Потерянное счастье

Иногда я ловил себя на мысли, что счастье недолговечно, а быт становится скучным. Приходит однообразие: утро всегда начинается с кофе, а вечер — с вопроса: «Что поужинаем?». Сын всегда спорит по поводу домашки, а жена смеётся над глупой шуткой в сериале… Я не знал тогда, что эти моменты и есть счастье, потому что потом приходит боль — и она стирает всё, кроме одного вопроса: «Что я готов отдать, чтобы снова прожить хоть минуту того простого, обыденного счастья?»

— ГРИША! — голос моей жены пронзил тишину. В её крике смешались отчаяние, ужас и безысходность.

Я забежал в комнату: Аня стояла на коленях, прижимая к груди безжизненное тело её сына.

— Гриши... Гриша, —шептала она, и слёзы катились по щекам, не останавливаясь.

Я схватил телефон.

— Алло, скорая...

Мы познакомились с Аней, когда нам было по двадцать восемь. Гришке тогда было шесть. Его биологический отец бросил Аню с ребёнком и укатил в столицу, оставив их выживать в маленьком городке. Аня была весёлой, несмотря ни на что, — сильная духом, чем меня и зацепила. Но Гришка меня не принимал, хотя я и старался изо всех сил. Я был готов принять сына в «комплекте» с любимой женщиной, потому что своих детей у меня не было. Не скажу, что стремился обзавестись ими, но и не был против воспитания приёмного.

Грише уже было двенадцать, когда у него начались проблемы со здоровьем, которые в конечном итоге вылились в смерть...

Скорая, похороны, поминки — всё проходило как в тумане. Я даже не могу представить, что переживала жена. Она стала блеклой, безэмоциональной, плаксивой. Я дал себе и ей слово, что никогда не оставлю её, что буду рядом, поддерживать, помогать, что выведу её из этого состояния. Мать, потерявшая дитя, испытывает нескончаемую душевную боль — я понял это, когда прошло почти два месяца после смерти Гришки. Жена только гасла. Всё вокруг стало черно-белым: бесцветным, безвкусным. Конечно, об интиме речи не было. Мы жили как друзья: она плакала, я утешал.

К концу второго месяца я понял — надо что-то кардинально менять. Аня наотрез отказывалась посещать психолога, хотела пережить всю боль сама. Хорошо хоть принимала успокоительные. Хотя толку от них...

Я постепенно стал встречаться с друзьями. Мне необходим был глоток свежего воздуха, яркие краски, энергия, эмоции — чтобы и я не потух рядом с женой. Чтобы у меня были силы спасать её. Кажется, Анюту не особо волновало, где я и с кем, — она пребывала в своём черно-белом мире.

Жека, мой друг, однажды пригласил меня в клуб. К нам подсели две красотки. Сказывались два месяца без близости: мне хотелось ласки, хотя бы разовой, — женского тела, вздохов, жадных поцелуев. Я никогда не изменял жене и не собирался.

Снежана сразу обратила на меня внимание. Мы разговаривали, пили, даже танцевали. Жека вовсю упивался компанией Альбины. Девчонки оказались весёлыми и лёгкими в общении.
Снежана записала свой номер в мой телефон, «на всякий случай». Мы много пили и даже курили. Курили то, о чём нельзя говорить, но это неплохо расслабляло. Каюсь, в туалете клуба, как бы грязно это ни звучало, я всё же удовлетворил свои грешные желания. Снежана была не против. Она хотела продолжения где-то в более удобном и чистом месте, но я, козёл, получил желаемое и не стремился продолжать. Хотя мысли такие то и дело возникали: «Это просто секс», «Ты мужчина, тебе надо», «Она красивая и желает тебя», «Ещё один разок». Чертик на одном плече подначивал как мог. Ангелок на другом вторил: «Анюта доверяет тебе», «Жена ждёт тебя, ты ей нужен», «Обещал поддержку, а сам развлекаешься», «Ты предаёшь».

Такси остановилось у моего дома. Жека пожал руку, Альбина махнула на прощанье. Я вышел из машины, Снежана — следом. Обняла, прошептала, что «ждёт звонка и огненно желает продолжить в кроватке, в ванной и на столе». Она впилась в меня губами — поцелуй был долгим и жадным. Потом подмигнула и уехала с ребятами во тьму.

Я развернулся к подъезду и заметил, что у двери стоит Аня. Её руки прижаты ко рту, по щекам катятся слёзы. Чёрт, она всё видела. Сказать, что моё сердце перестало биться, — ничего не сказать. Я даже не могу описать, что испытал. Стыд? Ужас? Отчаяние? Сожаление?

Аня развернулась и забежала в подъезд. Я бросился за ней. Дверь захлопнулась перед самым носом, но я быстро достал ключ и, приложив таблетку к замку, отворил дверь. Эта преграда отобрала драгоценные секунды.

Мы жили на шестом этаже девятиэтажки. Когда я добежал до нашего этажа, то видел, как Анна не останавливаясь бежала дальше. Я споткнулся, потеряв кроссовок, но мне было всё равно — я рванул за ней. Бежал, задыхаясь, и молился: «Хоть бы дверь на крышу была закрыта». Но, оказавшись наверху, понял — пройти можно беспрепятственно. Оказавшись на крыше, я огляделся — Ани нигде не было.

— Аня! Анюта! Милая! — звал я жену. Но в ответ — тишина.

Сердце упало в пятки, холодный ужас пробежал по телу. Ноги не слушались. Я упал на колени. Страшное предчувствие обожгло изнутри. Я пополз к краю. Остановился. Посмотрел вниз. Там, в неестественной позе, лежала моя Анютка. Клянусь, я видел, как под ней растекается чёрное кровавое пятно. Я свернулся калачиком, меня трясло, тело онемело от ужаса и отчаяния. Я потерял её. Не уберёг. Убил. Я плакал навзрыд, пока в глазах не потемнело.

Очнулся я от противного писка, исходящего от аппарата, следящего за моим состоянием. Оглянулся: белая палата, окно, зашторенное светлыми занавесками. Рядом, на стуле, сидит Аня. Воспоминания обрушились лавиной: клуб, девчонки, поцелуй, крыша, кровь…