дерзко, как если бы оно само выдало приговор:

Жить. Конечно.
Что бы ни было.

— Я согласна.

Он замер на мгновение.
Будто не ожидал, что смертная выберет путь в ночь, а не в забвение.
В его взгляде промелькнул интерес — тонкий, опасный, непрошеный.
Как лезвие судьбы, скользящее у самой кожи.

Он подошёл ближе.
Холод вечности коснулся моего лица, оставив след, как метку.

— Назови меня.

Имя вспыхнуло в моей памяти прежде, чем я вдохнула.

— Аид.

И его глаза впервые дрогнули — будто вечность на миг улыбнулась.

---

Серебро воды вспыхнуло — как вздох реки, пробуждающийся от векового сна.
Туман дрогнул, и из его густой тиши медленно выплыла лодка.

Она шла почти беззвучно, словно плыла не по воде, а по памяти.

На носу горели свечи — их пламя едва держалось, тонко колыхалось, будто слышало дыхание невидимых душ под поверхностью.

И он.

Харон.

Фигура в сумеречном плаще — не царственная, не пугающая, просто… неизбежная.
Силуэт резкий, обточенный трудом и годами.
И глаза.

Не пустые.
Не безжалостные.

Человеческие.
Серые, уставшие, как у того, кто слишком давно стал мостом между теми, кто уходит, и теми, кто остаётся. Взгляд, который видел всё — и ничего не смог удержать.

Когда его глаза нашли меня, в них мелькнула крошечная искра удивления.
Словно он не ожидал увидеть здесь живое тепло.

И во мне что-то дрогнуло.
Тихо. Осторожно.
Словно свет внутри сказал: я ещё здесь.

Аид стоял рядом — неподвижный, как древний камень, на котором держится мир.
Тишина вокруг него была не угрозой, а законом.

— Не задерживайся, — произнёс он, не повышая голоса.
Но слова звучали так, будто горели в самом воздухе.
— Твой путь начинается. И работа тоже.

Это не был приказ — и не забота.
Это была истина, произнесённая кем-то, кто никогда не ошибается.

Харон чуть опустил голову в знак уважения — не к Аиду, а к долгу, который выполнял всегда.
Его лицо осталось спокойным, но в глазах промелькнуло что-то вроде тихого согласия: он примет меня в лодку, он доведёт — но то, что будет дальше, принадлежит уже не ему.

Я сделала шаг вперёд.

К лодке.
К серебристой глади, в которой исчезало отражение мира.
К туману, пахнущему холодом и старой магией.

Не умереть,но уже не жить

Если кто-то скажет, что жизнь висит на волоске — не верьте.
Висит на смс-ке и мокром асфальте.

Телефон на коленях, дождь на лобовом, музыка для настроения, и всего одна мысль:

«Пицца будет холодная…»

Я даже не увидела ту фуру.
Только свет.
И звук — такой, как если бы вселенная преломила трубочку для коктейля.

Потом — темнота.
Тишина.
И странное ощущение, что кто-то стянул моё тело, как старую куртку.

Я проснулась так, как просыпаются коты:
внезапно, с подозрением и готовым вопросом: кто я и что это, чёрт возьми?

Но подо мной не больничная кровать.
Не белый потолок.

Я лежала на холодном камне — гладком, словно отполированном веками.
Над головой — арка.
Потолок из чёрного мрамора, в котором будто течёт ночь.

И запах.
Не стерильность.
Не кровь.

Запах… старости мира.
Мокрого мха, граната, железа и тишины.

— Ну? — сказал кто-то рядом, лениво.
— Очнулась? Очень хорошо, люблю, когда смертные оперативные. Экономит бумагу.

Я дёрнулась.
Резко села.

Передо мной стояла девушка.

Нет, слишком высокая и слишком сияющая для «девушки».
Белокурые косы до пояса.
Доспех с золотыми прожилками.
Плащ цвета грозового неба.

И выражение лица: «я сегодня уже убила троих, но если ты меня разозлишь — будешь четвёртой».

— Кто… где… что…? — я попыталась собрать хотя бы одно предложение.

— Красивая у тебя кома, — ответила она весело. — Я Тесса. Валькирия. Не та милая, что из сериалов. Я — воительница.

Она ткнула меня пальцем.

— Ты — новая.

— Новая… кто?

— Новая смерть-на-подработке, — улыбнулась она так ярко, будто вручала мне котёнка, а не приговор.
— Поздравляю! Ты не умерла. Но и не жива. Ты… между.

