Правила Его игры

Глава 1. Долг

Аудитория замерла в тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов на стене. Профессор Иванов, седовласый мэтр экономической теории, кивал, одобрительно похлопывая по стопке моих тезисов.

— Интересная работа, Орлова. Очень нестандартный подход к анализу рыночных рисков. Полагаю, стипендия имени Соколова ваша. Официальные результаты будут завтра, но я бы на вашем месте уже начал праздновать.

Кровь ударила в виски от сладкого, почти ошеломляющего чувства победы. Год труда. Бессонные ночи, перелопаченные горы литературы, литры выпитого кофе — все это сейчас, в этот миг, обрело смысл. Эта стипендия — не просто деньги. Это билет в будущее, возможность не думать о подработках и сосредоточиться на учебе, шанс для мамы наконец-то выдохнуть.

— Спасибо, профессор! — выдохнула я, и мои губы сами растянулись в широкой, счастливой улыбке.

Я парила по коридору старого корпуса, не чувствуя под ногами потрепанного линолеума. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, казались именно сегодня особенно яркими. Я почти физически ощущала заветную бумажку с результатами в руках. Почти.

— Эй, Орлова!

Меня догнала одногруппница Катя, ее лицо было странно скорбным. —Ты уже видела?

— Что? Результаты? Нет, но Иванов только что…

— Иванов ничего не решает, — она перебила меня и сунула в руки свой телефон.

На официальном сайте университета висел приказ о назначении стипендий. Я бегло пробежалась по списку фамилий на своей кафедре. Моей не было. В графе «Стипендия имени Соколова» стояло другое имя. Максим Петров. Парень, чья курсовая работа, если верить слухам, была куплена за пару бутылок дорогого виски.

— Не может быть… — прошептала я, и мир вокруг вдруг потерял краски. Солнце спряталось за тучи, а радость сменилась ледяной глыбой под ложечкой. — Это ошибка.

Катя покачала головой, опустив глаза. — Это не ошибка. Это Волков. Петров — его протеже. Говорят, Марк просто позвонил в комиссию. Одного звонка хватило.

Волков. Фамилия прозвучала как приговор. Марк Волков. Наследник империи «Волков Групп», бог и царь всего кампуса, человек, чье слово здесь значило больше, чем устав университета. Я пересекла его путь неделю назад на предзащите, когда он с парой своих прихвостней зашел в аудиторию, явно кого-то поджидая. Я в тот день отстаивала свою методику расчета, споря с заведующим кафедрой. Волков тогда остановил на мне свой холодный, оценивающий взгляд, похожий на прицел. Взгляд, в котором не было ни капли интереса к науке, зато было много — ко мне как к объекту. Я тогда смутилась и поспешно ретировалась. Казалось, мелочь.

Теперь я понимала — для него это не было мелочью. Я позволила себе не заметить его. И это была непростительная оплошность.

Я не помнила, как дошла до его «резиденции» — частной студии на верхнем этаже нового корпуса, которую ему выделили под «научную деятельность». Дверь была приоткрыта. Изнутри доносились смех, музыка и звон бокалов.

Я вписалась в проем, сжимая сумку так, что костяшки пальцев побелели. В комнате было человек пять. Они развалились на дизайнерских кожаных диванах, попивая что-то из хрустальных стаканов. В центре — он.

Марк Волков. Он был безупречен. Дорогой свитер, идеально сидящий на широких плечах, темные джимсы, часы на запястье, которые стоили больше, чем наша квартира. Он что-то рассказывал, и все вокруг ловили каждое его слово, подобострастно улыбаясь. Он излучал такую мощную, почти физическую ауру власти и превосходства, что у меня на мгновение перехватило дыхание.

Его взгляд скользнул по мне — медленный, ленивый, изучающий. Музыку выключили.

— Зверька принесло, — лениво бросил один из его друзей.

Волков поднял руку, и в комнате немедленно воцарилась тишина. Он жестом велел остальным выйти. Те удалились безмолвно, бросив на меня любопытные взгляды.

Дверь закрылась. Мы остались одни в гулкой, внезапно наступившей тишине. Он не предлагал мне сесть, просто ждал, смотря на меня с тем же выражением, что и на предзащите — с холодным, хищным любопытством.

