Последний снег

Птенец — I

Тропу развезло, словно на улице стоял не крепкий морозами месяц Ветра Стуж*, а царили теплынь и слякоть дней Последнего Зерна*, предшествующих месяцу Сватовства Арда*. Для стылого Форосууре такая погода была редкостью, поэтому в народе уже успели пройтись шепотки, мол, не ту невесту выбрала вечно мудрая своими решениями дроттнинг Ингельда своему пасынку. Да как успели пройтись, так и сошли на нет. А погода меж тем не менялась — радовала теплом и раздражала грязью и поехавшими дорогами.

Дарий щурился на заходящее солнце — редко кто мог спрятаться от его зорких глаз — ждал, когда же у горизонта появятся зыбкие тени бредущего обоза. Рядом зевали Нордар и Ормгейр. Мальчишкам-отрокам надоело дожидаться припозднившуюся гостью.
— Девчо-онки, — пробурчал под нос Орм и, снова зевнув, спешился. — Все время опаздывают. Хоть бы одна была исключением.
— Вернуться в кром никогда не поздно, — укорил того старший брат, но тоже спешился, бросил украдкой взгляд на Дария, бывшего ему наставником, и хмыкнул. — К тому же время в Ноктюрне считают немного иначе.
— Кьэрме рндар*, Нордар, — хмыкнул, все еще вглядываясь в горизонт, хёвдинг и тронул коня, выезжая вперед. — Ауриэм эрентар*.
— Неправда, чушь я не несу! И приветствовать пока некого, — поджал губы княжич. Дарий молча указал в сторону заката. Для мирного обоза, везущего со всем почитанием высокородства юную наследницу Вигедорна и энного количества лиг Вольной Земли, приближались гости слишком быстро. Особенно скорыми были пять всадников во главе процессии. Они неслись, не замечая, что грязь летит из-под копыт и пачкает нарядные попоны коней в упряжи возка, не видели, что ленты, завязанные, чтобы держать косы, развязались и разноцветными перьями стелются теперь следом.
— Гвальк’хи, — восхищенно протянул Ормгейр, заворожено глядя, как «степной ужас» неумолимо приближается.
— Сатакьели — древний род, история которого уходит корнями в те годы, когда территорией нынешнего Ноктюрна владели эльфы, гвальк’хи и талаугры. По преданию, вождь талаугров отдал свою сестру в жены гвальк’ху, чтобы заключить с этим воинственным племенем мир. А степняк дал вождю обещание, что со дня заключения союза его потомки всегда будут возле потомков вождя, дабы лечить тех и направлять мудрым словом. Но что интересно, Сатакьели до сих пор живут в союзе с племенами Вольных Земель и до сих пор не отдалились от императорской семьи по крови.
— Спасибо за экскурс, — засмеялся Орм, — так я вконец испугаюсь и не возьму ее в жены.
Тихо фыркнул Дарий. Немногое, что было известно об «императорских лекарях», говорило скорее о том, что девица сама даст Орму от ворот поворот. Уж слишком круты нравом были тамошние девы.

Обоз приблизился настолько, что оставаться и дальше верхом было бы проявлением неуважения. Дарий ловко соскочил на землю, выпрямился и кивнул княжичам, чтобы те вышли вперед. Ему не следовало стоять первым, встречая высокую гостью: та могла счесть подобное оскорблением, а обижать будущих союзников — дурной тон.
Пятеро всадников остановились — копыто к копыту встали в линию их кони — засмеялись, прищелкивая и присвистывая что-то на своем языке, а после, едва подтянулся возок, четверо мягко спешились и окружили вышедшую на воздух хрупкую фигурку своей родственницы. Пятый всадник продолжал сидеть, свысока поглядывая на собравшихся, покуда герцогиня Сатакьели, укрытая с головы до ног плотным темно-фиолетовым покрывалом, не поравнялась с ним и не прощебетала что-то ласковое. Тогда соскользнул со спины коня и этот гвальк’х, подошел к девушке и взял ее за локоть сквозь ткань.
— Ауране, тарьёронэ, — легко согнулся в поклоне Нордар, все же взявший на себя роль встречающего. Из-под покрывала послышался тихий смех.
— «Ауран, тар’оронэ» — первое лицо и более твердое «р» с последующим дифтонгом, произносящимся как среднее между «ё» и «о», — поправила девочка. — Мы ожидали вас встретить дальше, на постоялом дворе, чтобы с утра двинуться в путь уже вместе. Прошу прощения, что вам пришлось нас ждать, претерпевая неудобства. Я могла бы предложить вам разделить со мной путь в возке, но, насколько я знаю, пока на моей голове эта тряп… это покрывало, я считаюсь гостьей из Междумирья и должна ехать, согласно вашим традициям, отдельно.
Даже по голосу было слышно, что девочка улыбается. Тишина, последовавшая за ее словами, спустя несколько мгновений рухнула под перекрестный хохот ноктюрнцев, гвальк’хов и северян. Нордар сделал еще один шаг вперед и по-медвежьи смял в объятьях гостью.
— Годы идут, а кузина Дель не меняется, — проворчал беззлобно, — все та же зануда и язва. Снимай уже свою тряпку, залезай на своего мерина и поскакали. В Раккасе тебя уже заждались, — княжич обернулся, кивнул на брата, а после на хёвдинга.
— Ормгейр, мой брат. Пока в боях не отличился, зато языком работать — первый мастер, — девочка присела в книксене и заметила, что, если эльфийский Орма лучше нордарова, то тот и правда первый мастер на все княжество. — А это, — Нордар прокашлялся, — Дарий. Наш с Ормом наставник и дядька*. Лучшего хёвдинга еще не знал Форосууре, — Дель присела в чуть более глубоком книксене, но особого внимания на Дария так и не обратила.
— Поехали скорее к дяде, — дернула нетерпеливо княжича за рукав. — И тетушку скорее видеть хочу. Вопросы у меня есть… в пути напугали, что меня здесь за кого-то просватали. А мне нельзя тут замуж. Меня в стане жених ждет.
Нордар нахмурился на мгновение, но вскоре посветлел лицом и лишь кивнул герцогине на ее возок, предлагая скорее ехать.
— И сними, наконец, свое покрывало, а то и впрямь просватают, — посоветовал. Девочка послушалась, стянула с головы тяжелую ткань и вздохнула привольно. Без скрывающего ее покрывала она казалась еще тоньше, а волосы, собранные в тяжелый узел у основания шеи, выбились из прически и торчали трогательными перышками во все стороны.

