Правила мести

Доменико. Ковка из стали, Часть 1

Гвоздики. Именно их запах до сих пор стоял в ноздрях, едкий и сладкий, смешанный с порохом и медью. Пятнадцать лет, а память не стирала этот смрашный коктейль. Он чувствовал его каждый раз, когда закрывал глаза, прежде чем отдать приказ, который навсегда изменит чью-то жизнь. Или оборвет ее.

Доменико Марчелли стоял у массивного панорамного окна своего пентхауса в Трайбеке, глядя на ночной Манхэттен. Город сиял, как рассыпанное ожерелье, холодное и безразличное. Таким же холодным и безразличным было и его отражение в стекле. Идеально сшитый костюм Tom Ford, безупречные линии, взгляд, за которым скрывалась пустота, заполненная лишь одним – жгучим, живым, всепоглощающим желанием мести.

Его пальцы сжали тяжелый хрустальный стакан с виски. Лед тихо звенел, единственный звук в огромной, минималистично обставленной комнате. Тишина. Он ненавидел тишину. В тишине всегда возвращались голоса.

«Сильным не рождаются, Доменико. Сильными становятся. Ты – Марчелли. Помни это».

Голос отца. Винченцо. Грубый, но всегда с оттенком гордости, когда он обращался к нему, своему младшему сыну, наследнику. Уроки начались рано. Не в школе – та была для приличия, для легенды. Настоящие уроки проходили в кабинете отца, пахнущем дорогим табаком и старыми кожаными креслами, или на заднем дворе их поместья на Лонг-Айленде.

Он помнил тепло отцовской руки на своем плече, когда тот учил его стрелять. Помнил, как тот поправлял его стойку.

– Не бойся отдачи. Прими ее. Слейся с оружием. Оно – продолжение твоей воли.

Он помнил строгий взгляд матери, Изабеллы, когда она заставляла его и Маттео часами учить этикет, языки, историю искусств.

– La visibilità è tutto, Domenico. Видимость – это всё. Мир должен видеть джентльмена, а не солдата. Джентльмену доверяют. Солдата боятся. Нам нужно и то, и другое.

Его любили. Любили тепло, по-сицилийски щедро. Жесткая дисциплина и безусловная любовь. Наказание за двойку по математике и восторг отца, когда двенадцатилетний Доменико впервые правильно собрал и разобрал пистолет с завязанными глазами. Их любили. Но любовь эта была суровой, как клинок, отточенная необходимостью выжить в мире, где одно неверное слово, один проявленный признак слабости означали смерть.

Он был счастлив. Настояще, по-мальчишески счастлив. Пока не пришел тот день.

Ему было восемнадцать. Выпускной бал уже на следующей неделе. Он примерял смокинг, думая о Саре Эванс, которая наконец-то согласилась пойти с ним. В доме пахло лазаньей – мама готовила его любимое блюдо. Маттео, его старший брат на четыре года, дразнил его, пытаясь испортить белоснежную рубашку. Все смеялись.

Зазвонил телефон. Не мобильный, а стационарный, тот, что стоял в кабинете отца. «Линия». Звонили только по делу. Винченцо поднял трубку, его лицо стало серьезным. Он кивнул, бросил в трубку: «Разберусь сам».

– Пап, все в порядке? – спросил Маттео.

– Пустяки. Коста опять косячит с поставками. Ренато думает, что может играть по своим правилам. Надо напомнить ему о наших. Вернусь к ужину.

Он улыбнулся им всем, поцеловал маму в щеку, потрепал Доменико по волосам.

– Красавчик. Только галстук поправь.

Это были его последние слова.

Он не вернулся к ужину. Не вернулся к полуночи. Телефоны молчали. Лео Вителло, его консильери, был бледен как полотно. «Он поехал на склад один. Сказал, что это ловушка, но что Ренато не посмеет...»

Утром нашли «Кадиллак» Винченцо. Он стоял на причале в Бруклине, дверцы открыты. В салоне – лужи запекшейся крови и тот самый запах. Гвоздики. Кто-то бросил в машину букет. Насмешка. Последнее, что видел его отец, прежде чем...

Доменико сжал стакан так, что хрусталь затрещал. Осколки впились в ладонь, теплая кровь смешалась с холодным виски. Он не почувствовал боли. Физическая боль была ничто по сравнению с той, что разрывала его изнутри все эти годы.

Он видел, как мать в один миг сломалась. Как ее элегантный, стройный стан сгорбился под тяжестью черного платья. Она не снимала его годами. До сих пор носит траур. Ее мир умер вместе с мужем.

И тогда восемнадцатилетний мальчик умер вместе с ней. Родился Доменико Марчелли, босс.

Через неделю после похорон мы собрались в кабинете отца. Пахло старым деревом, дорогим коньяком и его сигарами. Его кресло за массивным дубовым столом пустовало.

Лео говорил первым.

– Твоя очередь, Доменико. Твой отец...он хотел бы этого.

Маттео взорвался.

– Я старше! Это мое право!

Я не спорил. Я смотрел на него.

– Ты хочешь вести семью к войне, Маттео. К быстрой, громкой войне. Мы потеряем половину людей. А потом придут копы и добьют остальных. Отец строил это двадцать лет, а то и больше. Чтобы ты все сжег за два?

Он замолчал, сжав кулаки. Я был прав, и он это знал.

– Что ты предлагаешь? – спросил Лео.

– Терпение, – ответил я. – Мы будем сильнее. Умнее. Богаче. Мы вымоем их деньги, переманим их людей, заберем их территории. Мы будем душить их медленно, пока у них не перехватит дыхание. И только когда они будут лежать на дне, слабые и беспомощные, мы нанесем последний удар. Весь клан Коста. До последнего щенка. Я струю с них живьем за то, что они сделали.

Масштаб лжи и шелка, Часть 2

Бальный зал отеля «Плаза» сиял, как одна гигантская драгоценность. Хрустальные люстры отражались в паркетных полах, отполированных до зеркального блеска, а за стеклянными стенами, как на роскошной открытке, темнел Центральный парк. Воздух был густым от смеси дорогих духов, аромата белых орхидей, украшавших каждый стол, и сладкого предвкушения светского события года - свадьбы дочери мэра.

Кассандра Коста стояла у края танцпола, делая вид, что поправляет прядь волос, и сканировала помещение профессиональным взглядом. Все идеально. Цветочные композиции не поникли, шампанское остыло до нужной температуры, оркестр играл ненавязчиво, а первый танец молодоженов прошел без сучка без задоринки. Ее компания «Grande Sogno» организовала все безупречно.

- Кажется, ты можешь выдохнуть, сестренка. Ты не на дежурстве, а в гостях. Постарайся не выглядеть так, будто ищешь заминку в работе своих подчиненных, - рядом раздался низкий, насмешливый голос.

Рядом с ней возник Лука, ее брат, в идеально сидящем смокинге. Он с трудом втиснулся в его рамки, его плечи и привычка держать руки полусогнутыми, будто готовясь к удару, выдавали в нем не просто гостя.

- Я всегда на дежурстве, Лука. Особенно когда наш дорогой отец является одним из главных спонсоров этой свадьбы, - тихо ответила Кассандра, натянуто улыбаясь знакомой паре, проходившей мимо. - Он тут? Я его не вижу.

- Отец зашел, поздравил, пожал руку мэру и удалился. Сказал, что светские тусовки - не его стиль. Мне поручил присмотреть за тобой. Насладиться вечером.

«Присмотреть». Кодовая фраза, означающая, что Лука должен быть ее тенью, на случай, если «друзья» из семьи Марчелли решат устроить сцену. Паранойя отца была его второй кожей.

Кассандра вздохнула. Она ненавидела эти игры. Ненавидела необходимость постоянно оглядываться, ненавидела тот факт, что даже на таком прекрасном празднике она не могла быть просто собой - Кассандрой, успешной бизнес-леди, а не Кассандрой Коста, дочерью босса мафии.

- Тогда, может, исполнишь свой долг и принесешь мне хотя бы один бокал шампанского, который я смогу выпить, не думая о том, кто его отравил? - язвительно сказала она.

Лука усмехнулся.

- Сейчас.

Пока он пробивался к бару, Кассандра позволила себе на секунду расслабиться. Она отошла в тень колонны, чувствуя себя немного не в своей тарелке в своем собственном творении. Ее наряд был частью концепции «маскарадной вечеринки». Платье цвета глубокого изумруда, с открытыми плечами и плотно облегавшее лиф, прежде чем расходиться внизу мягкими струящимися волнами шелка. Маска, покрытая темно-зелеными пайетками и перьями того же оттенка, скрывала верхнюю часть лица, оставляя видимыми только накрашенные алые губы и упрямый подбородок. В ушах сверкали ее талисман - маленькие, изящные серьги-совы из белого золота с бриллиантовыми глазами. Сова - символ мудрости. Напоминание о том, чтобы думать головой, а не поддаваться эмоциям.

Ее взгляд случайно зацепился за мужчину по другую сторону зала.

Он стоял, непринужденно опираясь о высокий столик, и о чем-то тихо беседовал с эффектной брюнеткой в черной кружевной маске. Но это не он привлек ее внимание, а его спутник. Он был...другим. Высокий, с идеальной осанкой, облаченный в смокинг, который сидел на нем так, будто был рожден вместе с ним. Его маска была простой - черный бархат, без излишеств, что только подчеркивало сильную линию подбородка и насмешливый изгиб губ. Он не жестикулировал, просто слушал, кивая, и весь его вид излучал спокойную, почти хищную уверенность.

И тогда он поднял глаза и посмотрел прямо на нее.

Через весь зал, сквозь толпу танцующих и смеющихся людей, его взгляд нашел ее. Темный, интенсивный, неотрывный. Кассандра почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Это был не взгляд знакомства, это был взгляд признания. Как будто он увидел не просто женщину в маске, а что-то большее. Она не отвела глаз, загипнотизированная. Правила приличия, осторожность, все забылось.

Он что-то сказал своей спутнице, та кивнула, и он медленно, не спеша, начал двигаться вдоль зала, по прямой к ней. Ее сердце застучало где-то в горле. Бежать? Улыбнуться? Сделать вид, что не замечаешь?

Но бежать было уже поздно.

- Потеряли кого-то? - его голос оказался таким же, каким и должен был быть - низким, бархатным, с легкой хрипотцой.

- Наоборот, - нашлась она, заставляя себя улыбнуться. - Кажется, меня нашли.

Его губы тронула улыбка.
- Виноват. Манеры. Меня зовут Лео.

Лео. Просто Лео. Ни фамилии, ни титулов. Это было освежающе.

- Стелла, - выпалила Кассандра первое пришедшее на ум имя. Имя ее куклы в детстве.

- Стелла, - произнес он, как будто пробуя его на вкус. - Звезда. Очень подходит. Вы затмеваете все остальное в этом зале.

- Сомневаюсь, что невеста была бы с этим согласна.

- Невеста счастлива. А я восхищен. Позволите составить вам компанию? Кажется, ваш кавалер вас покинул.

Он кивнул в сторону Луки, который, зажав два бокала, был вынужден остановиться, чтобы поговорить с кем-то из «деловых» партнеров отца. На лице Луки застыла вежливая, но напряженная улыбка.

