После измены. P.S. Я научу тебя чувствовать.

Пролог

Чёртова лестница.

Друзья говорили, что я грёбаный псих, раз решил в своём новом доме построить винтовую лестницу. Угорая в пьяной эйфории, они твердили, что я обязательно с неë полечу, будучи в таком же нетрезвом состоянии от алкоголя или наркотиков, ловя очередные вертолёты и приход.

Только сейчас я более чем трезв. Но тошнотворной комок все равно подкрадывается к горлу от того, что с каждым шагом, с каждой преодоленной ступенькой вверх я наблюдаю вещи, которых мне не хотелось бы видеть. Которые я не должен был увидеть.

Красные туфли и галстук с причудливым рисунком.

Отвратительный. Безвкусный. Как она вообще повелась на носителя этого дерьма?

Три ступеньки вверх.

Красное платье и черная рубашка. Не самая дорогая. Среднего класса. Это искренне удивило, ведь знал, что моя девушка при знакомстве с кем-либо сначала оценивает, на сколько тысяч баксов одет еë собеседник.

Четыре ступеньки вверх.

Мужские коричневые ботинки.

Сомнений не осталось ещё с первой увиденной шмоткой на полу, что происходит в доме, который я подарил на день рождения своей невесте.

Мне осталось подняться на каких-то пять ступеней, чтобы стать зрителем в первом ряду, но и отсюда было все прекрасно видно. Как на китайском шёлке, немного измятом и потном от чужих тел, она скачет на члене верхом: самозабвенно, красиво прогибаясь в спине и активно работая тазом, как никогда раньше со мной.

Это можно было бы причислить к качественной эротике.

Грустная усмешка коснулась губ, стоит только вспомнить еë "Я стесняюсь ", " Я так не умею"... А оказывается, умеет и не такое... И не так... И достаточно пластична для этой позы. Стонет так сладко и громко, что на душе кто-то скребет острым осколком стекла, вырезая на рёбрах "Измена".

Упругая попка подпрыгивает при каждом столкновении с его бёдрами. А я-то, дурак, думал, что она так усердно ходит в зал (который я ей оплатил), ради меня, качая зад.

Мужские ладони обхватывают еë за талию, крепко сжимая в тисках, и он начинает вдалбливаться в нее на бешеной скорости. А эта сука, откинув голову назад, только громче стонет, прикрыв лживые глаза. Успеваю разглядеть обручальное кольцо на безымянном пальце мужика.

С меня хватит.

За всю свою жизнь не знал такого чувства, как унижение, а сейчас, хлебнув его сполна, начинаю задыхаться в его горечи. Становится душно. Надо сматываться отсюда.

Не хочу больше видеть это.

Быстро сбегая вниз по винтовой лестнице, совершенно не заботясь о том, что мой топот может быть услышан, чувствую резкое головокружение и приступ тошноты.

Перед глазами словно чёрная паутина, что с каждой секундой становится всё плотнее. Перехожу на шаг и цепляюсь одной рукой за перила, продолжая спускаться. Не хочу останавливаться, словно воздух и каждая вещь в этом доме были отправлены ложью, что начинала невидимо разъедать кожу.

Виски простреливает боль, в глазах резко чернеет.

Оступаюсь. Почти падаю, но пальцы вовремя успевают схватиться за перила. Пытаюсь идти дальше, но нога соскальзывает со следующей ступеньки, и я лечу кубарем вниз по спирали, отбивая внутренние органы.

Сильный удар головой. В ушах оглушительный звон. И я теряю сознание.

Дорогие читатели, я рада видеть вас в своей новой истории. Вы будете переживать, улыбаться, сочувствовать, может быть, даже немного плакать… Я попробую пробудить в вас самый разный спектр эмоций и чувств! (и название у романа говорящее). Прошу поддержать мою новинку звёздочками и комментариями. Автора это мотивирует.

Всех целую в обе щеки.

Книга вышла на бумаге от издательства RUGRAM. Я не могу здесь оставить ссылку, но вы ее можете найти в разделе "Обо мне".

Дорогие читатели, добро пожаловать в мою новинку

https://litnet.com/shrt/PVt9

— Ксения, познакомься, — мама наконец находит время, чтобы представить нас. — Это Александр…
Когда он поворачивает голову и видит меня, я больше не слышу ничего, о чем говорит мама, что происходит вокруг.
— Ты? — вырывается, пока смотрю на мужчину, что вчера ночью лишил меня девственности в туалете клуба.

***
В попытке разорвать нежеланную помолвку я лишилась девственности с первым встречным. А на утро выяснилось, что он ухажер моей матери и собирается жениться на ней. Я докажу, что этот обманщик ей не пара. Главное - не попасть под горячую руку родительницы и не влюбиться самой...

Глава 1

Виктория

За ажурными коваными воротами виднелась мощеная дорожка, которая вела к огромному трехэтажному дому из темного камня, с панорамными окнами почти по всему периметру первого этажа. За всю свою жизнь не видела таких домов вживую и уж точно не думала, что мне предстоит там работать.

Я обычная студентка, которой приходится, как и многим, оплачивать свое обучение самой, а не полагаться на родителей, которые сами еле сводили концы с концами. Имея среднее медицинское образование, свободное лето и денежную задолженность по учебе в университете, закинула свое резюме на один небезызвестный сайт с вакансиями. В первый же день посыпались предложения, такие как посудомойщица в ресторане с двенадцатичасовым графиком или уборщица на фудкорте в торговом центре.

Такой труд мне был не чужд. Моя семья нуждалась в деньгах столько, сколько я себя помню. С подросткового возраста я хваталась за любую подработку, стараясь принести хоть копейку в семью. И все же такие варианты вакансий я решила рассмотреть на самый крайний случай.

И вот оно – объявление, что сразу же заинтересовало меня. Требовалась сиделка для незрячего человека. Желательно с медицинским образованием для выполнения лечебных процедур. Больше никаких подробностей, кроме адреса и внушительной суммы оплаты.

А теперь, глядя на этот помпезный, а по-другому его не назовешь, особняк с прилегающими к нему территориями с садами, я засомневалась в своем выборе. Такая простая, обычная, хотя и далеко не глупая девушка, как я, явно не смотрелась в таком месте.

Девушка из прислуги в белом фартучке и черном строгом платье до колен встретила меня у ворот. И, извинившись от лица хозяйки за вынужденную задержку, удалилась обратно в дом, напоследок сказав, что я могу её подождать в саду.

Спустя несколько минут созерцания бесконечного розового сада и любования им, мне казалось, что вся моя одежда и даже кожа пропахли этими цветами. Несомненно, они все были прекрасны. Кажется, что здесь были собраны розы всех сортов и различной окраски и размера. И нужно расцеловать умелые руки того человека, что создал эту красоту: они росли то обычным кустом, то заплетались в высокую стену или арку.

От неожиданно раздавшегося грохота с последующим матом где-то совсем рядом я подскочила на месте, ведь думала, что нахожусь здесь одна. Оглядевшись, через пару метров за одним из объемных розовых кустов я увидела лежащие на земле чьи-то ноги в кроссовках.

Прикусив губу, я пошла на непрекращающийся звук отборных ругательств.

Эта часть сада не была оснащена мощеными дорожками, и, похоже, система полива дала сбой. Земля превратилась в месиво из грязи, на которой легко можно было поскользнуться.

— Вы в порядке? — мой голос взлетел на последней ноте, когда я сама проехалась по этой луже из земли, чуть не упав.

За это время, пока я пыталась добраться до незнакомца, он сам попытался встать: ноги выпрямлены, ладонями опирался о землю. Этакая поза для любителей огорода. Его руки и ноги продолжали разъезжаться в этой грязи, пачкая еще сильнее его спортивный костюм.

Услышав мой голос, незнакомец замер и чуть повернул голову в сторону, словно прислушиваясь, но этого было недостаточно, чтобы разглядеть его лицо.

— Идиотка. Как я могу быть в порядке? —раздраженно прозвучал молодой голос парня, и он показался мне страшно знакомым.

От откровенного хамства я подавилась воздухом и чуть не прикусила язык.

— П-простите, но…

— Прощаю, — буркнул он, прерывая мое жалкое блеяние и продолжая возиться в грязи на своих конечностях. — А теперь хватит пялиться на мой зад, и помоги мне, — голос звучал в приказном порядке.

Стоило проучить хама и, развернувшись, уйти, оставив его один на один со своей проблемой. Но он выглядел … дезориентированным, и его попытки выкарабкаться из этого месива самостоятельно смотрелись жалко. Не сумев подавить в себе чувство милосердия и преисполненная желанием высказать все, что я о нем думаю, в лицо, я все же решила помочь. Его правую руку я закинула к себе на плечо и, перехватив его за талию, начала поднимать вверх.

— Есть такое понятие – благодарность, когда человек пытается тебе помочь, — кряхтела я, пытается справиться с мужским телом, что было на голову выше меня, и при этом умудрилось нагло повиснуть на крохотной мне.

Пару шагов по этой жиже и вот мы на сухой и твердой земле. Ощутив это, парень явно почувствовал себя уверенно, встал твердо на свои ноги и поднял голову.

И тогда я увидела его - кошмар своих школьных лет.

Перед глазами - нахальная улыбка, что никогда не спадала с его лица, в ушах -язвительный смех и гадкие фразы, бросемые в меня при каждом удобном случае.

Он почти не изменился. С последней нашей встречи прошло около десяти лет. Но… Те же кудрявые волосы цвета вороньего крыла теперь спиральками падали на глаза из-за длительного отсутствия стрижки. Он определенно стал выше. Его лицо приобрело более мужественные черты, скулы заострились, а глаза… Его синие глаза, в которых тонула каждая девочка из нашего класса, теперь смотрели в никуда и, казалось, даже потеряли ту насыщенность цвета.

Боже. Он… Он ослеп.

— Ты что, на меня пялишься? Слепых никогда не видела? — недовольно выплюнул, обтирая ладони о спортивные штаны.

— Я не…

Я смотрела в лицо собственному страху и не могла вымолвить ничего связного, трясясь перед ним как осиновый лист. Хотелось сбежать, но ноги приросли к месту, а от насыщенного цветочного запаха начинала кружиться голова.

— И это ты мне еще говоришь про манеры? Да и кто ты такая? Я не припомню твой мямлящий голосок в своем доме. Неужели… Ты моя новая сиделка? — на его лице появилась та самая нахальная ухмылка, что я старалась забыть многие годы, и от которой шел холодный мороз по коже.

Не могла перестать всматриваться в его глаза, что не видели меня. Его взгляд, направленный поверх моей головы, пугал. Но, кажется… Максим Барский так и не узнал меня.

Глава 2

Максим

Я просыпаюсь. Кажется.

Это состояние между сном и реальностью я проживаю каждое утро, лежа на кровати, пытаясь понять, где я нахожусь и что со мной. Вокруг темнота. Она густая и необъятная. Роится под моими веками, словно стая диких пчел, и, к сожалению, ничего не меняется, когда я открываю глаза.

Точно. Я же ослеп уже как два года.

