Последний проект человечества

Глава 1: Приговор

Холод. Первое, что я ощутил. Пронизывающий, стерильный холод, идущий от полированного камня под ногами, от стен, от самого воздуха, пахнущего озоном. Как в склепе. Или в холодильнике для трупов. Я сидел в этой парящей прозрачной коробке – капсуле подсудимого – и чувствовал, как лёд заползает внутрь, замещая кровь, мысли, саму жизнь.

Звуки доносились сквозь толщу ваты, набитой у меня в голове. Голос судьи – чёткий, металлический, лишённый человечности – резал слух, но слова отскакивали, не задерживаясь. Разве что какие-то отдельные обрывки: "...особая жестокость... лишение жизни Елены... совокупность улик... не оставляет сомнений..."

Елена. Имя пробило ледяной панцирь, как раскаленный гвоздь.

"Моя Елена. Мертва".

Картинка вспыхнула перед глазами: её смех, когда она запрокидывала голову, солнечный зайчик, пойманный в карих глазах. А потом – кровавый калейдоскоп нашей спальни. Ужас. Боль. И мой собственный вопль, разорвавший тишину, когда я нашел её. Жестокость? Да. Чудовищная. Но не моя. Никогда.

"...неопровержимые доказательства... ДНК обвиняемого... видеозаписи... показания свидетелей о конфликте в тот день... отсутствие алиби..."

Каждое слово – удар молота, вбивающий меня в гроб. Каждая "улика" – идеально подброшенная ловушка.

Кто бы это ни был, он знал всё. Расписание. Коды безопасности нашего дома. Мои слабости. Он убил её и подставил меня. Я пытался объяснить это следователям и прокурору, в этом самом зале – истерично, отчаянно, бездоказательно. И это сыграло против меня.

"Попытка уйти от ответственности" — Ещё один гвоздь.

"...высшая мера наказания... смертная казнь... методом нейронной дезинтеграции... в Особой Камере Исполнения Наказаний Сектора 7... в течение трёх стандартных суток..."

"Нейронная дезинтеграция". Звучало очень угрожающе. Испарение сознания. Мгновенное. Для них – гуманно. Для меня – конец. Окончательный. Без шанса доказать правду. Без шанса отомстить. Без шанса… просто дышать. После этого тело умирает, и его сжигают в печи тюремного крематория.

Гул в ушах превратился в рёв реактивного двигателя. Зал с присяжными – их слившиеся воедино лица с гримасами осуждения или безразличия – поплыл. Голограммы репортеров за стеклом исказились. Черные стены Колизея Правосудия сомкнулись. Елена… её больше нет. Моя жизнь… украдена. Мое имя… теперь клеймо монстра. И меня убьют за то, чего я не делал. Абсурдность, чудовищность этого сломали что-то внутри меня. Я не понимал.

"Это нереально. Кошмар. Скоро я проснусь… Обниму её…"

Жесткое прикосновение к плечу. Охранник в чёрной, пугающей броне. Забрало скрывало лицо, превращая его в бездушный механизм.

— Встать. Приговор оглашён. — Голос – искажённый динамиками шлема, плоский.

Капсула коснулась пола, стенки растворились. Я встал. Ноги были ватными и предательски подкашивались. Меня подхватили под руки, но я почти не чувствовал холода стальных доспехов, только давление, заставляющее двигаться.

Повели. Холодный, бесконечный коридор с мягким светом. Шаги эхом отдавались в пустоте моего черепа.

Лифт, стремительно падающий вниз. Ещё коридоры. Всё как в густом, тягучем тумане. Я плыл, отстранённый, наблюдая за собой, как бы, со стороны.

Маленькая комната. Без окон. Серые стены, серый потолок, серый пол. Пластиковый стол. Два стула. Запах пыли, озона и безнадеги. Меня усадили. Охранники встали у двери, неподвижные, как статуи. Я уставился на гладкую, безликую поверхность стола, видя в ней лишь размытое отражение своего растерянного лица.

Щелчок замка. Вошёл он. Мартин Соренсен. Мой адвокат, за которого я отдал последние кредиты, последнюю надежду. Его дорогой костюм был помят, лицо – серое, изможденное, с глубокими тенями под глазами.

Сев напротив, Мартин положил тонкий нейропланшет на стол, но не включил его. Его пальцы нервно перебирали край стола.

Молчание. Густое, давящее. Я не мог поднять на него взгляд. Боялся увидеть то же самое, что и у всех остальных: уверенность в моей вине.

— Нил... – его голос был чужим, хриплым, лишённым привычной уверенности. Скрип несмазанных петель. – Все... кончено. Апелляция... её даже не примут. Вердикт окончательный. — Он бессильно махнул рукой. — Закон... он слеп и жесток, когда улики кричат в унисон.

Я молчал. Слова застряли в горле комом ледяной грязи.

"Я невиновен" — Я выкрикивал это, рычал, умолял. Сотни раз. Для всех них это был лишь шум.

— Я... я дрался за тебя. До последнего. — Он провёл рукой по лицу, словно бы, пытаясь стереть усталость. — Оспаривал каждую улику. Опрашивал каждого свидетеля по несколько раз. Но...

Тяжелый вздох. Его взгляд скользнул по нейропланшету, не видя его.

— Эти улики... Они были как броня, которую невозможно пробить. Видео – твоё лицо в дверном сканере в ТОТ самый момент. Твоё ДНК... под её ногтями. Её кровь на твоей куртке в мусоре. Даже твой нейроимплант показал адреналиновый шторм тогда... В конце концов Система видит паттерн. А паттерн кричал: "Убийца" громче всех моих доводов.

Он посмотрел на меня, и в его глазах не было ни капли сомнения. Ни искры веры в мои слова. Только усталое признание поражения и. Густая, липкая, профессиональная жалость к обреченному зверю. Это было хуже презрения. Это было окончательное приговорение меня к роли монстра. Его взгляд сказал: "Да, ты это сделал".

— Тебе нужно было признаться. — Его голос стал резким, практичным, как у хирурга, констатирующего смерть. — Ещё тогда, на первом допросе. Сделка была возможна. Пожизненное на Плутоне. Или колония на Титане. Шанс... призрачный, но шанс.

Он покачал головой, и в этом жесте была горечь разочарования... во мне.

— Но ты упёрся, как баран. Требовал невозможного. Тянул эту нить с тем, что тебя подставили неизвестные, хотя ты обычный рабочий, и у тебя просто не может быть врагов с ТАКИМИ возможностями... И вот результат.

Тишина снова упала между нами, тяжёлая и неловкая. Соренсен откинулся на стул, уставившись в серый потолок. Потом его взгляд медленно опустился на меня, и в нём появилось что-то новое – ледяной отблеск прагматичного кошмара, к которому он давно привык.

Глава 2: Выбор

Серые стены камеры сжимались. Время, растянутое до невыносимости приговором, текло как густой смоляной сироп. Я сидел на жёсткой платформе-кровати, спиной к холодной стене, и смотрел в пустоту. Мысли кружились вязкой воронкой вокруг одного имени: Елена. Её отсутствие было физической болью, дырой в реальности, которую ничем нельзя было заполнить.

Щелчок замка. Дверь скользнула в сторону. Охранник вошёл, держа в руках поднос.

Запах — слабый, едва уловимый сквозь стерильный воздух тюрьмы, но знакомый до мурашек. Жареная курица с паприкой. Картофельное пюре с укропом. И апельсиновый сок. Простое, но любимое. То, что она готовила по воскресеньям, когда у нас были тихие, счастливые вечера.

— Последний ужин, – буркнул охранник, ставя поднос на маленький выдвижной столик. – По вашему выбору.

Он быстро ретировался, словно боялся запачкаться об меня.

Я подошёл. Блюда выглядели прилично. Не тюремная баланда. Настоящая еда. Курица аппетитно подрумянена, пюре воздушное. Я взял пластиковую вилку. Пальцы дрожали. Отломил кусочек курицы. Положил в рот.

"На вкус как пепел", — пронеслось в моей голове.

Я жевал механически, пытаясь вызвать в памяти тот самый вкус – нежный, с дымком, приготовленный с любовью. Но вкусовые рецепторы онемели, как и всё внутри. Я чувствовал лишь текстуру, тепло еды. Ни радости, ни утешения.

Я съел немного. И то, просто потому, что надо было что-то делать. Сделал глоток сока. Сладость резала горло, и я отставил стакан.

"Больше не могу".

Ночью перед казнью я почти не спал. Страх сменялся апатией, апатия – диким, немым ужасом. Когда я всё же провалился в беспокойный сон, она пришла.

Елена стояла в гостиной нашего старого солнечного дома, но свет вокруг неё был призрачный. На её лице грустная, бесконечно нежная улыбка. Та, что бывала, когда я приходил домой измотанным. Она подошла. Её рука – невесомая, прохладная – легла мне на голову и несколько раз провела по волосам.

— Тише, милый, – её голос звучал как эхо из глубокого колодца, но я слышал каждое слово. — Не бойся. Всё будет хорошо. Я обещаю.

Я хотел закричать, что ничего хорошего уже не будет, что её нет, что меня убьют за то, чего я не делал. Но во сне я не мог пошевелиться, лишь смотрел в её печальные, бесконечно любящие глаза.

Она наклонилась, её губы коснулись моего лба – холодная точка, как капля тающего снега.

— Всё будет хорошо… – повторила Елена на прощание, и её образ начал таять, растворяясь в сером свете наступающего утра.

Я проснулся с кашлем, застрявшим в горле. На щеке – следы от слёз. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Нужно собраться. Постараться вести себя достойно.

За мной пришли рано. Без слов. Двое охранников в усиленных бронекостюмах. В руках у одного – устройство, похожее на ошейник из матового чёрного металла. Холодный, тяжелый. Они защёлкнули его у меня на шее, и я тут же услышал лёгкое жужжание, почувствовал вибрацию на коже. Импульсный контроллер. Попробуй дёрнуться – и он вгонит тебя в полный паралич или вызовет такую боль, что забудешь, как дышать. Орудие абсолютного подчинения.

— Идём, – скомандовал один из охранников, толкая меня в спину.

Мы шли по бесконечным, безликим коридорам. Свет панелей на потолке казался слишком ярким, режущим глаза. Шаги гулко отдавались в тишине. Во мне бушевала смесь чувств. Ледяной ужас сжимал горло, но в то же самое время я чувствовал некое облегчение. Всё вот-вот, наконец, закончится...

