Лара; два года назад
- …Меня все равно волнует его успеваемость, Дим, - озадачено кручу в руках коробочку с печеньем, которую не могу открыть уже минут десять, - Господи! Да как это открывается!
Муж бросает на меня взгляд и тихо усмехается.
- Под сидением есть ножик. Достань и просто разрежь. Только умоляю! Не разбрасывай упаковку по салону.
- Когда такое было?! - притворно ахаю, он смеется уже громче.
- Каждый раз, Лар. Ты открываешь коробки, как маленькая белочка. Или наглый енот. По настроению.
Улыбаюсь, а когда он сжимает мою руку, а потом подносит ее к губам и оставляет на ней нежный поцелуй — в груди теплеет.
Вот кто бы что ни говорил, но, как по мне, брак с годами становится только крепче. Помню, когда мы с Димой только поженились, скандалили первые два года просто дико! Притирались…Сейчас нас и не узнать совсем, конечно. Может быть, от былой юности не осталось и следа, зато теперь наши отношения стали глубокими, полными уважения и взаимных, огромных чувств. Как семечко, любовь проросла в наши души и крепко связала нас воедино до конца жизни. Она вылилась в замечательного, веселого, жизнерадостного ребенка — в наше солнышко. В нашего Марка.
Не знаю, как так получилось.
В смысле…у нас с Димой достаточно сложные характеры. Он и я родились в обычных семьях, сами пробивали себе дорогу, и у нас это получилось, конечно. Я — успешный адвокат. Он — владелец сети ресторанов. В прошлом шеф-повар. Помню, когда я его впервые привела его домой, чтобы познакомить с родителями, маме он не понравился. Она считала Диму несерьезным, безответственным и слишком взбалмошным. Возможно, так когда-то и было, но вопреки ее заветам, что он никогда никем не станет с таким подходом к делу, все вышло наоборот. Вообще все! Мы вместе чуть больше шестнадцати лет, пятнадцать из которых женаты. И да, вначале это было очень сложно, но ничего нельзя было уже изменить. Да я и не стремилась особо. Дима был моим соседом, в которого я влюбилась с первого взгляда. Он стал моим первым мужчиной, и я почти сразу забеременела от него, а в восемнадцать родила наше солнце, которое…черт, Марк — это совершенно особенный ребенок! В нем нет злобы от слова «совсем». Даже той, что в той или иной степени присуща всем детям в его возрасте. Нет! Марк добрый, хороший мальчик, и я говорю это не потому, что его мама. Просто так получилось. В нем нет жесткости, порой очень много наивности, из-за которой я, бывает, сильно переживаю…и сейчас тоже переживаю. У Марка с детства стоит СДВГ*, и ему сложно концентрировать внимание и контролировать свои эмоции. Сейчас ему уже шестнадцать, и как заверил нас доктор, он перерастет свой диагноз или приспособится к нему. Порой я вижу, что так и есть, но тревога за его будущее все равно присутствует, особенно когда его учителя выражают обеспокоенность его успеваемостью. Вообще, любую обеспокоенность я воспринимаю слишком близко к сердцу, а Дима относится более лояльно.
Как, например, сейчас.
- Лар, не беспокойся ты так, - говорит он, выключая поворотник, чтобы перестроиться в соседний ряд, - Марк у нас молодец, но ему только шестнадцать. Сейчас гормоны шалят, вот он и ведет себя порой импульсивно, как в детстве.
- Думаешь, это пубертат?
- Уверен.
- А вдруг мы допустили ошибку, когда не стали пичкать его теми успокоительными?
Муж мягко смотрит на меня и слегка мотает головой.
- Ты была бы готова упустить хотя бы одну черту его личности?
