Последняя остановка - Форкс

Вот тебе и подарочек - инсульт

Этот день начался хуже, чем я могла рассчитывать. Голова болезненно пульсировала, глаза слипались от отёков после бессонной ночи. Что я скажу бедному пациенту, к которому нужно отправляться на вызов? Простите, сэр, но меня так захватила одна высокоинтеллектуальная книга, которую я откопала в местной библиотеке. Понимаете, я недавно переехала и не ожидала увидеть этот шедевр на пыльных полках. Что-что вы спросили? Название сего произведения? Я хихикнула и встала с постели, сладко потягиваясь. Больному человеку лучше не знать, что его лечащий врач не выспался из-за сомнительной, но горячо любимой книги «Сумерки». В конце концов, если бы не эта книжка, я бы, возможно, никогда не заинтересовалась медициной настолько, чтобы связать с ней свою жизнь крепче, чем любые узы брака связывают людей.

Я подошла к окну и открыла форточку. Погода встретила меня тёплым, обволакивающим воздухом с нотками недавно закончившегося дождя. Точнее передать моё настроение было сложно. Вчера вечером мне на электронную почту пришёл ответ по поводу гранта, на который я претендовала и, в общем-то, очень рассчитывала. Ответ оказался неутешительным. Моё законное место отдали Павлову. Не очень умному, зато крайне симпатичному и харизматичному мужчине слегка за тридцать, который так умел очаровать всю комиссию на защите проектов. Быть женщиной-учёным сложно, особенно когда в твои теории мало кто верит.

Я глубоко вздохнула и поплелась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Алина, моя подруга вот уже двадцать лет, сегодня уехала на похороны отца своего бывшего мужа и даже не разбудила меня, чтобы попрощаться перед дорогой. Налила себе чашечку крепкого кофе и села за стол, включив ноутбук. Так-с, какого же сложного пациента мне подкинули в этот раз? Быстро пробежалась по медицинским заключениям предыдущих лечащих врачей. Увидев фамилию и имя клиента, снова глупо хихикнула: Иван Васильевич Л. Когда соберётесь менять профессию?

Ущипнула себя за руку. Мне бы сейчас поспать, а не всё это. Ладно, Анна Тимофеевна, давайте включим серьёзного врача и отключим детское волнение, вспыхнувшее после ностальгической ночи чтения. Мужчине 79 лет, хронические заболевания сердца. Ничего сверхъестественного для такого возраста, но почему пациента отдали именно мне, понять не могла. Обычно в больнице отдавали пациентов сторонним врачам либо в экстренных случаях, либо когда свободных рук уже не оставалось. Я и была тем самым спасательным плотом для нескольких больниц города. Взгляд упал на календарь на стене кухни — старая привычка, оставшаяся ещё с советских времён. И тут всё стало ясно: перед майскими праздниками все хитрые коллеги предпочли уйти в отпуск, а не трудиться в поте лица на благо Родине.

Спустя час я окинула взглядом старый, ветхий дом. Несколько раз постучала в дверь, но ответа не последовало. Заснул? Очень на это надеюсь, как бы ничего страшного не случилось. Оставив чемоданчик с медикаментами в кресле у двери, обошла дом кругом, заглядывая во все окна.

— Твою ж мать, — прошептала я и побежала к двери, попутно набирая номер скорой помощи.

К счастью, дверь оказалась не заперта. Спустя минуту я уже стояла около пациента, проверяя пульс. Слабый, едва ощутимый, неровный, но он есть.

— Иван Васильевич, меня зовут Анна Тимофеевна, меня прислали из пятой поликлиники, не волнуйтесь, я вам помогу.

Аккуратно переместила мужчины, которая уже опасно опрокинулась назад. Нет, его я точно не смогу переместить на кровать, значит остается в кресле. Доставая из чемодана прибор и начиная делать ЭКГ, я надеялась, что скорая сможет приехать вовремя. Я нервно кусала губу, худшие опасения подтвердились: сердечный ритм был нестабильный, требовалась немедленная госпитализация.