- Мой брат. Он быстро вернется, как только закончит...светскую беседу.

Игра в правду без лиц, Часть 3

Я стояла, прислонившись к холодной каменной колонне на террасе отеля, и старалась отдышаться. Ночной воздух был прохладным и свежим после душного, наполненного духами и притворством бального зала. Слова Луки висели во мне тяжелым, токсичным грузом. Марчелли. Это имя всегда звучало в нашем доме как проклятие, как нечто темное и ужасное, олицетворение всего, от чего я бежала.

А этот мужчина... Лео...Он не был темным и ужасным. Он был опасным, да. Но той опасностью, что манит, как обрыв у пропасти. От него исходила сила, уверенность, какой-то магнетизм, против которого мой здравый смысл был бессилен.

Я чувствовала, как по моей спине пробежал холодок. Не от страха. От возбуждения. Я только что танцевала с врагом. И мне это понравилось. Боже, помоги мне, мне это безумно понравилось.

- Кассандра.

Я вздрогнула и обернулась. Рядом стоял отец. Его лицо, обычно непроницаемое, было напряжено. Ренато Коста в смокинге выглядел как римский император, сошедший с пьедестала - властно, грозно и чуждо на этом празднике жизни.

- Отец. Я думала, ты уехал.

- Собираюсь. С Лукой. Возникли...непредвиденные обстоятельства. Тебе нужно ехать с нами.

Мое сердце упало. «Непредвиденные обстоятельства» в его лексиконе никогда не означали ничего хорошего. Обычно это были перестрелки, подставные аварии или внезапные визиты федералов.

- Что случилось? - спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

- Не твоя забота. Собирайся.

Внутри меня что-то взбунтовалось. Я не хотела уезжать. Не хотела возвращаться в этот душный, пропитанный паранойей и насилием мир. Я хотела остаться здесь, в этом сияющем пузыре, где я была просто Стеллой, а не Кассандрой Коста.

- Я остаюсь, - сказала я тихо, но четко. - Мой бизнес организовал это мероприятие. Я не могу просто так все бросить и уехать. Мне нужно проследить за окончанием, за расчетами.

Отец смотрел на меня своим тяжелым, пронизывающим взглядом. Тот взгляд, перед которым трепетали самые отпетые головорезы.

- Это не просьба, Кассандра.

- А я не прошу разрешения, - выдохнула я, встречая его взгляд. Я редко ему перечила. Но сейчас что-то сломалось. Жажда нормальности, жажда того чувства свободы, что я испытала в объятиях незнакомца, оказалась сильнее страха. - Я взрослый человек. Лука с тобой. Я в безопасности здесь, среди сотен людей. Что со мной может случиться?

Он изучал мое лицо несколько томительных секунд. Я видела, как в его глазах борются отеческая забота и привычка командовать.

- Хорошо, - неожиданно уступил он. Его телефон снова завибрировал. Он взглянул на экран и сжал губы. - Оставайся. Но Рик останется с тобой. Он будет ждать у выхода. Никаких отклонений от маршрута домой. Понятно?

Риккардо Сантини. Его личный охранник, человек-гора с пустым взглядом и быстрыми руками. Моя тюрьма на двух ногах.

- Понятно, - кивнула я, понимая, что это максимум, чего я могу добиться.

Отец резко кивнул, повернулся и ушел, уже отдавая в телефон короткие, отрывистые приказы. Через минуту я увидела, как он и Лука быстрым шагом идут к выходу. Лука на ходу обернулся, послал мне взгляд, полный беспокойства, и показал на телефон: «Звони». Я кивнула.

И вот я осталась одна. Нет, не совсем. Где-то в тени, у служебного входа, меня ждал Рик. Но на какое-то время я была свободна.

Я закрыла глаза, позволив ночному ветерку овевать мое разгоряченное лицо. В ушах все еще звучала музыка, а на ладони будто горел отпечаток его руки.

- Стелла? Или все-таки сбежали на звездный корабль?

Я вздрогнула и открыла глаза. Он стоял в нескольких шагах, держа в каждой руке по бокалу с темно-золотистой жидкостью. Коньяк. Его маска была слегка сдвинута на лоб, и я увидела прядь темных волн, выбившихся из-под нее. Он улыбался той же самой уверенной, немного хищной улыбкой.

- Лео. Нет...Я просто...проветривалась.

- Я видел, как ваша свита спешно ретировалась. Надеюсь, ничего серьезного? - он протянул мне один из бокалов.

Его пальцы слегка коснулись моих, когда я взяла бокал. Искра пробежала по руке до самого локтя.

- Семейные дела, - уклончиво сказала я, делая глоток. Напиток обжег горло, разливаясь по телу теплой, успокаивающей волной. Я была уже не совсем трезва, а этот коньяк добивал остатки моей осторожности. - Все всегда серьезно в моей семье.

- Я понимаю, - сказал он, и в его голосе прозвучала неподдельная эмпатия. - У меня то же самое. Иногда кажется, что весь мир держится на твоих плечах, и одно неверное движение - все рухнет.

Он говорил именно об этом. О том грузе, который я тащила на себе всю жизнь. Мы стояли молча, потягивая коньяк и глядя на огни города. Между нами возникло странное чувство понимания, почти родства. Два незнакомца, притворяющиеся другими людьми, под масками, несущие на себе бремя чужих ожиданий.

- Я рад, что вы остались, - наконец произнес он, и его голос стал тише, интимнее.

- Я тоже, - прошептала я, и это была чистая правда.

Наши взгляды встретились снова. На этот раз в его глазах не было насмешки, только чистое, неподдельное желание. И вопрос. Он ждал моего разрешения.

Утро после и тревожное возвращение, Часть 4

Первым пришло ощущение тепла. Тяжелого, мужского, живого. Потом запах. Дорогого постельного белья, его парфюма с нотками сандала и кожи, смешавшегося за ночь с запахом нашей страсти. Потом – память.

Она обрушилась на меня, как теплая волна. Отрывки. Шепот. Прикосновения. Его руки. Его губы. Татуировка на сгибе его руки – весы и меч, которую я целовала в полубреду. Его низкий стон, когда он вошел в меня.

Я замерла, не открывая глаз, стараясь дышать ровно. Я была прижата спиной к его груди, его рука лежала на моем бедре, властная даже во сне. Лео. Незнакомец. Тот, кто подарил мне ночь, когда я могла забыть, кто я есть.

Стыд и восторг перемешались во мне. Боже, что я наделала? Это была безрассудная, безумная, пьяная выходка. Но что-то внутри пело. Оно пело о его руках, о его голосе, о том, как он смотрел на меня, словно я единственная женщина на свете.

Медленно, миллиметр за миллиметром, я стала отодвигать его руку. Он вздохнул во сне, что-то пробормотал неразборчиво и повернулся на другой бок, утянув за собой одеяло. Мое сердце колотилось – не от страха, а от нахлынувших чувств.

Я приподнялась на локте, глядя на него. В сером свете утра, пробивавшемся сквозь щели в шторах, он казался другим. Более молодым. Почти беззащитным. Его маска съехала набок, но все еще скрывала большую часть лица. Темные ресницы, густые брови, сильный, упрямый подбородок с ямочкой посередине. Он был чертовски красив. И абсолютно недоступен. Наша встреча была случайностью, маскарадом. Утром маски придется снять, а нам – вернуться в свои реальные жизни.

Мне нужно было уйти. Пока он не проснулся. Пока не пришлось смотреть ему в глаза и понимать, что все кончено. Пока не пришлось лгать о своем имени, о своей жизни.

Я скользнула с кровати, подняла с пола свое измятое платье цвета изумруда. Одевалась я быстро, дрожащими руками, стараясь не производить ни звука. Мои сережки...я потрогала мочки ушей. На левой – маленькая сова все еще была на месте. Правой не было. Я мельком оглядела прикроватный ковер, тумбочку – ничего. Сжалось сердце. Мама подарила их мне на восемнадцатилетие. Я не могла ее потерять.

Но искать дольше было нельзя. С каждой секундой рос риск, что он проснется. Что эти темные глаза откроются, и мне придется столкнуться с реальностью нашего прощания.

Я бросила последний взгляд на его спящую фигуру, на темные волосы на белой подушке, и проскользнула к двери. Ручка повернулась бесшумно. Я вышла в пустой, роскошный коридор и, не помня себя, почти побежала к лифтам.

Только когда я выскочила на оживленную утренним людьми Пятую авеню(улица в центре Манхэттена), я смогла перевести дух. Воздух был холодным и резким после удушающей атмосферы того номера. Я остановила такси, судорожно пытаясь придумать хоть какую-то правдоподобную историю для отца. Рик. Боже, Рик! Он же должен был ждать меня у выхода. Что я ему скажу?

Таксист бросил на меня странный взгляд в зеркало заднего вида: женщина в вечернем платье, без пальто, с растрепанными волосами и счастливым, испуганным, растерянным взглядом в семь утра. Я сжалась в комок на сиденье, чувствуя, как жаркий румянец заливает щеки.

Дом. Моя крепость. Моя реальность. Я расплатилась с таксистом и, стараясь выглядеть максимально естественно, подошла к входной двери. Мои пальцы дрожали, когда я вставляла ключ.

В прихожей пахло кофе и тревогой. Отец и Лука сидели за кухонным островом. Они оба были одеты, как будто не ложились спать. На столе перед ними лежали их телефоны, а в воздухе висело невысказанное напряжение. Они оба подняли на меня глаза, когда я вошла.

– Кассандра, – произнес отец. Его голос был спокоен, слишком спокоен. – Где ты была?

Я постаралась изобразить усталую, счастливую улыбку.

– Вы же разрешили мне остаться, помните? Мы с Хлоей немного засиделись, обсуждая детали после свадьбы. Я переночевала у нее. – Я повела себя легкомысленно, кружась на каблуках. – Это был такой вечер!

Лука молча встал, подошел ко мне. Его глаза, такие же темные, как у отца, сканировали мое лицо, мое помятое платье, мои пустые, без одной сережки, уши.

– У Хлои? – переспросил он, и в его голосе прозвучало недоверие. – А почему Рик не вернулся с тобой?

Ледяная игла страха кольнула меня в сердце. Вся моя эйфория мгновенно испарилась.

– Что? Что значит «не вернулся»?

– Он не вышел на связь, – холодно сказал отец, отодвинув чашку с кофе. – Мы звонили ему всю ночь. Его телефон выключен. Его нет ни в одной из наших больниц и в моргах. Он просто исчез. И ты говоришь, что была у подруги?

Они смотрели на меня. Два самых главных мужчины в моей жизни. Их любовь была безграничной, но их мир был жестоким. И сейчас их взгляды были полны не гнева, а страха. За меня.

Мое легкомыслие показалось мне сейчас ужасным предательством.

– Я... я сказала ему, что мне не нужна охрана. Что я поеду с Хлоей. Он, наверное...ушел? – это прозвучало жалко и неправдоподобно даже для моих ушей.

