Право на Давида

Пролог

Диана

Вот как это было — моими глазами.

Подарков много. Очень много. Куклы, конструкторы, книги, платьица, шуршащие коробки, и ленты, которые так приятно тянуть, пока бантик не сдаётся. Я стараюсь всем говорить «спасибо», улыбаюсь, но к концу уже путаюсь, смеюсь и шепчу маме в плечо:
— Мам, а можно просто обнять?
Мама кивает и целует меня в макушку. Обнимать — легче, чем тысячу раз говорить «спасибо».

И тут встаёт он. Давид. У него пиджак — серьёзный-серьёзный. Я слышала, как тётя Инна шептала, что это «потому что праздник у Софьи», но мне кажется, что пиджак на нём как на большом. Он достаёт из кармана маленькую коробочку. На секунду смотрит прямо на меня. Где-то сбоку дядя Артём кивает ему, как взрослому: мол, вперёд.

Давид подходит и говорит спокойно, по-взрослому:
— Это тебе. Чтобы… если страшно — помнила. Я рядом.
Голос у него ровный, тёплый. Я даже не дышу.

Я аккуратно развязываю ленту (не рвать! вдруг там что-то нежное), открываю — и замираю. На моей ладони лежит крыло. Тонкое, светящееся, будто настоящее, только маленькое. В комнате становится теплее — это мама улыбается так, что прямо светится. Папа морщит переносицу — я знаю: это у него вместо слёз.

— Тут написано… — шепчу я, ведя пальчиком по буквам. Они гладкие-гладкие. — «Всегда рядом».
Поднимаю глаза на Давида:
— А ты правда всегда будешь рядом?

— Да, — отвечает он просто. — Постараюсь.

Я смотрю на него ещё мгновеньку и чувствую, как у меня внутри встаёт плечи что-то важное и упрямое. Всё понятно. Я разворачиваюсь к гостям, поднимаю крыло над головой и громко, чтобы все слышали, объявляю:
— Когда я вырасту, он будет моим мужем!

Тишина падает сразу. Где-то бабушка вздыхает: «ой-ой-ой». Один из пап где-то в конце стола хмыкает: «Началось». Тётя Инна прикрывает рот ладонью, а у неё глаза смешные — мокрые и смеющиеся сразу. Мама на секунду теряет свою врачебную спокойность и смотрит на папу: «Ну?» Папа переводит взгляд на дядю Артёма. Оба делают вид, что очень серьёзные. Выходит плохо — я вижу, как у них в уголках губ прячется смех.

— Диана, — мягко говорит мама, — давай сначала торт.
— Сначала муж, потом торт, — уверяю я. — Так в сказках.
— В наших сказках — наоборот, — отвечает папа. — Сначала торт — и всем весело, потом большие разговоры — и папе валерьянка.

Все смеются, и воздух снова становится лёгкий. Дети уже носятся по саду, музыка, шарики — всё опять как раньше. А Давид стоит, красный до ушей, но смотрит на меня и не отводит взгляд. Я прячу кулон под платье, прижимаю его ладонью — крепко-крепко, как будто это не просто украшение, а обещание.

Моё. И я вырасту. И всё будет, как я сказала.

Глава 1

Диана

Будильник орёт в 5:40. Я не люблю его, но я люблю вставать раньше города. Это даёт странное чувство: будто весь мир ещё спит, а я уже победила.

Стакан холодной воды, волосы в хвост. Крыло на груди — тёплое от кожи. Пальцем провожу по буквам: «Всегда рядом». Глупое обещание детства. Или не такое уж глупое.

На улице тихо. Асфальт ещё холодный, воздух свежий. Я бегу. Дышу ритмом: вдох-выдох, шаг-шаг. Каждое утро проверяю себя на прочность. Если я не устала к завтраку — значит, плохо старалась.

Зал. Запах резины и пота. Тренер машет рукой:
— Ди, два раунда и лапы. Не геройствуй.
— Я скромная девочка, — ухмыляюсь, заправляю капу и встаю в стойку.

Соперница выше меня. Уверена, что рост решает. Первые секунды она пробует «давить». Я улыбаюсь: давить на меня бесполезно. Поднырнула, удар в корпус — звонко через перчатки. Она морщится. Я добавляю мягко, почти шепчу:
— Не бойся. Это всего лишь игра.