Двери открывались перед нами автоматически, секция за секцией. Я ожидал увидеть ту самую «Особую Камеру» – стерильную, технологичную комнату смерти. Но охранники свернули не туда. Мы вошли в помещение, которое выглядело… обыденно. Небольшая комната. Стол из светлого пластика. Несколько стульев. Никаких приборов, сканеров, инъекторов. Просто комната для свиданий или допросов низкого уровня.

За столом сидел человек. Не Соренсен.

Молодой мужчина. Безупречно одетый в костюм глубокого индиго, ткань которого, казалось, поглощала свет, а по воротнику белой рубашки без галстука пробегали едва заметные голубые узоры – наноматериалы или вплетённые микродисплеи.

Его лицо было правильным, почти красивым, но лишённым тепла. Глаза – холодные, аналитические, цвета старого льда. Волосы – тёмные, коротко стриженные. Он излучал спокойную, безмятежную власть. Человек из другого мира, мира за стенами этой тюрьмы и, возможно, за пределами обычного понимания.

— Оставьте нас, – сказал он охранникам. Голос был ровным, вежливым, но в нём звучала неоспоримая команда. Охранники, обычно непробиваемые, молча развернулись и вышли, закрыв за собой дверь.

Незнакомец жестом пригласил меня сесть напротив. Я опустился на стул, ошейник жужжал на шее тихим предупреждением. Мужчина изучал меня несколько секунд, его взгляд скользил по моему лицу, впитывая страх, опустошение, следы бессонной ночи.

— Нил Вейл, – начал он. Его тон был вежливым. Он был, как врач, сообщающий тяжёлый диагноз. Без особой жалости, но и без жестокости. – Меня зовут Ардан Келл. Я представляю здесь... определённые интересы.

Он сделал паузу, давая мне возможность осознать его слова.

— Вы приговорены к смерти. Через... – он бегло взглянул на невидимый для меня хронопроектор на своём запястье, – семь минут вас должны ввести в Особую Камеру Сектора 7. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Но я здесь, чтобы предложить вам выбор.

Слово "выбор" прозвучало сюрреалистично. Какой может быть выбор у человека, которому жить осталось всего семь минут?

— Вариант первый, – продолжил Келл, сложив пальцы домиком. – Вы идёте туда, куда вас должны были отвести. Через несколько минут всё закончится. Быстро. Безболезненно. Как вам уже, я полагаю, объясняли.

Я молчал, сердце бешено колотилось где-то в области горла.

— Вариант второй, – его ледяные глаза зажглись едва различимым светом. – Вы соглашаетесь на участие в одном закрытом проекте. Эксперименте высокой степени риска и секретности.

Глава 3: Подопытные

Дверь с глухим лязгом отъехала в сторону, и охранник грубо толкнул меня в спину.

— Добро пожаловать, новичок. Не устраивай тут драк. — Его голос звучал устало и безразлично.

Я шагнул в просторное, но унылое помещение. Не камера в классическом смысле, а скорее зал ожидания перед адом. Высокие стены из матового серого сплава, тусклый свет панелей в потолке, ряды скамеек, прикрученных к полу. Воздух пах страхом. Запах был почти осязаем.

На скамьях сидели человек десять. Мужчины. Всех возрастов и комплекций. Объединяло их лишь одно: глаза. Пустые, уставшие, озлобленные или безнадежно смирившиеся. Глаза людей, которым нечего терять.

В ближнем ко мне углу стоял высокий, широкоплечий парень. Он сжимал кулаки так, что костяшки побелели, и смотрел в пол так сосредоточенно, словно пытался разглядеть в нём ответ на важнейший вопрос в своей жизни. Рядом, съёжившись, на скамье сидел худой светловолосый человек лет тридцати пяти. Он нервно теребил края своей робы, со страхом поглядывая на сокамерников.

Охранник щёлкнул дверью, и я остался наедине с обречёнными.

— Можно присесть? — спросил я у худощавого, и тот нервно кивнул.

— Д-да, конечно... Д-доктор Элиас Финч, — проговорил он, протягивая тонкую, дрожащую руку. Рукопожатие было слабым и влажным. — Доктор астрономии… То есть, собственно, уже бывший доктор… — Он нервно усмехнулся. — Вы тоже согласились? На эксперимент?

Я кивнул.

— Нил Вейл. Да, согласился. Альтернатива была… не очень хорошей.

— О да, да, вы абсолютно правы! — Элиас закивал с какой-то пугающей энергией. — Я тоже. Всему виной — ошибка. Фатальная ошибка. Мне доверили провести один эксперимент. Всё было хорошо… Мне так казалось. Но потом… Двадцать три… погибло. Сто двадцать… пострадало. — Он замолчал, его глаза стали мутными. — Пожизненное. Или… или вот это. Я выбрал вот это. Надеюсь… надеюсь, хоть что-то смогу искупить… или просто… прекратить муки.

Он махнул рукой, указывая на всё вокруг и, видимо, на свою жизнь.

К нам приблизился здоровяк. Его движения были плавными, но в них чувствовалась грубая сила. Лицо – обветренное, с тупыми чертами, старый шрам на щеке. Глаза — маленькие, глубоко посаженные, сейчас в них читалось почти детское смятение.

— Марк, — буркнул он, не предлагая руки. — Марк «Булыжник». Раньше управлял автопогрузчиком на междугороднем терминале.

Он замолчал, тяжело дыша. Потом продолжил, глядя куда-то мимо меня:

— Что-то щёлкнуло. В голове. На улице. Мужик из пьяной компании какую-то девчонку толкнул… а я… — Он сжал кулаки снова. Костяшки хрустнули. — Троих… забил. Пока не остановили. До смерти.

Он посмотрел прямо на меня. В его взгляде не было злобы. Только пугающая пустота.

— Тот тип в дорогущем костюме сказал: казнь, или сюда. Хуже ведь уже не будет…

Доктор Финч вдруг оживился. Он схватил меня за рукав.

— Вы что-нибудь знаете? О них? О проекте? Может, они случайно обронили какую-то фразу или хотя бы слово? — В его глазах загорелся жадный огонек учёного, который на мгновение заглушил всё остальное. — Я пытался собрать данные! Но… ничего. Только слухи, что распространяют другие подопытные. Чем они занимаются? Что-то связанное с экстремальными условиями? Дальний космос? Чужие миры? Биологические испытания?

Он лихорадочно огляделся, понизив голос до шепота.

— Видите ли, логика подсказывает, что раз нужны люди со… специфическим психологическим профилем, готовые на всё ради шанса, или просто отчаявшиеся… и что риск колоссальный… значит, цель оправдывает любые средства. Колонизация враждебных сред? Испытание оружия? Пси-способности? Но это лишь догадки. Пустые догадки…

Марк мрачно фыркнул.

— Какая разница? Кончится всё равно одинаково. Но ещё немного поживём и ладно.

Я ничего не знал. Ардан Келл сказал ровно столько, сколько мог. Я пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Финча.

— Боюсь, я знаю столько же, сколько и вы. Они не дураки, чтобы просто взять и проболтаться.

Остаток дня прошёл в тягучем ожидании. Почти всё время мы сидели молча. Марк снова уставился в пол. Финч бормотал что-то себе под нос, выводя пальцем на скамье какие-то уравнения. Я пытался не думать о прошлом и о будущем. Особенно о будущем.

Даже и не знаю, спал я в ту ночь или нет. Утро наступило как-то резко. Дверь открылась. Вместо привычных тюремных охранников — люди в строгих чёрных бронекомбинезонах с невзрачными шевронами на плечах. Вооружены не дубинками, а компактными шокерами и, возможно, чем-то посерьёзнее.

— Все на выход. Стройся. Быстро и тихо. — Голос командира был металлическим, лишённым интонаций.

Мы выстроились. Я оказался рядом с Марком и Финчем. По пути по длинным, стерильным коридорам мы мельком увидели другие группы. Их выводили из их камер. Среди обречённых мелькнули и женские лица – изможденные, испуганные или бесстрастно-холодные. Кто они? Убийцы? Шпионки?

Нас привели в огромный, высокий ангар. Здесь нас уже ждал изящный, стремительный шаттл. Не грузовой борт, а явно военный или научно-исследовательский. Сталь цвета ночи, острые углы, мерцающие синим стыковочные узлы. Перед ним уже строились другие группы.

Погрузка была быстрой, без лишних слов. Внутри шаттла — узкие кресла с широкими ремнями безопасности. Марк сел рядом, его огромные ладони вцепились в подлокотники до побеления костяшек. Финч был напротив нас, он нервно покусывал губу, его взгляд метался по внутренностям шаттла.

— Пристегнуться. Старт через тридцать секунд, — послышался голос пилота из репродуктора.

Грохот двигателей. Давление вдавило в кресло. Марк застонал сквозь стиснутые зубы. Земля за иллюминатором резко ушла вниз. Серый ангар сменился голубизной неба, которое быстро темнело.

И тогда Марк впервые увидел нашу планету со стороны. Он ахнул, громко, по-детски нелепо. Его глаза, обычно тусклые, расширились до предела, отражая бескрайнюю черноту космоса и сияющую, голубую сферу Земли внизу.

Глава 4: Станция "Одиссей"

Сознание вернулось внезапно и болезненно. Не плавное всплытие из глубин сна, а резкий, грубый рывок на поверхность. Я вдохнул — воздух ворвался в лёгкие ледяным, химически очищенным потоком, обжигая. Горло сжалось спазмом, тело пронзила всеобъемлющая, тупая боль. Каждая мышца, каждый сустав кричали о долгой неподвижности. Я попытался пошевелить пальцами — они откликнулись вяло, словно чужие.

— Не дёргайтесь. Лежите спокойно. — Голос был спокойным, профессиональным, лишённым каких-либо эмоций. В глаза ударил яркий луч света. Я зажмурился, издав хриплый стон. Сквозь ресницы мелькнул белый медицинский костюм, смарт-очки, безликое лицо человека в хирургической маске. Доктор. — Реакция на пробуждение в норме. Дезориентация, миалгия, возможна тошнота. Пройдёт через несколько часов. Дышите глубоко и медленно. Старайтесь не совершать резких движений.

После пребывания в капсуле, мне казалось, что воздух станции обволок тело, покрытое липким потом и конденсатом. Меня поддерживали под руки, грубо вытаскивая из холодного ложа капсулы гиперсна. Ноги подкосились. Я бы рухнул, если бы не крепкие руки санитаров в таких же безликих серых комбинезонах. Они поставили меня на дрожащие ноги, как манекен.

— Марк? Финч? — выдохнул я, с трудом фокусируя зрение. Голос был хриплым, незнакомым.

