Прародитель: Наследие

Том-1, Глава 1: Утро в Золотой Клетке

Первое, что Кайлер ощутил сквозь сон, — это настойчивый стук в дверь, словно дятел, принявшийся за массивный дуб. Стук неумолчный, резкий, вышибающий последние обрывки сновидений, в которых он мчался по бескрайним полям за стенами Цитадели, чувствуя под ногами не ковер, а упругую землю, а в ушах — не тишину библиотеки, а свист ветра.

— Молодой Господин! Просыпайтесь! Завтрак подадут через десять минут! — голос служанки, Клары, прозвучал за дверью, привычно сдержанный, но с оттенком нетерпения. Ее шаги, быстрые и легкие, удалились по коридору.

Он не ответил. Вместо этого потянулся, чувствуя, как мышцы спины приятно ноют. Комната тонула в утренних сумерках. Сквозь высокие арочные окна, украшенные витражами с генеалогическим древом Раденов, пробивались косые лучи солнца, окрашивая пол призрачными разноцветными пятнами. Воздух был наполнен запахом воска для полировки дерева и едва уловимым ароматом старых книг — вечным дыханием поместья.

Кайлер отбросил тяжелое шелковое одеяло и встал с кровати. Пол под босыми ногами был холодным, отполированным до зеркального блеска. Его комната, огромная, как зал для приемов у иных семей, была одновременно его крепостью и тюрьмой. Стены от пола до потолка были заставлены книжными шкафами, доверху набитыми фолиантами в кожаных переплетах, техническими мануалами НИОСН. На одном из столов, рядом с голографическим проектором, стояла модель звездолета — подарок на седьмой день рождения, который он когда-то так страстно выпрашивал. Теперь на нее слоями лежала пыль.

Он подошел к умывальнику, вылитому из темного, почти черного метала, и плеснул в лицо ледяной воды. Вода обжигала, смывая остатки сна. В зеркале на него смотрел юноша с бледным, словно выточенным из мрамора лицом, обрамленным непослушными темными волосами. Серые глаза, унаследованные от матери, смотрели слишком уж серьезно и напряженно для его девяти лет. Он поймал себя на мысли, что пытается разглядеть в их глубинах не себя, а кого-то другого. Воина. Солдата. Кого угодно, только не Кайлера Радена, наследника величайшего научного дома Федерации.

Спускаясь по широкой мраморной лестнице, он провел пальцами по резным балясинам, каждая из которых была вершиной какого-нибудь сложного математического уравнения. Внизу, в холле, царила привычная, давящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов — древнего механического артефакта, который его отец содержал в идеальном порядке. Отсчет времени. Вечное напоминание.

Он свернул в столовую. Помещение было огромным, с высоким кессонным потолком. Длинный стол из черного дерева, способный уместить два десятка человек, сегодня был накрыт лишь на одном конце. За ним сидели трое.

Отец, Маркус Раден, возглавлял стол. Ему было шетьдесят два года, но выглядел он старше — не из-за морщин, которых почти не было, а из-за невероятной, леденящей сдержанности, что исходила от него. Его лицо, правильное и резкое, казалось высеченным из гранита. Прямой нос, тонкие, плотно сжатые губы, высокий лоб. Седеющие виски были аккуратно зачесаны назад. Он не поднял глаз на вход сына, все его внимание было поглощено голографическим планшетом, парившим над его тарелкой. На экране быстро сменялись схемы, формулы и графики — утренние сводки из НИОСН. Пальцы Маркуса время от времени делали быстрые, отточенные жесты, листая невидимые страницы. Он существовал в своем собственном мире, мире чисел и законов, куда доступ обычным смертным, включая собственную семью, был строго ограничен.

Рядом с ним сидела мать, Элина Раден. В свои пятьдесят она сохранила следы былой, хрупкой красоты. Ее светлые волосы были убраны в простую, но элегантную прическу, подчеркивающую изящные черты лица. Но в ее синих глазах, обычно таких спокойных, сегодня читалась тревога. Она сидела с идеально прямой спиной, но ее пальцы бесцельно перебирали складки дорогой скатерти. Ее взгляд скользнул по Кайлеру, когда он входил, в нем мелькнуло что-то неуловимое — смесь любви, беспокойства и той самой неловкости, что висела в воздухе с их последнего разговора. Разговора, который перерос в ссору. Ссору о будущем.

