– Ведьма, приди.
– Ведьма, приди.
– Ведьма, приди.
Трое адептов-первокурсников стихийного факультета сидели вокруг наспех накарябанной пентаграммы и твердили слова простейшего заклинания. На что-то более сложное у них бы не хватило ни знаний, ни магии, которая раскрывалась полностью только к третьему курсу.
Призвать дух ведьмы их надоумила сегодняшняя лекция. А точнее – возможность безнаказанно пользоваться знаниями призрака, который будет виден только тем, кто его призвал.
– ВЕДЬМА, ПРИДИ! – гаркнул блондин и пентаграмма загорелась голубым призрачным светом.
Адепты наклонились вперед, взволнованно задерживая дыхание. Но насладиться фееричным моментом им не дали хлесткие аплодисменты.
– М-мамочка, – проскулил брюнет, до смерти боясь оглянуться.
– Браво! – раздалось следом за хлопками. Очень саркастично и не менее хлестко.
– Бежим! – крикнул третий адепт, оказавшийся рыжим, словно светившее в небе солнышко.
Парни действительно сбежали, а магистр, все это время наблюдающий за их действиями, заливисто рассмеялся.
Аден понимал, что ритуал призыва у них не выйдет. Все-таки первый курс – это не магистратура, где призывы стоят обязательным пунктом в экзаменах. Но решил их не пугать. Да и интересно было: правильно ли изобразят пентаграмму и как будут вливать магию в начерченные на брусчатке символы.
Адепты его удивили. Потому что силу вливали сообща, прекрасно осознавая, что для достижения результата действовать нужно в команде. А уж когда правильно замкнули круг, он одобрительно закивал головой.
Молодцы, хоть и схлопочут лично от него выговор в личное дело.
Слова заклинания Адена позабавили. «Ведьма, приди». Где только понабрались такого. Однако слова сработали, и пентаграмма наполнилась силой, заставляя его вмешаться и разогнать парней, пока они не натворили непоправимого.
Могли ведь действительно вызвать кого-то из нижних миров. И этот кто-то не отказался бы закусить человеческим молодняком.
Магистр коснулся границ рисунка, вливая в него крупицу своей магии. Перекрыл след. И если из пентаграммы высунется рогатый демон, то первым делом бросится на него, а не полетит за беззащитными первокурсниками.
Рисунок снова полыхнул светом, на этот раз ярко-красным, и потребовал новой порции магии, которой Аден был вынужден поделиться. Нельзя разорвать ритуал, не завершив его, иначе последует магический взрыв и разнесет половину корпусов Академии.
Следом за этим цвет символов менялся на фиолетовый, зеленый и оранжевый, каждый раз вытягивая из магистра уйму сил. Еще парочка таких вспышек, и его резерв опустеет до уровня первокурсника.
– Ведьма, приди, – скептически выдал Аден, не забыв сморщиться. Не верил ведь, что получится, но раз адепты начали с этих слов, надо было ими же и закончить.
Пентаграмма заискрилась и будто обрела жизнь, поднимаясь в воздух на высоту среднего человеческого роста.
Аден снова дотронулся до нее, ощутив, как резерв покидают последние крохи магии. А потом светящийся центр обратился темной дырой, из которой прямо в руки магистру вывалилась молоденькая рыженькая девчушка.
– Ведьма… – простонал он, ощущая, как по телу разливается дикая слабость. И все, что успел перед своим падением – подстраховать хрупкую девичью фигурку.
– Лея, ну скоро ты? – недовольный голос сестры заставил меня вздрогнуть.
– Иду, – отозвалась как можно миролюбивее.
– Только принцессу не включай, я тебя умоляю.
Я представила, как Оля складывает на груди руки и закатывает глаза, и едва не рассмеялась. Хоть рот себе зажимай, честное слово. Потому что если она услышит, то зайдет в комнату и точно меня прибьет.
– Имей совесть, не я назвала себя Леей, – крикнула, попробовав надавить на больное.
Леей меня назвали родители, обожающие знаменитую космическую оперу. Однако мы с Олей их страсть не разделяли, потому что выросли на бабушкиных сказках и до безумия любили всё славянское.