Лежу в постели еще несколько минут, комкая пальцами от злости и досады простыни, даже не зная, какого они цвета. Не то чтобы я снова надеялся увидеть свет, проснувшись однажды утром и открыв по привычке глаза. Хотя нет… Я чертовски этого желал. Особенно в первый год после случившегося. Каждое гребаное утро, пробудившись ото сна, я боялся открыть глаза и почувствовать, что ничего не изменилось. Повторял про себя, как мантру, что моя слепота - просто кошмар, страшный сон. Считал до десяти и резко распахивал глаза, и … ничего.

Надежда гасла, как желание бороться после многочисленных голосов врачей, что слились в единый гул, утверждающий, что у меня все хорошо. Зрительные нервы или каналы, черт их знает, потому что я особо не слушал врачей во время осмотра, не были повреждены вследствие черепно-мозговой травмы. Тем не менее, я оставался слепым.

Настоящих друзей, как оказалось, у меня никогда и не было. Они перестали меня навещать примерно через полгода, теряя интерес к моей персоне и к моему времяпровождению. Да, сначала я пытался сделать вид, что ничего не изменилось, и я смогу так же продолжать тусоваться и ходить по клубам, будто бы ничего не случилось, будто мой недуг временный, надеясь на поддержку Арса и Мота.

Но, как оказалось, зря.

Эти два придурка так сильно напились, наплевав на чувство ответственности и своего друга, что в итоге я просидел на мягком диванчике клуба весь вечер до самого закрытия, пока официантка не попросила оплатить счет, потому что они уже закрывались. Таким беспомощным я себя никогда еще не чувствовал. И это было отвратительно. Я не мог взять стакан со столика, за которым сидел. Потому что тот был настолько длинным и широким, что на ощупь я его просто не нашел, или натыкался на уже пустые рюмки, не мог подозвать официанта, потому что просто не видел, кто рядом со мной находится, не мог добраться даже до туалета. Так называемым друзьям, с которыми я был вместе еще со времен школы, просто нужны были мои деньги. Собственно, как и всегда, но потому-то в этот момент это ощутимо кольнуло сердце. Ведь была надежда, что…

Надежда. Это слово стало слишком часто появляться в моих мыслях. Хотя раньше я даже и не знал о его существовании. Были только алкоголь, вседозволенность и Кристина.

Я всегда получал то, что хотел. С детства не знал отказа. Родители воспитали меня с верой, что весь мир лежит у моих ног, и планета вращается только лишь вокруг меня одного, поэтому я вправе получать все, что пожелал. Самые быстрые тачки, квартиры и девушек. Но вот запасть мне в душу смогла лишь одна. Она отличалась от других. Даже за слоем косметики мне казалось, что я вижу её настоящую, и то, что она ко мне испытывает - охмеляло. Но и это оказалось фальшью, прямо как её силиконовые сиськи, которые я ей оплатил.

Одна из самых отвратительных вещей, что даже оставаясь слепым, я все равно продолжал долгое время видеть перед глазами её прыгающий зад на члене какого-то мужика, и её стоны в этот момент пропитали мои барабанные перепонки.

Измена оказалась на вкус хуже яда, оставляя после себя горькое послевкусие, которое чувствовалось до сих пор.

Больше всего жалко было маму. Эта святая женщина пролила не один литр слез и истоптала с десяток пар обуви, обивая пороги самых лучших московских и зарубежных клиник. Если бы только это имело толк…

Первые три месяца моей бесконечной тьмы были самыми сложными не только для меня, но и для матери. Ведь она единственная, кто соглашался меня терпеть, и просто была рядом, пытаясь подавить мерзотный характер единственного сына.

Сначала я отрицал очевидное. Говорят, так бывает, когда выносят смертный приговор – пять стадий принятия. Только сложно принять тот факт, что ты ослеп в двадцать пять, и твоя жизнь на этом закончилась. Поэтому все, что попадалось под руку, было разгромлено. И я даже не задумывался над тем, что могу кого-то покалечить, ведь не вижу, в какую сторону швыряю вещь, и что могу попасть в родителей или прислуживающий персонал в доме.

Я отвратителен, знаю. И свой ядовитый характер я решил оставить при себе, захлебываясь в собственной горечи.

Утешение находил в моральном уничтожении и унижении людей. Это помогало почувствовать себя снова живым. Увидеть цветные круги перед глазами, питаясь эмоциями людей, что были со мной. Гребаный энергетический вампир и псих.

Ненавижу чужую помощь. Это дает почувствовать себя снова жалким и вспомнить о своей беспомощности.

Спустя два года я неплохо передвигаюсь на ощупь по особняку родителей. Правда, не бывает таких дней, чтобы я не споткнулся, не поцарапался или не упал где-нибудь. Мать купила меня трость в надежде, что это как-нибудь мне облегчит жизнь. Я что, похож на сгорбленного старика? Металлическая палка так и осталась в моей комнате, позабытая в самом дальнем углу.

Сегодня мама буквально заставила выйти на улицу, треща без остановки о пользе свежего воздуха. Если только зловонье её роз можно было так назвать. И даже неуклюжее барахтанье в грязи, как сейчас, не заставит меня пользоваться отныне тростью.

— Вы в порядке?

Замираю, услышав женский голос. Не встречал его здесь раньше. Я бы запомнил. Теперь у меня хорошая память на голоса, и даже стал различать оттенки эмоций, лишь слушая человека.

Стоя на четвереньках с оттопыренным кверху задом перед незнакомой девушкой, я чувствовал себя просто унизительно. Это взбесило, и я нагрубил ей. Так обычно поступаю с людьми в желании почувствовать себя хоть капельку лучше. До дома мне помог добраться кто-то из прислуги, и, распластавшись в грязной одежде на ковре, я от безделья прокручивал в голове диалог с незнакомкой.

Глава 3

Виктория

Не в моих правилах было бросать начатое. Я даже отучилась на медсестру с красным дипломом, хотя сама профессия мне никогда не нравилась, зато привлекала своей значимостью родителей. Но сейчас, когда мне показали мою комнату, что прилегала к спальне Барского младшего, захотелось бежать. Это была секундная слабость, но слишком яро ощутилась ноющим чувством в каждой мышце.

Это было логично и правильно – иметь сиделку под боком, а не ждать, пока та доедет из города и протрясётся полтора часа в автобусе. Только вот я этого не учла. Я старалась думать о хорошем и находить плюсы, рассматривая свою комнату: высокие потолки, темно-синие стены, огромная двуспальная кровать с множеством мелких подушек у изголовья, небольшой круглый столик и два кресла рядом. Минимум мебели, максимум простора. Похоже на девиз этого дома. Но что меня действительно порадовало - это собственная ванная комната в розовом мраморе и личным джакузи. Все походило на сказку, если не знать, что за стенкой еще наверняка спит сам продукт ада.

Мне дали время обжиться и привыкнуть к обстановке и примерно через час пригласили в ту самую гостиную, где вчера была представлена, как новая сиделка Барского. Из высокого окна открывался вид на парк роз и небольшой работающий фонтан. В центре гостиной - столик, напротив - два изящных кресла, с другой стороны - диван. На столике белоснежный чайный сервиз и тарелка с капкейками и сэндвичами. В кресле сидела Светлана Дмитриевна в элегантном костюме нежно-сиреневого цвета. Глядя на неё, я пожалела, что выбрала утром старые джинсы и обычную футболку. Наверное, нужно теперь соответствовать такому красивому месту, хотя про дресс-код меня никто не предупреждал.

На диване, закинув ногу на ногу и откинув голову назад, сидел бывший одноклассник. Хоть в прошлый раз мне удалось рассмотреть его лишь мельком, под удары громыхающего собственного сердце, то теперь с полной уверенностью могу сказать, что он совсем не изменился. Да, стал старше. Но тот же нахальный образ, что он носил все школьные годы, вырос вместе с ним.

— Виктория!­ — воскликнула Светлана Дмитриевна, повернувшись в мою сторону с чашкой чая в руках, как только я вошла. — Пожалуйста, присоединяйтесь, — она указала на кресло напротив себя.

Барский оставался неподвижным, не показывая и капли интереса к моей персоне. Это радовало.

— Как вы добрались? — Хозяйка дома налила в фарфоровую кружку чай и протянула её мне сразу же, как только я присела. — Вам понравилась ваша комната?

— Да, спасибо. Она очень милая и …

— Еще б ей не понравилось, — прозвучало неожиданно со стороны дивана. Максим подняв голову, повернул её в сторону матери, только пустым взглядом все равно её не нашел. — Кому не понравится жить на халяву в шикарном доме, где будут кормить и подтирать за тобой?

— Максим! — шикнула на него мать.

— И нехилые деньги за это получать, — добавил скучающим тоном Барский, совершенно не обращая внимания на предупреждающий тон матери.

Его слова обжигали, как кружка чая в ладонях. Но показывать свой страх перед хищным зверем было бы самой большой ошибкой.

— Виктория, пожалуйста, не обращайте внимания на выпады моего сына…

— Даже и не думала, — отмахнулась я, стараясь вложить в голос как можно больше равнодушных нот. — Как-то я подрабатывала в детском саду нянечкой, и мне уже приходилось иметь дело с трудными детьми.

Сделав акцент на последним слове, я наблюдала, как Светлана Дмитриевна пыталась скрыть улыбку в чашке с чаем. Отлично. Эта женщина хотя бы понимает, что её сын -настоящий говнюк, и это немного давало мне поблажку, чтобы я смогла развязать свой острый язычок хоть изредка.

— А у кого-то прорезались молочные зубки, — довольно протянул Барский. — Что же ты вчера мямлила, как овечка?

— Что будет входить в мои обязанности? — спросила я Светлану, оставляя вопрос Максима без внимания. — Есть какой-то распорядок дня?

Она закатила глаза.

— Мой сын настолько ленив, что, конечно же, никакого распорядка у нас нет. Но если вам удастся вывести его на прогулку хотя бы один раз в день, будет просто замечательно. Вы можете заниматься и развлекаться чем угодно. Если ваши занятия потребуют средств, смело обращайтесь, мы все оплатим. И еще, — она протянула мне небольшой листок, — это рекомендации врача.

На листке были подробно расписаны название препаратов, нужные дозировки. Ничего сверхъестественного, просто витамины, которые колоть можно и обычному здоровому человеку. Так же указаны глазные компрессы, которые нужно было проводить дважды в день: утром и вечером. Последним пунктом стоял массаж век. Ничего особенного. Но простота так называемого лечения меня удивила. Наверное, специалисты уже не видят смысла назначать что-то серьезное, обходясь витаминами для успокоения матери.

— Компресс на глаза уже сделал доктор, что заходил к нам с утра, а вот укол с цино…кобамином…

— Цианокобаламином, — быстро поправила её я, продолжая изучать инструкцию.

— Да, точно, нужно будет сделать сейчас, — она максимально тихо опустила чашку на блюдце. — Все необходимое вот на том комоде. Мне нужно будет отлучиться на несколько часов. Надеюсь, за это время вы не покинете нас.

— Удачного шопинга, маман, — Макс успел махнуть рукой до того, как дверь за Светланой Дмитриевной закрылась, и мы остались одни.

Глава 4

— Снимай штаны, — резко заявила я, решив покончить с этим быстро.

К сожалению, общение со своим подопечным нельзя было прекратить так же молниеносно, как сорвать надоедливый пластырь.

