После развода. Самая красивая женщина

«Влюбился»

Глеб

Я — мудак.

Хорошее начало, согласитесь. Но это правда. Мне бы хотелось, чтобы ситуация складывалась иначе, только у нас редко получается так, как хочется.

Я — мудак. Я — скотина. Я — неверный муж.

Шумно выдыхаю, откинувшись на подголовник своего Мерседеса, а сам смотрю на дом. Это мой дом. На четырнадцатом этаже находится моя квартира. А внутри меня ждет моя жена.

Пока мои мысли совсем в другом месте.

Они в другой высотке. В другой квартире на тридцатом этаже. И они с другой женщиной, от которой меня ведет, как подростка в пубертат.

Я увидел ее случайно. Точнее, увидеть ее случайно — это, конечно, не совсем реальное положение дел. Стефанию называют самой красивой женщиной Москвы. Ее лицо украшает половину билбордов, а ее тело дефилирует почти по всем показам модной одежды.

Ее тело…

Прикрываю глаза и шумно сглатываю напряжение, которое снова возникает во мне, как только перед глазами возникают образы, как это тело может выгибаться. Ее тонкая талия, ровные линии пресса. Как красиво она двигалась на мне всего час назад. Как ее волосы рассыпались по плечам. Как от нее пахло.

Черт!

Потираю лицо сухими ладонями.

Я никогда не хотел быть таким мужчиной. Предателем, мудаком, но ничего не могу с собой сделать. С тех пор как я увидел ее, как только заговорил — пропал.

С этим невозможно бороться.

Это притяжение сильнее меня. Сильнее всего на свете! Любых моральных принципов, и уж точно сильнее моих чувств к Ане.

А раньше они были другими…

Я помню, как впервые увидел свою жену. Она была восемнадцатилетней писюшкой, которая смеялась так громко и звонко, что я не мог оторвать от нее глаз. Сейчас этого уже, конечно, нет… ей давно не восемнадцать. Двадцать пять. И мне давно не двадцать три. Мне тридцать, ведь прошло уже долгих семь лет, за которые, видимо, изменилось слишком многое. Может быть, и правду говорят, что любовь живет три года? Я ведь раньше ни за что не посмотрел бы на сторону. А может, все гораздо прозаичней? Так просто бывает. Никто не застрахован однажды встретить человека, от которого тебя будет коротить, как меня от Стефании.

И это было неизбежно.

Мы бы все равно встретились так или иначе. Она стала частым гостем на различных мероприятиях, куда я хожу по работе. Нет, мы бы точно встретились, и в этом никто не виноват. Просто к ней я отношусь, как к королеве, а Аня…она для меня друг. Мой лучший друг, близкий человек, но уже не любимая женщина, которую я хочу каждую секунду. Так бывает же, да? Никто не застрахован. И я не застрахован. И с нами так случилось.

Мне жаль.

Мне очень жаль, что все произошло именно так. Я этого не хотел, но назад пути нет. Пора признать факты и порвать этот гордиев узел. Я уже три месяца пытаюсь его порвать, но не могу открыть рта, когда смотрю Ане в глаза.

Она — мой лучший друг. Она — мой близкий человек. Она была рядом со мной, когда у меня ничего не было. Она помогла мне подняться. Ее отец дал мне денег на развитие моего бизнеса. Небольшая печатная точка, которая за семь лет разрослась и стала крупным издательством.

Тем мое предательство гаже, полагаю? Да, тем оно гаже. Может выглядит так, будто я использовал свою жену? Нет, это не так. Когда-то я ее очень сильно любил. Просто больше не люблю. Так же бывает…?

Да, Глеб, так бывает. И тебе пора прекратить водить ее за нос. Врать, что ты задерживаешься допоздна на работе, а на самом деле ехать в ресторан со Стефанией. Или в кино. Или к ней домой, где ты занимаешься с ней любовью, пока твоя жена думает, что ты ведешь переговоры.

Я — мудак. Гадкий человек. Отвратительный. И мне очень стыдно, но я по-другому не мог. Побороть свое влечение оказалось…невозможно.

Пора. Еще пару мгновений я даю себе, чтобы взять себя в руки и построить в голове хотя бы первую фразу из непростого разговора, который мне предстоит.

Потом выхожу из машины и нажимаю на ключ, чтобы ее закрыть.

Снова поднимаю глаза. В нашей квартире горит свет. Наверно, она еще не спит. Наверно, работает. А может быть, просто ждет меня? От этих мыслей больно и горько, и я себя ненавижу еще больше.

Прости меня, Аня. Надеюсь, ты сможешь простить меня, после того, что я скажу тебе сегодня…

Аня

С самого утра меня было дурное предчувствие, что этот день станет каким-то особенно гадким. Даже, я бы сказала, с ночи, когда я вставала, чтобы попить воды и проверить свой телефон. Точнее, мужа. Он снова задерживался на работе допоздна.

Это происходит уже какое-то время. Если честно, очень продолжительное, чтобы я не находила себе места последние несколько месяцев, но в плохое верить не хочется. Да тупо страшно верить, что, может быть, за твоей спиной происходит что-то по-настоящему важное, а ты, как страус в песок, голову спрятала и радуешься.

Ну, справедливости ради, радуюсь я не на самом деле.

Это притворство. Я изо всех сил притворяюсь, что не замечаю очевидных перемен, потому что в страшное все еще страшно верить.

Даже если страшное уже стоит слоном в твоей спальни, когда муж ссылается на усталость в ответ на попытку стать ему ближе, отворачивается. Это особенно сильно бьет...то, как он отворачивается каждый раз, когда я тянусь за лаской.

