Последняя из рода. Скованные судьбой.

Пролог

Она шла, осторожно перебирая ногами, и тяжелые цепи звенели при каждом шаге.

Восемь вооруженных мужчин сопровождали ее, по двое с каждой стороны, и потому даже в просторном переходе из одного крыла дворца в другое им было тесно.

Она не обращала на них внимания и сосредоточенно смотрела прямо перед собой. На раздвижные двери, расположенные в противоположном конце длинного коридора.

Запястья до крови натерли туго защелкнутые кандалы. Она могла бы попросить ослабить их, но не хотела доставлять подобное удовольствие людям, которых ненавидела черной, отчаянной ненавистью.

Она не собиралась перед ними унижаться, не собиралась ни о чем просить.

Она собиралась их уничтожить.

Стереть с лица земли их род. Так, как они стерли ее.

И пусть это будет стоить ей жизни. Пусть Боги проклянут ее за убийство Императора.

О, она готова принять все кары, которые на нее обрушатся. С радостью обменяет их на одну лишь возможность смотреть в его глаза, пока жизнь будет медленно его покидать...

Она запнулась, пошатнувшись от слабости и голода, и цепь брякнула особенно звонко. И тут же почувствовала тычок палкой в спину, чуть пониже лопатки. Место было выбрано не случайно. Удар пришелся в свежую рану, которая едва-едва покрылась корочкой.

Теперь корочка лопнула, и она почувствовала на пояснице тонкую струйку крови.

Пришлось закусить губу, чтобы не издать ни звука. Ее учили терпеть боль, учили с самого детства. Но порой наступал момент, когда боль становилась невыносимой.

Прямо как сейчас. Когда в груди вместо сердца была выжженная пустошь. Когда внутри все сжималось от невыплаканных слез, но глаза оставались совершенно сухими. Когда горло душили спазмы, но она давно охрипла от криков и могла лишь шептать.

— Ступай осторожно, химэ, — сбоку прозвучала очередная издевка.

Она бы не обратила внимания, но обращение ковырнуло свежую рану.

Она была химэ.

Она и есть химэ.

Химэ без семьи и без титула. Химэ, лишенная магии.

Последняя из рода.

Наконец, ее бесконечный путь по коридору завершился. Слуги распахнули раздвижные двери, и она вошла в незнакомое помещение.

И мгновенно прикипела взглядом к одному единственному человеку.

Все мужчины и женщины, что сидели за низкими столами и наблюдали за ней с нетерпеливой жадностью, были ее врагами.

Им всем она страстно мечтала отомстить.

Но был человек, которого она ненавидела сильнее прочих. Кровь бурлила, стоило лишь взглянуть на него. Магия, заточенная внутри тела тяжелыми оковами, бушевала, грозясь вот-вот ее разорвать.

Кое-как она приказала себе успокоиться и высоко подняла голову, встретившись взглядом с мужчиной, что стоял напротив. Ей полагалось опустить глаза и поклониться, но она не пошевелилась.

Они пленили ее. Они заточили ее магию, заставив носить унизительные цепи, словно рабыню. Они били ее.

Но склониться перед этим человеком ее не заставила бы даже сама смерть.

Его она ненавидела так, как никогда и никого.

Брат-бастард Императора.

Проклятый полководец.

Клятвопреступник.

Убийца ее рода.

Убийца ее отца.

Ее враг.

Ее муж.

Глава 1

Слава Богам, все, что произошло дальше, слилось для нее в одно бесконечное цветное пятно. Перед глазами мелькали лица: императорская семья и их многочисленная родня; придворные и министры; воины при оружии; прелестные девушки, которых позвали на пир, чтобы они музицировали и развлекали гостей.

Все время после того, как император Сакамото соединил их руки и торжественно провозгласил заключение брака, она просидела за столом в одной позе. С лицом, больше похожим на маску. Неживое, застывшее, равнодушное. На нем выделялись лишь глаза — яркие, неистовые.

Стоило ей пошевелиться, и цепь принималась громко звенеть, еще сильнее привлекая всеобщее внимание.

Словно ей было его мало.

Глава уничтоженного клана. Последняя из рода.

Ценнейший трофей, который Клятвопреступник привез во дворец. И который император Сакамото щедрой рукой вернул ему же, заставив жениться на той, чью семью он убил.

Воистину, императорский дворец Кагарэ был хуже клубка змей, не зря ее отец всегда плевался и презрительно поджимал губы, когда заходила речь о правителе.

От смерти Клятвопреступника отделяли лишь кандалы, которые сковывали руки и ноги его теперь-уже-жены.

Но она была терпелива. О, она была очень, очень терпелива и умела ждать.

Однажды, через год, через два, через три. Через десять лет или позже — ей было плевать — но кто-то допустит ошибку. С нее снимут кандалы, и вот тогда...

И вот тогда она выплеснет наружу всю свою магию, всю скопившуюся в груди ненависть, которая раздирала на части.

И она сотрет с лица земли императора Масахито Сакамото. Его родню. Его дворец.

И его сводного брата.

Своего мужа.

Язык не поворачивался выговорить это слово. Губы сами собой складывались в презрительную усмешку.

Муж.

Свадебный пир она не запомнила, да не очень-то и стремилась. Служанки увели ее на середине, и вновь восемь вооруженных самураев сопровождали ее до новых покоев. Покоев Клятвопреступника.

Цепи позвякивали уже привычно, лаская слух

В просторных комнатах ее, наконец, оставили одну, но она знала, что половина охранников замерла у дверей в коридоре, а вторая часть покинула дворец, чтобы стоять в дозоре снаружи, ровно напротив покоев.

Она могла видеть их, ведь деревянные створки были чуть сдвинуты. И потому она видела и охранников, и темный сад за их спинами. Стиснув зубы, она поднялась с циновки, на которую рухнула без сил минутой ранее, прошла чуть вперед и с силой, насколько ее хватило, закрыла створки. Довольно.