— Так быстро? — он расставил ноги шире. — Детка, ты не в моём вкусе.

— Ты же даже не знаешь, как я выгляжу, — сказала спокойно, сама себя удивляя, что пока достойно принимала его попытки задеть меня.

Я прошла к комоду, где лежало всё, что могло понадобиться для инъекций. Барский медленно поворачивал голову в сторону по мере того, как я отдалялась от него, продолжая смотреть в никуда ледяными синими глазами. К этому придется привыкать. Я вернула свое внимание к лекарствам: три витамина группы Б в разных шприцах без лидокаина - достаточно неприятный препарат. Надеюсь, Барскому будет как можно больнее.

— По твоему голосу слышно, что в тебе всё до ужаса пресное, обычное. Нет изюминки. Другими словами - серая мышь.

" — Вы только посмотрите на еë зубы! Как у настоящей крысы!

— Да нет, зубы не так страшны на фоне еë внешности. Она серая, словно МЫШЬ! "

Его слова активизировали флешбеки школьных времён, когда Барский и его прихвостни не давали мне прохода.

Мышь - их прозвище, придуманное мне ещё в шестом классе. С тех пор много лет прошло. И кривые зубы исправились брекетами, и внешность моя не такая заурядная. Всё-таки правильно подобранная одежда и косметика творят чудеса. Но простое и безобидное, на первый взгляд, слово "мышь" стало моим триггером, и, услышав его сейчас, я чуть не выронила вскрытую ампулу с препаратом.

— Тогда вечером придется напиться из-за твоего отказа, — сглотнув, ответила я, пытаясь вложить в голос как можно больше уверенности с долей юмора.

— А мы уже на «ты»? — спросил Максим, изогнув бровь.

Новый промах. Ведь для него я незнакомый человек. Правда, отсутствие должного воспитания с самого начала позволяло ему так фамильярно со мной общаться. Но я же... Знаю его уже полжизни.

— Мы примерно одного возраста, — сказала я, быстро придумав отмазку.

— Но ты на меня работаешь.

— Нанимала меня твоя мать, и именно на неë я работаю, — ответила, заканчивая свои последние приготовления, раскладывая на столике рядом с диваном шприцы и антисептик. — И всё же штаны придётся снять.

Барский фыркнул, недовольный вторым раундом нашего знакомства, но все же лёг на живот и приспустил штаны. Никогда не думала, что буду так близко видеть упругую попу бывшего одноклассника.

— И всё-таки ты пялишься, — прозвучало довольно с другого конца дивана. — На мой зад, — добавил Барский, когда я ничего не смогла вставить в эту неловкую паузу, замерев со смоченной в спирте ватой и шприцем в руке, действительно разглядывая причинное место.

— Я просто пытаюсь понять, куда колоть. На тебе же практически живого места нет.

Его зад действительно прилично пострадал от неумелых рук, что до этого делали ему уколы, покрывая его многочисленными синяками.

— Не делай вид, что тебе меня жалко. Коли уже.

Господи, пусть этот укол окажется самым болючим в его жизни. Была бы моя воля, я бы воткнула этот шприц ему в язык. Несмотря на мой энтузиазм, Максим даже не дёрнулся, когда я воткнула игру в правый верхний квадрант бедра и ввела лекарство. Всё-таки лёгкая у меня рука.

— Ну и почему ты не послушала моего совета свалить отсюда? — поинтересовался он, поерзав на месте.

— Мне нужны деньги, чтобы оплатить учёбу в кратчайшие сроки.

— Как банально, — прокомментировал Барский, театрально громко вздохнув.

— Это жизненно. Большинство людей не живут так, как ты, — я воткнула в него следующий шприц. — Ты привык жить в роскоши и достатке, совершенно не зная, что такое труд, и как порой человеку непросто достаётся его мечта.

— Завидуй молча, — коротко засмеявшись, ответил он.

— Ни капельки не завидую. Мне тебя жалко.

Я почувствовала, как всё его тело напряглось от моих слов, но всё же продолжила.

— Ты заперт в своей золотой клетке и боишься высунуть голову. Туда, в реальный мир, узнать его изнутри. Познакомиться с настоящими людьми, которые живут моралью и...

— А ничего, что слепой? — процедил он сквозь зубы, перебивая меня.

— Готова поспорить, что ты жил в собственном коконе ещё до слепоты, — выплюнула я, медленно вкалывая третий витамин.

Но тут Барский быстро перевернулся на диване, схватил меня за запястье и, опершись коленями о диван, навис надо мной. Я пискнула, почувствовав, как в ладонь вонзилась использованная игла с не до конца введённым лекарством, оторвавшись от самого шприца.

— Думаешь, меня окружают только фальшь и притворство? — его голос жесткий, почти стальной.

По позвоночнику пробежал неприятный холодок, когда Макс сдавил сильнее запястье, наклоняясь ниже. Я не знала, чего ожидать от человека, чья жестокость могла вырасти с годами, и от этого стало по-настоящему страшно.

Его глаза были направлены чуть выше моей головы, но от этого становилось не по себе. В синих зрачках плескались вся злоба и яд, что он так долго копил в себе и, наконец, был готов вылить это наружу, подыскав подходящую жертву.

— Я ничего не думаю, — тихо произношу севшим от страха голосом, пытаясь вывернусь руку из его хватки. — Мне плевать, как долго ты ещё собираешься здесь прятаться, ища себе жалкие оправдания.

— Жалкие? По-твоему, слепота слишком ничтожна? — он стал еще ближе так, что теперь его кудри касались моих щек, а вес его тела ощущался отчетливее.

— Люди живут с этим! — закричала, что есть сил, начиная барахтаться под мужским телом, вытянув руку с воткнутой иглой, надеясь, что та не сломается, и её кончик не останется в коже.

— Это не жизнь! — Макс повысил голос, и его начало трясти от собственной злобы. — И ты даже не представляешь, о чем говоришь.

— И представлять не хочу! Через два месяца меня уже здесь не будет.

Барский тяжело выдохнул, используя эту секунду, чтобы взять эмоции под контроль.

Глава 5

Несмотря на то, что мне достался непростой подопечный с характером подростка в пубертате, я чувствовала себя самой ужасной сиделкой в мире. Макс заперся в своей спальне и не явился к обеду. В этот момент я не особо переживала из-за его отсутствия, так как считала, что рослое дитя перебесится и вскоре выйдет. И это время потратила на знакомство с немногочисленным обслуживающим персоналом этого дома, который, в отличие от меня, не жил здесь, а лишь приходил на несколько часов выполнять свою работу. Поэтому большую часть времени огромный особняк Барских почти пустовал.

Время близилось к ужину, а Максим все еще ни разу не показал головы из своей комнаты. Одной бродить по дому мне казалось бестактным, но все же, шествуя по хорошо изученному маршруту спальня – кухня, я наткнулась на небольшую, но плотно заставленную книжными шкафами библиотеку и комнату с креслами, как в кинотеатре, и экраном во всю стену.

Я начинала сходить с ума не только от безделья, но и от беспокойства за Макса. А вдруг он что-то с собой сделал на эмоциях? Да нет, бред. Барский слишком любит себя, чтобы из-за какой-то сиделки наложить на себя руки. И все же, когда стрелка часов перевалила за восемь часов вечера, с полным подносом еды я направилась к комнате Макса.

— Я знаю, что ты меня слышишь! — притопнув ногой, вскрикнула я, разливая немного супа прямо на поднос.

Прошло уже около десяти минут, как я долбилась в закрытую дверь его спальни. Ни ласковые слова, ни уговоры, которые были вначале, ничего не действовало на этого упрямца. Я бы могла оставить все, как есть. Честно, мне все равно, ел ли он за сегодня хоть вообще что-то. Но что же я за сиделка такая, от которой прячется собственный подопечный? И за что тогда мне должны платить деньги, если я не буду выполнять свои обязанности, продолжая шататься по дому, словно приведение.

— Вообще-то, это я должна обижаться на тебя! Напоминаю, что по твоей милости использованная игла оказалась в моей ладони, — продолжала кричать в щель между дверью, думая, что так будет лучше меня слышно.

Это действительно были не шутки. Я не знаю, какой образ жизни вел Барский до своей слепоты, но что-то мне подсказывало, что не самый здоровый. Поэтому провериться все равно стоило. Только вот вирус проявится минимум через три недели, и раньше этого времени нет смысла сдавать кровь на анализ.

— Не хочешь ужинать, давай займемся чем-нибудь. Видела, что у вас тут свой мини-кинотеатр, — произнесла я и тут же стукнула себя по лбу, осознавая всю дикость своих слов.

Предложить слепому посмотреть фильм! Это же надо было додуматься.

— Надеюсь, что это ваше чувство юмора, а никак не компетентность в уходе за незрячими людьми.

Я повернула голову на голос, что неожиданно раздался справа от меня. Мужчина средних лет в деловом костюме и со стойким запахом алкоголя кинул изучающий взгляд на поднос с едой в моих руках, а затем на меня.

— Я просто сказала, не подумав, — стала оправдываться, сжимая пальцами поднос сильнее от неловкости.

— Надеюсь, это не постоянная ваша черта, — мужчина хмельно улыбнулся, сложив руки в карманы брюк.

Меня затопило чувство возмущения от открытого хамства, только я так и продолжала стоять, прикусив язык, разглядев знакомые черты: те же темные вьющиеся волосы, только коротко подстриженные, прям как у Макса в школе, и наглую ухмылку на лице, кричавшую о вседозволенности её обладателя.

— А вы…

— Антон Николаевич Барский. Отец этого упрямца, — он кинул взгляд на дверь, — и человек, платящий вам зарплату.

Он сделал многозначительную паузу, словно ожидал чего-то, продолжая буравить меня взглядом. Или этот мужчина ожидал, что после его слов я упаду ниц и буду целовать его начищенные ботинки?

— Знаете, Вика, — Антон Николаевич сделал шаг вперед.

— Виктория, — сразу же поправила я его.

— Конечно, — склонив голову набок, он чуть сузил глаза. — Сумма в вашем договоре превышает десять прожиточных минимумов, и я бы хотел видеть, что вы полностью отрабатываете те деньги, что я вам плачу.

Сходство с сыном поражала. Это касалось не только внешности, но и того, с какой легкостью они могли оскорбить человека, чувствуя при этом собственное превосходство.

— Антон Николаевич, я как раз работаю над этим. Будьте уверены, я вас не разочарую.

Он глубоко вдохнул, и на его губах появился слабый намёк на насмешку.

— Вы уже меня разочаровываете, Виктория, — слова резанули, словно острый нож. — И знаете, я бы очень хотел…

В этот момент дверь в комнату резко приоткрылась, и из неё выглянула голова Макса.

— Где ты ходишь? Тебя только за смертью посылать, — его взгляд был направлен поверх наших голов, но он явно обращался ко мне.

Барский младший очень вовремя влез между мной и своим отцом. Но я ни капельки не понимала, о чем он говорит, и несколько долгих секунд ушло на обдумывание его слов. Не дождавшись моего ответа, Максим протянул руку вперед и, нащупав мое предплечье, рванул на себя, закрывая с хлопком за нами дверь.