— Между чем?! — вскрикнула я.

— Между налоговой и отпуском, — философски ответила она. — Самое адское место.

Я закрыла лицо руками.

— Это сон. Абсолютно. Приснилась северная воительница, каменный склеп и запах граната. Я просто голодна и…

— Прекрати драматизировать, — вздохнула Тесса. — Сейчас он придёт, и ты смиришься. Все смиряются.

— Кто придёт?

Она улыбнулась. Нежно. Приятно. И жутко.

— Твой новый начальник.

Тьма в углу сделала вдох.

Не ветер, не шаги — вдох.
Как будто сама ночь решила вспомнить, что она жива.

И он вышел.

Высокий.
В плаще из тьмы, как будто его сшили из молчания.
Чёрные волосы, серебряная нить в виске.
Глаза — глубокие, как колодец памяти мира.

Аид.
Не «господин».
Не «бог».

АИД.

Он посмотрел на меня так, будто знал всё:
кто я, когда совру, как часто плачу в душе и сколько раз заказываю доставку еды в неделю.

(Ответ — три, но иногда четыре.)

— Найра, — сказал он спокойно.

И сердце упало куда-то в пятки.

— Вы… знаете моё имя.

— Разумеется, — сказал он. — Ты тут не по ошибке. Ошибки я не делаю.

Тесса шепнула мне:
— Он говорит это всем. Но честно — ошибок нет. Ты идеальная.

— Идеальная для чего? — испуганно спросила я.

Аид протянул мне свиток.
Бумагой это назвать язык не поворачивался — это был набор света и теней, наполненный именами, датами, судьбами.

— Ты будешь моей жнец-вестницей.

— Извините, моей кем?!

— Забираешь души. По списку. По времени. Точка.

Я заморгала.

— Я… не могу. Я не…

— Ты можешь, — перебил он ровно. — И будешь.

— А если нет?

Он посмотрел, как смотрит хирург, который видит в человеке не пациентку, а задачу.

— Тогда умрёшь. Совсем. И даже память о тебе исчезнет.

…ну офигеть.

Тесса хлопнула меня по плечу, бодро.

— Добро пожаловать в команду!

Меня усадили за мраморный стол.
Передо мной — свиток, печать, перо.

— Тут подпись, — сказала Тесса. — Тут согласие. Тут — отказ от жалоб и моральных истерик.

— Отказ от моральных истерик? — ахнула я.

— Да, они мешают работе, — невозмутимо ответил Аид. — И портят ковры.

Я судорожно рассмеялась — истерично.

Аид наклонился.

— Ты не умерла. Но чтобы вернуться — должна работать. Это сделка.

— А сколько… длится контракт?

— До тех пор, пока тьма в тебе не погаснет, — спокойно ответил он.

Тесса шепнула:

— Обычно пару столетий. Зависит от характера.

— Столетий?!

— Расслабься, — улыбнулась она. — В вечности есть замечательные кафе.

Я всхлипнула. Она погладила меня по спине.

— Все так реагируют. Первый цикл самый тяжелый.

— Я не могу, — прошептала я.

Аид смотрел молча.
Как скала.
Как холод, который держит форму.

— Можно вопрос? — выдавила я.

— Можно, — сказал он.

— У вас… пенсионная программа?

Тишина.
Тесса захохотала так, что чуть не уронила шлем.

Аид медленно моргнул.

— Подпиши, Найра.

Пергамент тянулся к моей руке, будто живой.
И я подписала.

Пока чернила светились на пергаменте, Тесса взяла меня под локоть.

— Экскурсия. Без паники. Тут всё логично.

Она повела меня через сводчатый коридор.
Внизу — река, туман, тихие лодки.
Дальше — плодородные поля Асфоделя.
В стороне — чернеет крепость.

— Это Зал Судеб. Там решают, кто куда. Ад, рай, перерождение, корпоративный чат для душ — не спрашивай, темно и громко.

— А там что?

— О, — Тесса улыбнулась. — Это столовая. Иногда там кормят зефиром, но главное — духи не спорят о диетах. Все уже умерли — фигура стабильная.

Я всхлипнула смешком.
Плохо, страшно, но Тесса говорила так, что паника рассыпалась.

Потом она остановилась.

Лодка.
Волны тихие.
И он.