Император Сакамото боялся ее даже в оковах, которые не позволяли применять магию.

Вздохнув, она посмотрела на свои ладони. Как же она скучала по мечу... Его забрали почти сразу же. Кровь отца еще не успела остыть на земле, а Клятвопреступник и его люди уже хозяйничали в их родовом поместье.

Всего десять дней прошло. А ей казалось, что целая жизнь.

Когда у нее за спиной распахнулись двери, и раздались его тихие, мягкие шаги, она даже не пошевелилась. Так и продолжила сидеть на разложенном футоне, сфокусировав взгляд прямо перед собой. Но внутри была напряжена и собрана до предела, словно туго натянутая тетива. Внимательно прислушивалась к тому, как Клятвопреступник ступал по татами: тихо, почти бесшумно.

Он был воином. Очень хорошим воином.

Лучшим в Кагарэ.

Когда-то очень давно, когда она была глупой девчонкой, а его имя гремело по всей стране, она им восхищалась.

Сейчас она его ненавидела.

Мужчина молча обошел ее и остановился напротив, и она не подняла головы, и смотрела теперь на черную ткань его широких штанов.

— Талила, — позвал он негромко.

Его голос показался ей хриплым, даже будто бы сорванным. Так бывает, если долго, неистово кричать.

Как кричала она.

Талила, до вчерашнего дня носившая родовое имя Хаттори, поджала губы и опустила взгляд на колени. На него она смотреть не станет, пусть даже не надеется.

Они заточили ее магию, они уничтожили ее род, они притащили ее во дворец и бросили под ноги Императору, словно рабыню.

Но ее они не сломали.

Над ее головой раздался вздох, затем она услышала шелест ткани, и вот уже Клятвопреступник опустился на татами напротив нее, и она могла видеть его грудь, обтянутую темной, плотной тканью. На торжественный свадебный пир он единственный пришел в привычном облачении воина: короткая черная куртка, наглухо застегнутая под горло, и широкие черные штаны, поверх которых был повязан багряный тканевый пояс. К нему крепились ножны с мечом.

— Я должен поставить тебе печать, — заговорил мужчина спустя долгую тишину. — Не сопротивляйся, иначе будет больно.

Талила — теперь уже Сакамото — рассмеялась горьким, каркающим смехом. Она облизала сухие губы и впервые посмотрела Клятвопреступнику в темные, почти черные глаза.

— Больно? Да что ты знаешь о боли? — выплюнула она и презрительно скривилась. — Может, я хочу, чтобы мне было больно.

Визуал. Талила

Талила.

Последняя наследница древнего магического рода, который был уничтожен человеком, ставшим ей мужем. Она ненавидит его сильнее всего на свете.

PS а почему ее окружает огонь - узнаем очень скоро!

-kamN8Fg

промо на Княжна Разумовская. Спасти Императора.

Глава 2

Талила думала, что никогда не заснет, находясь в одной комнате с врагом, но усталость и то, что ей пришлось пережить за последние дни, взяли свое. Она провалилась в глубокий, крепкий сон, а когда открыла глаза, уже наступило утро.

— Госпожа Талила, госпожа Талила, — какая-то служанка легонько трясла ее за плечо, опустившись на колени.

Она рефлекторно ударила девушку по руке и подобралась, мгновенно проснувшись. Сердце бешено стучало в груди, словно за ней кто-то гнался. Расширенными от ужаса зрачками Талила оглядела покои: Клятвопреступника в них не было.

Значит, он ушел, когда она еще спала. А она даже не проснулась, не почувствовала!

— Мамору-сама велел разбудить вас после рассвета. Солнце уже встало, госпожа, — зачастила служанка и поклонилась, когда Талила на нее посмотрела.

Та лишь скривилась.

— Позвольте, госпожа, я помогу вам... — пробормотала девушка.

Талила выкупалась в теплой воде, которую слуги натаскали в деревянную бадью, что стояла в соседней комнате, и служанка, имя которой она не стала спрашивать, помогла ей переодеться. И лишь когда она начала расчесывать длинные волосы госпожи, то впустила в покои других девушек, которые унесли церемониальное кимоно и сменили футоны.

И никто из них не увидел, что Талила спала полностью одетой.

На татами.

— Как тебя зовут? — спросила она у служанки, наблюдая за ней в серебряное зеркальце, пока та возилась с черными, густыми волосами.

— Юми, госпожа.

— Давно ты служишь во дворце?

— Я с рождения служу господину Мамору, — та опустила взгляд.

Талила сделала себе зарубку быть с ней осторожнее. Девчонка не относилась к дворцовой прислуге. Она была лично предана Клятвопреступнику, а это о многом говорило.

Позавтракав не выходя из покоев и не почувствовав вкуса еды, Тамила распахнула деревянные створки и впустила внутрь свежий, чуть сладковатый воздух.

— Я хочу прогуляться, — сказала она Юми, которая замерла возле дверей.

— Мамору-сама сказал, что вы можете гулять во внутреннем саду, — с готовностью отозвалась служанка, и Талила фыркнула.

Она не собиралась подчиняться Клятвопреступнику.

Она вышла в сад, пройдя через деревянную веранду, и двое стражников последовали за ней. Гораздо меньше, чем накануне.

Идти, не слыша опостылевшего звона цепей, было настоящим счастьем. Без кандалов на ногах ей больше не приходилось семенить и резать шаг, и она впервые за долгое время смогла пройтись свободно. Вдохнуть полной грудью свежий воздух...

Пока воспоминания не ударили ее больно и хлестко, не заставили вернуться в настоящее. Какое удовольствие от прогулки, когда ее отец был убит?! Когда Клятвопреступник вырезал всю ее родню?..