– Риккардо Сантини никогда не «уходит», не доложившись, – отец встал, и его тень накрыла меня. – Кассандра. Вчера вечером были...проблемы. Серьезные. Мы уехали не просто так. Кто-то вышел на нас. И сейчас мой лучший солдат пропал, а ты возвращаешься домой одна, в помятом платье, в семь утра, и говоришь мне сказки про подругу. – Он сделал паузу, и его голос смягчился, стал почти отеческим, от чего стало еще хуже. – Дочка, я не осуждаю тебя. Если ты встретила кого-то...это даже хорошо. Но сейчас не время для секретов. Ты должна говорить мне правду. Где ты была на самом деле?

Латте, сплетни и тени прошлого, Часть 5

«Merger» был нашим местом с десятого класса. Маленькое кафе в Сохо с бархатными диванчиками, дурацкими картинами на стенах и бариста, который помнил наш обычный заказ еще с тех времен, когда мы приходили сюда после уроков, чтобы посплетничать о мальчиках. Пахло кофе, корицей и уютом. Здесь я могла дышать.

Хлоя уже сидела за столиком у окна, уткнувшись в телефон. Ее огненно-рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, с которого свисали непослушные прядки. На ней был огромный свитер, явно снятый с того самого Энцо , нашего одноклассника, с которым она встречалась уже вечность. Увидев меня, она отложила телефон и уставилась на меня во все глаза, ее выразительное лицо расплылось в ухмылке.

– Ну что, Кассандра Коста, выкладывай! Твой вид кричит о двух вещах: либо тебя ограбили, либо ты провела ночь, от которой волосы встают дыбом в прямом и переносном смысле. И, учитывая, что ты не звонила в полицию, склоняюсь ко второму.

Я плюхнулась на диван напротив и схватила стакан с латте. Сладкий, теплый напиток обжег горло, но немного успокоил дрожь внутри.

– Он был...невероятным, Хлоя, – выдохнула я, чувствуя, как глупая улыбка сама по себе расползается по моему лицу.

– О боже! – она хлопнула себя по лбу. – Ты действительно завела себе тайного любовника, пока я мирно храпела в обнимку с котом? Предательница! Начинай рассказывать с самого начала. Не пропуская ни одной пикантной детали. Особенно пикантные!

И я рассказала. Почти все. О танце. О его глазах. О том, как он представился просто «Лео». О том, как мы ушли вместе. О правиле с масками. Я описала его татуировку, его руки, его голос. Я опустила только ту часть, где отец и Лука устроили мне допрос, и историю с пропавшим Риком. Это была моя сказка, мой побег, и я не хотела портить его мрачными красками своей реальности.

Хлоя слушала, разинув рот, периодически вскрикивая: «Нет!» или «Ты что!».

– То есть ты даже имени его не знаешь? – ахнула она, когда я закончила. – Касс, это же чертовски романтично! Как в том старом фильме! Ты – загадочная незнакомка, он – таинственный незнакомец. Вы занимаетесь потрясающим сексом, а на утро растворяетесь в тумане, чтобы никогда больше не встретиться!

– Я потеряла сережку, – призналась я, внезапно снова почувствовав укол тревоги. – Ту, с совой. Она осталась у него.

– Ого! – глаза Хлои загорелись азартом. – Так это же как в Золушке! Только вместо хрустальной туфельки – сережка-сова. Он теперь будет искать тебя по всему Нью-Йорку! Представляю, объявление в газете: «Таинственная Стелла, я нашел твою сову. Вернись. Твой Лео».

Мы обе рассмеялись. Ее энтузиазм был заразителен.

– Ладно, хватит обо мне, – махнула я рукой, отпивая латте. – Как твой Энцо? Не надоел еще?

– О, ты же его знаешь, – закатила глаза Хлоя. – Вчера весь вечер строил мне глазки и намекал, что пора бы уже переехать к нему. Говорит, его мама будет рада. Его мама! Мне двадцать девять, а он все с мамой советуется!

Мы снова рассмеялись. Это было так нормально. Так по-человечески. Мы болтали о ее работе, о моих новых клиентах, о планах на лето. На полчаса я почти забыла, кто я такая.

Потом мой телефон завибрировал. Сообщение от Луки.
«Рика нашли. Жив. Разбираемся. Сиди дома. С мамой».

Кровь отхлынула от лица. Его нашли. Жив. Слава богу. Но «разбираемся» в лексиконе моего брата означало что-то громкое, кровавое и очень опасное. Я представила его – хмурого, сосредоточенного, с холодными глазами, – и мне стало не по себе.

– Что-то случилось? – спросила Хлоя, заметив мое выражение лица.

– Семейные дела, – отмахнулась я, стараясь, чтобы голос звучал легко. – Лука что-то напутал, теперь разгребает. Ничего нового.

Она посмотрела на меня с пониманием. Она единственная, кроме семьи, кто знал правду о нас. Знала и приняла. И никогда не лезла с расспросами.

– Ну, этих твоих «семейных дел» я никогда не понимала, – вздохнула она. – Слава богу, у тебя есть твой бизнес. Ты вырвалась.

– Да, – искренне улыбнулась я. – Вырвалась.

«Grande Sogno» – «Великая Мечта». Мой ребенок. Мое оправдание. Я создала его с нуля, вопреки воле отца, который ворчал, что «организация свадеб – это не дело для дочери Коста». Но я стояла на своем. Я училась, искала клиентов. Я не хотела иметь ничего общего с его «бизнесом» – рэкетом, контрабандой, ставками на жизнь. Я ненавидела насилие, эту вечную паранойю, этот запах страха и лжи, который витал в нашем доме.

Но при этом я была прекрасным стрелком. Отец настоял на этом. С двенадцати лет он водил меня на стрельбище. «Мир жесток, дочка, – говорил он. – Я не всегда смогу быть рядом. Ты должна уметь защищаться». Для него это было проявлением заботы. Для меня – еще одним напоминанием о том, в каком мире я родилась. Я ненавидела эти уроки. Но я слушалась. И у меня получалось. Очень хорошо получалось. Пистолет стал продолжением моей руки – холодным, бездушным, точным. Я научилась разделять себя: Кассандра-бизнесвумен и Кассандра-дочь, которая может при необходимости попасть в яблочко с пятидесяти метров. Вторая Я меня пугала.

– Ладно, мне пора, – Хлоя допила свой кофе и потянулась. – У меня в десять первая невеста, а я еще даже не красилась. Ты как? Отошла от утренней эйфории?

– Отошла, – кивнула я. – Спасибо, что выслушала.

Доменико. Холод утра и жар мести, Часть 6

Сознание вернулось ко мне не спеша, как отливаемый из стали клинок – сначала форма, потом острота, потом холод. Первым делом – запах. Не мой, не привычный аромат дорогого мыла и чистоты. А что-то другое. Сладковатый, цветочный, с ноткой чего-то терпкого и соблазнительного. Ее духи. Запах все еще витал на подушке рядом.

Я открыл глаза. Пустота с другой стороны кровати была почти осязаемой. Простыня на том месте уже остыла. Я провел ладонью по шелку, как будто пытаясь поймать призрак тепла, и сел, чувствувая, как в висках начинает мерно стучать похмелье, смешанное с глухим разочарованием.

Она ушла. Тихо, как мышь, не прощаясь. Стелла из Бостона. Ложь с первого слова, я это знал. Но какая разница? Эта ночь не была про правду. Она была про забвение. И она его подарила.

В памяти всплывали обрывки. Ее смех, приглушенный маской. Дрожь в ее теле, когда мои губы коснулись той самой сережки-совы на ее мочке уха. Ее стоны, тихие, сдавленные, будто она боялась быть услышанной. Как она впивалась пальцами мне в спину, ища опоры в этом падении. Как ее ноги обвились вокруг моих бедер...

Я резко встал, отгоняя образы. Слабость. Это была слабость. Приятная, опьяняющая, но слабость. У меня не было на нее времени. У меня была война.

Я потянулся за халатом, и мой взгляд упал на прикроватную тумбу. На полу рядом лежал маленький серебряный блеск. Я наклонился. Серьга. Та самая, в виде совы. Она должна была торопливо одеваться и не заметила, как она соскользнула.

Я поднял ее. Она была крошечной и хрупкой в моей ладони. Бриллиантовые глаза совы подмигнули мне в утреннем свете. На обратной стороне была крошечная гравировка: K.К. 18.05. Ее инициалы? Или чье-то еще? Подарок? *18.05* – дата. Возможно, день рождения.

Моя первая мысль была холодной и расчетливой: найти ее. Установить слежку. Проверить всех гостей с инициалами K.К. Вычислить. Узнать, кто осмелился подойти так близко и сбежать.

Вторая мысль была...другой. Я сжал сережку в кулаке. Острый кончик слегка впился в кожу. Нет. Пусть останется тайной. Эта ночь была аномалией, прекрасной и невозможной. Попытка найти ее разрушит этот хрупкий миг. А мне нужно было что-то хрупкое и прекрасное, чтобы держать его при себе. Как талисман. Напоминание о том, что кроме тьмы и мести, в мире есть еще что-то.

Я вернулся домой и положил сережку в ящик тумбочки, рядом с пистолетом. Ирония судьбы: оружие и безделушка. Моя настоящая жизнь и одна ночь иллюзий.

Душ с ледяной водой смыл остатки сна и глупые сантименты. Я оделся в темный, идеально сидящий костюм, автоматически проверяя карманы пиджака. Отсюда пахло оружейной смазкой и моей настоящей сутью. Во внутреннем кармане лежал бесшумный «Walther » PPK, с вырезанной под патрон.22 калибра. Холодный, точный, безликий. Как я. В другом кармане – складной нож с черным клинком. Элегантное оружие для элегантного убийцы.

Кофе уже ждал меня на кухне, приготовленный молчаливым дворецким. Я сделал первый глоток, когда в пентхаус вошел Лео Вителло. Его лицо было каменным.

– Доменико, – его голос был низким и безэмоциональным. Плохой знак.

– Говори, Лео.

– Вчерашняя операция. Мы взяли Риккардо Сантини. Он был в машине один, ждал кого-то у «Плазы».

Мое сердце пропустило удар. Сантини. Правая рука Ренато. Ценный трофей. Идеальная возможность выудить информацию, устроить показательную казнь.

– Где он? В первом доке? Я хочу поговорить с ним лично.

Лео сделал паузу, и в его глазах мелькнуло то, что я ненавидел больше всего на свете – сожаление.

– Его уже нет. Лука Коста. Он нашел нашу точку с полусотней головорезов. Они ворвались, перестреляли наших ребят. Трое мертвых, пятеро ранены. Сантини они забрали.

Тишина в комнате стала густой, как смоль. Я медленно поставил чашку с кофе на стол. Звук показался неестественно громким.

– Трое мертвых, – повторил я, и мой голос прозвучал чуждо даже для меня. – Кто?

– Марио, Сальваторе и молодой Паоло.

Паоло. Ему было девятнадцать. Племянник Лео. Зеленый мальчишка, который горел желанием доказать свою преданность семье.

Я закрыл глаза. Перед ними встали их лица. А потом – лицо моего отца. Лицо Маттео. Кровь Марчелли снова пролилась. И все из-за одного проклятого Коста.

Холодная ярость, знакомая и почти что родная, начала подниматься во мне, вытесняя все остальное. Стыд за ночную слабость, мимолетную нежность к незнакомке – все это сгорело в одночасье, оставив после себя только чистое, неразбавленное пламя мести.

