Последний ход мафии

Королевский ход

Он смотрел на огонь, так же, как смотрел в тот день, когда мир перестал быть безопасным.

Тогда ему было всего семь. Пламя пожирало стены особняка, а мать лежала на мраморном полу в белом платье, уже пропитанном алой, почти чёрной кровью. Её глаза были открыты. Она смотрела на него, но не видела. И тогда он понял, что любовь — это слабость, а слабость убивает. Он слышал, как её дыхание становится хриплым. Как кровь бьёт фонтаном, заливая его лицо.
— Мама… — его голос был таким тонким, что казалось, его раздавит тишина вокруг.
Ее губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать.
«Скажи мне, что всё будет хорошо. Пожалуйста…» — умолял он мысленно, но ответа не было.

Теперь перед ним сидели мужчины в дорогих костюмах, пахнущие деньгами, потом и страхом. За окнами темнела Сицилия, утопая в золотых огнях ночных вилл. Комната совета Ломбардо напоминала гробницу королей. Потолок из тёмных дубовых балок нависал, словно готовый раздавить каждого, кто окажется слаб. На стенах висели портреты всех глав семьи за двести лет, их холодные глаза смотрели в вечность, как безмолвные судьи.
В воздухе стоял терпкий запах табака, кожи кресел и свежего металла оружия. Огромный стол из цельного ореха занимал почти всё пространство, отражая тусклый свет люстр с коваными цепями.
Тишину нарушал только редкий скрип стула или щелчок зажигалки, когда кто-то прикуривал сигару, отвлекаясь от собственных мыслей о власти, крови и страхе.

— Ринацци усиливает поставки через порт Трапани, — говорил Тито «Клык» Феррара, его правая рука. Голос у Тито был низкий, скрипучий, как ржавый нож по стеклу. — Если не перекроем канал, он начнёт кормить своих шавок, и у нас будут проблемы в Палермо.

Амиль Ломбардо сидел в тени зала, за огромным столом из тёмного ореха. Его пальцы ритмично постукивали по подлокотнику кресла. Крупные, сильные руки. Руководящие и карающие.

— Что с нашим человеком в порту? — спросил он спокойно.

— Мёртв. — Тито пожал плечами. — Голову прислали в ящике с рыбой.

Никто за столом не улыбнулся.
Никто не осмелился произнести слова соболезнования.
Это была игра. Всегда только игра.

Амиль откинулся на спинку кресла, глядя на лампы под потолком. Свет отражался в его карих глазах, таких тёмных, что в них невозможно было увидеть дно. В этом взгляде не было страха. Только расчёт.

— Подготовь ответ, Тито. Но не спеши. Пусть он подумает, что выиграл.

— Как скажешь, босс.

Амиль встал. Его костюм цвета чёрного графита сел на широкие плечи идеально, подчёркивая силу и абсолютный контроль.
Он посмотрел на мужчин вокруг — на совет, на тех, кто боялся и одновременно боготворил его.

— Это шахматы. Ринацци сделал свой ход. Теперь мой.

И вышел из зала, оставив за собой тишину, в которой было больше угрозы, чем в тысяче слов.

Здание суда всегда пахло одинаково – старым деревом, бумагой и дешёвым кофе, который покупали прокуроры в автоматах.
На мраморном полу отражались её каблуки, когда она шла по коридору, стараясь не показывать дрожи в коленях.
Она остановилась у зала заседаний, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.
«Ты справишься. Ты обязана справиться.»

Элина Вальери уже стояла перед присяжными, сжав папку с материалами дела так сильно, что пальцы побелели. На ней был строгий тёмно-синий костюм и белая блуза без единой складки. Волосы, цвета горького шоколада, собраны в аккуратный пучок. Её голос звучал ровно, без дрожи. Запах прокуренных пальто, дешёвого кофе и старых папок давил на сознание. Элина стояла, держа папку перед собой, как щит. Пот стекал по её спине под строгим пиджаком, но на лице была сталь.
«Бояться некогда. Он убил. Он должен ответить.»

