Порченая

Глава 1

Катя

— Катарина, держи спину ровно, — слышу сзади шипение. — Не позорь нас. Ты невеста наследника!

Спасибо за поддержку, дорогие родственники. Я и тут не осталась без внимания бабки. Даже на моей свадьбе она умудряется меня уколоть.

Вся наша семья в сборе.

Две семьи. Два клана.

Меня выдают замуж за Энцо Фальцоне, племянника дона Марко.

Приехала, называется, Катя, вступить в наследство...

Нахожу Энцо взглядом, он подбадривающе двигает уголками губ. Успокаивает.

Стоит возле арки, ждет пока меня выведет к нему Рокко Джардино — мой двоюродный дядя и опекун.

По правилам невесту должен вести отец, но мои папа с мамой погибли. Дон Гаэтано, глава клана, прямо перед свадьбой внезапно попал в больницу.

Поэтому я держусь за локоть дяди и смотрю на своего жениха.

Он настоящий итальянский красавчик — с темными волосами, жгучими черными глазами и белозубой улыбкой. Взрослый мужчина, ему двадцать шесть лет.

Не муж, а мечта любой девушки, которо только-только исполнилось восемнадцать лет.

Энцо — наследник клана, потому что родной сын дона Марко и донны Луизы, Риццо — парализованный лежачий инвалид.

Говорят, род Фальцоне прóклятый, но я не верю всем этим сплетням.

У нас была тайная встреча с Энцо, мы договорились, что наш брак будет просто ширмой. Политический союз, договоренности. Фикция.

Два клана враждуют веками. И наш брак призван положить конец вековой вражде.

— Я не буду принуждать тебя жить со мной, Катарина, — сказал Энцо. Хоть и скользнул по мне мужским оценивающим взглядом. Он показался мне немного липким. — Для вида поживем в одном доме, потом разъедемся.

Я Катя. Так и не могу привыкнуть, что для них я Катарина.

И не собираюсь привыкать.

Хорошо понимаю, почему моя мама отсюда сбежала, как только ей исполнилось восемнадцать лет. А я, получается, вернулась, как только мне стукнуло восемнадцать.

Свадьба проходит в парковой зоне старинного особняка из белого камня, больше похожего на крепость.

Здесь на каждом углу — охрана. На въезде ворота выше двух метров, тоже с охраной.

Никаких приглашенных медийщиков и представителей сми. Никаких фото и видеокамер. Здесь нельзя снимать даже на телефон.

Милый семейный праздник. На пару тысяч человек из двух влиятельных семей.

Столы стоят полукругом на украшенной свежими цветами террасе, места распределены заранее. Все очень продумано и хорошо организовано.

Это не свадьба, а ритуал примирения.

— Катарина, приготовься, — говорит дядя Рокко. Его слова заглушает непонятный шум.

Внезапно посреди на аллеях парка появляются люди в черной форме. Они отсекают нас с дядей от остальных гостей, наша охрана остается за кордоном.

— В чем дело? — непонимающе оглядывается Рокко. Он выхватывает пистолет, но тот вмиг вылетает у него из рук.

И сам Рокко отлетает в сторону. А вместо него возле меня появляется высокий мужчина в черном. И от одного его вида у меня по коже ползут ледяные мурашки.

Он кажется мне огромным, может, потому что загораживает мне остальных. Его плечи такие широкие, что ткань кажется сейчас треснет.

Мужчина нависает надо мной, его мышцы напряжены. Он напоминает мне сжатую пружину.

Но самое ужасное то, что его лицо закрыто маской.

Вокруг слышны крики, слышен громкий визг. Кто-то кричит «Это ловушка, нас заманили в ловушку!» Наши мужчины выхватывают оружие, но охрана Фальцоне выбивает их автоматами.

Мужчина берет меня за подбородок, приподнимает. В руке сверкает лезвие ножа.

Где-то на задворках мелькает мысль, что никто не собирался прекращать вражду. Простая ловушка для того, чтобы заманить врага и осуществить вендетту.

Кровавая свадьба. А я ненастоящая невеста. Манекен...

На меня смотрят глаза из прорези маски, и я вздрагиваю.

Нет. Этого не может быть. Только не это. Я не хочу, чтобы это был ОН.

Мужчина наклоняется, всматривается в мое лицо. Его взгляд совершенно дикий, нечеловеческий.