И, наконец, его сестра. Лиана. Ей было всего восемь, и она, казалось, существовала в параллельной вселенной, где не было ни отцовского холодного молчания, ни материнской тревоги. Она с упоением уничтожала тарелку со свежими фруктами и сладкими оладьями, ее маленькие ножки болтались под стулом, не доставая до пола. На ее лице, усеянном веснушками, играла беззаботная улыбка. Она поймала взгляд брата и, не переставая жевать, подмигнула ему.

— Доброе утро, — тихо произнес Кайлер, опускаясь на свой стул напротив отца.

— Доброе утро, сынок, — отозвалась Элина, ее голос прозвучал чуть громче, чем нужно, пытаясь заполнить пустоту.

Маркус не удостоил его ни словом, ни взглядом. Лиана что-то неразборчиво пробормотала с набитым ртом.

Кайлер потянулся к стопке свежей выпечки и налил себе стакан холодного молока. Тишина снова сомкнулась над столом, густая и тягучая, как смола. Он чувствовал ее физически — она давила на уши, на виски. Чтобы хоть как-то отвлечься, он потянулся к сложенной газете, лежавшей рядом с его тарелкой. «Федерационный Вестник». Официальное издание правительства. На первой полосе красовался улыбающийся чиновник на фоне сияющих аграрных куполов. Заголовок гласил: «Рекордные урожаи гарантируют стабильность на десятилетия вперед». Ниже поместили статью о «благоприятных метеорологических условиях по всем Субъектам Федерации» и отчет о благотворительном балу в честь дня рождения какого-то советника.

Кайлер машинально скользил глазами по строчкам, не вникая в смысл. Все было так, как всегда. Хорошо, стабильно и предсказуемо. Слишком предсказуемо. Его взгляд упал на дату в углу газеты: «15 июня 469 года по календарю Рассвета».

Его мысли снова, словно предатель, унеслись вчерашним днем. На парад Солдат Федерации. Он сбежал из поместья, сказав, что идет в архивный зал. Пробрался в самую гущу толпы на Центральном проспекте. Он видел их. Не на голографических экранах, не на картинках в учебниках истории. Вживую.

Том-1, Глава 2: Тень Деда и Зов Крови

Воздух в саду поместья Раденов был густым и сладким, пахнущим цветущей сакурой и свежескошенной травой. Идеально подстриженные кусты, выверенные до миллиметра дорожки, выложенные узором из белого и серого гравия, статуи древних философов и ученых, застывшие в вечном размышлении — все здесь было воплощением порядка, гармонии и контроля. Для Кайлера в этот момент сад был лишь продолжением столовой, еще одной клеткой, пусть и без видимых решеток.

Он шел, не разбирая пути, его кулаки были сжаты до хруста в костяшках. Гнев, горячий и беспомощный, кипел в нем, как расплавленный металл. Слова отца отдавались в ушах оглушающим эхом: «Архитектор НИОСН», «Твое предназначение», «Наша сила — здесь». Он сжал виски пальцами, пытаясь выдавить из головы этот холодный, безразличный голос. Ему хотелось закричать, разбить что-нибудь, врезать кулаком в безупречный ствол векового дуба, чтобы хоть как-то ощутить реальность, оставить свой след, пусть даже уродливый и разрушительный.

Он представлял себя на месте одного из тех солдат с парада. Чувствовал вес брони на плечах, надежную рукоять террианского меча. Вместо этого его руки были пусты, а на плечах лежал невыносимый груз многовекового наследия. Он был последним в длинной череде Раденов, звеном, которое не хотело быть звеном, а мечтало стать мечом.

— Эй, внучок! У тебя там лицо, как перед экзаменом по квантовой физике в шесть утра. Или Маркус опять тебя доставал своими лекциями о Научной Академии?

Голос прозвучал сзади, глубокий, грудной, с легкой, добродушной хрипотцой. Он был полной противоположностью голосу Маркуса — теплый, живой, дышащий настоящими, а не выверенными эмоциями.

Кайлер обернулся. Перед ним, перегородив дорожку подобно добродушному горному хребту, стоял его дед, Элиас Раден. Он был воплощением мощи, которую не смогли скрыть даже годы. Широкие плечи, мощная грудь, руки, которые и сейчас, в состоянии покоя, напоминали канаты. Его густые, все еще черные, с редкой проседью волосы были слегка растрепаны ветерком. Лицо, обветренное и покрытое сетью морщин, казалось, было высечено из доброго, но твердого камня. На нем играла широкая, открытая улыбка, от которой лучиками расходились морщинки вокруг глаз.