— Тут мы… — раздался знакомый хриплый басок слева. Марка тоже вытаскивали. Он выглядел ужасно — лицо землистое, огромная мускулатура обвисла и казалась какой-то неестественной. Но он стоял, упрямо сжав челюсти, и его маленькие глаза, хоть и мутные, уже пытались осмотреться. — Чувствую себя, как после недельной пьянки. Только гораздо хуже…

— Д-да, я тоже здесь! — запищал справа Элиас Финч. Его худое тело тряслось мелкой дрожью, как в лихорадке. Он судорожно хватал ртом воздух. — П-показатели организма… гипотермия, тахикардия… классические п-последствия длительного анабиоза… Но мы живы! Живы!

Нас, шатающихся и стонущих, построили в шеренгу. Рядом стояли и другие — «тени» людей, вытащенные из своих металлических «гробов». Мужчины и женщины. Лица бледные, испуганные, опустошённые. Никто не разговаривал. Только тяжёлое дыхание и подавленные стоны нарушали здешнюю гулкую тишину. За немногочисленными иллюминаторами ангара, вместо знакомой картины Земли, виднелась часть чего-то циклопического — серая, гладкая поверхность, усеянная огнями и шлюзами. Космическая станция запредельных размеров, к которой и был пристыкован наш корабль.

Нас повели. Движение давалось с адской трудом. Каждый шаг отзывался болью в атрофированных мышцах. Коридоры станции были широкими, стерильными, безликими. Стены, пол, потолок — всё из матового серого сплава. Иногда мелькали люди в серых, белых или чёрных комбинезонах — техники, медики, охрана. Их лица были сосредоточены, безразличны. Мы были для них грузом. Живым, проблемным грузом.

Нас привели в просторный зал, похожий на лекционную аудиторию, но без окон. Перед нами на небольшом подиуме стоял человек. Не техник, не медик. Явно главный здесь. Высокий, сухощавый, с седыми висками и лицом, словно бы, высеченным из гранита. На его тёмно-синем комбинезоне не было именной бирки, только лаконичный шеврон со странным символом — человек, проходящий через некие круглые врата.

— Добро пожаловать на станцию «Одиссей», — его голос был низким и ровным. Без микрофона он заполнил весь зал. В нём не было ни приветствия, ни угрозы. Только констатация факта. — Вы пережили перелёт и гиперсон. Это уже достижение.

Он обвёл взглядом наше жалкое сборище. Его глаза, холодные и проницательные, на мгновение задержались на мне, Марке и дрожащем Финче.

— Напоминаю условия вашего присутствия здесь. Успешное прохождение экспериментальной программы — ваш единственный путь к свободе. Полное, безоговорочное помилование. Чистый лист. — Он сделал паузу, давая словам впитаться в наши сознания. В зале повисло напряженное молчание. — Но предупреждаю единожды и предельно ясно: любая попытка саботажа, неповиновения, отказа от выполнения задач будет расценена как нарушение договора. Последствия будут немедленными и необратимыми. У нас нет ресурсов на дисциплинарные меры. Только на окончательное решение. Это понятно?

Это не был вопрос. Это был приговор, висящий над нашими головами. Марк мрачно хмыкнул. Финч сглотнул. Я почувствовал, как холодный пот стекает по спине, но кивнул вместе с другими.

— Вас ждёт медицинский осмотр и подготовка. Следуйте за персоналом и выполняйте все их распоряжения.

Медицинский блок был ещё более стерильным местом. Нас снова тыкали датчиками, брали кровь, сканировали мозг. Потом подошла медсестра с пневматическим инжектором. Без слов, быстрым движением — п-ш-ш-к — в шею. Холодная волна тут же разлилась по телу.

И мне стало легче. Значительно! Тупая боль в мышцах отступила, сдавленность в груди ослабла, зрение стало чётче. Яркий свет перестал резать глаза. Я расправил плечи, впервые с момента пробуждения почувствовав контроль над телом. Рядом потянулся Марк, хрустнув костяшками.

— Чёрт возьми… — пробормотал он. – Действительно полегчало. Что это было?

— Коктейль, — тихо сказал Финч, уже вернувшийся к своему обычному бормотанию. — Адаптогены широкого спектра, нейростимуляторы, возможно, лёгкие анаболики для купирования атрофии… Очень мощный и дорогой. Значит, мы им нужны функциональными.

— Нам бы такое в тюрьме, — усмехнулся Марк.

Через несколько часов медицинских процедур нас привели в комнаты нашего пребывания. Но это были не привычные камеры, скорее, закрытые каюты казарменного типа. Чистые, с двухъярусными койками, санузлом и небольшим обеденным столом. На столе в вакуумных упаковках лежала еда — не тюремная баланда, а высококалорийная паста, фруктовые батончики, богатая белком пища. Настоящий пир после тюремных пайков.

К счастью, нас с Марком и Финчем определили одну каюту. Здешнее начальство, видимо, считало, что некие приятельские связи помогут подопытным сохранять психологическое здоровье как можно дольше. Марк сразу набросился на еду, жадно поглощая пасту. Финч ковырялся в своём батончике, его мозг явно работал на износ. Я сидел на нижней койке, пытаясь осмыслить этот день.

Глава 5: 009

Свинцовые стены камеры казались в тот день особенно тесными, а свет — особенно тусклым и мертвенным. Воздух казался густым от страха и отчаяния. Прошлой ночью увели троих. Сначала бородатого парня с шахт Титана, который всё ворчал про несправедливость. Потом — паренька, чьи глаза, огромные от ужаса, на минуту встретились с моими, прежде чем дверь захлопнулась. И под утро — того самого бугая, что в первую ночь пытался установить свои порядки и получил по голове от Марка. Его увели молча, но он шёл с какой-то обречённой покорностью, которая была страшнее любых криков.

Они не вернулись. Никто из уведенных на «эксперименты» не возвращался. Это знание висело в камере тяжелее гравитационных наручников. Мы, оставшиеся, сидели, прижавшись спинами к холодному металлу, стараясь не смотреть на пустые места. Даже Марк, наш здоровяк, чьи кулачища могли бы разбить плексигласовое окно (будь оно здесь), казался каким-то сжавшимся.

Финч сидел, поджав колени к подбородку, и смотрел в одну точку перед собой. Его пальцы, длинные и костлявые, нервно отбивали какой-то ритм. Учёный ум, должно быть, лихорадочно анализировал скудные данные: подопытные не возвращаются. Никогда. Значит, смерть. Или что-то хуже смерти. Его губы беззвучно шевелились, возможно, прокручивая формулы вероятности выживания, и каждый раз результат был один — ноль.

Я пытался не думать. Просто мерно дышал. Просто ждал. Но каждый звук за дверью в коридоре заставлял сердце колотиться, как бешеное, и сжиматься внутренности. Чья очередь следующая? Марка? Финча? Моя?

Она пришла ближе к полудню. Дверь открылась без предупреждения, и в проёме возникла знакомая тень надзирателя в чёрном бронекостюме.

— Нил Вейл, на выход.

Это был я. Моя очередь.

Воздух из камеры будто вытянуло наружу. Марк резко поднял голову. Его глаза, обычно дерзкие или насмешливые, были полны чего-то дикого, животного — страха за меня? Или страха, что он следующий? Он вскочил, сделал шаг ко мне.

— Эй, приятель… — начал он хрипло, но голос сорвался. Он не знал, что сказать. «Удачи»? Смешно. «Держись»? Бесполезно. Он просто ткнул кулаком мне в плечо и пожал руку. — Будь там осторожен, ладно? Что бы там ни было…

Финч поднялся медленно, как будто каждое движение причиняло ему боль. Он подошёл ближе.

— Нил, — прошептал он, и его голос был тонким, как паутина. — Если… если ты всё же вернёшься, если будет возможно, попробуй запомнить всё. Для науки.

Его просьба была абсурдна и трогательна одновременно. Запомнить свою собственную смерть? На благо науки? Но я кивнул. Что ещё я мог сделать?

— Пошевеливайся! — рявкнул надзиратель из коридора.

Я шагнул к двери, оглянувшись в последний раз. Марк и Финч смотрели на меня, как на призрака. Как на того, кто ушёл и никогда не вернется. В их глазах не было надежды. Только прощание.

Дверь захлопнулась за моей спиной с финальным, ледяным щелчком — звук оборванной жизни.

***

Подготовительный зал был стерилен и холоден до костей. Ослепительно белый свет бил с потолка, отражаясь от глянцевых поверхностей непонятного оборудования.

Меня встретила женщина. Не надзиратель, а кто-то из персонала. Учёная? Техник? Её лицо было словно высечено из гранита — резкие скулы, жёсткий подбородок, тонкие, бескровные губы. Глаза, серые и холодные, как космический вакуум, скользнули по мне без тени интереса или сочувствия. Просто ещё один расходный материал. Она была в строгом сером комбинезоне с уже знакомой мне нашивкой.

— Господин Вейл, — констатировала она, сверяясь с планшетом. Голос был низким, ровным, лишенным интонаций. — Следуйте за мной. Слушайте внимательно. Ваше выживание зависит от точности выполнения инструкций.

Она повела меня к стойке, где двое таких же техников в сером ждали с комплектом… чего-то. Защитный костюм. Он был чёрным, облегающим, из материала, напоминающего очень плотный, лишенный блеска неопрен, но на ощупь он оказался прохладным и слегка упругим, как застывшая смола. Материал странно подстраивался под тело, не стесняя движений, но ощущение было… чуждым. Как вторая кожа, но не твоя.

На груди, прямо над сердцем, был белый знак: «009». Мой новый идентификатор. «Экспериментальный образец ноль-ноль-девять».

Техники пристегнули к поясу компактный блок — чёрную коробочку с мигающими едва заметными огоньками. К запястьям и щиколоткам прикрепили тонкие браслеты из того же черного материала, что и костюм, с миниатюрными линзами сенсоров.

— Это стабилизатор и транспондер обратной связи, — пояснила женщина, указывая на коробочку на поясе. — Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь его снять, повредить или деактивировать. Он — единственная нить, связывающая вас с точкой отправления. Без него возврат невозможен. Без него вы — космическая пыль, потерянная в пространстве-времени.

«Да уж, — подумал я. — Кое-что начинает проясняться. Вот только от этого ничуть не легче…»

— Эксперимент групповой, — продолжала она, пока техники проверяли крепления датчиков. — Вместе с вами будут перемещены ещё три субъекта. Они уже подготовлены и ожидают в соседних секциях. Цель: мгновенное пространственное перемещение на заданную дистанцию. Принцип действия: контролируемая квантовая декогеренция и последующая рекогеренция в точке приёма.

Я уставился на неё. Всё это звучало как безумие. Телепортация? Она что, серьёзно? Однако едва ли эта женщина была в принципе способна шутить.