Харон стоял у причала, опираясь на весло.
Тёмные волосы.
Лицо затенено капюшоном.
И взгляд — такой, будто он видит не тело, а душу внутри.

Проснитесь,у вас бессмертие

Просыпаться в царстве смерти оказалось удивительно похожим на пробуждение в общежитии после сессии.
Сначала — ты не понимаешь, где ты и кто ты.
Потом — понимаешь, что не хочешь это понимать.
И наконец — осознаёшь, что какая-то древняя сущность дала тебе работу, а ты согласилась, потому что стресс.

Мой каменный ложемент был… удивительно удобным.
Немного странно признавать это про камень, но он будто подстраивался под тело.
Мягкий, тёплый, с лёгким ароматом граната и печали.

Очень дорогое печальное SPA.

Я открыла глаза.

Никакого будильника.
Никакого инстаграма.
Никакого кофе…

— Стоп. Кофе.

Я резко села.

— Где кофе?!

Ответа не последовало.
Только тишина, древняя как чувство вины за ночной бургер.

— Ну хоть чай? Травка? Что-то горячее?
— Если это голос богини капучино — она в другой сфере, — лениво отозвалась Тесса от входа.

Она стояла, облокотившись на колонну, как охранник ночного клуба, только вместо чёрного платья — сияющий доспех, а вместо серьги — плетёная руна на ухе.

— Доброе… утро? — я непонимающе огляделась. — Есть тут вообще понятие «утро»?

— Здесь есть понятие «сегодня ты жива — радуйся», — пожала плечами Тесса. — Переодевайся. Тренировка через десять минут.

— А завтрак?

— Воды попьёшь. Если очень захочешь — пожалуешься Эриде. Она любит нытиков.

— Кто такая Эрида?

— Богиня раздора. Отличная подруга, если любишь, когда люди плачут вокруг.

…чудесно.

Я посмотрела на свою «пижаму»: тканое платье, похожее на смесь тога-мини и ночной сорочки.
Очень эстетично. Очень антично. Очень не рассчитано на бег и драки.

— Эй, а где одежда для… ну… работы?

Тесса щёлкнула пальцами — и рядом материализовался свёрток.

— Твоя форма. Примерь. Только… аккуратнее. Она иногда кусается.

— Что?

— Успеешь познакомиться.

Я развернула ткань.

Это было чёрное одеяние с серебряной вышивкой по швам.
Похоже на смесь кимоно, тоги и боевого плаща — красиво, строго, немного «я сейчас заберу вашу душу, но вежливо».

— А обувь где?

Тесса бросила мне кожаные сандалии.

— Это серьёзно?
— Это традиция!
— Это мерзко.
— Потерпишь. Я тоже сначала страдала. Но после двух веков уже не замечаешь.

Я открыла рот.
Закрыла.
Запомнила: двух веков.

Тесса хлопнула в ладоши.

— Переодевайся. И не переживай. Если что-то не застегнётся — я не буду смеяться.

Она сделала паузу.

— Сильно.

Я надела форму. Она была неожиданно лёгкая и… будто подстраивалась под моё тело.
Как будто помнила, где давление мышц, где дыхание.

Сандалии сидели идеально, что тревожило больше, чем если бы они жали.

Тесса обошла вокруг, оценивающе.

— Ты смотришься как маленький кошмар для живых и большая проблема для некоторых богов.

— Это комплимент?

— Это предупреждение.

Я моргнула.

— А-а, всё, вспомнила. У вас тут всё одновременно мило и страшно.

— Добро пожаловать в вечность, солнышко.

Тесса повела меня через сводчатые коридоры.
Мир вокруг жил: тени ползли по стенам, будто шептали истории, в воздухе слышалась музыка — тонкая, похожая на дыхание.
Даже тишина тут была многослойной.

У огромной двери Тесса остановилась.

— Держись уверенно. Не дрожи. И если он спросит, всё ли понятно, — говори «да». Даже если это ложь.

— Почему?

— Потому что если он начнёт объяснять заново… ты состаришься.

Двери открылись.

Настоящая тьма не пугает.
Она… уважаема.

Аид стоял у каменного стола, будто разговаривал с самой тьмой.
Когда мы вошли, она исчезла, как слушатель, которому дали знак уйти.

Он обернулся.

— Найра. Начнём.

Голос ровный. Не ледяной — законный.

— Ты подписала основной договор. Теперь дополнительные условия.

Он поднял свиток.
От него шёл холод, как от глубокой воды.