Прикусываю губу. Нет, не была. Я не хотела, чтобы он менялся, пусть порой его гиперактивность заставляла меня буквально на стену лезть. Он выматывал меня, как трое детей разом! Наверно, поэтому и стал единственным нашим ребенком. Второго я бы просто не потянула, а когда ситуация стала меняться и его эмоциональный фон становился спокойней, уже мне поставили своего рода диагноз: процент того, что вы сможете сами выносить и родить ребенка, равен почти нулю. Вот так…
Грустно, конечно. Мы с Димой хотели еще одного ребенка, но, как он тогда сказал, «раз так, то будем лелеять Марка в два, а то в три раза сильнее!».
Ну да. Будем. Хотя я не перестаю думать о том, что, может быть, Бог пошлет нам еще один шанс завести малыша. Или, может быть, мы решимся на суррогатную мать? А что? Деньги у нас есть. Моя карьера в топе, Димина тоже. Было бы замечательно…может быть, поднять эту тему после нашей годовщины?
Думаю об этом, а сама лезу под сидение за ножиком.
Я приготовила любимому мужу потрясающий подарок! Сначала у нас запланирован шикарный прием в самом любимом моем ресторане из всей Диминой сети, а потом…только тс-с-с-с…я купила путевку на Мальдивы! В райский уголок, где будем только мы вдвоем. Может быть, после этой поездки нам даже не понадобится никакая «другая женщина», и я все смогу сама.
Даже не так! Я чувствую, что именно эта годовщина многое изменит в нашей жизни, а поездка станет решающей.
Улыбаюсь, как вдруг меня резко кидает вперед, и я испуганно хватаюсь за торпеду. Дима взрывается:
- Куда ты прешь, мудак?!
Кулаком он пару раз бьет по рулю и еще раз смачно матерится, а потом резко переводит взгляд на меня.
- Ты не ударилась? Все нормально?
- Да.
- Козел вонючий! Понапокупают себе спорткары, а потом подрезают всех, кого не лень!
Бросаю взгляд в лобовое стекло и замечаю изящный зад стремительно удаляющейся лавандовой БМВ.
Красивая, конечно. Но, конечно, сволочь.
Закатываю глаза и снова лезу под сидение, но опускаю руку слишком низко и касаюсь пола. Пальцы тут же словно обдает током, и я хмурюсь, нащупав что-то маленькое, что-то причудливой формы, что-то холодное. Что это?
Подцепляю находку и вытаскиваю ее на свет, а потом замираю.
У меня моментально спирает дыхание, застывает сердце, кровь бьет в виски, и будто весь мир сужается до маленькой находки на моей ладони.
До чужой, золотой сережки…
- …И я ему сказал: ты вообще охренел, что ли?!
Лара; два года назад
Я сошла с ума.
С того момента, как я нашла злосчастную сережку, прошла уже неделя, а я не могу выкинуть ее из головы. И казалось бы, да? Это мелочь. Всего лишь маленькая, потерянная безделушка, а она перевернула весь мой мир и лишила покоя.
Все началось с сережки, а потом закрутилось в огромный ком из дерьма. Уже ночью мое сердце пропустило пару ударов, когда я после бурного секса с любимым мужем пошла в туалет и резко остановилась рядом с его курткой. Я хорошо запомнила, что он убрал сережку во внутренний карман, и не знаю, какие черти меня дернули, но в голову пришла шальная идея: а может быть, она и правда моя? Дима давно заснул, но я все равно огляделась и прислушалась на пару мгновений. Только после того, как уловила мерное дыхание, шагнула к вешалке и запустила руку за искомой уликой.
Нет, тогда она не была для меня уликой, хорошо.
Я просто хотела проверить. Сравнить. Дима-то прав был, украшений у меня много, и вдруг это какие-то старые сережки? Которые я не помню?
Знаю, что звучит, как бред. Покажите мне хотя бы одну женщину, которая не помнит свои украшения, окей? Не найдете такой, вот уверена! Ну, или найдете, но я не такая! Я очень обстоятельная и педантичная. У меня все всегда лежит по полочкам, а беспорядок для моего бедного мозга — ад!
Сейчас вокруг меня царил беспорядок. Что-то точно было не на своем месте, как и злосчастной сережки в кармане тоже не было.
