Последний причал

ГЛАВА 1. ТОЧКА ОТСЧЁТА

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЧАЛ

Часть первая. ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

ГЛАВА 1. ТОЧКА ОТСЧЁТА

Холодное солнце апреля не грело. Оно било в глаза, как вспышка дуговой сварки, выжигая последние намёки на сон и выбеливая палубу четырёхмачтового барка до цвета старой кости. Ветер над Кронштадтским рейдом был особенным – не свежий морской бриз, а промозглый гибрид из балтийской сырости, запаха мазута, ржавого металла и далёкого, но упрямого дыхания льдов. Он свистел в вантах стального гиганта, трепал Андреевский флаг на корме и норовил сорвать с голов форменные фуражки.

У причала №18 кипела жизнь, полная ритуала и суеты. Крики матросов, передающих последние тюки с провизией. Ревение родителей, пытающихся через ограждение сунуть взрослым сыновьям и дочерям ещё одну шоколадку. Слепые вспышки фотоаппаратов. Этот хаос был знаком, почти утешителен. Обычное начало обычной учебной практики.

Иван Стрельцов стоял у леерного ограждения, вцепившись в холодный металл так, что суставы побелели. Его широкие плечи, обычно такие уверенные в спортзале, сейчас были скованы невидимым панцирем. Внутри всё ходило ходуном. Сердце колотилось где-то в горле, а лёгкие отказывались делать полный вдох. «Гипервентиляция. Паническая атака. Идиот», – безжалостно диагностировал он сам себя голосом своего отца, военного врача. Но знание причины не помогало. Помогало только смотреть в одну точку – на серый силуэт форта «Император Александр I», уходящий в молочно-белую дымку горизонта. Прощай, земля. Прощай, мама. В глазах снова встала её фигура на пустом перроне: маленькая, в стёганой куртке, не махающая, а просто смотрящая вслед. Её тихое «Возвращайся, Ваня» звучало теперь не напутствием, а мольбой.

– Стрельцов! Ты уже прощался с цивилизацией или просто в позу встал? – рядом раздался голос, прорезающий шум.

Рядом материализовался Алексей «Лёха» Морозов. Весь он был энергия и острые углы: острый подбородок, острый взгляд, острый на язык. В его карих глазах искрилось предвкушение не подвига, а грандиозного приключения.

– Смотрю, кто у нас тут есть. Вон, глянь, – Лёха мотнул головой в сторону трапа, где поднималась девушка с тяжёлым рюкзаком. – Марина Соколова. Гидрограф, дочка самого вице-адмирала Соколова. Говорят, умна, как черт, и характер – огонь. Нашего брата в грош не ставит. Вызов, считай.

Иван молча кивнул, не отрывая глаз от форта. Марина была красива, это да – высокая, с царственной осанкой и каштановой косой, туго заплетённой до талии. Но сейчас его больше занимал вид наливающейся свинцом воды.

– А вон наш местный Нострадамус, – продолжал экскурсию Лёха, указывая на высокого, худощавого парня у штурвала. Тот стоял неподвижно, уставившись не на суету, а сквозь неё, вдаль, будто читая в линии горизонта невидимые знаки. – Артём Волков. Гений навигации, фанат астрономии и всего загадочного. Ходят слухи, что на его ноуте симуляция не полёта на Марс, а конца света. Зануда, но гений.

– Может, он просто в толпе людей не любит, – хрипло проговорил Иван, наконец отрываясь от воды.

– В нашем плавании это роскошь, – засмеялся Лёха.

На баке, среди суеты матросов, стоял Сергей Петрович Боцман (все звали его просто Боцман). Человек из морской бронзы, с лицом, прожжённым солнцем и ветрами в твёрдую, потрескавшуюся кожу. Он курил самокрутку, наблюдая за погрузкой, и его голубые, удивительно ясные глаза видели всё: как трепетно поправляет галстук юнга, как краем глаза на Марину смотрит старпом, как у Ивана дрожат руки. Его взгляд был спокойным, усталым и всепонимающим.