— Выживал хоть кто-нибудь? — вырвалось у меня.

Женщина на долю секунды задержала на мне свой ледяной взгляд. Какое-то время она размышляла над тем, стоит ли мне отвечать.

— Статистика выживания при первичных тестах составляет приблизительно тридцать семь процентов. Данные о состоянии выживших субъектов и точные параметры перемещения засекречены. — Она посмотрела на планшет. — Ваша группа — четвёртая серия испытаний на данной дистанции. Шансы есть. Сосредоточьтесь на сохранении целостности стабилизатора. Это увеличивает ваши персональные шансы на успешную рекогеренцию.

Глава 6: Квантовая мясорубка

Спазмы сотрясали тело, каждое движение отзывалось невыразимой болью во всех мышцах, костях и нервах одновременно. Казалось, меня собрали криво, не в той последовательности, оставив зазоры или вклеив чужие части.

Никогда в жизни мне не было так физически плохо.Разве что в тот день, когда нашёл Елену. Но там была больше душевная боль. Мысль о её безжизненном теле, о пустых глазах, которые когда-то светились любовью, пронзила меня острой, знакомой тоской, но даже эта душевная агония меркла перед всеобъемлющим, животным ужасом моего текущего состояния. Это было нарушение самой основы бытия.

— Держись, 009!

Голос был хриплым, надтреснутым, но узнаваемым — 004. Я ощутил его руки, пытающиеся поднять меня. Его лицо за забралом шлема было бледным, покрытым испариной, глаза красными и дикими от пережитого кошмара, но в них горел огонёк собранности, воли к выживанию. Он сам едва держался на ногах, но всё же помогал мне.

— Вставай! Надо… понять где мы, — он хрипло выдохнул и закашлялся.

Я застонал, позволив ему подтащить себя к стене какого-то тёмного, неровного выступа — скалы? Мир вокруг плыл и двоился. Сил хватило лишь на то, чтобы прислониться. Свинцовая тяжесть в каждой конечности, тошнота, подкатывающая волнами, и этот постоянный, глухой звон в ушах — наследие «Шума Тишины» из не-пространства.

Наш третий товарищ — 008 — он так и не поднялся на ноги. Сидел на земле, обхватив голову руками, и монотонно бормотал, раскачиваясь вперёд-назад. Его слова были обрывками безумия:

«…видел… видел как время течет вспять… как звёзды рождаются и гаснут в одной точке… как мой мозг… мой мозг был размазан по вечности… черви… черви из чистого света грызут… не хочу обратно… никогда…»

Его голос, шепчущий и полный неописуемого ужаса, был хуже крика. Он был живым доказательством того, что человеческий разум может не выдержать подобного путешествия сквозь пространство. Он видел то, что не должен был видеть никто.

Через силу я поднял голову, заставив взгляд сфокусироваться. Темно. Только тусклый свет от дисплеев наших скафандров и слабое мерцание индикаторов на поясе. Воздух? Датчики скафандра показали: атмосфера разреженная, непригодная для дыхания без фильтров, но не ядовитая. Состав — непривычный, повышенное содержание аргона и чего-то ещё, что система обозначила вопросительным знаком.

— Ну, и где же мы? — прохрипел я.

004 тряхнул головой, отгоняя остатки кошмара. Он активировал навигационный блок на запястье. Голографическая проекция, дрожащая и нестабильная, возникла перед ним. Звёздные карты мелькали с бешеной скоростью, не находя соответствия.

Меж тем я поднял голову к чёрному небу.

— Ни одного знакомого созвездия. Не то, что бы я был таким уж знатоком астрономии, но…

Система бортового компьютера скафандра гудела, обрабатывая данные. Внезапно на дисплее замигал тревожный жёлтый маркер.

«ОПРЕДЕЛЕНИЕ МЕСТОПОЛОЖЕНИЯ: СИСТЕМА КАПЕЛЛА. РАССТОЯНИЕ ДО СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ: 6.02 СВЕТОВЫХ ЛЕТ».

Шесть световых лет. Проклятие. Мы были не просто далеко. Мы были невообразимо далеко. За гранью любого мыслимого спасения, кроме одного — обратного прыжка. Мои глаза нашли таймер на дисплее шлема. Большие, чёткие цифры: 01:47:32. Чуть меньше двух часов до обратного телепорта. Надежда и новый приступ тошноты одновременно.

— Планета? — спросил я у своего напарника, чтобы хоть что-то происходило в этом чужом безумии.

004 прокрутил данные, читая малознакомые предложения:

— Небольшая. Радиус… примерно в три раза меньше земного. Гравитация… оценка 0.3g. Температура поверхности… сейчас -85°C. Атмосфера тонкая, инертная. Признаков биосигнатур — ноль. Мёртвый мир.

Мы выбрались из укрытия. То, что мы приняли за пещеру, оказалось навесом гигантских, сломанных базальтовых колонн, валявшихся в хаотическом беспорядке, как кости древнего левиафана. Пейзаж открылся мрачный и величественный. Бескрайняя, холмистая равнина, покрытая мелким, тёмным, похожим на шлак крошевом, уходила к горизонту, где громоздились острые, зубчатые горы угольно-чёрного цвета. Небо было чернильно-чёрным, усеянным незнакомыми, слишком яркими и слишком крупными звездами. И среди них — гигантский, холодный, желтовато-белый шар. Звезда системы Капелла. Она висела низко над горизонтом, не давая тепла, лишь заливая всё вокруг призрачным, безжизненным светом. Никакой голубизны неба, только космическая пустота, начинающаяся сразу за разреженной атмосферой.

Начинался рассвет.

— Звезда вот-вот полностью выйдет из-за тех гор. Температура резко поползёт вверх. Но… — Я посмотрел на таймер. 01:32:15. — Мы должны успеть вернуться задолго до критических значений. Скафандры рассчитаны на экстремальную температуру.

Мы оставили 008 под навесом колонн. Он всё так же сидел, качался и бормотал, не реагируя на внешний мир. Его скафандр был цел, стабилизатор на месте. Система должна была вернуть его автоматически, и если он не умрет до прыжка, то ему могут помочь медики.

— Пойдем на тот холм, — кивнул я 004 в сторону ближайшего возвышения. — Увидим больше. Нужно же чем-то себя занять на эти полтора часа…

Движение при низкой гравитации было… странным. Каждый шаг превращался в прыжок, тело летело вперёд слишком легко, слишком долго, а приземление требовало усилия, чтобы не потерять равновесие. Ощущение частичной невесомости, смешанное с тяжестью пережитого ужаса, усиливало тошноту. Мы шли молча, поднимаясь по склону, усыпанному тем же чёрным шлаком. Мир вокруг был мёртв и безмолвен. Ни ветра, ни привычных земных звуков, только наше тяжёлое дыхание в шлемах и слабый скрежет инопланетной почвы под ботинками. Пейзаж был одновременно пугающе чужим и подавляюще величественным в своём безмолвии. Гигантские ущелья, залитые тенью, острые пики, режущие звёздное небо, и везде — этот черный песок смерти.

— Дома… — неожиданно заговорил 004, и его голос в скафандре звучал приглушённо. — Дома, наверное, сейчас тоже утро. Алиса, моя дочь… ей семь, любит оладушки. Настоящие, земные, с кленовым сиропом. — Он сделал паузу, сглотнув ком в горле. — Жена… она ругала меня. Говорила, что всё закончится плохо. Но образование для Алисы, кредиты… — Он замолчал, смотря на кроваво-красную полосу зари, ползущую по горизонту. — Это не оправдывает то, что я делал… Но я должен вернуться. Должен. Ради них.

Глава 7: Сновидения

Свет резал глаза, даже сквозь прикрытые веки. Резкий, белый, безжалостный свет медицинского отсека. Я лежал на жёсткой койке, пристёгнутый ремнями — то ли чтобы не упал, то ли чтобы не сбежал. Каждое движение отзывалось глухой болью во всём теле, как после жестокого избиения. Но хуже боли было это ощущение… разобранности. Мне казалось, что я собран из чужих, плохо подогнанных деталей. Что в любой момент могу растечься, как 004…

— Субъект 009, вы меня слышите? Сосредоточьтесь на моём голосе.

Голос плыл откуда-то издалека, сквозь плотную «вату», забившую уши. Нет, не вату… Это был шум. Постоянный, назойливый, как гул трансформатора, смешанный с писком невидимых насекомых и далёкими криками. Он то нарастал, заглушая всё, то ненадолго отступал, позволяя уловить обрывки реальности.

Я попытался кивнуть. Голова гудела, как улей. Голос принадлежал женщине в белом халате. Её лицо плыло передо мной. Сначала оно было чёрно-белым, как в старом кино, лишённым деталей, просто овалом с тёмными пятнами глаз и рта. Потом что-то резко щёлкало — и цвета становились неестественно яркими, ядовитыми. Каждая морщинка у рта, каждая пора на коже — всё вылезало наружу с пугающей чёткостью. А потом — снова провал в монохромную муть или полную, пугающую темноту на несколько секунд.

— Зрение… — прохрипел я, пытаясь указать на глаза. — Что-то не так. И шум…

— Побочные эффекты квантовой дестабилизации нейронных связей, — прозвучал другой голос, мужской, сухой, лишённый интонаций. Где-то справа. Я повернул голову, и мир закружился. Ещё один халат. Учёный. На груди бейдж, но буквы плясали и сливались. — Кратковременные сенсорные искажения. Документируйте все ощущения, доктор Ренн.

Женщина — доктор Ренн — кивнула, не сводя с меня холодновато-сочувственного взгляда.

— Расскажите, что произошло после вашего перемещения, 009. Как можно подробнее. Что вы видели? Чувствовали?

Я попытался собрать мысли. Они были как ртуть — ускользали, растекались. Всплывали обрывки. Чёрное крошево под ногами. Холод. Звезда Капелла, восходящая над мёртвым миром. 008 с камнем… Его безумные глаза…

Я попытался кивнуть. Голова гудела, как улей. Голос принадлежал женщине в белом халате. Её лицо плыло передо мной. Сначала оно было чёрно-белым, как в старом кино, лишённым деталей, просто овалом с тёмными пятнами глаз и рта. Потом что-то резко щёлкало — и цвета становились неестественно яркими, ядовитыми. Каждая морщинка у рта, каждая пора на коже — всё вылезало наружу с пугающей чёткостью. А потом — снова провал в монохромную муть или полную, пугающую темноту на несколько секунд.