И забыть бы об этом? Но это шло вразрез с моей природой.
На следующее утро, когда Дима был в душе, я обсмотрела его брюки и даже залезла в бумажник, но сережки и там не было. Потом я искала ее в его машине, пока он оплачивал бензин.
Ее не было.
Это наталкивало на определенные мысли. Например, как преступник избавляется от следов своего преступления. Но боже! Лара! Какого преступления? Что ты себе придумала?
Я не знала. Точнее, я не хотела даже развивать эту мысль дальше, но по-другому не получалось.
Целую неделю становилось только хуже.
Я стала замечать, как наблюдаю за Димой слишком пристально. Когда он возвращается с утренней пробежки, пока мы чистим зубы, а он ухаживает за собой так активно, словно невеста на выданье! Что происходит?! Почему так?! Он всегда, конечно, любил себя, но сейчас это стало каким-то наваждением. Какого черта?!
Я сходила с ума дальше, медленно скатываясь в паранойю и безумие. Каждое его слово теперь я трактовала иначе, как и каждую брошенную, задумчивую улыбку.
Я стала женщиной, которой, думала, никогда не стану.
Одной из тех, которые виснут на своем супруге и задают странные вопросы: а куда ты пойдешь? А с кем? А можно с тобой?
Дима в какой-то момент не выдержал и спросил с тихим смехом:
- Лар, да что с тобой? Какой-то странный сбор информации, на тебя совсем непохоже.
Главное, он улыбался, но его глаза оставались серьезными и будто чрезмерно внимательными. Дима будто вглядывался в меня и прощупывал, что мне известно. И да, я понимаю, что вполне вероятно, я просто себя накрутила, но ничего с собой сделать не могла.
А потом я впервые ему соврала. По-крупному, и это много значило. Раньше я бы не стала врать, а прямо рассказала о всех своих страхах и переживаниях, но это был не такой раз. Это был тот самый, первый, когда ваш товарняк встает на худую дорожку.
На тонкий лед, который в любой момент может треснуть и развалиться.
- Да я просто…в общем, неважно пока. Это сюрприз.
Клянусь, я будто почувствовала, как пружина в его груди медленно разжалась. И это была почти победа, да? Я смогла сыграть настолько хорошо, что он расслабился. Но почему так горько тогда? Раз я победила?
Ответов на вопросы у меня не было, а вопросов становилось только больше.
В конце концов, я дохожу до полного треша, когда, в очередной раз анализируя тот самый день и ночь с первой уликой, думаю, что Дима специально так старался в постели, чтобы меня отвлечь. Мысль ужасна и отвратительна в своем естестве, но она становится мощнейшим толчком в спину.
Дима снова был в душе, и я слышала, как он тихо напевал себе под нос какую-то модную песню.
МА-ЛО-ЛЕТ-СКУЮ!
Вы понимаете?! Это тебе не Ласковый май, Пугачева или Газманов! Это что-то из молодежного. Хрень, одним словом. Наш Марк такое слушает, но откуда эту песню знает Дима? Ведь он точно услышал ее не от сына! Марк никогда не включает свою музыку в машине, он стесняется. Думает, что раз мы родители, то матерных слов не слышали и все такое. А это значит, что он мог услышать ее только от…
Нет, не смогу произнести это вслух...Нет-нет и еще раз нет!
Хотя я физически ощущаю, что за моей спиной что-то происходит. Понимаете? С другой стороны, я пытаюсь одергивать себя и настырно твердить: Лара, ты перебарщиваешь и дуришь. Дима никогда так с тобой не поступит! Вы столько лет вместе, столько всего вместе прошли! Он не такой! Не! Такой!
Но я ее чувствую, что вру самой себе... и/или схожу с ума.