Её пальцы сжимали край папки так сильно, что ногти побелели. Она знала, что если оступится сегодня – завтра этот убийца снова выйдет на улицы.
«Я не дам ему шанса. Ни ему, ни тем, кто думает, что деньги решают всё.»

— Господа присяжные. Этот человек не просто отмывал деньги для мафии. Он платил за кровь на улицах. За сирот, которые остались без родителей. За женщин, которые теперь живут с пулей в теле. Вы вправе решить: хотите ли вы продолжать закрывать глаза или готовы сказать “нет” этому миру.

Она посмотрела на присяжных. Женщина лет пятидесяти вытирала слёзы. Мужчина в очках кивал ей, соглашаясь. «Они услышали. Сегодня правда победит.» Она видела в глазах некоторых мужчин снисходительные искорки: «Красивая, но глупая. Девочка против системы.»

Элина была к этому готова. С тех пор как пятилетней девочкой пряталась под столом, когда в их дом ворвались люди с оружием. С тех пор как видела тело отца в прихожей. С тех пор как её брат Леонардо исчез в огне. Её жизнь стала борьбой. Каждый процесс — войной.

Судья объявил перерыв. Элина вышла в коридор, чувствуя, как звенит кровь в висках. Её секретарь подбежала, протягивая телефон:

— Адвокат Вальери, вам звонили из фонда. Напоминают про вечер сегодня.

Элина вздохнула. Благотворительный вечер. Очередной сбор денег для фонда помощи жертвам мафии. Она ненавидела эти мероприятия. Все эти улыбки, бокалы шампанского, сплетни под живую музыку.
Но фонд помогал сиротам. Помогал таким, какой когда-то была она.

— Хорошо. Подготовь машину на семь.

Когда зал опустел, Амиль остался сидеть один. Сквозь панорамные окна заливался рассвет, окрашивая город в холодное серебро.
Он положил ладони на стол и медленно сжал их в кулаки, чувствуя, как напрягаются жилы на запястьях.
«Каждый из них – фигура. Пешка, конь, слон. Но я – король. И эта партия закончится так, как решу я.»*
Он встал, поправил пиджак, выпрямился во весь рост. Его лицо оставалось холодным, но в груди зажглось еле заметное пламя.
«Сегодня я сделаю первый ход.»

Элина ехала на вечер, смотря в темноту за окном. В машине она сидела молча, глядя в темноту за окном. Улицы Палермо проносились огнями фар, отражаясь в её глазах янтарными вспышками.
«Благотворительный вечер мафии… цинизм в чистом виде. Но я пойду. Потому что именно там узнаю, кто сегодня считает себя королём этой игры.»
Она провела рукой по волосам, расправила плечи и приготовилась к очередной битве – битве, где оружием были слова и взгляды.

Тонкая грань

Телефон зазвонил в пять утра.
Элина, ещё не проснувшись до конца, нащупала его на прикроватной тумбе и посмотрела на экран. Неизвестный номер.

— Алло…
В трубке раздалось тяжёлое дыхание. Несколько секунд — и короткие гудки.

Она посмотрела в потолок, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Её пальцы дрожали, когда она открывала почту. Там было новое письмо, тема которого гласила:

"Не трогай тех, кто сильнее тебя, и останешься жива."

Текст письма был коротким:

"Останови дело против Мерли. Ты не понимаешь, куда лезешь, Элина Вальери. В следующий раз мы не промахнёмся."

Она почувствовала, как внутри что-то холодеет, а в животе появляется тяжесть. Почти механически она встала, пошла в душ, включила холодную воду и прижалась лбом к кафелю, позволяя ледяным струям смывать страх. Но внутри, под всеми слоями рассудочности, шевельнулась злость. Яростная, обжигающая.

«Не смейте меня пугать. Никто не смеет.»

В это же утро Амиль сидел в своём кабинете, когда Лоренцо положил перед ним папку.
— Это прокурор, ведущая дело против Мерли, босс. Её зовут Элина Вальери.

Амиль оторвался от бумаг и посмотрел на фотографию. Тёмные волосы, прямой взгляд, чуть приподнятый подбородок. Такая женщина не склонит голову, даже если её сломают.
— Она опасна для нас? – спросил он, убирая фотографию обратно.