— Не волнуйтесь, Иван Васильевич, все будет хорошо. Мы скоро доставим вас в больницу и сделаем все необходимое.

Иван Васильевич слабо кивнул, но его взгляд оставался тревожным. Он посмотрел на меня усталыми глазами и прошептал:

— Спасибо.. что пришли..

Я кивнула и побежала к буханке, доставая кислородный аппарат. К счастью, Женька, коллега по работе, сделал все необходимое, чтобы я могла самостоятельно передвигать такие габариты. Аппарат был старым, но надежным. Я включила его, проверив, чтобы регулятор давления стоял на нужном уровне. Тихий шипящий звук кислорода заполнил комнату, создавая иллюзию спокойствия, хотя внутри меня чувствовалось нарастающее напряжение. Где эта гребанная скорая?

Я подошла к мужчине. Его губы уже приобрели синеватый оттенок — явный признак недостатка кислорода. Я аккуратно взяла его за плечо и помогла наклониться вперед, чтобы освободить доступ к лицу.

— Иван Васильевич, я сейчас помогу надеть вам маску, — мои слова звучали четко и ровно, годы тренировок, — вам станет легче дышать.

Я аккуратно приложила резиновую маску к лицу пациента, поправив ремешки, чтобы они плотно прилегали, но не сдавливали слишком сильно. Маска казалась громоздкой на лице пожилого мужчины, но я знала, что это жизненно необходимо. Как только маска заняла свое место, я почувствовала как плечи мужчины расслабляются. Его дыхание стало глубже, хотя все еще оставалось тяжелым.

— Лучше? — спросила я, наклоняясь ближе.

Иван Васильевич еле заметно кивнул, глядя на книжку, которую очевидно читал, прежде чем ему стало плохо. Я подавила в себе желание улыбнуться. Удивительно, как наше с ним настроение сегодня совпало. Мужчина тоже читал книгу «сумерки».

— Знаете, доктор, — спустя пару минут сказал больной, почувствовав себя лучше. — Моя жена всегда говорила, что в этих книгах есть доля правды. Что где-то там, за гранью нашего понимания, существуют другие миры, куда можно попасть, если очень захотеть.

Я улыбнулась, вспомнив собственные фантазии. С детства я демонстрировала необычную любознательность. Могла часами наблюдать за муравьями, строить модели молекул из конструктора и задавать бесконечные вопросы о том, как устроен мир. Родители всегда с удовольствием поощряли мои увлечения, ведь сами были поклонниками науки. Правда, папа предпочитал точные науки, а мама — гуманитарные.

Очевидно, иллюзия

Сознание медленно возвращалось ко мне, словно пробиваясь сквозь густой туман. Странное телесное ощущение легкости не давало покоя. Господи, я же только что пережила инсульт, разве должно быть так легко? Тело ощущается как нечто чуждое и незнакомое. В голове гулко пульсирует боль.

Глаза открылись сквозь агонию и слёзы. Мир вокруг кажется размытым, как будто смотришь через запотевшее стекло. Яркий свет режет глаза, заставляя их слезиться. Всё вокруг такое большое, огромное, пугающее. Мои руки кажутся короткими и неуклюжими, пальцы толстыми и неловкими. Пытаюсь пошевелить ими, но они двигаются медленно, словно против моей воли.

Что за чёрт?

— Алина? — попробовала позвать подругу, которая наверняка уже примчалась спасать.

Резко замолчала.

— Али...на? Что? Это я говорю?

Из моей груди вырывается детский, тонкий голосок, совсем непохожий на мой привычный голос. Ну ничего, после инсульта и не такие сюрпризы тело может преподнести.

«Анна, хватит паниковать, пора действовать. Ты же врач, разберёмся как-нибудь. И не в такие переделки попадали».

Миллионы вопросов крутятся в голове, не давая покоя. Хочу кричать, звать на помощь, но губы дрожат, и звуки, которые я издаю, больше напоминают детский лепет, нежели речь взрослого человека.