Как она, недостойная дочь, осмелилась улыбнуться, почувствовав аромат сакуры?! Где она вздумала любоваться цветением весеннего дерева?

В саду человека, который стоял за смертью ее близких? Во дворце императора Сакамото?

Вина и стыд сложили Талилу пополам. Она резко остановилась и обхватила себя за бока ладонями, прижала предплечья к животу, не в силах вдохнуть. Внутри поднималась волна отвращения к самой себе.

Недостойная дочь.

Не напрасно отец именно так ее и называл.

Слабая и недостойная.

Нужно было попытаться убить Клятвопреступника накануне, когда у нее появилась пусть и призрачная, но возможность. Нужно было вгрызться в него зубами, впиться когтями, а она...

Глухой стон сорвался с плотно сомкнутых губ Талилы, и она покачнулась от тяжести вины, которую ощущала. Ей пришлось опереться ладонью о деревянный поручень декоративного мостка, на котором она остановилась, прогуливаясь в саду.

— Госпожа Талила? — в нескольких шагах от нее послышался знакомый голос. — Что с вами?

Она подняла голову и увидела перед собой пожилого советника императора. В столь позднее время он прогуливался по саду один. Ни стражников, ни сопровождающих рядом с ним не было.

— Благодарю, господин Горо, со мной все хорошо, — буквально вытолкнула из себя Талила.

Раньше ей казалось, что отец был дружен этим седым мужчиной. Множество раз он приезжал к ним в родовое поместье.

Но теперь она ни в чем не была уверена.

Каждый день Талила все острее и отчетливее осознавала, как мало она знала о собственном отце. О том, что происходило за пределами поместья — ведь за семнадцать лет она ни разу, ни разу не покидала земель клана. Никогда прежде не бывала во дворце. Даже не сопровождала отца в поездках, которые тот совершал почти каждую недель.

Ёсихиро Хаттори как раз в поместье не задерживался. Возвращался домой, недолго отдыхал сам и позволял отдохнуть своим людям и вновь уезжал.

Талила же оставалась. Одна, потому что ни братьев, ни сестер у нее не было. У отца был когда-то, но то ли его казнили, то ли он сам сгинул где-то на просторах огромной Империи.

Такова была цена, которую ее род платил за обладание редкой магией.

Визуал. Клятвопреступник

Визуал человека, которого Талила называет Клятвопреступником (и за этим прозвищем скрывается своя история). А слуги зовут его господином Мамору (что означает "защитник").

Глава 3

По бесконечным коридорам дворца они дошли до той части, где располагались покои императора, двух его законных жен, многочисленных наложниц и детей. Их— и бастардов, и рожденных в браке — объединяло одно: все они были девочками.

Талила и хотела бы позлорадствовать, но не могла в полной мере. Она на своей шкуре очень хорошо знала, что значит быть дочерью отца, который хотел сына. Наследника и продолжателя рода.

Дочери никому не нужны.

Пока они не становятся последними в семье. Пока не становятся единственными носительницами магии огня, которой больше никто в Кагарэ не обладал.

Никогда прежде Талила не бывала во дворце. Отец не брал ее с собой, и она обижалась в первое время — была глупа. После же, когда отец, потеряв надежду на сына, взялся за воспитание дочери, она стала воспринимать его долгие отлучки как величайшее благо. Ведь он ее оставлял в родовом поместье. И Талила получала небольшую передышку от его методов воспитания.

Думать так об отце, еще и предательски убитом — святотатство и преступление. Не зря Боги покарали ее за все дурные мысли, что вертелись в голове долгих семнадцать лет.

Дворец был роскошным, но не вычурным, ведь его достроили еще при отце нынешнего императора. В ином случае новый правитель не преминул бы воспользоваться возможностью и превратить его в нечто вызывающее, помпезное, украшенное золотом, драгоценными камнями, роскошными тканями и вышивкой.

Перед началом торжественной трапезы гости собрались в просторном, полном закатного света помещении. Перегородки были сдвинуты в сторону, и потому все могли любоваться цветущим садом, усыпанным розовыми лепестками сакуры. На сад открывался вид с деревянной веранды, что опоясывала почти весь дворец.

Клятвопреступник оставил Талилу, едва они вошли. Она видела, как его отозвал в сторону один из советников императора Сакамото, а следом к ним присоединились еще двое мужчин.

Так было даже лучше. Пожав плечами и оправив длинные рукава кимоно, чтобы скрыть кандалы, она медленно зашагала вдоль стены, намереваясь выйти на веранду. Талила чувствовала на себе чужие, неприязненные взгляды, но лишь выше задирала голову. Она внимательно смотрела по сторонам, пытаясь найти хотя бы одно знакомое лицо.

Отец, не желавший никуда ее брать и ни во что посвящать, сыграл с ней очень дурную шутку. Теперь она оказалась в одиночестве и неведении посреди змеиного гнезда, страстно желая его уничтожить.

Но она даже не знала, кому могла доверять во дворце. И могли ли?..

— Госпожа Талила?

Облегченный выдох сорвался с ее губ, когда она услышала знакомый голос.

Советник Горо, друг отца, остановился в шаге от нее. На нем был тяжелый церемониальный наряд: торжественное кимоно и черная плотная накидка поверх него с длинными рукавами и шлейфом, который волочился следом за пожилым мужчиной по татами.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он вроде бы вежливо, но короткие волоски на загривке Талилы встали дыбом.

Советник так смотрел на нее... словно пытался прожечь в груди дыру. Его глаза были доброжелательно сощурены, и тонкие морщины разбегались от их уголков, а на его губах лежала приятная полуулыбка... и он был другом отца, который не раз посещал их родовое поместье...

Но что-то не давало Талиле покоя.