— Она ведёт дело слишком чисто, босс. У полиции есть доказательства на Мерли, и если она доведёт это до конца – он заговорит.
Амиль откинулся на спинку кресла, задумчиво проведя пальцами по нижней губе.
— Узнайте о ней всё. Адрес, привычки, страхи.
Он замолчал, глядя в окно, где медленно поднималось солнце над каменными крышами Палермо.
— И проследите, чтобы идиоты Мерли не сделали ничего без моего разрешения.

«Интересно… Эта женщина снова пересекает мою доску. Может, судьба действительно играет в шахматы?»

Элина вошла в здание суда с прямой спиной, но внутри всё сжималось. Она знала, что угроза реальна, но ещё больше знала: если она сейчас откажется – больше никогда не сможет смотреть в зеркало.
В коридоре прокурорского отдела пахло кофе, бумагой и дешёвой парфюмерией. Секретарь помахала ей рукой:

— Элина, у тебя сегодня слушание по Мерли в 14:00.

— Спасибо, Кьяра, я помню, – ответила она и зашла в свой кабинет.
Там, на столе, уже лежали новые фотографии – убитая девушка, свидетельница по делу Мерли. Горло перерезанное ножом. На обороте фотографии был приписан маркером короткий текст:

"Твои действия убивают людей."

Она закрыла глаза, сжимая фото так сильно, что ногти впились в кожу ладони.
«Нет, это не мои действия. Это их выбор быть убийцами.»

Она вышла из здания суда в полдень. Солнце било в глаза, воздух был плотным от жары. Когда она шла по ступеням вниз, прямо у чёрной машины в тени стоял он.
Светлая рубашка с расстёгнутым верхним пуговицами, руки в карманах брюк. Его взгляд встретился с её взглядом, и она почувствовала, как ноги становятся ватными.

— Мисс Вальери, – сказал он тихо, но его голос был как раскат грома в полуденной тишине.
— Сеньор Ломбардо, – она кивнула, сохраняя лицо бесстрастным.
— Вам не слишком жарко сегодня? – спросил он, чуть склонив голову.
— Нет, привыкла, – ответила она и сделала шаг в сторону, но он чуть наклонился к ней, так близко, что она почувствовала лёгкий запах его парфюма – свежий кедр и кожа.

— Осторожнее, прокурор. Палермо – город, где женщины с острым языком долго не живут.
Она встретилась с его глазами, внутри всё горело, но голос прозвучал ровно:
— Спасибо за заботу. Но я предпочитаю жить так, как считаю нужным.
Он усмехнулся одними глазами, отступил, и она быстро пошла прочь, чувствуя на себе его взгляд, обжигающий спину.

Он смотрел ей вслед, не двигаясь. Тито молча ждал, пока босс даст команду.
— Она сильная, – сказал Амиль наконец. – Слишком сильная для женщины в её положении.

— Её убрать, босс?
Амиль посмотрел на него с таким выражением, что Тито сразу опустил глаза.

— Я сказал, никаких действий без меня. Я разберусь сам.

Вечером она вернулась в свою маленькую квартиру в центре города. Открыла дверь, поставила сумку, сняла туфли.
Проходя мимо зеркала в прихожей, она остановилась.
На зеркале красной помадой было выведено:

"Это последняя ночь в твоей жизни."

Она почувствовала, как земля уходит из-под ног. Закрыла глаза, вцепившись в дверную раму, и медленно, глубоко вдохнула.
«Бояться некогда.

Ночью, когда она засыпала, слышался шум дождя за окном. Ей снился океан – глубокий, синие волны, в которых отражалось солнце.
А потом в сон ворвался грохот.

Выстрел.

Стекло рядом с кроватью разлетелось осколками, и она упала на пол, закрывая голову руками. Сердце колотилось в груди так, что она не слышала ничего, кроме собственного дыхания.
Пуля ударилась в подушку, где секунду назад лежала её голова.
Она оставалась лежать, прижимаясь к холодному паркету, пока с улицы не донёсся визг уезжающей машины.

