Последний обет для дракона

Пролог

Горы были старыми. Очень старыми, слишком старными чтобы помнить имена живых и ушедших. Горы протипаны древней магией, которая формировала их необычный облик. Их серые хребты поднимались к небу, пронзая облака острыми гребнями. Здесь не пели птицы. Здесь не водились звери.

Не водились не потому, что было трудно дышать — воздух хоть и был несколько разрежен, но чист, — а потому, что что-то выжгло отсюда жизнь. Тихо, без звука, без крови. Без выпячивания на показ. Примерно так умирает свет в подземельях. Так уходит жизнь из подстреленного зверя. Это ущелье не значилось ни на одной карте. Даже пастухи, забредавшие далеко в поисках сбежавших коз, обходили ущелье стороной, хотя и не могли сказать почему, просто шли другим путём. Так действуют древние чары: неярко, ненасильно, незаметно, неявно. Они шепчут разуму: «Здесь тебе не место, здесь ты умрёшь, и никто не узнает».

В самом сердце ущелья стоял дом.

Он казался вырезанным прямо из тени скал, словно часть мира, что отказалась от солнечного света. Дом без окон с покосившимся входом, за которым прямая лестница шла вниз, внутрь горы. Вход охраняли два столпа, выточенных из чёрного базальта, и на каждом из них узоры, сверкающие бледно-зелёным, как свет мха на кладбище в полнолуние.

Хозяин дома не нуждался в дневном свете, не различал день и ночь, не спал, не старел. Плоть его давно была переработана. Тщательно, с холодной точностью он вырезал из себя слабости и заменил их формулами. Вены были сосудами тьмы, сердце — сосудом для ритуала. Он давно перестал быть человеком и знал, что он стал больше, чем просто отдельный маг.

— Последняя ложь, — тихо сказал он, — последняя иллюзия ....

Он разжал пальцы, выпала капля чернильной крови, давно уже не его. Она упала на камень. В воздухе раздался гнилой запах. И тогда он начал ритуал.

К этому ритуалу он готовился давно, ломая и вытесняя свою природу. Он готов. Он думал, что он готов.

Глава 1. У ворот академии

Малгрот
Каким бы сильным ни был природный дар мага, но без обрамления его у мастеров, дар – грубое, нерабочее явление. Во всяком случае, малоэффективное. Малгрот почувствовал свой дар так рано, что даже не мог понять, чем он отличается от обычных людей. Казалось, что все могут двигать предметы и зачаровывать животных. Почему от него шарахается вся семья, он смог выяснить, только когда учился в маленькой школе на окраине грязного городишки. Он на уроке заставил пролетающую муху упасть замертво, а потом велел ей восстать и залететь в широкую ноздрю старика-учителя.

Всё проделанное было так очевидно, что сгорбленный старик, ни секунды не раздумывая, взял в руки указку и внушил запрет на подобные действия, охаживая Малгрота по рукам, лицу, голове, плечам.

Он не был удивлен фактом битья. Он не знал, что его способности необычны.

Говорить, что вся семья сторонилась его, тоже не совсем верно. Часть семьи его просто исключила из своей жизни. Соседи говорили, что рыжую Малфу отблагодарил за постой какой-то важный господин в темно-фиолетовом камзоле. Проезжая через маленький грязный городок, он подвергся нападению местных бездельников, лишился коня, кошелька и гордыни. Его изрядно отутюжили палками, напав со спины, и защитить себя горделивый путешественник не смог. Сердобольная Малфа подобрала избитого, дала кров, обогрела. Или он ее обогрел.

Избитый гость оказался неленив. За примочки и мази на синяках, за еду и питье хозяйки дома он обильно смазал и увлажнил ее тело, накормил досыта собой и оставил подарок, знать о котором никогда не пытался. Над Малфой потешались соседи и дальние родственники, а близкие не отказывали себе в том, чтобы ткнуть ее носком своей обуви ее ногу и стукнуть кулаком в бок. Говорят, что она неоднократно «поскальзывалась» на лестнице и прыгала с сеновала, «забыв» о своей тягости. Но Малгрот родился день в день от положенного срока закладки подарка. Ненужный никому ребенок отказался умирать, хотя его первые три дня не считали нужным кормить. Он не стал слишком громко плакать, он не заболел в долго несменяемых пеленках. Он отказывался болеть лихими детскими болезнями, уносящими жизнь. Он — Малгрот. Его никто не ждал, и он никому не нужен — хороший повод взнуздать этот мир.

***

Малгрот-недоросль на рассвете покинул свой родной грязный городок с его обшарпанными домишками, полуразвалившейся городской стеной и неизбывно пьяной стражей. Он прихватил с собой всё, что было ценного у соседа, пока последний охранял тело Малфы. Несколько монет, обручальное кольцо умершей жены соседа, кусок копченого мяса и хлеб, теплый плащ, полустоптанные сапоги. Улов не велик, но на первое время хотя бы это. Он шел неведомо куда. Однако насмешливая судьба, если и ошибается, то только для того, чтобы показать свою силу и свою непреклонность. Она показала.

По дороге, идущей в неизвестном направлении, он встретил жителей из опять-таки неизвестной ему деревушки у подножия Хребта Седых Призраков. Те двигались по дороге медленно, часто обсуждали какие-то травы и разные непонятные события в деревне. Но Малгроту слушать их не хотелось, по большей части он ничего не запоминал. Какая-то сердобольная старушка по дороге подкармливала его сухарями и поила настоем из трав ее родины.

От ее трав в голову приходили странные мысли о покое, птицах, высоких деревьях, огромных папоротниках. Никогда не бывавший в лесу молодой человек испытывал странную тоску по высоким деревьям, лесным озерам и ручьям. Но уже на второй день дороги Малгрота и деревенских жителей разошлись. Малгроту добрые люди показали направление, в котором следовало бы идти молодому человеку, если у него есть склонность к магии. А у него точно есть. Ведь это он развел костер прикосновением к сырой куче мусора неопределенного происхождения, он высушил одежду после дождя одним движением руки. Вот и ступай. Вон там – академия для магов.

А дальше жизнь только хуже. Воняющий рыбой и грибами город встретил Малгрота как удар узелком со стоптанными сапогами: убить не убил, но и радости никакой. Прохожие на улице, услышав вопрос, внимательно и брезгливо рассматривали мальчишку, хмыкали, указывали на его бедную и грязную одежду, неухоженные руки («Да рази ж таки руки у магов?!») и неопределенно мотали головой: «Тама твоя академия».

Но нашел академию, покружив по городку, мало чем превосходящему его родные места в благоустройстве.

Судьба. Она же, падлюка, не отпустит, пока не поимеет. Она привела его туда, где он в полной мере вкусил и тычков, и насмешек.

Дойдя до академии, Малгрот постучал в тяжелую деревянную и явно грязную дверь ворот академии. Академию горожане точно не жаловали. Сыпали под ворота мусор, обливали улицу перед академией помоями, малевали на воротах паскудные рисунки. А студенты не отставали от горожан и мстили, чем могли. А они могли. Вот и Малгорот тоже со временем много чего сможет.

Он ожидал, что от него не глядя отмахнутся. Но как только он ударил кольцом на двери о саму дверь, она открылась, привратник стал боком в двери и просипел:

– Иди уж. Долго ты что-то. А вид у тебя! Где так изгваздаться было можно?

Глава 2. Тайны, тайны, тайны

Малгрот

И Малгрот пошел. Он сутулился, как это бывает с резко выросшими, но еще не окрепшими юнцами, он шаркал ногами, как каждый невоспитанный и неупитанный, он неуклюже жестикулировал.

Подвал магической академии действительно оказался вполне сносным жильем, если его сравнивать с убогим и часто неубранным домом Малфы, с ночевками подрастающего мальчишки в хлеву. Здесь он обустроил лежанку. Наловил ночью в саду в банку светлячков и усилил их свечение магией. Здесь можно было есть в тишине, не боясь, что у тебя выбьют миску, ударив ее снизу. Отсутствие окон не воспринималось как беда.