— Зрение… — прохрипел я, пытаясь указать на глаза. — Что-то… не так. И шум…

— Побочные эффекты квантовой дестабилизации нейронных связей, — прозвучал другой голос, мужской, сухой, лишённый интонаций. Где-то справа. Я повернул голову, и мир закружился. Ещё один халат. Учёный. На груди бейдж, но буквы плясали и сливались. — Кратковременные сенсорные искажения. Документируйте все ощущения, доктор Ренн.

Женщина — доктор Ренн — кивнула, не сводя с меня холодновато-сочувственного взгляда.

— Расскажите, что произошло после вашего перемещения, 009. Как можно подробнее. Что вы видели? Чувствовали?

Я попытался собрать мысли. Они были как ртуть — ускользали, растекались. Всплывали обрывки. Чёрное крошево под ногами. Холод. Звезда Капелла, восходящая над мёртвым миром. 008 с камнем… Его безумные глаза…

— Планета… — хрипло начал я. – Маленькая… чёрная почва… Холодно. Очень. 004… он был нормальный. А 008… он… — Я сглотнул ком в горле. — Он не хотел возвращаться. Говорил… про мясорубку. Про свободу.

Шум в ушах усилился, заглушая на мгновение мой собственный голос. Потом стих, и я услышал, как где-то в дальнем углу огромного медицинского зала один лаборант шепчет другому: «…говорит, у него в палате цветы не держатся, вянут за день…» Бессмыслица. Но я услышал!

— Он бил… камнем… по стабилизатору, — продолжил я, игнорируя шёпот. — Своему. Грозился… нам. Говорил… не подходить. Времени… не было… — Голос сорвался. Я снова увидел спокойное лицо 008 в последние секунды. Его выбор. Его свободу.

— И затем произошла активация? — подтолкнула доктор Ренн.

— Да… — Я закрыл глаза, но это не помогло. Внутри черепа разверзся ад. — Не как в первый раз. Не просто боль… Не просто разбор тела… — Я задыхался. — Это… это было… все времена… сразу. Рождение… и смерть звёзд… Динозавры… Будущее… Елена… — Имя жены вырвалось само, как стон. — Я видел её… и живую, и мёртвую… одновременно! И я… я чувствовал… как меня… растягивают… по всей вселенной! — Я вцепился руками в края койки, костяшки побелели. Тошнота подкатила новой волной.

— Гиперстимуляция темпоральных долей, – прокомментировал тот же сухой мужской голос ученого. – Прорыв квантовой неопределенности в сознание. Крайне интересно. Продолжайте, 009. Что было потом?

«Интересно». Слово резануло, как битое стекло. Мне было физически отвратительно. Каждая клетка болела. Голова раскалывалась. Сердце бешено колотилось. Несмотря на капельницу с каким-то мутным раствором, вколотые стимуляторы и блокаторы боли, я чувствовал себя так, будто меня пропустили через промышленный пресс. И им было «интересно».

— Потом… зал… — я выдохнул. — Пол… холодный… Рвота… 004… он был там. Снял шлем… Говорил… что что-то не так… — Я сжал веки, пытаясь прогнать жуткую картинку. – И он… он… поплыл. Весь. Скафандр… тело… Всё… в чёрную… жижу… — Я содрогнулся. — Звук… хлюпающий… и запах… как горелая проводка… и что-то ещё… чуждое…

Я умолк, не в силах больше говорить. Доктор Ренн обменялась взглядом с учёным.

— Шок, острая ПТСР, тяжелая деперсонализация, — констатировала она. — Ему нужен глубокий сон. Организм не справится с такой нагрузкой без отдыха.

— Но я… не смогу… — прошептал я. Мысль о сне, о возможности снова провалиться в тот кошмарный вихрь, была невыносима. — Не усну…

— Мы поможем, — сказала доктор Ренн не без сочувствия. Она что-то набрала на планшете. Через минуту ко мне подошёл медик с инъектором. Холодный укол в плечо. — Это поможет вам отдохнуть, 009.

Глава 8: Реабилитация

Свист пневматических дверей, резкий запах антисептика, смешанный с чем-то неуловимо металлическим, и вездесущий гул систем жизнеобеспечения — вот звуковой фон моего существования последние… сколько? Дни? Недели?

Время в белых, стерильных стенах больничного отсека текло по-иному. Оно измерялось не часами, а процедурами: капельницы, сканирования, бесконечные опросы учёных с их холодными, изучающими взглядами и вопросами, от которых в висках снова начинало стучать.

Я потерял счёт. Но тело чувствовало — прошло уже достаточно. Острые грани боли притупились, сведя её к постоянному, глухому фону. Сенсорные искажения — эти прыжки из чёрно-белого ада в гиперреалистичный кошмар и обратно — почти исчезли. Только иногда, в моменты сильной усталости, края предметов начинали чуть плыть, а в ушах поднимался далёкий шелестящий шум, как набегающая волна.

В какой-то момент меня перевели из медицинского отдела в камеру для уцелевших. Комната была просторнее медотсека, но не уютнее. Несколько коек, прикрепленных к полу, тумбочки, общий стол. Стены — тот же холодный металл, но с едва заметными царапинами, следами чужого пребывания. Воздух пах не стерильностью, а потом, страхом и какой-то безнадежной затхлостью, несмотря на усиленную работу системы очистки воздуха. Здесь жили те, кто, как и я, пережил первое перемещение сквозь пространство и выкарабкался из первоначального шока достаточно, чтобы их сочли не нуждающимися в круглосуточном медицинском присмотре.

Здесь было человек восемь. Они сидели на койках, у стола, кто-то стоял у небольшого иллюминатора, в котором виднелись лишь далёкие звёзды и угол станции. Картина была… неоднородной. Один парень, худой как щепка, с впалыми глазами и трясущимися руками, бессмысленно качался на краю койки, бормоча что-то про «червей в свете». Двое других играли в карты — движения их были медленными, взгляды пустые. Ещё один мужчина сидел, обхватив колени, и смотрел в одну точку на полу, его щёки были мокрыми от беззвучных слез.

Но были и те, кто пытался держаться. Парень у иллюминатора делал какие-то простые физические упражнения, его лицо было сосредоточенным, собранным. Другой, постарше, с сединой в коротко стриженных волосах, читал что-то на выданном ему планшете — вряд ли он воспринимал текст, это была скорее, попытка вернуть в свою жизнь хоть тень нормальности.

Их взгляды скользнули по мне — усталые, без интереса, словно бы говорящие: «ещЁ одного привели». Я выбрал свободную койку в углу, подальше от бормочущего парня. Прикосновение к жесткому матрасу было почти облегчением после больничной кушетки. Здесь, в этой общей камере, под гул систем и шёпот чужих голосов, я почувствовал себя немного лучше.

Сон — вот чего я боялся больше всего. Того гиперреалистичного кошма, где я видел, как четыре женщины слились в одном теле. Я ловил каждую секунду бодрствования, оттягивал момент закрытия глаз. Но тело требовало своего. И к моему огромному облегчению, когда я, наконец, проваливался в забытье от усталости, кошмары не пришли. Сны были обрывками, не несущими того леденящего ужаса. Никаких видений других групп. Просто пустота или смутные, не запоминающиеся образы. Это было как передышка. Маленькое чудо в этом аду…

Потом дверь снова открылась, и в сопровождении охранника вошёл Финч. Я не поверил своим глазам. Он выглядел потрёпанным. Лицо бледное, под глазами синяки, движения чуть замедленные, но в его взгляде… горел огонек. Огонёк жизни. И узнавания.

— Нил?! — его голос сорвался, он чуть не бросился ко мне, но охранник жёстко взял его за локоть. Финч отшатнулся, но не отводил от меня взгляда. — Ты жив! Слава всем космическим созвездиям, ты жив!

Я вскочил с койки.

— Финч! Ты как?

Охранник недовольно крякнул, но отпустил Финча, махнув рукой в мою сторону. Финч медленно подошёл.

— Моя группа… — выдохнул Финч, садясь на мою койку. Его глаза бегали, он был взволнован, переполнен впечатлениями. — Нас было трое. Меня, Энди — бывшего инженера, и этого чокнутого, Сэма отправили чёрт знает куда. Планета, как огромная теплица. Жарко, влажно, воздух кажется густым даже несмотря на скафандр. А растения… Нил, какие там растения! Высоченные, с листьями, как паруса, все в каких-то липких каплях. И тишина… мёртвая тишина.

Он говорил быстро, сбивчиво, активно жестикулируя.

— Энди сразу полез сканировать флору — хотел выслужиться, думал, так у него будет больше шансов на освобождение. Одна из этих липких капель попала ему на рукав скафандра… — Финч сглотнул. — Растворила полимер за секунды. Потом эти капли начали падать сверху, как дождь. Как же он вопил… Но, к счастью, недолго. Мы с Сэмом бежали. Искали укрытие. Нашли какую-то пещеру, вход заросший. А там… — Он понизил голос до шёпота, хотя вокруг и так все были погружены в свои миры. — Там были… конструкции. Не природные. Какие-то стеллажи из тёмного камня. Пустые. И ощущение… будто за нами наблюдают. Сэм чуть с катушек не съехал. Кричал, что надо уходить. А потом сработал таймер, и случился обратный прыжок. — Финч содрогнулся. — Это было не так ужасно, как в первый раз, но всё равно… Сэм сейчас в медотсеке, у него паника жуткая, но врачи говорят, физически всё в порядке. — Финч посмотрел на меня. — А ты? Как ты?

Я кратко обо всём рассказал. Финч слушал, не перебивая, но его лицо становилось всё бледнее.

— Боже… — прошептал он, когда я закончил. — А я думал, у меня была жуть… И как ты с этим справляешься?

— Не знаю, — честно ответил я. — Как-то держусь. Потому что другого выбора нет.

Лечение было постоянным. Не только физическое — витаминные коктейли, что-то для сердечнососудистой системы, странные процедуры с облучением в капсулах, которые должны были стабилизировать наше состояние. Но и психическое. Сеансы с психологом — женщиной с мягким голосом и глазами, которые видели слишком много боли, чтобы по-настоящему сочувствовать.

Она задавала вопросы о чувствах, о страхах, пыталась научить каким-то техникам самоуспокоения. Это помогало, хоть и немного. Как пластырь на пулевое ранение. Главное, что до следующего прыжка, судя по намёкам, было ещё какое-то время. Нам давали прийти в себя. Насколько это было возможно.

Глава 9: Андромеда

Даже после пережитого первого прыжка, даже после того, как тело и разум вроде бы адаптировались к немыслимому насилию над реальностью, это всё равно было пыткой.Растягиванием каждого атома твоего существа. Вибрацией, которая резонировала не в костях, а в самой основе бытия. Ощущением, что ты становишься всем и ничем одновременно…

Сознание цеплялось за якоря: цифры и слова на внутреннем дисплее шлема, монотонный гул систем скафандра, вес оборудования на поясе. Не распасться. Не потеряться. Вернуться целым.

