Попаданка. Тамара-великая легенда.

Глава 1.

Глава 1

…в которой вредная экономистка умирает очень некрасиво, а просыпается — в луже и с тряпкой в руках

Там, где другие женщины к сорока семи годам обзаводятся внуками, собаками и садиком с пионами, Мариам Джаванадзе обзавелась язвой, гипертонией и репутацией «той самой ведьмы из отдела макроэкономического анализа».

— Госпожа Джаванадзе, вы опять зарубили наш проект, — жалобно тянул младший аналитик, высокий мальчик с глазами побитого щенка. — Но мы же всё посчитали…

— Вы посчитали воздух, — отрезала Мариам, не поднимая головы от монитора. — На котором хотите построить мост, платную дорогу и ещё десять километров обещаний из предвыборной программы. Где цифры? Где реальные доходы бюджета? Где риски? Где, простите, здравый смысл?

Мальчик замялся носок кроссовка в ковёр.

— Ну… мы думали…

— Вы думали? — Она всё-таки подняла глаза. Серые, холодные, с тем прищуром, которым когда-то на Востоке останавливались целые войска. — Думать полезно. Но неплохо бы ещё и считать. А пока в ваших расчётах дыр больше, чем в дорогах нашей прекрасной страны.

В кабинете, где кроме них сидели ещё три сотрудника, повисла гробовая тишина. Только кондиционер тихо шипел под потолком, да с улицы доносился далёкий гул Тбилиси — город дышал, ругался, сигналил, а Министерство финансов делало вид, что держит эту какофонию под контролем.

— Свободен, — добавила она мягче, чем собиралась. — Переделайте. И придёте не с презентацией, а с цифрами.

Мальчик выскользнул из кабинета так быстро, будто кто-то включил пожарную тревогу.

— Ты его опять довела, — тихо заметила из-за перегородки Нана, коллега-ровесница, которая по странному недоразумению всё ещё верила в людей. — Он хороший парень, просто молодой.

— Молодой — не диагноз, — отозвалась Мариам. — Диагноз — когда ты хочешь залить дыры в экономике чужими кредитами и называешь это стратегией развития.

Она сняла очки, потерла переносицу. Пульс чуть бился в висках, где-то в глубине черепа стучало знакомое: «Пора бы ты, женщина, легла, а не строила из себя железную леди Кавказа».

Железная леди тихо выдохнула.

Вредная, жёсткая, саркастичная — да.
Но усталая… этого никто не видел. И, по правде сказать, она сама себе в этом редко признавалась.

На стене её кабинета висела карта средневековой Грузии. Не синие стрелочки потоков инвестиций, не диаграммы ВВП, а выцветший, но тщательно отреставрированный плакат: царство, растянувшееся от моря до гор, маленькие значки крепостей, монастырей, дорог.

И в углу — миниатюрный портрет. Женщина в короне, с тяжёлым ожерельем, с лицом, которое помнила вся страна, даже если не читала ни одной исторической книги.

Царица Тамар.

— Ты бы им тоже всё это зарубила, да? — пробормотала Мариам, глядя на портрет. — Кредиты, проекты, обещания, которые не подкреплены ничем, кроме танцев на предвыборных концертах.

Царица молчала. Но в её взгляде было то самое — спокойная, стальная уверенность, которой Мариам хронически не хватало по ночам, когда она возвращалась в пустую квартиру, где её ждали только чайник, ноутбук и стопка книг по истории.

Она не была романтической девочкой, которая вешает на стены постеры актёров. Она вешала на стену карты походов царицы Тамар. Скупала все книги, где хоть как-то упоминалась её эпоха. Читала исследователей, спорила с ними вслух, иногда ругалась.

— Никакая ты не «слабая женщина, которой просто повезло», — бурчала она, читая очередной снисходительный анализ. — Ты была матерью империи. Последней нормальной управленкой на этих землях.

Иногда ей казалось, что она живёт не в XXI веке, а в плохом ремейке. Те же ошибки, только костюмы другие.

Телефон в кармане вибрировал.

— Мам, — раздался на другом конце усталый голос дочери. — Ты в Тбилиси? Опять на работе?

— А где же ещё? — машинально ответила Мариам, сжимая трубку. — Ты как, Нино? Как Леван?

— Мы… нормально, — после паузы сказала дочь. — Просто папа опять вспомнил, какой ты «сложный человек». Решил, что детям вредно с тобой общаться слишком часто.