Еще одна истина: женщина всегда чувствуют, когда ее обманывают. И я чувствую. Думаю, я даже с точностью до миллисекунд могу назвать время, когда это началось.

Но мне об этом снова страшно думать. Я не хочу.

Отгоняю все это подальше, обнимаю себя покрепче и поднимаю глаза на супруга. Он только что переступил порог нашего дома, после очередной, уже ставшей нормой, задержки на работе.

Только это не работа.

Мое женское сердце чувствует, что это что-то другое. У него такой виноватый вид…господи, какой же у него виноватый вид…

Глеб медленно снимает свое пальто, потом ботинки, запускает пальцы в длинные волосы и отводит их назад.

«Мне жаль»

Аня

- Нам нужно поговорить, - Глеб повторяет тверже, а я понимаю, что выхода-то у меня нет.

Я припёрта к стенке. Сердце в груди тарабанит, пальчики подрагивают, нутро все в узел! Страх…он обливает меня нескончаемым, ледяным душем, но бежать некуда.

Не знаю, как удается повернуться к нему лицом. Не знаю, как удается устоять под пристальным взглядом, наполненным до краев...чувством вины.

Эта вина уже говорит мне о том, что случилось.

Она уже мне все сказала, как бы я ни зажимала свои уши. Даже кричать бесполезно. Я вижу этот взгляд и все уже знаю.

Я знаю, что ты сейчас скажешь…

Как в замедленной съемке смотрю, как он медленно открывает рот. Сердце резко тормозит прямо в ребра. Дыхание спирает, а кислород застревает в глотке огромной такой таблеткой, которую я не могу проглотить.

Но это еще полбеды.

У меня с душой происходит такое, что до какого-то дыхания и сердца? Пф, какие пустяки, когда тебя перемалывает на мясорубке, да?

Это фарш.

Внутри меня фарш.

Там, в груди, где раньше было спокойно и тепло — расчлененка.

Пожалуйста, не произноси этих слов…давай…давай, мы просто притворимся, что ничего не было? Пусть я знаю, что было, но сейчас мне проще трусливо прикинуться ветошью. Такой, знаете? Тупой женой-кукушкой, которая не замечает, как муж, прикрываясь работой, медленно, но верно…теряет ко мне интерес.

Мда…

Какой позор! Какой срам! Чем я думаю? Где моя женская гордость? Я не знаю. Честно. Потому что я знала слишком давно, а все равно отчаянно старалась его удержать. Покупала новое белье. Платья. Делала укладку другую. Цвет волос пока не успела изменить, но хотела! Хотя для меня это…ну, как бы серьезно. У меня волосы, как у мамы были в юности, и я хотела бы быть на нее похожей. Она пережила смерть моего отца, а потом быстро собралась в кучу и вернулась на работу. Она -- сильная женщина. И я хотела бы быть, как она. Не гнаться за тем, кто от тебя убегает, но…

Но…

Увы, все сложилось иначе.

Я гналась, хотя знала. Я знала, что за моей спиной, в темноте…там происходит что-то непоправимое.

Меня предают.

Я это просто знала. Каждый раз, когда он приходил домой и отворачивался от меня…я не чувствовала запаха духов, но я чувствовала ее присутствие.

Другой женщины.

- Ань, у меня появилась другая женщина, - Глеб говорит тихо, а для меня звучит, как мощная, пожарная сирена.

Притом вставленная прямо мне в башку.

ВУ-У-У-У! ВУ-У-У-У-У…!!!

Жмурюсь.

Сильнее.

Обхватываю себя руками.

Сильнее.

Мне нечем дышать. Меня расщепляет на атомы. Я аннигилирую…

Так забавно. Я знала, что этот день станет очень гадким, но не думала, что настолько. И я знала, что у него кто-то появился, но…все равно не была готова услышать, как он произнесет эти слова вслух.

Вот так рушатся жизни.

Точнее, моя жизнь, очевидно. Не его.

Он выглядит виноватым, но ему не жаль. Ему не жаль, что она у него появилась. Он счастлив…

- Ты же несерьезно, Глеб, - дура.

Я — дура.

Я хочу, чтобы это была шутка, пусть и знаю, что это не так. Но я хочу! Я мечтаю, чтобы в нем сейчас проснулся так-себе-комик из Кривого зеркала. Какой-нибудь самый дебильный. Ну, знаете? Один из тех, кому актеры из зала рукоплещут громче остальных.

Господи, ну, пожалуйста!

Только здесь господа нет. Только я и мой муж, который медленно мотает головой.

- Это не шутка. Мне очень жаль, Ань…но…

- Но?

- Я пытался это остановить. Я пытался бороться……я пытался, Ань. Я правда пытался, но ничего не получается. Я не могу больше врать…

- Врать о чем? - переспрашиваю еле слышно, хотя уже знаю ответ на этот вопрос.

Глеб долго молчит. Он смотрит в одну точку, будто ему страшно произнести то, что он хочет сказать, судя по всему, уже давно. А я…я не знаю, как объяснить это состояние. Оно просто похоже на разрушение, за которым приходит абсолютная пустота.

Наконец, он медленно поднимает глаза и ставит эту точку, которая навсегда разделит мою жизнь на «до» и «после».

- Я пытался выкинуть ее из головы, но это выше моих сил. Влюбился, как мальчишка. Прости меня.

Влюбился…

Наверно, обычный секс я бы смогла пережить, но…чувства? Влюбился? Влюбился, сука! Он влюбился!

Громко, некрасиво всхлипываю и ловлю за хвост другое состояние. Фурии такой, знаете? Бешеной. Она вот-вот кинется на своего мужа, который посмел…влюбиться!

Это неправда!