Полицейские приехали через двадцать минут.
Элина сидела на кухонном полу, укутавшись в плед и держа в руках чашку с холодным чаем. Её трясло, но лицо оставалось без эмоций.

Офицер говорил с ней, но слова почти не доходили. Перед глазами стояло лишь одно лицо – мужчина с холодными глазами, чья улыбка казалась обманчиво мягкой.

Амиль Ломбардо.

Она знала, что это предупреждение. Следующий раз будет последним.

Ночь в квартире Элины тянулась бесконечно. За окном бился дождь, словно кто-то старался смыть с улиц всю пыль и грязь Рима. Она сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, сжимая в руке телефон. На экране всё ещё горело сообщение, чёрные буквы на белом фоне: «Ты слишком близко. Отойди, пока можешь дышать.»

Её пальцы дрожали, но не от страха. От злости. От бессилия. От того, что снова стала мишенью в чужой войне.

Кровь за кровь

– Держитесь, синьора, вы не умрёте. Слышите меня?

Элина хотела рассмеяться. Не умру? Разве это плохо?

Амиль сидел в своём кабинете, глядя на карту Палермо, где красными точками были отмечены территории его людей и союзников. В центре карты, как нарыв, пульсировало имя – Сальваторе Ринацци. Ему казалось, что воздух в комнате пропах кровью задолго до того, как её проливали.

Тито стоял у окна, вытирая нож от невидимой грязи, хотя на лезвии не было ни пятнышка. Амиль наблюдал за ним и молчал. Мысли текли ровно, как вода по древним каналам Сицилии. Его учили, что эмоции – слабость, а жалость – предательство своей крови. Но внутри него уже рвалась наружу чёрная ярость.

– Найди их, – сказал он тогда спокойно. – И привези ко мне. Живыми.

Ему было всё равно, кто отдал приказ. Он знал, что исполнители всегда пешки, но кровь требовала крови. Покой погибшей матери не знал успокоения в его душе, и каждый раз, когда кто-то покушался на его территорию, её тень возвращалась, шепча: «Останови их. Разорви их. Покажи, что ты мой сын.»

В эту ночь луна была полной, и Амиль ненавидел её за её холодный свет. Он ненавидел слабость людей, ненавидел страх в их глазах, ненавидел себя за то, что внутри всё ещё теплилась мысль о женщине с глазами цвета горького шоколада, лежащей в больничной палате, не ведающей, сколько крови прольётся ради её жизни.

Два человека стояли на коленях в полутёмном подвале старого склада в Чивитавеккья. Их руки были связаны за спиной, лица в крови, губы дрожали от ужаса. Перед ними, облокотившись на деревянный ящик, сидел Амиль Ломбардо. В его глазах не было злости. Там была лишь пустота.

Тито «Клык» стоял сбоку, лениво крутя в руке нож.

– Мы… мы не знали, чья она женщина… – захлёбываясь, проговорил один из мужчин. Его зубы стучали от страха.

Амиль поднял глаза, медленно и без эмоций.

– Женщина здесь ни при чём, – сказал он спокойно. – Вы нарушили баланс. Никто не имеет права трогать её без моего разрешения.

– Нам заплатили… – пробормотал второй.

– Я знаю. – Он кивнул Тито.

Клык подошёл ближе, его шаги звучали глухо в огромном пустом помещении. Нож блеснул под светом лампы.

– Пожалуйста… – выдохнул первый, но Тито уже перерезал ему горло одним резким движением. Второй даже не успел закричать.

Когда всё закончилось, Амиль достал платок, вытер каплю крови, попавшую на рукав его дорогого пальто, и встал.

– Отправь их тела к Ринацци, – сказал он, глядя в темноту склада. – Пусть знает, что я вижу каждое его движение.

– Будет сделано, босс, – Тито слегка склонил голову.

Через час они уже сидели в кабинете Ломбардо на последнем этаже гостиницы «Астория». За окнами Рим медленно просыпался, заливаясь бледно-голубым рассветом. Амиль пил кофе, глядя на город, как на свою шахматную доску.

