Если взор твой не видит Симурга черты,
То и сердцу зеркальной не знать чистоты.
— А. Навои «Язык птиц».
***
18 октября, 2026 год.
Педаль газа вдавлена до упора.
Сейчас, полагаю, я проживаю тот редкий момент, когда могу помянуть отца хорошим словом. Ведь однажды, в жарком июле двухтысячного года, именно он заставил меня впервые сесть за руль. Что сейчас даёт мне хоть какое-то преимущество.
Крупные капли дождя барабанили настойчивую дробь по лобовому стеклу; щётки стеклоочистителя работали в постоянном ритме, но всё равно не успевали полностью улучшить обзор. Перед колёсами моего авто простиралась вперёд ночная трасса, на которой не было ни встречных, ни попутных машин. Даже луна и звёзды, вечные спутники человечества, не подсвечивали дорогу. В пути меня сопровождали лишь устремлённые ввысь — к богам — могучие сосны, густо расстилающийся туман и преследователи.
Оторвав взгляд от дороги — рискованное в такую погоду действие, не спорю, — посмотрела в зеркало заднего вида. Никого. Но в глубине души я чувствовала, понимала, что за этой внешней пустотой скрывается абсолютно неприкрытая ложь. Глаза можно обмануть, а вот чувства — нет. Оттого я особо остро ощутила нить тревоги, что тянется из глубин — невидимая, но осязаемая.
Сильнее вцепившись в руль мчащейся в ночи белоснежной кометы, также смотрю на подсвеченную приятным голубым сиянием приборную панель. Встроенные часы на ней показывают шестнадцать минут первого.
«Хм», — подумалось мне, — «из дома я выехала где-то в начале двенадцатого. Неужели провела в пути так мало времени? По ощущениям я за рулём целую вечность».
Будто в подтверждение этой мысли ноги неприятно засвербели, требуя свободы движения.
А ещё стало трудно дышать, на грудь словно положили груду камней. Наверное, всему виной — перегрузка нервной системы, вызванная стрессом от погони. Поёрзав в водительском кресле, левой рукой потянулась приоткрыть стекло на двери, чтобы запустить свежий воздух внутрь автомобиля. Расстегнув верхние пуговицы светлой шёлковой рубашки, я старалась размеренно вдыхать полной грудью, подставляя лицо порывам холодного ветра, что проникал в салон. Но толку было мало: дыхание всё равно оставалось тяжёлым.
Элегантная золотая цепочка с маленьким крестиком, обрамлённым бриллиантами — украшение, которое раньше ощущалось как лёгкое пёрышко, — теперь стала тяжестью, тянущей меня на дно реки. Неосознанно сдёрнула этот балласт, случайно оцарапав себя в районе ключиц резким движением. Украса упала куда-то на пассажирское сиденье, на котором мой муж забыл кожаный портфель под документы.
Впервые за последние несколько лет я почувствовала сожаление о том, что его нет рядом. Паша был удивительно разговорчив для мужчины — по крайней мере, в моём понимании. Уверена, сейчас его уста не затыкались бы ни на минуту: он бы разглагольствовал о неудачах на работе, о искусстве, так любимом им, но ненавистном мной. Вот как можно посвятить весь вечер — повторюсь, весь вечер — спорам о какой-то жалкой картине? Именно на этой почве они нашли общий язык с моей матерью, которую мы иногда навещали. На нашей последней встрече в две тысячи двадцать втором, перед её кончиной, они оба демонстративно игнорировали меня, обсуждая свои никчёмные художества.
Вот и сейчас мне не помешал бы голос Паши на фоне! Пусть он и говорил бы то, что было неинтересно моим ушам, пусть в сотый раз и делал бы вслух анализ работ обоготворённого им Окраса Верне — всё равно. Лишь бы было на что отвлечься.
Вдали раздался оглушительный, страшный шум, отдалённо похожий на скрип шин при заносе на мокром асфальте. Только вот загвоздка заключалась в том, что звук исходил не от автомобиля, а от чего-то живого. От него пространство содрогнулось, будоражащее колыхание воздуха долетело и до моего авто. Сердце сжалось, а затем начало учащённо биться — тело сковал страх. Машина не могла ехать быстрее, но я всё равно до одури надавила на педаль, ведь если есть не только чувство их присутствия, но и подтверждающий всё потусторонний возглас существ, то теперь они ближе, чем мне того хотелось бы.
Вот бы кто-то проехал мимо или навстречу — тогда был бы шанс попросить о помощи. Но мир будто озлобился на меня и отказывался посылать подмогу в такой критический момент. Я часто говорила вселенной, что способна справиться с любыми бедами и проблемами самостоятельно — только вот в основном имела в виду бизнес, семью или здоровье. А здесь и сейчас без сомнения приняла бы любую поддержку, даже перешагнув через гордость. Ведь за мной следовало то, что я не могла объяснить и с чем была не в состоянии бороться.
Машина пронеслась мимо небольшой полянки, за которой раскинулись всё те же виды: дремучие ряды сосен, окутанные плотным слоем тумана, и ночная тьма. Было бы здорово затормозить и устроить небольшой отдых, перевести дух — как мы делали с Пашей в поездках к маме в другой город, которые занимали много часов. Но сейчас такая остановка была непозволительной роскошью.
Средь однотипного фона, даже сквозь плотный столб дождя, глазам было проще простого зацепиться за что-то новое. Поэтому, когда впереди замаячил яркий огонёк, настойчиво привлекающий к себе внимание, разум засёк его мгновенно, будто только этого и ждал. Пока что не было ясно, что именно излучает свет, но иного ориентира у меня не было. Я ринулась на встречу путеводной звезде.
Сложно сказать, за какое время я добралась до источника освещения, потому что сломавшиеся часы продолжали упорно показывать шестнадцать минут первого. И сколько бы я ни стучала по ним пальцем — ох уж этот великий русский метод починки чего-либо! — ситуация не менялась, циферблат оставался на одной отметке. Но это не так важно, ведь я всё же прибыла к месту назначения. Это оказалась маленькая покосившаяся деревянная избушка, стоявшая прямо у дороги. Ливень по мере приближения к ней утихал.