Ректор академии лично проверял учебные успехи нового студента. Опрашивал по разным магическим знаниям и просил показать разные навыки. Малгрот, впервые живущий относительно сыто, лез из кожи. Ректор придирчиво рассматривал, усмехался, называл крысёнышем или гадёнышем и уходил.

Столоваться на остатках профессорского стола — это получать насмешки всей академии, даже маги из бедных семей имели собственный стол, пусть скромный, но всё же. Только Малгрот ждал за дверями профессорской столовой, когда все выйдут, затем прислужница позволяла ему собрать еду под ее осуждающим взглядом.

Если раньше в родной деревне он был предметом насмешек из-за внебрачного рождения и изменившегося отношения всей деревни к его матери, то в академии он стал мишенью из-за всех остальных известных и неизвестных ему причин.

– Эй ты, окусок с барского стола!

– Почему барского?

– Откуда еще маг может взяться в Зеленых селениях, где живут одни простофили?

– Барский ублюдок лижет тарелки сумасшедших магов!

Хуже стало, когда выяснилась его способность к некромагии. Ему подбросили на парту крысу. Мерзкую, с когтистыми окоченевшими лапами, лысым хвостом, жесткой вонючей шерстью. Бросили на парту через его голову, когда он сел и подготовился к занятиям, и мерзкая лужа потекла из ее трупика, шмякнувшегося о стол. Малгрот, не задумываясь, не вспоминая и не напрягаясь, зашептал слова. Они рождались сами, заполняли голову, проталкивались наружу через рот. Звуки гортанные, хриплые, древние, как сама смерть, полились с его хронически сухих и полопавшихся губ. Когда он растягивал гласные и хрипло сопел, свистел, шипел согласные, темная капля крови упала из трещины на губе на крысу.

Труп мерзкий, грязный, липкий даже на вид, задвигался, перевернулся на живот, подобрал под себя лапки, подпрыгнул. Пустые глаза мертвечины, так и не осветившиеся жизнью, вперились на своего господина. Потом крыса еще раз подпрыгнула и бросилась на того студента, кто провернул выходку, только что казавшуюся забавной.

Малгрот улыбался, слушая истошные крики. Не так он часто улыбался, а сегодня понял, как это можно делать регулярно.

Ситуацию донесли ректору. Пощечина отбросила Малгрота, вызванного в кабинет, от одной стены к другой. Он блаженно уплывал в короткое забытье, ударившись головой о стену, на лице сияла улыбка, кривая и уродливая, как вся предыдущая его жизнь.

Потом ему рассказывали, что ректор тщательно отмыл руки после прикосновения к нему. После этого приказал уборщикам академии оттащить тело Малгорота в подвал.

Малгрот метался в полубреду почти сутки. Ему снился темный лес, хребты гор, глубокие расселины в горах, ручьи, заросшие мхом... В его бредовых сновидениях звучали распевы под шаманские бубны и монотонные звуки единственной струны. Возможно, Малгрот стонал или пел под ритмы чужих ему заклинаний. Тело наполнилось тяжестью, будто в него насыпали лесную влажную почву с перегноем папоротников, игл сосен, прелых диких ягод и плодов. В бреду ему казалось, что он слышит вонь разлагающейся змеиной шкуры и ароматы каких-то сладких красных лепестков неведомых растений.

К концу суток бреда-припадка на мгновение Малгроту пригрезился бело-золотой хребет неведомого зверя. Он не мог разглядеть, что это за зверь. Точно нечто очень большое. Он потянул в своем видении руку, но та не могла прикоснуться к зверю, остановленная невидимой стеной. Тело зверя было теплым, что чувствовалось даже без контакта, от него шли неведомые волны. Пахло от зверя мятой, ветром, горечью, розовым перцем и неожиданно какими-то молочными оттенками, они смешивались с неуловимыми оттенками, которые в своем спутанном сознании он бы назвал «телесностью». Такого влекущего и пугающего одновременно запаха. Он пребывал в тревожно-возбужденном состоянии.

Малгрот открыл глаза. Рядом с лежанкой две деревянные кадки воды: чистой в чистой кадке и грязной, соответственно, в грязной старой. В чистой плавает ковш для питья, в грязной – тряпка. Пол возле лежанки в его блевотине. Одежда и руки грязные. На затылке кровь. В крови и блевотине вся его постель. Омерзительные темные пятна-лужи. Зловоние и царапающее глаза мерзкие гниющие остатки некогда живого материала. В дальнем углу сидел кто-то из служек академии. Скрипучий голос произнёс:

– Очапался? Ректор велел тебе убрать за собой.

Встал, повернулся. Ушел.

Малгрот не сдох и в этот раз. На секунду закрыл глаза. Показалось, что большой, громадный зверь рядом. Снова затошнило. И зачем не сдох? Откуда эта живучесть? Ведь незачем же. Вспомнил, как крыса бросилась на однокурсника. Мертвая крыса с подтеками гниющего нутра. Представил омерзение на лице однокурсника. Стало легче.

Глава 3. Воровство

Малгрот

Малгрот уставал сидеть в вечном одиночестве. Когда предложили работать здесь же в академии уборщиком, согласился, но вихрь издевательств и насмешек, обрушившийся на него, возрос в разы. Мямля и заикаясь, он просил ректора освободить от работы. Ректор академии был рад и его новым унижениям, и тому, что они перешли через край. Да как удачно перешли! Крысёнок, не ведавший ничего, кроме тычков и насмешек, не выдержал!

Ректор видел, как некроманта (противное явление) обливали помоями и бросали в него грязные вещи. Но не выносил Малгрот, когда, немного задрав вверх подбородок, на него смотрела немигающим взглядом белоснежная в белых мехах дева. Дева – иначе не скажешь. Презрительно холодная. Жемчужно-сиятельная. Вот и хорошо. Пусть знает место.

В те дни Малгрот и решился на мелкое воровство. Он уже присмотрел, где ректор хранит свои монеты. Самой маленькой хватило бы на гуляние в харчевне целый день. Он слышал от старших студентов академии, когда мыл коридоры и отхожие места, и цены на еду, и на нехитрые развлечения в маленьком городке. Пробраться в комнату ректора тоже невелика хитрость. Конечно, есть охранное заклинание, но заклинание можно умертвить. Поскольку не было в академии некромантов, и эту маленькую лазейку подзабыли. Малгрот наколол палец какой-то щепой, капнул на порог – готово, заклинание умерло и ожило, пропуская «студента – везде неудачника». Рука потянулась к ящику. Раздался голос ректора прямо у самого порога. Малгрот, ни живой, ни мертвый, бросился под стол.

– Пришел. А как ты думал?! Я бы его убил, но тогда род будут опять триста лет сидеть без магии. Было уже так. Чем вообще ты тогда думал?

Малгрот понял, что его сейчас обнаружат, что расправа будет жесткой и жестокой.

– Я был уверен, что деревенские потаскухи знают, что с этим делать. Как же это некстати.

– Там совпало всё. И похож. Видел бы, как он похож! Сомнений нет.

– Зачем принял?

– А если он к темным бы дошел? Уж они бы его силы разбудили!

– Ты говорил, он физически измождён?

– Уж поверь, я и здесь ему создал такие условия – не расцветет. Я, брат, не допущу, чтобы из-за какого-то червя сбылись предания. Может, они и брехливы. Но ему мы сил набрать не дадим. Идем в сад – там стол накрыли.

Малгрот не мог поверить, что всё обошлось. Мысленно поблагодарил все силы мрака, вынул из ящичка мелкую монетку и понесся в городок, ненавидимый всеми студентами, но посещаемый.