Они молчали долго. Запах крови всё ещё витал в воздухе, едва уловимый, но до отвращения реальный. Амиль сидел, глядя на свои руки – на пальцы, на ногти, безупречно ухоженные, и думал, сколько жизней они отняли, сколько судеб стерли с лица земли.

– Это Ринацци, – сказал Тито, убирая нож в кобуру под пиджак. – Он проверяет тебя на слабину. Если ты не ответишь…

– Я уже ответил, – перебил его Амиль спокойно. – Но не напрямую. Война с ним сейчас невыгодна. Не мне. Не ему.
Он замолчал, задумчиво крутя в руке золотую зажигалку с выгравированным гербом семьи.
– Но если он решит пойти дальше… – в голосе появилась сталь, – я сотру его имя с этой земли.

Тито кивнул.

– Что прикажешь делать с адвокатессой?

Амиль закрыл глаза, уставший, но собранный.

– Ничего. Она не должна знать, что я вмешался. Пусть думает, что осталась жива случайно.

Элина не сразу поняла, что произошло. Всё смешалось в ту ночь: усталость, пустая квартира, звонок от Марины, короткий разговор о мелочах. Она помнила, как зашла в кухню, чтобы налить себе бокал воды, чувствуя, как всё тело дрожит от нервного напряжения. Казалось, что день затянулся на вечность, пропитанный страхом и чувством слежки, которое она пыталась заглушить работой.

В какой-то момент её взгляд зацепился за своё отражение в тёмном окне кухни. Она увидела женщину с потухшими глазами, с иссохшими губами, женщину, которая больше не умела улыбаться. Тяжесть внутри была невыносима, и тогда она выключила свет и, оставив воду на столе, медленно пошла в спальню.

Шаги отдавались гулом в висках.
Она остановилась у двери.

Нечто странное кольнуло её, как будто воздух дрогнул, словно затянутая струна. И в следующую секунду тишину ночи рассёк глухой хлопок. Боль вспыхнула в груди, отдавшись в горле, в лёгких, в голове. Мир рассыпался на чёрные осколки, и она успела подумать только одно:

«Не здесь. Не так.»

Она не чувствовала падения, только ледяной холод, как будто её тело погружали в воду. Сквозь стремительно сужающееся сознание она слышала шаги – быстрые, тяжёлые. Кто-то вбежал в квартиру, кто-то кричал её имя. Но голос был далёким, глухим, как из-за стеклянной стены. Ей хотелось открыть глаза, но веки не слушались. Хотелось вдохнуть, но лёгкие были полны тяжести.

«Марина…»

Последней мыслью перед тем, как темнота поглотила её полностью, было имя сестры. Она не молилась о спасении, не просила о помощи – она просто подумала о ней, как о последнем тёплом воспоминании, которое не позволило ей утонуть в боли окончательно.

Белый потолок. Запах лекарств и хлорки. Звуки капельницы, размеренный писк кардиомонитора.

Элина лежала, глядя в этот потолок, и внутри неё кипел огонь. Её грудь была перебинтована, дыхание давалось с трудом. Врач сказал, что пуля прошла рядом с сердцем, зацепив лёгкое. Если бы не сосед, который услышал выстрелы и вызвал скорую, её тело нашли бы только утром.

Она зажмурила глаза, стараясь не плакать. Боль была сильной, но сильнее была ярость.
Кто? Зачем? Какое дело стало для них смертельным приговором?

Она вспомнила его глаза. Холодные, тёмные, смотрящие прямо в её душу. Ломбардо. Он что-то знал. Но почему он молчит?

Долг семьи

Он вошёл в кабинет отца ровно в полночь, как когда-то входил в его комнату мальчиком, дрожа от холода, страха и ожидания удара. Только теперь страха не было.
Теперь был лишь холод.

Джованни Ломбардо сидел в кресле у камина, глядя на языки пламени, словно в них он видел чужие судьбы, которые легко сжигал всю свою жизнь. Его пальцы были сложены на массивной трости, а глаза цвета пережжённого янтаря медленно поднялись на сына.