Припадочная…

Я будто посреди бушующего океана в тоненькой лодочке, и меня бросает из крайности в крайность. Слезы текут по лицу. Сейчас мне плевать, что это некрасиво. Я задыхаюсь, меня трясет, я не могу думать!

Колотит…как же меня колотит…

Вонзаю ногти в ладони, но…сука, ничего не помогает! Мне так больно внутри, что я не чувствую ничего из того, что происходит снаружи. Хоть пытай! Мда…сейчас, хах! Сейчас я могла бы стать отличным шпионом, которого никто не заставит выдать ни одной тайны.

Потому что мне плевать.

Я не почувствую боли, пока изнутри меня снова перемалывает. Что-то заходит в душу с битой, разбивает ей каждую дорогую частичку. И я ничего больше не чувствую, кроме дикой-дикой боли…

Влюбился…

Влюбился…

- Ань, тебе нужно присесть, - не замечаю, как Глеб оказывается рядом.

На его физиономии снова ненавистная вина и лицемерная забота! Ублюдок! Да как ты смеешь! Как ты…смеешь!

Рычу, как раненный зверь, а сама бью по рукам, которые вмиг стали грязными для меня. Моментально просто! Моментально!

- НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

Глеб останавливается рядом, хмурит брови. Кажется, он старается найти во мне хотя бы грамм разума, но…куда там?

Ты был моим первым мужчиной.

Я все для тебя.

Я всю душу тебе.

Я все сердце тебе.

Я все силы тебе.

Я свое время тебе.

Все одному тебе…

«Когда холодного разума нет, а горячее сердце стучит слишком быстро»

Аня

После того как закрывается входная дверь, я падаю на самое дно самой настоящей, самой бурной истерики, какие только обваливались на мою голову.

Помню, в детстве папа возил меня в деревню к своим родителям, а у них под боком текла речка с очень бурным течением. Красивая, но опасная. Она шумела так, что ее эхо разносилось по лесу за КИЛОМЕТРЫ от, собственно, источника шума. ЗА КИЛОМЕТРЫ!

Я помню ее пороги. Помню, как вода с грохотом падала в низины, а потом снова поднималась. Как она бурлила, крутилась и пенялась. И я помню миг, когда увидела ее впервые и поняла, что никогда в жизни туда не полезу. Ни. За. Что. Ее воды были непредсказуемы, а течение настолько сильным, что прямо передо мной с достаточной большой скоростью проплыло дерево, которое то и дело билось о большие, гладкие камни угольно-черного цвета.

Папа тогда посмотрел на меня с улыбкой, заметив искренний ужас на моей моське, и тихо хохотнул, слегка поддев кончик носа пальцем.

- Успокойся, принцесса. Мы туда и не полезем.

- Зачем тогда пришли?

- Хочу тебе кое-что показать.

И он показал. Папа отвел меня чуть дальше по берегу и ближе к огромным ивам, склонившимся к воде всей своей пышной кроной, а там…я впервые увидела что-то невероятно прекрасное и подумала: вот это жизнь, конечно, странная. Потому что я впервые поняла, насколько она может быть многогранной. Соседствуя с чистым безумием и смертью, передо мной на земле лежало небольшое, любовно свитое гнездо и пять белых яичек внутри.

Папа тогда прошептал:

- Сюда люди почти не ходят. Речка действительно опасная и очень многих утянула на дно.

- А птички не боятся…

- Да, дочка, не боятся. Птичек она защищает. Вот такой вот баланс.

Звучит очень красиво, конечно, но я совершенно не понимаю, почему сейчас, лежа на полу своей ванны и задыхаясь от боли, мне вдруг вспоминалась эта история.

Наверно, потому, что я нарушила свое собственное правило, да? И не заметила, как вошла в речку по горло, а теперь она меня затянула и бьет о те самые угольно-черные камни? Только где тогда здесь во всем баланс? Хороший вопрос.

Я не вижу просвета.

Сжимаю себя руками, стараюсь не развалиться на части, а больно так, что, похоже, я опоздала и уже развалилась. Меня продолжает колотить от камня к камню, только в моей реальности это слова.

Его слова.

Его взгляд, полный вины. Его жалость. Его правда.

«Влюбился…»

И все тут. Влюбился.

А что мне с этим делать? Особенно после того, как ты обещал, что никогда со мной так не поступишь? Наверно, именно тогда я и сделала свой первый шаг по направлению к чудовищной стихии, просто этого не поняла и не знала. Я вышла замуж, когда мне было почти девятнадцать и понятия не имела, что в жизни бывает так. Муж однажды придет и скажет тебе: «прости меня», хотя за этим извинением не будет и толики раскаяния.

Хотя важно ли это? Искреннее ли его раскаяние? Едва ли. Мне все равно непонятно, что с этим делать.

А, кстати, что?

Да и верю ли я в эту внезапную любовь? Откуда она взялась? Глеб изменился не так давно, чтобы говорить о глубоких чувствах! Глупости какие…! Значит, это обычная…похоть, так? Просто вожделение, а с этим работать можно.

Господи, что я несу…

Нет, ну а как? Да, Аня, так бывает. Мужчины… с ними так случается, к сожалению. Тем более, устоять перед этой моделькой сложно, ты сама восхищалась ее красотой, поэтому подбери сопли. Встала и пошла!

Я и иду. Сначала принимаю контрастный душ, потом сушу волосы, а потом звоню своей университетской подруге. Она у меня работает в модном журнале, один из ведущих редакторов, который знает всю эту кухню «от» и «до», поэтому знает все о Стефании.

Кто она. Что. И где находится сегодня.