Много лет назад наставник, впервые вложив в ее руку меч, сказал: всегда доверяй своим инстинктам. Чутье никогда не врет в отличие от глаз и ушей.

— Неважно... — и потому она соврала.

И с удивлением заметила, как в глазах советника Горо промелькнуло удовлетворение. И он заметно расслабился, и улыбка его перестала казаться такой лживой.

Она моргнула несколько раз, подумав, уж не показалось ли ей.

Но чутье никогда не обманывало, в отличие от глаз и ушей. Ее наставник был прав.

— Конечно, конечно... — сочувственно кивнул советник. — Вы совсем беззащитны в руках этого зверя. И накануне император Сакамото был крайне недоволен вашими речами, которые расстроили Ханако-сан. Неудивительно, что вас наказали.

Талила, которая не понимала совершенно ничего, постаралась придать лицу скорбное выражение и опустила голову, чтобы спрятать растерянный, ошеломленный взгляд.

— Признаться, я даже сомневался, будете ли вы в состоянии прийти на это пиршество, — господин Горо выжидательно замолчал, и она поспешно встряхнулась.

— У меня нет выбора, вы же знаете... — прошелестела едва слышно.

И это было правдой. Только вот почему у нее крепло ощущение, что они с советником говорили о разных вещах?..

— Какого у тебя нет выбора?

Клятвопреступник вырос у нее за спиной, и Талила устыдилась, что не услышала его шагов раньше.

— Выбора, приходить ли на этот праздник, — спокойно отозвалась она, смотря мужу в глаза.

От нее не ускользнули неприязненные взгляды, которыми обменялись Клятвопреступник и советник Горо, прежде чем последний, чуть поклонившись, ушел и оставил их наедине. Мужчина посмотрел старику в спину, сжал зубы и повернулся к напряженной Талиле.

— О чем вы говорили?

Глава 4

Талила сидела на скамье в саду, любуясь отражением цветущих вишен в спокойной поверхности пруда. Где-то в глубине медленно исчезали мелкие куски бумаги, на которые она изорвала обе записки. Из-под своих оков она вытащила их потрепанными, и часть надписей была смазана кровью, но главное Талила смогла разобрать: она была не одна.

Ей писали, что ей помогут.

Помогут сбежать из дворца.

Но она никому не могла доверять. Она не знала даже, кто передал ей эти послания. Глава императорской охраны был столь убежден, что найдет их у нее, что Талила невольно задумалась: не подстроил ли он это? Не попытался ли заманить ее в ловушку, чтобы потом поймать и доложить императору?

Но зачем ему это?..

Талилу же не казнят. Пока не казнят. Пока она последняя из рода. Пока не родила сына, на которого так сильно надеялся император Сакамото.

Кэйтаро-сан хотел выслужиться? Но он уже глава личной охраны императора. Почетная должность, которая принесла ему уважение. Наделила его властью.

Талила вздохнула и посмотрела на свои ладони. Она не видела Клятвопреступника с вечера, и никто не явился, чтобы надеть на нее цепи. Она снова могла свободно двигаться.

Отец держал ее на очень длинном поводке. Не позволял приблизиться. Не рассказывал о своих планах. Она пыталась вспомнить, кого видела в их родовом поместье в последние полгода.

Отца обвиняли в том, что он плел интриги против императора, участвовал в тайном заговоре. Намеревался убить Масахиро Сакамото.

Талила не знала об этом ничего. Ни имен союзников. Ни договоренностей. Ни-че-го. И теперь она ни у кого не могла спросить.

В груди привычно шевельнулась глухая злость на отца, и также привычно она подавила ничтожное чувство.

Наверное, будь Талила другой: более сильной, более умной, более выносливой, более достойной — все сложилось бы иначе. И отец поделился бы своими планами.

Она невесело скривила губы и посмотрела в сторону мостка, перейдя по которому, могла оказаться в другой части огромного сада. У перил неподвижно застыл приставленный Клятвопреступником самурай. Он не пропустил Талилу, когда она подошла к мостку. Последняя ниточка, которая соединяла ее со свободой, была разрезана.

Нехотя Талила встала и принялась бродить вдоль пруда. Стражники следовали за ней на расстоянии нескольких шагов неслышными тенями.

Все вокруг казалось таким... спокойным и мирным. И это раздражало до зубовного скрежета. За высокими заборами скрывался совсем иной мир. Жестокий, погрязший в войнах и борьбе за власть. Люди голодали, жили в нищете. Их выгоняли из домов, облагали непомерными податями. Границы Кагарэ подвергались постоянным нападениям.

Но здесь, в глубине императорского дворца щебетали птицы, и лепестки вишни плавно скользили по прозрачной поверхности пруда.

Талиле хотелось кинуть камень, чтобы по воде разошлись круги.

Еще сильнее ей хотелось выжечь этот пруд до дна.

Но для начала ей нужно вернуть себе свободу.

Отец не допускал ее к делам, но она помнила, что в последние месяцы в их поместье зачастили гости. Все началось чуть больше года назад, когда он вернулся из столицы, крепко с кем-то поругавшись: она почувствовала всю силу отцовского гнева на своей спине.

Талила так и не осмелилась у него спросить, что произошло во время ежегодного собрания глав кланов.

Теперь, верно, она никогда не узнает. Никто не захочет рассказать ей правду.

Если только…

— Свитки... — прошептала она потрясенно, не веря своей догадке.

Если только не осталось свитков, ведь все, что происходило на таких заседаниях, должны были тщательно записывать.

Но чтобы до них добраться — даже если они есть! — ей нужно покинуть клетку, границы которой очертил Клятвопреступник.

А для этого ей придется попросить его.

Попросить убийцу.

Зубы свело болью, стоило Талиле только подумать об этом. Верно, у нее язык к небу приклеится, когда она решит открыть рот, чтобы озвучить просьбу.

