Не такой реакции я от него ожидала, не такой.
Его успевшее загореть лицо словно вернулось в раннюю весну, когда молочно-белая кожа ещё не была расцелована солнцем, глаза округлились, а тонкие губы распахнулись и схватили воздух, как хватает его вытащенная из воды рыба. Мистер Кинг, лежавший на его коленях, разразился возмущённым воплем и впился когтями и зубами в руку Эрика, которую словно свело судорогой на его меховом пузе, да так, что пальцы зажали довольно большой шмат мохнатой шкуры. Это и возмутило кота до такой степени, что он кинулся в атаку.
От боли в руке Эрик дёрнулся и пришёл в себя. Щёки порозовели, потом налились привычным румянцем, а губы дрогнули и расплылись в растерянной улыбке.
– Ты уверена?
– Да, я только что от акушерки. У нас будет ребёнок.
– Господи…
– Господь бог тут не при чём.
Он замолчал, так и продолжая сидеть на ободранном мистером Кингом диване, уставившись в одну точку и практически не шевелясь.
– Скажешь что-нибудь? – нетерпеливо напомнила о себе я.
От того, что Эрик сейчас скажет, зависело слишком многое. Я бы не сильно ошиблась, если бы сказала, что от слов, которые он так мучительно подбирает, зависела даже судьба наших отношений. Всю последнюю неделю, пока я ждала приёма в консультации, ни дня не проходило, чтобы в моей голове не шевельнулась мысль, а не ошиблась ли я четыре года назад, когда сказала ему “да” в городской ратуше. С учётом того, что происходило между нами в это время.
Вместо ответа он встал с дивана и подошёл ко мне, сгрёб одной рукой и уткнул лицом в свою грудь.
Ослепнув на несколько секунд, я услышала, как часто заколотилось его сердце, а дыхание становилось всё более и более поверхностным. Это не сильно смахивало на радость. Я подняла голову и обнаружила, что глаза Эрика покраснели, а по щекам текли слёзы.
– Ты не рад?
– Мы так долго этого ждали, Катерина. Я… Прости, я в шоке. Я уже и ждать перестал.
– Если… Если совсем перестал, то срок ещё совсем небольшой. Можно…
– Нет, нет, что ты. Я хочу этого ребёнка. Просто… Неожиданно.
Он утёр ладонью мокрые скулы и снова обнял меня.
– Господи, Катерина, я так люблю тебя. Я сделаю для тебя, что угодно.
Но я слишком хорошо знала своего мужа. И его первая реакция не могла меня обмануть.
Он смертельно испугался.
Мы и в самом деле очень долго ждали. Год назад я бросила пить таблетки, но беременность всё не наступала. Друг и соавтор Эрика, Сорен, к своему тридцати одному году уже был обвешан двумя младенцами, которые у них с его женой Анной получались, словно просто от косого взгляда друг на друга, несмотря на то, что несколько лет назад Анне сказали, что у неё вообще не будет детей. Я даже предполагала, что тот приговор настолько больно ударил по ней, что теперь она торопилась перевыполнить план, пока судьба, нечаянно подарившая ей первого сына, снова не передумала. Похудевший и вечно невыспавшийся Сорен, тем не менее, выглядел таким счастливым идиотом, держа на руках своих отпрысков, что ему завидовала даже я, долгое время вообще не воспринимавшая себя в роли матери хоть кого-нибудь, включая собственного кота – наши отношения были тёплыми, но рациональными. Младшей дочери Сорена недавно исполнилось полгода, и из-под его глаз, наконец, начали потихоньку уходить тёмные круги. А уж Эрик, который и сам происходил из большой семьи, и имел целый выводок племянников и племянниц, обожающих знаменитого дядюшку, гораздо раньше меня начал думать, что готов к отцовству.