Поэтому становлюсь еще на шаг ближе к женщине, которой никогда не стала бы по доброй воле. К той, что теперь еще и просматривает телефон мужа…
А он жжет пальцы. Я поднимаю глаза на дверь в ванную комнату и прислушиваюсь: Дима продолжает петь, а я продолжаю глубже заходить в паранойю. И ведь уже по горло! Остановись! Но это выше моих сил…
Отхожу чуть ближе к кровати, потом подношу телефон поближе к лицу, нажимаю на кнопочку сбоку и бам!
«Введите пароль»
Ступор. Я ловлю ступор и глупо моргаю. Пароль? с каких пор у него стоит пароль? Отродясь не было.
Ввожу дату нашей свадьбы — не подходит.
Тогда пробую дату рождения Марка — снова мимо.
У меня осталась одна попытка, и это напрягает. Я снова бросаю взгляд на ванную комнату, в которой внезапно выключается вода.
Черт возьми!
Он будто почувствовал, что я залезла в его телефон, и поспешил спасать свои секреты!
Лара; два года назад
Мне всегда нравились две вещи: закон и порядок. Да, возможно, это выглядит не так весело и задорно, но я с детства была очень чистоплотным и аккуратным ребенком, а еще обожала слушать папины байки о его работе. Он у меня много лет отпахал следователем по особо важным делам, и, конечно, я многое слышала и видела. Например, с семи лет я умею стрелять, а однажды, когда мне было десять, к нам в дом пришел «плохой дядя».
Это было страшно. Для мамы. Я же восприняла все, что тогда случилось, включая группу быстрого реагирования с автоматами, как веселое приключение. Будто я оказалась в одной из его историй, которые он мне рассказывал, когда я подолгу зависала в его кабинете. Там не было жести, конечно, но именно папа научил меня, что незнакомцы — это всегда потенциальная угроза. Он избегал подробностей, но аккуратно рассказывал мне, чем может закончиться чрезмерное доверие к людям, которых ты не знаешь.
Жаль, что он не научил меня, чем может закончиться абсолютное доверие к людям, которых ты знаешь…
Для нас семья всегда была чем-то особенным. Меня воспитывали в любви, и пусть маме иногда бывало очень сложно из-за специфики папиной работы, но они всегда были, как попугаи-неразлучники. Мама могла рассказать отцу абсолютно все, что было у нее на душе. А он обычно хмурый и скупой на разговоры, светился только рядом с ней. Наши друзья Титовы очень похожи на моих родителей, если честно. Ян у Полины тоже вечно молчаливый, спокойный, как в танке, но когда он смотрит на свою жену — там все меняется.
Я думала, что и у нас все меняется. По крайней мере, я видела в глазах Димы счастье, которое длилось вот уже почти пятнадцать лет, а теперь что же?…
Я всегда любила закон и порядок. С самого детства знала, что буду работать в сфере если не в папиной, то хотя бы близко. Он был против, чтобы я шла в органы. В шестнадцать мы сильно поругались, вплоть до того, что я собиралась сбежать из дома и поступить в МВД без его ведома. Мама отговорила. Она объяснила, что папа сильно боится за меня и не хочет, чтобы я тоже страдала, ведь…работа у него, мягко говоря, сложная. И если раньше он старался не рассказывать мне, то теперь мама всем поделилась и напомнила о той ситуации с «плохим дядей». Забавно, как мы видим произошедшее по-разному, да? Ведь нас с мамой чуть не убили…и забавно, что даже это меня в тот момент не остановило. Я не восприняла ее слова серьезно, даже фразу:
«Вот когда у тебя будут свои дети…»
У меня не было своих детей, но было много амбиций и желания тоже быть своего рода супергероем. Я знала, что справлюсь, и была уверена, что меня ничто не сможет остановить. Конечно, я не сбежала из дома в тот год, но лишь из-за того, что понимала: до поступления еще два года, и что я буду делать? Логичным выходом стало "затихариться". А потом все перевернулось с ног на голову...
Так распорядилась судьба, что разговор с мамой был своего рода вещим. Через год, когда я заканчивала десятый класс, в наш дом заехали новые соседи. Я познакомилась с Димой, в которого влюбилась с первого взгляда, а к концу школы перед самыми экзаменами узнала, что беременна.