Он не в себе. Они его чем-то накачали?

— Пожалуйста, не надо... — тихо шепчу.

Он дергается как от удара. Отбрасывает нож, берет меня за талию.

— Моя, — хрипло припечатывает, забрасывает меня на плечо и размашисто шагает мимо арки по газону, переступая через самшит и можжевельник.

— Отпусти меня, — стучу кулаками в мускулистую твердую спину, — оставь меня в покое!

Поднимаю голову в надежде, что кто-то меня спасет, и вдруг замечаю Энцо, стоящего у арки со сложенными на груди руками.

— Энцо! — кричу жениху, извиваясь и пробуя высвободиться. — Спаси меня, Энцо!

Глава 1-1

Хочу откатиться назад, но он не дает. Подтягивает обратно и нависает сверху.

Я чувствую как каменеют его и так твердые мышцы под черной рубашечной тканью. Мужчина упирается руками в стол по обе стороны от меня.

Наклоняется и... обнюхивает.

Как дикий зверь. Это так странно, что я замираю и перестаю дышать.

Снаружи за стенами беседки несутся крики, раздаются первые выстрелы. Уже становится понятно, что Фальцоне заманили нас в ловушку. А судя по тому, что пальба звучит с обеих сторон, Джардино и не собирались мириться.

Но как же... Как же я?..

Зачем тогда была эта свадьба?

В беседку кто-то вбегает.

— Ты здесь? Прикончил девчонку? Ну слава богу...

Его обрывает резкий хлопок, и я с ужасом понимаю, что это был выстрел. А нависающий надо мной мужчина кладет рядом пистолет.

— Не бойся, — говорит хрипло, беря меня за шею. — Не бойся...

Скашиваю глаза и чуть не вскрикиваю от радости.

Это он! Я не ошиблась!

Из-под манжеты рубашки на запястье выглядывает татуировка в виде браслета.

От облегчения хочется плакать.

— Ты и в прошлый раз так говорил... — заставляю себя прошептать. Несмело трогаю плечо и отдергиваю руку.

Оно кажется мне железобетонным.

Неужели это правда он?

Лицо в маске приближается, наши глаза оказываются напротив. Смотрю на его когда-то черные, жгучие, а теперь дикие, безумные, с расширенными зрачками.

Это не взгляд человека — это смесь напряжения, возбуждения и полная потеря тормозов.

— Отпусти меня, пожалуйста... — шепчу.

— Катя. Ты Катя... — он хватает меня за лицо, сворачивает в сторону и наклоняется к шее. Из его горла вырывается рык, от которого у меня холодеют внутренности.

Это не тот мальчик, который когда-то дважды спас мне жизнь. Сейчас это зверь, который просто перегрызет мне горло.

Но он отпускает мою шею, и снова наши взгляды пересекаются.

— Да, я Катя, — говорю дрожащим голосом, — а ты не сказал, как тебя зовут. Я назвала тебя Ангел. Помнишь? Первый раз я заблудилась. Второй раз ты спрятал меня, когда началась стрельба. И сейчас ты тоже меня спрячешь, да?

Мужчина смотрит на меня долго. Его глаза блестят будто стеклянные. Губы в прорези для рта кривятся, уголки опускаются вниз.

— Нет, — рубит. — И я не Ангел.

Резко поддевает руками за бедра и подтягивает к себе.

Снаружи раздается автоматная очередь, ее перемежают одиночные выстрелы. Я вздрагиваю от каждого, как от удара, а он словно не слышит.

На затылок ложится тяжелая ладонь. Давит, поднимая вверх.

— Ты моя, — звучит хриплое, и мне в рот вдавливается чужой язык.

Хочу увернуться, оттолкнуть, но рука, держащая затылок не дает. К тому же со мной начинает происходить что-то странное.

Только что зрение было четким, а теперь все вокруг плывет. Стены беседки качаются.

Я хочу упереться в твердую грудь, хочу оттолкнуть, но руки слабо мажут стальные мускулы. А затем и вовсе безвольно повисают вдоль туловища.

Резкий горячий язык продолжает исследовать мой рот. Затем он покидает его, и я чувствую поцелуи укусы на своей шее.

Подол платья задирается вверх, я спиной вжимаются в стол так, что лопаткам становится больно. Между разведенными коленями наваливается тяжелое мужское тело. Его эрекция такая же каменная как и все остальные мышцы.