Бросаю взгляд на отражение в зеркале. Конечно, выгляжу так себе, но сильнее меня пугает то, что я вижу в глубине своих глаз.

Он изменил тебе, что с этим собираешься делать, Аня?…

Но ответа на вопрос у меня нет, и я не хочу с этим разбираться. Не хочу об этом думать. Только не сейчас.

Сначала я должна сделать все, чтобы сохранить наши отношения. Возможно, у него что-то в голове перещелкнуло, и нам может понадобиться семейный психолог, но с этим я буду разбираться потом. Сначала основное: я должна удержать своего мужа, иначе просто сдохну.

Это хорошая цель. Правильная и жизнеутверждающая. Я цепляюсь за нее руками и ногами, чтобы тупо не захлебнуться в накатывающих со всех сторон волнах. Жаль, конечно, папа когда-то давно не предупредил меня о том, что наша жизнь и есть эта самая река, ну ничего. Разберусь сама. В конце концов, в любом шторме нужно найти хотя бы что-то, за что ты можешь уцепиться и не пойти на дно.

Я одеваюсь красиво. Фиолетовую блузку, которую заправляю в юбку. Волосы заплетаю в косу. Нужно соблюсти баланс между попыткой не ударить в грязь лицом и небрежностью образа, потому что я не хочу, чтобы она знала, что макияж я переделывала несколько раз и весь свой гардероб перемерила.

Не хочу.

Пусть видит меня другой. Уверенной в себе, стильной и гордой, а не половой тряпкой, об которую можно вытереть ноги.

Ну, что, готова? На самом деле нет. Я стою в прихожей полностью одетая и смотрю на себя в зеркало. Осталось только сделать шаг вперед, открыть дверь и спуститься, потом сесть в свою машину и поехать на фотосессию, где сейчас находится «самая красивая женщина», а я застыла.

Это неправильно! - настойчиво трубит гордость, - Не делай этого! Ты будешь выглядеть, как идиотка!

Но сердце толкает в другую сторону: я должна сохранить свой брак, а это возможно сделать, только поговорив с ней. Глеб ее не любит. Он не может ее любить, слишком мало времени для таких чувств! Он ее тупо хочет, а она потакает этим свиданиям, и раз он слишком слаб, чтобы их закончить, остается верить в женскую солидарность.

«Мокрый щенок под дождем»

Аня

Слезы мешают видеть, а через пару мгновений и погода тоже. Дождь начинает долбить большими, сильными каплями по лобовому стеклу, где-то вдалеке гремит гроза. Сердце в груди стучит так быстро, что на мгновение мне кажется, что я умру. Вот так нелепо. Вся в грязи, униженная и оскорбленная, и можно сказать, ничтожная совсем.

В голове снова и снова мелькает образ счастливого Глеба, который вышагивает к своей любимой, а она летит ему навстречу. И ничего не мешает им…знаете? Ничего. Меня как будто не существует, а может, меня и не существует в их Вселенной на самом деле.

Я не понимаю.

Это какой-то особо острый газлайтинг, где тебя не просто заставляют думать, что ты — идиот, тебя тупо удаляют со всех карт, будто ты ничего не значишь. Будто ты не человек. Так, неприятное обстоятельство, которое можно просто взять и перешагнуть.

Он это сделал.

Он именно это и сделал! Просто перешагнул через меня и пошел дальше. Сломал и изуродовал мою душу, ведь после такого предательства обратной уже не будешь.

Ты никогда не станешь той собой, которой была всего пару дней назад, когда не знала. Догадываться можно о чем угодно, но сто процентная уверенность и знание, по сравнению с разного рода теориями ничего не значат. Это пыль и пепел, который удобно было списать на типичную, женскую натуру, которая буквально велит нам накручивать себя по мелочам.

А вон оно как. Не по мелочам. Может, такую правду в массы несут мужчины как раз? Чтобы удобней было делать из нас дур.

Но я себя не дурой чувствую, если честно. Щенком. Таким, знаете? Вроде бы и ничего, но меня словно взяли просто за неимением лучшего, «того-самого» варианта. Одним словом, не щенком мечты, но лучше хоть что-то, чем ничего. А теперь, когда появилась звезда, зачем нужны полумеры? Зачем соглашаться на меньшее, если ты можешь получить все?

И это унизительно с одной стороны, с другой, по-простому больно. Он-то был для меня мужчиной мечты, и сейчас осознавать, что для него я была лишь временным суррогатом — это сложно.

Я чувствую, как мой мир не просто рассыпается под ногами. Как он растекается густыми, настырными дорожками по лобовому стеклу. Фары встречной машины слепят, а длинный звук клаксона заставляет задышать чаще. Я цепляюсь за руль сильнее, сжимаю его до боли — пугаюсь. Кажется, я нарушила свою полосу и вылезла мордой на соседнюю, но я не специально. Хотя…это тоже ложь. Небольшая. На одно мгновение я думаю, что было бы гораздо проще продолжать ехать по подбитой траектории. Так просто будет лучше. Если я врежусь куда-то, мне не придется проходить унизительную процедуру развода. Не придется видеть Глеба и эту липкую жалость в его взгляде. Мне не придется представлять, да и лицезреть, скорее всего, как будут развиваться их отношения, попутно проходясь локомотивом по моей душе.

Все будет…просто закончено. Одним нелепым движением моей руки, но…

В этот момент происходит и что-то другое. Я потом пойму, что так происходит перерождение. Что именно так отмирает одна часть твоей души, чтобы на свое место встала другая. Уже не такая, возможно, наивная и нежная, зато сильная. Которая поможет тебе пережить абсолютно что угодно. Даже предательство любимого человека.