И вот тогда меня накрыло.
Абсолютно все! Как только я поняла, что внутри меня растет маленькая жизнь, словно тумблер в голове перещелкнуло, и я представила, что «плохой дядя» придет в мой дом, к моему мужу и моему ребенку, а я буду на месте папы почти в беспомощном положении. Ведь это фарт, по большому счету, что мы с мамой отделались всего лишь испугом и парой ссадин. Все могло закончиться очень плохо, а он ничего не мог с этим сделать.
Поэтому о карьере в правоохранительных органах не было больше смысла даже заикаться, и я решила пойти на юрфак. Адвокат — это тоже дело опасное своего рода, и все-таки больше похожее на компромисс. Мне удалось совместить приятное с полезным, но я очень долго не могла определиться с вектором. Адвокат тоже может быть разным: работать в гражданском направлении, по уголовным делам, корпоративный, налоговый…Ладно, последним я быть никогда не хотела — это скука смертная! Я долго перебирала, пока не остановилась на еще одном компромиссе: корпоративный адвокат, который занимается делами большого бизнеса, и у меня неплохо получается! Но…какое-то время я все равно засунула жало в уголовку.
Не знаю…может быть, это у меня в ДНК, а может быть, так как я до ужаса педантична, похоже больше на незакрытый гештальт. Так что, да. Какое-то время я работала в этой сфере, точнее, проходила практику. А еще точнее, папа пристроил меня к одному своему старому другу на пробу. Мол, посмотри, поварись, послушай, а потом принимай решение.
Решение, конечно, было очевидным. Старый друг отца здорово напугал меня своими историями, и я приняла решение, что все-таки эта тема не для меня. Подумать, что с Марком может что-то произойти? Нет, ни за что! И все-таки я хорошо помню некоторые вещи, которые вынесла из той недолгой «пробы пера», так сказать.
А именно навыки, которые я приобрела с той странной «практики», использую сейчас.
Ни в какую командировку я не собираюсь уезжать. Сказать и сделать — разные вещи, но я рада, что у меня получилось так чисто схалтурить, потому что Дима даже не подумал, что это может быть неправдой. Он ласково поцеловал меня, а потом посадил в машину и отправил по долгу службы с чистым сердцем. И, как мне показалось, с большим облегчением.
Чтобы не налажать в деталях, я действительно доехала до Владимира, оставила там свою машину, на которой стоит маячок от страховой. И да, я об этом знаю, хотя уверена, что мой благоверный думает, что нет. Не виню его, женщины редко интересуются такими вещами.
Потом я заселилась в номер, где оставила свои вещи и свой телефон, который Дима тоже мог отслеживать через приложение. Забавно, кстати, следующее. В ту неделю, пока я сходила с ума, я решила заглянуть в это приложение, чего не делаю почти никогда, и вот вам еще одна новость: его геолокация была отключена, а когда он написал мне, что едет домой, снова включена.
Лара; два года назад
По ступенькам я буквально сбегаю, но так как увиденное снова накрывает с головой, проскальзываю и падаю, больно ударяясь копчиком. Грохот, полагаю, стоит что надо, раз через мгновение ко мне подскакивает один из поваров и пытается помочь встать.
Но я не могу. Не могу! Ощущать ничьи руки. Они для меня все здесь предатели, хотя рационально никто мне ничего и не должен. Только один человек, но даже он, как оказалась, через клятвы переступает легко и просто. Поэтому…
- Блядь, не трогай меня! - ору, и молодой мальчишка резко отшатывается.
В этот момент из кабинета вываливается Дима. Я моментально оборачиваюсь и добавляю пару ужасных образов в копилку: мой любимый супруг с голым торсом и расстегнутыми брюками, откуда выглядывает трусы, которые Я ЕМУ КУПИЛА!
Унизительно и грязно.
Боль окатывает новой волной, и я резко встаю и сваливаю.