Ослабевшими руками пробую оторвать голову мужчины, который не целует. Пожирает.

— Не надо, не делай этого, — сипло выдыхаю в последней попытке до него достучаться. — Ты же сам потом пожалеешь...

На какой-то миг он замирает. Упирается на локоть, дышит мне в висок. Рвано, надсадно.

Не знаю, кто выбрал его орудием — это совпадение или чья-то злобная месть — что бы ни было, все это слишком жестоко. Даже больше по отношению к нему.

Или меня тоже выбрали?

Хочется плакать, но даже на это сил нет. Откуда-то я понимаю, что он меня не слышит.

И оказываюсь права. Если и слышал, то уже снова провалился в свою темную бездну.

— Моя, — хрипло выдыхает.

Меня не надо держать, у меня совсем не осталось сил, чтобы вырываться. Ноги и руки будто ватные, голова в тумане. Но он все равно держит одной рукой, а второй расстегивает ремень.

Последнее, что я слышу, как рвется ткань белья. Боль, пронизывающая снизу, не сравнима с тем как печет в груди.

За себя. За него. За нес.

Нас просто принесли в жертву. Только чему и для чего?

...Прихожу в себя от холода. Зубы стучат, не могу остановиться.

Приподнимаю голову, оглядываюсь. Я лежу, свернувшись клубком на столе. Платье по подолу разорвано, между ног ноет и жжет.

Глава 2

Максим

Мои веки будто склеены суперклеем. Засохшим, который больно тянет кожу при малейшей попытке их открыть. Глаза режет, словно в них засыпан песок. Или битое стекло.

Пробую пошевелить рукой — хер. Ни ладонью не могу, ни пальцами.

Конечности налиты свинцом и лежат безвольными колодами.

Грудь сдавило, словно на нее навалили бетонную плиту. Причем еще так сверху аккуратно притоптали.

Эта тяжесть ровная, давящая. Я вроде как и дышу, только воздуха пиздец мало. Каждый вдох — как под прессом.

Хочу повернуть голову — тоже хер. Внутри сплошной гул. Периодически перед глазами вспыхивает яркая вспышка света. Но я не понимаю, это снаружи или внутри.

Наверное внутри, потому что вспышки перемежаются видениями.

Одно из них — Катя в свадебном платье.

И привидится же такое.

Хочется потереть руками глаза, но не могу их поднять.

Сука. Не могу и все.

Откуда ей здесь взяться? Девочке из моей детской влюбленности. Еще и в свадебном платье.

Надеюсь, она не приедет на свадьбу Энцо, на которой мы, наконец, покончим с блядскими Джардино. Этими убийцами и отморозками.

Моими личными врагами.

Я долго не мог поверить, что Катя принадлежит этой своре ссыкливых шакалов Джардино. Надеялся, что это ошибка. Или быть может она какой-нибудь подкидыш.

Оказалось, не подкидыш. Ее мать настоящая Джардино. Дочь Федерико, кузена нынешнего дона Гаэтано. Он был законным наследником, но их вместе с отцом наши сумели взорвали в машине. Федерико так и не успел стал доном, им стал Гаэтано.

Редкая мразь. Я с удовольствием лично размажу ублюдка по стенкам особняка, когда они завтра явятся на свадьбу нашего Энцо.

В ловушку, которую мы им устроим.

Наши отлично придумали. Для начала развели сопли о том, что пора прекращать вражду. Как будто мы ее начинали.

Потом намекнули, мол, у вас товар, у нас купец. Хотя какой там у них товар.

Мы всех перебрали, кого они могут предложить Энцо.

Дочки их капо — шлюшки, выстроившиеся в очередь у кабинета специалиста по гименопластике. Но Энцо сказал, в итоге кого-то нашли.

Завтра у кого-то знатно полыхнет под задницей, давно уже пора встряхнуть Джардино.

Только не пойму, почему мне так херово.

И почему перед глазами упорно встает Катя. В свадебном платье.

Я ее целую, она так охуенно пахнет. Только она меня боится. Боится и отталкивает.

Почему тогда я к ней лезу?

Что за хуйня?

Мне надо заставить себя встать, пойти на пробежку. Иначе я буду завтра не в форме. Я подведу наших. Они без меня надерут задницу Джардино...