В нос ударил стойкий запах сигарет, и от количества дыма начинали слезиться глаза. Комната была зеркальным отражением моей: огромная незаправленная кровать, шкаф с открытыми дверцами, столик и два кресла.

Макс лениво прошел к кровати. Почувствовав ногой её край, прощупал рукой и, повернувшись, упал спиной на мягкий матрац.

— Через минуту можешь свалить отсюда, — равнодушно произнес он.

В этот момент словно яркая желтая лампочка загорелась над моей головой.

— Погоди, ты что…Только что спас меня от своего отца?

— Считай это извинением за воткнутую иголку.

Я стояла, раскрыв рот от услышанного и от поступка Барского в целом. Да, он был с оттенком наглости, брезгливости и небрежного хамства, но все же… Это был поступок, который я не могла не заметить. В школе Максим палец о палец никогда не ударял ради кого-то, только для себя любимого. А извинения и вовсе были ему чужды.

Глава 6

Когда мне было лет восемь, мама подарила мне на день рождения книжку «Красавица и чудовище». Эта сказка стала моей любимой, и остаётся ею до сих пор. В отличие от других девочек, меня не впечатлили волшебная история любви или прекрасное перевоплощение принца. Меня восхищала главная героиня – простая девушка, что смогла разглядеть даже в самой темной душе лучик света, превращая его в настоящее солнце. Да, именно её вера и любовь помогли чудовищу обрести человеческий образ.

За мои двадцать семь лет мне повстречалось немало таких «чудовищ». Но ни одного из них я не надеялась превратить в прекрасного принца, вразумив его своими пламенными речами о добре и зле. В жизни такого не бывает, а сказки должны все-таки оставаться сказками.

И все же, возможно, глупо и наивно, но я все–таки пыталась разглядеть даже в самом пропащем и озлобленном на весь мир человеке хоть что-то светлое. Если это сделала Красавица, то почему не могу и я? И вот, спустя столько лет, судьба свела меня с человеком, что был моим детским кошмаром и источником психологических травм, и вчера вечером неожиданно открылся для меня совсем с другой стороны.

Барский мне помог. Да, он сделал это не без собственной выгоды. И все же этот момент не получалось выкинуть из головы.

Рано утром Максим со Светланой Дмитриевной поехали на прием к очередному специалисту. Вполне ожидаемо Барский от моей помощи и сопровождения отказался.

Прошло чуть больше двух часов, как из коридора я услышала знакомое шарканье. Максим перемещался по дому на ощупь, делая маленькие шажки, почти не отрывая стопу от пола, руки вечно блуждали по стенам и дизайнерским предметам интерьера, что так любит скупать его мать. Он хорошо ориентировался и передвигался по дому, в котором вырос, воспроизводя в памяти, что и где находится, поэтому его можно было понять, почему он так бесился, если появлялось что-то новое, или какую-то вещь переставляли на другое место.

Но я никак не могла предположить, что причиной очередного скандала будет открытая в мою спальню дверь.

Я погрузилась с головой в книгу, как вдруг услышала грохот, а следом - парочку крепких ругательств. Подняв голову, я увидела Барского, стоящего на коленях на пороге моей комнаты. Одной рукой он опирался об пол, а второй схватился за нос.

— Дьявол, — шипя от боли, пробурчал он в кулак.

— О Боже! — я подлетела к нему, упав на колени, пытаясь рассмотреть его лицо на наличие крови. — Как ты?

— Какого черта у тебя открыта дверь? — прорычал Макс, отворачиваясь от меня.

Холод школьной кладовки неприятно мазнул по коже. Лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы страх начал разливаться по венам. Я принялась считать до десяти, пытаясь успокоиться.

— Мне… Так спокойнее, — промямлила, отгоняя голоса прошлого.

— Идиотка, — прозвучало сквозь стиснутые зубы. — Из-за тебя я налетел носом на косяк.

— Дай посмотрю, — я потянулась к нему руками.

— Отвали, — огрызнулся он, медленно поднимаясь, нащупывая опору.

Барский ушел, а я еще несколько минут просидела на полу, усмехаясь собственной мысли о том, какие же мы с ним разные. В то время как я обращаюсь к Богу, он же вспоминает дьявола.

***

Я нашла его в гостиной, раскинувшегося на диване: ноги широко расставлены, голова запрокинута назад, а глаза прикрыты. Мне не хотелось находиться с ним рядом и будить лихо, пока оно тихо, но обязанности, о которых намекнул Барский старший, давили на мои хрупкие плечи.

— Что сказал врач? — спросила больше из вежливости, чем из интереса, проходя в комнату.

Его грудная клетка медленно поднялась и резко опустилась с громким, уставшим выдохом.

— Что в слове «отвали» тебе непонятно?

— Хорошо, — равнодушно ответила я и принялась раскладывать на столике рядом с диваном мазь, ватные диски и влажные салфетки.

— Что ты делаешь? — спросил Барский, не поднимая головы.

— Готовлюсь к процедуре, — невозмутимо ответила я, продолжая.

— Ты не отвяжешься, да?

— Нет. Вчера твой отец ясно дал понять, что не собирается просто так мне платить деньги. И знаешь, он прав. А теперь, будь добр, сядь ровно, чтобы я смогла сделать тебе массаж век, и чем быстрее начну, тем скорее оставлю тебя в покое.

Поразмышляв несколько секунд над моими словами, Барский, кряхтя, словно старик, приподнялся, выровнял спину и запрокинул голову назад.

Двумя пальцами я черпанула из темной склянки немного белой мази. Она была очень густой и имела ненавязчивый травяной запах. Едва растерев её между пальцами, я почувствовала, как мазь начала нагреваться и чуть-чуть плавиться, образовывая на коже пленку.

Руки слегка подрагивали от понимания, что мне снова надо будет прикоснуться к Барскому. Сделав три быстрых вдоха, я решительными шагами направилась к дивану и остановилась только тогда, когда колени уперлись в мягкую обивку.

Слишком близко. Только к этому придется привыкать, потому что такие массажи моему подопечному прописаны два раза в день.

Мизинцами я аккуратно убрала мешающие кудряшки с глаз и обратила внимание на небольшую горбинку на носу, что раскраснелась от удара о дверь, и невольно задержалась взглядом на острых скулах. Поймав за хвост шальную мысль, которая хотела посчитать Барского красивым парнем, указательными и средними пальцами почти невесомо дотронулась до его век. Подушечками я немного надавливала на глаза, совершая круговые движения, надеясь, что все делаю правильно. Инструкция к этой мази была короткая: круговыми движениями растереть мазь на веках, а после медленно провести от переносицы в сторону уха десять раз. Судя по тому, что было это написано ручкой на обрывке листка, мазь была явно не аптечного производства, а какой-нибудь знахарки из глубинки.

— Ты мог бы избавиться от моего общества и делать такие массажи себе сам. Это же нетрудно.

— Я не буду сам заниматься этой хероборой. Мне лень, — ответил Макс.

Похоже, что он и сам прекрасно понимал, что эта мазь явно не вернет или просто хоть на каплю не улучшит его зрение. Это радовало. Но и навевало на мысль, что Барский соглашался на эти процедуры ради спокойствия матери.

Глава 7

Максим

Раздражённо я принялся напевать у себя в голове песню, желая убраться подальше и забиться в какой-нибудь угол, где никто не будет доставать своими глупыми расспросами.

Почти невесомые прикосновения к моим векам прервали всякий ход собственных мыслей, заставляя сконцентрироваться на девичьих пальчиках, что так несмело, но старательно массировали мне веки.

Так называемых сиделок, а точнее надзирателей, у меня было много. В основном это были женщины средних лет с большим багажом знаний работы с инвалидами самых разных групп, и каждая считала себя профессионалом своего дела, заливая в уши матери, что справиться со мной не составит никакого труда.

Я намеренно вёл себя хуже капризного ребенка. Желая лишь одного - избавиться ото всех и остаться одному. Женщины бальзаковского возраста не смогли меня долго терпеть. Ожидаемо и предсказуемо. Хотя некоторым хватало наглости требовать компенсацию за моральный ущерб. Были совсем юные девицы, что сбежали из этого дома сразу же после первого теста с ночной водой. Да, моя фантазия была не безгранична, и приходилось повторяться. Только вот эти спектакли начали надоедать и мне самому...

Не знаю, что выбило из меня весь настрой и силы избавиться от очередной проблемы, что будет вечно шастать за мной по пятам, угнетая своей опекой. Может быть, последней каплей стал сегодняшний ответ специалиста-идиота.

Во что-то верить и надеяться почти не осталось сил. Было только крепкое желание напиться где-нибудь в одиночестве.

В последнее время приходилось часто терпеть присутствие людей в моём личном пространстве и их руки на своём лице. Зачастую массаж проходил молча. Достаточно грубые надавливания шершавыми руками или почти неощутимые и бестолковые, что даже мазь не успевала впитаться в кожу, продолжались ровно полторы песни.

Но эти прикосновения заставили меня сбиться со своего личного счётчика. Казалось бы, ничего особенного: равномерно и неторопливо женские руки втирали мазь в веки, регулируя силу давления. Но это стало даже... Приятно.

А ещё был еë запах - сладкая ежевика. Шлейф духов еле ощущался и был не таким ярким, как при самой первой нашей встрече. Возможно, я воспроизвёл его по памяти, но отчётливо ощущал сейчас вкус спелой ягоды на языке.

Похоже, я сломался, раз так разоткровенничался, но ничего не мог с собой поделать.

Я просто реально устал.

Устал от отсутствия нормального общения, от ограниченного круга людей, затворничества и... Просто устал так жить. Потому что и жизнью это сложно было назвать. Существование - верное определение.

Желание напиться стало ещё ярче.

— Это я... Кристина.

Этот голос я узнаю из тысячи, и его хозяйке не нужно было тратить силы на представление. Я слишком хорошо его знаю: всевозможные оттенки и тембр. Как он звучит, когда она смеется, плачет, просто рассказывает мне нудятину повседневного дня, или же когда стонет, прыгая на чужом члене. Причем последнее помню отчётливее всего.

Сука. Самый подходящий момент провалиться сквозь землю или слиться со стеной.

— Максим, — услышал свое имя её голосом. — Мы можем поговорить? Наедине, — Последнее слово она произнесла с нажимом и явным намеком, смотря то ли на мою сиделку, то ли на мать.

Первый раз в жизни мне не захотелось оставаться одному. Меня внезапно захлестнули эмоции двухлетней давности, которые я так старательно закапывал в себя подальше.

Я услышал возню рядом с собой. Похоже, что Виктория собирала вещи со стола, и уже вскоре её мягкие шаги были уже где-то около двери, которая закрылась с громким ударом, оповещая о том, что я остался наедине со своей бывшей.

Так по-идиотски себя давно не чувствовал. Я не знал, в какой стороне находится Кристина, чтобы хотя бы правильно повернуть голову и не выглядеть настолько жалко и убого, продолжая сидеть на одном месте, пялясь в одну точку.

— Как ты? — она первая решилась нарушить гнетущую тишину.

— Цвету и пахну, — губы расплылись в самой приторно-фальшивой улыбке, на которую я только был способен.

— Твоя мама сказала, что ты проходишь лечение, — она мягко опустилась рядом на диван.