– Только поэтому ты еще жива, наглая полукровка, – раздалось за спиной, и я поняла, что застукана.
Одно утешало: сестра включила режим игры. Значит, можно подстроиться и сохранить мир в семье на ближайшую неделю.
– Пощади-и-и, старая ведьма…
– Старая?
Ой!
Но было поздно – слово не воробей. В меня сначала полетела расчёска, а потом и все, что Оля нашла на туалетном столике.
– Я же просила тебя! – сестра добралась до комода и принялась швыряться мягкими игрушками. – Не наряжаться!
– Да я только цветочки…
– Ты и так рыжая!
– Эти цветочки прекрасно подходят к цвету моих волос, – возразила, продолжая вплетать в косы крупные белые цветы.
Сестра неожиданно прекратила буянить, всплеснула руками, как лебедь крыльями, и заплакала.
Честно сказать, такое с ней иногда бывало. Поплачет и успокоится. Но сейчас я наживую чувствовала её тоску. Такую огромную, словно она уже не могла умещаться в одной душе и желала отвоевать себе еще одного человека.
Кожа покрылась мурашками, но я стойко перенесла неприятные ощущения и поспешила успокоить сестру.
– Ну чего ты… – я подошла и прижалась к ней со спины. А потом подтолкнула Олю к кровати, чтобы можно было сидеть и смотреть друг другу в глаза, а не гнуть шею из-за внушительной разницы в росте.
Ольга всегда отличалась статью – высокий рост и несвойственный женской фигуре разворот плеч делали её поистине величавой. А не грузной, как любила повторять она сама.
– На ярмарке будет парень, с которым я хотела тебя познакомить, – чуть-чуть успокоившись, выдала сестра. – Но он тебя увидит и влюбится. А меня бросии-и-ит, – она снова завыла, расстраивая меня окончательно.
Нашла королеву красоты, право слово! А точнее, межгалактическую принцессу.
– Ты не беременна часом? Может, гормоны шалят? – спросила, за что и получила новый поток слез.
– Я бесплодна-а-а-а.
– Кто сказал? Твой Шарик?
– Гарик!
– Ну Гарик. Так он тупой, как мои ботинки. Хорошо, что ты от него ушла!
Оле было всего двадцать четыре года, и за свою жизнь она встречалась только с одним парнем. Вернее, жила с ним и даже начала готовиться к свадьбе, благо у них не срослось.
Так откуда у молодой здоровой женщины мысли о бесплодии?
– Мы хотели детей, Лея. Два года пытались, но ничего не вышло. Гарику посоветовали пройти обследование в больнице. Так и выяснилось, что виновата во всем именно я!
– Ты тоже обследовалась?
– Нет, – Оля достала из сумочки бумажный платок и громко высморкалась.
– Ну вот и ответ. То, что у Гарика не нашли отклонений, не означает, что проблемы есть у тебя. Просто не каждый лебедь совместим с кучкой собачьих экскрементов.
– Господи, Лея, – сестра снова высморкалась, но выглядела уже веселее. – Как скажешь, так уши в трубочку сворачиваются.
– Получается, это он тебя бросил? Аргументировал тем, что ты не можешь иметь детей?
Мне захотелось придушить этого Гарика. А раз очень хочется, то нельзя отказывать себе любимой. Телефон паршивца у меня есть, позвоню, предложу встретиться и прикопаю в ближайшей лесопарковой полосе.
– Не знаю, что ты там замышляешь, но не будь кровожадиной. Потому что расстались мы не поэтому.
– А почему?
Сейчас выслушаю сестренку и решу, прикапывать или нет.
– Потому что он любил не меня, а тебя.
У меня от таких новостей даже глаз задергался, хотя нервами из нас обычно Олька страдала. Вот, довела сестрица до питья антидепрессантов. Так ей и скажу, если заявит, что не шутила.
– Оленька, солнышко. А давай сегодня никуда не пойдем. Сделаем пиццу, испечем шарлотку и заедим горести жизни сотворенной вкуснятиной.
– Я серьезно, родная. Поэтому и сорвалась на тебя за цветы в волосах. Накатило дежавю, я едва в сознании удержалась.