Огладываюсь вокруг, пытаясь найти хоть какую-то опору, но вижу лишь странные игрушки и яркие картинки на стенах.

— Помогите! — наконец вырывается из меня крик, но звучит жалким и слабым.

— Помогите, чёрт возьми! — предприняла ещё одну попытку, и наконец услышала чьи-то шаги.

— Изабелла Мэри Свон, откуда ты знаешь такие грубые слова? Это папа тебя научил? Чарли! Чарли!

Женщина подбежала ко мне и лёгким движением подняла на руки. Однако силёнки у неё оказались немалые...

— Где я? — глухо вырвалось из моего горла. — Мне нужен врач, у меня был инсульт, мэм.

— Белла... — со страхом в голове прошептала я. Нет, всё-таки девушка.

Ей на вид было около восемнадцати лет, совсем юная. Длинные каштановые волосы спадают на хрупкие плечи. Лицо миловидное, очень мягкое, ярко-голубые глаза.

— Рене, что случилось? — в комнату ворвался мужчина, и в его глазах отразился ужас, когда он увидел меня.

— Девочка, моя малышка, — меня осторожно перехватывают мужские руки. — Рене, собирайтесь, мы везём её в больницу.

Молча оцениваю ситуацию. Если эти люди вломились в мой дом и теперь собираются меня убить или сделать что-то похуже, то я должна вести себя аккуратно. В больнице я смогу обратиться в полицию и решить этот вопрос.

Мужчина, которого я окрестила здоровяком (иначе не скажешь, ведь он поднял меня, весившую пятьдесят килограммов с хвостиком, с такой лёгкостью), дождался, пока девушка оденется, и передал меня ей в руки. На каких они стероидах?

Посадили меня на стул и оставили одну на мгновение. Этого оказалось достаточно, чтобы я успела окинуть взглядом комнату и заметить выход. Вскочила и направилась на ватных, плохо слушающихся ногах в сторону спасения. Что они мне вкололи?

Почти завернув за угол, неожиданно заметила маленькую девочку с кровью на голове. Глаза расширились от ужаса. Неужели они и её похитили? Сделав осторожный шаг в её сторону, она повторила моё движение. Ещё один шаг — и снова та же реакция.

— Не может быть, — беззвучно прошептала я.

Маленькая девочка с кровью на голове отражала каждое моё действие.

Оглушительный крик раздался на весь дом. Этой девочкой оказалась я.

В машине меня усадили в детское кресло на заднее сиденье. Сопротивляться не стала: если мозгу так хочется устраивать подобные галлюцинации, то пусть. Слово «галлюцинация» внезапно вспыхнуло в моём сознании, как маяк в шторме. Вспомнила всё, что читала о психозах, вызванных стрессом, переутомлением, хроническим недосыпанием и предсмертной комой. Врачи тоже люди, и наш мозг порой отказывается справляться с нагрузками. Но эта мысль не принесла облегчения, наоборот, усилив чувство беспомощности.

Как понять, что происходит вокруг? Умерла ли я и это «рай»? Или это предсмертная агония? Может, всё это мне мерещится, а на самом деле я лежу в психиатрической клинике, привязанная по рукам и ногам?

Нет, это нереально. Видела, как пациенты умирают, но никогда не оказывалась по ту сторону экрана.

Мозг, перегруженный адреналином и кортизолом, очевидно, создаёт иллюзии, защищаясь. Галлюцинации — это защитный механизм, способ справляться с невыносимым стрессом. Но зачем мне эти знания сейчас? Почему я не могу просто вернуться к реальности?

Может, мой мозг проверяет меня? И сталкивает с самыми страшными страхами? Потеря контроля, неудачи, смерть в одиночестве — возможно, всё это было частью моих подсознательных тревог?

Как выбраться из этого кошмара? Как вернуть контроль над ситуацией? Закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Медленно, глубоко вдохнула и выдохнула, повторяя несколько раз, пока шум в ушах от паники не стих.

Сердцебиение успокоилось. Сейчас открою глаза и окажусь либо в больничной палате, обвешанной трубками после инсульта, либо в своей квартире.