А хочется не просто свалить, а исчезнуть.
- Лара! Стой!
Слышу, что он бежит по лестнице, и уже представляю, как Дима нагоняет, потом касается меня своими руками. Грязными руками. Чужими. Руками предателя...
К горлу подступает тошнота. В голове шпарит ярость.
Я за мгновение наполняюсь ей под завязку, поэтому хватаюсь за ручку огромной кастрюли и дергаю на себя.
БАХ! БАХ! БАХ!
За моей спиной раздаются целые взрывы из выброшенной посуды, и хорошо. Этот звук заглушит всю ту тонну, которая сейчас бьется внутри меня.
Но Диму это не останавливает. Он же у нас спортивный теперь, помните? Лихо перепрыгивает через гору и снова надвигается на меня. Вариантов сбежать — нет. Если он меня коснется — смерть. Потому что помню, как его руки лежали на ее талии, как сжимали ее, чтобы удобней было насаживать.
Я-то знаю.
Он сжимал этими руками меня почти шестнадцать лет и на…нет, я не смогу этого произнести. По всему нутру идет очередная волна отвращения прямо до тошноты. Пока в груди у меня снова все трещит по швам, словно у куклы тряпичной, которую раздирают злые, голодные псы. Они безжалостно тянут ее, дергают головами, скалятся и рычат. А кукла молчаливо терпит, сносит, но…черта с два я буду этой куклой!
Почти чувствую, как Дима касается моей руки, и у меня опускается забрало. В голове нет разума сейчас, там один огонь и дикая-дикая путаница. Мысли наперебой. Крики. Разговоры. Шепот. Все, что происходило со мной за ближайшее…сколько? Я не могу точно ответить, но будто всю жизнь! Я вдруг сомневаюсь во всем, и словно всю нашу с ним жизнь все люди, которые нас окружали, знали, что это за человек.
Наверно, это не так, но я говорю — во мне сейчас разума ноль. Это состояние похоже то ли на карусель, то ли на паническую атаку, то ли на приступ сучьего бешенства, то ли на все сразу. Но меня раздирает изнутри — это факт, и я абсолютно лишаюсь контроля.
Метнув взгляд на длинный, серебристый стол, я хватаю оловянный сотейник, а потом молниеносно разворачиваюсь и со всей силы прикладываюсь ему прямо по башке.
Дима падает на пол.
Следом валится кастрюлька и глухо стучит о кафельный пол.
На кухне воцаряется тишина.
Клянусь, в этой могиле слышно лишь одно — мое хлесткое, частое дыхание. Пусть это физически и невозможно, но это так.
Дыхание и стук разбитого вдребезги сердца.
В этот момент я понимаю, почему женщины убивают. Мне кажется, что…черт, как бы страшно это ни звучало, но я могла бы убить его сейчас. И это кажется так просто…да, так просто…
Такие мысли меня ужаснут многим позже, но сейчас я ничего не чувствую, кроме боли. Адреналин бьет из всех щелей, а меня трясет так, что зубы стучат.
Дима медленно прикладывает руку ко лбу. На его пальцах остается алая, густая кровь, а когда он поднимает ошарашенные глаза, я не своим голосом хриплю:
- Никогда больше. Никогда не смей меня трогать!…
Больше я неспособна ни на что. Разворачиваюсь к выходу, а потом перехожу на бег, потому что слышу испуганный крик этой малолетней шалавы:
- О господи! Димочка…
«Димочка»…о господи! Дай мне сил не вернуться и убить этих тварей…
Дима
- Шеф, вот лед.
Один из поваров приносит мне обмотанный в белое полотенце пакет со льдом, который я прикладываю ко лбу, а потом поджимает губы и уходит.
Я смотрю в одну точку.
На стол, где трахал свою помощницу. И даже не помню, как мне было классно. Не помню, как все началось. Не помню, почему это началось.