Я рухнул на колени, тяжело дыша. Зрение плыло: сначала — вспышки несуществующих звёзд, чёрно-белые полосы, потом — неестественно яркие, кислотные цвета. Звук — гул, переходящий в вой сирены в ушах, потом — резкая тишина, прерываемая собственным хриплым дыханием и… детским плачем? Нет, не может быть.

— Связь… Проверка связи, — прохрипел я. — 009. На месте. Статус… зеленый. Мне нужна минута…

В ответ — кашель, затем голос, знакомый по тем минутам, проведённым на инструктаже:

— 014. На месте. Чёрт… как будто меня пропустили через мясорубку. Статус жёлтый. Голова… жутко трещит. Всё двоится. Ты, 009, вроде цел?

— Цел, подтвердил я, пытаясь встать. Ноги подкашивались. Почва подо мной была твёрдой и, судя по показаниям приборов, тёплой. Мелкая, зернистая субстанция, тёмно-бордовая, почти чёрная. — Где 030 и 099?

— Я… я здесь, — донёсся третий голос, слабый и дрожащий. 030. — Встать не могу. Все кружится… Статус… жёлтый… или красный, не знаю… А 099… он… не отвечает. Лежит.

Я заставил себя поднять голову, моргая, и, пытаясь сфокусировать зрение. Мы были на небольшой поляне, окруженной сплошной стеной… растительности? Но какой!

Высоченные, переплетённые лианы. Толстые, как бёдра мужчины, и с острыми, как проволока, колючками. Цвет — серый, с металлическим отблеском. Они были покрыты не листьями, а скорее чешуйчатыми пластинами, похожими на кремний или обсидиан.

Эти лианы оплетали всё вокруг, образуя непроходимые джунгли, уходящие ввысь на десятки метров. Небо над поляной было странного, густо-фиолетового цвета, без видимого солнца, но светилось рассеянным, жемчужным светом. Жарко, но не смертельно. Датчик на запястье показывал +52°C.

В центре поляны лежали три фигуры в скафандрах. Я, 014, который уже пытался встать на четвереньки, и 030, сидевший, обхватив голову руками. Четвёртая фигура — 099 — лежала неподвижно, странно. Его скафандр… он выглядел как-то не так. Не заполненным, что-ли. Будто чуть сдулся, обвис. И сквозь внутреннюю связь, поверх нашего дыхания и стона 030, все явственнее доносился… плач. Тонкий, безутешный, детский плач.

— 099? Отзовись! — крикнул 014, с трудом поднимаясь. — Что с тобой?

В ответ — только усиливающийся плач.

Я подполз к нему, превозмогая остаточную слабость и сенсорный хаос. Заглянул в стекло шлема. И замер.

Внутри скафандра не было взрослого мужчины, коим являлся 099. Там был младенец. Крошечный, возможно, не старше года. Личико, искажённое плачем, красное, с мокрыми от слёз глазами. Крохотные ручки беспомошно барабанили по внутренней поверхности шлема. Скафандр был ему не просто велик – он был огромен.

Системы жизнеобеспечения скафандра работали, нагнетая кислород и защищая от внешней среды, но сам ребенок был абсолютно беспомощен.

— Святые небеса… — прошептал 014, подойдя и тоже заглянув в шлем. Его голос был полон чистого ужаса. — Что… что это с ним? Прыжок… он его… омолодил? До младенчества?

Я пожал плечами. Стоило бы уже привыкнуть, что во время помещения может случится всё, что угодно…

030 подполз, всё ещё бледный. Увиденное поразило его не меньше нашего.

— И что же нам делать? — прошептал он.

— Мы не можем открыть скафандр здесь — атмосфера ядовита — Остаётся только ждать обратного прыжка. Может… тогда всё вернётся на свои места.

Я посмотрел на крошечное, плачущее тельце в огромном шлеме. Верил ли я в то, что сказал? Ни капли. Прыжок исказил его на фундаментальном уровне. Обратное перемещение могло его убить, или превратить во что-то ещё более ужасное. Но вариантов, и правда, не было. Только ждать.

— 030, — сказал я, стараясь звучать твёрдо. — Останешься с ним? Следи, чтобы скафандр не перегрелся, чтобы системы работали… Просто будь рядом. Мы с 014 должны взять пробы. Таймер уже пошёл.

030 кивнул, его лицо под стеклом было серьезным, полным мрачной решимости. Он подполз ближе к 099, начал что-то проверять на панели управления его скафандра, пытаясь успокоить плачущего ребенка сквозь переговорное устройство, говоря тихие, бессмысленные в этой ситуации утешения.

Мы с 014 встали, ощущая тяжесть скафандров. Компактные пробосборники и сенсоры висели у нас на поясах. Нам нужно было собрать образцы грунта, атмосферы и кусочки этих странных кремниевых лиан. Работа, в общем-то автоматическая, рутинная, но в этом неземном пейзаже она казалась чем-то запредельно немыслимым…

— Эпичное местечко, — пробормотал 014, втыкая пробосборник в темно-бордовый грунт. Аппарат тихо зажужжал, набирая материал. — Если бы не эта адская жара и ядовитая атмосфера, я бы тут остался. Построил бы хижину из этих каменных лиан. Выжил бы как-нибудь.

Я не ответил. Мои глаза были прикованы к данным на дисплее шлема. Бортовой компьютер закончил астрометрический анализ. Он сравнил видимые звёзды, их спектры, смещения и выдал результат, от которого у меня перехватило дыхание.

«Вероятное местоположение: Галактика Андромеда (M31). Удаление от точки отсчёта: ~2.537 млн световых лет. Точность: 98.7%».

Андромеда. Соседняя галактика. Миллионы световых лет. Я знал, что технология прыжка экспериментальна, что пределы неизвестны… Но предполагал, что мы перемещаемся в пределах лишь нашей Галактики…

Это меняло всё: масштабы, риски, чудовищность того, что они с нами делали.

— 014, взгляни на навигацию, — сказал я.

Он посмотрел и замер. Потом тихо выругался, долго и изобретательно.

Глава 10: Послание

Сон. Опять этот сон. Он был кристально ясным, детализированным до мучительной точности, и оставлял после себя не чувство нереальности, а леденящее осознание: это было наяву. И причина была очевидна — повторное перемещение сквозь пространство. Да, теперь я в этом не сомневался.

Я снова стоял — или, вернее, моё сонное «я» парило — в знакомом, стерильном зале перемещения птанции «Одиссей». Блестящий металл пола, гудящие сервоприводы платформ, мерцающие голограммы мониторов контроля. Напряжение висело в воздухе густым, электрическим туманом. Ученые в белых халатах, техники в защитных комбинезонах замерли у пультов, их лица были бледны, глаза прикованы к центральной платформе. Одиночная миссия. Экспериментальный прыжок за пределы любых предыдущих расчетов. Испытуемый — 055.

И он появился. Одна секунда — пустая платформа. Следующая — он стоял там. Его скафандр был цел, но поза была какой-то неестественной, сгорбленной, будто его повесили на невидимый крюк. Его лицо было серым, землистым, потусторонне неподвижным, как у восковой фигуры.

Он жив? Технически — да. Датчики мигали зелёным — базовые жизненные показатели присутствовали. Но то, что стояло на платформе, было больше похоже на оживший труп, чем на человека.

— 055! Отзовитесь! Ваш статус! — крикнул через общую связь главный оператор.

Никакой реакции. 055 не шевельнулся. Только слабый, прерывистый пар из клапана системы дыхания выдавал какое-то подобие жизни.

Медицинская команда ринулась к нему, осторожно, как к неразорвавшейся бомбе. Они сняли шлем. Его глаза были широко открыты, зрачки расширены до чёрных бездн, но взгляд был пустым, устремлённым в какую-то невообразимую даль внутри самого себя. Он не моргал. Не реагировал на свет фонарика, на прикосновения, на громкие вопросы.

— 055! Ты нас слышишь? Где ты был? Что случилось? — допытывался офицер безопасности, подойдя вплотную.

Казалось, слова разбивались о невидимую стену. И вдруг, его губы, сухие и потрескавшиеся, дрогнули. Из горла вырвался хрип, больше похожий на скрежет камней, чем на человеческий голос:

— Я… должен… передать… послание…

Тишина в зале стала абсолютной. Даже гул систем будто бы чуть затих.

— Какое послание? От кого? — быстро спросил офицер.

— …для генерала… Майлса…

Эффект был как от разорвавшейся бомбы. Имя руководителя проекта «Одиссея» никогда не звучало в этих стенах открыто. На лицах учёных и военных застыл немой ужас. Шёпот пронёсся по залу, как зловещий ветер. Это было невозможно. Нарушение всех протоколов секретности. Знак чего-то чудовищно неправильного.

— Уведите его! — скомандовал кто-то с главного пульта. — В изолятор Альфа! Немедленно! Полное обследование!

055, вернее, его оболочку, почти потащили с платформы. Он не сопротивлялся, ноги волочились по полу. Его увели в специальное помещение — медицинский изолятор, сочетающий в себе ещё и функции комнаты для допросов с усиленной защитой и глушением сигналов. Туда же хлынули врачи, психологи и специалисты по нейросканированию.

И всё это время, пока моё спящее «я» наблюдало, как «муравьи» копошатся вокруг «мёртвой мухи», 055 оставался неподвижен. Физические показатели были в пределах нормы, если не считать катастрофически низкой мозговой активности в одних зонах и аномальных всплесков в других. Психологи бессильно разводили руками — никакого контакта, никакой реакции на стимулы, кроме базовых рефлексов. Нейросканы показывали хаос, не поддающийся интерпретации.

Его допрашивали. Мягко, жёстко, с применением лёгких нейростимуляторов. Вопросы сыпались градом:

— Где ты был, 055? Что ты видел? Как ты узнал имя генерала Майлса? Что за послание? Кто тебе его передал?

Ответ был всегда один и тот же. Монотонный, лишённый интонаций, как запись с повреждённого носителя:

— Я должен передать послание генералу Майлсу.

Чем дольше это длилось, тем сильнее нарастала тревога у наблюдающих. Это было не сопротивление. Не сокрытие. Это было… отсутствие сознания, как такового. Человека внутри больше не было. Остался только «автоответчик», зациклившийся на одной фразе.

И тогда появился он — генерал Майлс. Я понял, что уже видел его — именно он произнёс ту приветственную речь, когда мы только прибыли на станцию. Он вошёл в комнату, и все присутствующие вытянулись по стойке смирно, даже врачи.