Он был одет просто — темные штаны из прочной ткани и простая белая рубашка с закатанными до локтей рукавами. И на этих руках, от кистей и почти до локтей, Кайлер увидел шрамы. Не ровные, хирургические линии, а причудливый, страшный узор из белых и багровых полос, переплетений и впадин. Один длинный шрам тянулся через всю тыльную сторону левой ладони, похожий на след от когтей какого-то чудовищного зверя. Кайлер замер, рассматривая их. Он знал, что дед служил, но представлял это как-то абстрактно — кабинеты, карты, может, учебные стрельбы. Эти шрамы кричали о другом. Они были молчаливыми свидетельствами битв, боли, ярости. Они были настоящими.

Кайлер, все еще захлестываемый волной собственного отчаяния, лишь резко кивнул в ответ на вопрос деда. — Да, — выдохнул он, и голос его сорвался. — Он... Он не понимает! Я не хочу в его дурацкую Академию! Я не хочу всю жизнь смотреть в голограммы и считать числа! Я хочу... — Он запнулся, подбирая слова, которые звучали бы не так по-детски. — Я хочу служить. В Вооруженных Силах. Моя душа... она лежит к этому. Она требует этого.

Он ждал, что дед начнет его урезонивать, говорить о долге, о традициях, о важности науки. Но Элиас не сказал ни слова. Его улыбка лишь слегка потухла, сменившись выражением глубокой, понимающей задумчивости. Он внимательно посмотрел на внука своими черными, как уголь, глазами, в которых, казалось, жила мудрость целой эпохи.

— Ну что ж, — протянул он наконец, его голос прозвучал спокойно. — Если душа просит, значит, тому есть причина. Пройдемся, что ли? Старику размяться надо, а тебе, гляжу, просто необходимо выговориться.

Он повернулся и зашагал по дорожке, и Кайлер, немного ошарашенный такой реакцией, послушно засеменил рядом. Шаг деда был неспешным, но твердым, он не шел, а скорее шествовал, и вся его фигура дышала такой уверенной силой, что рядом с ним Кайлер почувствовал себя чуть более защищенным.

Они молча прошли мимо розового куста, опьяняющий аромат которого смешивался с запахом земли. Элиас первым нарушил тишину.

— Знаешь, Кайлер, когда-то и у меня душа просила того же. Только у меня не было выбора. Время было другое. Не такое... спокойное.

Он помолчал, глядя куда-то вдаль, словно разглядывая в воздухе картины давно минувших дней.

— Мой отец, твой прадед, был ученым, как и Маркус. Но тогда, в первые десятилетия после Образования Федерации, Пустошь и застенье не давали покоя. Химеры... — он произнес это слово с каким-то особым, знакомым шипением, — ...они были не баснями из учебников. Они были реальностью. Плотью, сталью и когтями, которые рвали плоть, сталь и ломали кости.

Кайлер замер, затаив дыхание. Он слышал о химерах, конечно. На уроках истории. Но это были абстрактные понятия, «угрозы стабильности», «пережитки эпохи хаоса». Из уст деда они обретали плоть и кровь.

— Я пошел в Разведывательно-ударный полк, — продолжал Элиас, и в его голосе зазвучала гордость, которую он даже не пытался скрыть. — Не по призванию, нет. По необходимости. Кто-то должен был защищать тылы, пока такие, как мой отец, строили наше будущее. И я научился. Научился выживать. Научился чувствовать Пустошь кожей, слышать ее запах за версту. Научился убивать. — Он сказал это без пафоса, просто как констатацию факта. — Видишь? — Он протянул свою иссеченную шрамами руку. — Это не учебные травмы. Это — след когтей химеры, Теневого Пса. Мы столкнулись с разведотрядом в секторе «Дельта-2». Он выпрыгнул из кислотного тумана... Я тогда думал, что все.

Он опустил руку и вздохнул.
— Я прошел через ад, Кайлер. Через кровь, грязь и смерть товарищей. И знаешь, что я вынес оттуда, кроме этих шрамов? Твердое решение. Решение, что мой сын, Маркус, никогда не узнает этого ужаса. Что он будет жить в мире, который мы для него отвоевали. Что он будет строить, а не разрушать. И... — Элиас горько усмехнулся, — ...к моему счастью, у него и правда был талант к наукам. Он глотал книги, как я в его годы — пайки полевой кухни. Он смотрел на звезды и видел не потенциальные угрозы, а уравнения. И я был счастлив. Считал, что все правильно сделал. Оградил его. Дарил ему свое отцовство, а не свои кошмары.