— Детям вредно жить с человеком, который считает экономику семейным хобби, — не удержалась Мариам. — Ты ему передай.

— Мам… — Нино тяжело вздохнула. — Я просто хотела узнать, как ты.

«Одиноко, устало, пусто» — хотела сказать Мариам.

Сказала:

— Нормально. Работа есть, сердце пока не отказало, революция не началась — уже успех.

— Ты опять шутками прикрываешься, — мягко заметила дочь. — Мам… Ты когда последний раз отдыхала?

— У меня на стене горы, на столе — горы бумаг. Этого мало? — хмыкнула она.

Они поговорили ещё о чём-то бытовом. Повесили трубки.

И Мариам ещё пару минут сидела, глядя на потухший экран телефона, как на чёрное зеркало, в котором отражались все её «потом».

Потом съезжу в Сванети.
Потом пройдусь по крепостям Тамариной эпохи.
Потом перееду в маленький домик в горах, заведу собаку и огород.
Потом…

Потом.

---

Сердце прихватило вечером.

Не красиво. Не драматично, не под аплодисменты истории.
Просто отчёт, задержавшийся до девяти, три чашки крепкого чёрного кофе натощак, спор с каким-то чиновником по видеосвязи, который кричал: «Вы всё усложняете, Джаванадзе!» и вишенка на торте — очередной отчёт о том, как деньги ушли неизвестно куда.

Боль была сначала как тугой обруч. Потом как чья-то тяжёлая рука, упёршаяся в грудь.

— Не сейчас, — прошептала Мариам, хватаясь за край стола. — Ну пожалуйста, не сейчас.

Но сердце не знало слова «пожалуйста».

Пол кабинета качнулся. Звук голосов за перегородкой стал далёким и мутным. Карту на стене как будто кто-то придвинул ближе — Тамар смотрела прямо в глаза.

«Поздно ты решила уйти в отставку, женщина», — подумала Мариам незлобно.
И провалилась в темноту.

---

Больница встретила её стандартным набором ощущений: запахом хлорки, дешёвого мыла, лекарств и человеческого страха.

Глава 2.

ГЛАВА 2

…в которой ТАМАРА просыпается не в раю, а в средневековой лужe, и сразу портит всем настроение**

Мокро.
Холодно.
И пахнет… чем-то таким, что современная дерматология определённо классифицировала бы как преступление против кожи.

Тамара резко вдохнула, хрипло, так глубоко, будто вспоминала — как это вообще делается. Простыня… нет, не простыня — грубая тряпица, влажная, пахнущая овчиной и печной гарью… липла к щеке. Под ладонью — земляной пол. Настоящий, сырой, неровный.

Что?!

Последнее, что она помнила — боль.
Сердце, ударившееся о рёбра, как пойманная птица.
Санитары. Медсестра, кричащая: «Давление падает!»
И мысль, отчаянная, обидная:

«Ну прекрасно. Даже умереть красиво не дают».

А сейчас—

— Поднимайся, ленивая туманница! — раздался визг, способный отполировать стекло на любом современном айсберге.

Тамара дёрнулась.
Перед ней стояли… туфли. Грубые кожаные башмаки. Сшитые явно руками человека, который ненавидел ноги в принципе.

Она медленно подняла голову.

Перед ней возвышалась женщина лет сорока, худощавая, жилистая, в шелковой, но потрёпанной чохе, с лицом, на котором природа хотела смешать строгую красоту, но в последний момент передумала и добавила туда кислоты. Много кислоты.

Мачеха.
Это слово всплыло из чужой памяти — ярко, резко, как шиповник в пальце.

— Ты что, оглохла?! — женщина ткнула в неё мокрой тряпкой. — Полы надрать велела! Гости к вечеру! А ты тут валяешься, как бесприданница последняя!

Тамара моргнула.

Гости?
Полы?..
Валяешься?!

Она — современная женщина, кандидат экономических наук, политический аналитик, автор четырёх статей, умеющая строить графики так, что студенты плакали ночами?
Она, которая умела смотреть на чиновников так, что они сами просили прощения?

— Милая, — сказала она максимально ровным, максимально взрослым тоном, — если вы ещё раз ткнёте в меня бытом, я… — она запнулась, потому что язык автоматически готовил угрозу в стиле XXI века, — …я напомню вам, что бытовое насилие у нас, знаете ли, караемо.

Мачеха моргнула.
Раз.
Моргнула ещё раз.
Зрачки сузились.