Но это будет потом. Пока я просто пугаюсь и резко дергаю руль. Мою машину немного заносит, что пугает меня еще больше. Я четко понимаю, что не хочу умирать, и да, сейчас мне больно, но дальше все будет хорошо.

У меня, клянусь, все будет хорошо! Назло вам всем! Но это будет думать вторая я, пока она лишь формируется, а первая списывает все на инстинкт самосохранения.

Даже вполне логичную остановку на обочине.

Я понимаю, что ехать дальше не вариант и сворачиваю, а потом заглушаю мотор и реву в голос. Шум дождя по крыше, по стеклу, заглушает мои крики, что, наверно, хорошо. А может быть, и нет. Мне сейчас плевать, кто и что подумает обо мне, да и кому думать? Рядом с щенком, выброшенным из хозяйской жизни, по всем каноном никого нет рядом. И со мной нет. Я одна на этой трассе, пусть мимо едет не одна сотня машин: я одна.

Сижу и рыдаю; рыдаю и сижу.

Весь макияж насмарку…

Да и кому какая разница? Тихо смеюсь на глупости, которые приходят мне в голову, а потом думаю о папе. Если бы он был жив, Глеб не поступил бы так. Я точно знаю. Он отца уважал и, как мне кажется, побаивался. А папе он никогда не нравился…

Я помню, как впервые привела его домой на знакомство. После папа поджал губы и помотал головой, а на мой вопрос о нем, ответил коротко.

- Много говорит.

И он был прав.

Когда мы познакомились с Глебом, у него не было нихрена. Мои родители воспитали меня так, чтобы я знала — это не имеет значения. Твое состояние, деньги, там не знаю, статус…Важны лишь возможности и то, как ты этими возможностями распорядишься в будущем. У Глеба было очень много планов. Он почти окончил университет, в который я только что поступила, и у него уже был свой небольшой бизнес.

Мне нравилось его слушать. Мы с ним оба из одного, литературного мира, но я — автор, а он — издатель. Нет, когда-то давно Глеб тоже писал, но его единственный роман так и остался где-то на жестком диске. Он не смог его закончить, не хватило вдохновения, да и жизнь его пустила совсем по другой тропе.

Ему удавалось находить таланты. И, честно? Удается до сих пор. Я так не могу. В смысле, видеть что-то стоящее в чужой работе. Не могу понять, выстрелит она или нет? А он может. У него природная чуйка на коммерческий успех. Наверно, поэтому папа в свое время и поверил в него. Наверно, поэтому он и дал деньги на развитие его издательства. А может быть, потому что он видел, как я его любила? И как в него верила?

Я в него очень верила. Каждый раз, когда у Глеба опускались руки, я сидела рядом с ним и внушала ему, что вот-вот, сейчас, судьба обязательно улыбнется ему, и он прорвется вперед.

Я видела в нем талант и искру, которую не давала терять, пока он не встал на ноги. И потом тоже…я всегда им так гордилась, и вот чем это кончилось.

«Из-за мужика?…»

Аня

Мой дом — моя крепость.

Это хорошая поговорка, которая лучше всего описывает все то, что я чувствую, когда нахожусь в своем доме, где я выросла.

Мама так и не продала его, и вот сейчас, когда я сижу на хорошо знакомой, светлой кухне, будто получая билетик в прошлое. Каждый раз, когда я сидела на том же дубовом стуле и мяла пальцами одну из маминых любимых ажурных скатертей, мне гораздо проще прорыдаться и выговориться.

Чем я и занимаюсь.

Захлебываюсь в слезах и вываливаю на нее все. Все! Начиная с того момента, когда впервые увидела, что Глеб вернулся другим домой, заканчивая этой ужасной поездкой к его мадам.

- … И я…а она…а потом…он…букет такой еще припер, сволочь! - сумбурное бурчание прерывает громкий, до комичного детский всхлип.

Мама мерно моет посуду…

Она у меня вообще такая. У нее внутри может бушевать буря, но она никогда ее не покажет, потому что считает, что слезы — это, конечно, хорошо, но они делу не помогут. Мою эмоциональность она списывает на профессию, а еще на очень нежный возраст. Ну и пусть! Может быть, она не сидит и не обнимает меня, не кудахчет вокруг, а по факту — это лучшее, что сейчас мама может для меня сделать. Дать выговориться и помочь советом. Что мне делать? Я не знаю. Я совершенно не понимаю, что мне теперь делать…

- … Там дождь шел, и я…я чуть не врезалась…

Мама резко застывает, а тарелка выскакивает у нее из рук и гулко бьется о стенки раковины. Я замираю. Не решусь сказать, что на мгновение подумала о том, как было бы круто все-таки врезаться…только маме это и не нужно. Думаю, у всех мам работает какая-то внутренняя чуйка на весь тот треш, который творят их дети, и мне стыдно. Мне очень-очень стыдно, поэтому я затихаю окончательно и опускаю глаза на свои пальцы.

Пожалуйста, прости меня за эту глупость…

Вода выключается. Ну, вот сейчас она мне точно скажет, что я идиотка… А может, и пусть? В смысле…думаю, мне надо услышать это, чтобы окончательно подвести итог всего того, что со мной случилось.

Мама медленно оборачивается, и знаете? То, что она выдает дальше, чуть надменно приподняв бровь — это действительно лучшее, что со мной происходило.

- И это все…из-за мужика, Аня?

Вопрос такой простой, но такой точный. Он бьет в самую цель.

Ты тут сидишь, убиваешься. Ты убивалась до этого. Ты почти не спала. Ты позволила себе унизиться. Ты позволила унизить себя, а потом еще смотреть с мерзкой, липкой жалостью…и ради чего?! Ради мужика?