– Где Лука Коста сейчас? – спросил я, открывая глаза. Мой голос был ровным и тихим. Лео понял, что это значит, и его лицо стало еще суровее.

– Скрылся. Как крыса в нору. Но мы знаем несколько его притонов.

– Хорошо. Собери всех. Через час в зале совета. И чтобы Джиа была там. Ее информация тоже понадобится.

Лео кивнул и вышел. Я остался один. Я подошел к панорамному окну. Город внизу жил своей жизнью, ничего не подозревая о войне, что кипела в его жилах.

Я повернулся и прошел в спальню. Подошел к стене, где висела большая, абстрактная картина в стиле Поллока. Я нажал на едва заметную кнопку сбоку от рамы. Раздался тихий щелчок, и часть стены бесшумно отъехала в сторону, открывая проход.

Доменико. Совет войны и сталь решимости, Часть 7

Воздух в Зале Совета был густым и тяжелым, как перед грозой. Длинный стол из темного красного дерева, за которым когда-то сидел мой отец, а до него – дед Карло, теперь был моим. По стенам – старинные карты Сицилии, портреты предков с суровыми лицами, смотревшими на нас с осуждением или одобрением – я никогда не мог разобрать.

Я сидел во главе стола, чувствуя вес их взглядов. Лео Вителло – справа от меня, его лицо было высечено из камня, руки сложены перед собой. Он был голосом разума, совестью нашей семьи. Слева – Джиа. Моя сестра. Ее обычно живой и насмешливый взгляд был сегодня холодным и острым, как лезвие. Перед ней лежал раскрытый ноутбук и несколько смартфонов. Она была нашим оружием в цифровом мире. Напротив меня – Сильвано «Сильвер» Галло. Мой капо, моя тень, мой кулак. Он молчал, его массивные руки лежали на столе ладонями вниз, и я видел, как белеют его костяшки от напряжения. Рядом с ним – еще два доверенных капо, солдаты старой закалки.

– Трое наших пали, – начал я без предисловий. Мой голос прозвучал мерно, без эмоций. Эмоции были роскошью, которую мы не могли себе позволить. – Марио, Сальваторе, Паоло Вителло. Их кровь на руках Луки Коста. Их смерть требует ответа. Не просто ответа. Возмездия.

Лео, услышав имя племянника, слегка зажмурился, но не дрогнул. Он был сделан из крепкого материала.

– Сильвер, что мы знаем? – я повернулся к Галло.

Тот откашлялся. Его голос был низким и хриплым, будто перетертым гравием.

– Коста действовали нагло и быстро. Они знали, куда идти. Значит, или проговорился кто-то из наших, или у них есть слухач в нужном месте. Они вышибли двери, зачистили помещение. Работали с применением автоматов. Наши ребята не успели даже поднять тревогу. Забрали своего мусора Сантини и растворились.

– Это был не просто налет, – тихо, но четко сказала Джиа. Все взгляды устремились на нее. Она щелкнула по клавишам, и на большом экране позади меня появились схемы, списки, потоки денег. – Я проверила все каналы. Вчера, за час до налета, со счетов трех наших подставных фирм были выведены крупные суммы. Деньги ушли в офшоры, которые мы раньше связывали с финансовыми операциями Коста. Они не просто забрали своего человека. Они оплатили операцию нашими же деньгами. Нас унизили. Дважды.

В комнате повисло гробовое молчание. Это было уже не просто нападение. Это был расчетливый удар по репутации. Нам показали, что наши деньги, наши люди и наша безопасность ничего не стоят.

– Они думают, что мы ослабли, – прошипел один из капо, старый Пьетро. – После смерти Винченцо, после Маттео...они думают, что мальчишка не справится.

Его слова повисли в воздухе. Он не со зла. Он говорил то, что думали многие. Я чувствовал их сомнения, как физическое давление.

– Они ошибаются, – я не повысил голос, но он прозвучал так, что Пьетро невольно откинулся на спинку стула. – Смерть отца и брата не ослабила нас. Она закалила. И сегодня мы это докажем.

Я встал и подошел к карте Манхэттена и Бруклина, висевшей на стене.

– Они празднуют победу. Значит, расслаблены. Лука Коста сейчас чувствует себя королем. Он вернет Сантини отцу и пойдет отмечать. Он любит свой новый клуб в Бруклине, «Лабиринт». Он считает его неприкосновенным.

– Там всегда полно его людей, – заметил Лео. – Прямое нападение будет слишком шумным. Будет бойня.

– Мы не пойдем на штурм, – я повернулся к ним. – Мы устроим ему ловушку. Джиа, ты отследишь все его перемещения. Как только он появится в клубе, мы действуем. Сильвер, ты отвечаешь за периметр. Перекроешь все подъезды. Никто не входит и не выходит. Ни полиция, ни скорая. Никто.

– Что с гражданскими лицами? – спросил Сильвер, его холодные глаза уже просчитывали тактику.

– Предупреди своих, чтобы не трогали тех, кто не лезет. Наша цель – Лука и его личная охрана. Мы не мясники. Мы хирурги.

– А план «Б»? – спросила Джиа, не отрываясь от экрана. – Если все пойдет наперекосяк?

– План «Б» – я достаю всех сам, – мои пальцы легли на рукоять «Глока» под пиджаком. – Я лично возьму Луку Коста. Живым или мертвым. Предпочтительно – живым. У меня к нему есть вопросы.

В комнате снова стало тихо. Они понимали, что это значит. Я не отправлял их в бой, оставаясь в безопасности. Я вел их.

– Доменико, это безрассудно, – тихо сказал Лео. – Ты – голова семьи. Ты не должен рисковать...

– Именно поэтому я должен, – перебил я его. – Они убили моего отца. Моего брата. Моих солдат. Они посмели украсть у меня победу. Я покажу им, что значит бросать вызов Марчелли. Лично.

Я видел, как в глазах Сильвера и других капо загорелся огонь. Это был тот дух, та ярость, которую они хотели видеть в своем боссе.

– Вопросы? – окинул я их взглядом.

Вопросов не было. Был только хрустальный звон ненависти и решимости.

Час спустя я стоял в своей оружейной. Свет холодных неоновых ламп отражался от стеллажей с смертоносным железом. Я сменил идеальный костюм на практичную, черную тактическую одежду из дышащего материала. Бесшумная обувь. Бронежилет под курткой. Легкий, но надежный.

Я методично готовил оружие. Основное – MP5K с прикладом и глушителем. Компактный, смертоносный на короткой дистанции. Запасное – мой «Глок-17» на бедре. На втором бедре – тактический нож. На запястье – часы с секундомером. В ушах – миниатюрная рация.

Прицел и совесть, Часть 8

Настоящее расплылось, когда зазвонил телефон отца. Не его обычный телефон, а «тот самый». Красный. Он звонил только тогда, когда мир рушился. У меня похолодело внутри. Я отложила кисть для макияжа – собиралась на встречу с новой клиенткой – и взяла трубку, уже зная, что ничего хорошего ждать не стоит.

– Кассандра. Немедленно домой. Один вход. – Его голос был сжат, как стальная пружина. Без приветствий. Без объяснений. Просто приказ.

Вход в особняк со стороны сада был открыт. Я прошла в кабинет отца. Он стоял у окна, спиной ко мне, его плечи были неестественно напряжены. В воздухе витал запах дорогого виски, но его бокал был полным.

– Лука, – выдохнула я. – С ним что-то случилось?

Отец медленно повернулся. Его лицо было серым, осунувшимся. В его глазах я увидела то, чего не видела много лет – беспомощность.

– Марчелли. Они взяли его в заложники пока он был в клубе.

Мир поплыл у меня перед глазами. Я схватилась за спинку кресла.

– Где? Кто? Мы должны что-то делать! Отдайте им все, что они хотят! Деньги, территории...

– Они не хотят денег, Кассандра, – он перебил меня, и его голос прозвучал устало. – Они хотят показать, кто здесь хозяин. Они окружили склад. У них Лука. У нас – сорок человек, готовых штурмовать. Это будет бойня. Для наших. И Лука первым погибнет в перестрелке.

Он подошел ко мне и взял меня за руки. Его ладони были холодными.

– Есть только один способ вытащить его живым. Тихий и точный. Нужно убрать их снайперов на крышах и Сильвано Галло, их капо. Он руководит обороной. Без него они растеряются, и наши ребята смогут ворваться с минимальными потерями и найти Луку.

Ледяная догадка пронзила меня.

– Папа...нет...Только не это...

– Только ты, дочка, – его пальцы сжали мои. – Только ты можешь это сделать. Я видел, как ты стреляешь. Лучше тебя нет ни у кого. Ни у нас, ни у них.

– Я не могу! – вырвалось у меня, и я отшатнулась от него, как от огня. – Я не делала этого пять лет! Я дала себе слово! Ты же знаешь!

Пять лет. Кошмар, который я пыталась похоронить в самых дальних уголках памяти. Он нахлынул на меня, смывая настоящее своим ледяным ужасом.

Пять лет назад. Заброшенная промзона в Бруклине.

Ветер свистел в разбитых окнах недостроенного небоскреба, завывая, как потерянная душа. Я лежала на холодном бетонном полу, вжавшись в него, и старалась дышать тише. В руках – тяжелая, холодная винтовка Barrett MRAD. Отец лично вручил ее мне. «Только она гарантирует точность на такой дистанции, дочка».

Мне было двадцать три. Я только начала строить свой бизнес. Я была уверена, что смогу убежать.

– Он твой брат, Кассандра, – голос отца в микрофоне наушника звучал жестко. – Лука идет на сделку с Маттео Марчелли. Он молод, горяч. Марчелли его обманут. Они убьют его. Ты – единственная страховка. Единственный шанс спасти ему жизнь.

– Я не могу убить человека, – шептала я, и слезы текли по моим щекам, замерзая на ветру. – Папа, пожалуйста...

– Ты не убьешь человека. Ты спасешь брата. Ты просто выполнишь свою роль. Лука подаст знак. Поднимет руку и поправит очки. Как только он это сделает – стреляй. В Маттео. Только в него. И все закончится. Мы заберем тебя, и ты больше никогда не возьмешь в руки оружие. Я обещаю.

Он лгал. Я знала, что он лжет. Но внизу, на пустыре, уже появились машины. Вышел Лука. Он выглядел таким юным и напуганным. А потом из другой машины вышел он. Маттео Марчелли. Высокий, улыбающийся, уверенный в себе. Они говорили о чем-то. Лука нервно потирал переносицу.

– Приготовьсь, – прозвучал в ушах голос отца.

Я прильнула к прицелу. Мир сузился до перекрестия. Я видела лицо Маттео. Он смеялся, говоря что-то Луке. Он был...живым. Настоящим. Не монстром из рассказов отца. У него были морщинки вокруг глаз от смеха.

И тогда Лука. Мой брат. Он снял очки, чтобы протереть их, и посмотрел куда-то вверх, прямо в мою сторону. Его взгляд был полным ужаса. Он боялся. За себя. За меня. За все.

И он поднял руку. Поправил очки.

– Стреляй, Кассандра! Сейчас! – закричал отец в уши.

Мой палец на спусковом крючке дрожал. Я плакала. Я молилась, чтобы это был сон.

– ОН ЕГО УБЬЕТ! СТРЕЛЯЙ!