Том-1, Глава 3: Зал наследия

Дверь, которую Элиас отворил старомодным металлическим ключом, скрипнула так, будто протестовала против вторжения в свое многовековое одиночество. В нос ударил запах — не привычный аромат воска и озонованного воздуха, а густой, тяжелый коктейль из пыли, старого дерева, латунной политуры и чего-то еще, неуловимого, словно дух времени, запертый в четырех стенах.

Кайлер переступил порог и замер, его глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. Воздух здесь был иным — не движущимся, а застойным, словно законсервированным. И тогда он увидел.

Он остолбенел от шока.

Это не был музей в его привычном понимании — стерильный, с разложенными под стеклом экспонатами и скучными табличками. Это был развороченный архив истории, хроника, написанная не чернилами, а сталью, кровью и мощью. Зал, уходящий ввысь на несколько этажей, был заставлен не витринами, а реликвиями. Огромное, почерневшее от времени знамя с гербом, на котором был мудрый ворон. Напротив, на специальном постаменте, стояла фигура в доспехах, но это была не полированная церемониальная броня, а боевая, вся в вмятинах, царапинах и следах опаленной плазмы. Шлем был снят, и пустое пространство под ним смотрело на Кайлера с безмолвным укором.

По всему залу стояли оружие, странные механизмы, обломки техники, которую он не мог опознать. И повсюду — голограммы. Они висели в воздухе, как призраки, застывшие в момент величайших свершений или страшнейших трагедий.

Элиас, наблюдая за реакцией внука, добро усмехнулся. Его улыбка в полумраке зала казалась еще более теплой и живой.

— Ну что, внучок, впечатляет? — его голос гулко отозвался под сводами. — Не похоже на скучные учебники, да? Здесь история не прилизана и не причесана для удобства потомков. Здесь она — настоящая. Жестокая, великая и живая.

Он подошел к центру зала, где на низком постаменте мерцала самая большая голограмма. Кайлер последовал за ним, его ноги двигались сами по себе, словно он боялся разбудить кого-то.

— Вот с чего все началось, — Элиас указал рукой на голограмму. — Вернее, с кого. 469 лет назад. Цитадель была молода, а Пустошь — куда ближе и опаснее.

В воздухе застыли две фигуры. Одна — могучий воин в практичных, лишенных украшений доспехах, с лицом, испещренным шрамами, но полным непоколебимой воли. Рядом с ним — другой человек. Высокий, с осанкой прирожденного правителя, но его лицо было обращено не к полю боя, а к свитку в его руках. В его глазах светился не воинский пыл, а глубочайший, всеобъемлющий интеллект.

— Король-Основатель, Люк Вангред, — голос Элиаса стал торжественным и тихим. — И наш предок. Дмитрий Раден. Они были не королем и советником. Они были братьями по оружию и духу. Клинок и Мысль. Вместе они заложили основу Королевства. И было у них шесть столпов — шесть Великих Домов, что стали опорой трона и щитом человечества.

Голограмма ожила. Вот Дмитрий, стоя плечом к плечу с Люком, отражает атаку чудовищного создания, его пальцы разбрасывают в воздухе не плазменные заряды, а сгустки чистой энергии, похожие на черные перья. Вот он склонился над картами, его лицо сосредоточено, а Люк с доверием слушает его тихую речь.

— Но одной силой оружия и ума нельзя было построить государство, способное выстоять против Хаоса, — продолжил Элиас, ведя Кайлера дальше. — Нужны были люди. Сильные, выносливые, способные выжить там, где обычный человек погибал бы за часы.

Они подошли к другой инсталляции. За стеклом, имитирующим лабораторное, стояли ряды прозрачных цилиндров-капсул, а внутри них мерцали силуэты человеческих тел, но с чертами зверей — острыми клыками, когтями, мощными челюстями. На стене висели генетические схемы, сложные и пугающие.

— Homo Ferus, — прошептал Кайлер, глядя на это.

— Да, — кивнул Элиас, и в его голосе прозвучала горечь. — Вынужденная мера. Генетический ответ на вызов вырождения и ускоряющейся эволюции химер. Дмитрий создал их, чтобы дать человечеству шанс. Чтобы у него была армия, способная сражаться на равных с ужасами Пустоши. Это была тяжелая цена за будущее. Цена, которую мы платим до сих пор, ибо в каждом из нас, — он ткнул пальцем в свою грудь, — живет частичка того древнего зверя.