Поселение Куйдуши расположилась на склоне рыхлой долины, где ветер, срывавшийся с алтайских ледников, приносит аромат хвои, трав и неуловимый оттенок, словно шепот самой земли, звучащий в глубине корней. Здесь течение времени замедляется, словно горный поток, извилисто пробирающийся среди обточенных водой камней Ламу. Утренний туман окутывает Куйдуши, будто земля не спешит раскрывать свои секреты. Дома, построенные из лиственницы и тёплого камня, гармонично вписываются в окружающий пейзаж, являясь его естественной частью. С раннего утра над домами поднимается дым, наполняя воздух запахом кедровых дров и высушенных трав. Жители поселения говорят тихо, словно чувствуют: каждое слово находит отклик в скалах. Вокруг простирается бескрайнее пространство, уходящее в горизонт: с одной стороны – бурые склоны, поросшие тайгой, с другой – степи, сияющие золотом, подобно шкуре спящего зверя. Высоко в небе, глубоком и безграничном, парят орлы, и кажется, что они ведут беседу с высшими силами. Основной достопримечательностью является торговые ряды, рынок да таверна. Куда собственно, Малгрот и направлялся.

В харчевне смотрели на него косо. Монетка же обладала магической силой, потому что взгляд хозяйки, толстой, неуклюжей, заспанной, всё время жующей какие-то сомнительные сладости и прихлебывающей что-то черное из большой чашки, потеплел. Она спросила, студент ли он? Конечно, студент. Тогда угощение и удовольствие – для него.

За свою монетку он получил проход в угловой маленький закуток, где на стол (маленький, кривой, липкий от грязи) ему поставили воняющее брагой пойло и предложили воняющее же тушеной капустой с пригоревшим мясом блюдо. «А пожалуй, не так плохи остатки с профессорского стола, не лезет в рот после него жратва и пойло харчевни», – подумал Малгрот. Студенты из бедноты ели и пили здесь же. Они во время еды тискали по двое, по трое то одну толстуху сомнительной свежести и несомненной доступности. Малгрот, похлебывая брагу, замечал, что временами потные бабы (по-другому назвать их не мог) уединялись со студентами.

Он испытывал и желание, и отвращение. Тело мучительно отзывалось, и тут же начиналось нечто похожее на лихорадочный озноб. Украденная монетка словно посмеялась над вором. Вот, мол, всё у тебя почти в руке, но не есть, не пить, не грешить не получается. Ну и дальше металлический хохот монетки.

Он ушел, не дожидаясь вечера. Снова собрал остатки ужина магистров и профессоров, спрятался у себя в подвале. Даже в сад академии идти не хотелось. Лежа в темноте на боку с согнутыми коленями и зажатыми между ними сложенными ладонями, он вспоминал разговор ректора с его братом. Ректор кого-то ненавидел, детали понять было трудно, поскольку разговор слышал урывками – очень боялся быть пойманным.

Глава 4. Обучение и манипуляции

Малгрот

«Я оказался в Академии магии «Удачное несчастье» случайно. Наверно, случайно. Просто бежал из дома и ни о чем не думал. Находится в нашем маленьком городишке мне было невозможно. Потом, правда, оказалось, что я еще не знал, что такое «находится невозможно». По сравнению с жизнью дома, унижения, тычки и удары стали постоянными моими спутниками. Все, от уборщиков до профессуры Академии магии, не минуя студентов, считали своей обязанностью показать мне в лучшем случае свое призрение, в худшем — свою ненависть. Причины этой ненависти я не мог связывать ни с моим происхождением (его, кроме ректора, другие знать не могли), ни с моей бедностью (таким был не я один). Оставалась только одна мысль: что-то такое есть во мне самом, что люди ненавидят».

Я не начинал сам спор ни с кем и никогда. Я не учинил ни одной драки, я украл трижды: дважды дома и один раз в академии у ректора, чем очень сильно отстал от большинства людей. Неоднократно видел забияк и воров. В отличие от меня, они нередко были в центре какой-то компании, где они их... Даже сложно придумать, как-то назвать, но воры и драчуны тоже были кому-то дороги. Но не я. Ректор отрядил меня на факультет Зельеварения и Ведовства. Но уже через месяц, когда увидел, что я плох в этом деле (сварил только три приличных зелья из пяти), отправил на факультет Боевых искусств, где я был еще хуже (не освоил толком ни одного боевого действия).

Все говорили, что место мне в Тёмной академии, на худой конец на Тёмном факультете. Только ректор считал, что лучше уж я буду здесь. Кому лучше? Чем лучше? Почти каждый рассвет я хотел уйти из академии. Встать пораньше. Съесть заготовленный с вечера кусок хлеба, зелени и мяса… Мясо. Меня держало здесь мясо. Каждый день кусок мяса. То, что мне практически не доставалось в доме. Том доме, который я называл всё еще родным.

— Крысёнок обойдется похлебкой, — говорили старшие в доме.

— Он много ест, — говорили соседи.

— Чем его таким кормят? Смотрите, он выше всех деревенских сверстников, — говорили все.

Я украл мясо. Избили так, что ушел из дома. Не мясо ли вело меня сюда? Не из-за него ли я не мог отсюда уйти? Первые ночи мне снилась еда. А потом стали сниться вновь леса. А потом эти ноги. Ноги, преступающие по мху.

Ректор посещал сегодня занятия по боевой магии. Он был в хорошем расположении духа.

— Из самых неспособных — Малгрот. Тебя убьют в первом магическом столкновении. Любой маг. О, нет! Тебя убьет любая деревенская ведьма. — говорил он, тыкая мне пальцем в грудь.

Он весело смеялся, запрокинув голову назад. Рядом стояли декан факультета и профессор боевых искусств. Посмотрел ректор с превосходством и удовольствием.

— За то, что так неловок и неумел, ты наказан заучиванием наизусть, — сделал паузу, припоминал самые тяжелые и бессмысленные задания, — заклинанию для сваривания птичьих яиц! — улыбнулся. — А еще приходи почистить мою обувь вечером.

Я что-то слышал об этом заклинании. Долгое и малоэффективное. А главное — бесполезное. Быстрее сварить яйца в кипятке, чем полдня шептать заклятия. Ректор любил проверять данные в наказания задания. Я уже сшивал заклинаниями разрезанную одежду, чистил лампы, чинил двери. Всё это я бы лучше и быстрее сделал руками.

Ректор каждый раз с ненавистью смотрел на мои руки. Однажды я слышал, что он шептал: «Уродливые, но как похожи».

Мои руки в ранах из-за того, что студенты академии, увидев руки, привычные к тяжелой и грубой работе, стали подсыпать колючие опилки во всё, к чему мне предстоит прикоснуться на занятиях: магическая посуда, сырье для отваров и эликсиров. Всё, что я готовил, содержало капли крови из моих заноз. Всё не работало. Ректор махнул рукой: «Бесталанный! Вот и хорошо!»

Я до сих пор в полной мере не понимал причин ненависти к себе, но учился ненавидеть в ответ. Труп крысы, лежи в мире, упокоенная повторно, дал мне понять, что ненавидящие меня могут получить отпор.

Сегодня я застал ректора, разговаривающего с самим собой:

«Итак, крысенок уже не раз пожалел, что пришёл сюда. Но не уходит. Ибо ему недостаточно плохо. Либо он решил всё же стать магом. Допустим, магом он станет в любом случае. Тогда пусть учится тому, в чем он совсем бесполезен. Может, его даже убьют на этих занятиях боевой магии. На факультет темной… А впрочем, посмотрим».

Да зачем ему вообще моя смерть?