Щелчок. Глухой, ударный хлопок выстрела, заглушенный глушителем. Невероятная отдача, ударившая мне в плечо.

В прицеле я увидела, как голова Маттео Марчелли дернулась и взорвалась алым туманом. Его тело безжизненно рухнуло на землю.

Тишина. Затем – крики, хаос, выстрелы внизу. А я лежала и смотрела на то, что натворила.

Потом были крики о том, что Лука убил Маттео. Что это была дерзкая акция возмездия. Геройская. Моего брата славили. А я...я сходила с ума в тишине своей комнаты, смывая с рук несуществующую кровь.

Доменико. Плоть и кровь долга, Часть 9

План пошел к черту в первые же три минуты. «Лабиринт» оказался не ночным клубом, а настоящей крепостью. Они ждали нас. Сирены, дикий вой, крики, вспышки выстрелов в полумраке, наполненном клубами дыма и запахом крови. Они били прицельно, знали наши позиции. Предательство. Кто-то слил информацию.

– Отход! Отход! Западный выход! – я кричал в рацию, прижимаясь к стене, пока над головой со свистом пролетали пули, откалывая куски штукатурки.

Мой MP5K был горячим. На полу уже лежали двое моих людей и трое ихних. Не хирургия. Мясорубка.

– Сильвер! Где ты, черт возьми?

– Заблокирован в баре! Их слишком много! Выдвигайся без меня!

Ад. Кромешный ад. Я видел, как Лука Коста, ухмыляясь, отступал вглубь клуба в кольце своей охраны. Он был жив, невредим и праздновал победу. Я не мог этого допустить.

План «Б». Лично.

Я ринулся вперед, не как стратег, а как разъяренный зверь. Два выстрела в голову охраннику, преградившему путь. Еще один – в колено второму, добивающий – в грудь. Я не чувствовал ничего, кроме ледяной ярости. Я был машиной. Орудием.

Я увидел дверь, в которую скрылся Лука. Служебный выход. Я бросился за ним, прыгнув через тело одного из своих ребят с пустым, удивленным взглядом.

Темный переулок. Машина с работающим двигателем. Лука уже садился на заднее сиденье. Его водитель, заметив меня, потянулся за стволом.

Мой выстрел опередил его. Пуля разбила стекло и вошла ему в горло. Лука обернулся, его ухмылка сменилась шоком. Он рванулся к другому двери, но я был уже рядом.

Я не стал говорить. Просто с силой ударил его рукоятью «Глока» по виску. Он рухнул на асфальт без сознания. Быстро, профессионально, связал ему руки за спиной пластиковыми стяжками, натянул на голову мешок и втолкнул в багажник своей машины, которая подъехала по моему сигналу. Все заняло меньше минуты.

Где-то позади еще гремели выстрелы. Кто-то кричал. Мне было плевать. У меня было то, что я хотел.

Холодный склад на окраине Бруклина. Пустое, заброшенное место, пахнущее пылью, ржавчиной и страхом. Я сбросил Луку с багажника на бетонный пол. Он стонал, придя в себя.

Я зажег единственную мощную лампу, направив ее ему в лицо, и сорвал с головы мешок. Он зажмурился, отворачиваясь от слепящего света, пытаясь понять, где он.

– Добро пожаловать в ад, Коста, – мой голос прозвучал ровно, металлически. Я снял тактическую куртку, остался в черной майке. Руки, лицо были в пыли и чужой крови.

Он попытался встать, но я ногой в грудь повалил его на пол.

– Лежи.

– Марчелли... – он выплюнул кровь. – Ты обречен. Мой отец...

– Твой отец скоро будет рыдать над твоим трупом, – я перебил его. – Но сначала ты ответишь на мои вопросы.

Я подошел к столику, где лежали инструменты. Не пыточные принадлежности в классическом понимании. Простой молоток. Монтировка. Паяльная лампа. Тактический нож. Все, что можно найти на любой стройке. Эффективное и безликое.

– Где мой отец? – спросил я, беря в руки молоток.

Лука смотрел на меня с ненавистью.

– Сгнил в аду, куда ты скоро к нему отправишься.

Я даже не улыбнулся. Я взмахнул молотком и со всей силы ударил его по коленной чашечке.

Хруст был громким, влажным, отвратительным. Дикий, животный вопль Луки оглушительно прозвучал под сводами склада. Он забился в конвульсиях, пытаясь схватиться за раздробленное колено, но связанные руки не давали ему это сделать.

– Я спросил еще раз. Где тело моего отца? Кто его убил по приказу Ренато?

– Иди...к черту! – захлебываясь болью, просипел он.

Я вздохнул. Достал «Глок». Прицелился ему в другое колено.

– Ты будешь ползать, как червь, Коста. Если выживешь.

– Нет! Стой! – он закричал, увидев пистолет. – Я не знаю! Клянусь! Я был молод тогда!

Выстрел. Оглушительный в замкнутом пространстве. Пуля вошла ему в бедро, чуть выше колена. Он снова закричал, и его крик перешел в истеричный, сдавленный вой.

– Врешь. Ты был уже в делах. Ты знаешь. Кто стрелял? – я наклонился над ним, и мое лицо было в сантиметрах от его искаженного болью лица.

– Не знаю...Отец никогда...ааааргх!

Я ударил его рукоятью пистолета по лицу. Послышался хруст кости носа. Кровь хлынула ему на грудь.

– Имя. Мне нужно имя.

– Нет... – он хрипел, захлебываясь собственной кровью. – Не скажу...

Я выбросил пистолет и взял в руки паяльную лампу. Щелчок зажигалки. Тихое шипение огня. Я поднес голубое пламя к его лицу.

– Твоя сестра, – выдохнул он вдруг, его глаза округлились от ужаса. – Джиа...Ты тронешь меня, мои люди убьют ее...Они сделают это медленно...

Упоминание ее имени – той самой, о существовании которой я почти забыл за яростью, – на секунду выбило меня из колеи. Джиа Марчелли.

Я усмехнулся. Холодно, беззвучно.

Холод прицела и горячая кровь, Часть 10

Дверь в комнату отца открылась беззвучно. Внутри не было кабинета с книгами и кожаными креслами. Это была другая реальность. Строгая, функциональная, смертоносная. Стеллажи с оружием, ящики с патронами, тактическое снаряжение, аккуратно разложенное по полкам. Пахло сталью, оружейной смазкой и чем-то стерильным, как в операционной. Здесь жила та часть моей семьи, которую я так яростно отвергала.

Меня трясло. Руки не слушались, пальцы дрожали. Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно предательские слезы. Лука. Они держат Луку. Он может умереть.

Я сделала глубокий, судорожный вдох и заставила себя двигаться. Я не была здесь Кассандрой. Не невестой-организатором. Я была инструментом. Орудием. Как когда-то пять лет назад.

Я подошла к стеллажу с винтовками. Мои пальцы сами нашли ее. Ту самую. Barrett MRAD. Тяжелую, холодную, знакомую до тошноты. Я взяла ее в руки, и мурашки побежали по спине. Она пахла точно так же – металлом и прошлым.

Далее – пистолет. Я выбрала «Глок 19» – компактный, надежный, не такой заметный, как мой любимый, но смертоносный на близкой дистанции. Проверила обойму, дослала патрон в патронник. Знакомый механический щелчок заставил меня вздрогнуть.

Нож. Простой, с черным клинком и рифленой рукоятью. Я пристегнула ножны к поясу на спине. Последний аргумент. Надежда, что он не понадобится.

Одежда. Я сбросила свое платье и осталась в одном белье в этом холодном, бездушном помещении. Надела темные, облегающие тактические штаны, черную водолазку с высоким горлом, не стесняющую движений. Натянула куртку из мягкого, бесшумного материала. На ноги – легкие, удобные ботинки на плоской подошве.

Я собрала свои волосы в тугой, низкий пучок, чтобы ни одна прядь не мешала прицелу. Посмотрела на свое отражение в стекле одного из стеллажей. Незнакомая женщина с пустым, испуганным лицом и огромными глазами смотрела на меня. Я почти не узнавала себя.

И тогда я увидела ее. В сумке с моими вещами лежала та самая сережка-сова. Одна-единственная. Талисман мудрости. Напоминание о том, кем я пыталась быть. Я медленно, почти машинально, вдела ее в левое ухо. Холодный металл коснулся кожи. Пусть она видит. Пусть кто-то видит.

– Готовься, – раздался в рации голос Риккардо. Еге голос был холодным и собранным. – Сильвер на позиции. Ведет переговоры. Твоя цель – он и снайперы на восточной и западной крышах. Координаты поступают.

Я кивнула, хотя он меня не видел, взвалила винтовку на плечо и вышла через черный ход. Машина уже ждала.

Мы ехали молча. Водитель – один из наших людей – не смотрел на меня. Я смотрела в окно, но не видела город. Я видела только перекрестие прицела и лицо Маттео Марчелли.

Складской район. Машина остановилась в полукилометре от цели. Я вышла. Воздух был холодным и влажным. Я двинулась вперед, как автомат, ноги сами несли меня к знакомому, заброшенному зданию напротив – моей старой позиции.

Подъем по лестнице был кошмаром. Каждый шаг отдавался эхом в моей голове: «Убийца. Ты убийца. Ты вернулась».

Я залегла на холодный бетонный пол, на крыше здания, откуда стреляла в Маттео Марчелли. Разложила винтовку. Установила сошки. Прильнула к теплой резине прицела. Мир сузился до круга. До цифр дистанции. До перекрестия.

Внизу, в окружении машин, стояли люди моего отца. Суровый Рики, который однажды подарил мне цветок на день рождения. Они были тут, чтобы спасти моего брата. И я должна была стрелять в других людей, чтобы они могли это сделать.

– Видишь его? – голос Рика в ухе был безжалостно четким. – Сильвано Галло. У белой фуры. В черной куртке.

Я провела прицелом. Нашла его. Высокий, широкоплечий, с каменным лицом. Он что-то говорил в рацию. Он был живой, дышащий, настоящий. Чужой. Враг.

– Восточная крыша. Снайпер. У антенны, – скомандовал Рик.

Я перевела дуло. Мужчина в камуфляже лежал, прильнув к своей винтовке. Он целился в наших.

Мое сердце бешено колотилось. Руки вспотели. Я чувствовала себя больной.

– Я не могу... – прошептала я в микрофон.

– Кассандра, – в рации послышался голос отца. Твердый, но с дрожью. – Лука там. Он ранен. Если ты не сделаешь этого, они убьют его. Сейчас.

Лука. Ранен. Образ брата, испуганного, искалеченного, пересилил все. Я закрыла глаза на секунду. Прости, – подумала я тому незнакомцу на крыше. Мне так жаль.

Я открыла глаза. Дыхание стало ровным и замедлилось. Мир в прицеле замер. Я уже не думала. Я чувствовала. Ветер. Влажность. Сердцебиение – свое и, казалось, его.

Палец на спусковом крючке. Плавный выдох.

Щелчок. Глухой хлопок.

В прицеле я увидела, как тело снайпера на восточной крыше дернулось и замерло. Даже крика не было. Только тихий стон ветра.

Пустота. Холод. Во мне что-то оборвалось и умерло.