Но нужно было начинать. Пусть призрачный, но шанс. Но надежда. Иначе она так и останется пешкой и племенной кобылой в чужой игре. Императору нужно, чтобы она передала свой дар по наследству детям. После этого он прикажет ее убить. Она живая — неизменная угроза для него и его семьи. Никому не нужны подобные риски, даже если отчаянно хочется сохранить своего ручного зверька.

Клятвопреступник ведет с ней свою собственную игру, и в ней Талила хотела разбираться еще меньше, чем в том, что замыслил император.

И советник Горо.

И послы граничащих с Кагарэ стран, которые находятся в состоянии тихой войны последние десятилетия. Вспышки насилия то затухали, то разгорались сильнее, но борьба не прекращалась никогда.

И посреди всего этого — она. Глупая девчонка, нелюбимая родным отцом, ничего толком не знающая. Одинокая. Превосходная жертва и мишень.

Талила зажмурилась и попыталась вспомнить, каково было ощущать в руке тяжесть меча. Тогда она не были ни жертвой, ни легкой добычей. Она была воином.

Глава 5

— Такахиро передал, что вчера ты хотела меня видеть.

С этими словами Клятвопреступник подошел к скамье напротив пруда, на которой уже привычно сидела Талила.

Его шаги она уловила еще издалека. Мамору и не таился.

Она взглянула на него, ища на лице следы прошедшей ночи. Но он выглядел так, словно ей все приснилось. Словно она не видела, как он шатался и с трудом держался на ногах, и тщательно скрывал от нее спину, натянув куртку прямо поверх голого тела.

Она не спала ни минуты. Не смогла заснуть. Едва оказавшись в покоях, Талила принялась искать, куда спрятать палочки, которые у нее никто так и не отобрал. Ее единственное оружие. Жалкое, но лучше, чем ничего. Они придавали ей такую уверенность, которую порой она не чувствовала, держа в руках меч.

Палочки она решила закопать в саду, недалеко от деревянной веранды, на которую смотрели раздвижные перегородки-сёдзи в ее спальне. Укрытие было ненадежным, но держать их совсем близко, в комнате, было бы величайшей глупостью.

— Я хотела бы ходить куда-то дальше этого сада, — сказала Талила, постаравшись, чтобы голос звучал ровно. — В библиотеку, к примеру. Я не привыкла бездельничать. Я хочу чем-то занимать эти бесконечные дни.

Она не желала выглядеть жалкой, умоляющей о милости слабачкой. Но она была вынуждена просить о чем-то человека, который убил ее отца, от которого она была в полной зависимости. И отчаянно пыталась сохранить остатки достоинства.

Клятвопреступник вскинул брови и посмотрел на нее с легким интересом.

— Эта ночь показала, что ты можешь ходить куда-то дальше сада, — сказал он без малейшей усмешки.

— Вы заперли меня и заточили словно дикого зверя, — Талила опустила голову, чтобы скрыть обозленный, пылающий ненавистью взгляд. — Даже животное попыталось бы выбраться из ловушки.

Она услышала едва уловимый, очень тихий вздох.

— Хорошо, — кивнул Мамору. — Будешь ходить раз в день на один час в библиотеку в сопровождении Такахиро. Малейшее твое ослушание, отступление — и это прекратится. А теперь отдай мне палочки.

Радостная улыбка, которая едва-едва появилась на ее губах, мгновенно исчезла. Талила сузила глаза, все еще не поднимая головы, чтобы не встретиться с ним ненароком взглядом. Не проронив ни слова, она прошла по узкой тропинке к деревянной веранде и принялась разрывать небольшое углубление, которое выкопала на рассвете. Стиснула испачканные в земле палочки и молча протянула их Клятвопреступнику, который ступал за ней неслышной тенью.

— Меня учили благодарить людей, которые исполняют твою просьбу, — произнёс он, дотронувшись до ее подбородка.

Талила резко отшатнулась и врезалась спиной в деревянную подпорку. Проклиная собственное бессилие, она вскинула яростный взгляд и впилась им в бесстрастное лицо Клятвопреступника.

— Благодарю тебя, — процедила сквозь сжатые зубы, как если бы желала обругать его или же проклясть.

— Пожалуйста, Талила, — он довольно кивнул, и в то мгновение она была готова забыть все, что обещала самой себе, все о самоконтроле, терпении и умении ждать.

Она была готова это забыть и наброситься на него с голыми руками.

Злость была такой сильной, что Талила задохнулась и открыла рот, жадно хватая воздух. Огонь разрывал ее изнутри, требовал выхода, и только магические оковы сдерживали его, не позволяя обрушиться на все вокруг.

Когда схлынула первая волна, Талила с удивлением обнаружила, что осталась одна. Клятвопреступник ушел, и она даже не заметила, когда и как. Перед глазами танцевали багровые круги, лишившие ее зрения.

Запястье в местах, где их стискивали оковы, горели. Она посмотрела на руки и увидела, как от краев браслетов по коже расходились некрасивые, темно-красные пятна. Они выглядели воспаленными и болели, даже когда она к ним не прикасалась.

Голова закружилась, и Талиле пришлось опереться о деревянную веранду, что прилегала к стене. Когда приступ недостойной слабости прошел, она с трудом оттолкнулась от нее и медленно пошла в сторону ступенек, чтобы вернуться в комнату. Никогда прежде она не позволяла себе валяться на футоне днем, но сейчас чувствовала себя настолько плохо, что была готова нарушить очередной отцовский запрет.

Спустя несколько минут, как Талила прилегла, в спальню заглянула Юми. Не отрывая взгляда от пола, она сказала, что вскоре придет Такахиро-сан, чтобы проводить госпожу в библиотеку по приказу Мамору-самы.