Только собралась открыть глаза, как меня вытащили из машины. Попытка не удалась. Ладно, не страшно.

Открываю глаза и вижу скромное здание с вывесками на английском языке. Английском?! В голову яркая вспышка понимания приходит: два человека, доставившие меня сюда, говорили не на родном русском. А я их прекрасно понимаю. Хотя иностранный язык входил в университетскую программу, знала я его откровенно слабо. Но их почему-то понимаю. Мозг, что ещё можешь мне подкинуть?

Мое имя Белла Свон

Я не знаю, где я. Точнее, я вообще ничего не знаю — ни кто я, ни где нахожусь. Всё вокруг меня погружено в абсолютную темноту, и эта тьма настолько плотна, что кажется, будто её можно потрогать. Но я не чувствую своего тела. Нет рук, чтобы ощупывать пространство, нет ног, чтобы сделать хотя бы шаг. Я не дышу, потому что мне нечем дышать. Нет воздуха, нет лёгких.

Это состояние похоже на сон, но я уверена, что не сплю. Я просто существую… где-то там, где нет ничего. И вдруг передо мной появляется силуэт. Сначала едва различимый, словно призрак, потом всё отчётливее. Это человек, мужчина, сидящий в каком-то странном кресле. Его руки лежат на подлокотниках, голова слегка наклонена вперёд. Я хочу подойти ближе, но не понимаю, как это сделать. У меня ведь нет тела! Но мысль о движении заставляет меня приближаться к нему. Как? Не знаю. Просто думаю: «Иди», — и двигаюсь.

Лицо мужчины приобретает более чёткий силуэт, он кажется мне знакомым. Но кто это? На вид лет семьдесят, седой и очень слабый. Я пытаюсь дотянуться, дотронуться до него, но ничего не выходит.

Когда наши взгляды наконец пересекаются, я чувствую лёгкий толчок внутри себя, словно что-то важное должно было произойти именно сейчас. Глаза мужчины светятся янтарно-красным, и волна дрожи окутывает всё пространство.

Осознание пробило меня. Меня зовут Анна, мне 46 лет. Я — дочь Тимофея и Люды, людей, которые научили меня ценить жизнь во всех её проявлениях. У меня есть прекрасная дочка Ева, которая в этом году заканчивает университет. Когда она родилась, я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире. Она моя радость, мой свет, моя жизнь. Как она там? Надеюсь ее будущий муж сможет о ней позаботится. Утро начинается для меня с чашечки ароматного кофе, который согревает душу и помогает встретить новый день с улыбкой.

Я — врач-генетик, и эта профессия стала для меня не просто работой, а настоящим призванием. Генетика — это удивительный мир, где каждая клетка рассказывает свою уникальную историю.

Я вспомнила всё. Я вспомнила себя. И вспомнила мужчину, сидящего в кресле и смотрящего на меня неподвижным взглядом хищника.

Это Иван Васильевич.

— Найди меня, — произносит он тихим, но чётким голосом.

Эти слова звучат как приказ, как просьба, как мольба. Они эхом раздаются в моей голове, заставляя сердце биться быстрее, хотя я точно знаю, что сердца у меня больше нет. Что значит «найти»? Где искать? Здесь, в этой бесконечной темноте, или там, в мире живых?

— Но как? — пытаюсь спросить я, хотя голос мой остаётся беззвучным.

Иван Васильевич улыбается, и эта улыбка кажется мне такой родной, такой настоящей.

— Ты уже нашла, — отвечает он. — Просто продолжай идти.

И тут я замечаю, что пространство вокруг нас начинает меняться. Темнота уходит, оставляя место свету, мягкому и тёплому.

***

— Белла, солнышко, просыпайся, — мягкий голос женщины потревожил моё сознание.

Ещё чуть-чуть, и я бы с разочарованием вздохнула. Хорошо, что сдержалась.