— Пункт шестой. Не входить в зоны вечного плача без разрешения.

— Звучит… логично, — пробормотала я.

— Пункт седьмой. Не вмешиваться в суд Мойр.

— Никогда?

— Даже если кажется, что ты понимаешь лучше. Особенно тогда.

Я кивнула.

Он перевернул страницу.

— Пункт восьмой.

Пауза.
Взгляд чуть темнеет.

— Не смотреть Харону в глаза слишком долго.

Я подавилась воздухом.

Тесса одёрнула плащ, изображая «я-не-смешусь, я-не-смешусь» и всё-таки прыснула.

— Это ради безопасности, — сухо пояснил Аид. — Для него. И для тебя. Столкновение живого света и вечной воды непредсказуемо.

Я тихо хмыкнула:

— Принято.
— Пункт девятый. Не обещать живым ничего.
— Пункт десятый. Если не уверена — выбирай тишину.

Голос Аида стал мягче. Опасно мягче.

— И пункт последний, пока. Не забывай, кто дал тебе свет.

Я вдохнула.

— Не забуду.

Он кивнул.
Слишком спокойно, чтобы это был просто жест начальника.

— Сегодня — первая практика. Не миссия. Ты увидишь душу. И отпустишь её. Тесса будет рядом.

— Поняла.

— И ещё, — Аид задержал взгляд. — Если почувствуешь жалость — не опирайся на неё. Жалость — слабость.
— А что сила? — спросила я.

Он улыбнулся — тонко, как тень, что знает секреты.

— Понимание.

Тесса вывела меня в полутёмный проход, где стены дышали прохладой, а пол мерцал, как тонкая чешуя рыбы. Мы шли быстро — у валькирии шаг всегда такой, будто она уже опаздывает на битву, хотя битва подождёт. Я догоняла и отмечала: камень не просто камень, свет не просто свет, а воздух… густой, как чёрный чай.

— Теория на бегу, — сказала Тесса. — Смотри на дыхание. На руки. На тишину. Там, где человек перестаёт цепляться за привычное, появляется наше окно. В него — аккуратно, но без сантиментов.

— А если захочется обнять?

— Обними потом подушку, — серьёзно ответила она. — Объятие в последний миг — это клятва, которую ты не выдержишь.

Когда судьба смотрит

Проснулась я резко.

Воздух был холоднее, чем обычно.
Тень на потолке — гуще.
И сердце стучало не «тук-тук», а «не-делай-глупостей-не-делай-глупостей».

Сон не таял — он сидел внутри, как гвоздь, который не решили вынимать.

Харон — запрет.
Последствия — смертельные.
Выбери свет — или сломаешь и себя, и его.

Ну и доброе утро, да.

Я медленно поднялась, пытаясь выглядеть расслабленно.
Если бы тени умели хмыкать — они бы хмыкнули.

Сделала вид, что потягиваюсь.
Потянулась.
Стряхнула ночную ткань, которая сияла рунами, будто ещё хранит крик судьбы.

Постаралась улыбнуться.

— Отлично, — сказала себе вслух. — Новое утро. Новая жизнь. Никаких проблем. Никаких богов судьбы с остывшим стальным голосом. Вообще всё прекрасно.

Дверь открылась.

— О, ты уже с собой разговариваешь? — спросила Тесса. — Отлично. Значит, адаптация идёт в норме.

Я моргнула.

— Я… нормально себя чувствую.

— Это ложь, — она зевнула. — Но бодрая. Люблю такой настрой. Пошли, стажёр. Сегодня официально станешь частью расписания ада.

— Подземного царства.

— Ну… да. Просто «расписание подземного царства» звучит, как экскурсия для пенсионеров.

В её голосе была энергетика: «я верю в тебя, но если ты умрёшь — я буду очень разочарована».

Мы вышли в галерею, и я сразу почувствовала взгляд.
Тот самый, от которого внутри становится тесно.

Аид стоял впереди.
Не призывал — ждал.

Тесса тихо шепнула:

— Не моргай. Он воспримет это как сомнение.

— Я моргаю, Тесса.

— Перестань.

Я постаралась. Глаза заслезились.
Тесса кивнула: «идеально».

Мы подошли.

Аид посмотрел на меня так, будто видел что-то в глубине — не мысль, а сомнения

— Ты плохо спала.

Не вопрос. Диагноз.

— Мне снилось, — выдохнула я.