И вот когда мы, наконец, договорились – ничего не вышло. И акушерка в женской консультации, и врач из специализированной частной клиники, к которому я пошла больше за утешением, нежели за советом, успокаивали меня – мол, со здоровьем всё в порядке, но в моём возрасте и полтора года не срок, и надо просто подождать, успокоиться и продолжать заниматься с мужем любовью. С удовольствием. А спустя полтора года уже можно будет начать рассматривать альтернативные варианты. Только вот меня это всё нихрена не успокаивало. Тем более, что из отмеренного ими срока прошла большая его часть, и я уже начала потихоньку выяснять, что такое ЭКО и во сколько нам это обойдётся.
Обмануть Сорена с его развитой эмпатией было практически невозможной задачей: он каким-то шестым чувством чуял, что со мной происходит что-то неладное, но после пары раз, когда я огрызнулась на его вопросы, решил в лоб больше не лезть. И я даже не почувствовала подвоха, когда он в компании супруги появился у нас на пороге. Решили навестить нас перед отпуском, загадочно улыбаясь, сообщил Сорен.
Иногда у меня складывалось впечатление, что Сорен и Анна так и остались безголовыми юнцами, которыми были, когда мы познакомились. Они, в отличие от меня, мало парились сложными жизненными вопросами, живя по принципу “делай, что должно – и будь, что будет”. Так и с этим их отпуском – затея на первый взгляд выглядела совершенно дикой.
После первых родов Анна порядком поправилась, и, будучи по образованию актрисой, для которой её тело – в первую очередь рабочий инструмент, слегка приуныла. Как только в женской консультации дали добро, она отправилась сгонять лишний вес в спортзал, но признавалась, что каждый раз идёт туда, как на плаху – то, что предлагали тамошние тренера, не вызывало у неё абсолютно никакого интереса. Ей было скучно топтать степ-платформу в компании десятка женщин с багровыми озверевшими лицами и излучающей неестественную бодрость инструкторши, багровея и зверея вместе с ними. Блестящая хирургической сталью стойка с гантелями вызывала отвращение одним своим видом, а наглотавшись в бассейне воды на первом же занятии, Анна поклялась навсегда завязать с водными видами спорта и не заходить в водоёмы глубже, чем по щиколотку.
Мидсоммар словно отпустил какую-то давно сжатую пружину внутри меня, и следующие несколько дней мы с Эриком и в самом деле провели, как дикари: практически не одеваясь и единогласно решив, что замороженная пицца и чёрный кофе – это достойная и сбалансированная еда. Периодически мы пытались представить, как по дому и лужайке перед ним разгуливал абсолютно голый Сорен, и ржали, как умалишенные от этой картины, но понять, зачем он это делал, мы ой как могли.
С нами что-то случилось – мы хотели друг друга постоянно, и успели за несколько дней опробовать и шёлковые простыни, и диван в столовой, который действительно не скрипел (“Сорен не проставится, чёрт возьми!”), и даже кухонный стол, поэтому одеваться, чтобы потом раздеваться, было непроизводительной тратой времени.
В шкафу я нашла белый свёрток, подписанный Анной: “Катя, бери сейчас, но это тебе на день рожденья!”. Под хрустящей белой бумагой обнаружился весьма откровенный комплект кружевного белья, но, чувствуя, как взгляд Эрика ласкает мою спину, я не видела смысла надевать и его, поэтому соблазнительные тряпочки так и остались лежать в шкафу с несрезанными бирками.
Прервать нашу идиллию смогло только сообщение от Сорена. Он сообщал, что на маршруте с ним случилась небольшая незапланированная неприятность – именно так! – которая задержит их в Германии ещё на день. Но вся родня сразу после Мидсоммара разъехалась по курортам, а его родителям кровь из носу нужно присутствовать на конференции в Осло, поэтому они с Анной решили, что за детьми присмотрим мы с Эриком. “Всего один день! Просто держите их в поле зрения и кормите, родители всё необходимое привезут. Вы справитесь, я в вас верю. Ваш кот куда более требовательный, а ещё не сдох.”
