Попаданка: Разрыв реальностей

1. Пепельная заря

Предрассветный туман еще лениво цеплялся за соломенные крыши домов Горной Долины, повисал мокрой пеленой на заборах и сливался с дымком из длинных труб. Тишину этого спокойного утра, нарушаемую лишь пением первых птиц, разорвал душераздирающий крик; не человеческий, а тот, от которого стынет кровь в жилах и сжимается сердце ледяной хваткой — боевой крик крикс-гарга́рта.

Аэлин срывается с постели одним движением, и годами отточенные инстинкты стирают последние остатки сна. Рука сама находит холодную, знакомую рукоять клинка, прислоненного к стене у изголовья. Кожаная рубаха, прошедшая не одну битву, ловко налезает на упругое, мускулистое тело, подчеркивая высокую грудь, крутые бедра и узкую талию. Она не девчонка из прядильной, ее формы — это не мягкость, а собранная пружина, каждый изгиб — результат многолетних изматывающих тренировок, сила, закованная в идеальные, соблазнительные линии.

Дверь ее хижины с треском распахивается, и в лицо бьет знакомый смрад — смесь медного запаха крови, серной отрыжки и чего-то гнилостного. Деревня уже пылает. Яркие языки пламени лижут утреннее небо, окрашивая его в багровые тона. Воздух гудит от хаоса: треск пожираемого огнем дерева, отчаянный рев скота, дикие вопли чудища и — самое страшное — пронзительные крики ужаса сельчан, ее народа.

Старая Магда из соседнего дома, вся в белом ночном чепце, застыла на пороге, не в силах осознать происходящее, а ее внучок Виттис, заливаясь слезами, тянул ее за подол, пытаясь затащить обратно. Из-за горящего амбара выскочил дровосек Борк, сжимая в руках тяжеленый топор, его лицо было бледным от страха, но он пытался прикрыть собой свою жену и двух маленьких дочерей, которые дрожали от страха. Повсюду метались фигуры в рубахах, люди пытались собрать хоть что-то, схватить детей, найти оружие.

А по центральной улице, ломая плетни и разбрасывая телеги, уже движется оно — крикс-гаргарт, тварь размером с медведя, но сложенная из голых, жилистых мышц и желтой кости. Его кожа, будто стянутая с гниющего трупа, местами лопнула, обнажая сочащиеся язвы. Длинные костяные лезвия торчат вместо предплечий, с которых на землю капает что-то едкое, оставляя на утренней росе шипящие пятна. Оно только что выпотрошило стойло с овцами, и его пасть, усеянная игольчатыми зубами, жует и чавкает, разбрызгивая кровавую слюну. Его крошечные, злые глазки выискивают новую жертву, и их взгляд падает на замершую Магду.

Аэлин не кричит. Не издает ни звука. Ее дыхание ровное, а взгляд холоден, как сталь ее клинка. Она просто делает стремительный бросок вперед, ее ноги, сильные и упругие, отталкиваются от земли, посылая тело подобно тетиве арбалета, на небольшое сужающееся пространство между чудовищем и старухой.

Монстр поворачивается на скрежет камней под ее сапогами. Он забывает о легкой добыче, чувствуя исходящую от воительницы реальную угрозу. Костяная коса со свистом рассекает воздух, намереваясь снести ей голову. Однако Аэлин уже не там. Она приседает, чувствуя, как мышцы бедер напрягаются, как тетива, и мощно отталкивается вбок. Удар гаргарта врезается в стену хлева, разбрасывая щепки.

— Беги! — ее голос, хриплый и властный, на мгновение заглушает гул пожара. Магда, будто очнувшись, пулей несется прочь, успевая прихватить с собой внука.

Пока тварь пытается выдернуть застрявшее лезвие, Аэлин использует момент. Ее клинок — не просто кусок заточенного металла, а продолжение ее воли — описывает короткую, смертоносную дугу. Сталь с глухим хрустом вонзается в сухожилие на ноге чудовища. Черная, густая кровь фонтаном бьет из раны.

Гаргарт ревет от боли и ярости, разворачиваясь всем своим телом, сметая обломки повозки. Гибкое тело Аэлин изгибается, изворачиваясь от слепой, яростной атаки, и девушка отскакивает на телегу, стоящую поблизости. Она чувствует каждый мускул, каждое напряжение, каждый вздох, разрывающий грудь. Каждое движение ее — это смертельный танец, где пластика и грубая сила сливаются воедино.

Следующий удар точен. Пока монстр занес свою костяную конечность для нового удара, она с разбегу прыгает на него, вкладывая в удар вес всего тела, всю мощь своих тренированных плеч и спины. Острый конец ее меча вонзается твари в основание черепа с хрустом ломающихся костей.

Тело гаргарта судорожно дергается и замирает. Аэлин тяжело дышит, выдергивая клинок. Ее грудь высоко поднимается, выписывая соблазнительный контур под грубой кожей. На ее щеке алеет чужая кровь. Она обводит взглядом горящую деревню. Крики уже повсюду. Он был не один, тут, должно быть, целая орда этих тварей. Она видит, как вдали, у мельницы, мечется еще один гаргарт, а на окраине полыхает еще один дом.

Она сжимает рукоять меча крепче, ее пальцы в белых перчатках уверенно обхватывают рукоять. Ее красивое, суровое лицо, по которому стекает струйка пота и крови, не выражает страха, только холодную, безжалостную решимость. Утро только началось, а ад уже пришел в Горную Долину. И она — единственная, кто может ему противостоять. Пока что. Она делает глубокий вдох и бежит на звук новых криков, ее плащ развевается за ней как алое знамя в огне пожарищ.