Это было достаточно близко, чтобы я мог чувствовать исходящее от неё тепло и дорогущий парфюм, в названии которых я никогда не разбирался. Но в её выбранных духах всегда была адская смесь, которая оставляла за собой шлейф, что еще сутки выветривался. Это было одной из причин, почему в первые несколько дней после несчастного случая я пребывал в состоянии истерики. Новость о слепоте, конечно, была самой главной, но еще меня раздражал её запах на мне. Им пропитались моя одежда, вещи и я сам. Хотелось скрести по коже наждачной бумагой, лишь бы скорее лишить себя любых напоминаний об этой суке.

— Я прохожу его уже два года. И не лечение, а лишь обследование, — произнес я сквозь зубы, не понимая, к чему вообще весь этот разговор. — Зачем ты пришла?

— Хотела узнать, как у тебя дела.

Я не удержался от громкого хмыка.

— Тебя это не интересовало два года. Что изменилось сейчас?

— Не обязательно вести себя сейчас как последний кретин, — чуть повысив голос, сказала она.

Кристина всегда была вспыльчивой, даже импульсивной. Во всем. Но когда-то мне это нравилось.

— Не обязательно было искать чужой член. Если тебя что-то не устраивало в постели, могла просто ска…

Договорить я не успел, так как щеку обдало жаром от шлепка по щеке.

Мы не обсуждали с Крис произошедшее. Меня нашли она и её любовник на полу первого этажа. Не знаю, как быстро. Может, они услышали грохот, а может, я провалялся какое-то время, ожидая окончания секс-марафона. Моя бывшая девушка дурой не была и прекрасно поняла, что я все видел.

Поэтому сейчас бередить старые раны оказалось куда больнее, чем я думал.

— Какой же ты все-таки…— она втянула ртом воздух, резко встав с дивана. — Думала, ты повзрослел за это время.

— Я никогда не оправдывал твоих ожиданий. И чего ты вообще хотела от этой встречи? — я попытался правильно повернуть голову в сторону её мечущихся быстрых шагов где-то справа от меня. — В жизни не поверю, что ты решила вернуться ко мне.

Глава 8

Виктория

Если Гензель и Гретель оставляли после себя хлебные крошки, чтобы найти дорогу обратно, то осколки от разбитых бутылок и разлитый алкоголь было последним, что я хотела видеть на своем пути, ища по всему дому Барского.

Я не обнаружила его в гостиной, где оставляла наедине с некой Кристиной, которую он явно не желал видеть. То есть слышать. Поспрашивав у прислуги о местонахождении беглеца, и мне указали на кухню. Но и там его не оказалось. Зато раскрытый холодильник и всевозможные шкафы с вываленным на пол их содержимым говорили о том, что Макс явно здесь был, и не в самом лучшем расположении духа. Мои бродилки по дому продолжались чуть больше часа, пока я не решила раз в пятый проверить спальню Барского на наличие в ней её хозяина.

Я услышала его голос, еще даже не успев завернуть за угол: громкий и определенно пьяный. Он небрежно растягивал, а точнее, кричал слова иностранной песни.

Лучше бы я этого не слышала. И не видела.

Барский сидел ко мне спиной в проеме моей спальни на полу, раскинув ноги в разные стороны. Он был ужасно пьян. Запах алкоголя, что стоял в коридоре, пропитал собой каждый куб воздуха, и казалось, что, если хоть немного впустить его в свои легкие, можно охмелеть самому.

Как же мне не хотелось со всем этим разбираться. И я даже подумала о том, чтобы наглым образом сбежать, сделав вид, что так и не нашла своего подопечного, и отправиться дальше на его поиски в бесконечные розовые сады.

— Я тебя слышу, — внезапно прохрипел Барский, опустив голову вниз.

Мне хотелось застонать в голос от развернувшейся перед моей спальней картины, когда я подошла к Максу ближе и встала к нему лицом. Две или три бутылки со спиртным было разбито (сколько точно, трудно было понять по большому количеству стекла), а их содержимое разлилось по полу, окрашивая его в винные цвета.

— Как ты догадался, что это я? — спросила, присаживаясь рядом и стараясь не задеть месиво из стекла и жидкости.

— Твои шаги, — пробубнил он, тяжело поднимая голову и ударяясь затылком об дверной косяк. — Такие легкие, — Макс смешно провел по воздуху пальчиками, будто играл на пианино, — и неторопливые. У матушки шпильки. У горничных невысокий каблук. Ты одна ходишь на плоской подошве.

Его замечания, казалось бы, такие незначительные, но все равно не переставали меня удивлять, даже восхищать. И немного пугать. Не хотелось бы, чтобы даже по таким мелочам Макс меня изучал. Всегда есть шанс быть раскрытой. Конечно, я больше себя успела накрутить, ведь в школьные годы духами не пользовалась, а обувь без каблуков носит каждая вторая девушка.

— Сделай с этим что-нибудь, — потребовал мой подопечный, вытянув руку вперед ладонью верх.

На подушечках слегка подрагивающих пальцев были небольшие осколки стекла, как и в самой ладони, а тоненькие струйки крови стекали вниз, к запястью, уже по засохшим дорожкам.

Я мысленно начала ругать себя за случайно оставленную открытой дверь в свою спальню. Не закрывать дверь, когда я нахожусь внутри, стало для меня привычкой, выработанной годами, но сейчас же это была просто оплошность, которой доставила себе только больше проблем.

— Пойдем, я обработаю раны.

Пальцами я обвила Барского за запястья, потянув на себя, помогая встать. Но он все равно умудрился вырвать здоровую руку и захватить с собой уцелевшую бутылку, нащупав её рядом со своим бедром. Медленно, стараясь обходить осколки и пролитый алкоголь, но мы все же дошли до его спальни, а там уже и до ванной, где хранилась аптечка.

Похоже, эта комната была одной из его самых любимых. Если в спальне было все довольно сдержанно и просто, то тут все кричало о роскоши: повсюду серо-белый мрамор с золотыми нитями в рисунке, душевая, джакузи и огромное зеркало во всю стену.

Я облокотила пьяное тело о шкафчик, ища пока все нужное для обработки. Макс времени не терял и, как только почувствовал опору, сразу же начал прикладываться к бутылке.

— И все-таки ты глу-па-я, — проговорил он по слогам с хмельной улыбкой на лице.

Наверное, за много лет у меня выработался иммунитет к обзывательствам и унижениям Барского, что от его слов ни один мускул на лице не дрогнул.

Я подняла за запястье его руку, что безвольно болталась вдоль тела, и принялась вытаскивать пинцетом острые осколки.

— Заметь, я единственная, кто может оказать тебе сейчас первую помощь. И на твоем месте я бы сто раз подумала, прежде чем меня обзывать.

— Это констатация факта, — сказал он, отмахнувшись, и чуть поморщился, когда я вытаскивала осколок, что успел глубже остальных просесть в кожу. — Ты же оставляешь почему-то дверь открытой, хотя знаешь, что я передвигаюсь, держась за стены.

— Твоя мама сказала, что у тебя есть трость.

Макс фыркнул и коротко рассмеялся.

— Я лучше сдохну, чем возьму эту палку в руки. Тем более как бы с ней я утащил столько бухла в свою комнату?

Не знаю, что так его вдруг развеселило и разболтало, но отсутствие стекла в ладони явно придало ему уверенности.

Макс был высоким молодым человеком. Еще в школе он отличался своей долговязостью, но тогда это смотрелось странно, как и у большинства подростков в целом.

Но мне показалось… Нет, мне определенно показалось то, что Барский сделал маленький, но все же шаг ко мне и чуть ссутулил плечи, став немного ниже. Если раньше моя макушка едва ли могла достать до его подбородка, то теперь его рот был на уровне моего лба.

Он сделал протяжный вдох, подавшись вперед еще чуть больше.

— Так ты и не дотащил, — подметила я и постаралась вложить в голос как можно больше спокойствия, хотя у самой бегали мурашки по позвоночнику.

Закончив с осколками, я еще раз осмотрела ладонь и, смочив вату антисептиком, начала обрабатывать ранки.

— М-да, хреново, — заключил Макс, делая очередной глоток, и я невольно проследила, как дернулось его адамово яблоко. — И что, ты даже не спросишь, почему я решил напиться?

Глава 9

Никогда не думала, что окажусь на полу ванной комнаты со школьным врагом. Я на собственной шкуре познала, что значит быть публично униженной и оскорблённой по инициативе одного мудака из класса, когда была в буквальном смысле облита отбросами, потому что, по его мнению, мне место на помойке, а не среди них - элиты.

Когда мне было одиннадцать, я решила поучаствовать в конкурсе, что объявила одна из самых лучших, синоним – дорогих, школ нашего города. Преимущественно там действительно учились детишки непростых родителей, которые имели как минимум один бизнес.

Если их пребывание в элитной школе было гарантировано деньгами, то я смогла туда попасть исключительно с помощью своих мозгов, выиграв бюджетное обучение до одиннадцатого класса. Аттестат об окончании этой школы открывал дороги во все университеты даже без предварительных экзаменов и давал неплохую скидку на весь год обучения. Экзаменов я не боялась, а вот в денежном плане были проблемы, так как родители просто не смогли бы мне оплатить полную стоимость.

Меня невзлюбили сразу же, стоило появиться в новом классе. Взгляды свысока и шутки про бедных и несостоявшихся родителей полились в первые пять минут. Неприятно, но терпимо. Тем более родителями я гордилась. Оба были врачами, просто работали не в частной клинике с денежными клиентами, а в обычной городской поликлинике.

Барский сразу же обозначил меня объектом для всеобщих насмешек и развлечений. И уже на второй день, когда я переступила порог класса, мне на голову опрокинулось ведро с помоями. Я не видела ничего вокруг из-за слез, застилающих пеленой глаза, но гадский смех Макса в этот момент запомнила на всю жизнь.

А сейчас этот человек протягивает мне бутылку, предлагая разделить с ним вино, ни капли не брезгуя этим. А поступил бы он так же, зная, что я и есть та самая девочка-мышь, которой он придумал прозвище вместе со своими дружками?

Я приняла алкоголь. Немного наклонила бутылку взад-вперед, создавая звук плещущегося вина, что уже было практически на дне, будто бы сделала глоток, и вернула обратно.

— Моя бывшая подружка… Невеста-а, — высокопарно протянул Макс, пригрозив кому-то указательным пальцем, — решила меня сегодня навестить. Наверное, чтобы потешить свое эго. Увидеть, что у меня по-прежнему все хреново.

— Девушка выглядела, — я набрала в грудь побольше воздуха, вспомнив, какой красивой она была, и её выдающиеся способности, что бросались в глаза, — весьма миролюбиво. Но я слышала крики.

— Хотелось, чтобы как у всех, — продолжил Макс, совершенно меня не слушая. — Ну, знаешь… Дом, машина, жена, что ждет тебя с работы, приготовив вкусный ужин, и встречает у двери. Желательно голая, — добавил он, усмехнувшись.

— И что пошло не так?

— Все полетело к чертям, когда она мне показала тест на беременность.

— Вы разошлись, потому что не готовы были стать родителями?