Талила кивнула ей, не почувствовав даже укола привычной неприязни. Во рту сделалось сухо, и когда служанка ушла, она пожалела, что не попросила принести чай. Хотелось смочить горло, в котором словно что-то царапалось изнутри.

Такахиро, заглянувший в покои ровно через полчаса, как и было приказано, застал Талилу уже без сознания. Будучи мужчиной, он не смел прикасаться к госпоже и жене господина и потому позвал Юми, которая явилась, но без большой охоты. Вся спесь исчезла спустя мгновение, стоило ей прикоснуться ко лбу Талилы, покрытому испариной.

Их госпожа горела изнутри. Ее кожа почти обжигала. А вокруг оков на запястьях расползались багряные круги.

— Разыщи господина! Немедля! — воскликнула Юми.

****

Невидящим взглядом Мамору смотрел на разложенную на низком столе огромную карту Кагарэ и соседних страна. Хотелось сорвать ее и бросить на татами, чтобы рассыпались деревянные фигурки, обозначавшие расположение войск.

Глава 6

Талила открыла глаза и, увидев нависающее над собой лицо незнакомого старика, поспешно отползла назад. Она тяжело, громко дышала, как после долгого, изнуряющего бега, и чувствовала невероятную слабость, которая давила на нее, пригвождая к татами.

Ее взгляд метнулся со старика к Юми. Служанку она узнала, но легче от этого не стало. Она вспомнила, где находится: проклятый дворец проклятого императора. В голове смутно мелькали несвязанные обрывки.

Кажется, она упала в обморок. Или ей стало дурно? Последнее, что Талила запомнила особенно ярко: ужасающая вспышка боли, которая зародилась в руках и расползлась по телу ядовитой, обжигающей волной.

Талила посмотрела на запястья и застыла, не поверив собственным глазам. Могли ли на нее наслать видение?

На руках она увидела повязки. Плотные, добротные, чистые. А уже поверх них — кандалы, которые сидели не так туго, как прежде. Не сдавливали кожу, не впивались в выпирающие кости...

— Талила-сан? — старик окликнул ее, заметив, что она чуть успокоилась, и дикий страх больше не отражался в ее взгляде. — Как вы себя чувствуете?

— Кто вы?

— Я лекарь, — спокойно отозвался тот, притворившись, что не заметил ее грубости. — Меня позвал ваш муж, когда...

— Муж? — переспросила Талила, облизав сухие губы, и перевела взгляд на повязки на запястьях.

На сей раз она посмотрела на них с отвращением.

Клятвопреступник ее вылечил. Как благородно. Конечно, ведь она еще не исполнила своего главного предназначения в его глазах и глазах его брата.

Губы Талилы сжались в жесткую, непримиримую линию. Она скрестила на груди руки и посмотрела на лекаря с вызовом.

— Благодарю, мне больше ничего не нужно.

Юми дернулась: кажется, хотела что-то сказать, но не посмела заговорить. А вот лекарь слегка пожал плечами, словно грубость Талилы никак его не задела. Он подвинул к ней два мешочка со своими порошками.

— Заваривайте поочередно каждый день в течение недели одну горсть утром и вечером. Это поможет вам восстановить силы, юная госпожа.

Старик принялся собирать вещи, Юми подорвалась ему помогать, а Талила покосилась на мешочки, которые так и остались лежать на татами нетронутыми. Она ни за что к ним не прикоснется. Неизвестно, что мог намешать лекарь, которого позвал Клятвопреступник.

— Вам что-нибудь нужно, госпожа? — проводив старика, Юми остановилась у дверей и посмотрела на нее.

Талила мотнула головой. От одной мысли о еде к горлу подкатывала тошнота. Она рухнула на футон, едва осталась в одиночестве, и уставилась невидящим взглядом на запястья.

С нее снимали кандалы. Ее магия была свободна. А она валялась без сознания, неспособная что-либо сделать. Эта мысль терзала гораздо сильнее физической боли. Она хлестала без кнута. Месть была так близка...

Но Талила даже ничего не почувствовала. Не пришла в себя.

И как объяснить, почему Клятвопреступник решился на столь огромный риск. Ведь вернись к ней сознание даже на мгновение... и она сожгла бы дворец дотла. И как это допустил император Сакамото?

Прежде ей казалось, что он отчаянно ее боялся. Одна мысль о силе, что таилась в ее крови, сводила его с ума. Талила думала, что он не позволит разомкнуть кандалы, даже если она будет умирать.

Выходит, она ошибалась?.. Настолько сильно ему нужны были ее знания и умения? Настолько сильно он хотел, чтобы ее магия переродилась в сыне или дочери?..

В самый темный час перед рассветом ее грубо разбудили стражники императора, вломившиеся в покои. Толком ничего не понимая, она попыталась отбиваться, и кто-то схватил ее за волосы и сильно потянул, заставив изогнуться. Талила вцепилась в запястья того, кто ее удерживал, но в следующее мгновение ее вздернули на ноги и толкнули вперед.

— Что вы творите? — зашипела она, повернувшись к ним.

— Приказ императора Сакамото, — равнодушно сказал один из четырех присланных за ней мужчин. — Немедленно доставить вас к Его Императорскому Высочеству.

— Мне нужно переодеться, — холодно обронила Талила

Ей повезло, что она умудрилась заснуть в кимоно, иначе стояла бы сейчас в одной тонкой ночной рубашке.

— В том виде, в котором есть, — злобно отозвался стражник, сверкнув взглядом.

Талила прикусила губу и замолчала, решив сохранить остатки достоинства. Что толку спорить с глупцом?.. Если император хочет, чтобы она прошла по дворцу в помятом, сползшем кимоно и с растрепанными, неубранными волосами — она пройдет.

Но не позволит ни одному грязному, косому взгляду к себе прилипнуть.