Как глупо…

Я внезапно чувствую себя такой идиоткой, что все остатки истерики испаряются и уходят куда-то на задний план, а я сама в тупике. Притом не в таком же, в каком была всего пару мгновений назад. Этот тупик означает одно: твой мозг встает на место. Со скрежетом, возможно, медленно, но встает.

Действительно.

Я все это допустила…из-за мужика? Господи, какой позор; где был мой разум? Я как будто его потеряла вместе с логикой и самоуважением.

Какого черта?...

Краснею и моргаю часто. Кожу неприятно стянуло, а ресницы слиплись. Мама долго смотрит на меня, а потом вздыхает и подходит к холодильнику, откуда достает вино и разливает его молча по бокалам.

Один двигает мне.

- Выпей. Оно ничего такое…в меру кисленькое, в меру сладенькое. Медовое. Мне понравилось.

Растерянно смотрю на бокал, потом снова на маму. Она не реагирует, выпивает свой бокал и громко вздыхает, а потом опускается на стул напротив меня и кивает.

- Знаю, Аня. Это очень больно…предательство — это страшно. Меня, конечно, Бог уберег от такого. Твой отец был потрясающим мужчиной, и знаешь? Так редко бывает…чтобы человек был и хорошим отцом, и хорошим мужем, но он был таким…

- Я знаю…

- Пей.

Пью.

Послушно подтягиваю к себе бокал и делаю небольшой глоток. И правда, ничего такое. Вино белое, фруктовое, отдает медом и оставляет хороший, сладкий привкус на языке.

Мама пару мгновений молчит, словно задумываясь над тем, что скажет дальше. Или над тем, как было раньше, когда папуля был еще жив…

- Но…ты не обижайся на меня, хорошо? С твоим Глебом все было сразу понятно.

- Что понятно?

- Он не такой мужчина. Глеб — очень много говорит.

- Я помню. Это мне папа сказал сразу.

- Потому что он видел его насквозь. Сразу сказал, что с Глебом этим…никогда не угадаешь.

- И вы молчали…

- А ты бы нас послушала? - горько усмехается она и снова наполняет свой бокал.

Я делаю глоток из своего. Нет, на самом деле. Не послушала бы, только разозлилась на родителей — вот и весь итог, который тоже не нужно озвучивать вслух. Мама все понимает. Она ласково мне улыбается, а потом проводит пальцами по щеке и кивает.

- Дети должны набивать шишки сами, Аня. Как иначе вы научитесь жить, а? Иногда это очень больнуючие шишки, и как бы я хотела…доченька, как бы я хотела забрать себе всю твою боль, но, к сожалению, это невозможно. Ты должна сама с этим справиться, понимаешь?

- Наверно…

- И ты справишься, Ань. Ты у нас сильная. Мы тебя такой вырастили, да и потом…ты очень похожа на своего отца, а его ничто не смогло бы сломить. Будет сложно, врать не буду, но я буду рядом с тобой, доченька. И однажды ты будешь готова обернуться назад и просто посмеяться, что была такой дурочкой и так убивалась по мужчине, который того не стоит.

- Думаешь? - сжимаю ее пальчики сильнее, мама тихо усмехается и кивает.

- Знаю. Глеб — не твоя судьба. Он никогда не был твоей судьбой и никогда ей не станет. Пока ты с этим не готова согласиться, но когда ты встретишь своего человека, все поймешь. Это будет по-другому, - улыбается она мягко, - Но еще прекрасней, чем в первый раз…

Мне хочется в это верить. Сейчас я действительно не могу согласиться с тем, что говорит мне мама, но я привыкла доверять своим родителям. Они меня очень сильно любят и никогда не пытались переделать, а только поддерживали-поддерживали-поддерживали. Даже когда я выбрала профессию, которая, казалось бы, да? Сомнительная. В широком смысле этого слова, конечно же. В безопасном смысле. Гораздо эффективней было бы направить меня на другой путь. Например, в экономический или юридический. А писатель? Тут никогда не угадаешь, но мама и папа видели, как я горю своим делом, и они верили в мой талант. Видимо, такая вера — наше семейное, а то, что Глеб никогда не делал этого — подчеркивает, что он нашей семьей так и не стал.

«Развод»

Аня

Развод — это страшное слово. Мало того что оно разбивает твое сердце, так еще и ставит в положение, когда непонятно, что будет завтра и что тебя ждет.

Развод — это конец. Всем твоим мечтам, всем твоим надеждам, всему, что когда-то было тебе дорого. Вот вчера ты еще мечтала о том, как будет круто, когда у вас появится малыш. О том, как он будет похож на твоего любимого человека, а сегодня — ПУФ! И как «я влюбился, прости меня» — это такая же снежная лавина, которая падает тебе на голову и дико дезориентирует.

Но знаете…что хуже во всех этих бюрократических прелестях? Если так посудить? Хуже всего, когда развод этот происходит по любви.

Думаю, кому-то удавалось уворачиваться, и на их головы падали все последствия в момент, когда они уже не любили. Или, по крайней мере, не так любили. Но я не из этих везучих женщин. И отряхнуться мне сложно, а подняться с колен тем более.

Я закладываю на страдания неделю, но после этой недели мне все еще сложно осознать все то, что произошло…в полной, того требующей мере. Наверно, если бы не мама, я пролежала бы в какой-то дикой кататонии еще пару месяцев, но она, как и пообещала, едва стрелка часов перевалила за порог моего личного дедлайна, начала меня тормошить.

Я ее в тот момент ненавидела, конечно…разумом ты все понимаешь — это правильно. Нельзя зарываться в своих психологических проблемах или укутываться в них, как в любимый плед. Нужно жилы рвать, вставать и идти вперед, но как тут встанешь, когда только вчера ты захлебывался в своих слезах?