— Волков, — начала я, и мой голос прозвучал хрипло.
Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки. — Это ты… это ты сделал? Со стипендией.

Он медленно поднялся с дивана и сделал несколько шагов в мою сторону. Он был выше меня на целую голову, и его приближение заставило инстинктивно отступить на шаг.

— Прямота. Мне нравится, — его губы тронула едва заметная улыбка, в которой не было ни капли тепла. — Да, Орлова. Это я.

От его признания стало физически больно, будто ударили в солнечное сплетение. — За что? — прошептала я. — Я тебя даже не знаю.

— Ты проигнорировала мое предложение, — он сказал это просто, как констатацию факта.

— Какое предложение? — я искренне не понимала.

— На предзащите. Я смотрел на тебя. Ты увидела это, и ты предпочла сделать вид, что не заметила. Отвернулась. Для таких, как я, это называется „дать отставку“. А я, Алиса, не привык, чтобы мне отказывали. Особенно те, кто мне… интересен.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Это было безумием. Параноидальным бредом сумасшедшего титана.

— Ты… вы из-за этого лишил меня стипендии? — голос снова начал предательски дрожать. Я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы бессильной ярости, но я сжала зубы. Я не дам ему их увидеть.

— Я преподал урок, — поправил он меня мягко, как будто объясняя что-то несообразительному ребенку. — Я показал тебе, как устроен этот мир. Не твои знания решают что-то, а моя прихоть. Добро пожаловать в реальность.

Он подошел еще ближе. От него пахло дорогим парфюмом, древесиной и чем-то опасным. Я оказалась в ловушке между его телом и стеной.

— Мне нужна эта стипендия, — выдохнула я, глядя куда-то в область его подбородка. — У меня нет другого выхода.

— Выход есть всегда, — его палец медленно провел по моей щеке. Прикосновение было обжигающим и оскверняющим одновременно. Я вздрогнула, но не отпрянула. Страх и ненависть парализовали меня. — Просто не каждый готов заплатить нужную цену.

Глава 2. Первая ночь

Дождь стучал по подоконнику моей крошечной комнаты в общежитии монотонным, безнадежным ритмом. Каждая капля отзывалась эхом в виске: «Долг. Долг. Долг».

Весь день я провела в лихорадочных попытках найти выход. Звонила матери, но, услышав ее усталый, но бодрый голос («Как успехи, дочка? Скоро ведь стипендия должна прийти, держись!»), соврала, что все прекрасно. Обращалась к декану — пожилой мужчина развел руками и посоветовал «не лезть на рожон к таким, как Волков». Даже думала о кредите, но меня, студентку без постоянного дохода, ждал закономерный отказ.

Мир, который я так старательно выстраивала своими силами и упорством, рухнул за один миг по прихоти одного человека. И теперь этот человек ждал.

Телефон лежал на столе, черный и безмолвный, как обвинительный приговор. В его тишине я слышала эхо того ледяного голоса: «До завтра».

Сегодня было «завтра».

Мои пальцы дрожали, когда я взяла трубку. Я не стала искать его номер в общем доступе — я знала, что он мне его оставил. На следующий день после нашей встречи в моем почтовом ящике лежал белый конверт без подписи. Внутри — визитка из плотного картона. Только имя: Марк. И одиннадцать цифр.

Я набрала номер. Он ответил после первого гудка, будто ждал.

— Говори. — Ни приветствия, ни представления. Просто холодное, уверенное ожидание.

Я сглотнула комок в горле, заставляя себя выдохнуть слова, которые отравляли меня изнутри.
— Я согласна.

С той стороны линии повисла короткая пауза. Мне показалось, я слышу его легкую, удовлетворенную усмешку.
— Адрес знаешь. Пентхаус «А». Через час. Возьми с собой то, что нужно на пару дней.

Щелчок. Он положил трубку, не попрощавшись.

Ровно шестьдесят минут спустя я стояла под струями ледяного душа в своей каморке, пытаясь смыть с себя чувство надвигающейся гибели. Я не плакала. Во мне было лишь пустое, леденящее оцепенение. Я выбрала самое простое, что у меня было — темные джинсы и серый свитер. Никаких намеков на соблазн. Это была моя жалкая попытка сохранить последние крупицы достоинства.

