Начиная свой бизнес, Дрейк Талос понимал, что среди его клиентов будут встречаться по большей части заносчивые и самовлюбленные кретины, натужно удерживающие хорошую мину при плохой игре. Фальшь, расшаркивания, ненависть, скрытая за натренированной белозубой улыбкой — все то, что принято называть клиентоориентированностью, — Дрейк знал, что ему придется долго с этим сталкиваться, прежде чем он сам сможет хоть что-то диктовать. Его это не пугало. Он с детства уяснил, что его вообще ничто не должно пугать, потому что он родился черным. Его отец частенько говорил, что черному нужно работать втрое усерднее, чем белому, чтобы доказать, что он хоть чего-то стоит. Сам Дрейк по молодости не обращал внимания на различия в цвете кожи, разрезе глаз или акценте, однако со временем убедился, что эти факторы являются определяющими для большинства людей. Признавать правоту вечно недовольного и брюзжащего отца было противно, но Дрейку пришлось сделать это. Принятие сложных решений тоже никогда не пугало его.
Когда Дрейк поставил на ноги собственное дело и завязал множество полезных знакомств, он осознал, каким похожим на своего отца сделался с годами. Кое в чем он даже его переплюнул: отец ненавидел только белых, а Дрейк ненавидел всех людей одинаково. Разумеется, он прятал свою неприязнь за отточенной годами дружелюбной улыбкой — столь искусной, что даже прожженный кинокритик не уличил бы его в неискренности. В душе Дрейк год от года продолжал остывать к людям, не оставляя для них ничего, кроме тщательно припудренного цинизма.
Поначалу Дрейк ругал себя за схожесть с отцом, которого так и не смог искренне зауважать, и даже просил Бога на мессах избавить его от этого характера и даровать шанс измениться. Но, видимо, Всевышний рассматривал просьбы чернокожих только после просьб белых, а белых молитв он получал слишком много.
И почему он не мог создать всех людей одинаковыми?
Дрейк нередко задавался этим вопросом, пока хитросплетения судьбы не познакомили его с последним клиентом. Впервые за много лет Дрейка Талоса всерьез заинтересовала чужая жизнь и даже чужая личность. Однако задумываясь о своем клиенте, он не спешил радоваться новым росткам гуманизма в душе. Для гуманизма клиент должен быть человеком.
***
Топика, штат Канзас
22 декабря 2003 года
— Это тянется слишком долго, у меня нет столько времени, — сквозь зубы процедил недовольный клиент.
— Валиант, давай успокоимся, — натянув отточенную улыбку, предложил Дрейк.
— Пока что я говорю спокойно.
Клиентом был бледнокожий мужчина высокого роста со слегка растрепанными волнистыми светлыми волосами, спускающимися почти до середины шеи. Легкая небрежность стрижки, как ни странно, придавала ему некоторую наивную привлекательность, которую, по мнению Дрейка, могли бы оценить легкомысленные дамочки. В выражении лица клиента даже в моменты злости сквозило нечто старомодно-аристократическое — на удивление, не наигранное. Внешне он был «человеком без возраста»: на лице едва обозначились следы легких морщинок, которые появляются после тридцати, однако выражение глаз выдавало в нем чуть ли не старика. Впрочем, как и вечное придирчивое недовольство. Иногда он становился слишком педантичным в мелочах, чересчур нетерпеливым и капризным, а порой будто не видел общей картины своих дел. Мрачной надо сказать, картины...
— Послушай, — мягко заговорил Дрейк, — мы занимаемся этим делом всего пару дней. Поверь моему опыту, это и близко нельзя назвать затягиванием. К тому же я и мои люди вынуждены работать в условиях недостатка информации. — Он прищурился, сделав особый акцент на последней реплике. — Будь ты сговорчивее, дело продвигалось бы быстрее. Ты сам нас тормозишь.
— В определенных кругах ходили слухи, что ты и твои люди лучшие в своем деле, — буркнул Валиант, отведя взгляд.
Дрейк не любил, когда разговоры сворачивали в это русло. Его собственная злость на клиента грозилась выйти из тени, а допустить этого было нельзя.
Спокойнее, — воззвал Дрейк к собственному профессионализму. Пока его гнев тлел внутри, натренированная мягкая улыбка, полная рафинированного сопереживания, не изменила ему ни на секунду.
— Мы действительно лучшие, — сказал он. — Но все же я не Господь Бог, чтобы творить чудеса и читать мысли. На твое задание требуется время, и я делаю все, что в моих силах, обладая минимумом информации.
— Я сказал тебе все, что мог, — отчеканил Валиант. — Я должен прежде всего заботиться о безопасности.
Дрейк мысленно усмехнулся в ответ на это заявление. Безопасность? Зачем же тогда вместо незаметной обывательской одежды он носит длинный плащ, отпускает волосы и надвигает на глаза темные очки даже в пасмурный день? Неужто он думает, что никто на улице не отметит, как сильно он похож на киношного вампира? Настоящему вампиру не следовало бы так упрямо игнорировать это.
— Ты мог бы доверить ее нам, — любезно предложил Дрейк.
— Нет, — отрезал Валиант. — Не мог бы.