Я открыла глаза и осмотрела комнату. Я находилась в простенькой, но уютной комнате. Большая деревянная кровать, на которой находилось это маленькое тело, в котором я оказалась. Прикроватная тумбочка с ретро-лампой, комод и небольшой письменный стол. Стены комнаты украшены несколькими фотографиями и картинами. Возможно, среди них есть семейные фотографии или пейзажи, характерные для тихого провинциального быта. Хм…

Перевела взгляд на девушку. Явно обеспокоена, встревожена. Такая юная и уже с ребёнком? Улыбнулась ей, сигнализируя, что со мной всё в порядке. Открывать рот пока не осмеливаюсь, нужно многое обдумать.

— Хочешь покушать?

Хотела молча отказаться, но живот предательски буркнул. Пришлось кивком согласиться. Пока девушка ушла готовить, предположительно, кашу, села на кровать и запустила мыслительный процесс.

Что, чёрт возьми, тут происходит?

В том, что это не сон, я больше не сомневалась, уж слишком сильно чувствовалась боль после наложения швов. Что тогда? Быть может, я умерла?

Идея переселения душ всегда казалась мне захватывающей, словно мост между мирами, где границы жизни и смерти становятся зыбкими. Представьте себе: вы умираете, но ваше сознание, ваша сущность, не исчезает навсегда, а переходит в новое тело, которое тоже покинуло этот мир. Это как будто две реки встречаются в одном потоке, продолжая своё течение в новом направлении.

Научные исследования пока не подтверждают существование такого явления, но некоторые факты заставляют задуматься. Например, теория квантовой запутанности предполагает, что частицы могут быть связаны между собой независимо от расстояния. Если применить эту идею к сознанию, можно предположить, что наша душа, будучи своего рода энергетической сущностью, может существовать вне физического тела и перемещаться в другие формы.

Мои размышления прервала девушка… как её тот мужчина назвал? Рене? Хм, что-то очень знакомое.

Ох, как бы сейчас эта девочка удивилась, узнав, о чём думает её маленькая дочка, то есть я.

— Белла, пойдём, малышка, — голубоглазая аккуратно взяла меня на руки и спустилась по лестнице на первый этаж, следуя на кухню.

Меня усадили в детский стульчик, подвинули крохотный столик и, набрав на ложку кашу, приготовились кормить. Я поджала губы и хмуро посмотрела на Рене. Также хмуро забрала ложку и сама начала кушать. Нет уж, пусть лучше думают, что их дочь сошла с ума, чем кушать с чьих-то рук. Мне всё-таки 46, я состоявшаяся дама.

Сначала девушка очень удивилась, потом обрадовалась, а потом крикнула: «Чарли, смотри!», и на кухню вошёл мужчина в полицейской форме. Мужчина, а скорее молодой человек, строго поджал губы.

— Рене, ты с ума сошла? — он устало потёр глаза. — Белле только что наложили швы, ей нужно лежать в постели, а желательно спать и набираться сил.

Первое время

Первые несколько недель… нет, всё-таки месяцев… дались мне очень тяжело.

Во-первых, само осознание того, что я заперта в этом маленьком, хрупком, неуклюжем теле, выбивало меня из колеи. Хотя это мягко сказано. В первые дни я больше спала, чем пыталась решить проблему. Организму ребёнка требуется гораздо больше сна, чем взрослому, и в конце концов я незаметно для себя отключалась на самых интересных мыслях.

Во-вторых, мне пришлось пройти все стадии принятия несколько раз, чтобы наконец понять: я здесь надолго. Сколько всего я перепробовала, пока не пришла к этому выводу, страшно подумать.

Но в этой жизни действительно были плюсы. Я, конечно же, жива. Подумав об этом хорошенько, решила, что лучше снова начать жизнь, чем лишиться её вовсе. Тем более с моими знаниями, опытом и устоявшимися взглядами. Никаких сомнительных решений, детских неожиданностей, подростковых проблем и нервотрёпки.

И, конечно же, я начала с самого начала, потому что тело этой Беллы — то есть моё тело — абсолютно неуправляемо! У девочки явно были проблемы с координацией, дикцией и ножками. У ребёнка в таком возрасте уже были зачатки плоскостопия!