— ЧТО?! — завизжала она. — Ты мне угрожаешь, бесстыдница?! Ты?! Доведи только! Муж тебя выгонит! Он уже думает, что ты ни на что не годишься! Молишься будто бы, книжки читаешь, а сама… скользкая, как рыба! Да будь он жив — давно бы вздёрнул тебя за язык!

Так.
Стоп.
Информация.

Тамара резко поднялась, отбрасывая тряпку.

Её тело…
Было другое. Моложе. Сильнее. Ни следа морщинки, ни намёка на сорок пять. Гибкая талия. Тонкие руки. Длинные пальцы. И лицо… она была уверена, что выглядела сейчас как минимум на двадцать лет моложе.

И ещё кое-что.

Красивое.
До возмутительности.

Это было… неприятно.
Особенно после всех лет в офисе, где она соревновалась с молодыми стажёрками, которые ели один салат на двоих, но имели талию, как ручка кофе-палки.

Слева послышался всхлип.

Служанка.
Маленькая, худенькая, испуганная, в грубой шерстяной одежде, с тёмными глазами, как у раненого оленёнка. Она стояла, прижимая к груди ведёрко.

— Госпожа… — прошептала она. — Вы не сердитесь… просто госпожа велела… не ругайтесь… вы же обычно…

— Обычно что? — ласково спросила Тамара и сделала шаг к ней.
Девушка отшатнулась так, будто Тамара замахнулась мечом.

— Обычно вы… тихие, госпожа. Скромные. Смирные. Как свечка в храме… А сегодня — огонь странный, не ваш…

Ох.
Ну да.
Странный — это мягко сказано. После смерти можно и не такие трансформации пережить.

— Как тебя зовут? — мягко спросила Тамара.

— Леля, — пискнула та. — Я прачка. То есть… служанка при бане. То есть… при всём. Простите.

— Леля, — очень серьёзно сказала Тамара, — слушай сюда.
Девушка замерла.
Мачеха замерла.
Даже солнечный зайчик, кажется, остановился на стене.

— Если хочешь жить долго и счастливо — ты сейчас тихонько идёшь за мной… — она слегка наклонилась, чтобы Леля увидела глаза, — …и рассказываешь всё. ВСЁ. Кого я знаю. Кого я должна знать. Кто меня ненавидит. Кто хочет меня замуж. Кто хочет меня сжечь. И кто хочет меня продать. Понятно?

Глаза Лели стали круглыми, как два медовых лаваша.

— Г-госпожа… вы как будто… стали другой…

— Я всегда была такой, просто терпение кончилось, — невинно улыбнулась Тамара.

Мачеха фыркнула:

— Так! Я гляжу, тебе совсем в голову ударило! ЧТО ТЫ ЕЩЁ ТАМ БУДЕШЬ МНЕ ЗАПРЕЩАТЬ?! Да тебя завтра же замуж отправят, дурёху неблагодарную! Уже договорено! С княжеским домом! Будешь покорной женушкой, как положено!

Тамара медленно повернулась.
Очень медленно.

— Замуж? — переспросила она тоном ледяной вежливости. — Меня? К чему такая поспешность?

— Тебе восемнадцать скоро! — выкрикнула мачеха. — Дальше только проблем прибавится! Да и кому ты потом нужна будешь?!

Тамара рассмеялась.
Громко.
По-городскому.
Современно.
Так, что мачеха невольно попятилась.

— Ой, солнышко моё… — прошептала Тамара, — да никто меня замуж не увидит, пока я сама не решу. Понятно?

— ЧТО?! — мачеха чуть не подавилась слюной. — Да ты… да ты…

— Да, — мило кивнула Тамара. — Именно «да».
И наклонилась чуть ближе.
— И если ты меня ещё раз ткнёшь в полы… я так красиво отомщу, что летописи напишут.

Мачеха открыла рот, закрыла, снова открыла…
Сдала нервно тряпку Тамаре на грудь и вылетела из комнаты, хлопнув дверью.

Леля стояла, вцепившись в ведро, бледная, как простыня.

— Г-госпожа… — прошептала она. — Что с вами?..

Тамара оглядела комнату.
Глиняные стены.
Ткацкий станок.
Ковёр ручной работы.
Окно с деревянной решёткой.
Дымный запах ладана.
И кувшин с вином, густым, как кровь.

Она в Грузии.
Она в XII веке.
Она… Тамара.

Царица, которую мир ещё даже не знает.
Но будет знать.