И нет, не из-за удара. Лара приложила хорошо, но недостаточно, чтобы мне отшибло память. Хотя, думаю, она бы этого хотела…да и я сам тоже этого хотел бы.
Я никогда не видел, чтобы она смотрела на кого-то так, как она смотрела на меня сегодня. Это была даже не боль. Точнее, она, но не только. Безумный коктейль из горького разочарования, боли, отвращения, ненависти, ярости…все это так некстати обрушилось на меня, и я потерял дар речи.
Я этого не ожидал.
А, блядь, должен был! Когда ты крутишь роман на стороне — первое, негласное правило: всегда, сука, будь начеку! Я это еще с юности помню, но почему-то в браке взял и забыл. Наверно, лишился квалификации?
Горько усмехаюсь.
Какого черта это было…какого хуя она здесь?!
Тянусь к сигарете, потом перехватываю ее губами и вытягиваю из пачки. Лед летит на стол, к которому сейчас почему-то страшно прикасаться. Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю в потолок в надежде забыть этот взгляд, но он, сука, как крючок. Зацепился за сердце и давит-давит-давит. Пытаюсь вытравить его горьким дымом — не помогает.
Беру телефон.
«Любимая жена»
Касаюсь ее имени, а потом прикладываю трубку к уху, но идут одни гудки и никакой Лары. Она не берет. Нет, я не ожидаю, конечно, что возьмет. Не возьмет, и от этого мне еще страшнее…
- Блядь!
Отбрасываю трубку в сторону и резко встаю, обхожу полукруг и затягиваюсь так, что башка начинает кружиться.
Лара; два года назад
Я залетаю в дом и чуть не падаю прямо на бежевую плитку лицом вниз. Спотыкаюсь о его дебильные кеды, которые Дима физически не умеет ставить на полку, будто это сложно!
Верность тоже хранить несложно, разве нет?...
Внутренний голос дает мощнейшую затрещину, и у меня изнутри идет болевой, сильнейший откат, от которого я не могу ни вздохнуть, ни двинуться. Замираю, жду, пока отпустит, а разумом понимаю, что ждать долго, права физически не имею! Дима припрется сюда. Все они всегда приходят и говорят-говорят-говорят, а я просто не выдержу, если услышу его голос!
Мне кажется, что тогда точно его убью.
Клянусь, я всего в шаге от серьезного членовредительства, и это самый привлекательный шаг на свете, но я не позволю! Ни за что! Опуститься до такого! Испортить себе всю жизнь! А главное — испортить жизнь Марку. Поэтому давай-ка ты, дорогая, бери-ка себя в руки. Хватит ныть! Сука, хватит ныть! Будет еще время, а сейчас тебе нужно превратить дом в неприступную крепость!
Резко распахиваю глаза, с остервенением утираю слезы, а потом пулей несусь в сторону заднего выхода, который захлопываю так громко и сильно, что стекла дрожат. Потом бегу обратно в прихожую, закрываю дверь и проворачиваю замок.
- Мам? - раздается тихий, взволнованный голос Марка, - Ты…а ты чего здесь?
Я не хочу на него поворачиваться. Я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Я не хочу его волновать. А еще, что самое, наверно, главное…я не хочу делать ему больно. Поступок Димы не просто уничтожил меня, он уничтожит Марка, если я позволю, а я не позволю! Сука! Никому! Угрожать моему ребенку, даже его блядскому папаше!
- Командировка закончилась неожиданно, - отвечаю также тихо и хрипло, - Ты иди к себе, хорошо? Посиди пока наверху, пожалуйста.
- Зачем?
Жмурюсь.
Просто уходи, я тебя умоляю. Я еле сдерживаюсь…еле сдерживаюсь, чтобы не начать выть, а ты не должен этого видеть.