Сегодня ночью снился кошмар. Снова кошмар. Густой лес, по которому и идти сложно, с оврагами и кочками, выступающими корнями. Плотный сырой запах. Откуда здесь, в этом лесу, оттенки полыни? И ужас охватывает всего меня. Ужас изначальный. Что-то давит. В голове полыхает страх. Сердце сбивается с ритма. Я бегу. Бегу от громадного неведомого зверя. Я слышу его топот. В таком густом лесу большому зверю не пройти. Но он гонится за мной между, я чувствую всем телом его огромные размеры. Обернуться нельзя — страшно. Даже не оборачиваясь, знаю — за мной несётся какая-то белая громадина. Я цепляюсь ногой за корни деревьев и качусь по опавшим листьям и мху. Растянулся лицом вниз. Больно даже во сне. Пытаюсь приподняться на локтях. Перед лицом две мои прекрасные босые белые стопы. Мои, потому что вижу их каждый раз. Просыпаюсь. Болит всё. И почему-то разбиты колени и локти. Мне казалось, что я слышу рык огромного зверя даже после пробуждения.

Глава 5. Правда берёт своё

Малгрот

Малгрота, безусловно, заподозрили в нарушении дисциплины Академии, но в чем было это нарушение, еще нужно было найти. Кошка удачно отправилась на городскую мусорку и окончила там свой путь. А к рваной обуви ректора Малгрот не прикасался. Значит, и следов ни магических, ни иных нет.

Дышится Малгроту сегодня легче. Даже раны на руках стремительно заживают, будто кто-то дал целебной мази, забыв постоянное отвращение к некроманту. Открытие того обстоятельства, что месть успокаивает опустилось на Малгрота, как опускается теплая попона в стужу на загнанного коня. Мысли перестали скакать испуганным зайцами и улеглись послушными беспородными дворнягами у его ног.

Он несколько раз спросил у самого себя почему он должен быть безропотным и ответа не получил.

«Впервые за многие годы я проснулся выспавшимся и спокойным. Тело перестало мне мешать жить, оно утром уже не было веревкой, завязанной на бесконечное множество узлов. Это было просто моё тело. Оно хотело есть. Двигаться. Оно мерзло. Оно хотело защищаться. Оно не было безразличным к постоянным поношениям.

Когда я вошел на утреннее занятие в зал по боевой маги меня там уже ждал ректор. При всей группе и магистре-боевике он наотмашь меня ударил разорванной туфлей, и я почувствовал, что всё мое тело излучает силу, готовую смести ректора, вытолкнуть прочь из зала. Неведомым мне чудом я этого не сделал. Но что-то неуловимо изменилось во мне. Я не был согласен с произошедшим.

Было интересно смотреть как ученики из семей магов и охотников ждут моей реакции. Я остатками своего прежнего «Я» сдерживал внутри себя ответ. Вцепился в память – каким я был еще вчера? – и не сделал ничего.

Ощущалось удовольствие всех присутствующих от того, что меня опять ударили и унизили. Раньше мне это было не так очевидно. Кто бы мог подумать, что дохлая крыса и убитая мной злобная кошка так меня изменят. Эта мерзкая мертвечина провела грань между мною живым и желающим жить и мною забитым и задавленным почти неживым, просто не сдохшим.

Итак, сегодня на изломе осени и зимы в магической Академии в непосредственной близости от Хребтов на факультете чуждых мне магических искусств появился новый Малгрот».

***

С этого дня Малгрот начал внимательно следить за всеми действиями руководства академии.

Он выяснил, что Академию возглавляет один из представителей рода древних ведунов Эсгильд Холодный. В библиотеке, которой он теперь не пренебрегал, он нашел сведения о том, что ведуны находятся в длительном противостоянии с загадочным родом Албасты. Не раз они сходились в магических и других поединках за власть, территории и магические ресурсы.

Малгрот, согбенный снаружи и распрямившийся изнутри, присматривается за действиями профессуры Темного факультета. Да какая там профессура?! Печаль одна. Настоящие мастера в Темной Академии, здесь – остатки. Но и крохи сведений имеют значение, если раньше ты не знал ничего.

***

«Темный факультет находится в дальней части Академии, словно не могут вести занятия без него, но никому в этом не признаются. Студенты факультета ходят горделиво по академии, а потом с таинственным и значимым видом исчезают за полупроницаемым барьером. Пройти этот барьер с первого раза у меня не получилось. Лишний раз убедился, что мой магический ресурс так себе. Зато через пару дней, став след в след вслед за одним из студентов факультета, я смог посетить занятие по темным заклинаниям. Удивительно, но на меня никто не обращал внимания».

Уже через пару часов я понял, что при прохождении барьера мой внешний вид исказился. Меня просто не узнавали. Повторно пройти на занятия я не сумел – снова не пропускал невидимый барьер. Возникали сложности с пропуском занятий на своём факультете. Стало понятно, что просто сбегать не получится. Нужно было искать другие пути получения информации.

Но кое-что стало совершенно очевидным. Мне место на Темном факультете. Всё, что там говорили и делали, я понимал и мог воспроизвести. Как насмешка были жалкие крохи знаний на Темном и большие пласты на Светлом, невозможность проявить свой потенциал в темном и неспособность действовать в светлом.

Кроме того, я заметил, что ректор всё чаще и чаще отлучается в башню. В особую башню. Теперь я горел желанием увидеть, что происходит там. Несколько сделанных попыток ни к чему не приводили. Пока не приводили".

***

Элария

Вечер. Башня Ректора. Каменные стены отдают сыростью, как старый склеп. Луна, эта вечная подглядывающая дрянь, ползает по витражам, разрисовывая пол бледными пятнами. Я стояла у края круга. Не переступала алой черты, выжженной магмой. Не защита – пустая формальность. Вежливость для обреченных. Мы оба прекрасно понимали: защиты здесь уже не спасут.

Он возник беззвучно. Не пришел – просочился из камня, как сырость. Высокий, в плаще цвета трупного снега, руки за спиной – классическая поза «взгляд свысока». Лицо – вечный ледник, ни одной трещинки. Поди, старался сохранить.

Глава 6. Легенды и притчи

Малгрот

Все попытки Малгрота проникнуть в башню ректора были бесполезны. Та магия, которой защищал Эсгильд Холодный свой кабинет, хотя и сопротивлялась Малгроту, но всё же шаг за шагом допускала к его тайнам и секретам. Башня словно иной природой защищалась – туда хода не было. Однако библиотека, кабинеты деканов факультета Боевой магии и Темного факультета шаг за шагом открывали различные лазейки. Первоначально Малгрот научился ночью проникать в деканат Боевой магии. Ничего интересного и полезного он там найти и не собирался.

Что там было о Судьбе? Ах да, пока не выполнит запланированного, не отступит. Малгрот бестолково шарил по кабинету. Он ничего имеющего для него смысл обнаружить не собирался. Но всё же приятно осознавать, что его наставники не так уж и умны, не так уж и искусны. А в итоге упала старая книга, исписанная вручную. Упала и упала, переступи и шагай дальше. Наклонился, поднял, и ухмылка Судьбы блеснула своими острыми зубами. Не имеет Судьба ни морщин, ни сточенных зубов, ни седин, ни слабости в руках, ни дрожи в ногах. Она всегда приходит в нужный день и час, она скрутит руками, полными силы, она откусит и проглотит ту часть человека, которой подлежит не быть.

Это была книга записей оценок школяров магической Академии, где красовались оценки обучающихся всех факультетов в период знакомства с боевой магией. Некоторые записи были совсем бледными, другие, хотя и были вписаны в то же время, напротив, выделялись четкостью и яркостью. Малгрот обратил внимание, что все обучающиеся с прозвищем Холодный имели высокие оценки и только один Малгрот Холодный – низкие. Зачем он вообще смотрел эту скучную архивную книгу? Но последняя запись, ознаменованная столетиями назад, утверждала, что его тезка неожиданно применил магию небывалого уровня, уничтожившую большую часть школяров, профессуры и магистров Светлого факультета. За этот грустный поступок Малгрот Холодный был назван Хранителем Силы. Правда, далее, как ни тряс Малгрот старую книгу, больше ни одной записи о Малгроте Холодном он не нашел.