— Массимо! Массимо, малыш! Открой глаза!

Херасе малыш. Девяносто килограммов мышечной массы!

Крестный походу шутит.

— М-м-ммм...

Хочу сказать, но не могу разлепить губы. Вместо слов из гортани вырывается лишь какое-то невразумительное мычание.

И язык с трудом ворочается. Он заполняет весь рот, я не могу им пошевелить. Ко всему прочему во рту сухо как в Сахаре.

— Пить...

— Что с тобой, Массимо? — голос крестного приближается, значит он надо мной наклонился. — Открой глаза, посмотри на меня.

— Не трогайте его, дон, — а это другой голос, незнакомый. — Парень явно под воздействием сильнодействующего препарата.

Губы смачиваются влажной тканью, которая пахнет антисептиком. Но мне мало, и я обиженно мычу.

— Какого препарата, этого не может быть. Массимо даже не курит, — голос крестного звучит раздражительно.

— И тем не менее, — другой голос возражает с уверенностью, — анализ покажет.

— Да, конечно, — крестный понижает тон, — только я бы не хотел, чтобы результаты увидел кто-то еще. Включая самого Массимо.

— Разумеется, дон, — отвечает незнакомец. — Пока я рекомендую ему сон и еще пить много жидкости для вывода из организма токсинов.

Делаю еще одно усилие и все-таки получается разлепить глаза.

Надо мной знакомый потолок, значит я дома, в своей комнате. В нашем с матерью деревенском доме. Значит дон Марко приехал к нам домой?

А вот и он, стоит у окна, уперевшись руками в подоконник. Один, без собеседника.

Хочу приподняться на локте, но сил нет совсем.

Как я завтра буду ебашить Джардино?

Хочу позвать крестного, но из груди вырывается хрип, переходящий в рык.

Крестный оборачивается.

— Массимо! — бросается ко мне. — Ты пришел в себя?

— Ч-ч-что... со мной?

— Ты правда ничего не помнишь? — дон Фальцоне аккуратно садится на край кровати. — Совсем ничего?

Глава 2-1

Лежу с открытыми глазами, но глаза ничего не видят.

Потолок кажется расплывчатым пятном. Руки потные, одежда прилипла к телу.

Снаружи жарко, внутри тоже все горит. Языки пламени облизывают внутренности. Голова пылает и от жара, и от шока. От невозможности осознания. От неприятия.

Этого не было. Не могло быть.

Я бы никогда…

Я не мог этого сделать.

Моя Катя. Какое к херам свадебное платье? Какой к херам секс?

Конечно, я представлял, как я ее трахаю. Не раз. Особенно после боевых вылазок, когда адреналин шпарил, и ничего другое не действовало. Глаза не смыкались, член колом стоял.

Тогда только на нее и получалось кончить. Но не в реальности.

Не мог я. Не мог. Я бы не тронул ее. Ни за что.

Это же Катя.

Девочка, которая пахла апельсиновой кожурой и солнцем. В которую влюбился еще сопливым пацаном.

Силюсь вспомнить хоть что-нибудь. Что угодно. В памяти всплывают фрагменты. Лица. Слышу чей-то крик. Помню запахи. Но нахуй мне запахи? Что они докажут?

Мне надо что-то, что бы доказало — все это неправда. Или наоборот.

А в голове только ебучие обрывки. Светлая кожа. Теплая, нежная. Сбитое дыхание. Испуганное, взволнованное. И платье белое...

Сука, свадебное...

Она лежит передо мной. Или подо мной? Я не знаю. Ощущаю ее бедра, ее лопатки, напряженные руки.

И глаза. Красивые. Огромные. Полные... чего?

Боязни? Ужаса? Или... желания?

Или я просто ебанулся? Сошел с ума. А ничего не было. Мало ли какая Катарина Джардино могла быть на свадьбе. Это я зациклен на Кате, потому меня и клинит...

Я сразу приказал себе — забудь ее, чувак. Потому что если полюбишь ее, тебе пиздец.

Мы из разных миров. Ее фамилия — настоящий яд. Ее семья — это те, кого я поклялся уничтожить. Отомстить за смерть отца. За всех, кого убили твари из семьи Джардино.

И то, что Катя полукровка, не спасает. Я тоже полукровка. И пусть я не Фальцоне, но мой отец служил дону. Его убили за то, что он был верным семье Фальцоне. Значит я должен отомстить.