Его пентхаус занимал весь верхний этаж элитной новостройки с видом на исторический центр. Консьерж, бросивший на меня оценивающий, ничего не выражающий взгляд, молча проводил меня к лифту, в котором нужно было приложить специальную карту, чтобы нажать на кнопку последнего этажа.

Двери лифта бесшумно разъехались прямо в холл. Мое дыхание перехватило. Я никогда не видела ничего подобного. Панорамное остекление от пола до потолка открывало огненную панораму вечернего города. Внутри царил строгий, минималистичный шик — политый бетон, черный металл, дорогая кожаная мебель. Все было безупречно, стерильно и… бездушно. Как музей или кадр из архитектурного журнала. Ни одной лишней детали, ни намека на уют.

Марка не было видно. Я нерешительно сделала несколько шагов по мягкому ковру, чувствуя себя непрошеным гостем, сорвавшимся с грязной подошвой в этот хрустальный мир.

— Раздевайся.

Его голос прозвучал сбоку. Он вышел из какой-то комнаты, застегивая манжеты на рубашке. На нем были только черные брюки и белая рубашка нараспашку. Взгляд был таким же холодным и оценивающим, как и в его кабинете.

Я замерла, не понимая. — Что?

— Я сказал, раздевайся. Ты пришла сюда не на чай. Я хочу видеть, что купил.

В горле встал ком. Унижение, острое и жгучее, залило меня с головой. Я медлила, и его терпение лопнуло. Он сделал два резких шага ко мне, и его пальцы вцепились в мой свитер.

— Я не буду повторять дважды. Ты здесь, чтобы слушаться. Начинай учиться.

Одним грубым движением он стащил с меня свитер. Я инстинктивно вскрикнула и попыталась прикрыть грудь руками. Он с силой отвел мои руки в стороны, заломив их за спину. Его тело прижало меня к холодной стене, а взгляд прожигал насквозь.

— Не прячься. — Его дыхание было горячим, голос — стальным. — Привыкай: отныне твоё тело — это не твой секрет. Это моя собственность.

Холод гладкого бетона пронзил кожу лопаток. Я чувствовала, как дрожит каждое мышечное волокно, но он лишь медленно скользил взглядом по мне, как будто оценивал товар на аукционе. В этом взгляде не было ни похоти, ни нежности — только право владеть.

Он отпустил одну руку, и я рефлекторно дернулась. Но вместо удара или грубости он провёл пальцами по ключице, замер у горла. Большой палец надавил чуть сильнее, и у меня перехватило дыхание.

— Смотри на меня. — Его слова были приказом.

Я послушалась. Мои глаза встретились с его — серыми, холодными, бездонными. И в этот миг я поняла: он ломает меня именно так — заставляя смотреть, видеть, помнить каждую секунду.
Его губы скользнули к шее. Не поцелуи — метки. Жёсткие, требовательные, оставляющие следы. Каждое движение было демонстрацией власти, будто он вырезал на моей коже свой подписью.

— Скажи, чья ты. — Голос был низкий, срывающийся в рычание.

Я молчала, стиснув зубы. Он резко оттянул моё запястье, прижал сильнее, и боль прожгла сустав.

— Скажи.

— …твоя. — выдохнула я.

В тот момент я ненавидела себя больше, чем его.
Он усмехнулся — едва заметно, уголком губ. И поднял меня на руки так легко, будто я ничего не весила.

Спальня была огромной и пустой, а в центре возвышалась кровать, как трон. Марк уложил меня на неё, придавил ладонью живот и наклонился так близко, что я чувствовала холодный металл его запонок на своей коже.

— Здесь нет правил, кроме моих. — Его голос звучал как приговор. — И тебе придётся научиться их соблюдать.

Он не спешил. В этом и заключалась пытка — его холодная выдержка, его умение заставить каждую секунду работать против меня. Я лежала на огромной кровати, чувствуя себя растянутой на алтаре, а он стоял над мной, медленно закатывая рукава белой рубашки.

— Смотри, — бросил он, и мне пришлось поднять взгляд.
Запонки с чёрным ониксом блеснули, когда он расстегнул верхнюю пуговицу и снял часы, положив их на прикроватный столик. В этом движении было больше властности, чем в любой грубости: он будто демонстрировал, что даже время принадлежит ему.