В этом, конечно, виновата Рене. Девушка периодически вызывает у меня передёргивание лица. Вот, например, неделю назад она принесла мне несколько килограммов конфет и ушла в другую комнату наводить красоту на лице. Оставить такое количество сладостей рядом с ребёнком, который ещё не знает чувства меры! Любой нормальный малыш съел бы это всё и не подавился до тех пор, пока его лицо не покрылось бы аллергической реакцией, в лучшем случае.

Объяснить эту простую истину я решила координатным методом. Конфеты спрятала в пакет, а фантики разбросала по всей комнате. Ужас от осознания того, что Рене наделала, быстро отразился на лице девушки, когда она увидела эту картину. Но она успокоилась быстро, когда через минуту я «случайно» вытащила пакет с целыми сладостями, чтобы её угостить.

Первые шаги давались с трудом. Каждое движение, каждый звук — это была целая тренировка. Я училась заново ходить, говорить, контролировать своё тело, словно осваивала совершенно новый вид спорта, где я — одновременно и спортсмен, и тренер, и судья. Плоскостопие, к слову, оказалось не единственной проблемой. У Беллы — то есть у меня — обнаружился ещё и лёгкий сколиоз. Рене, заметив это больше благодаря мне, чем самой себе, поспешила отвести меня к врачу — молодому, немногословному, но, кажется, весьма компетентному ортопеду.

Он назначил лечебную гимнастику, и теперь часть моего дня занимали упражнения, которые я выполняла с большой охотой и упорством. Рене, к её чести, терпеливо помогала, подбадривала и даже приносила сладкие батончики в качестве поощрения — в разумных количествах, конечно. Она старалась избегать прошлых ошибок, и я ценила это.

Рене — человек с добрым сердцем, просто немного рассеянная и не всегда внимательная к мелочам. Но в остальном она была хорошей девушкой и сильно напоминала мне мою дочку.

Я представляла её: смех и слёзы, разочарования и радость от успехов… И я понимала, что моя задача — жить дальше, жить полноценно, чтобы когда-нибудь снова увидеть её. Чтобы встретиться с ней, уже не как призрак из прошлого, а как её мама, сильная, здоровая и полная жизненных сил. Пока это казалось невозможной мечтой, но я цеплялась за неё, как за последнюю надежду. Да, я тешила себя надеждой однажды сказать моей маленькой принцессе: «Это я, твоя мама. Невозможно, дочурка, но это я». И всё же, пока я старалась не думать об этом. Может быть, эгоистично, но каждый раз на глаза накатывали слёзы от осознания, что в том мире она осталась одна.

Нет, не одна. Я отдёрнула себя от этой мысли. У неё прекрасный парень, который скоро станет её мужем, а может быть, уже стал. Я уверена, у них всё будет хорошо. Алина точно присмотрит и будет рядом.

С отцом Чарли было непросто. Первые встречи сопровождались его молчаливым, полным тревоги взглядом. Он замечал, что его Белла стала другой.

Мне пришлось брать его милым штурмом — засыпать его детскими историями, рисовать ему каляки-маляки, рассказывать смешные небылицы.

Постепенно лёд в его сердце начал таять. Он увидел во мне не только изменившуюся дочь, но и живого, интересного ребёнка, полного сюрпризов.

Чарли, как потом выяснилось, всё-таки был шерифом. И вот тут началось самое интересное. Он стал брать меня с собой в участок. Я быстро нашла общий язык с его коллегами — они были добрыми, забавными и всегда готовыми поддержать беседу со мной, удивляясь, как маленькая девочка так быстро выросла.

Однажды, воспользовавшись отсутствием всех в участке, я решила открыть кабинет Чарли. Меня привлёк сладкий аромат конфет, доносившийся оттуда. Рене спрятала все конфеты и выдавала исключительно маленькими дозами. Взяв свою шпильку из волос, я ловко отперла замок. Когда-то в моём советском детстве мы проворачивали подобное с ребятами из двора.