Ничего больше не сказав, Талила гордо подняла подбородок и развернулась. Оказавшись в коридоре, она поняла, почему стражникам не помешали воины, которых Клятвопреступник приставил к ней для охраны. Они валялись сейчас на татами: кто-то без сознания; кто-то с трудом, но смотрел по сторонам.

Там же неподалеку всхлипывала Юми, выволоченная в коридор из соседней комнаты.

Талила нахмурилась. С каждым днем она все меньше понимала, что творится во дворце Масахито Сакамото. Но все сильнее понимала отца, который называл его безумцем.

Глава 7

Тень оказалась лишь иллюзией, о чем Мамору подозревал с самого начала. Оказавшись на свету, она исчезла, словно ее никогда и не было, но ей на смену пришли другие.

Оружие против них было бесполезно. С тем же успехом он мог разрезать мечом воздух: что проку уничтожать тень, которая соберется воедино после каждого твоего удара?

Но Мамору не стал опускать катану, потому что очень хорошо знал, как любили атаковать те, кто управлял тенями. Сперва они ошеломляли противника иллюзиями, заставляли терять концентрацию и рассеивали внимание. Затем нападали уже настоящие воины, из плоти и крови. И даже самый опытный самурай становился легкой добычей, ведь он истратил немало сил, борясь с воздухом.

Мамору шагнул назад, чувствуя взволнованное дыхание Талилы. Мелькнула мысль: жена первой ударит его в спину, если поймет, что это поможет вырваться из плена императорского дворца. Опрометчиво поворачиваться к ней затылком.

И он не мог ее винить.

— Дай мне оружие, — потребовала она.

— Тихо, — велел, нахмурившись.

Тени стелились по татами, медленно проникая в спальню из сада сквозь приоткрытые сёдзи. Они подползали к ногам и приносили неразборчивый, тихий шепот, в котором переплетались тысячи голосов. Если долго в него вслушиваться, можно было сойти с ума.

Мамору почти пропустил, как три воина, с ног до головы закутанные в черное, просочились в комнату. Двое метнулись к нему. Последний же попытался зайти сбоку, чтобы схватить Талилу.

— Идем с нами, госпожа! Наш повелитель передал тебе то послание!

Мамору не видел, но почувствовал охватившее Талилу напряжение, и стиснул челюсть. Он догадывался, что жена обманула главу императорской охраны. Но убедиться в этом было отчего-то приятно.

Он не стал попусту растрачивать драгоценное время и бросился вперед. Боль в спине и ребрах, отголосок наказания брата, пронзила тело, но он заставил себя забыть о ней. У него не было права на слабость.

Нападающие двигались быстро и бесшумно. Первый накинулся на него с коротким клинком, нацелившись в живот. Мамору шагнул в сторону, его катана молнией рассекла воздух, встретившись с оружием противника. Удар отозвался острой болью в боку, но он выстоял, удержал меч.

Краем глаза заметил сбоку движение: по неведомой причине жена не пошла добровольно к самураю, который ее позвал, и теперь тот пытался к ней подобраться.

— Талила! — выкрикнул Мамору, не отрывая взгляда от нападавших. — За меня, быстро!

Она не сдвинулась с места. Не приблизилась, но и в сторону не ступила.

Между тем третий воин, воспользовавшись тем, что он отвлекся, кинулся на него с занесенным мечом. Мамору перехватил катану обеими руками и встретил его удар, заставив отступить, и уже сам бросился вперед, атакую.

Движения отзывались жгучей болью.

Он думал, что давно привык.

Младший брат заставил привыкнуть.

Но еще никогда прежде эта изощренная пытка-наказание печатью не длилась так долго. И ему не приходилось сразу после сражаться с тремя сильными противниками.

Самурай у стены был уже близко к Талиле. Мамору стиснул зубы и одним прыжком оказался между ним и женой. Катана мелькнула, в последний миг отбивая замах, нацеленный в нее. Нападающий застыл на мгновение, и этого было достаточно — Мамору нанес короткий, стремительный удар, сразив его.

Татами обагрились кровью, дыхание Мамору сбилось, но он повернулся к оставшимся врагам. Его глаза горели яростью, сквозь которую пробивалась усталость. Но даже в этом состоянии он не собирался отступать. Он будет стоять, пока может. А когда не сможет, то будет, скорее всего, уже мертв.

— Кто вы? — прохрипел, сжимая катану.

Ответом ему послужило молчание.

Он усмехнулся и поудобнее перехватил рукоять меча. Больше он не намеревался с ними говорить. Они бросились на него уже вдвоем, на время позабыв о Талиле.

От первого удара Мамору шел, ступив вбок, и нанес ответный. Катана встретила клинок врага, с силой отведя его в сторону. Он резко повернул корпус, со свистом рассек лезвием воздух и уже на излете полоснул нападавшего по животу. С коротким вскриком тот рухнул, его тело с глухим стуком ударилось о татами. Мамору замер над ним, тяжело дыша. Клинок в его руке дрожал.

Последний самурай шагнул вперед, чтобы подкрасться к нему со спины. И Талила, застывшая у стены и молчаливо наблюдавшая за поединком, бросилась тому наперерез, сбив с ног. Он попытался откинуть ее в сторону, словно тряпичную куклу, но ее наставники не зря ели свой рис. Она ушла от захвата и вцепилась в него голыми руками, и, наверное, смогла бы одолеть, но подоспевший Мамору снес ему голову одним точным ударом.

После этого катана выскользнула из его рук и с глухим стуком упала на татами. Он покачнулся, но устоял. И обернулся за спину: тени в саду рассеялись, словно их никогда не было.

— Зачем ты вмешалась? — с ожесточением спросил, обращаясь к Талиле.