Вернулся к своей лежанке ближе к утру и забылся коротким тревожным сном. Ему снилось, что громадный белый зверь находится где-то рядом, что он чувствует его теплые, даже горячие бока. Каким-то образом Малгрот почувствовал, что зверь дремлет, слушал ритм его горячего дыхания. Хотелось протянуть руки и дотронуться. Но куда эти руки тянуть? Вверх? В сторону? Куда?

Малгрот подскочил под звуки академической побудки. Встряхнулся, как кот или пёс. Да что за наваждение?

«Целый день я ходил как зомби. Бессонная ночь или постоянные тревожные сны меня измотали. Неведомое ранее напряжение в теле и мыслях привело к тому, что насмешки, оскорбления, пинки и тычки, пройдя некую фазу болезненной чувствительности к ним, стали безразличны. Нет. Не так. Они стали источником совершенно нового уклада мысли и действий.

Я сам стал похож на неведомого зверя, который мне грезился во сне и наяву. Я рыскал. Что? Да разве зверь знает что? Допускаю, что этот знает. Я рыскал то, что сделает меня большим и неуязвимым. Что это? Воспаленные желания ответа не давали, но не позволяли и бездействовать.

Как лунатик после ужина я поплелся в кабинет ректора. Измотанность и наполненность непонятной жаждой заставили меня действовать, не дожидаясь ночи. Как змея или волк, как москит или ястреб, я шел к своей добыче. Как и ранее, капнул из расцарапанной старой раны на запястье на заговор, охраняющий порог кабинета ректора, и вошел. Инстинкты гнали меня прятаться, но здесь не было надежных укрытий. Наоборот, пребывание здесь, а тем более попытки спрятаться, делали мое пребывание здесь всё более и более неуместным и опасным.

Хотел выйти из кабинета, но любопытство не пускало. Я приблизился к стеллажам с полками и заметил, что они неплотно друг к другу прилегают. Ощупал полки. При надавливании на одну из вертикальных стенок стеллаж повернулся. Не совсем понимая, зачем я это делаю, я шагнул в нишу. Вполне достаточно пространства, чтобы здесь скрываться. Запомнил на всякий случай. На какой всякий? А неизвестно.

С тех пор, пока я здесь, в Академии, я сам похож на ищейку, которая рыщет и пытается найти невесть что.

— Понимаешь? Даже такое никчемное существо, как убогий лекарь или простой охотник за редкими зверями, если обнаружит яйцо…

— Сам пойми, нет никаких яиц драконов. Это слухи. Сто раз же убеждались. Нет. Сказки.

— В нашей ситуации…

Голоса удалились. Если я не ошибаюсь, то это декан Темного факультета говорил с ректором о яйцах дракона. Известная легенда. Жили-были когда-то драконы. Даже маленьких детей этим не напугать. Жили-были да сплыли. Угорели, улетели.

Ректор так и сказал: «Сказки». Я хотел уйти, но ректор возвращался по коридору к своему кабинету.

— Было такое. Фантазировали. Многие хотели найти. Стань взрослым. Драконы?! Еще бабу Ягу в ступе предложи искать.

— Но ведь если действительно, то…

— Если бы да кабы, выросли во рту грибы. Марш! Ерунду не плети! Вам, темным магам, непременно дракона подавай.

Так я первый раз услышал о драконах.»

***

Элария

Глава 7. Путь в Башню

Малгрот

Небольшое пространство между стеллажами старых пыльных рукописных книг и стеной душило Малгрота с двух сторон, как должен был душить страх быть пойманным и уличенным. Но страх ушел. Страх был выдолблен, изъят, испепелен. В этом крошечном пространстве казалось, что старые записи шептали забытые заклинания, будто книги сами могли без человека творить магию. Взять и присвоить себе эти книги. Аж пальцы зудели. Никакие мысли о недопустимости воровства не посмели проникнуть в его голову.

И шепот, постоянный и непрерывный: «Во-о-озь-ми-и-и! Бе-е-е-ги-и-и! Бе-е-е-ги-и-и!»

Не взял. Не побежал.

Нос всё настойчивее щекотала пыль. Ох! Чихнёт. Попадется! И снова шаги ректора. Открыл дверь! Малгрот прижался спиной к холодной стене. Почувствовал, что камень будто продавливается, наполовину погружая тело Малгрота в себя. Ужас! Как перина или сено, стена обхватила его со спины. Ужас метнулся в сознании. И погас. Так, значит, так. А за что он должен держаться или бороться? Обнаружат и прикончат здесь – так тому и быть. Пошевелиться было невозможно – стена спеленала его. Как будет. Так и будет. Даже глаза хотел закрыть.

Ректор был не один. С ним снова был его родственник. Похожий и непохожий на ректора одновременно. Смутно напоминающий еще кого-то.

— Что дальше-то? – протянул «родственник».

— Думаешь, так просто действовать в этой ситуации? Мальчишка здесь. Убить его напрямую невозможно. Да и поставить под случайное убийство тоже проблема. Вмешались силы Албасты…

— Да нет же! – «родственник» стукнул кулаком по столу.

— Мудрая фраза, - ехидно комментировал Эсгильд. – Главное, помогает хорошо. Сказал «нет» и будет тебе… «да».

— Эсгильд!

— Что, «Эсгильд»?! Я способ решить все сложности? Какого неладного? Голову тебе, нет, не голову, нужно оторвать! Знал же, что нигде нельзя раскидываться… Твою ж…

— Ладно орать. Делать что будем?

— Надеяться будем. Мне не нравится, что опять слухи о драконах начали всплывать.

— Да бред же, какие в пень драконы?!

— Хоть есть, хоть нет! Итог один. Находится кто-либо, кому не спится, кто ищет этих чертовых драконов! А это значит, что кто-то хочет власти. Кто-то хочет отыграться и отплатить за всё! Кто-то хочет стать сильнее. А драконы – это неограниченная власть. По легендам, кто возьмёт контроль над драконом, того ничем не остановить. Так хоть смейся, Тенсель, хоть нет! Разговоры пошли, значит, есть кто-то, кто не спит по ночам и мечтает о власти!

— Не все мечты приводят к результатам.

— Но создают шевеления ненужные. Крысёнка увидеть не хочешь?

— На что он мне?

— Удобно. Мне он тоже ни на что! Может, заберешь его отсюда. Еще чего раскопает? Объявишься роднёй. Поселишь в какой-либо дыре…

— Это после того, как он кое-чему научился?

— Чему он мог научиться на факультете, к которому у него никакой расположенности? А вот если начнёт копать о драконах…

— Так нет же их! Эсгильд?!

— Нет. Точно нет. Но ты подумай сам, каждый раз, как начинают искать драконов — обязательно проблемы. Ведьма тут одна только начала интересоваться — так просто сказала слово — на тебе проблемы! Приперлась хитрая девчонка от Албасты. Руки нам при Академии сильно укоротили.

— Ну допустим. Допустим, есть дракон. Что тогда?

— Тогда, мой тупой братец, в какой-нибудь ложбине Седых Хребтов лежит дракон или драконье яйцо. Какой-нибудь идиот, которому жизни не жалко и ценить ее не за что, непременно рискнёт. Один шанс на миллион, что драконы есть. Из этой возможности еще одна на миллион, что найти их можно. Ну и дальше одна миллионная, что можно выжить при этом.

— Только самоубийца пойдет на это. При том, что драконов точно нет!

— Верно, Тенсель. Только самоубийца. Или тот, кому всё равно не жить. Вот такой и будет бороться.

— Да он даже не знает, кто он и что он!

— Опять верно! Не знает. Чувствует. Взгляд у него поменялся.

И замолчали оба. А Малгрот всё глубже впечатывается в каменную стену. Как такое может быть? Еще немного, и, как сквозь болото, ввалится в камень. Это что? Смерть? Бывает смерть при погружении в камень?

