Последнее искушение Креста

Слово автора.

- Встань на колени. - Голос кнутом пронёсся по обнажённой коже, заставив меня вздрогнуть.

Я медленно подняла голову. "Только не плачь. - Уговаривала себя я. - Не смей плакать. Осталось всего ничего. Эта ночь закончится, и ты уйдёшь отсюда. Об этом никто никогда не узнает, а ты навсегда забудешь, как страшный сон".

- Мне повторить ещё раз? - Голос стал тише, и от этого почему-то стало ещё страшнее.

Металлическая цепь на шее натянулась. Я вцепилась в неё пальцами, пытаясь ослабить удавку, но сделала только хуже. Зрачки расширились от ужаса, когда я увидела, что второй конец цепи он стал наматывать на кулак. Я сейчас или задохнусь, или мне придётся подойти к нему вплотную.

- На колени, маленькая дрянь. - Рявкнул он, дёргая поводок, и я, не удержав равновесия, рухнула вниз, на каменный пол, дурея от боли в и без того уже покрытых синяками ногах. Слёзы брызнули из глаз.

- Ты сама заставляешь меня делать тебе больно, сучка. - Он наклонился, его огромная тяжёлая ладонь легла на мой затылок, собирая в кулак влажные от пота и слёз слипшиеся пряди. Мужские губы коснулись моего виска. - Я тебя предупреждал, что ненавижу, когда мне не подчиняются.

- Не надо... - прошептала я, глотая мокрую соль, выжигающую осаднённую кожу, режущую болью искусанные опухшие губы.

Господи, о чём я прошу? О чём я могу просить бездушного убийцу, который уже сделал со мной всё, что только подсказывала ему его извращённая фантазия.

- Не надо... что? - Низкий бархатный голос, который так не вязался с этим адом и дьяволом, который сейчас стоял рядом со мной.

Его язык очертил линию по скуле, от подбородка вверх, обводя ушную раковину. Мужчина зарылся носом в мои волосы, шумно вдыхая мой запах. Запах? Да это самая противная вонь, которая только может существовать на свете! Я пропахла им и снаружи, и изнутри. Бёдра чесались от засохшего семени. Мне хотелось вымыться, растереть себя мочалкой, сдирая кожу, на которой уже не было живого места, до самых костей.

- Открой рот.

Я замерла, не понимая, что он от меня хочет.

- Рот? - Выдохнула, нервно пытаясь стиснуть колени.

Он обошёл меня, встав за моей спиной на колени, разводя мои бёдра своей ногой. Грубо, жёстко, продолжая удерживать меня на поводке, так что цепь впивалась в шею, расцарапывая тонкую кожу до крови. Кулак в моих волосах разжался, и рука медленно поползла по позвоночнику вниз. С какой-то издевательски-изощрённой нежностью обводя каждый позвонок, заставляя моё тело дрожать. Ладонь накрыла мои ягодицы, проскальзывая между ними. Я всхлипнула, понимая, что сейчас опять будет больно. Унизительно, грязно, развратно, что меня опять опустят до уровня шлюхи. Сильные пальцы скользнули внутрь осаднённых складок, раздвигая их, проводя по горящей огнём плоти, каждое прикосновение к которой отдавало болью. Было ощущение, что на свежую рану сыпанули соль.

Моя рука непроизвольно дёрнулась вниз, я трясущимися пальцами обхватила его за запястье.

- Пожалуйста. - Я уже почти рыдала. Но мне было всё равно. Сил улыбаться больше не было.

- Больно? - Тихо спросил мужчина, целуя меня в затылок.

И я, наивная дура, кивнула головой, надеясь непонятно на что.

- Жаль. - Снова лёд в его голосе, и меня начинает трясти. - Я хотел отложить это на завтра, но придётся заняться этим сейчас. Не хочу сломать свою игрушку раньше положенного времени. Ведь неделя — это так недолго, а я столько хочу с тобой сделать.