Да, их не стало меньше. Каждое напоминание о Глебе дерет мне душу, а он, кстати, не облегчает мои мытарства. О нет! Глеб названивает мне всю неделю, пока я боюсь выйти в сеть и увидеть какую-нибудь гадкую новость или…не знаю, фотографию? Глеба многие знают, а еще у нас общий круг знакомых, что очевидно. И я как представлю, что они все будут знать…о нет, нет, нет. Хочется зарыться в безопасное место между своих подушек и там же навсегда остаться.

Но опять же — мама.

Прямо с утра по истечении недели она сует мне трубку в руки и кивает.

- Звони?

- Куда, мам? - устало тру глаза, она цокает языком.

- Опять всю ночь не спала…Аня! Хватит! Мы с тобой договорились.

- А что, если я не могу?! - рычу, за что мне, конечно, безумно стыдно, но раздражение сдержать не получается.

Мама проглатывает обиду. Я непременно извинюсь потом за то, что позволила себе сорваться на нее, но…не сейчас. Не могу сейчас. Это выше моих сил…

- Звони, - настырно продолжает она, пихая трубку к носу, - Давай! Он всю неделю мне прохода не дает! Припекло, ишь ты!

Это больно. Я на маму смотрю, как на врага, и не понимаю, зачем она уточняет? Ты специально меня по живому? И да, снова логика подсказывает, что это самый действенный способ: нельзя давать себе пустые надежды, которые я дала себе и забрала, потом снова выдала кредит и снова отняла его, а еще проценты насчитала.

Глупо…

Но он звонит, и я надеюсь, что вдруг…Глеб передумал? Конечно же, нет. Мама права. Ему просто неймется побыстрее закончить одни отношения, чтобы не скрывать вторые. И вот у меня вопрос: интересно, это его желания, или Стефания так сильно на него давит? Наверно, поставила ультиматум:

«Мине нядьоелё прятяться, Глебусик! Ти обисчяль! Сделяй! Немедленнё! Хотю-хотю-хотю! Офитиальний стятюсь! Хотю и тёчка!»

Во, блин. В душ бы сходить…

Не знаю, может быть, я предвзята настолько, что в моей голове Стефания выглядит такой бесполезной, капризной сукой? Или это на самом деле так? Но мне неинтересно. Наверно, все-таки мама права. Надо позволить и побыстрее все отрезать, чтобы уже не думать и не вспоминать.

Ха! Конечно…так это не работает. Вот бы таблетку от памяти из Матрицы, но увы и ах, у меня есть только гренки и овсяная каша.

Ладно, хватит. Я правда тяну кота за причинное место, а это никому еще не помогало.

Мне страшно и больно. Мне ужасно. Но по итогу должно же стать лучше? Потом? Ну, когда-нибудь? И чем раньше я отрежу, тем ближе к «когда-нибудь» стану.

Киваю, а потом встаю и вместе с телефоном иду в библиотеку. Папа любил тут сидеть, и это тоже больно — видеть его кресло, а его нет, но…это последняя моя надежда на отцовскую поддержку.

Эта комната будто хранит его дух…

Поэтому я залезаю в кресло с ногами, прикрываю глаза и прикладываю трубку к уху, откуда идут совсем неприятные гудки.

Дуууу — дуууу - дууу.

- Аня? - звучит его тихий голос, от которого по моему телу идет рябь, как если бы в пруд бросили огромный булыжник.

Я сжимаюсь сильнее. Так странно…как может быть, что голос человека, который еще неделю назад был тебе дорог, сейчас…просто какое-то нечто. Ничего не стоящее нечто совершенного незнакомца…

Кто ты? И где мой Глеб? Или ты всегда таким был?

- Ань, ты меня слышишь?

Слышу, к сожалению.

Беззвучно выдыхаю, жмурюсь сильнее и киваю.

- Слышу. Ты звонил, я не могла говорить.

Какое жалкое оправдание. Будто он не знает, что с тобой сейчас происходит. Просто ему плевать. Он может, конечно, строить из себя рыцаря в блестящих латах, скорее всего, даже справится о моем самочувствии, но я знаю, что это блеф.

Ему насрать — вот она правда. Если бы все было иначе, он бы со мной так никогда не поступил…

- Кхм, да. Понимаю, - мнется он, а потом…о чудо! Это происходит, - Как твои дела?

Я же говорила.

От глупости ситуации хочется рассмеяться. Он опять это делает, только если сначала извинялся, теперь спрашивает, как мои дела? После того как вырвал сердце из груди, а в спину воткнул огромный нож.

- Давай ближе к делу, - резко отвечаю, - Ты же звонишь по поводу развода.

- Зачем ты так?

Его голос похож на лебединую песню. Столько же драмы и притворной заботы, от которой я бешусь еще больше.

Тварь!

Хватит строить из себя гребаную жертву обстоятельств или джентльмена! Это не твоя роль! Ты — злодей! Который убивает людей с трагичным выражением лица и комичным (относительно ситуации) «мне жаль».

«Определи, что тебе важнее»

Аня

Три дня кряду мы с мамой находимся в серьезных контрах. Она пытается убедить меня, что я должна «простить и отпустить», а я пытаюсь сказать, что какого черта я должна прощать и отпускать, если меня и в хвост, и в гриву? Ему же было явно мало изменить мне. Теперь он хочет отобрать то, что принадлежит мне по закону! Ведь по итогу Глеб просто использовал глупую, маленькую девочку с богатым папой, который оплатил ему будущее. Ему и его «самой красивой суке»! Отлично придумали. Теперь, когда все высоты достигнуты, можно девочку и списать, а так как богатого папы больше нет, никто ее не защитит.