Он тяжело вздохнул и повел Кайлера к следующей, самой масштабной голограмме. Картина сменилась. Величественная Цитадель была объята пламенем. На стенах шли яростные бои. И в центре всего — фигура женщины с безумными, горящими аметистовым огнем глазами. Александра Вангред.

— Но у всего есть конец. И у эпох тоже, — голос Элиаса стал жестким. — Внучка Люка, Александра, увидела в наследии деда не долг, а оковы. Она захотела власти абсолютной, тотальной. И ради этого растоптала все, что строили ее предки. Она объявила Дома Раденов, Волковых, Корвинов вне закона. Началась гражданская война.

Голограмма показала сцену в старом командном пункте. Александра с холодной улыбкой нажимала на кнопку, и на следующем кадре целый дистрикт, дистрикт Кейнов, обращался в гигантское дымящееся стекловидное пятно. Кайлер почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Это была не история, это был ужас, случившийся наяву.

— Но тирания не осталась без ответа, — Элиас указал на двух других персонажей, выходивших на первый план голограммы. — Марк Волков, наследник Дома Волковых. И его друг, его брат... Лев Раден. Сын Андрея Радена. Они подняли знамя восстания. Они повели за собой тех, кто верил в старые идеалы.

И тут Кайлер увидел его. Льва Радена. Не статичное изображение, а живого, сражающегося. Он не был гигантом, как Волковы. Он был строен, почти хрупок на вид. Но от него исходила аура такой нечеловеческой, леденящей мощи, что Кайлер невольно затаил дыхание. Лев не бежал в атаку с рыком. Он стоял, неподвижный островок спокойствия в центре бури. Его пальцы слегка шевелились, и дюжина черных, телекинетических «перьев» с ревом проносилась по полю боя, выкашивая целые отряды врагов. Он уворачивался от выстрелов, исчезая и появляясь в другом месте — «Теневой Шаг». Его взгляд, холодный и всевидящий, казалось, пронзал саму ткань реальности. Он был подобен божеству войны, рассудочному, безжалостному и совершенному.

Том-1, Глава 4: Линия Разлома

Воздух в главном зале поместья Раденов был густым и сладким, словно испорченный мед. Он состоял из ароматов дорогих духов, выдержанного вина, жареного мяса и едва уловимого, но нестерпимого запаха лицемерия. Гигантские хрустальные люстры, спускавшиеся с потолка, как слепящие сосульки, заливали все вокруг холодным, бездушным светом, в котором поблескивали золотые пуговицы на мундирах, стекла очков и искусственные улыбки гостей.

Кайлер стоял в самом центре этого ада, застывший, как манекен, в своем новом, невероятно неудобном костюме из жесткого бархата. Ему исполнилось девять лет. Девять долгих, невыносимых лет, которые привели его к этому моменту — моменту его публичной казни под видом празднования.

Со всех сторон его окружали важные, внушительные люди. Мужчины и женщины с пронзительными, оценивающими взглядами, члены Научного Совета, деканы академий, влиятельные архитекторы из НИОСН. Они подходили, пожимали ему руку своими сухими, холодными ладонями, говорили плавные, заученные поздравления.

«Поздравляю, юный Раден! Надеюсь, ты продолжишь славные традиции своего Дома!»
«Счастливого дня рождения, мальчик! Ждем тебя в «Кристалле Разума»!
«Ваш отец так гордится вами, Кайлер. Настоящий наследник!»

Каждое слово падало на него, как капля расплавленного свинца, оставляя на душе болезненные ожоги. Он кивал, стараясь, чтобы на его лице застыла нечто, отдаленно напоминающее благодарную улыбку, но чувствовал лишь оскал зверя, готового вырваться на свободу. Его взгляд метался по залу, от одного самодовольного лица к другому, в отчаянных поисках единственного, кто мог бы его понять.

Дедушки нигде не было видно.

Эта мысль сверлила его мозг, усиливая панику. Элиас, его якорь, его единственный союзник в этом море фальши, задерживался. Кайлер знал, что дед ненавидит эти официальные приемы, но он обещал. Он пообещал быть здесь.

— Держись, солдат, — тихий, ласковый голос прозвучал рядом.