– Амиль, – произнёс он хриплым голосом. – Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Амиль молчал, оставаясь в тени. Он знал, что отец ненавидит, когда он не выходит на свет, – это напоминало Джованни о слабости, которую он некогда пытался выбить из ребёнка, заставляя того стоять всю ночь на коленях перед иконой в углу, пока кожа не трескалась и не лопались сосуды в глазах от слёз и боли.

– Я слышал, – продолжил Джованни, – ты позволил женщине выжить. Ты позволяешь этой шлюхе-адвокату дышать, даже когда она идёт против нашей семьи.

– Её имя Элина, – тихо сказал Амиль, так тихо, что треск дров в камине показался громче.

Старик ухмыльнулся.
– Имя? Ты даёшь имена игрушкам, Амиль? Как в детстве? Как тому щенку, которого я велел выбросить, чтобы ты не вырос слабаком?

В памяти всплыл тёплый клубок рыжего щенка, который слизывал слёзы с его ладоней в ту ночь, когда отец в первый раз ударил его так, что кровь залила рот. Он тогда назвал его Доро – «мой подарок». Утром щенка не было.

– Ты хочешь разрушить всё, что я строил сорок лет, из-за дырявой адвокатши, которая возомнила себя судьёй этого мира? – голос Джованни становился всё тише, но от этого страшнее. – Ты забыл, кто ты. Ты забыл, что долг семьи – прежде всего.

Он медленно поднялся, опираясь на трость. Его глаза горели.
– Сальваторе Ринацци – это твой враг. А враг не прощает слабость. Ты думаешь, он не знает о твоей суке? Думаешь, он не убьёт её в тот момент, когда захочет, чтобы сломать тебя окончательно?

Джованни подошёл ближе и резко ударил тростью по полу рядом с ботинками сына, заставив того инстинктивно напрячься. Старик почувствовал это, и уголки его губ дрогнули в мерзкой улыбке.

– Ты не мой сын, если ставишь её выше семьи.

Амиль молчал. В его глазах не было ни страха, ни боли – только сталь.
Он развернулся и вышел, оставив отца один на один с его камином и тенями прошлого.

– Ты не должна была выходить, – сказала Марина, глядя, как Элина медленно застёгивает блузку, морщась от боли в груди.

– Должна, – ответила Элина и натянула пиджак, словно доспехи. – Если я лягу, они решат, что победили. Если я остановлюсь – они пойдут дальше.

Она поймала своё отражение в зеркале. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, волосы собраны в строгий пучок, взгляд – холодный и полный ярости. Эта женщина в зеркале больше не плакала и не жалела себя.

– Я должна идти, Марина, – сказала она, мягче глядя на сестру. – За нас. За маму. За Лео.

Имя брата зазвучало в комнате как эхо. Марина сжала губы, отворачиваясь к окну, чтобы не расплакаться.

Элина шагнула за дверь квартиры и сразу почувствовала, как город подступает к горлу: шум моторов, рваный лай собак во дворе, запах сырого асфальта после ночного дождя.
Словно стены её дома всё это время скрывали её не только от убийц, но и от самой себя.

Марина стояла на пороге, держа в руках пустую чашку из-под кофе, которую крутила между пальцами так, словно в этом вращении было всё её отчаяние.

— Ты хотя бы обещай мне, что будешь осторожна, — тихо сказала сестра.

Элина остановилась, обернулась и впервые за последние дни улыбнулась — устало, но мягко.

— Осторожность — это привилегия тех, кто не играет против дьяволов, — ответила она. — А я теперь должна играть.

Марина хотела что-то сказать, но передумала. Элина шагнула к ней и коснулась её щеки.

— Если со мной что-то случится… — начала она, но Марина резко зажала ей губы ладонью.

— Не говори так. Ты вернёшься. Всегда.

Элина кивнула и, сжав в кулаке ключи от машины, вышла в ночь.

У офиса её ждал знакомый запах пыльной бумаги и глухое эхо шагов по мраморному полу. Охранник проводил её растерянным взглядом — он не ждал увидеть её здесь так скоро. Она кивнула ему молча и скрылась за дверью кабинета.

Внутри всё было так же, как она оставила: стопки дел на столе, календарь с зачёркнутыми датами, фотография с матерью и Мариной, подпертая книгами, чтобы не падала. Только теперь эта фотография смотрела на неё как упрёк.