И я, наверно, глохну. Или схожу с ума. Неделя? Почему неделя? Как неделя? И мне уже всё равно, что он со мной делает. Что мужские пальцы продавливают тугое колечко ануса, проникая в меня, растягивают. Что моё тело сопротивляется дикой болью, что этот зверь толкает меня вперёд, заставляя опереться на связанные руки, и что я кричу от боли, срывая связки, когда он снова начинает меня насиловать. Неделя...

Вот то слово, которое меня ломает окончательно.

Неделя...

Неделя...

Моя новая история. Она снова на разрыв шаблонов, снова неоднозначная, слишком болючая и откровенная. В ней нет, как и во всех моих историях, идеальных людей. Здесь всё как в зазеркалье. За каждым героем есть реальный человек! И его боль, метания, ошибки, путь к себе реальны. Я люблю препарировать души, люблю рассматривать их под микроскопом. Поэтому иногда диалоги моих героев могут вас покоробить, всколыхнуть то, что мы прячем не то что от других, от себя! То, что нас отравляет, заставляя жить в рамках, навязанных нам нашими, парадокс, близкими, а уж потом и обществом. О том, как тяжело иногда быть самим собой, вразрез чужим представлениям о нас. Но... Но... Но... (Мы не лошади, и не нужно нас понукать и заставлять идти по кем-то выбранному пути.) Кстати, это то, что я говорю своим детям, а они у меня ещё те поганцы!)) Но всё это лирика. Я приглашаю вас в свою историю.

Ну что, погнали?

Книга принимает участие в литмобе "ЗОНА ПРИТЯЖЕНИЯ" https://litnet.com/shrt/s1w3

Вступление.

Серые стены, серый пол. Серое небо в маленьком, затянутом решётками окне под самым потолком. Зачем я здесь? Как, по какой невероятной глупости я здесь оказалась? Меня всю трясёт. Ледяные пальцы сжимают в руках маленький букетик с цветами жасмина. Белое платье в пол и идиотская, совсем не к месту, фата. Не к месту? Да я готова была рассмеяться! Что тут вообще к месту? Зачем я вообще его послушала? Расписаться на зоне? Да если бы мои родители до этого дожили! Тогда бы точно отец, профессор юридических наук, умер от инфаркта, а мать… Женщина, от которой реальный мир так же далёк, как Земля от Альфы Центавра. Пианистка с международной славой. Она бы вообще не поняла, что происходит. Просто посмотрела на меня и сказала своим поставленным меццо-сопрано:

- Асенька, душа моя, как же так?

И уже через минуту обо всём бы благополучно забыла. Да потому что... В музыке только гармония есть...

А Асенька? А Асенька дура! И именно благодаря своей дурости она оказалась в этом дерьме!

Оглянувшись, ещё раз осмотрела комнату свиданий. Кровать, застеленная простым грубым хлопковым бельём, на которое сверху было брошено серое шерстяное одеяло, то самое, казённое, с белыми полосками вверху и внизу. Тумбочка, стул и стол, застеленный белой скатертью. То, что я принесла. В небольшой мисочке вишнёвое варенье, и как только разрешили пронести, непонятно, но я подразумеваю, что было заплачено. Непонятно кем, но факт налицо. Печенье «Мария», больше напоминающее галеты, домашние котлетки, которые я сама налепила из собственноручно накрученного на мясорубке фарша: кролик, курочка и индейка. И в отдельном пластиковом контейнере так любимое Андреем нежное картофельное пюре со сливочным маслом и сливками.

Я медленно подошла к столу, чувствуя, что холод пробирает уже до костей, и потрогала контейнер пальцем. Удивительно, оно ещё тёплое. Взяв пластиковую коробку, закусила губы. Нужно его куда-нибудь поставить, чтобы оно не остыло совсем.

Вздохнув, подошла к кровати и, откинув уголок одеяла, сунула под него контейнер.

- Ну хоть как…- выдохнула я, обхватывая себя руками, растирая плечи и тело холодными ладошками.