Прочитав послание, я только губы поджала. Райский отпуск однозначно закончился. Эрик разочарованно взглянул на меня:
– Ну что ж, Катерина, похоже, нам придётся одеваться.
Всё утро мы провели, избавляясь от пыли и намывая пол в крохотной комнатке в самом конце коридора, которую семейство Вайсберг поколениями использовало для размещения своих наследников.
Облезлые лакированные кроватки, которые там стояли, похоже, помнили ещё младенчество Сорена, зато в них чувствовался основательный стиль семейства – натуральное дерево, никакого ДСП. Но, судя по слою пыли на них, Вайсберги и в самом деле дом слегка подзабросили. Сорен и Анна перед нашим приездом навели лоск только на наиболее используемые помещения, а эту комнату просто заперли, чтобы не делать лишней работы. Которую теперь делали мы.
Ребёнки – они, как известно, в грязи расти не могут.
Аккуратно сворачивая полотняный чехол, накрывающий что-то вроде тахты, Эрик опёрся на неё рукой, и его лицо тут же расплылось в победной улыбке:
– Ну всё, теперь Сорен должен нам шампанское.
– Что? – удивленно обернулась я.
Чехол полетел в угол.
– Иди-ка сюда.
Он схватил меня рукой поперёк живота и мы вдвоём с размаху хлопнулись задницами на тахту, мгновенно взвывшую скрипучими пружинами.
– Если бы не форс-мажор, мы бы в эту комнату даже не зашли, – засмеялась я. – Узнаю Сорена – он собирался сэкономить на обещанном призе.
– Не удивлюсь, если он на этой… мебели невинность потерял. Это ж археологический памятник. Она дышит на ладан.
– Не наговаривай. Вещь на века. Она даже не качается.
Его рука погладила моё колено.
– Устроим тест-драйв? До самого отъезда мы будем работать няньками и нам будет совсем некогда, – его пальцы ползли по бедру всё выше и выше, задирая юбку. – А я снова хочу тебя, будто мне не сорок, а пятнадцать. Какое-то волшебное место. Кажется, я начинаю понимать, почему их семейство такое многочисленное.
– Ларс и Марта будут здесь через два часа, – выдохнула я, приподнимая бёдра, чтобы он мог избавить меня от трусиков.
– Мы успеем даже переодеться, если начнём прямо сейчас.
Родители Сорена, как и он сам, пунктуальностью не отличались, и оттого примерно за полчаса до назначенного ими времени мы, спешно принявшие душ и натянувшие джинсы, прилипли к окошку, выходящему в сторону пирса, а спустя двадцать минут уже нервно метались по деревянному настилу, не зная, куда себя деть.
Наконец, я заметила на горизонте моторку. Поначалу крохотная, словно букашка, она с каждой минутой росла, росла, и вот уже покачивалась у пирса, а Ларс Вайсберг бросал нам швартовочный фал.
Ларс не был похож на своего сына – высокий, поджарый, с загорелым обветренным лицом и такими же руками, он хорошо бы смотрелся в любом фильме про пиратов. Он даже трубку курил, и, если его научные статьи иллюстрировались портретом автора, на всех подобных фото трубка неизменно торчала из уголка его рта. Когда-то, в юности, лицо Ларса обрамляли моднейшие бакенбарды и такие же чёрные кудри, как у Сорена, но последние лет двадцать он был окончательно и бесповоротно лыс, что ещё сильнее усиливало сходство с морским разбойником.
Второй неизменной чертой всех фото Ларса была Марта Дюбуа, стоящая за его спиной и ласково обнимающая его плечо маленькой жилистой ладошкой. Марта являлась его соратницей, соавтором его статей, его музой и его вечным двигателем. А ещё она была единственной любовью Ларса и матерью его сына. Сорен рассказывал, что с момента, когда его родители впервые увидели друг друга в университетской аудитории в Уппсале, они ни разу не расставались более, чем на день, несмотря на то, что за все эти годы они так и не дошли ни до церкви, ни до мэрии, чтобы официально оформить свой брак.