Она сняла пиджак, аккуратно повесила его на спинку кресла, медленно опустилась в своё кожаное кресло и включила настольную лампу.
Свет вырвал из темноты листы показаний, выписки, доказательства — всё то, что должно было стать её щитом и мечом.

Руки дрожали, когда она разложила перед собой фотографии с места покушения — полиции пришлось их показать.
На одной из них была она сама, ещё живая, но вся в крови. На другой — кусок асфальта, на котором ещё оставалась алая дорожка, уже размытая дождём.

Она прикрыла глаза.
На секунду ей показалось, что запах больничного спирта и ржавого металла всё ещё здесь, впитался в стены её офиса, в кожу, в кости.

«Ты должна держаться.
Если ты не встанешь сейчас, тебя добьют.
Если ты не будешь первой — ты будешь следующей.»

Она медленно открыла глаза, взяла ручку и чёрной пастой сделала первую пометку в деле.

В дверь тихо постучали. Элина вскинула голову, сердце дрогнуло — в горле пересохло.

Это была не полиция и не Марина. На пороге стояла Франческа Бьянки — журналистка, которая уже несколько месяцев ходила за Элиной по пятам. Франческа держала под мышкой диктофон, в руке — тетрадь в кожаной обложке.

— Ты сумасшедшая, — выдохнула она, входя без приглашения. — Тебя чуть не убили. Ты не можешь просто так сидеть здесь одна!

Элина смотрела на неё холодно.

— Я могу всё, Франческа. Потому что если я не вернусь сюда — ты напишешь про это так, как выгодно тебе. А я хочу рассказать свою правду сама.

Призрак прошлого

Он появился в её жизни так же внезапно, как исчез десять лет назад.

Элина сидела в кабинете поздно вечером, в полумраке настольной лампы, склонившись над папками с делами, когда в коридоре раздались глухие шаги. Её сердце дрогнуло — слишком тихо, слишком осторожно. Она резко подняла голову, вслушиваясь, но кроме гула кондиционера и тиканья настенных часов ничего не было слышно.

Она снова опустила взгляд на текст, но внезапно почувствовала чей-то взгляд. Мороз пробежал по коже. Она медленно подняла глаза и застыла.

В дверном проёме стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, в чёрной водолазке и кожаной куртке. Тени скрывали его лицо, но когда он шагнул ближе, свет выхватил знакомые черты.
Чёрные волосы, немного отросшие, с проседью у висков, острые скулы, глаза… глаза цвета затухающего огня. Такими они были в детстве. Такими они были у их отца.

Элина резко встала, стул с грохотом отлетел назад. В горле запершило, дыхание сбилось.

— Лео… — её голос дрогнул, и это имя разрезало тишину как выстрел.

Мужчина смотрел на неё, чуть склонив голову. Его взгляд был тяжёлым, но безжалостным. На его губах играла слабая, почти невидимая усмешка.

— Привет, сестрёнка.

Мир качнулся. Стены, документы, лампа, запах кофе — всё исчезло. Перед ней снова стояла та ночь десять лет назад, когда ей сказали, что его тело выловили из залива, что больше его нет, что ей больше некого защищать, кроме самой себя.

Она сделала шаг к нему, рука дрожала, как у ребёнка.

***

Элина всегда помнила, как в детстве Леонардо поднимал её на руки и крутил под потолком, пока она визжала от смеха. Их дом тогда ещё не знал запаха смерти, холодных голосов юристов, чёрных автомобилей у ворот. Отец часто приходил поздно, усталый, но всегда с тёплой улыбкой для них двоих.

Лео был её героем. В семь лет он обещал, что никогда не даст её в обиду. В десять – избил мальчишку, который толкнул её на школьном дворе. В тринадцать – впервые научил держать нож так, чтобы казаться страшной, но не ранить по-настоящему. «Только в случае, если тебя прижмут к стене», — сказал он тогда, прижимая её дрожащие пальцы к деревянной ручке. «И помни, Лина… никогда не бей первым. Но если бьёшь — добивай».