Чарли вернулся раньше времени и застал меня за лакомством. Его глаза расширились от удивления, но в них не было гнева. Он осторожно спросил, как я это сделала. Я испугалась, но быстро сообразила: «Я видела это в фильме! — сказала я ему. — Просто повторила!»

Он долго смотрел на меня, затем тихо засмеялся. Он не только не ругал меня, но и стал рассказывать всем вокруг об этом случае, с гордостью называя меня своей маленькой «взломщицей». С тех пор наши отношения стали ещё теплее и доверительнее. Он наконец-то принял меня такой, какая я есть, — новой, изменившейся, но всё ещё его дочерью.

Отношения Рене и Чарли начали портиться незаметно, словно тающий ледник. Сначала это были мелкие ссоры, недомолвки, прохлада в общении. Я, хоть и была ребёнком физически, но мой недетский разум видел, как меняется атмосфера в доме. Тишина, прерываемая лишь тихим вздохом Чарли, заменяла прежний весёлый шум.

Чарли… Он словно увядал на глазах. Его широкая улыбка, раньше озарявшая весь дом, стала редкостью. Он стал больше молчать, засиживаться за работой допоздна, а утром выглядел уставшим и измождённым. Я видела, как он смотрит на Рене, и в этих взглядах было столько боли, столько неизбывной печали, что у меня сжималось сердце. Он пытался поддерживать видимость нормальной жизни ради меня, но я видела — его мир рассыпается.

Перемены

Я стояла посреди улицы, чувствуя, как мои крошечные ножки замирают на месте. Солнце ласково грело мои щеки, но внутри меня вдруг похолодело. Голос Рене звучал мягко, но я уловила в нём нотки напряжения. Она спросила, хочу ли я поехать жить туда, где тепло. Тепло… Как же много значений скрывается в этом простом слове!

Но я молчала. Молчание казалось мне единственным возможным ответом. Что я могла сказать?

Тишина затягивалось. Рене смотрела на меня с надеждой и тревогой. Её рука слегка дрожала, когда она гладила меня по голове. И тогда я решилась. Мои губы дрогнули, и я произнесла:

— Мама, а почему мы не можем просто остаться здесь? Здесь тоже бывает тепло…

Эти слова вырвались сами собой, словно инстинктивный протест против неизбежности. Но в глубине души я знала, что это бесполезно. Развод — это не то, что можно остановить словами.

Рене присела на корточки, чтобы оказаться на одном уровне со мной. Её глаза были полны грусти и нежности, но в них читалась и решимость. Она взяла меня за руки и заговорила медленно, выбирая слова с осторожностью:

— Белла, милая, ты права. Здесь тоже бывает тепло. Но дело не только в погоде. Папа и я решили, что нам лучше пожить отдельно. Это не значит, что мы перестали тебя любить. Просто иногда взрослым людям нужно время, чтобы разобраться в себе.

— Но почему? — спросила я, и мой голос прозвучал тоньше, чем хотелось бы. — Почему нельзя просто остаться вместе?

Рене вздохнула, и на её лице промелькнуло выражение, которое я позже узнала как смесь вины и облегчения.

— Порой люди меняются, Белла. И даже если они продолжают любить друг друга, им становится трудно быть вместе. Но ты всегда будешь нашей любимой девочкой, понимаешь? Ни папа, ни я никогда не оставим тебя одну.

Я кивнула, хотя внутри меня всё ещё царил хаос. Мои мысли метались между прошлым и настоящим Я пыталась представить, как будет выглядеть наша новая жизнь, но образы казались размытыми и неопределёнными.

— Пойдём домой, — предложила Рене, поднимаясь и протягивая мне руку. — Давай поговорим ещё. Я уверена, что ты поймёшь.

Я взяла её за руку, и мы пошли обратно к дому. Солнечный свет играл на листьях деревьев, и ветерок шевелил мои волосы. В этот момент я почувствовала себя действительно маленькой девочкой.