Та отвернулась и перекатилась в сторону, подальше от мертвого самурая. И промолчала. Потому что у нее не было для него ответа.

По губам Мамору скользнула усмешка. Он тоже ничего не сказал. Подошел, прихрамывая, к одному из валявшихся на татами самураев и краем лезвия, брезгливо поддел пояс куртки. Мамору едва дотронулся до одежды, но этого хватило, чтобы остро наточенная катана разрезала ткань. Талила, поборов злость и раздражение, подошла к мужу, чтобы взглянуть на нападавшего. Она нахмурилась, когда увидела, что его грудь полностью покрыта темными узорами. За ними виднелись лишь несколько островков нетронутой кожи.

Глава 8

Страх лишиться своей власти заставил Масахито позабыть о гневе и злости из-за неповиновения как Мамору, так и людей, которые были слепо преданы его старшему брату. Взмахом руки он прогнал женщин, которые согревали его ночью, и позвал слуг, чтобы помогли одеться.

Он кивнул, и Мамору поднялся с татами и выпрямился.

— Сёдзан прорвались за горный хребет, — повторил он. — Кто-то, обученный искусству теней, пытался убить меня и похитить Талилу.

— Где она? — спросил Масахито нервно, подставляя руки, чтобы слуги накинули нижний халат.

— В своих покоях.

Его младший брат недоверчиво прищурился.

— Как ты упустил горный перевал?! Ты клялся, что Сёдзан не смогут прорвать границу!

Мамору втянул воздух так резко, что запали щеки и скулы. Он смотрел на брата, но видел лишь своего отца в тот роковый день, который разделил его жизнь на все, что было «до», и после.

В тот роковый день, когда ему поставили печать.

Он склонил голову, чтобы не выдать гнева, который раздирал его изнутри. Мамору многое мог бы сказать брату: что Сёдзан спровоцировали его собственные действия: уничтожение рода Талилы, заключение принудительного брака.

Эти бесконечные разговоры о древнем пророчестве, что велись во дворце. Свиток с текстом, который не был надежно спрятан. Грезы императора о дне, когда от крови Талилы родится владеющее огненной магией дитя...

Которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.

И Масахито был свято уверен, что все это должно произойти во дворце, в самом сердце Райдзан, чтобы усилить его власть, чтобы упрочнить его положение.

Мамору же считал, что проклятый свиток следовало сжечь, а пепел утопить в реке. Еще ни одно древнее пророчество не приносило людям ничего, кроме страданий, разрушений и смерти.

— Созовите совет! Сейчас же! — приказал Масахито, когда в покои вошел один из приближенных к нему министров. Затем он повернулся к Мамору. — Ты должен отправиться в горы. Ты должен отправиться к границам с Сёдзан и вернуть нам этот перевал. Он нужен мне!

Мамору кивнул. Его брат приказывал очевиднейшие вещи. Он — первый полководец Империи Райдзан. Конечно же, он отправится туда, где вражеская армия смяла их войско и прорвала границу.

Он сцепил зубы, потому что следующие слова будут непростыми. И приготовился заранее к боли. Императору не понравится, что он услышит.

— Я прошу позволения взять жену.

Договорил и невольно замер, все внимание сосредоточив на одной точке на спине. В мучительном ожидании, пока она разорвется от боли, а по телу пройдет вспышка, похожая на удар молнии.

Но Масахито, похоже, исчерпал вечером все свои силы.

Потому что ничего не произошло.

— Хочешь увезти ее от меня? — заговорил тихим, вкрадчивым шепотом.

Мамору усмехнулся уголками губ. Именно этого он и хотел.

— Она является угрозой для тебя. Ее пытались похитить, а меня хотели убить, чтобы я не смог им помешать.

Да будут благословенны воины Сёдзан, решившие устроить побег именно сегодня!

С предателями и шпионами во дворце Мамору разберется потом. Сейчас он хотел лишь одного: увезти от безумного брата жену.

— Меня не будет рядом, чтобы тебя защитить, — добавил он, видя, что Масахито колеблется.

К тому моменту слуги помогли ему облачиться в полагающиеся для его статуса одежды, и они вышли из просторных покоев в коридор. За ними потянулась вереница из дюжины стражников.

Сквозь перегородки из плотной бумаги во дворец проникали первые лучи восходящего солнца.

— Стражники легко справятся с девчонкой, — вроде бы равнодушно бросил Масахито, но то равнодушие было напускным.

Он явно призадумался над сказанным Мамору. Старшему брату удалось посеять в его душе крупное зерно сомнения.

Сравнится ли его нежелание отпускать Талилу со страхом перед ней?..

— Она превосходно обучена владеть мечом, — тихо, словно сам себе, произнес Мамору. — А я смогу контролировать ее при помощи печати.

Император искоса посмотрел на брата и хмыкнул, и у него по позвоночнику пробежала ледяная волна.

Они обречены, если Масахито когда-либо узнает, что он не скрепил брак с Талилой. Что никак не может влиять на нее..

— Ты должен перестать церемониться с этой девчонкой, — небрежно бросил император. — Почему ты столько времени выжидал сегодня, чтобы ее наказать? Ты заставляешь меня сомневаться в твоей твердости, брат.

Мамору сжал челюсть так сильно, что в какой-то момент ему показалось, что еще немного, и у него раскрошатся зубы. Он заставил себя смолчать. Впервые за долгое время испугался, что выдаст голосом чувства.

Император лишь презрительно усмехнулся.

Уж он никогда не сомневался, если дело касалось печати.

Когда они вошли в зал, где проходили встречи Совета, все присутствующие уже стояли на коленях, касаясь татами раскрытыми ладонями. Мамору ненавидел их. Некоторые из стариков были мужчинами в то время, когда его отец решил поставить печать своему старшему сыну-бастарду. Некоторые посетовали ему так поступить...