Лязг замка отозвался ледяным эхом в позвоночнике. Я вздрогнула, обернулась. Дверь открывалась, и в проёме стоял конвоир. Не тот, что вёл меня сюда. Другой. Крупный, с лицом, будто вырезанным тупым ножом из старого, уже пожелтевшего сала, и глазами — маленькими, заплывшими, маслянисто-блестящими. Он облизнул губы, медленно, оценивающе прошёлся этим липким взглядом от моего лица до туфель и обратно, задержавшись на груди, обтянутой белым шёлком. А меня аж передёрнуло. Он словно касался моей обнажённой кожи под всеми этими кружевами и шёлком.

— Завьялова, готовы? — голос у него был хриплый, сиплый, будто наждаком проводили по ржавому железу.

Я почувствовала, как по спине побежали мурашки отвращения и страха. Кивнула, не в силах вымолвить слово. Боялась, что голос сдаст, предательски задрожит. И истерика, которая уже накатывала, захлестнёт меня окончательно.

— Заключённый Истомин доставлен для заключения брака, — процедил он с какой-то пародийной официальностью, всё не отрывая от меня глаз. — Пройдёмте.

Я сделала шаг, и платье нелепо зашуршало по серому бетону пола. Этот звук — шелест дорогой ткани в казённом коридоре — казался верхом безумия, каким-то нелепым фарсом. Зачем Андрею вообще захотелось, чтобы я была в платье? На кой, спрашивается, ляд? Это же… Вздохнув, распрямила плечи до боли между лопатками. Смотреть только вперёд, не вслушиваться в то, что летело из-за дверей.

- Эй, сучка… Давай к нам, мы тебя отымеем все вместе и сразу. Сначала тебя, а потом твоего женишка. И обоих в задницу.

Волна ледяной дрожи вдоль позвоночника. Сердце гулкими ударами в ушах и горле. Не слушать!

- А ну заткнулись! — рёв охранника шарахнул в спину так неожиданно, что я споткнулась, букет вылетел из рук и полетел вниз, мимо забранных решётками пролётов. Слёзы брызнули из глаз. Я всхлипнула и остановилась. — Дамочка! Давай шевелись. Или тебя запереть в камере особо страждующих. — буркнул охранник, подхватывая меня под локоть и толкая вперёд. — Взяли моду хернёй маяться. От одних ждулей отбоя нет, а тут ещё такое. Тьфу! — Смачный плевок шлёпнулся мне прямо под ноги, чудом не попав на платье.

Сцепив зубы, я шла вперёд. Плевать. Скоро этот фарс закончится, и я уйду отсюда, даже не оглядываясь. Забуду всё, как страшный сон. Он шёл за мной, и я чувствовала его взгляд на своей спине, на талии, на ногах. Он тупо лапал меня им. Господи, противно-то как. И я ещё недавно реально думала, что после окончания универа займусь уголовной практикой? Н-да-а… Наивная идиотка! Я теперь точно поняла, что вот это вот всё не для меня.

Каждый шаг давался с трудом. Ноги ватные, в животе — ледяная пустота. Эхо наших шагов — его тяжёлых, моих неуверенных — гулко билось о голые стены, отдавалось в висках. Коридор казался бесконечным, сжимающимся туннелем, из которого нет выхода.

Наконец он остановился у очередной двери, обычной, серой, с глазком. Открыл её.

— Заходите. Ждите.

Я переступила порог. Дверь захлопнулась за спиной с глухим, окончательным стуком.

Это была не комната свиданий. Это было что-то иное. Пустое, холодное помещение, больше похожее на кабинет следователя после уборки. Посередине — одинокий стол, тёмный, обшарпанный, и два стула по разные стороны. На столе — ничего. Ни бумаг, ни ручки. Только пыль и отблеск тусклого света от одинокой лампочки под матовым колпаком на потолке.

Я стояла посреди этой пустоты в своём белоснежном, нелепом платье, сжимая руки в кулаки, промёрзшая насквозь. Зубы уже стучали друг о друга, барабаня на всю комнату. Тишина, гулкая, холодная, пустая, давила на уши до боли. Шорох моей фаты был единственным звуком, нарушающим её, но делающим ещё более жуткой. Меня бросили здесь одну. В этой ледяной, враждебной пустоте. Ждать.

Ну что, мои хорошие, погнали? Приветствую вас в своей новой истории. Предупреждаю сразу: мимимишки сдохли!