Барский отрицательно мотнул головой, и, кажется, ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Клубы, тусовки – все это приелось. Решил взяться за голову и пойти работать в строительную фирму отца, а то диплом архитектора уже покрылся пылью. Папаша решил пустить меня по всем кругам ада, проверить на прочность и посмотреть, чего я стою, и доказать другим, что его сынок не просто так буду просиживать кожаное кресло в офисе. Приходил домой около полуночи, но вместо теплого ужина меня ждала лишь холодная постель, потому что Крис еще не вернулась с вечеринки. Пуф! — он взмахнул руками вверх. — И мечты рассыпались.

Я смогла подавить рвущийся наружу смешок, глядя на пьяного Макса. Его язык уже еле поворачивался, и речь давалась ему с трудом, но, судя по активной жестикуляции, он сдаваться не собирался, пока не расскажет все до конца. Барский сделал глоток вина, видимо, чтобы смочить горло.

— Как-то я вернулся домой еще позже обычного и застал Крис рыдающей в нашей постели. В её руках был тест на беременность, и вокруг разбросаны штук пять таких же. Все положительные, — голос звучал тихо, и казалось, что Макс в этот момент перенесся туда, видя в своей голове флэшбеки того вечера. — Все, что смог сказать тогда, что я не готов стать отцом.

Барский говорил медленно, откинув голову назад и прикрыв глаза. Ему было больно, настолько больно, что он пытался что-то сказать мне через силу, открывая рот в немой мольбе, а потом закрывал его, щурясь, словно пытался прогнать плохие воспоминания.

— Я не знал, что мне делать. Это же ребенок! Такая ответственность! Я пытался изменить свою жизнь постепенно, но ребенок! — в очередной раз воскликнул он так громко, заставляя меня содрогнуться. — Он меняет все и сразу, — его ладони сжались в кулаки. — Мы не разговаривали с Крис уже два дня. И в тот день, пока я был в офисе… это как щелчок. Я понял, что все смогу. Было страшно, но… Я справлюсь. Мы справимся, — говорил он, тяжело дыша. — Сорвался с работы, накупил в Детском мире всякой лабуды. Ну, знаешь, пеленальный столик, погремушки, попытался даже собрать дома кроватку сам, — усмехнувшись, сказал Барский. — Время близилось к десяти вечера, а Крис все не было. Я долго звонил ей, но она сбрасывала вызов, а потом прислала фото больничной палаты и подпись «Я решила проблему».

Уже было не смешно. Было страшно смотреть, как подрагивали руки Макса, пока он все это рассказывал, и как его лицо искажалось в гримасе боли, будто прямо сейчас его грудь пронзают раскаленной кочергой. Но глаза… Глаза оставались все так же эмоционально мертвы.

— Я не знал, как тогда к этому относиться: радоваться или сердиться на неё за это решение, которое она приняла в одиночку. Да я до сих пор не знаю, как к этому относиться, но то, что, сука, мне не все равно, это факт! — закричал Барский, ударяя кулаком по напольной плитке. — Вот именно после этого все пошло пи…— он сжал губы в тонкую линию, так и не договорив.

Мы долго молчали, и эта тишина отдавалась неприятным звоном в ушах, который хотелось скорее прекратить. Я же с самого начала чувствовала, что не нужно было оставаться. Но теперь уже было поздно, и такую рану было без толку заливать зеленкой и клеить пластырь.

Глава 10

Виктория

Мысль о том, что потеря зрения Барского младшего не связана с физической травмой, а носит психологический характер, не давала мне покоя всю ночь. Может, именно поэтому врачи не могут найти причину его слепоты, потому что просто ищут не там… Эта теория сидела на подкорке головного мозга, не давая мне уснуть, развивая новые и еще более безумные идеи.

Только раскрыв глаза после непродолжительного сна, я отправилась на поиски мамы Макса, пока та не успела никуда уехать. Чем быстрее я поделюсь с ней своим предположением, тем станет легче.

Я нашла её в розовом саду за завтраком. Эта женщина явно любила эстетику, окружая себя только красивыми вещами. Впрочем, как и она сама. Плетеная мебель: два кресла и столик всегда стояли в этой части сада, и это было одним из любимых мест хозяйки.

— Светлана Дмитриевна! — окликнула я маму Макса, оторвав её от поедания пирожного.

— Виктория! Дорогая! — её лицо озарила ослепительная улыбка. — Пожалуйста, присоединитесь ко мне, — она указала на кресло напротив и, не дожидаясь моего согласия, стала наливать вторую кружку чая.

Если бы меня попросили охарактеризовать эту женщину лишь одним словом, я бы выбрала безупречность. Время на часах едва достигло восьми утра, а она выглядела слишком свежо и идеально: аккуратные локоны, легкий макияж, выглаженная до идеального состояния блузка. Я почувствовала дискомфорт, поерзав на месте, окинув взглядом свой небрежный вид, и попыталась пригладить еще торчащие после сна волосы.

— Я хотела с вами поговорить о Максиме, — несмело начала я, теребя в руках салфетку. — Возможно, то, что я сейчас скажу, глупость, и вообще не мое дело, но после того, что ваш сын мне вчера рассказал о том, как он потерял зрение…

— Рассказал? — Светлана изогнула бровь, делая глоток чая из белой чашечки в цветочек. — Вы его пытали?

— П-почему вы так решили?

Женщина усмехнулась, увидев мой перепуганный вид.

— Он отказывается рассказывать мне о том дне вот уже на протяжении двух лет, — пояснила она, поглядывая на меня с легкой улыбкой. — Тогда Кристина позвонила мне в слезах. Сказала, что Макс упал с лестницы и не приходит в себя.

Они не знали… Никто не знал, про измену этой девушки. Но почему? Неужели в Барском сыграло какое-то благородство, и он решил не выставлять свою бывшую в дурном свете?

— Думаю, что рассказывать все подробности не имею права, все-таки это не моя тайна, — Светлана кивнула на мои слова, соглашаясь. — Но Максим обмолвился, что у него начало темнеть в глазах еще до того, как он упал. До удара.

Светлана Дмитриевна поставила чашку на блюдечко и теперь смотрела на меня с полной серьезностью.

— Я совсем в этом не разбираюсь и не могу утверждать, что это так, но, может, потеря зрения связана … с психологической травмой? — слова довались нелегко, и к концу голос совсем стал подводить, выдавая все шепотом.

Я немного опасалась реакции этой женщины. Какой матери будет приятно, если скажут, что у её ребенка проблемы с головой? Но все же я рассчитывала на рассудительность и благоразумие этой женщины.

Светлана долго обдумывала мои слова, а после сказала:

— Я догадывалась, что у них с Кристиной в тот вечер что-то произошло. Но что это может быть, что могло повлечь за собой такие последствия? — она искоса посмотрела на меня, но я лишь отрицательно помотала головой, давая понять, что не собираюсь выдавать тайну их разрыва.

— Уже были случаи, когда психическое расстройство было причиной многих болезней. Я читала о мужчине, у которого отказали ноги из-за стрессовой ситуации, но через какое-то время он снова стал ходить, проработав эту проблему с психологом или психиатром. Я точно не помню и…

— Я вас услышала, — коротко сказала Светлана Дмитриевна, перебив меня.

По её тону и реакции было понятно, что разговор окончен, и я стала подниматься из-за стола.

— Но вот еще что, — холодно произнесла она. — Я, конечно, рада, что мой сын решил вам открыться, рассказав о том дне, и возможно, ваша теория окажется верна, но, Виктория, — уголки губ дрогнули в подобии улыбки, — мне бы не хотелось, чтобы ваши доверительные сеансы проходили исключительно в компании алкогольных напитков.

В этот момент я поняла, что такое проглотить язык.

— Я его не спаивала, —запротестовала в свою защиту.

— Что вы, — протянула она. — Я об этом и не думала. Просто прошу это не поощрять и по возможности даже препятствовать. А сейчас, — Светлана взглянула на свои наручные часы, — у вас время приступать к утренним процедурам. Не смею вас задерживать.

Напоследок она одарила меня еще одной сладкой улыбкой, только в ней уже не было ни капли теплоты и искренности.

***

Решительными шагами я направлялась к комнате Барского, преисполненная желанием с этого дня начать все делать по-другому. Я - самая ужасная сиделка, и если меня через пару дней уволят за несоблюдение пунктов договора, то будут правы. Обязанности свои выполняю через раз, потакая прихотям своего подопечного, которые ни к чему хорошему не приводят.

Вчера пьяное тело Макса, что старалось держаться поближе к унитазу, дало свое согласие на все развлечения, что я для него подготовлю. Только говорил Барский это для того, чтобы я оставила его в покое, и он мог остаться наедине с белым другом.

— Доброе утро, солнышко! — ворвалась я с криком, широко раскрывая двери спальни.

Меня тут же накрыл противный запах перегара, и нос учуял запах сигарет, хотя раньше не замечала, чтобы мой подопечный курил. Открыв окна и впустив в эту комнату солнечный свет и свежий воздух, я принялась нещадно тормошить Макса, что крепко спал и не подавал признаков жизни.

Встав у его ног, одним рывком я стянула с тела одеяло и не удержала удивленного «Ах», увидев его голым. Совсем голым.

Идея пойти будить Барского таким образом уже не казалась мне гениальной и действенной. И в этот момент я надеялась на то, что Макс не станет переворачиваться на спину. Он лежал на животе в форме звезды, раскинув конечности в разные стороны, словно его целью было занять как можно больше пространства на этой кровати.

Глава 11

Виктория

Щелчок замка дверцы шкафа бьет по вискам, словно спущенный курок револьвера, содрогая тело.

— Это не смешно… — шепчу, и уголки губ нервно дергаются вверх. — Это не смешно! — голос срывается на крик, и я ударяю кулаком по дверце.

Одежда в шкафу мешается и лезет в лицо. Раздвигаю все в стороны, слыша противный лязг вешалок о металл, и колочу по двери уже двумя руками.

Он не мог так со мной поступить! Только не снова!

На какой-то миг я поверила, что Барский изменился. На полу ванной комнаты я посмотрела на него под другим углом, увидев что-то светлое, с оттенком великодушия по отношению к бывшей девушке. Но, похоже, я ошиблась.

История повторилась вновь. Максим Барский запер меня.

К неконтролируемому страху, что начинал охватывать тело, добавилось горькое чувство предательства. Я же доверилась… Рассказала по собственной глупости о своей самой большой уязвимости, а он так нагло ей воспользовался.

НенавижуНенавижуНенавижу.

Я кричу до боли в горле, и дверь дребезжит от моих ударов. Но все тщетно…

Становится трудно дышать. И виной тому вовсе не нехватка кислорода в чертовом шкафу, а страх, который начинает сжимать горло и душить слезами. Всхлипываю и ударяю последний раз по двери, уже не надеясь ни на что.

Сердцебиение учащается. Закрываю глаза и пытаюсь его успокоить, но с каждой секундой становится все хуже, и я чувствую, как оно только сильнее и сильнее стучит о ребра, грозя проломить их.

Нет выхода. Я не могу выбраться…

Руки шарят по внутренним стенкам шкафа, подтверждая собственные мысли. Начинает бросать то в жар, то в холод.

Тогда… В седьмом классе, когда Барский запер меня в школьном чулане, не было страшно с самого начала. Я верила, что мальчишки поглумятся, посмеются за стеной, слушая мои рыдания и мольбы выпустить меня, и откроют дверь.