Впрочем, он не обращал на них никакого внимания. Его взгляд был прикован к 055, сидящему в кресле, и зафиксированному ремнями для безопасности, всё так же смотрящему в никуда.

Генерал сел за стол напротив него. Не наклоняясь, не повышая голоса, он произнёс:

— Я генерал Виктор Эдвин Майлс. Ты хотел передать мне послание?

И случилось невероятное. Глаза 055 дёрнулись. Его зрачки, до этого неестественно расширенные, резко сузились до булавочных головок, сфокусировавшись на лице генерала. Взгляд был всё так же пустым, но в нём появилась некая сосредоточенность. Его губы снова зашевелились, и голос, всё такой же хриплый и безжизненный, произнёс:

— Люди… должны… закрыть… Проект «Одиссея». Немедленно.

Генерал не дрогнул. Только тонкая складка пролегла между его бровей.

— Почему? — спросил он ровным голосом. — Что случится, если мы не закроем проект?

— Иначе… случится… нечто… очень… нехорошее. — Каждое слово давалось 055 с усилием, как будто их вытягивали клещами из недр его же глотки.

— Кто передал это послание? — настаивал Майлс. — Откуда ты знаешь моё имя? Где ты был? Опиши тех, кто передал это сообщение.

055 замолчал. Его зрачки снова расширились, потеряв фокус. Подергивание губ превратилось в нервный тик. Он начал монотонно повторять, всё быстрее и быстрее, как заезженная пластинка:

— Закрыть проект… Закрыть проект… Закрыть проект… Немедленно… Закрыть…

— 055! Ответь! Кто они такие?! — прикрикнул генерал, впервые повысив голос.

Но 055 уже не слышал. Его тело вдруг неестественно выгнулось в кресле, ремни натянулись до предела. Из его носа тонкой струйкой потекла алая кровь, яркая, шокирующая на фоне мертвенной серости его кожи. Он издал короткий, хриплый звук, дёрнулся раз, другой… и замер. Голова безвольно упала на грудь. Мониторы рядом завыли непрерывной тональностью смерти.

Глава 11: Сфера

Планета Х-7G, прозванная нами «Ледяным трупом», осталась где-то далеко позади — крошечная, безжизненная глыба льда и камня, затерянная в рукаве Галактики, где даже свет далёких звёзд казался слабым и нереальным. Её белоснежные, вечно продуваемые ветрами равнины, испещрённые трещинами глубиной в километры, и чёрные, как уголь, скальные массивы, торчащие из ледяного панциря, промелькнули в моей памяти как мираж и исчезли.

Мы мчались обратно. Четверо: я и ещё трое. И на этот раз всё было хорошо. Все мы сохранили свою истинную форму, не превратившись в нечто бесформенное и ужасное.

Может, наши тела, перемолотые и собранные заново уже несколько раз, наконец-то начали привыкать к этому безумию, что зовётся Проектом «Одиссея»? Надежда, тупая и упрямая, начала теплиться в груди. Может, этот проклятый полёт домой пройдёт без сюрпризов?

Именно в этот момент, когда я позволил себе поверить по-настоящему, оно и случилось. Нечто внутри потока… Я увидел аномалию. Нечто микроскопическое, мимолетное. Пространство схлопнулось вокруг меня. Будто невидимая рука выдернула ниточку, на которой я висел в общем потоке. Ощущение было неописуемым. Я понял, что всё, испытанное мной ранее — было ничем по сравнению с этим…

Я открыл глаза. Или мне это только показалось? Кругом была абсолютная чернота. Не космический вакуум, где есть звезды, туманности, хоть что-то. Это была абсолютная пустота. Отсутствие всего. Света, звука, направления, времени. Только немыслимая, давящая тишина и чернота, поглощающая даже мысли. Паника, острая и животная, сжала горло. Я был нигде. Затерян в небытии между мирами.

Мой скафандр — бесполезный кусок металла и пластика, медленно и бесцельно вращался. И когда вращение развернуло меня лицом вперёд по ходу этого дрейфа, я увидел это…

Сфера — огромная, непостижимых размеров. Она висела в центре этой бесконечной черноты. Её поверхность была зеркальной, но отражала она только меня. Моё перекошенное ужасом лицо за забралом шлема, тело в скафандре, повисшее в пустоте. Ничего больше. Ни звезд, ни планет, ни проблеска чего-либо иного. Только я и бездна вокруг.

Я взглянул в это зеркало — и в голове прогремел взрыв. Не боли, а информации. Тысячи, миллионы голосов заговорили одновременно — шепотом, криком, на незнакомых языках, сливаясь в оглушительный рёв. Картины замелькали с бешеной скоростью — чужие миры, невообразимые существа, катастрофы, акты созидания и разрушения такой мощи, что сознание трещало по швам.

Это было насилие над разумом. Поток сырого, нефильтрованного бытия, врывающийся в мой крошечный человеческий мозг. Голова вот-вот лопнет! Я зажмурился изо всех сил, сжавшись, насколько позволял скафандр, и, мысленно крича: «СТОП!»

И вдруг стало тихо. Словно кто-то выключил адский телевизор.

— Открой глаза, — прозвучал голос. Тихий, нежный, до боли знакомый. Голос, от которого сердце сжалось, как в тисках. Елена. — Открой глаза. Мы не сделаем тебе зла. Мы обещаем…

Я задрожал, боясь того, что в мозг снова ворвётся безумный поток информации.

— Открой глаза, — повторил голос Елены, мягко, но настойчиво. — Пожалуйста. Мы просто не сразу настроились на твою частоту... Больше этого не повторится.

Я открыл. Отражение в сфере было спокойным. Никаких голосов, никаких образов. Только я, висящий в черноте, и зеркальная поверхность передо мной. Абсолютное спокойствие после бури.

— Что… что происходит? — мой голос в скафандре звучал хрипло и болезненно. — Кто вы? Что вы со мной сделали?

— Сообщение, — ответил голос Елены, но интонации были уже чужими, слишком ровными, лишёнными её живой теплоты. — Ты должен передать сообщение. Генералу Майлсу.

Холодный ужас сменился горькой иронией. Опять?

— Бесполезно, — выдохнул я. — Послание уже было передано. Вашим первым гонцом — 055. Генерал не отреагировал. Проект не свернули. Доказательство этого — то, что я сейчас здесь. Мы снова летаем сквозь пространство. Мы снова рискуем превратиться в нечто невообразимое или умереть. Он не слушает.

— Все равно нужно попытаться, — настаивал голос. — Иначе случится нечто очень плохое. Мы пока «прибираем» за вами. Сшиваем разрывы, гасим возмущения. Но всему есть предел. Наше терпение иссякает.

В голове всплыл образ генерала Майлса — его каменное лицо, холодные глаза, когда он смотрел на труп 055. Этот человек никогда не откажется от задуманного. Что бы там ни было.

— Прибираете? Как? — спросил я, пытаясь понять масштаб всего, что происходит.

— Ваши эксперименты… — голос Елены на мгновение дрогнул, и в нём проскользнуло что-то древнее и бесконечно усталое, — …они… они… как если бы маленький ребёнок, не умеющий читать, каким-то образом пробрался в центр управления сверхсложным термоядерным реактором, и начал тыкать пальцами во все кнопки подряд. Случайно. Из любопытства. Не понимая последствий. Привело бы это к чему-то хорошему?

Образ был кристально ясен и ужасен.

— Нет, — прошептал я. — Ничего хорошего бы не получилось.

— Именно, — подтвердил голос. — Только масштабы… неизмеримо больше. Реактор — это ткань самой реальности. Ваши прыжки — это нажатия на кнопки — случайные, хаотичные, дестабилизирующие. Мы латаем дыры. Но следующий «тычок» может быть последней каплей. Ткань реальности не выдержит и тогда… — Голос замолк, и в тишине пустоты это молчание было красноречивее любых слов. Гибель всего. Не только нас.

Я вспомнил 055. Его серое лицо, пустые глаза, кровь из носа. Последнее хриплое послание.

— Со мной… будет то же самое, что и с прошлым гонцом? — спросил я, глядя на своё отражение в сфере. — Когда я передам ваши слова, я умру?

Пауза.

— Нет, — ответил голос. — Твой организм крепче, выносливее. Риск, конечно, есть, но шанс выжить значителен. Передай послание. Генералу Майлсу. Нужно закрыть проект «Одиссея». Немедленно. Пока не поздно.

Я кивнул. Выбора не было. Это был единственный шанс вырваться из этой чёрной пустоты. Единственный шанс хоть что-то попытаться изменить.

Глава 12: Чем всё закончится

Я сидел за уже знакомым по видению столом, стараясь не дрожать. Тело ещё помнило ледяной ужас пустоты, сдавленную панику от встречи со Сферой, но адреналин и всё те препараты, что мне вкололи, заставляли держаться.

Сотрудник медицинской службы только что снял последние датчики после "послеполетного" осмотра. Заключение: "Физиологические показатели в пределах нормы, учитывая обстоятельства. Психоэмоциональный фон нестабилен. Рекомендован отдых и наблюдение". Генерал отмахнулся от заключения, как от назойливой мухи.

— Итак, 009, — его голос был ровным, низким, как гул мощного двигателя на холостых оборотах. — Ты должен был передать мне послание. "Закрыть проект". Кратко. Драматично. И абсолютно неприемлемо.

Он откинулся в кресле, сложив руки на груди. Его взгляд буравил меня.

— Начнём с начала. Где ты оказался после аномалии в потоке перемещения?

— Нигде, — ответил я, глядя в точку над его головой. – Там абсолютная пустота. Ни света, ни материи, ни пространства в привычном понимании. Только… чернота.

— И там ты увидел… сферу?

— Да. Огромную. Зеркальную. Она отражала только меня. Ничего больше.

— И она с тобой заговорила?

— Да. Оно… существо в сфере или сфера и есть это существо, я не знаю… считает наши эксперименты крайне опасными. Сравнило нас с младенцем, который лезет в термоядерный реактор и тыкает в кнопки наугад. Оно утверждает, что "прибирает" за нами, латает разрывы, вызванные нашими прыжками, но терпение не бесконечно. Следующий сбой может стать фатальным для… всего.

Генерал Майлс молчал несколько секунд. Его пальцы постукивали по полированной поверхности стола. Казалось, он взвешивал каждое моё слово, отфильтровывая эмоции от фактов.

— И кто, потвоему мнению, скрывался за этой сферой? — спросил он наконец. — Кто эти… "прибиральщики"?

Я напрягся. Это был вопрос, который мучил меня с момента возвращения.