Марк…у него нежная душа. И только один Бог знает, как я боюсь его ранить…Разборки родителей не должны касаться их детей — это золотое правило. Мои родители никогда не ссорились при мне, и если когда-то я думала, что они просто так сильно друг друга любят, только обретя свою семью, поняла. Так просто поступают нормальные люди, которые не хотят травмировать ребенка. Трения неизбежны, но отношения нужно выяснять тогда, когда ваш малыш этого не слышит. И как можно дольше…сука, как можно дольше! Старайся сохранить его детство. Это важно. Нужно как можно дольше позволить твоему ребенку быть ребенком, потому что взрослая жизнь — полна дерьма. Проблемы на работе, начальник козел, подчиненные охренели, и, вот как у меня, муж трахнул свою малолетку-помощницу.
Он не должен знать…
И это вдвойне больнее, потому что я понимаю, что защитить его не смогу. Марк узнает. Он все равно узнает, что произошло…потому что дальше развод. Другого пути нет, и я даже не собираюсь рассматривать «возможности». Их, твою мать, нет! Не бывает! Не верю! Нет, я не верю, что можно склеить отношения после измены. После предательства…
Я никогда не прощу.
Как он делал из меня дуру, как дарил ей то, что по праву и закону принадлежать должно только мне! Пока я ждала его дома, готовила для него, стирала и убирала, воспитывала его ребенка…
Господи, как обидно…
Меня наполняют чувства до краев, и только таким же горемыкам понятно, что это такое.
Только женщина в моей ситуации поймет, что значит дарить себя мужчине и вашей семье, а в ответ получить отвратительный плевок в самую душу. Он просто растоптал все, что было у нас важного. Просто. Растоптал. О его мотивах я даже думать не собираюсь! Мне плевать на все, но я знаю, что они будут вскрыты, как гнойные раны, и мне нужно время, чтобы к этому подготовиться…
Мне нужно…мне нужно время…
- Мам?
- Марк, пожалуйста. Иди наверх, потом поговорим, - шепчу, чтобы он не слышал, как ломается мой голос.
Но сын не уходит. Он делает маленький шажок в мою сторону и тихо говорит.
- Мамуль, ты плачешь?
Маска трещит по швам. Руки, в которые я с таким трудом пыталась собрать все свои эмоции и взять вверх над разбитой душой, становятся ватными и отпускают поводья.
Все валится к моим ногам.
На меня накатывают картинки. Я снова вижу, как он ее трахал. Даже не отвлекся! Он был так сосредоточен на своей мерзости, что не заметил, как за ним наблюдают…он был…он был так красив в этот момент и так ужасен одновременно. Он был собой и одновременно чужим, незнакомым мне человеком. Он был мне мужем и нет одновременно.
Горло сдавливает спазм, и я хватаюсь за него, чтобы стало проще дышать, но это невозможно. Мне кажется, это никогда не будет больше возможно — дышать. Так просто…дышать…а я не смогу больше никогда дышать! Ясно?! Не смогу! Потому что мне все нутро разрезало на две половины: на «до» и «после». Мне хочется в «до», а это невозможно…
Нет, невозможно…
Я никогда не смогу простить и принять его. Я никогда не смогу даже взглянуть! И не видеть эту блядь с раздвинутыми ногами и странными, колышущимися сиськами.
Занавес.
- Собери свои вещи, хорошо? - шепчу снова, - Ты сегодня переночуешь у Титовых.
- Но…
- Марк, я тебя умоляю… - сжимаю кулак на двери, держась на простом упрямстве и собственных принципах, - Не задавай мне никаких вопросов, ладно? Просто…просто, пожалуйста, сделай, как я тебя прошу. На пару дней ты останешься у Титовых. Они не будут против.
Я чувствую, что сын смотрит на меня и никуда не уходит, потому что не хочет. Он ощущает, что что-то сильно не так, и боится оставлять меня одну, но так нужно…и он это понимает. У нас с Марком сильная связь. Он всегда меня чувствует и понимает, поэтому через мгновение соглашается.
- Хорошо…
Я слышу его тихие шаги по лестнице, а когда уже не слышу, тут же отрываюсь от двери и бегу в ванную, где быстро врубаю воду и не сдерживаю рыданий.