– Чисто, – голос Рика был лишен эмоций. – Западная крыша. У вентиляционной шахты.

Я механически перевела винтовку. Нашла второго. Он уже понял, что что-то не так, начал двигаться. Слишком поздно. Выдох. Спуск.

Второе тело обмякло.

Доменико. Лицо врага, Часть 11

Хаос был оглушительным, но в его сердцевине царил ледяной, бесчеловечный порядок. Дверь не просто выбили – ее вырвало с петлями точным подрывом. Ворвавшаяся группа была одета в одинаковую тактическую форму без опознавательных знаков, их движения были отточены до автоматизма. Не наемники. Слишком слажено. Семья Коста.

Я пригнулся за грудами старых ящиков, ведя шквальный, почти слепой огонь из MP5K. Пули со свистом прошивали воздух, отскакивая от металлических стен с пронзительным визгом. Двое моих людей, прикрывавших вход, рухнули на бетонный пол почти одновременно. Даже не крикнув. Чистые попадания в сердце. Оба. С разницей в долю секунды.

Снайпер. Чертовски хороший снайпер.

Сердце упало. Мои снайперы на крышах молчали. Значит, их уже нет. Убраны тихо, профессионально, еще до начала штурма.

Корчащийся от боли Лука был моей последней козырной картой, моим трофеем. А теперь на него бросилась вторая группа штурмовиков. Они работали молниеносно: один резал стяжки, двое других грубо, почти безжалостно, вкатывали его на раскладные носилки. Он застонал, и этот звук, полный настоящей агонии, прорезал грохот стрельбы.

– Джиа! – я крикнул в рацию, пытаясь прицелиться в носилки, но шквальный огонь прижимал меня к полу. – Где этот стрелок? Я слепой тут!

В ответ послышались лишь статические помехи и отдаленный, искаженный голос сестры: «...глушение... все частоты... не могу...»

Проклятье. Они все продумали.

Мои ребята отстреливались яростно, но падали как подкошенные. Молодой Томмазо – пуля в сердце. Старый Бруно – в горло. Это была не перестрелка. Это был забой. Кто-то свыше, с холодным, всевидящим оком, методично выкашивал моих людей одного за другим. Как будто играл в компьютерную игру с читами.

Ледяная волна прокатилась по моей спине. Адреналин ярости сменился чем-то иным – холодным, хищным, почти интеллектуальным интересом. Охотник почуял другого охотника.

Я дал последнюю очередь, заставив головорезов Коста ненадолго прижаться к укрытию, и отполз вглубь склада, к узкой железной двери, почти скрытой в тени. Запасной выход. Я выскользнул наружу, в вонючий, темный переулок. Воздух, пахнущий мусором и влажным бетоном, показался мне сладким после удушья пороховых газов.

Я побежал, пригнувшись, вдоль стен, сливаясь с тенями. Мозг работал на пределе, прорисовывая карту местности. Откуда лучший обзор? Откуда мог видеть все входы, все окна, все мои передвижения внутри?

Старое здание напротив. Заброшенная ткацкая фабрика. Та самая. Точка, с которой вероятно убили моего брата.

Сердце заколотилось чаще, но не от страха. От предвкушения. Я ворвался в подъезд, не задерживаясь. Лестница. Шаг за шагом, бесшумно, как тень. Пистолет в вытянутой руке. MP5K я бросил – он был слишком громоздким, слишком шумным для того, что мне предстояло.

Дверь на крышу была приоткрыта. Я замедлил дыхание, прислушался. Тишина. Только ветер гулял по пустому этажу, завывая в разбитых окнах. И еще...тихий, прерывистый звук. Как всхлипывания.

Я толкнул дверь плечом, выкатываясь на крышу и мгновенно занимая позицию для стрельбы, впиваясь взглядом в фигуру у парапета.

И мир перевернулся.

Напротив меня, у парапета, лежала она.

Не мужчина-профессионал в камуфляже. Девушка. Стройная, почти хрупкая, в черной тактической одежде, слишком идеально сидевшей на ней. Длинные, темные волосы были собраны в тугой, невысокий пучок, но несколько прядей выбились и развевались на ветру. В ее позе читалась не профессиональная стойка снайпера, а сгорбленность, почти сломленность. Она лежала ко мне спиной, смотря вниз, на хаос у склада, и ее плечи слегка вздрагивали в такт тем самым тихим, душащимся всхлипам.

У ее лица лежала длинная снайперская винтовка. Barrett MRAD. Серьезная игрушка. На ее поясе я мельком заметил ножны. И на левом ухе – серебряная вспышка. Маленькая, изящная сережка в форме совы.

K.К. 18.05.

Мое дыхание перехватило. Нет. Не может быть.

Я сделал шаг вперед. Скрипнул подошвой по гравию.

Она вздрогнула, как ошпаренная, и резко обернулась. Ее движение было молниеносным, смертоносным, абсолютно профессиональным. Винтовка осталась лежать, но в ее руке тут же возник пистолет. «Глок 19». Он был направлен прямо в центр моей массы, мушка не дрогнула ни на миллиметр. Ее глаза, огромные, темные, как ночное небо, полные невыносимого ужаса, ярости и незастывших слез, встретились с моими.

И время остановилось.

Это были ее глаза. Те самые. В которых тонул всего несколько ночей назад. В которых видел отражение люстр «Плазы» и свое собственное желание. Глаза, которые смеялись, полуприкрытые бархатной маской. Глаза, которые смотрели на меня с такой страстью и доверием, что я, Доменико Марчелли, забыл обо всем на свете.

Стелла. Нет...Кассандра

Но теперь в них не было ни смеха, ни страсти. Только шок, животный, первобытный страх и...смертельная решимость. Глаза загнанного в угол зверя, готового умереть, но унести врага с собой.

Мой мир рухнул и собрался заново в уродливую, немыслимую картинку. Стелла. Девушка из Бостона. Незнакомка. Ее хриплый смех. Ее шепот у меня на ухе. Ее горячая кожа под моими пальцами.

Запах сандала и привкус пороха, Часть 12

Мир сузился до мушки его пистолета. Черная, безжалостная точка, направленная прямо в меня. Адреналин, еще секунду назад заставлявший меня трястись от ужаса и последствий выстрелов, застыл в жилах ледяной сосулькой. Время растянулось, каждый звук – шелест ветра, далекие выкрики снизу, бешеный стук моего сердца – отдавался в ушах оглушительным эхом.

И тогда я увидела его. По-настоящему увидела.

Не того ухмыляющегося мафиози из рассказов отца. Не того изящного светского льва с маскарада. А его. Доменико Марчелли. Босса. Его лицо было испачкано копотью и брызгами чужой крови. Темные волосы спадали на лоб. Его скулы были резко очерчены, губы сжаты в тонкую, безжалостную линию. И глаза...Боже, эти глаза. Такие же темные, как у меня, как у Луки, как у Маттео...но в них не было ни нашей горячности, ни нашей боли. В них была ледяная, всепоглощающая пустота. Пустота, в которой тонуло все. И в которой мне сейчас предстояло исчезнуть.

Я смотрела в эти глаза и...тонула. Как тогда, в его объятиях. Только теперь это было падение в бездну.

Мой взгляд скользнул ниже, на его шею. Воротник тактической куртки был расстегнут, и я увидела темные линии татуировки, уходящие под ткань. Не те весы и меч на запястье, о которых он рассказывал с насмешкой. Что-то другое. Более древнее, более сложное. Часть его настоящего «я», которое он так тщательно скрывал под костюмами и масками.

И вдруг порыв ветра донес до меня его запах.

Не запах пота, крови и пороха, который витал вокруг. А тот самый запах. Дорогой парфюм с нотками сандала и кожи. Тот самый, что был на его коже, на его постели, что остался на моем платье и на моей памяти. Запах той ночи. Запах его прикосновений, его поцелуев, его шепота.

Сердце сжалось от невыносимой боли. Рука с «Глоком» дрогнула сильнее. Передо мной был не просто враг. Передо мной был человек, который за одну ночь узнал меня лучше, чем кто-либо за всю жизнь. И который сейчас смотрел на меня как на мишень.

Я видела, как в его глазах, в этой ледяной пустоте, промелькнула та же мучительная догадка. То же самое осознание. Он складывал пазл: Стелл...снайпер...Коста...Его взгляд стал пронзительным, изучающим. Он видел не просто дочь Ренато. Он видел меня. Ту, которую держал в объятиях. И это, казалось, злило его еще больше.

Мы не произнесли ни слова. Что можно было сказать? «Привет, как дела?» «Извини, что только что застрелила твоих людей»? Слова были бессильны. Между нами лежали трупы, боль его изувеченного брата и моя невыносимая вина.

Внезапно в моем ухе, в рации, раздался хриплый, искаженный голос отца:

– Кассандра! Доклад! Галло жив! Почему он жив? Добивай его! Немедленно! Они увозят Луку! Добивай Галло!

Голос был полон ярости и страха. Он вернул меня в реальность. Войну. В ту реальность, где я была солдатом, а не женщиной с разбитым сердцем.

Я увидела, как мышцы на лице Доменико напряглись. Он тоже что-то услышал в своей рации? Его взгляд стал еще более опасным, более сфокусированным. Его палец на спусковом крючке, казалось, нажал чуть сильнее.

Я не могла выстрелить. Я смотрела на него и не могла заставить себя нажать на спуск. Мысль о том, что его тело рухнет на грязный бетон, что эти темные глаза остекленеют, вызывала во мне физическую тошноту.

Но он мог. Я видела это по его взгляду. Лед начинал побеждать. Долг побеждал воспоминания.

И тогда я приняла самое трусливое и самое единственно возможное решение.

Я сделала резкий шаг назад, все еще не опуская пистолета. Потом еще один. Его глаза сузились, он понял мой маневр. Он сделал шаг вперед.

– Стой, – его голос прозвучал хрипло, впервые за это противостояние. В нем была не команда, а...предупреждение? Угроза? Я не поняла.

Я отступила еще, наткнулась на свою винтовку. Не отводя от него взгляда, наклонилась, схватила ее ремень. Вес знакомого оружия в левой руке как-то странно успокоил меня.

– Кассандра! Что ты делаешь? Ответь! – голос отца в ухе звучал все более истерично.

Я выдернула рацию из уха и швырнула ее на бетон. Маленький черный прибор отскочил и замер.

Я посмотрела на Доменико в последний раз. На его темные глаза, полные ненависти и какого-то непонятного мне разочарования. На его татуировку на шее. Вдохнула его запах, смешанный с ветром.

Развернулась. И побежала.

Я ждала выстрела в спину. Ждала, что он не упустит шанса убрать снайпера Коста. Ждала, что лед победит.

Но выстрела не последовало.

Я добежала до противоположного края крыши, до пожарной лестницы, и бросилась вниз, спотыкаясь на ступеньках, цепляясь за холодный металл. Я бежала, не оглядываясь, чувствуя, как по щекам текут горячие, бессильные слезы. Я бежала от него. От того, что я натворила. От того, кем я стала.

Я была Кассандра Коста. Дочь врага. Сестра врага. Убийца. И я только что сбежала от человека, который видел меня настоящей. И, возможно, это было хуже, чем смерть.