Весь ужас я осознала примерно через час. Школа опустела. Свет в коридорах погас, и я осталась наедине с ветошью и холодом, что потихоньку стал окутывать каждую клеточку. Я кричала и плакала на протяжении нескольких часов, зовя на помощь. Но никто так и не пришел. Попыталась выломать дверь, толкая её плечом, чем заработала вывих. Потом на помощь пришла швабра, но и она оказалась бесполезна. Я перерыла все полки стеллажей, надеясь найти, чем согреться. Готова была даже на половую тряпку. Хоть что-то, чем бы я могла укутать ноги в тоненьких колготках. Пальцы на ногах и руках постепенно немели.

Спать хотелось ужасно. Но я боялась…Боялась, что если лишь на секунду закрою глаза, уже не проснусь. А единственной мыслью в голове было то, что меня никто не найдет…

Подложив рюкзак под попу, я просидела на полу кладовки до самого утра, пока меня не нашла уборщица: напуганную и замерзшую. Родители не находили себе места всю ночь и уже объявили в розыск. Они сразу же примчались в школу, когда поступил звонок от директора. Помню сердитое лицо папы, что готов был разнести всех в клочья, и мамины глаза, в которых стояли слезы, когда меня, обессиленную, забирали домой. Ноги не слушались, и отцу пришлось нести меня на руках до машины.

Конечно же, следом было проведено тщательное разбирательство случившегося. Барский с дружками ничего не отрицали, а нагло улыбались, когда признавались в содеянном. Но … Наказания не последовало. Зато через какое-то время был отремонтирован спортивный зал и закуплены новые компьютеры. Спонсорами по чистой случайности оказалась семья Барских. А мне достались сеансы у психолога и травма на всю жизнь.

Ноги слабеют, и я скатываюсь по стенке вниз, позволяя страху завладеть сознанием. Обхватываю себя руками и пытаюсь хоть немного унять эту дрожь. Я начинаю задыхаться.

А в голове все та же мысль, что и много лет назад. Меня никто не найдет.

Нет выхода. Я не могу выбраться. Никто не знает, что я здесь…

Нет выхода. Я не могу выбраться. Никто не знает, что я здесь!

***

Максим

Лучше бы я сдох.

Голова трещала по швам от адской боли, что только усиливалась с каждым моим вздохом. Еще и тошнота. Она дала о себе знать в первую же секунду после пробуждения, встав комком посреди горла.

Как же мне хреново.

Давно я так не нажирался, как вчера. Все-таки спрятать алкоголь от слепого не составит большого труда, но после встречи с Кристиной желание преобладало над возможностями. Да и у меня в комнате были припрятаны бутылка виски и пачка сигарет с зажигалкой для таких херовых дней. Но и с этим стратегическим запасом было покончено, как только моя нянька оставила меня в покое.

Кажется, она приходила с утра. Жужжала что-то на ухо, как назойливая муха. Не помню, то ли мне это приснилось, то ли я реально затолкал Вику в шкаф, избавив себя от её присутствия.

Наверное, это все же влияние хмеля, но вчера… мне понравилась её компания. Не было никаких нравоучений, попыток промыть мне мозги, как это делали остальные сиделки. Мы просто говорили, и это было настолько хорошо, что давно забытое чувство отозвалось приятным теплом под ребрами.

Черт… Кажется, она видела меня голым.

Это происходило всегда, когда я напивался до чертиков, а на утро просыпался даже без трусов, хорошо, если в своей постели. Одно из моих отвратительных качеств. Алкоголь не только заставлял меня играть в нудиста, но и развязывал язык.

Блять…

В голове всплыли обрывки фраз из нашего разговора с Викторией. Я рассказал ей о Крис то, что никому никогда не рассказывал – о нашем так и не родившемся ребенке. Надеюсь, что не выглядел слишком бесхребетно, говоря об этом. Да и почему меня вообще должно волновать, как это выглядело… Плевать.

А еще она рассказывала о мальчишке, что запер её где-то в школе на всю ночь. И теперь её боязнь оставаться за закрытой дверью не казалось уже такой бредовой и ненормальной.

В голове раздался писк, словно старый телевизор пытается поймать нужный канал. Он мешал выстроить логическую цепочку.

Глава 12

Виктория

Перед глазами мелькали темные пятна, которые со временем приобретали цвета, очертания силуэтов и лиц. Не помню, как выбралась из шкафа. Сознание вернулось ко мне, когда заботливые теплые руки Светланы Дмитриевны укутывали меня мягким пледом, а в руках была чашка ромашкового чая. Она смотрела на меня с сожалением и бесконечно извинялась за этот инцидент, а потом говорила что-то о том, что поймет меня, если я приму решение уйти.

Мне дали пару дней выходных, чтобы все хорошенько обдумать. Денег, что мне выплатили за непродолжительное время работы у Барских, плюс моральный ущерб, хватало, чтобы покрыть долг за прошлый учебный год в университете. Воспользовавшись свободными днями, я решила съездить в город, чтобы заплатить на семестр. Но и этого не хватило, чтобы заплатить за следующий год.

Передо мной стоял выбор: найти более сложную и низкооплачиваемую работу, но сохранить последние нервные клетки при себе, или же вернуться к Барским и потерпеть еще полтора месяца.

Стать художницей не абы какой, а с дипломом, было моей мечтой. Серьезную профессию, как это называют родители, я уже получила. Для их спокойствия с красным дипломом отучилась на медсестру, уйдя после девятого класса, не выдержав нападок Барского. А теперь хочется для себя. Для души.

И вот знакомая мощеная дорожка, и воздух, пропитанный ароматом роз, уже не кажется таким едким. Наоборот, хочется вдохнуть его полной грудью, в отличие от городских газов.

Едва переступив порог дома, я уже знала, куда мне идти и где искать хозяев. Прихватив с собой все необходимое для массажа, я направилась к гостиной, откуда из-за приоткрытой двери по всему первому этажу разносились крики Светланы Дмитриевны и Максима.

Я не хотела подслушивать, просто собиралась дождаться, пока они договорят, и приступить к обязанностям сиделки. Однако любопытство взяло верх, и краем глаза позволила себе заглянуть внутрь.

— Почему ты не посоветовался с нами? — на повышенном тоне, почти крича, спрашивала Светлана Дмитриевна.

Еë ноготки нервно постукивали по каминной полке.

— Может, потому что мне уже двадцать семь, и я праве сам принимать такие решения? — сквозь зубы процедил Максим.

Он сидел на диване, опершись локтями о колени, скрестив ладони в замок.

— Но не когда это касается твоей жизни! — вскрикнула Светлана.

Тело Барского напряглось от еë слов, а желваки на челюсти дернулись.

— Какие шансы? — спросила она тихо, немного остыв.

— Пятьдесят на пятьдесят.

Женщина всхлипнула, прикрывая рот ладошкой.

— Ты осознаешь в полной мере, на что подписался? — голос дрожал, но она сдерживала себя из последних сил, чтобы не расплакаться.

— Мам, я устал, — произнёс он, закрыв глаза.

— От чего ты устал? — зашипела Светлана, сжимая ладони в кулачки. — Устал бездельничать целыми днями и доводить всех вокруг?

— Вот видишь, — печально усмехнулся Барский. — Зачем я вам такой? От меня одни неприятности.

— Сын... — Женщина сделала шаг вперёд и потянулась к нему руками, уже явно сожалея о словах, брошенных сгоряча.

— Прости за каламбур, матушка, но я не вижу смысла так жить, — со злобой произнёс он, вцепившись в собственные волосы. — Я больше так не могу! Это не жить, а существование! — закричал Макс, сильнее сжимая пряди у корней. Ему потребовалось около минуты, чтобы снова взять эмоции под контроль. — Он единственный, кто даёт мне возможность что-то изменить.

— Если бы я знала, что он...

— Это лучшее, что мне предложили за два года, — перебил еë Барский. — И я не откажусь.

— Хорошо. Поступай как знаешь, — поджав губы, произнесла мама Макса.

Цокающие каблучки уже отчетливо слышались у двери, но я еле успела отскочить, когда та открылась.

— О, Виктория, — Светлана приветливо улыбнулась, хотя в еë глазах стояли слезы, а нижняя губа немного подрагивала. — Вы всё-таки вернулись к нам?

— Да, я, — замешкалась после услышанного, не до конца понимая, что вообще происходит. — Я могу приступить к своим обязанностям?

Хозяйка дома лишь махнула в сторону гостиной и, пропуская меня, быстро зашагала по длинному коридору.

Когда я вошла в комнату, то застала Макса все так же сидящим на диване с глубоко опущенной головой вниз. Он настолько был погружен в свои мысли, что даже не услышал, что кто-то зашел или же ему было плевать на это.

— Здравствуй, — я тихонько прикрыла за собой дверь.

Тело Барского немного дернулась, а голова поднялась и повернулась на звук моего голоса.

— Не думал, что ты вернешься, — сказал он растерянно.

— Как я уже говорила, мне нужны деньги.

Без лишних объяснений я прошла к столику и принялась раскладывать на нем все, что могло понадобиться для предстоящей процедуры.

Я натянула на себя маску хладнокровия, как только прошла через ворота особняка. Ни о чем не спрашивать и ничего не ожидать – было моей установкой, потому что так было проще… Проще находиться рядом с Барским и просто дышать с ним одним воздухом и тем более выполнять его прихоти.

Было страшно оставаться с ним наедине, и не потому что думала, что Барский может что-то выкинуть, или снова швырнет меня в шкаф. Я боялась не сдержаться и высказать все, что я о нем думаю. А сказать мне действительно было что. Ведь весь свой яд и обиду на этого человека я копила с одиннадцати лет. Но тогда я буду раскрыта, а это совершенно не входило в мои планы. Пока скрываюсь за маской незнакомки, я чувствую себя в безопасности.

Я выстроила вокруг себя воображаемую стену, чтобы ни одна фраза, ни одна ехидная улыбка не смогли коснуться моей души, что так бережно латала.

— Сколько тебе нужно денег, чтобы убраться отсюда?

Брошенные им слова не трогают. Почти.

Не то чтобы я ожидала извинений с порога. Но все же не думала, что от меня заходят избавиться за первые десять минут пребывания в этом доме.

— Я привыкла зарабатывать деньги честным трудом, — подойдя почти вплотную к его коленям, ответила я. — Поэтому сейчас у нас по расписанию массаж.

Глава 13

Максим

Часом ранее…

У отца были самые тяжелые шаги из всех в этом чертовом доме, что стал моей личной тюрьмой вот уже на протяжении двух лет. Именно они сейчас стучали по барабанным перепонкам, словно кувалдой по железу, пока он нервно расхаживал по комнате из стороны в сторону.

— Надейся, чтобы эта девчонка не подала на тебя в суд, — пугал отец, остановившись на секунду и прекратив пытки моих ушей. — Теперь надо просить их прикладывать к резюме справку от психотерапевта.

Он что-то еще причитал о том, сколько денег я сливал в унитаз, когда, будучи зрячим, кутил с друзьями, и даже теперь умудряюсь тянуть из его кошелька немалые суммы на покрытие морального ущерба. Я почти его не слушал, откинувшись на диване и подставив лицо под летние лучи солнца, наслаждаясь их теплом через оконное стекло.

