Лера
— Ты сегодня опять задерживаешься, Лерчик? — спрашивает подруга Соня, когда я, собрав документы в идеальную стопку, встаю из-за стола.
На улице танцуют снежинки, все кричит о грядущем празднике. Сегодня тридцатое декабря, а на мне ярко-желтое платье-футляр. Да, у нас строгий дресс-код, но перед праздниками руководство разрешило послабления.
— Славский в обморок рухнет от цвета твоего платья, — хохочет Соня.
— Ну и ладно, — откидываю длинные блондинистые волосы. — У меня хотя бы есть личная жизнь. А этот тиран решил меня на Новый год оставить. Шиш ему! Пусть сам тут сидит!
Я гордо шествую в кабинет босса.
Его царство — это стерильный минимализм в скандинавском стиле: светлый дуб, хромированные ножки у стола, белоснежный ковер, на котором я боюсь оставить след, и панорамное окно, за которым зажигаются гирлянды на московских крышах. Ни одной лишней бумажки. Ни одной пылинки. Как в операционной.
Тихон Миронович Славский сидит за своим монументальным столом, его темные волосы идеально уложены, а дорогой костюм сидит так, будто его только что сняли с манекена.
С каменным лицом босс изучает отчет на планшете. Я в своем нарядном платье и с полным боевым раскрасом кладу перед ним папку с документами.
— Тихон Миронович, подписанные документы на столе. С наступающим Новым годом! Всего доброго!
— Пухлякова, — он, не глядя на меня, тычет пальцем в папку. — Что это?
Останавливаюсь у двери, вздыхаю про себя.
— Это, Тихон Миронович, отчет по квартальным продажам. Тот самый, который вы так ждали. Отдел продаж предоставил даже раньше срока.
Славский берет папку, листает. Внезапно его палец, словно стилет, впивается в страницу.
— А это что?
Подхожу ближе, заглядываю.
— Где?.. Это нумерация страниц.
— Она выполнена шрифтом… Arial.
— Да. Как всегда, — улыбка застывает на моих губах.
— А в приложении номер три использован Calibri. Это разнобой, Пухлякова. Непрофессионализм. Приведите к единому шрифту.
Мои глаза расширяются.
— Тихон Миронович, это внутренняя нумерация! Её никто не видит!
— Я вижу, — он отодвигает папку, будто она заразная. — Меня это беспокоит. Исправьте.
Стискиваю зубы.
— Хорошо. Я исправлю это… второго января. А сейчас у меня свидание с женихом!
— Бизнес не ждет, Пухлякова. Жених, говорите? Пусть поучится терпению. Ценитель канцелярской эстетики — бесценный кадр.
Включаю елейный голосок.
— А вы не хотите, Тихон Миронович, чтобы я поменяла шрифт во всем документе на Comic Sans? Для пущей уникальности?
Славский впервые поднимает на меня взгляд. В его темных, всегда таких равнодушных глазах мелькает неподдельный ужас.
— Это… неприемлемо.
— Тогда Arial остается. Всего доброго!
Гаркаю, резко разворачиваюсь и бегу к двери, оставив Скалу в одиночестве сражаться с призраком типографического хаоса. И последнее, что я слышу:
— Кстати, Пухлякова! Я не подпишу документы о переводе Варежкиной в штат. Она ваша подруга, но она ленивая и не соответствует нашим стандартам.
Вздыхаю, но ничего не говорю. Я дала подруге Кате шанс, та его благополучно профукала. Она вообще всю жизнь мечтала лишь найти себе мужа и сесть к нему на шею. Поделом!
На телефоне висит сообщение от Дениса. «Задерживаюсь на работе, завал. Целую». Читаю и понимаю: ехать в пустую квартиру, где даже елка не наряжена, нет никакого желания.
Решаю обновить пул нижнего белья, как раз дали премию. Пусть хоть что-то порадует.
Еду в торговый центр на нашей станции метро.
Магазин «Silk & Soul» пахнет дорогими духами и иллюзиями. В руках у меня зажат стыдливо-романтический комплект, весь в кружевах и бантиках, и второй — откровенно-агрессивный, черный, с кожистыми ремешками. Захожу в кабинку, примеряю первый. Не мое. Выгляжу как торт на конкурсе кондитеров.
И тут из соседней кабинки доносится знакомый, но сейчас приторно-сладкий голос… погодите-ка! Денис?!
— Катюш, ты в этом просто божественна. Я прямо чувствую, как эти шелковые шнуровки обнимают твою талию… Идеально!
— Ну, хватит! — слышу игривый смех лучшей подруги. — А как тебе этот бюстгальтер? Лера такие не носит, говорит, что у нее косточки впиваются, неудобно. Естественно, с таким-то выменем.
Сердце замирает. Прислоняюсь лбом к прохладной стенке кабинки. Не верю. Это же Катя. Та, с которой мы сидели на соседних горшках в яслях…, а в школе мечтали, как в один день выйдем замуж за принцев.
Денис отвечает пренебрежительно:
— О, не напоминай. Лерка вся в свою бабушку. Комплекция у нее такая, видите ли. Как снеговик на детском утреннике. А ты просто куколка. Тонкая, изящная. Ммм!
Дальше доносятся противные влажные звуки поцелуя.
Катя вздыхает:
— Даже жалко ее. Весь год пашет, как лошадь у Славского в помощницах. Все проекты, все отчеты на ней. Он по бабам скачет, мужик-то породистый, а она за него работает. Дома диета и сериалы. Я бы повесилась от такой жизни.
— Ну, она хороший работник, да. Организованная, — снисходительно говорит Денис. — Мой личный секретарь, только бесплатный. Вечно свои офисные навыки мне пытается привить: «Денис, составь план», «Денис, не забудь про счет». Надоело. Но с тобой, Кать, я чувствую, что живу! А не составляю графики деловых встреч. Дышу полной грудью. Иди ко мне, малышка!
Слово «снеговик» отзывается в сердце застарелой болью. Унизительно. Но Валерия Игоревна Пухлякова не та, кто плачет в примерочной. Глубоко вдыхаю, выпрямляюсь.
Аккуратно снимаю романтичный комплект, беру второй — черный, агрессивно-сексуальный, с ремешками. Надеваю его. Смотрю на свое отражение. Да, я не «тонкая куколка». Но в этих изгибах, в моей полноте есть свое изящество. Переодеваюсь, выхожу из кабинки.
Подхожу к соседней и произношу громко, четко, своим лучшим «офисным» голосом, каким обычно говорю с курьерами:
— Денис, это снеговик с твоего детского утренника. Поскольку вы заняты обсуждением моей фигуры и комплекции, передаю информацию в режиме реального времени. Тихон Миронович только что подтвердил мою премию и принял решение об увольнении стажера Кати Варежкиной. Ее резюме, которое ты, Денис, так настойчиво просил меня передать, оказалось, мягко говоря, творческим. Слишком много вымысла в разделе «Опыт работы». С наступающим!