Я снова обняла сестру, стараясь своей теплотой и любовью изгнать из ее головы дурные мысли.
– После обследования мы поругались, но очень быстро снова сошлись, – продолжила Оля свой неприятный рассказ. – И вроде бы стало как прежде, о детях больше не заговаривали, но я заметила, что Гарик постоянно сидит в соц. сетях. Поначалу внимания не обращала. Мало ли что у него там за проекты. А потом засвербело в груди, камнем тяжелым легло. И поняла я, что беда близко.
У меня волоски на руках дыбом встали. Когда сестра говорила так, мне всегда делалось не по себе. Будто дар у нее был, людей насквозь видеть. Как у прабабушки нашей, которую в деревне, как Ягу почитали.
– Как ты понимаешь, я раздобыла пароли и залезла в его телефон. А там ты. Куча фотографий твоих скаченных и постоянный мониторинг сетей. Признаюсь, приревновала я. Злости была грудина полная. Помнишь?
Кивнула, соглашаясь. Потому что действительно помнила, как Оля со мной разговаривать перестала. Месяца три молчала. Мучила, будто хотела наказать. А потом приехала, обняла крепко и попросила ее простить.
Я тогда не спрашивала ничего. Простила безоговорочно, хоть и не понимала, за что она на меня взъелась. А дело оказалось серьезнее, чем я могла предположить.
– Я переболела ей. Ревностью. И поняла, что у меня нет никого важнее тебя. Мужчины появляются и пропадают, а сестра у меня одна.
– Правильно. Только мне кажется, что дело там не в любви. Скорее всего, Гарик был киллером под прикрытием и получил на меня заказ. Вынюхивал, выяснял, но не знал, как приступить к исполнению, ведь убийство родственников невесты за пределами даже его серой морали.
– Тебе бы сценарии к фильмам писать, – хмыкнула Оля, но смотрела на меня очень внимательно.
– Я не злюсь. Честно. Ну приревновала, бывает, переживем. Гораздо важнее, что мы с тобой всегда находим друг к другу путь, будто две половинки единого целого. А насчет нового кавалера – не переживай. Мне мужики до окончания института на фиг не сдались. Я не для того весь одиннадцатый класс пахала, чтобы из-за каких-то парней своё счастье профукать.
– Ты просто яркая очень, – сестра погладила меня по волосам. Ласково, как мама в детстве. – Шустрая, как маленькая пичужка. А я – конь-баба.
– Ой, дурная-я-я-я, – взывала я, не понимая, как она не видит своей красоты. Но и доказывать что-то Оле было гиблым делом. – Но раз с мужиками разобрались, давай собираться на ярмарку. Страсть, как хочу накупить тканей на сарафан. Помнишь, у бабушки картина весела?
– Хочешь повторить образ? – сестра задумалась, должно быть, прикидывая в уме, как я со своим мелким ростом буду смотреться в старорусском сарафане в пол. – Тебе пойдет. Да и мне… А давай сошьем одинаковые и закажем у мастера картину.
– На фоне терема, как у бабули? – я тут же загорелась этой идеей.
– Ага. Только надо сфотографировать картину в деревне. Если, конечно, её не украли, как дедушкин самовар.
– Скажешь тоже. Самовар представлял ценность, а картонка эту не нужна никому, – фыркнула, радуясь, что Оля максимально переключила свое внимание, загораясь новой идеей. Да я даже в деревню с ней съезжу, наплевав на занятия в институте, лишь бы не выпускала наружу свою тоску.
– Не картонка, а холст, – задумчиво проговорила сестра. – И мне кажется, полотно настоящее.
– В смысле?
– Не репродукция, а работа художника 19 века. Очень уж изображенная женщина на нашу прабабку похожа.
– А почему тогда ты ее не перевезла? Сразу, как случилась первая кража?
Ну правда же, почему? Если бы я знала, что картина имеет ценность, давно бы сняла со стены в бабушкиной «усадьбе» и повесила у себя над кроватью.
– Потому что её нельзя было трогать. Даже кончиком пальца.
Лея (ни разу не принцесса)

Шикарный, но пока еще неизученный магистр

Просто Оля (или не просто)