Я сорвалась с последних ступеней пожарной лестницы, спотыкаясь о разбросанный мусор. Ноги подкашивались, в груди кололо, а в голове стоял оглушительный звон. Запах его парфюма, смешавшийся с порохом и кровью, все еще преследовал меня, словно призрак.

Тени во сне и наяву, Часть 13

Сон был настолько реальным, что я до сих пор чувствовала вкус его губ на своих. Мы снова были в том номере отеля «Плаза». Он снимал с меня платье, его пальцы были такими же нежными и уверенными, его губы обжигали кожу. Он шептал мне что-то на ухо, и я смеялась, забыв обо всем на свете. Я была Стеллой. Он был Лео. Мы были просто мужчиной и женщиной.

– Ты так прекрасна, – сказал он, и его голос прозвучал странно глухо. Я открыла глаза.

И увидела его взгляд. Тот самый. Ледяной, пустой, бездонный. Тот, что был на крыше.

– Так прекрасна...что аж тошно, – прошипел он.

Его руки из ласковых превратились в железные тиски. Он сдавил мне запястья так, что кости затрещали. Его улыбка стала извращенной, злой гримасой.

– Коста, – выдохнул он, и это звучало как приговор.

Я попыталась вырваться, но он был невероятно силен. В его руке вдруг возник пистолет. Тот самый «Глок». Он прижал дуло ко мне в лоб. Холод металла прожег кожу.

– Это за моего брата, – сказал он спокойно. И нажал на курок.

Я проснулась с тихим вскриком, сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Простыни были мокрыми от пота, а по щекам текли слезы. Я включила свет дрожащей рукой. Моя спальня. Тишина. Безопасность. Но ощущение холодного дула на лбу не проходило.

Это был сон. Всего лишь сон. Но он ощущался как пророчество.

Я не могла больше оставаться в этих четырех стенах с его призраком. Я натянула джинсы и свитер, не глядя на себя в зеркало, и поехала в частную клинику.

Лука лежал в белоснежной палате, опутанный трубками и проводами. Его лицо было бледным и осунувшимся, но глаза, хотя и потухшие от боли, были живыми. Увидев меня, он попытался улыбнуться.

– Сестренка...Я слышал, ты была там... – его голос был хриплым, слабым.

– Не говори, – я села рядом, осторожно взяв его здоровую руку. – Главное, что ты жив.

– Еле жив, – он горько усмехнулся. – Марчелли...этот ублюдок...он сделал из меня калеку.

Он говорил о своей ноге, о переломанных костях. Но я видела в его глазах другую, более глубокую рану – рану от унижения, от потери контроля.

– Он заплатит за это, Лука. Отец убедит.

– Отец... – Лука покачал головой и посмотрел на меня с внезапной тревогой. – Слушай, Касс...Ты должна быть осторожнее. Марчелли... он видел тебя? В тот раз, на крыше?

Мое сердце упало. Я отвела взгляд.
– Нет. Я была далеко. Он не мог меня видеть.

– Хорошо. – Он выдохнул с облегчением. – Потому что если бы он знал, что это ты... Он не остановится. Он вычислит тебя. Твою компанию, твоих друзей. Ты для него теперь не просто дочь Ренато. Ты – тот, кто стрелял в его людей. Ты – угроза. И он уничтожает угрозы. Сиди дома, понимаешь? Не высовывайся. Пока все это не уляжется.

Его слова были полны искренней заботы, но они загнали меня в еще более тесную клетку. Сидеть дома. Ждать. Бояться каждого стука в дверь. Звонила Хлоя. Ее голос в трубке был таким нормальным, таким беззаботным, что мне захотелось плакать.

– Привет, затворница! Ты что, решила повторить образ Золушки после бала? Вылезай, купим кофе, ты мне все расскажешь про таинственного незнакомца!

Я колебалась секунду. Совет Луки звучал в голове. Но потребность вырваться из этого удушья, поговорить с кем-то, кто не имел отношения к войне, была сильнее.

– Да, – выдохнула я. – Встретимся в «Merger».

Хлоя уже ждала за нашим столиком, окруженная облаком сладкого парфюма и жизнерадостности. Увидев мое лицо, ее улыбка померкла.

– Боже, Касс, ты выглядишь ужасно. Что случилось? Он оказался маньяком? Сбежал, украв твою сережку? Говори!

Я заказала двойной эспрессо, пытаясь собраться с мыслями. С чего начать? С ночи, которая перевернула все? С крыши, где я убивала людей? С его глаз, полных ненависти?

– Хлоя...помнишь того парня? Лео?

– Ну конечно! Твой таинственный незнакомец! Ну?!

– Он... – я сглотнула ком в горле. – Он оказался не тем, кем я думала.

– А кто он? Женат? Криминальный авторитет? Инопланетянин?

– Хуже, – прошептала я, глядя в свою чашку. – Он...Доменико Марчелли.

Хлоя замерла с круассаном на полпути ко рту. Ее глаза округлились.

– Марчелли? Как...как тот самый? Враг твоей семьи?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– О боже, Касс... – она отложила круассан, ее веселое лицо стало серьезным. – Это же...это же просто кошмар. Ты в порядке? Он тебя не тронул? Он знает, кто ты?

– Он не знал тогда, – солгала я, сжимая ладони в кулаки под столом. – Но теперь...теперь, наверное, знает. Произошла одна ситуация...Он видел меня. И теперь я не знаю, что делать.

– Беги, – сказала Хлоя без тени сомнения. – Брось все и беги куда подальше. Это же опасно до жути!

– Я не могу бросить семью. Луку...маму, отца... – я закрыла глаза. – И я не могу его забыть, Хлоя. Вот что самое ужасное. Я знаю, что он монстр. Знаю, что он ненавидит нас. Знаю, что он сделал с Лукой...Но когда я закрываю глаза, я чувствую его руки. Его запах. Слышу его голос. Я ненавижу себя за это. Я предаю свою же семью этими мыслями.

Доменико. Прах предков и дым сигар, Часть 14

Трупы моих людей увозили в черных пластиковых мешках. Я стоял у окна своего кабинета и смотрел, как машины скорой помощи с ненавязчивыми, но узнаваемыми для своих номерами исчезали в утреннем тумане. К смерти отца, брата, десятков солдат за эти годы прибавились новые имена и их становилось все больше и больше.

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была слабым, ничтожным отвлечением по сравнению с тем адом, что бушевал у меня внутри.

Дверь открылась. Вошел Сильвано Галло. Его лицо было мрачным, на безупречном костюме виднелось темное пятно – чья-то кровь, не смытая после вчерашней бойни.

– Доменико, – его голос был низким и хриплым. – Разобрались. Все чисто. Коста увезли своих и наших мертвых. Полиция успокоена, им подбросили версию о разборке банд иммигрантов.

Я молча кивнул, не отрывая взгляда от окна.

– Этот снайпер... – Галло сделал паузу, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на профессиональное уважение, смешанное с ненавистью. – Чистая работа. Два выстрела – два трупа. С крыши фабрики. Та же точка, что и пять лет назад. Должен быть один и тот же стрелок. Профессионал. Возможно, тот самый «Норд», о котором болтал Лука.

«Стелла. Кассандра. Ее дрожащие руки. Ее сережка-сова. Ее всхлипывания на крыше».

– Надо копнуть глубже, – продолжал Галло, не получая ответа. – Проверить всех наемников в регионе. У Коста должны были быть старые контакты. Может, этот «Норд» вышел на пенсию и готовит для них кадры...

«...ее горячая кожа под моими пальцами. Ее стоны, когда я входил в нее. Как она впивалась мне в спину, словно боялась, что я исчезну...»

– Доменико? – Галло нахмурился. – Ты меня слышишь?

Я медленно повернулся к нему. Я видел его губы, движущиеся, я слышал слова, но они не имели смысла. Все, что было в моей голове, – это она. Дочь Ренато Коста. Сестра Лука Коста. Убийца моих людей. Та, кого я должен был ненавидеть всем сердцем. Та, кого я поклялся стереть с лица земли вместе со всей ее проклятой фамилией.

И та, чье тело помнила каждая клетка моего тела.

– Довольно, – мои слова прозвучали тихо, но с такой ледяной яростью, что Галло невольно отступил на шаг. – Выйди.

– Но...планы...мы должны...

– Я сказал, ВЫЙДИ! – мой голос сорвался на рык, эхом раскатившийся по кабинету.

Галло замер на секунду, его лицо стало непроницаемым. Он кивнул коротко, резко и вышел, закрыв за собой дверь.

Как только дверь закрылась, я взорвался. Со стола с грохотом полетели на пол бумаги, компьютер, дорогие безделушки. Я схватил тяжелое пресс-папье с гербом семьи и швырнул его в портрет деда Карло. Стекло треснуло, и суровые глаза предка смотрели на меня теперь из паутины трещин, словно осуждая.

Я дышал как загнанный зверь. Передо мной стояли два образа. Кассандра в шелковом платье, смеющаяся, с бокалом шампанского. И Кассандра на крыше, с пистолетом в руке, с глазами полными ужаса и решимости.

Она была врагом. Она стреляла в моих людей. Вероятно она убила моего брата. Она была Коста. Кровь за кровь. Так гласил наш закон. Единственный закон, который я знал.

Но другая часть меня, та, что помнила ее запах, ее смех, ее искренность в ту ночь. Это был обман. Все было обманом. Или нет? Могла ли та ночь быть обманом? Ее слезы на крыше – были ли они обманом?

Я не знал. И это незнание сводило меня с ума.

Мне нужно было забыть. Заглушить этот голос. Выжечь ее образ из своей памяти.

Я вышел из дома, не оглядываясь. Сесть за руль сам я не мог – руки дрожали. Я вызвал водителя.

– «Золотое руно», – бросил я, плюхаясь на заднее сиденье лимузина.

«Золотое руно» было одним из наших самых престижных заведений. Дорогое, пафосное, с видом на Гудзон. И с самыми высокими ставками в городе. Мне нужно было отвлечься. Ощутить контроль. Риск. Что-то, что заставит кровь бежать быстрее и вытеснит ее из моих мыслей.

Игра уже шла в отдельном, закрытом зале. За столом сидели несколько знакомых лиц – владелец сети отелей, русский олигарх с неясным прошлым, пара крупных инвесторов. Играли в техасский холдем. Воздух был густым от дыма кубинских сигар и дорогого парфюма.

– Доменико! – приветствовал меня крупье, почтительно кивая. – Присоединитесь?

Я кивнул, заняв свободное место. Мне принесли виски. Я залпом осушил бокал и жестом попросил еще.

– Ставка, джентльмены? – спросил крупье.

– Триста тысяч, – бросил я, даже не глядя на свои карты.

За столом повисла тишина. Обычно ставки начинали с пяти.

– Поддерживаю, – не моргнув глазом, сказал русский.

Карты легли на стол. У меня была пара десяток. Неплохо. Я увеличил ставку еще на пятьдесят тысяч. Русский посмотрел на свои карты, на меня, и сбросил. Остальные последовали его примеру.

Я забрал банк, даже не почувствовав удовлетворения. Деньги были ничего не значащими фишками.