— Я знаю, — сказал он спокойно.

Тесса замерла.
Я — тоже.

— Мойры редко говорят просто так, — продолжил Аид. — А если говорят… значит, кто-то слишком близко к линии, которую нельзя касаться.

Сон пронзил меня снова.
Я сжала пальцы, будто могла удержать себя руками.

— Я поняла предупреждение, — сказала я твёрдо. — Я не пересеку границу.

Он чуть склонил голову.
Не одобрение. Признание факта.

— Хорошо. Потому что сегодня ты начинаешь официально.
Его взгляд стал глубже. — У тебя первое имя.

Сердце ударило так громко, что, кажется, его услышал даже Цербер на другом конце мира.

— И ты не пойдёшь одна.

К нам подошёл кто-то из тени — высокий, в белом хитоне, с копной золотистых волос и глазами цвета мёда и холодного вина.

И улыбкой, которой можно было воспитывать сам любовь.

— Гермес, — представил Аид. — Он проводит первый переход.

Я выпрямилась.

— Гермес? Как… гонец богов?

Он подмигнул:

— Как лучший гонец богов. Остальные жалуются на колени и дедлайн.

Он взял мою руку — легко, но так, что я поняла: он знает каждую мысль внутри меня.

— Что ж, маленькая проводница света, — сказал он мягко, — посмотрим, упадёшь ли ты, если мир качнётся под ногами.

Я сглотнула.

— Я не упаду.

— О, все так говорят, — он улыбнулся шире. — Пока не встретят того, кого не готовы отпустить.

Эта фраза ударила слишком больно.

За моей спиной вода тихо плеснула.

Я не обернулась.
Я не смела.

Тесса оценивающе прошептала:

— Ну ничего, если что — подхвачу. Или добью, чтобы не мучилась.

Гермес рассмеялся.

— Обожаю это место, — сказал он. — Самая тёплая команда смерти во всех пантеонах.

Аид приподнял руку — тишина мгновенно упала.

— Приготовься. После сегодняшнего дня ты больше не скажешь, что не знаешь, кто ты.

Он коснулся моей ленты — на мгновение она вспыхнула.

— Найра. Проводница. Сегодня ты заберёшь того, чьё время пришло.

Мир вокруг стал плотнее, как дым, который готовится стать порталом.

И только тогда — только на секунду — на другом конце моста из чёрного камня я увидела силуэт лодочника, стоящего неподвижно у воды.

Не зовёт.
Не смотрит.
Но все чувствует.
Как река, которая помнит тех, кто к ней приходил.

Я вздохнула.

— Я готова.

Гермес улыбнулся:

— Тогда начнём, светлячок. Пойдём перейдем границу.

Мир раскололся светом масляной лампы.

Я стояла посреди крошечной комнаты: пахнувшей оливковым маслом, полынью, морской солью.
Сквозь открытое окно проникал звук цикад и далёкого моря.
Лунный свет лежал на глиняном полу как серебряная ткань.

На низком деревянном ложе — мужчина.

Тёмные волосы, сильные руки.
Грудь тяжело поднимается — не от боли, от страха отпустить.
Возле него — чаша с водой, полотенце, амулет на шее.

У изголовья — лампада, её пламя дрожит, будто тоже боится.

Гермес стоял рядом, словно просто пришёл в гости — только свет в его глазах выдавал вечность.

— Он из рыбачьей деревни, — сказал он негромко. — Много лет жил на море. Каждый день видел смерть. И всё равно боится подпускать ее к себе.

Мужчина прошептал, не открывая глаз:

— Нет… ещё не время… море ждёт… дочь ждёт…

Голос цеплялся за воздух как за канат.

Я приблизилась. Свет во мне дрогнул — узнавание сильной души, уставшей, но цепляющейся.

— Его дух уже зовут, — сказал Гермес. — Но сердце человека — упрямее ветра.

Я увидела нить — золотистую, тонкую, дрожащую у груди, как струна лиры перед последней нотой.

— Я… не готов... — мужчина шептал, сжимая край полотна.

Он пытался схватить жизнь пальцами — но руки проходили сквозь неё, как через воду.

Я присела, тихо, как приходят к раненому воину.

— Ты уходишь не в пустоту, — сказала я. — Ты уходишь туда, где нет бурь.

Он сжал зубы.

— Там… темно…

— Здесь ты уже не видишь света, — ответила я. — Там — увидишь тот, что забыл.