Он обернулся. Мать, Элина, стояла рядом, ее рука легла на его плечо. Она была прекрасна в своем платье цвета лунного света, но ее синие глаза, обычно такие спокойные, выдавали глубокую тревогу. Она видела его мучения, читала в его душе бурю, и была бессильна что-либо изменить. Ее пальцы слегка сжали его плечо, пытаясь передать ему хоть каплю своего спокойствия, своей любви.

— Он приедет, — прошептала она, угадав его мысли. — Он задерживается в Управлении. Но он будет.

Но Кайлер уже почти не верил. Одиночество и ярость сжимали его горло тугой петлей. Он был один против всех. Один против этого зала, против отца, против всего своего предопределенного будущего.

И вот настал самый страшный момент вечера. Музыка умолкла. Гости, словно по команде, отступили, образовав полукруг. Маркус Раден, безупречный и холодный, как лезвие, поднялся на невысокий подиум у камина. Он не нуждался в микрофоне. Его голос, низкий и властный, сам по себе резал тишину, заставляя всех замолкнуть.

— Дорогие друзья, коллеги, — начал он, и его взгляд, тяжелый и оценивающий, медленно скользнул по собравшимся. — Я благодарю вас, что вы разделили с нами этот знаменательный день. День рождения моего сына, Кайлера.

Все взоры устремились на мальчика. Он почувствовал, как под этим сотней пар глаз его кожа горит огнем.

— Девять лет — это не просто рубеж, — продолжил Маркус. Его губы на мгновение изогнулись в нечто, что у другого человека можно было бы счесть за улыбку. — Это — первая ступень на пути к осознанию своей миссии. К пониманию долга. Нашего долга. Долга семьи Раден.

Он сделал паузу, давая своим словам просочиться в сознание гостей, как вино в бокалы.

— Мы, Радены, на протяжении почти пяти столетий были архитекторами будущего нашей Федерации. Мы стояли у истоков НИОСН. Наши предки закладывали основы генетики, физики, термодинамики, которые позволили нам выжить и процветать. Это — наша кровь. Наше наследие. И наша ответственность.

Кайлер сжал кулаки за спиной. Каждое слово отца было гвоздем, вбиваемым в крышку его гроба.

— И сегодня, — голос Маркуса зазвенел сталью, — я хочу сделать моему сыну, Кайлеру, подарок, который определит его путь. Подарок, который станет первым шагом к его великому будущему.

В зале воцарилась мертвая тишина. Даже притворное бормотание стихло. Элина замерла, ее рука бессознательно впилась в ткань своего платья.

— Со следующего месяца, — торжественно провозгласил Маркус, — для Кайлера начнется индивидуальная подготовка под руководством лучших ученых-репетиторов Федерации. Цель одна — блестящее поступление в Научную Академию «Кристалл Разума». Ту самую академию, которую закладывал мой предок, Андрей Раден. Это не просто учеба. Это — посвящение. Это — честь, которую удостаиваются единицы.

Он не смотрел на Кайлера. Он смотрел на свою аудиторию, на этих важных людей, чье одобрение было для него единственной реальной валютой.

И зал взорвался.

Гром аплодисментов, гул одобрительных возгласов, восторженные взгляды — все это обрушилось на Кайлера с такой силой, что у него потемнело в глазах. Он видел, как эти люди, эти «светила науки», хлопают в ладоши, поздравляя его с приговором. Они праздновали то, что для него было смертным приговором. Они аплодировали его заточению в золотую клетку, к которой он с детства тяготел инстинктом дикого зверя.

Он увидел лицо матери. Она смотрела на него, и в ее глазах был настоящий, неподдельный ужас. Она видела, как что-то в нем рвется, ломается, гаснет. Она знала, что сейчас произойдет что-то страшное. Ее инстинкт матери не подвел.

Тишина в голове Кайлера стала абсолютной. Все звуки — аплодисменты, голоса, музыка — ушли в белый шум. Он больше не видел отдельных лиц, лишь размытое пятно самодовольства и фальши. И в центре этого пятна — фигура его отца, с холодной, торжествующей улыбкой, поднимающей бокал в его честь.

И эта тишина взорвалась.

Это был не крик. Это был вопль. Вопль загнанного, отчаявшегося животного, в котором слились воедино вся накопившаяся за девять лет боль, унижение, ярость и безысходность. Звук, который перекрыл аплодисменты, заставив их оборваться на полуслове.