— Ты всё же считаешь, Эсгильд, что драконы есть?

— Допускаю. Вероятность я тебе указал.

— Да откуда этот крысёныш взялся?!

— А вот этот вопрос, брат, даже странно слушать от тебя! – Эсгильд впервые с начала беседы улыбнулся. Резанул черным взглядом по брату. – Вот сам и расскажи, откуда взялся.

— Всё, довольно.

— Да, ничего не скажешь, ты был доволен, расхлёбывает вся семья. Ты ведь знал. На семье старый обет – никаких крысят на стороне. Каждый из них – угроза семье.

И на этих словах Малгрот окончательно провалился в камень стены.

***

«Было или не было страшно сказать нельзя, потому что уже ничего сказать нельзя. Возможно, это охранная магия кабинета ректора, возможно, это на мне какое древнее проклятие. С момента соприкосновения с каменной стеной я всё глубже и глубже погружался в камень. Сначала мне казалось это спасительным выходом – я был не столь заметен за стеллажами. Ложные мысли о безопасности быстро улетучились. Потом, что так не бывает… Не бывает. Но было. Но есть.

Я слушал разговор о власти и драконах, и он привлекал мое внимание, даже независимо от того, что проваливался в твердый камень. Полное ощущение того, что сведения касались меня лично. Я перестал сопротивляться происходящему и сразу же понял, что крысёныш – это я. Это было более чем очевидно. Но, чувствуя всю жизнь только никому не нужным крысёнышем, я отказывался какое-то время понимать, что я крысёнок этой семьи. Холодные. То есть я из этой влиятельной и властной семьи. Тот, кого кормят объедками, и это лучшее за всю мою жизнь?

Глава 8. Игра началась

Малгрот

Малгрот прижался спиной к перилам крутой лестницы. Не будь перила такими высокими, упал и разбился бы. Когда потемнело в глазах, медленно сполз на ступеньки. Он заметил еще в раннем детстве, что беспородные, беспризорные щенки, которых выбросили, а то и того лучше отнесли утопить, не знали середины в своем существовании. Они либо дохли сразу и бесповоротно, либо их невозможно было изничтожить ничем. Он давно отнёс себя ко второй группе – чтобы ни происходило, он выживал. Однако жизнь в Академии отличалась от всей предыдущей. Малгрот был всё время на полшага ближе к смерти, чем к жизни. Во всём. И своем существовании тоже.

По винтовой лестнице зачем-то пополз вверх. Его тянуло вверх. Правильно – тихонечко выйти из Башни, доковылять до своей лежанки. Отлеживаться до первых занятий. Он полз вверх.

Никакой двери в верхнем помещении Башни не было. Просто вышел по лестнице на самую верхнюю ступень и шагнул вперёд. Этот шаг вперёд ударил, как вход в воду при прыжке с большой высоты. Еще шаг. Вот теперь удара нет. Стал осмотрелся. Ноги подрагивали от напряжения, голова кружилась.

Немного посидел на предмете неопределенного назначения. В Башне множество предметов магического назначения. Свечи разных цветов, запахов, размеров. Курильницы с разложенными рядом травами, кристаллизованными смолами и благовониями. Ритуальные ножи: пхурба, катар, крис, атам, болин… О каких-то из них он слышал на занятиях по защите от магии, какие-то видел впервые, но названия ножей удивительным образом всплывали в сознании.

На стенах башни изображены неизвестные Малгроту символы и знаки. При рассматривании некоторых знаков, плохо различимых при скудном лунном свете, у Малгрота возникают в мыслях сцены битвы, других — сбора трав. Ему слышатся звуки леса, ему грезятся звуки гор.

Находится в башне трудно. Он решился уйти, но смутно ощущал, что какие-то из предметов привели его сюда и держат. Когда Малгрот вернулся к разложенным ритуальным ножам, его внимание привлекло нечто, скорее всего, тоже какой-то нож, завернутый в старую льняную ткань. Вот этот продолговатый сверток он взял с собой в первую очередь. Заметался бестолково по помещению. Прихватил какую-то книгу, бутыль с неизвестно чем, зачем-то веревку, лежавшую на сундуке, какую-то теплую одежду…

Растерянный, непонимающий вывалился после спуска по лестнице из дверей башни во двор Академии. И уже на улице понял, что вел себя глупо и бестолково, как, впрочем, и первый раз, находясь в Башне.

Сразу же выбросил веревку. Хотел выбросить и старый кафтан, который зачем-то зацепил. Но стало жалко расставаться с теплой вещью, пошитой, к слову сказать, более чем странно. Непонятную бутыль и книгу решил припрятать где-либо во дворе, чтобы не идти с полными руками по ночному зданию Академии. Место было одно – полуразрушенная стена, отделяющая внутренний двор и садик Академии. Там, не особо даже стараясь укрыть, и оставил украденное. В голове точно отщелкнуло – четвертая кража, Малгрот. Итак, он стал вором на постоянной основе. Как еще низко предстоит пасть? А почему, собственно, низко? Разве он не делает всё, что заложено самим естественным правом живого – выжить?

Кафтан надел на себя – сразу отступила ночная осенняя стынь. Тепло. Хорошо. Он мёрз, пока кафтан, так нужный ему, да ещё со специальным каким-то воротом (капюшонов он раньше не видел), лежал без дела. В тот же миг его представления о справедливости, честности показались детским наивным лепетом, специально придуманным, чтобы держать обиженных и робких в подчинении. Это больше не для него.

Светок засунул за пазуху. Отправился в свой подвал. Хорошо, что в подвал. Комнаты для школяров, в которых до десяти человек, сейчас ему подошли бы меньше всего. По дороге в подвал встретил служку-уборщика, который низко ему… поклонился. Вот это да! Такого раньше не было.

В подвале при свете чадящей свечи стал рассматривать свои трофеи. Собственно, кафтан просто в угол сбросил. А вот нож развернул. На льняной ткани – символы. По их обилию и расположению понятно, что не просто символы, а некая запись. Только символы неизвестные.

Ночная бессонница! Это что за знаки. Этот знак он знает – знак смерти. А этот власти. А этот. Звук хлопнувших больших крыльев прозвучал в голове, и озарение. Наиболее часто встречались знаки смерти, власти, дракона. Да, дракона.

***

Элария

Я не ожидала… но в моей душе — в самой её сердцевине — притаился дракон. Он дремлет глубоко внутри, тёплый, тяжёлый, и я чувствую, как его дыхание медленно сливается с моим. Мы — одно. И он терпеливо ждёт момента, когда я позволю ему расправить крылья.

Но сейчас — не время упиваться этим открытием. У меня есть дело. Я должна вытащить на свет всю грязь, скрытую под мантиями Совета Академии. Их страхи, их тайные сделки, их скелеты в шкафах — всё станет моим оружием. Я вплету интриги так тонко, что они сами запутаются в моих сетях.

Я хочу видеть, как старейшины склоняют головы при моём появлении. Чтобы Эсгильд перестал кривить губы в усмешке и начал взвешивать каждое слово, когда говорит со мной. Чтобы он понял: я не просто ведьма с окраин Алтая. Я — та, кто может сжечь до пепла всю Академию… и выстроить её заново по своим правилам.

Глава 9. Совет Старейшин

Элария

Лунный свет, холодный и беспощадный, струился по драконьей чешуе на моей груди, отливая призрачным серебром на белоснежных мантиях членов Совета. Я сидела не в конце стола, как новичок, а во главе. Место председателя пустовало формально, но все знали: пустовало для меня. Власть в Совете Старейшин больше не была игрой теней. Она была сталью, обнаженной и отточенной.

– Архон, твой отчет о расходовании артефактного фонда, – мой голос, тихий, как скольжение ножа по шелку, разрезал тягостное молчание. – Три неучтенных кристалла Огненного Сгущения. Для частных экспериментов? Или для оплаты молчания того шамана с Южных Склонов?