Вот как я вижу эту ситуацию! Мама только головой качает и губы поджимает. Она не хочет, чтобы я ввязывалась. Она хочет побыстрее закрыть вопрос с разводом, потому что так мне будет проще. И да, я согласна, с какой-то стороны она права. Я не представляю себе, как будет сложно стоять с Глебом по разные стороны баррикад и выгрызать себе все, что причитается. В перспективе это станет огромным испытанием, которое я…черт, не факт, что вывезу. Мама это знает. Все-таки воевать с тем, кого ты любишь — дело неблагодарное. Плюс ко всему, я уверена, что его кошка подключится. Она начнет топить меня с другой стороны, выкладывая их фотографии, появляясь с ним на публичных мероприятиях. Она и до этого появлялась, конечно, но теперь они не станут скрывать своих отношений. Как снежный ком, на меня обрушится сразу все. Боль от предательства, взгляды, знание наших друзей. Я догадываюсь, что на меня никто, конечно, пальцем показывать не будет, но шептаться за спиной начнут.

Станут сравнивать…

И в конце концов они поймут Глеба. Потому что Стефания — самая красивая женщина, а я просто Аня. Притом не в лучшей своей форме.

Когда я смотрю на себя в зеркало, не узнаю того, кого там вижу. Я очень сильно похудела и действительно осунулась. Глаза опухшие, красные, под ними огромные синяки. Губы искусанные…не человек, а тень того, кем он когда-то был. Без огонька в глазах. Без жизни в сердце. Как только я ввяжусь в процесс — это станет моим медленным суицидом.

Или можно поступить иначе.

У мамы есть двоюродная сестра, с которой они очень близки. Она живет во Франции, и я, на самом деле, благодаря ей поняла, что писателем стать возможно. Она не писатель, конечно, но она работает в крупном, парижском издательстве главным редактором. Почти как Глеб. Она ищет таланты. Мама отправила ей мой роман, который я написала пару лет назад про русскую княжну и ее запретные отношения с мужчиной младше ее и ниже по статусу. Он ей безумно понравился! И она хочет показать его своему начальнику, который сто процентно (по заверением мамы и тети Инны) захочет его издать. Сначала, конечно, перевести на французский, а потом издать, но издать! А Глеб никогда не хотел…он всегда говорил, что мне пока рано, что нужно поднабрать опыта, и я ему верила. Сейчас закрадывается мысль, что по какой-то причине ему было не совсем выгодно моя самореализация в профессиональном плане. Конечно, как тогда я смогу все свои силы вкладывать в его работу, если буду занята своей?

Снова злюсь. Сжимаю кулаки и жмурюсь.

Он отнял у меня все. И я не только про свое сердце, но и про свое время, а теперь что же получается? Прости и отпусти? Нет!

Решительно выхожу из ванной комнаты и иду в гостиную, где собираюсь сказать маме свое окончательное решение: я буду сражаться! И не за деньги! За принцип! Потому что со мной так, черт возьми, нельзя!

Но я замираю на пороге…

Мама заснула, подоткнув голову рукой, а у вдруг сердце сжимается, глядя на нее. В своих страданиях я совсем не заметила, что она тоже переживает, и что ей тоже сложно.

Моя мама бесконечно устала.

Мы с ней смотрели «Унесенные ветром», когда я вышла «попудрить носик», так что по телевизору Скарлетт О’Хара продолжает сражаться за Тару, а я…вдруг понимаю, что…как бы это ни было неприятно, но, похоже, мне действительно нужно отступить. Хотя бы ради мамы, если не ради себя.

Конечно, мне это не нравится. Что-то внутри все равно встает на дыбы, когда я медленно подхожу к маме и беру плед, но…я же понимаю, что она будет рядом со мной. Она будет меня поддерживать до конца. И я боюсь представить, каким сложным испытанием это станет на самом деле. Я же буду плакать. Я знаю, что буду. Слез набежит целое море, а может быть, даже океан. Они ударят по мне, конечно, но по ней они ударят сильнее. Эта неделя будто состарила и вымотала маму лет на десять, а если я вступлю в войну, всего будет еще больше. Притом только отрицательного. Никакого просвета. И ради чего?...Ради справедливости? Мы ведь в деньгах действительно не нуждаемся. А мама у меня одна…я не хочу ее потерять. Ее надо беречь, как и себя, полагаю, тоже.

Вздыхаю, бережно накрываю ее пледом, а потом выключаю телевизор и тихо выхожу из гостиной, прикрыв за собой дверь.

Звонить ему — не стану! Мне вообще не хочется больше ни видеть, ни слышать о Глебе, но сообщить о своем решении как-то надо. Поэтому я трусливо пишу сообщение, а сама над собой насмехаюсь: ну да, суд, а то как же. Ты даже голос его слышать не можешь, господи…борец, черт возьми, за справедливости. И куда ты лезть-то собралась? Когда у тебя нет сил даже на обычный, телефонный разговор?

Вы

Сколько я получу, если соглашусь?

Пока я пишу короткое сообщение, сама поражаюсь маминой проницательности. Наверно, все мамы такие? Но я верю, что моя особенная. Она знала, что я не вывезу, и я не считаю это оскорблением, хотя достаточно обидно. Чувствую себя слабой и уязвимой, но…главное, наверно, что я это признаю, да? Наконец-то признаю…я не готова ко всему, что последует за объявлением войны. Может быть, была бы готова потом, но не сейчас. Интересно, он это понимает? Это часть его стратегии? Нет, нет, нет. Не думай об этом. Так еще хуже.