Мы вошли в дом, и Рене усадила меня на диван. Она принесла мне стакан молока и печенье, словно пытаясь компенсировать своим вниманием то, что не могла предложить стабильностью. Я сидела молча, обдумывая её слова.

Несколько следующих дней пролетели в напряжённом ожидании. Каждый вечер, ложась спать, я прислушивалась к звукам, доносящимся из родительской спальни. Раньше Чарли редко повышал голос, предпочитая решать конфликты тихо и спокойно. Но теперь всё изменилось. Его голос звучал громко и гневно, наполняемый отчаянием и бессилием.

— Ты не можешь забрать её! — кричал он, и его слова эхом отдавались в тишине ночи. — Она моя дочь, и я имею право видеться с ней каждый день!

Рене отвечала ему тише, но её голос был твёрдым и решительным:

— Чарли, ты знаешь, что это лучшее решение. Феникс — идеальный город для нас. Там тепло круглый год, и Белле будет хорошо.

Их споры длились часами, и каждое слово, каждая реплика отзывались болью в моём сердце. Я понимала, что Чарли боится потерять меня, боится, что переезд лишит его возможности быть частью моей жизни. Но в то же время он осознавал, что Рене права. Переезд действительно мог пойти мне на пользу.

Иногда, лежа в кровати, я представляла, как бы я поступила на их месте.

Я усмехнулась, вспоминая свою прошлую жизнь. Всё начиналось прекрасно. Мы встретились случайно, на каком-то корпоративе. Его улыбка, его шутки — всё завораживало. Он был уверен в себе, но не высокомерен, умён, но не зануден. Наши свидания были полны романтики и страсти. Мы проводили часы напролёт, разговаривая обо всём на свете, смеясь над мелочами. Через полгода я переехала к нему, а через год мы поженились. Всё казалось идеальным.

Работа занимала большую часть моего времени. Я строила карьеру, стремилась к успеху, и он поддерживал меня. Но постепенно наши встречи стали реже, разговоры короче. Мы жили в одном доме, но наши пути почти не пересекались. Вечером он приходил поздно, уставший, а я уходила рано утром, чтобы успеть к пациентам. Так прошло несколько лет.

Беременность стала неожиданностью. Я сначала обрадовалась, но потом поняла, что это событие разделило нас ещё больше. Он стал отдаляться, проводя всё больше времени вне дома. Сначала я списывала это на стресс, на его занятость. Но однажды я нашла сообщение на его телефоне. Одно короткое сообщение, но оно разрушило всё. Он изменял мне. Долгие годы. Ложь, обман, предательство — всё это обрушилось на меня разом.

Сначала я хотела уйти, бросить всё и сбежать. Но дочка… Она родилась такой маленькой, такой беззащитной. Я не могла оставить её. Мы развелись, и я взяла её с собой. Первые месяцы были адом. Каждый взгляд на неё напоминал мне о предателе. Её черты, её улыбка — всё было похоже на него. Я ненавидела её за это, хотя понимала, что это несправедливо. Но со временем сердце оттаяло. Дочка росла, становилась самостоятельной, и я увидела в ней личность, отдельную от отца. Я полюбила её всей душой, и эта любовь помогла мне пережить боль.

Мужу я не простила. Никогда. Даже спустя годы я не могла забыть предательство. Оно осталось шрамом на душе. После развода я окунулась в работу ещё глубже. Карьера стала моим спасением, моим утешением. Короткие романы, случайные встречи — всё это не приносило настоящего счастья. Я искала любовь, но находила лишь иллюзии. Настоящая любовь осталась в прошлом, и я смирилась с этим.

День переезда был серым и пасмурным, словно сам воздух предвещал предстоящие перемены. Чарли провёл большую часть утра, собирая наши вещи и помогая загрузить их в машину. Он старался выглядеть невозмутимым, но я видела, как его пальцы нервно теребят ключи, когда он подходил к двери. Рене была сосредоточена и деловита, её движения были быстрыми и уверенными, словно она боялась, что Чарли снова начнет уговаривать ее остаться.