Старец Архон побледнел, его пергаментная кожа затрепетала. Он не ожидал, что компромат вынут так скоро и так публично.

– Элария... Член Совета... я...

– Сдай их в общий фонд к завтрашнему рассвету, – я не повысила тона. – Или Совет узнает, куда именно ушли кристаллы. И почему шаман теперь нем, как рыба. Следующий. Мастерица Иллина. Проект «Теневой Клинок». Прекратить. Немедленно. Испытуемые первокурсники Темного факультета – не расходный материал для твоих амбиций. Или я найду тех, кого ты уже «израсходовала».

Иллина, обычно непробиваемая, сжала губы. Ее желтые глаза метнули ядовитый взгляд, но встретили лишь ледяное спокойствие. Я не угрожала. Я констатировала. И все знали – ведьма сделает.

Так прошел Совет. Каждый старейшина получил свою порцию «просвещения». Не угроз – фактов. Не шантажа – напоминаний о долге. Моем долге. Долге новой хозяйки Академии. Когда последний старец, понурившись, покинул зал, в опустевшем пространстве воцарилась тишина, звонкая, как удар клинка о лед.

– Удовлетворена, Хозяйка? – язвительный голос Эсгильда Холодного прозвучал из глубины зала. Он стоял в тени у окна, наблюдая, как рушатся столпы его былого влияния.

Я медленно повернула к нему голову. В моих глазах не было гнева. Был холод космоса.

– Удовлетворение – удел слабых, Эсгильд. Я навожу порядок. Тот порядок, который ты утратил, увязнув в страхе и мелких интригах. И пряча своего крысёнка.

Мгновение он молчал. Его лицо, всегда безупречно контролируемое, исказила судорога ненависти.

– Ты зашла слишком далеко, выскочка, – прошипел он. – Ты играешь с огнем, о котором даже понятия не имеешь! Башня... ее тайны... они не для таких, как ты!

– Для кого же? Для тебя? – Я встала. Моя белая мантия, казалось, впитала весь лунный свет, делая ее призрачным видением. – Для того, кто боится собственной крови? Кто прячет наследника в подвалах, как позор? Башня отвергает слабых, Эсгильд. И она уже выбрала. Меня.

Я не стала ждать ответа. Мои каблуки из кости марала отстучали мерный ритм по каменному полу, направляясь к тяжелым, окованным черным металлом дверям в глубине Зала Совета. Двери в Запечатанный Зал Башни. Двери, к которым у Эсгильда больше не было доступа. Моя ладонь легла на холодный металл. Не ключ, не пароль – чистую, необузданную волю Албасты, смешанную с грозным дыханием Дракона, дремавшего в ее глубине. Магия Эсгильда, века охранявшая вход, завизжала, как раненый зверь, и рассыпалась в черную пыль. Двери с глухим стоном распахнулись. И я вошла.

В Запечатанный Зал. Воздух здесь был иным. Густым, как старое вино, пропитанным запахом времени, пыли, металла и... силы. Неистовой, древней, слегка пугающей. Высокие своды терялись в темноте. Светились лишь немногие магические бра, отбрасывая длинные, пляшущие тени на стеллажи, уходящие ввысь. Стеллажи ломились от: Свитков в шкурах неведомых зверей:

Их шрифт был чуждым, угловатым, будто высеченным когтями. «Песнь Камня», «Хроники Падения Небесных Дворцов», «Диалоги с Бездной». Знания, запрещенные даже Старейшинам. Кристаллов, пульсирующих тусклым светом:

Одни – кроваво-красные, другие – мертвенно-синие, третьи – черные, поглощающие свет. Артефакты невероятной мощи и чудовищной опасности. «Сердце Пламени Пустыни», «Слеза Ледяного Титана», «Око Теней». Оружия, чей вид леденил кровь:

Клинки из кости исполинских существ, посохи, увенчанные черепами с горящими глазницами, щиты, покрытые шкурой чего-то чешуйчатого и древнего. Запечатанных сосудов:

Стеклянных, металлических, каменных. Внутри что-то шевелилось, стучало, нашептывало на мертвых языках.

Но мое внимание привлекло не это. В центре Зала, на массивном пьедестале из черного базальта, лежали три предмета:

Свиток, перетянутый жилой дракона: «Родословная Пламени и Тьмы: Холодные и Албасты». История не союза, а войны. Войны за господство над Потоком Зверя и Духа, за право быть Сосудами Первородной Силы.

Необработанный кристалл размером с кулак мерцал внутренним бело-золотым светом, знакомым до боли. Он жужжал тихо, отзываясь на ее драконью сущность. «Сердце Хранителя» – гласила табличка. Артефакт, способный будить и направлять силу таких, как Малгрот. Или уничтожать их.

Маска: простая, из полированной кости, с прорезями для глаз и рта. Но от нее веяло такой концентрацией холодной, безличной магии, что меня передернуло. «Лик Ледяного Безмолвия». Маска Верховного Арбитра Академии – титула, вакантного со времен Великого Раскола.

Глава 10. Скорый суд

Малгрот

Забылся на миг. Но раздающийся одновременно снаружи и изнутри рык подбросил меня на ноги. Это был уже не я. Точнее, не только я. Со мной была моя решимость. «Больше никогда» — я так ее назвал. Больше никогда мне не будет страшно в башне. Я больше никогда не буду только испуганным мальчишкой. Распирало спину. Потянулся от этой невыносимой наполненности самим собой. Новые ощущения себя. В подвале тесно. Взял свой кафтан. Вот как? Свой? Старый, с местами потертым бархатом. Кафтан, как ждал, обхватил меня рукавами и полами. Даже померещилось, что сказал: «Я твой».

Меня манила Сила. Она была везде снаружи и внутри. Хотел выйти, не взяв с собой ритуальный нож. Пусть полежит спрятанный и сокрытый. Подошел к двери из подвала, толкнул ее. Ощутил, что нож в свертке уже был в моих руках. На мгновение перед лицом мелькнули «мои белые ноги». Впервые они не шли – бежали. Сила сильная и тоска, воющая разными голосами, обрушились на меня.

Вышел во двор! Началось! Чувствовал – началось! Тело мелко подрагивало. Не от холода и страха. От предвкушения. Я и знал, и не знал. Шагал в вечность. Я сегодня убью. Возможно, убьют меня. Я увижу своих врагов. Их много.

В голове как набат: «Малгрот — тот, кто выживет всегда. Всегда. Всегда».

А потом спокойствие. За моей спиной будто-то стоит кто-то, кто уже всё знал и всех моих врагов видел. Он жаждал убить ректора Академии Эсгильда. Моего дядю. Моего врага. Никаких сомнений не было. Сила тянула, давала уверенность, забирала сомнения, забирала слабость.

В такое раннее утро увидеть крупную ворону во дворе Академии — дело необычное. Птица в такую рань летит кормиться. Эта же прилетела туда, где не поживишься — двор всегда исключительно чист. Ворона большая. Глаз у нее сверкал, как драгоценный камень. Было видно, что она готова на меня прямо-таки пикировать. Вот еще! Мне казалось, что протяни руку — я с неба ее сниму. Точно знал, что птицу в полёте некроманту убить даже легче, чем сидящую. Откуда такому недоучке, каковым являюсь я, это знать?

Ворона словно пыталась рассмотреть, что у меня под кафтаном, — впивалась черными сверкающими глазами, крылья ее хлопали в ритме «от-дай — от-дай». А под кафтаном кололся, неприятно упирался, холодил и горел свиток из старого льна, в который завернут неведомый мне ритуальный нож. Я чувствовал, что ворона хотела, чтобы я его достал, и одновременно надеялась, что я его выроню. Меня больше не мучили сомнения в отношении того, что я сошел с ума. Не сошел. Перешел за грань обычного ума.