Так сказал крестный. Я для этого и вернулся.

Я уезжал, чтобы ее забыть.

Я пытался. Реально пытался.

Забыть. Вычеркнуть. Залить потом, кровью, засыпать песком, забить выстрелами. Там, на войне, о которой не хочу вспоминать. Где мы все были наемниками, машинами для убийств.

Я себе говорил: она чужая. Она враг. Она Джардино.

Но каждый раз, когда ночью ложился, уткнувшись лбом в каремат, все равно вспоминал ее.

Меня трясло от злости. От злости на себя, что хочу ее помнить. Что не хочу забывать.

На войне не до девочек. Там все намного проще: вижу цель — не вижу препятствий. И не должно быть никаких Кать.

Но она была. Всегда. Всегда сидела в моей голове.

И меня выворачивало от злости, что она оттуда не уходит.

А теперь...

— Максим, сынок... — слышу тихий голос.

— Мама? — с трудом шевелю языком, зато говорить получается. — Где... дон?

— Дон Марко уехал. Я принесла тебе пить. Доктор сказал, тебе надо много пить, — к губам прижимается прохладное стекло. Это мать подносит стакан.

Вода смачивает губы. Они впитывают ее как губка, и следа не оставляют.

— Не спеши, Максим, пей медленно, маленькими глотками.

Делаю глоток. Вода стекает по гортани, постепенно охлаждает горящее нутро.

— Мама, что... Что здесь было? — спрашиваю, отводя руку со стаканом. Она прячет глаза.

— Я оставлю воду, пойду принесу кувшин. А ты пей, пей...

— Мама!.. — ловлю ее руку. С силой, какая осталась, сжимаю, — скажи... Невеста Джардино... Я ее... Что я с ней сделал?

— Ничего ты ей не сделал такого, Максим, чего бы они не заслужили.

— Мама!!! — приподнимаюсь на локте, из груди вырываются хрипы. — Прошу, скажи! Я ее... изнасиловал?

Она поворачивается. Медленно. В глазах горит незнакомый блеск.

— Ты отомстил за смерть своего отца, Максим.

Упираюсь затылком в подушку. Рычу бессвязно.

Блядь.

Катя.

Дон Марко сказал, что я сорвался и перестал себя контролировать. Доктор сказал, что я был под воздействием сильнодействующего препарата. Мать только что подтвердила. Значит все, что подкидывало мне подсознание — ебаная реальность.

Я вернулся из ада, чтобы отомстить. А получил по ебалу от своих же чувств.

Я готов переломать собственные руки за то, они ее держали. Готов перебить прикладом сам себе пальцы за то, что они ее трогали.

Глава 3

Катя

Просыпаюсь от духоты. Голова тяжелая, во рту горький привкус.

Почему не включен кондиционер?

Обвожу взглядом стены, потолок, и с облегчением выдыхаю. Я в своей комнате, в особняке. А раньше это была комната мамы...

Поднимаю руки, смотрю на них — там должны быть кружева. Я должна быть в свадебном платье. Почему? Не помню...

Сажусь на кровати, свешиваю ноги и прислушиваюсь в звукам, доносящимся снаружи. За дверью слышны голоса. Не мужские, женские.

Я узнаю бабкин. Он у нее типично итальянский — с надрывом, театральными интонациями и чрезмерной эмоциональностью.

Бабка несколько раз называет мое имя. Они с собеседницей обсуждают меня.

Что им от меня надо боже?

Открываю дверь, бесшумно выхожу в коридор.

Спина липкая от пота, платье липнет к коже. В теле слабость как после температуры.

Иду босиком по мрамору. Тихо иду, чтобы никто не услышал. Я не знаю, почему, откуда-то знаю, что так надо.

В ушах стоит гул, как в самолете на снижении.

Дверь в гостиную приоткрыта. Голоса слышатся громче, и тут я различаю второй.

Бабка и… донна? Элена Джардино, супруга дона Гаэтано?

Что она здесь делает?

Замираю. Стою босиком в коридоре, прижавшись к стене.

— Гаэтано, конечно, как всегда, — говорит Элена, в ее голосе сквозит досада, — хитрый черт. Организовал себе приступ, спрятался в больнице, Свалил все на нас. На нас и на Рокко. Вот все и пошло через одно место.