— Я не знаю. Это могла быть сверхразвитая цивилизация, опередившая нас на миллионы лет. Могли быть сущности, которых наши предки называли богами. Или… нечто совершенно иное, что мы даже не в состоянии понять. Формы жизни, основанные на чистой энергии, сознании, существующие вне времени и пространства…

Генерал кивнул, будто мой ответ лишь подтвердил его собственные догадки.

— Гипотезы… интригующие, но бесполезные. Факт в том, что они вышли на контакт. Через тебя. И это, 009, меняет всё.

Он встал и сделал несколько шагов.

— Закрыть проект мы не можем, — произнёс он твёрдо. Его спина была прямая, как штык. — Слишком много вложено. Слишком многое поставлено на карту. Знания, технологии, будущее человечества среди звёзд. Отступить сейчас — значит признать поражение. Признать, что нам не место в великой космической игре.

Он обернулся. Его взгляд упал на меня.

— Но они выбрали тебя. Ты пережил контакт. Твой организм, твоя психика оказались достаточно крепки, чтобы вынести это и вернуться с сообщением. Ты стал… каналом. Мостом. И этот мост, 009, мы намерены использовать.

Меня бросило в холод. Я понял, к чему он клонит.

— Генерал… — начал я, но он резко поднял руку, прерывая.

— Они беспокоятся о вреде? О последствиях? Прекрасно. Тогда пусть докажут свою "заботу" не требованиями, а действиями. Мы отправим им ответное послание: "Если вы обладаете знанием о том, как предотвратить катастрофу, то поделитесь им с нами. Научите нас. Дайте нам инструменты, технологии, понимание. Наши цели сугубо мирные — познание, расширение горизонтов, выживание вида, в конце концов. Помогите нам исправить то, что мы, по вашему мнению, ломаем. Работайте с нами."

Он снова подошёл к столу. Его стальные глаза смотрели прямо в мои, не оставляя места для возражений.

— Ты снова прыгнешь сквозь пространство. Мы создадим условия, максимально приближенные к предыдущему прыжку. И если аномалия повторится, если тебя снова выдернет в ту пустоту, ты передашь это послание. Чётко. Ясно. Без лишних эмоций. Теперь ты — наш посол, 009. Голос человечества перед лицом… кого бы там ни было.

У меня перехватило дыхание. Мысль о возвращении в ту чёрную бездну, к той зеркальной сфере, к голосу Елены… вызывала чистейший, животный ужас. Мышцы свело судорогой. Я чувствовал, как холодеют кончики пальцев.

— Выбора… у меня ведь всё равно нет, верно? — спросил я тихо, уже зная ответ.

Генерал усмехнулся коротко и без какого-либо веселья.

— Всё верно. Но посмотри на это иначе: ты — единственный человек в истории, кто напрямую общался с инопланетным разумом такой… и выжил. Ты — первый контактёр. История тебя не забудет. А мы… мы дадим тебе всё необходимое для подготовки. Отдых. Поддержку. Как только врачи скажут, что ты физически готов — прыжок.

Он отдал короткий приказ, и двое крепких охранников вывели меня из кабинета.

Мы шли в изолированную камеру восстановительного отдыха. Помещение без иллюминаторов, с мониторами и датчиками на каждом шагу. Клетку для ценного экспериментального животного перед следующим опытом…

Процедуры были быстрыми. Осмотр, укол успокоительного ("чтобы снять посттравматический стресс"), сенсоры на грудь и виски. Меня оставили одного в полумраке камеры. Лекарство туманило сознание, но не могло заглушить ледяной страх, сжимавший сердце. Я уже смирился. Смирился с тем, что меня снова швырнут в бездну. Смирился с ролью марионетки. Я ждал, что этой ночью мне приснится уже знакомый кошмар: чудовищные последствия перемещения, которые случались с другими подопытными.

Я ошибался…

Я парил в космосе. Но это был не тот космос, который я знал. Не чёрный бархат, усыпанный алмазами звёзд, не величественные спирали галактик. Это был… хаос. Безумие на уровне основ мироздания.

Я видел знакомые созвездия, но они были искажены. Звёзды мерцали непостоянно, как лампочки на последнем издыхании, вспыхивая неестественными цветами — ядовито-зелёным, пульсирующим багровым, мертвенно-синим.

Туманности, обычно нежные и завораживающие, были разорваны, как паутина в бурю, и скручены в жуткие на вид узлы.

Глава 13

Реабилитация перед следующим прыжком напоминала пребывание в дорогом, стерильном аквариуме. Белые стены, мягкое освещение, тихий гул систем рециркуляции воздуха и постоянное, ненавязчивое наблюдение. Камеры в углах потолка, датчики на запястье, измеряющие пульс и кожно-гальваническую реакцию, медработники с бесстрастными лицами и электронными планшетами. Всё для моего же "блага". Чтобы "стабилизировать психоэмоциональный фон после стрессового контакта с неизвестным разумом", как гласила официальная формулировка в моей электронной карте, доступ к которой я случайно подглядел у одного врача.

Утро начиналось одинаково: замеры, завтрак под наблюдением психолога (который делал вид, что просто зашёл поздороваться), сеанс "релаксации" в сенсорно-депривационной капсуле (больше похожей на гроб с подсветкой), а потом — долгожданный, хоть и ограниченный, выход в общую комнату отдыха.

Комната была просторной, обставленной с претензией на уют: мягкие диваны пастельных тонов, столы для настольных игр, которые никто не трогал, большой аквариум с меланхолично плавающими рыбками, библиотека с классикой и научпопом (ничего о космосе, паранормальном или ксенофизике, конечно). Иллюминаторов не было. Вместо них — огромные экраны, показывающие прекрасные пейзажи Земли в её лучшие годы.

Именно здесь, на третий день, меня осенило. Я сидел, якобы читая томик Хемингуэя (открытый на одной и той же странице), и наблюдал. В комнату поодиночке приводили других людей.

У них были те же пустые, чуть отстранённые глаза, что и у меня, как я видел в зеркале. Та же тень глубокой усталости под ними, та же реакция на резкие звуки или внезапное движение. И главное — на запястьях у всех мерцали такие же биометрические браслеты, как у меня.

"Контактёры". Нас, кто видел сферу, кто слышал голос в пустоте, собрали в одном аквариуме. Может, для взаимной поддержки? Может, чтобы психологи наблюдали за нашим взаимодействием? А может, просто потому, что мы были слишком ценным и опасным материалом, чтобы вариться в собственном соку поодиночке.

И вот однажды дверь открылась, и в комнату вошли двое, сопровождаемые охраной. Моё сердце ёкнуло.

— Финч! Марк!

Финч выглядел… отдохнувшим. Его обычно взъерошенные волосы были аккуратно причёсаны, глубокие морщины у рта и на лбу казались менее выраженными. Даже его взгляд стал более спокойным.

Марк тоже преобразился. Он больше не плакал и не дрожал. Вернулся прежний насмешливый взгляд и чуть глуповатая улыбка.

— Нил, — Финч кивнул, пожимая мою руку. Марк просто хлопнул меня по плечу и расплылся в улыбке.

— Выглядите… хорошо, — выдавил я, не зная, что ещё сказать.

— Неожиданные спа-процедуры, — усмехнулся Марк. — А ещё говорят, контакт со сферой прочищает мозги.

Я такого не чувствовал, но спорить не стал. Мы устроились у аквариума. Тишина висела между нами, но не неловкая, а скорее понимающая. Нам не нужно было много слов. Мы все побывали там. Мы все слышали Голос. Мы все были отмечены.

Дверь открылась снова. Вошла женщина. Её вели так же, как и нас. Высокая, поджарая, с коротко стриженными тёмными волосами и острым, как лезвие, взглядом карих глаз. На её лице читалась та же смесь усталости и странной просветленности, но подчеркнутая железной волей. На запястье – знакомый браслет.

Нужно отметить, что мужчин вместе с женщинами содержали только днём и в общей комнате отдыха. И строго следили по камерам, чтобы не было никакого “физического контакта”.

Женщина окинула комнату оценивающим взглядом, будто проверяя периметр на уязвимости, и направилась к кофемашине. Марк наблюдал за ней, не отводя глаз.

— Какая она… — он не договорил. Просто встал и пошёл следом.

Я наблюдал, как он подходит, как они обмениваются парой фраз. Как её напряженные плечи чуть расслабляются, а в уголках губ появляется что-то вроде усмешки.

Через десять минут они сидели за соседним столиком, разговаривая тихо, но оживленно. Их жесты были сдержанны, но энергия между ними — мощная, резонирующая. Две сильные, сломанные и заново собранные стихии, нашедшие мгновенное понимание.

Её звали Кира, как я узнал чуть позже. Бывший офицер спецназа, уволенная за "неадекватные действия" во время контакта с неизвестными нарушителями на заставе у Пояса Койпера.

— Кажется, Марк нашёл родственную душу, — заметил Финч, придя к тем же выводам, что и я.

— Похоже на то… Знаешь, странно, видеть его таким… спокойным. И тебя тоже.

Финч вздохнул, его взгляд устремился на безупречную зелень за “окном”, но видел он явно что-то иное.

— Спокойствие… — он произнёс слово с лёгкой иронией. — Это не совсем верное слово, Нил. Скорее… опустошение. Как после взрыва сверхновой. Всё выжжено. Остался только холодный пепел.

Он помолчал, собирая мысли. Рыбки в аквариуме метались за стеклом.

— Когда я был учёным, — неожиданно начал Финч, — я часто думал о том, что отдал бы всё — деньги, репутацию, годы жизни — за одно стоящее открытие. Например, за то, чтобы узнать, что мы не одни. Что там, в черноте, есть кто-то умнее, древнее, могущественнее. Что есть ответы на вопросы, которые мы даже задать не можем. — Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидел отголосок старой, неутолённой жажды. — И вот… я получил это. Я был перед сферой. Я слышал Голос. И… я не знаю, что чувствую. Ни восторга, ни торжества. Ни даже страха. Только… эту пустоту. Знание, которое не принесло света. Только подтвердило нашу ничтожность и невежество. Оно… оно лишило меня последних иллюзий. Даже иллюзий, что знание может быть спасением от всего.

Его слова нашли болезненный отклик во мне. Я вспомнил своё видение — распадающуюся Вселенную, хаос, ставший новой нормой бытия. Знание, которое было не даром, а проклятием. Предупреждением, которое никто не хотел слушать.

— Генерал Майлс слишком упрям, — тихо сказал я. — Он хочет продолжать. Он хочет, чтобы мы снова пошли туда, как послы с его предложением о сотрудничестве… Да и честно говоря, даже реши он иначе… За ним ведь стоят люди, его руководство.