Дарий, все так же пристально наблюдавший за всем происходящим, хмыкнул.
«Птенец неоперенный, — подумал, — куда такую в соколицы рядить и на чужое подворье отправлять…»
Запрыгнул в седло и, повернув коня, подождал, пока мимо пройдет длинный герцогский обоз, чтобы идти за ним след в след сзади, как того требовал обычай. Подъехавший Орм без единого слова указал на возок, спрашивая хёвдинга, что тот думает о гостье.
— Филь’ит*… — улыбнулся тот, — дроттнинг верно сделала, что велела за ней послать.
 

Птенец — II

Деревянная и резная Раккаса — загородная резиденция князей Форосууре лишь на словах была загородной — встречала веселыми криками и радостными приветствиями. Народ любил своих правителей, а оттого и был всегда рад, если те покидали шумную стольную Альдейгу ради нескольких дней в гостях. Полнотелая торговка с лотком, полным горячего свежего печева, расплылась в довольной улыбке, стоило с ней поравняться Дарию, протянула тому парящий на стылом воздухе рогалик, ловко спрятала в кошель у пояса мелкую серебряную монетку — куда большую плату, чем обычно давали за выпечку.
— Ярл Гуннлауг, должно быть, седмицы две порядок наводил, как узнал, что мы прибудем, — хмыкнул Ормгейр. Он, как и Нордар с Дарием, ехал встречать гостью с Запада, минуя по пути Раккасу, потому и сердился теперь, и ерзал беспокойно в своем седле.
— Если так, — криво усмехнулся Дарий, — то вряд ли бы в толпе я увидел Сигни из Биркенхьёльма, а меж тем она стояла там и искала тебя глазами.
Орм заметно приосанился, перестал ерзать и улыбнулся. Дарий снова хмыкнул, вспомнил старую кличку, какую дали младшему княжичу за его неуемный нрав — Орм Нален-и-Рёвет* — и попытался сохранить на лице маску сосредоточенной суровости.
Довольный Орм, к счастью, не мог знать, о чем думает его наставник, так что теперь с залихватским видом рассказывал что-то сидящей в своей коробченке герцогине, не утруждая себя необходимостью слышать чужие ответы или восклицания. На бедную девочку выливались, как из ушата, факты, легенды и городские слухи, а она сидела, сложив ручки в теплых варежках на коленках, укрытых рысьей полостью, и если отвечала, то совсем тихо. Впрочем, терпеть болтовню Ормгейра ей оставалось совсем чуть-чуть — впереди уже виднелись ворота детинца*.