— Неправда, все же шло как надо, — огрызается бабка. — Откуда он взялся, этот дьявол в маске? Кто он такой.

— Не знаю, — голос Элены звучит устало, — я ничего не понимаю, Лаура. И что нам теперь делать, тоже не знаю.

— Ничего, ничего, разберемся, — отвечает ей бабка. — Главное, чтобы Катарине лишнего не сболтнули.

— Ты уверена, что она ничего не заподозрила?

— Может и заподозрила. Но что она кому докажет? Разве она не знала, за кого выходит замуж? Это не мы, это Фальцоне устроили бойню на свадьбе. В чем мы ее обманули?

— Ты права, Лаура, ты права. Ей никто не поверит, — Элена говорит медленно, будто отмеряет каждое слово. — Все видели, как она улыбалась Энцо. Да, жаль, очень жаль. Если бы ее там убили, никто бы не искал виноватых. Случайная жертва конфликта. Таких там было десятки.

— На это и был расчет, — сухо добавляет бабка, — что вопрос будет закрыт. И земля останется у нас.

— Надо теперь думать, что с Катариной делать.

— А что тут думать? — бабка фыркает. — В наследство она вступила. Бумаги у нее.

— Ты же не дура, Лаура. А вот муж твой похожу помутился рассудком, когда на албанский участок завещание составлял. Или ты его не читала? Он его специально составлял так, чтобы обойти Гаэтано и его прямых наследников. Он всегда его недолюбливал. Поэтому все оставил даже не тебе, а вашей дочери и ее наследникам!

— Успокойся, Элена, — примирительно бормочет бабка, — ты знаешь, Джулии этот участок никогда не был интересен. Она всегда приезжала и беспрекословно все подписывала...

— Да, но разве это справедливо? — вспыхивает Элена? — Албанское побережье с выходом к морю и частной дорогой. Старый порт, который Федерико купил через подставные лица. Там вся линия — груз, лодки, охрана. Все идет через ту землю!

— Но ведь Федерико купил, — справедливо замечает бабка Лаура.

— Да, но теперь без согласия твоей Катерины мы ничего не можем с ним сделать! Ни продать, ни переоформить, ни даже арендовать. Потому что теперь она единственный законный владелец. И теперь снова за каждой подписью Гаэтано должен идти к ней на поклон!

— Она и не догадывается, — бабка хмыкает. — Думает, виноградники какие-то.

— Да. И хорошо, если не узнает.

— Катерина после свадьбы хотела уехать... — заикается бабка.

— Теперь никуда не уедет. Мы ей не дадим. Документы все у нас. Люди вокруг тоже все наши. Даже если сбежит, дальше города не уйдет.

— А если кто-то поможет?

— Кто? Здесь для нее все чужие, она для них приезжая чужачка.

— Надо ее выдать замуж здесь, за кого-то попроще, чтобы под рукой была, — Элена уже успокаивается, говорит не с таким надрывом. — Главное, албанский участок теперь принадлежит ей, а не какому-то благотворительному фонду или монастырю. Твой муж был еще тем идиотом.

— Там что, снова начался трафик? — голос бабки звучит напротив тихо, но резко.

— Уже давно, — сухо отвечает Элена. — Ты знаешь, такие маршруты на вес золота. Фальцоне за этот участок не задумываясь нас всех сровняли бы с землей.

Бабка молчит.

— Мы проводим все через подставные компании, — продолжает Элена. — Но право собственности только через семью. И Федерико оставил все Джулии, подумать только! А потом и ее дочери.

Глава 3-1

Семь лет назад

В Термини-Имерезе мы приехали еще днем. Мама говорила, что здесь проходят самые красивые карнавалы на Сицилии. И что мне обязательно надо это увидеть хотя бы раз в жизни.

Мне было двенадцать, и я тогда я еще верила, что мы просто приехали в гости. Просто на карнавал. Просто отдохнуть и провести день в кругу семьи.

Я тогда еще ничего не знала про завещание деда, албанское побережье и мамины подписи.

Я чувствовала себя счастливой.

Город был украшен ярко и красочно, будто здесь снимали кино — флажки между домами, разноцветные ленты на балконах, сцена с подсветкой, уличные театры, бумажные завесы, которые опускались с крыш при каждом выходе нового персонажа.