Вдруг его голос, низкий, сиплый от тысячи выкуренных папирос и отданных команд, прорвался сквозь гул:

– Веселитесь, орлята! Наслаждайтесь последним твёрдым причалом! – Он широко взмахнул рукой, очерчивая и причал, и весь видимый берег. – Больше такого не будет. Только он, – Боцман ткнул пальцем в палубу под ногами, – да она. – Палец ушёл за борт, в сторону холодной, бездонной пучины.

Курсанты вокруг засмеялись. Старая морская шутка. «Последний причал» – так уже лет десять в шутку называли этот барк среди своих. Мол, учитесь, пока можете, а потом – или в дальний рейс на ржавых сухогрузах, или на «последний причал» – в утиль. Шутка была бородатой, почти традицией.

Но Иван, встретившись на секунду с взглядом Боцмана, не смог улыбнуться. В этих голубых глазах не было и тени шутки. Была констатация. Сухая, железобетонная правда. И от этой правды по спине пробежал холодок, посильнее балтийского ветра.

– Не обращай внимания, – хлопнул его по плечу Лёха. – Боцман всегда такой. Он, по-моему, и родился с этой самой унылой байкой.

Раздался протяжный гудок. Резкий, режущий уши. Суета на причале замерла на мгновение, а затем вспыхнула с новой силой. Крики «Прощайте!», последние объятия. Матросы у трапа приняли стойку.

Капитан судна, Дмитрий Игнатьевич Орлов, появился на верхнем мостике. Высокий, прямой, как штормшток, в безупречно синем кителе. Его лицо, с аккуратной седой щетиной, было непроницаемо. Он не кричал. Он просто взял рупор, и его голос, ровный и негромкий, разнёсся над палубой, заглушая шум:

– По местам стоять! С якоря и бочки сняться! Трап убрать!

Команды полетели, как стальные шары. Трап с грохотом оторвался от причала и повис в воздухе. Канаты, толстые, как удавы, запрыгали по кнехтам, их концы, мокрые и тяжёлые, втягивали на борт. Между бортом «Последнего причала» и серым бетоном пирса возникла чёрная, бурлящая полоса воды. Она была шириной всего в метр. Но для Ивана это была пропасть. Непреодолимая.

Дизели где-то в глубине судна заурчали, вздрогнув стальным массивом корпуса. Барк дрогнул и, медленно, неохотно, начал отползать от земли. Форты, склады, силуэты машин на набережной – всё поплыло назад, уменьшаясь, становясь игрушечным.

Лёха, присвистнув, вытащил телефон для последнего селфи на фоне удаляющегося берега. Артём Волков, недвижимый у штурвала, наконец пошевелился – достал из кармана маленький, дублённый кожей блокнот и что-то быстро записал тонким серебряным карандашом. Марина Соколова стояла у противоположного борта, её лицо было серьёзно и сосредоточено, будто она уже вела мысленные подсчёты курса.

Иван обернулся, чтобы посмотреть в последний раз. На причале уже почти никого не было. Только одинокая фигура в стёганке всё ещё стояла, крошечная точка в сером мире. Он поднял руку. Не знал, видит ли она.

А Боцман, доскрёбший самокрутку до фильтра, швырнул окурок в воду, где его тут же поглотила пена. Он повернулся спиной к исчезающему берегу, к «последнему причалу» в буквальном смысле, и взглянул вперёд, на открывающееся пространство Финского залива – серое, недружелюбное, бескрайнее.

– Ну что, – прошипел он себе под нос, так, чтобы слышал только ветер. – Поехали, родной. Теперь мы с тобой надолго. А может, и насовсем.

Барк, набирая ход, разрезал свинцовую воду. След за кормой был ровным и белым, как лезвие. Он тянулся назад, к дому, к прошлому, к обычной жизни. Но впереди его ждало только небо, сшитое с водой в единую, безразличную гладь. Учебная практика началась.

Где-то далеко, на глубине девяти тысяч километров и в другом измерении бытия, в тоннеле под землёй Франции и Швейцарии, в сердце Большого адронного коллайдера, тикала не таймерная бомба, а сама природа реальности, доведённая до предела человеческим любопытством. Тикали последние секунды старого мира.

Но на борту «Последнего причала» об этом ещё никто не знал. Здесь были только ветер, холодная дрожь в руках у рулевого, смех Лёхи, серьёзность капитана и тяжёлый, пророческий взгляд старого Боцмана. Последние часы обыденности. Последние часы тишины.