Смотрел то на ворону, то во двор, то на бегущих ко мне людей. А потом независимо от себя самого я повернулся и побежал. Меня тянули к себе лес и горы. Эсгильд бросился мне наперерез. Он крикнул на каком-то древнем языке приказ закрыть все двери Академии. Горы тянули меня, отдавали приказ двойным голосом. Меня требовал к себе неведомый по силе Зверь, но Эсгильд мешал мне.

— Стой, отродье! Ты не выйдешь отсюда! Тебе нельзя, и я не допущу.

Я остановился. Вот как? Он еще не понял, что больше нет брошенного и никому не нужного мальчишки. Есть маг. Есть маг, способный постоять за себя. И есть громадный белый Зверь, который ждет и зовет меня. Почти не открывая рта, я тихо проговорил:

— ОН зовёт меня.

Меня не должны были услышать. Эсгильд был далеко от меня. Люди суетились закрыть все двери и ворота. Они лязгали, стучали, топотали. Но меня услышали. Все услышали и оцепенели.

— Да знаешь ли ты, кто тебя зовёт? Ты, как и многие Холодные, хочешь власти. Он зовет тебя, чтобы снова показать, кто истинная власть и сила.

Я услышал хлопок крыльев. То ли ворона, а может быть, и не ворона, а что-то громадное, просто очень далеко…

— Малгрот Холодный туда ходил? Да? Говори.

Я говорю почти шёпотом, но слышат все. Эсгильд молчит. Он не соизволит мне отвечать. К нему подошли маги и колдуны, профессора и магистры. Их становится много. Значит, разговоры были, чтобы меня отвлечь?

— Холодные порой ходят туда, куда тянет тебя. Нельзя уже ребёнка назвать Малгротом. Обязательно пойдёт. Твоя сука-мамаша зря тебя, крысёнок, так назвала.

Никогда меня не оскорбляли такие слова. Я с ними жил всю жизнь. Но мне в глаза смотрел мой кровный родственник. Слова сами полились:

— Сельская сука понесла от плешивого кобеля. Их щенок сдох. Я не Малгрот Холодный. Я сам по себе. Я Малгрот.

В эту секунду я почувствовал новый прилив сил, будто стал больше, стал умнее. Я словно отрезал гнилую верёвку, условно держащую мои руки. Я некромант. Высмеиваемый и позорный способ магии выбрал меня. Ничего нет у меня ни от крыс, ни от псов. Ничего нет во мне от того, кто учил меня магии или хотел обмануть, что учит. И я заслуживаю власти, потому что те, кто считают меня своим, не мои. Я свободен. Я свободен от их правил.

Глава 11. Побег

Малгрот

Смерть Эсгильда меня не шокировала. Я знал, что это должно случится еще ночью, еще в Башне. Я не знал всех деталей. Но случилось, и случившееся меня не пугало, не заставляло раскаиваться. Откуда такая уверенность, что это неизбежно произойдет?

С ритуального ножа капала кровь. Она немного выпачкала мне руки и чужой камзол, который так уютно сел на плечи. Меня подбежали, схватили, скрутили и поволокли. Плечи скручивали сильно, но я ничего не чувствовал. Я и раньше-то не боялся боли – мы с ней давно знакомы. Сегодня я ее не чувствовал. Ритуальный нож упал на землю. Когда я, выкручивая шею, попытался его увидеть, то понял, что его нет. Возможно, что кто-то позарился на такой необычный и очень острый нож.

Меня потащили в зал совета Академии. Ткнули, пнули, бросили. Но я не упал. Толкнули в сторону молодой красавицы с презрительным выражением лица. Таких лиц я видел немало. Черты ее описать сложно, но это презрение и надменность. Я не успел ничего рассмотреть толком, ни ее фигуры, ни лица в деталях, даже ее одежду бы не мог отличить от иной. Видел я только пренебрежение. Ничего нового для меня. Обычно я опускал глаза и хотел провалиться сквозь землю. Не сейчас.

Я знал, что испачкан грязью и кровью, что вид мой не просто беден… Но это всё не имело значение. Взгляд схватил ее взгляд. Никаких сражений и противостояний, никаких выяснений. Просто я должен и имею право смотреть ей в глаза. Возможно, она хотела, чтобы я опустил глаза. Но она не приказала, чтобы меня ударили по затылку или ударили в лицо. И это подтверждало, что я должен и имею право смотреть ей в глаза.

***

Элария

И в голову стукнула мысль, острая и опасная: «Может быть, еще поиграем, крысеныш? Прежде чем сломать тебе хребет».

Внутренний двор Академии – был забит под завязку. Ученики, бледные и перепуганные, стояли плечом к плечу, образуя плотную, дышащую стену. Наставники выстроились у зданий факультетов, их лица – маски ледяного безразличия, но глаза бегали, выдавая напряжение. Стража в полных доспехах выстроилась полукругом перед деревянным помостом, копья наперевес, создавая хлипкий барьер между толпой и местом действия. В центре – этот самый помост, сколоченный наспех из грубых досок, еще пахнущих смолой и страхом. На нем – два кресла. Одно – простое, для палача или свидетеля. Другое – высокое, с готической спинкой, резное, темное дерево. В этот день оно было моим троном. Я восседала в нем, откинувшись, ощущая каждую занозу подлокотника. Передо мной, скованный по рукам и ногам в толстые, черные от времени и ржавчины цепи, стоял он. Малгрот. Казалось, цепи должны были согнуть его, придавить к грязным доскам. Но он стоял прямо, как обожженный сук. Взгляд его был устремлен куда-то поверх голов толпы, в серое, низко нависшее небо. Ему, черт возьми, было плевать. Или он так хотел, чтобы я поверила в его безразличие. Серое небо давило, как потолок склепа, будто и оно приползло поглазеть на жуткий спектакль.

— По Закону Академии и сводов правил самого Алтая, — начала я, не повышая голоса, но каждое слово падало, как камень в воду, расходясь кругами тишины, — убийство под сенью этих стен карается смертью. Чистой. Окончательной. — Я медленно провела взглядом по толпе. — Особенно когда речь о жизни Эсгильда Холодного. Нашего Ректора. Столпа. Человека, чьи заслуги перед Академией высечены не только в памяти, но и в самой ее плоти – в этих стенах, в этих башнях. Забыть их... невозможно.

Толпа зашевелилась, загудела. Кто-то с факультета Боевых Искусств выкрикнул что-то одобрительное, грубое. Я подняла руку – один жест, резкий, как удар кнута. Шум стих мгновенно, сменившись гнетущей, звенящей тишиной. Даже ветер притих.

— Но, — пауза затянулась. Я смотрела прямо в его глаза, пытаясь прощупать эту каменную стену безразличия. — У нас есть... иная традиция. Старая, как сам Камень. Виновный в самом тяжком преступлении может искупить вину кровью. Или службой. Он может доказать Академии свою ценность. — Я чуть наклонилась вперед. — В бою. До последнего издыхания. В испытании, от которого содрогнутся стены. В услуге... грязной, опасной, той, за которую никто другой не возьмется. Или за которую не хватит духа.

Малгрот чуть склонил голову. Не в поклоне. Скорее, как бык перед ударом. И в уголках его тонких, бескровных губ – мелькнуло. Тень. Призрак улыбки. Быстрее, чем моргнет глаз.

***

Малгрот

Когда произнесли приговор, мне было все равно. Я успел рассмотреть эти странную молодую женщину. Точно молодая, совсем молодая, но сказать о ней девушка нельзя – слишком цепкий и решительный взгляд, такой только у воинов и…старых ведьм. Когда она сказала, что ч могу оказать услугу, вместо того, чтобы умереть… мои губы дрогнули. Она хотела, чтобы я жил. Она точно этого хотела. Я был ей нужен. Не знаю зачем. Но нужен.