Окружающие нас люди были кто в карнавальных костюмах, кто в масках, кто-то нарядился в вечерние наряды, как на настоящий бал.

Я стояла у круглого помоста вместе с мамой и родственниками. Вся родня собралась — и те, кого я знала, и еще больше тех, чьих имен я не помнила.

Запомнила главное — это были «наши».

Женщины в вечерних платьях, мужчины в костюмах, все в карнавальных масках. Они смеялись, пили вино, говорили быстро и громко.

Я мало что понимала — мало того, что смесь итальянского языка и сицилийского диалекта, так еще и скорость такая, что половину слов проглатывали. Я не успевала уловить смысл.

Мама что-то обсуждала с одним из своих двоюродных или троюродных дядек. Я стояла рядом, но на меня не обращали внимания. Меня вообще никто не замечал.

И тут сверху пошел снег. Искусственный, из бумажных хлопьев и мыльной пены.

Толпа загудела, засмеялась. Дети закружились, стали ловить его ртом. Я шагнула вперед — на носочках, чтобы рассмотреть, как падает снег.

Меня тоже потянуло, я шагнула вперед. Еще шаг. И еще.

Сбоку кто-то вытащил огромную куклу на палке — марионетку. Она «ожила», начала танцевать под музыку. Меня толкнули, я отошла вбок.

В тот момент на сцене в центре площади начался бумажный фейерверк. Из пушки вылетела целая волна лент.

Били фонтаны из конфетти, дети закричали от восторга, завизжали, бросились в центр. Я тоже побежала.

В меня бросили целую охапку золотых лент, я засмеялась, зажмурилась. Закрутилась на месте.

Побежала за конфетти, за снежной пеной, за другим кукольным персонажем на палке. Смех вокруг, крики, вспышки огней. Я даже не заметила, как вышла за пределы площади.

Откуда-то сбоку появился человек в длинном черном плаще. Он не танцевал, просто стоял. Его маска была странной — без узора, бархатная. И закрывала лицо полностью.

Я не понимала, почему он смотрит на меня.

Когда обернулась, не увидела никого знакомого. Ни мамы, ни родственников. Только танцующие маски, толпа, и среди них снова этот человек. Он стоял в переулке.

Увидел, что я обернулась, и снова шагнул в тень.

Мне стало не по себе.

Сначала я просто растерялась. Потом решила найти маму. Но чтобы пройти к ней, надо было идти мимо этого человека в черном плаще, и я решила обойти площадь.

Свернула в узкую улочку. Здесь же недалеко, я просто обойду и выйду с той стороны. Музыка на карнавале играет громко, я буду идти на звук.

Улица оказалась узкой, под уклон. Свет фонарей падал неровными бликами. Камни под ногами скользили.

Я шла быстро, потом побежала, ловя звуки. Где-то гудела труба, где-то били барабаны, но откуда — непонятно. Музыка казалась близко, я поворачивала — и попадала в тупик.

Снова поворот. Снова переулок.

Вокруг становилось все тише. Карнавал остался где-то далеко. Здесь было пусто, и каждый шаг отдавался эхом.

Повернула в другую сторону, попала на такую же узкую улочку.

Здесь света было еще меньше. Вроде стало слышно музыку, но как из-под воды. Я пошла быстрее. Начала петлять, оглядываться. Потом побежала.

Попробовала вернуться, но вход в переулок будто исчез. Все стало казаться одинаковым — желтые стены, деревянные ставни, старые вывески. И вокруг пусто, городок словно вымер.

Конечно, все же на карнавале. Никого нет.

Я остановилась и впервые по-настоящему испугалась.

— Мама! — крикнула. — Мама!

Эхо ответило тише. Воздух стал плотнее, как перед грозой. Руки дрожали. На глаза навернулись слезы, но я их сдержала.

Внезапно почувствовала, что за мной кто-то идет. Обернулась. Тот, в черном плаще и в бархатной маске.

Горло сдавило от страха. Сердце заколотилось так, что я не слышала ничего.

Метнулась в сторону, потом назад, потом за угол — и споткнулась. Упала, ободрала ладони о камень. Встала, слезы хлынули ручьем, вытерла их рукавом.

— Помогите… кто-нибудь, — крикнула по-русски.

Сразу поняла, что зря. Голос звучал слишком жалобно, как у маленькой. Но я и была маленькой девочкой, которая потерялась в чужом городе.