Игра продолжалась. Я играл агрессивно, безрассудно, выкладывая на кон сотни тысяч одним жестом. Я почти не смотрел на карты. Я смотрел на зеленое сукно стола и видел ее глаза. Я слышал щелканье фишек и слышал ее смех. Я вдыхал дым сигары и чувствовал ее запах.

Соль океана и запах корицы, Часть 15

Стены дома отца стали давить на меня. Каждый скрип половицы, каждый приглушенный разговор по телефону – все напоминало мне о том, что я натворила. О тех двух метках на моей совести. И о нем. Его образ преследовал меня днем и ночью. Я ловила себя на том, что ищу в толпе на улице его темные глаза, прислушиваюсь к низким мужским голосам, вздрагиваю от звонка телефона.

После того разговора с Лукой я поняла: я не могу здесь оставаться. Его предупреждение о мести Доменико висело надо мной дамокловым мечом. Но дело было не только в страхе. Мне нужно было убежать от себя самой.

– Я уезжаю к бабушке, – объявила я за завтраком отцу, когда пришла утром домой к родителям. – На Лонг-Айленд. Ненадолго. Мне нужно...проветрить голову.

Отец отложил газету и посмотрел на меня внимательно. Он видел мою бледность, темные круги под глазами.

– После всего случившегося...это, наверное, мудрое решение. Элеонора всегда умела приводить твои мысли в порядок. Сколько времени тебе нужно?

– Не знаю. Неделю. Может, две.

– Хорошо. Риккардо поедет с тобой.

– Нет! – вырвалось у меня слишком резко. Я смягчила тон. – Пап, пожалуйста. Мне нужно побыть одной. Там тихо и безопасно. Никто не знает, что я там. Никто не ищет меня на краю света.

Он помолчал, изучая мое лицо, и наконец кивнул.

– Хорошо. Но телефон всегда при себе. И каждые три часа – смс.

Я кивнула, с облегчением проглотив комок в горле.

Попрощаться с мамой было проще. Она просто обняла меня крепко, поцеловала в лоб и прошептала: «Отдохни, солнышко». Она жила в своем мире тишины и вышивки, и мои душевные бури были для нее чем-то далеким и непонятным.

Лука был в своей палате. Он выглядел немного лучше, но боль все еще затуманивала его взгляд.

– Умница, – хрипло сказал он, когда я сообщила ему о своем решении. – Убирайся отсюда, пока эта война не поглотила тебя целиком. Дай мне и отцу разобраться с Марчелли. Передай привет бабушке.

В его словах не было упрека, только усталая забота. И это ранило сильнее любого обвинения.

Дорога заняла несколько часов. Я смотрела, как каменные джунгли Манхэттена сменяются облаками, а затем и вовсе уступают место бескрайним пейзажам и солоноватому ветру с океана. С каждым километром я чувствовала, как тиски вокруг моего сердца понемногу ослабевают.

Дом бабушки стоял на самом берегу, невероятно крепкий и уютный. Он был выкрашен в серо-голубой цвет, как море в пасмурный день. Я вышла из машины, и меня тут же обнял знакомый запах – соленого воздуха, свежескошенной травы и дымка от камина.

Дверь открылась, не дожидаясь, пока я постучу.

– Внученька моя! – бабушка Элеонора стояла на пороге, укутанная в большой вязаный платок, несмотря на относительно теплую погоду. Ее лицо, испещренное морщинами, расплылось в такой искренней, лучезарной улыбке, что у меня на глаза навернулись слезы.

– Бабушка, – я бросилась к ней в объятия, прижавшись к ее хрупкому плечу. Она пахла ванилью, лавандой и чем-то неуловимо родным, чего мне так не хватало.

– Заходи, заходи, замерзла вся! – она повела меня в дом, ее теплая, сухая рука не отпускала мою. – Я как чувствовала, что ты приедешь. Испекла твой любимый яблочный пирог с корицей.

Дом был таким же, как в моих воспоминаниях. Книжные полки до потолка, старинная мебель, фотографии в рамках. На многих – я, маленькая, с косичками, рядом с дедушкой. Он умер, когда я была еще ребенком. Говорили, несчастный случай на рыбалке. Но я с возрастом начала догадываться, что «несчастные случаи» в нашей семье часто имеют чью-то злую волю. Бабушка после его смерти уехала сюда, подальше от всего, и построила себе этот тихий, прочный мирок.

– Садись, рассказывай, – она усадила меня за кухонный стол, заваленный газетами и книгами, и принялась накладывать мне огромный кусок еще теплого пирога. – Твой отец звонил, сказал, что ты устала. От своих свадеб этих, наверное? Всех закормила тортами, а сама худая, как щепка!

Она болтала о пустяках, не спрашивая ни о чем серьезном. Она всегда была такой. Она знала, кто такой мой отец. Знало, чем занимается семья. Но она никогда не осуждала и не лезла с расспросами. Она любила своего зятя, Ренато, за то, что он безумно любил ее дочь, мою маму, и всегда, с ее слов, был хорошим отцом и мужем, обеспечивающим семье защиту и достаток. Она смотрела на мир проще: есть семья, которую нужно любить и беречь, а все остальное – дело наживное и не всегда подконтрольное.

– Да, устала немного, – улыбнулась я, проглатывая кусок невероятно вкусного пирога. Он пах детством и безопасностью.

– Отдыхай тут, – сказала бабушка, поставив перед мне кружку горячего чая. – Спи сколько влезет, гуляй по берегу, читай книжки. Воздух тут лечебный. Все плохое ветром сдувает.

И я поверила ей. После ужина я залезла на диван в гостиной, укрылась огромным бабушкиным пледом и смотрела, как она вяжет, слушая мерный стук спиц и завывание ветра за окном. Здесь не было места мафиозным разборкам, снайперским винтовкам и глазам Доменико Марчелли. Здесь была только тишина и бесконечный, умиротворяющий шум океана.

Перед сном я зашла в свою комнату – ту самую, что была моей с детства. Бабушка зажгла на тумбочке маленькую свечу.

Песок времени и горький чай, Часть 16

На Лонг-Айленде время текло иначе. Оно замедлялось, подстраиваясь под неторопливый ритм океанских волн и размеренные движения бабушки Элеоноры. Здесь не было места панике, срочным звонкам и запаху пороха. Здесь пахло солью, хвоей и свежей выпечкой.

Мы с бабушкой много гуляли. Она, несмотря на возраст, была крепкой и бодрой старушкой. Мы шли по пустынному пляжу, подбирая причудливые ракушки и гладя на чаек, кричащих над водой. Я сняла обувь и почувствовала под ногами холодный, влажный песок. Он был таким же, как в детстве.

– Помнишь, как ты с Лукой вечно соревновались, кто дальше зайдет в воду? – улыбнулась бабушка, опираясь на мою руку. – А он, бывало, такой ревнивый был, если ты выигрывала. Брал и толкал тебя в воду!

– А я потом ревела, а он меня откатывал в волнах, как бревно, чтобы я «научилась плавать лучше него»! – рассмеялась я, и смех прозвучал непривычно легко и свободно.

Воспоминания нахлынули волной. Счастливые, беззаботные. Те времена, когда слово «Коста» означало для меня просто большую, шумную семью, а не клан, а слово «Марчелли» было просто страшилкой из рассказов отца, а не именем человека, который свел меня с ума.

Вечером мы устроились в гостиной с большим, потрепанным альбомом. Бабушка листала пожелтевшие страницы, а я водила пальцем по смешным фотографиям.

– Смотри, это тебе годик, – бабушка ткнула в фото пухлого младенца с темными вихрами на голове. – А это Лука, он уже тогда важничал, как настоящий мужчина.

На снимке четырехлетний Лука сидел на качелях, обняв меня, годовалую, и смотрел в камеру с таким суровым и ответственным видом, что мы обе рассмеялись.

– Он всегда меня защищал, – тихо сказала я, глядя на фотографию. – Даже когда это было не нужно.

– Это его работа, – мягко сказала бабушка. – Защищать семью. Как и твоего отца. Они... они живут по своим законам, Касси. Жестоким иногда. Но в их сердцах всегда есть место для любви. Для тебя. Для матери. Не забывай об этом.

Ее слова задели меня за живое. Она не оправдывала их дело, но и не осуждала. Она принимала их такими, какие они есть. И в ее устах это звучало так...мудро и просто.

На следующий день я решилась на отчаянный поступок. Несмотря на прохладную воду, я надела купальник и зашла в океан. Ледяные волны обжигали кожу, заставляя сердце биться чаще. Я нырнула под накатывающий вал, ощутив на мгновение полную, оглушительную тишину и мощь стихии. Я вспомнила, как в детстве боялась глубины, и как Лука держал меня за руку, говоря: «Не бойся, я же с тобой!»

Я вынырнула, откинула мокрые волосы с лица и закричала от восторга и освобождения. На мгновение я снова стала той девочкой. Свободной. Невинной.

Но вечером, за чаем с тем самым яблочным пирогом, тени прошлого вернулись. Мы сидели в уютной кухне, и бабушка смотрела на меня своим проницательным взглядом.

– Ну что, внучка, – сказала она, отламывая кусочек пирога. – Океан вымыл из тебя все тревоги? Или хочешь рассказать старухе, что на сердце лежит камень?

Я опустила глаза, водя пальцем по краю кружки.

– У меня...есть проблемы, бабушка. Не по работе.

– С мужчиной, – сказала она не вопросом, а утверждением.

Я вздохнула. Стоило ли лгать ей?

– Да. Но это...это невозможно. Мы не можем быть вместе. Никогда.

– Он женат? – спросила она прямо.

– Нет.

– Он...недостоин тебя? Грубый? Глупый?

– Нет! – вырвалось у меня слишком горячо. – Он...он умный. Сильный. Опасный. И мы... мы из разных миров. Враждующих миров.

Я рискнула поднять на нее глаза. Она смотрела на меня спокойно, ее старые, добрые глаза были полны понимания.

– Он из врагов твоего отца? – спросила она тихо. – Из тех...кого не стоит приглашать на ужин?

Я молча кивнула, сжав руки в кулаки на коленях. Готовясь к упрекам, к предостережениям.

Но бабушка лишь тяжело вздохнула.

– Любовь – она не спрашивает разрешения, Кассандра. Она приходит, как шторм. И рушит все на своем пути. Особенно если это любовь между врагами. Это самая сильная и самая горькая любовь.

– Я не люблю его! – попыталась я возразить, но звучало это фальшиво даже для моих ушей. – Я...он мне симпатичен. Но он ненавидит нас. А я...я должна ненавидеть его.

– Должна, – повторила бабушка. – Это страшное слово. Ты много чего «должна» из-за своей фамилии. Но твое сердце – оно твое. И оно хочет того, чего хочет. Бороться с этим – все равно что бороться с океаном. Можно построить высокую стену, но волны все равно будут точить ее камень, пока однажды не смоют совсем.

Она отпила чаю и посмотрела в окно, на темнеющий океан.

– Я не буду говорить тебе, что делать. Ты взрослая женщина и сама найдешь свой путь. Но помни: какой бы путь ты ни выбрала, он будет труден. Если выберешь семью – будешь страдать от тоски по нему. Если выберешь его – будешь страдать от предательства своей крови. Или... – она сделала паузу, – или найдешь в себе силы изменить правила игры. Но для этого нужна большая смелость. Большая, чем у старухи вроде меня.