Последний выбор Уильяма Блейка

Ветер нещадно трепал кроваво-красные маки. Их крупные, сочные головки то клонились к земле, то взмывали над густой зеленью. Васильки хулигански тянулись острыми лепестками к нежным головкам ромашек. Поле было без края.

Посреди поля стоял стол.

Классический, монументальный, из темного дерева, украшенный резьбой, с ящиками, ручки которых натерты до зеркального блеска. На столе красовался массивный бронзовый письменный прибор и сидел мальчишка. Сутуловатый, рыжий, вихрастый. Он казался здесь еще более неуместным, чем стол. Своим видом, трогательно-хулиганским, тапком на одной ноге, которым болтал в воздухе, своим занятием.

Высунув кончик языка, он сосредоточенно рисовал косичку на полях тетради. Некогда красивая обложка со старинным стетоскопом поистрепалась: один угол расслоился, второй был оторван. Кто знает, может, из него скатали снаряд для плевательных баталий через трубочку или написали записку красивой девчонке. Уголка не было.

Поодаль стоял старик и растерянно оглядывал открывшуюся картину. Подслеповатые глаза пытливо выискивали детали, а на лице все явственнее проступало недоумение. И в момент, когда оно уже почти переросло в панику, мальчишка бросил карандаш, вскочил на стол и засвистел, размахивая рукой.

И это странным образом успокоило пожилого мужчину.

Не торопясь, он заковылял в сторону свистуна, все меньше удивляясь происходящему. Ходить, да и просто двигать телом ниже пояса, он не мог уже девять лет, как раз после второго инсульта. И легкость в ногах не оставляла сомнений, где он оказался. Каждый шаг к столу сбрасывал не только тяжесть прожитых лет, но и сами годы. Глаза и кожа наливались цветом, будто влажная губка стерла пепел с лица, морщины разглаживались, спина распрямлялась, а походка становилась упругой и уверенной.

И все же, несмотря на вновь обретенные краски, мужчина выглядел чужим в этой феерии алого, голубого, зеленого. Слишком обычным, тусклым, бесцветным.

Правнучка недавно хвасталась игрой, популярной у девочек в школе: холст, испещренный тонкими черными линиями, где в каждом секторе — цифра. Нужно было раскрашивать соответствующими красками. Малышка восхищенно твердила, что в конце получается настоящая картина.

Сюжет она выбрала странный. Величественный корабль, уже залитый красками, готовился покинуть гавань, забирая последних путников. Они были еще не раскрашены, сверкая белизной ткани. Невысокий, придавленный годами старец и летящий, тонкий персонаж — то ли длинноволосый мужчина, то ли женщина с луком — стояли на причале. Правнучка пыталась рассказать, откуда эти герои, но уставший мозг плохо цеплял ее быструю речь, и старик уснул на середине.

Сейчас он чувствовал себя именно так: вокруг — яркость, а он — тусклый.

До стола оставалось несколько шагов, когда мальчишка, пританцовывавший от нетерпения, совершил немыслимый кульбит и приземлился в руки опешившего мужчины. Ловко поймав костлявое тельце, уже не старец грозно нахмурился, поставил парнишку обратно на стол и взглядом потребовал объяснений.

Но правила здесь устанавливал не он.

Паренек, плюхнувшись на столешницу, взял тетрадь, открыл на произвольной странице и поставил большой, жирный плюс карандашом, до этого заткнутым за ухо. Потом поднял глаза — в них, казалось, отражалось все поле — и серьезно сказал:
– Теперь квиты. Без всякой выгоды ты подставил руки под мой прыжок, и этот мелкий поступок уравнял чаши весов. Уильям, я отвечу на твои вопросы, но позже. Сначала послушай меня.

Рассказ о жизни оказался чудовищно долгим и перегруженным деталями. Концовка была ожидаемой:
– И вот ты умер. Дел, как я говорил, у тебя поровну. Хороших, плохих — все здесь, в этой тетрадке. Кстати, оценил свой первый стетоскоп на обложке? Я рисунок выбирал, — небольшая хвастливая нотка прозвучала неуместно из уст повзрослевшего за время повествования мужчины. — Определить тебя некуда. Подходишь и туда, и туда. Поэтому — выбор. Можешь погулять здесь, по полю, пока не надоест. Или отправиться в любой день своей жизни и изменить его.
– И что это даст? Конкретное посмертие? — уже не старик, а юный джентльмен в старинном костюме сидел на траве, прислонившись к столу. Смотреть на рассказчика было невыносимо стыдно. — Я, Уильям Блейк, прожил, представляешь, сто два года. Ну как прожил... просуществовал.
– А чем ты недоволен? Спас своей практикой кучу людей, но и не спас многих. Лечение не всегда было во благо — личный врач Гитлера, например, получил личный котел на нижнем этаже, — голос сверху звучал с сожалением, но смотреть вверх врач не хотел. — После тебя целый род пошел: дети, внуки, правнуки. Хорошая жизнь.
– Я недоволен, что это не хорошая жизнь, а никакая, — неожиданно зло отозвался юноша. — Я ни разу не повлиял на что-то важное. Все мои деяния — пустышка. Зачем я был?
– Вообще-то, был один эпизод, где ты держал в руках судьбы мира. Да что там — миров, — голос зрелого мужчины донесся из-за спины. — И твой выбор изменил тысячи судеб. Сотни людей кончали с собой или решали жить, поколения сменяли друг друга, наступила эпоха великих легенд.

Уильям вскочил и уставился в травянисто-зеленые глаза на лице старца, сидевшего на столе:
– Я хочу в тот день. Не в день знакомства с женой, не в день гибели первого пациента, не в день выбора профессии. Я. Хочу. Туда. Это мое единственное желание.
– Ты понимаешь, что будешь обязан изменить свой выбор? — печальный, всевидящий взгляд, казалось, проникал в самую душу. — И если он был правильным, тот мир, что ты знаешь, рухнет. А если неправильным — не свершится великая беда. И у тебя останется только одна дорога.
– Я готов, — юный джентльмен гордо выпрямился. — Мгновение, когда я держу судьбу мира в руках, стоит вечности.

Фигура на столе рассыпалась на миллионы искр. Голос, звучащий отовсюду, провозгласил: «Слово сказано. Выбор сделан». И мир растаял в их затухающем сиянии.

Зрение, ослепленное вспышкой, возвращалось медленно. Но мозг работал с пугающей четкостью. Этому немало способствовал беспощадный смрад. Вонь выедала глаза, жгла слизистую и въедалась под кожу. Вслед за обонянием вернулся слух. Со всех сторон доносился низкий гул, похожий на слитный стон сотни голосов. «Неужели я все-таки попал в ад? — мелькнуло в голове. — Без того самого дня, напрямую?»