Дрейк вздохнул.
— Тогда мы возвращаемся к отправной точке: нам нужно время, чтобы выполнить твою задачу. Быстрота работы обратно пропорциональна недостатку информации.
Лоренс, штат Канзас
23 декабря 2003 года
Майкл и Мэри Уиллоу всегда хотели, чтобы их дом был наполнен детскими голосами. Мэри росла в большой семье: у нее было трое братьев, она привыкла к шуму и веселью. Будучи подростком, она решила, что никогда не выйдет замуж, ведь для нее идеалами мужчин были братья и отец, глядя на которых Мэри задавала своим избранникам крайне высокую планку. Однако судьба сделала ей подарок и во время обучения в колледже свела ее с Майклом Уиллоу, который завоевал ее сердце, был тепло и радушно принят семьей, а уже через два года стал ее неотъемлемой частью. Подруги пытались отговорить Мэри от свадьбы в столь юном возрасте, но она была непреклонна. Стоя у алтаря и чувствуя себя самой счастливой девушкой на свете, она вовсе не считала, что девятнадцать лет — неподходящий возраст для замужества.
Мэри и Майкл очень рано захотели детей, однако любимая дочь появилась на свет лишь через три года. Роды были тяжелыми, Мэри едва пережила их. Вскоре врачи сообщили ей страшную весть: она не сможет больше иметь детей. Это сломало бы Мэри, если б не поддержка мужа, а Майкл поддерживал ее во всем.
— Мы плывем по реке жизни, — философски замечал он. — И, если в нашем плавании нас наградили только одной дочерью, значит, ее судьба будет прекрасной и особенной, и потребует всего нашего внимания.
Эти слова очень тронули Мэри. Ей нравилось слушать рассуждения мужа о реке жизни: в эти моменты у него делался такой одухотворенный вид. После рождения дочери Майкл часто заводил эти разговоры, и они привели к выбору особенного имени для новорожденной малютки — Ривер.
Детство девочки было ярким и активным, родители не могли нарадоваться успехам дочери. Дом полнился смехом, уютом и теплом, и даже моменты слез переносились в сплоченной семье Уиллоу легко, потому что делились на троих. Майкл благодарил Бога за то, что его семья счастлива и здорова, и мечтал дожить до дня, когда увидит своих внуков. Но в каждой семье наступает момент, когда ребенок вырастает и нужно отпустить его в мир под названием «взрослая жизнь».
Когда Ривер исполнилось восемнадцать, она окончила школу и выразила желание поступить в Стэнфордский Университет, чтобы учиться на юриста. За хорошие баллы, активную гражданскую позицию и качественное вступительное эссе колледж принял ее. Вот уже два года она приезжала домой только на каникулы и праздники. Мэри гордилась своей дочерью и не хотела ни в чем ее ограничивать, но, расставаясь, лишний раз понимала, как быстро летит время и как скоро ее дорогая дочка упорхнет от нее насовсем.
Впрочем, сегодня Мэри успешно отогнала эти мысли прочь, решив, что никакая тоска по прошлому не испортит ей предпраздничного настроения. По старой традиции, она весь день развешивала над камином вязаные декоративные носки, наряжала елку и украшала подарочные коробки бантами и открытками. В духовке румянился ее фирменный черничный пирог. Мэри изо всех сил старалась успеть к приезду дочери. Ривер позвонила вчера утром и объявила об успешной сдаче экзаменов. Это означало, что сегодня она появится дома к обеду.
Мэри все утро хлопотала в чудесном приподнятом настроении. В канун Рождества она всегда чувствовала себя живой и веселой. К тому же, это Рождество было для нее особенной датой: вот-вот должна была выйти в свет ее пятая книга. Мэри начала писать в жанре мистики и фантастики, когда Ривер училась в старших классах, и успех осветил ей путь через полтора года после написания первой книги. Книги стали настоящей отдушиной, когда Ривер уехала учиться в Калифорнию. Мэри посвящала своим романам все свободное время. Критики называли ее «звездой нового времени.
Как раз сейчас у нее в голове складывался сюжет для новой книги, но она боялась начинать писать ее в уходящем году. Мэри была довольно суеверна, она почему-то считала, что если идея хороша, то она должна озарить ее в начале следующего года, а если идея не стоит и пенни, то она останется в прошлом, когда стрелка часов тридцать первого декабря переступит за порог полуночи.
Муж не разделял ее суеверий. Майкл был хирургом и никогда не откладывал дела, если их можно переделать сегодня. В канун Рождества он работал сверхурочно: хотел помочь как можно большему количеству людей независимо от даты и был убежден, что сделает куда меньше полезного, наряжая дома елку. Мэри могла бы обидеться на мужа за такую позицию, но на деле ее даже радовало, что Майкл не витает в облаках так же, как она сама. Если б они оба были безнадежными мечтателями, Ривер не от кого было бы унаследовать ее целеустремленность и рациональный ум.
От размышлений Мэри оторвал запах: черничный пирог ароматно возвещал о своей готовности. Женщина воодушевленно побежала на кухню. Ей не терпелось порадовать Ривер, а еще хотелось, чтобы к ее приходу пирог остался горячим.