Она смеялась и обзывала его придурком, но в глубине души верила каждому слову. Лео знал, как устроен мир. Уже тогда.

В их доме пахло солью и морем. Отец всегда говорил, что море лечит любую боль. Они с Лео часто сидели на обрыве, смотрели, как закат уходит в волны, и молчали. Ей было достаточно просто сидеть рядом.

Однажды, когда ей было восемь, а ему двенадцать, она спросила:

— Лео, а ты умрёшь?

Он посмотрел на неё, нахмурился и рассмеялся.

— Конечно, нет. Меня никто не убьёт. Я буду жить вечно, чтобы тебя защищать.

— А если всё-таки убьют?

Тогда он нахмурился ещё сильнее, наклонился и прошептал ей в волосы:

— Тогда я стану призраком. И буду ходить за ними до конца их жизни.

Эти слова тогда показались ей сказкой. Но теперь, когда он стоял перед ней живой, но другой, страшный в своей тени, она поняла, что он не врал.

Леонардо всегда держал обещания.

***

— Как… как ты жив? Где ты был всё это время?

Леонардо смотрел на неё без эмоций, только уголки его глаз подёрнулись морщинами — знакомыми, родными.

— Там, где живут мертвецы, Лина, — тихо сказал он. — Там, где никому нет дела до того, кто ты и кем был.

Он прошёл мимо неё, к окну, глядя на огни ночного города.

— И что теперь? — спросила она, еле слышно. — Ты вернулся?

Он молчал. Тишина становилась невыносимой. Элина сжала пальцы, чтобы перестать дрожать.

— Ты вернулся ради меня?

Его усмешка стала холоднее.

— Я вернулся ради нас. И ради него.

Она поняла, о ком он говорит, ещё до того, как он произнёс следующее.

— Ради того, кто убил нашего отца.

Элина вздрогнула. В груди зашевелилась давняя боль — ржавая, обжигающая.

— Это была авария, Лео. Ты же знаешь.

Он обернулся так резко, что она отпрянула. Его глаза сверкнули в полумраке, и в них она увидела бездну.

— Не лги себе. Не лги мне. Аварий не бывает там, где власть принадлежит мафии. Он знал, что делает, когда подписывал приговор отцу.

Она молчала, сжав губы, чтобы не закричать. Леонардо снова отвернулся к окну, опустив голову.

— Я долго искал тех, кто замешан в его смерти. И теперь я близок. Очень близок, Лина.

— Кто это? — её голос был почти шёпотом.

Он медлил. Когда заговорил, его голос стал холодным и бесцветным, как мраморная плита:

— Ломбардо.

Имя ударило по ней сильнее, чем пощечина. Амиль. Она видела его сегодня утром в коридоре суда, видела, как он смотрит на неё снизу вверх своими стальными глазами, как будто знает её мысли, её слабости.
Но она не знала его прошлого. Не знала, что его семья могла быть причастна к самому страшному дню её жизни.

— Ты уверен? — прохрипела она.

Леонардо кивнул, не глядя на неё.

— Джованни Ломбардо тогда ещё был главой. Но теперь… теперь его сын идёт по его следам. И он такой же. Холодный. Безжалостный. Убийца.

Элина прижала ладонь к губам, чтобы заглушить рыдание. Леонардо наконец посмотрел на неё, и его взгляд стал мягче, почти братским.

— Лина. Я пришёл, чтобы предупредить тебя. Держись от них подальше. Иначе ты станешь следующей.

Он подошёл ближе, протянул руку, коснулся её волос, как в детстве. Его пальцы были тёплыми, но в этом тепле чувствовалась сталь.

— Ты осталась такой же. Смелой. Упрямой. Но мир теперь другой, Лина. Тут выживают только те, кто готов убивать.

Её тело дрожало, но внутри поднималась ярость. Она смотрела на брата, которого считала мёртвым, и чувствовала, как рушатся все её стены, выстроенные за эти годы.

— Я не уйду, Лео, — сказала она твёрдо. — Я останусь и доведу дело до конца. Даже если придётся сражаться с дьяволами.

Он улыбнулся, чуть заметно, горько.