— Она вернется, — еле слышно сказал я, когда жужжание отца над ухом стало почти невыносимым.

Хотелось верить в собственные слова. Хотелось снова ощутить такой приятный ежевичный запах её духов.

Сегодня пошли третьи сутки, как Виктория уехала из нашего дома. Но без вещей. Стыдно признаться, но как-то вечером я имел наглость зайти в её комнату. И вдохнул с облегчением, когда на прикроватном столике нащупал пару книг и какие-то флакончики. Открыв каждый и понюхав, я даже расстроился, не найдя среди них ежевичный запах. Когда я только успел на него подсесть…

Человек может забыть какую-то вещь в шкафу, собираясь, но оставить личные вещи на самом видном месте было практически нереально. А это значит, что она еще не приняла точного решения об увольнении.

В кого я превратился? Настоящий моральный урод с садистскими наклонностями. Да, я любил издеваться над всеми своими сиделками. Это забавляло – проверять их на прочность и слышать гневную тираду в свою честь. Но то, что случилось с Викторией… Это было слишком даже для меня. Хотел пощекотать ей и себе нервы, но разрушать её изнутри точно не входило в мои планы. И то, что я был пьян в тот момент, когда запирал в шкафу человека с клаустрофобией, явно мало меня оправдывало.

Звук щелчка зажигалки, и в гостиной запахло сигаретами. Если матушка узнает, что отец опять закурил в комнате, где куча дорогой антикварной мебели, она его прибьёт. Слух улавливает, как он откупорил стеклянную крышку графина, наливая себе явно не сок, так как в ноздри ударил запах крепкого алкоголя. Папаша всегда учил меня, что пить среди белого дня - моветон, а сам не выдержал и уже глушил второй или третий стакан. Похоже, все знатно перенервничали из-за этой девчонки. Шуршание по столу – отец отбросил пачку сигарет, и та проехалась по деревянной поверхности.

Это простое действие меня разозлило. Потому что… Как же все достало. Невыносимо. До скрежета в зубах. Если я не находил какую-то вещь, что оставил в конкретном месте, то сразу впадал в панику, и накатывала ярость, потому что без посторонней помощи мне было уже не справиться. В то время как обычному человеку достаточно просто посмотреть по сторонам, и вот ты уже нашел свою пропажу. Например, пачку сигарет, что швыряешь не глядя.

Похоже, что дверь в гостиную была открыта – цокающие каблучки матери постепенно приближались к нам. Только вот она была не одна.

— Макс, дорогой, — позвала матушка щебечущим голосом, в котором я все же уловил некую нервозность, — хочу познакомить тебя с Виктором Станиславовичем.

— Еще один горе-специалист? — усмехнувшись, спросил отец, вряд ли намереваясь получить ответ на свой вопрос.

— Антон, — шикнула на него мать.

Пока родители играли в убийственные гляделки, как обычно это бывало, я чувствовал, что здесь что-то не так. Никто из врачей не приходил на первый прием ко мне домой. Ведь каждый из них назначал мне кучу анализов и обследований, прежде чем сказать хоть что-то.

— Я бы хотел побеседовать с Максимом, — неожиданно сказал тот самый Виктор. — Наедине.

Голос принадлежал мужчине слегка за шестьдесят. Почему-то он представлялся мне в бежевом костюме - тройке, уже с седоватой бородкой и усами.

— Да, конечно, — лилейным голосом затараторила матушка и более грубо добавила, — Антон, идем.

Тяжело выдохнув, отец поднялся с кресла.

— Ты что, опять курил? — услышал упрек матери, переходящий на ультразвук, когда дверь за ними уже закрывалась.

Мужчина неторопливыми и размеренными шагами прошелся по комнате и сел на место, где до этого сидел отец.

Я привык получать информацию об этом мире, опираясь на слух и обоняние. Если из звуков я выжил максимум об этом мужике, то вот нос не мог мне дать ничего. От этого врача ничем не пахло. Совершенно. И от этого я не знал, как к нему относиться.

Он мне уже не нравился.

— Вы собираетесь посветить мне фонариком в глаза и подтвердить, что я слепой? — не выдержав молчания, которое старик, кажется, не собирался прерывать, спросил я.

— Почему вы так решили?

— Вы не проводите прием в своём кабинете, где есть все нужное, как другие, — ответил, пожимая плечами.

— Мои методы отличаются от привычной работы моих коллег, — я услышал в его голосе ноты самодовольства и хвастовства. — Максим, как вы себя чувствуете?

— Нормально, — лгу так же легко, как дышу, ответив на автомате. — Что за методы?

Кресло под весом старика скрипнуло. Наверное, закинул ногу на ногу.

— Некоторые считают меня сумасшедшим. Другие же - волшебником, — расплывчато ответил он. — Кстати, зовите меня просто Виктор.

— Что за методы? — повторил вопрос уже сквозь зубы, начиная раздражаться от этого разговора.

— Я хотел бы предложить вам операцию.

Сердцебиение тут же участилось. Ладони вспотели, и я тут же поспешил вытереть их о спортивные штаны, чтобы скрыть волнение. Никто из врачей за два года не заикнулся об операции, потому что не видел в этом смысла. Анализы, различные рентгены или УЗИ, или еще что-то там, было идеальным, и они просто не видели в этом смысла. Но он… Этот человек заговорил о ней в первые пять минут знакомства.

Глава 14

Максим

По коже прошелся мороз, вздыбливая каждый волосок.

— Лоботомию разработал в 1935 году португалец Антониу Эгаш Мониш. Он выдвинул гипотезу, что пересечение афферентных и эфферентных волокон в лобной доле может быть эффективным в лечении многих болезней.

— Гипотеза? — спросил я хрипло.

— Это своего рода эксперимент. Но он будет осуществлен, конечно же, только с вашего согласия, потому что этот метод лечения запрещен.

— Вы точно ненормальный, раз пропагандируете такие методы.

— Забыл добавить «действенные».

Все мое сознание и инстинкты топили за то, чтобы прекратить это здесь и сейчас. Но, наверное, отчаяние с долей любопытства побудило спросить:

— И что… Как это происходит?

— Мы возьмем острый предмет с зауженным концом. Напоминает тоненький ножик. И приставим его к кости вашей глазной впадины. Чтобы ввести инструмент, потребуется один точный удар молотком. Острие войдет в ваш мозг, достигнет лобной доли, и я проверну его один раз, разрушив тем самым нейронные связи между отделами мозга. Я удалю ненужную часть. Вот и все.

Я отрицательно замотал головой, не представляя, насколько же нужно впасть в отчаяние, чтобы согласился на такое.

Всего один удар молотком…

Сердце грохотало в груди. Меня затошнило от представления, как в мой мозг проникает что-то острое.

— Вы сказали, что это эксперимент, — произнес я, подавляя рвотные порывы. — Это может и не сработать?

— Шансы пятьдесят на пятьдесят.

— А в случае провала, эти пятьдесят процентов…

— Летальный исход, — сухо произносит Виктор.

Впервые за два года темнота в глазах дрогнула. Наверное, из-за того, что у меня начала кружиться голова. Я вцепился в мягкую обивку подлокотника, чтобы удержать равновесие.

— Уходите. Я ни за что не соглашусь на это дерьмо.

— Максим, а чем вы рискуете? — его тон слишком спокойный для человека, который собирается копошиться в моих мозгах. — Светлана сказала, что вы ведете затворнический образ жизни. Я бы сказал, это больше напоминает существование: никуда не выходите, ни с кем не общаетесь.

Существование.

Вот оно – слово - триггер, которому я сам редко позволял пронестись в своей голове. Потому что это было омерзительной правдой.

— Убирайтесь! — срываюсь на крик, предчувствуя, к чему он клонит.

— Опасаетесь потерять жизнь, ценность которой вы давно утратили? Или боитесь обрести прежнюю, потому что она тоже потеряла смысл? — я игнорирую его вопросы, в которых каждое слово больно бьет в самую цель. — Подумайте над этим.

С этими словами снова раздался скрип мебели. Этот псих поднялся с кресла, и его шаги постепенно отдалялись в сторону двери.

Ненавижу, когда кто-то прав. А сейчас был именно этот случай. Боялся ли я умереть? Да, конечно. Но в то же время я чувствую, что умер еще два года назад, падая с этой хреновой лестницы. Я больше не жил с того момента ни дня. Запершись от всех в своей комнате и собственной голове, где вечная темнота стала для меня комфортным и вечным спутником.

Надоело так … существовать. Я больше так не могу.

Виктор, как и все врачи, должен помогать другим. Но именно своей жестокостью и прямолинейностью он меня и подкупил.

— Когда вы хотите провести операцию? — мой голос слишком тихий, чтобы скрыть внутреннюю дрожь, потому что я уже все решил для себя.

Он остановился и не сразу ответил, превращая в пытку несколько секунд своего молчания.

— Три недели.

Больше не раздумывая, я киваю, уверенный, что старик за мной наблюдает.

— Я назначу вам кое-какие анализы, и мы будем готовы прооперировать вас в оговоренный срок. Документы на согласие я пришлю завтра.

Хлопок двери был как выстрел в голову.

***

— Ты согласился, — прошептала Виктория.

— Три недели, — я снова попробовал произнести эту страшную цифру вслух, чувствуя горечь на кончике языка и, наконец, по-настоящему осознавая, как это ничтожно мало. —Двадцать один день.

Внутри что-то закипало, побуждая кровь бурлить и прожигать вены. Хотелось содрать кожу и избавиться от неприятного чувства. Или же забиться куда-то в угол, где никто не найдет, наслаждаясь собственным одиночеством. Как обычно.

Девушка неуверенно прокашлялась, и я слышал, как на несколько секунд она задышала чаще, но потом, успокоившись, сказала:

— Я подготовила список, чем бы мы могли с тобой заняться: оригами, йога, лепка из глины, можем послушать музыкальные новинки или обучиться шрифту Брайля…

Она пискнула, когда я схватил её за запястья.

— Ты что, меня не слушала?! — закричал, сотрясаясь от злости всем телом. — Какая, на хрен, лепка? Какое, к черту, оригами? Через три недели я либо снова начну видеть. Либо сдохну на операционном столе!

Оба дрожали. Я от злости. Она от страха.

Сам того не осознавая, сдавливал хрупкие девичьи запястья, словно ее боль как –то могла компенсировать мою, или хотя бы заглушить этот ураган в душе, что буквально раздирал грудную клетку.

— Тогда прекрати себя жалеть! Попробуй, наконец, жить, а не просто существовать!

Её крик… Её голос, надломившийся из-за слез на последнем слове, резко отрезвил. Я отпустил её руки, представляя, как теперь на белой коже останутся красные следы от моих пальцев. Идиот.

Прикрыл глаза, почувствовал, что те были влажные, и вовсе не от смоченной салфетки, которой Виктория протирала их от мази.

— Йога, — хрипло произнёс пересохшим горлом.

— Ч-что?

— Начнем с йоги. Во время неё ты будешь в основном молчать и не доставать меня разговорами.

Что ж… Это должно было хоть немного меня отвлечь от мыслей, что до моей операции остался двадцать один день.