Дроттнинг Ингельда ходила из угла в угол, бесконечно возвращаясь к слюдяному оконцу в надежде увидеть, не приехала ли племянница. И, убедившись, что еще слишком рано, вновь отворачивалась и снова мерила шагами горницу.
— Когда я была маленькой, — обратилась неожиданно к сидящей на сундуке падчерице, — мою мать, она была младшей сестрой нынешнего императора…
 — Да будет ей хорошо под крылом Миёлин, — тихо пробормотала девочка со своего насеста.
— … И племянницей императора, который правил тогда… изгнали из столицы. Вместе с моими старшим братом и сестрой… Тогда нас приютили Сатакьели. Мы с матерью жили у них до того дня, как пришла пора выводить мою сестру в свет, только тогда нас вернули ко двору… Но я до сих пор помню усадьбу, где мы жили в опале. Она была старая, такая же деревянная и резная, как этот детинец. По ночам завывали степные волки, а порой слышался смех и песни гвальк’хов, когда те подходили ближе к насельям и ставили свои шатры… Мне всегда казалось, что так жить нельзя. Чтобы столько воли, дикости и веселья. Но они жили. И Сатакьели так жили. Как сейчас помню, — улыбнулась Ингельда, — старый герцог в растоптанных и грязных до середины икры сапожищах шагает по дому, чтобы сбросить полный душистых трав и кореньев мешок, а вокруг него куча детей — своих, чужих… ему никогда это не было важно… — и все чему-то радуются…
Дроттнинг обвела печальным взглядом горницу, усмехнулась невесело нахохлившейся падчерице, вышивающей гладью ворот рубахи, и вздохнула.
— Я попала сюда в пятнадцать лет, Айя… Сейчас мне тридцать три, а из нажитого у меня только Нордар да вы, два выродка. Можешь ли ты сказать, что твой брат лучше отнесется к своей невесте, чем Ингвальд ко мне когда-то? Что говорит тебе твой дар и что говорит кровь?
Айя поджала губы и покачала головой:
— Я ничего не вижу, — подняла глаза на княгиню и улыбнулась печально. — Но выбора все равно нет.
Ингельда отмахнулась недовольно, вернулась к окну. У нее лишь один ребенок, у ее мужа — три. Но всех их воспитывает она, Ингельда, и всем отмеряет судьбу, словно сама стала Прядильщицей.
— К Сватовству Арда в монастырь уйдешь, как хотела, — пообещала сухо, — с конунгом поговорю, чтобы не противился особо рьяно. А пока иди, верно, заждалась тебя нянюшка.
Девочка соскользнула с насиженного места, поклонилась благодарно княгине.
— Одно скажу, позволите если, матушка…
— Говори уж.
— … если пойдет все не так, как вы гадали устроить, не горюйте понапрасну, может, оно и к лучшему будет…

В одном лукавит вечно и перед собой, и перед падчерицей Ингельда — муж ее любит и относится к ней с добром. Знала княгиня, все мужья просят у жен сыновей, хоть с радостью большей нянчат, коли народились, дочек. И Ингвальд хотел себе смешливую златокосую дочь, да в том ли его вина, что жена оказалась почти пустоцветной, едва разрешившись одним ребенком. И даже тут уступил, отдал вне брака, от простой наложницы родившуюся Айю, чтобы ее судьбой распоряжалась Ингельда. А та лишь в укор себе доброту приняла. Охладела к мужу еще больше, закрылась от него, радость стала лишь в одном видеть — в собственном ребенке. В Нордаре…

***

К ночи устроили пир в честь приезда гостьи. Расселись все по лавкам чин по чину, гомонили, что-то обсуждая рьяно. Не отставала от споров и герцогинюшка — стояла рядом с высокорослым нигаардским эльфом и о чем-то увлеченно щебетала на эльфийском. Дарий прислушивался, то ли в надежде крамолу услышать из уст гостьи, то ли просто теша свое любопытство. Но удивлялся лишь одному — чужой язык для девочки был словно родным. Удивляло это, видать, и нигаардского посла.

— У вас хорошая речь, хотел бы я знать вашего учителя, — улыбался тот, обращаясь к девочке. — В Нигаарде некоторые живут всю жизнь бок о бок с моим народом, но так бегло и легко не говорят. Неужели кто-то на западе сумел уговорить нар-локца стать наставником?
Сатакьели потупилась вдруг, смяла неверными пальцами подол длинного простого платья и поджала губы. Нар-Лок — древняя эльфийская крепость в горах — находился почти в конце Мен Олса — не менее древней дороги, по которой могли пройти только магические существа, колдуны и некоторые люди, одаренные безумием или отмеченные благодарностью не-людей, — а говорить про первое и второе в Ноктюрне было запрещено.
— Ну же… у нас за общение с нечеловеческими народами не бьют, — улыбнулся эльф. — Иначе вас бы давно увели из зала.
— Я очень долго не видела своего учителя, — призналась вдруг спустя какое-то время, проведенное в молчании, барышня. — Каждое лето мои родители и я поднимаемся в горы, чтобы собрать там часть лекарственных трав. Как-то раз, когда мы были в горах, я вышла из нашего домика, потому что мне хотелось попить, а в кувшине воды не было. И тогда мне довелось встретиться  с одним из нар-локцев, — девочка улыбнулась. — Он сказал, что каждое полнолуние спускается по Мен Олса к нашему дому — мы построили его случайно возле старого эльфийского кладбища — и поминает предков, а потом уходит обратно.
Нигаардец усмехнулся чему-то и собрался задать следующий вопрос, но не успел. Нордар, появившийся буквально из ниоткуда, схватил кузину за локоть и споро увел ее подальше от посла.
— Хоть мы и не против общения с волшебными народами, — шепнул на форосуурском, — но с нигаардцами ухо надо держать востро. Старайся не рассказывать все сразу, — княжич выпрямился, оправил рукава своей одежды и кивнул Дель на лавку. — Теперь ясно, почему тебя решили к нам отправить. Не иначе как на перевоспитание, — и засмеялся, — постарайся с матушкой вести себя «как леди».