После душа — тир. Металл, запах пороха. Я поднимаю оружие, делаю вдох. Щелчок. Мишень рвётся ровно в центре. Я улыбаюсь. Я люблю точность больше, чем шум.

К восьми дома. У нас дом — живой, со своими шрамами. Папина банка оставила вмятину на столе, мамины кружки всегда разные, потому что «эта треснула, но жалко выбросить». Я захожу, кроссовки летят в угол.

Мама у плиты, волосы собраны. Она улыбается глазами.
— Ну, тигрица, сегодня что? Яйцо, овсянка?
— Два яйца и кофе, — отвечаю. — И, может, похвалу.
— Хвалить тебя опасно, — смеётся мама. — Сразу начинаешь дерзить.

Папа появляется тихо, как будто из воздуха. На нём футболка, волосы мокрые.
— Опять бокс? — спрашивает.
— Ага.
— Береги руку. Ты любишь лезть в клинч.
— А ты любишь командовать. — Я усмехаюсь. — Но я взрослая, пап.
— Взрослая, да. Но я всё ещё твой отец, — он пожимает плечами.

Мы завтракаем втроём. Радио бормочет что-то скучное. А у нас — маленькая битва за последний тост. Мама забирает его себе. Она умеет выигрывать лучше всех.

Днём — работа. Я в частной охране: планы эвакуации, маршруты, скука на бумаге, адреналин в реальности. Пишу в чат: «Если оставить так, на этом перекрёстке людей сомнёт. Нужны ещё двое охраны и вода». Мне отвечают: «Принято». Сухо. Но я знаю: это значит, что меня услышали.

Вечером — мои девчонки. Группа самозащиты. Они приходят зажатыми, держат телефоны, как крестики. Через час уже смеются и поправляют друг другу волосы. Я учу их не драться. Я учу выживать.

К ночи я дома. Свет на кухне тёплый. Мама режет салат, папа раскладывает хлеб. У нас есть ритуал: ужинать вместе. Мы его держим, как якорь.

— Завтра у нас гости, — мама говорит вроде бы спокойно, но смотрит внимательно. — Инна с Артёмом.
— И? — я поднимаю бровь.
— И Давид, — добавляет папа.

Я кладу вилку, смотрю прямо.
— Отлично. Во сколько?
— В семь, — папа говорит медленно. — Будь аккуратна.
— С чем? — я ухмыляюсь.
— С собой.
— Я всегда аккуратна, — отвечаю и поднимаюсь наверх.

В комнате раскладываю три платья. Смеюсь над собой: будто иду на войну. Выбираю чёрное, простое, с открытыми плечами. Оно сидит так, будто ничего не обещает, но и ничего не прощает. Волосы — в хвост. Лёгкий макияж. На груди — крыло.

Телефон вибрирует. Инна пишет: «Завтра в семь. Не ругайся на меня. Он стал взрослым». Я улыбаюсь. Печатаю: «А я тоже. Ждём вас».

Вечер. Дом пахнет травами и мясом из духовки. Мама нервничает, но делает вид, что всё легко. Папа проверяет замки — привычка. Я ставлю бокалы на стол. Всё спокойно.

В шесть пятьдесят слышен мотор. Звук — низкий, уверенный. Папа открывает дверь.

Сначала Инна — светлая, пахнет духами. Потом Артём — спокойный, сдержанный. И потом — он.

Давид.

Не мальчик. Мужчина. Чёрная рубашка, пиджак, взгляд прямой. Двигается экономно, будто каждый шаг уже просчитан. Он здоровается с папой, кивает маме. И потом смотрит на меня. На секунду дольше, чем вежливо.

— Добрый вечер, — я держу его взгляд.
— Добрый, — отвечает он. Голос низкий, хрипловатый.

Он проходит мимо. От него пахнет кожей и холодным воздухом. Цепочка на моей шее дрожит. Я не отступаю.

Мы садимся за стол. Мама улыбается, раскладывая еду, папа шутит про компот. Все разговаривают легко. Я почти не слушаю. Я чувствую его взгляд. Он не жжёт, но проверяет.

— Ты чем занимаешься? — он спрашивает спокойно, не торопясь.
— Скукой, — отвечаю. — Бумаги, схемы, охрана. Иногда — учу девчонок драться.
— Учишь драться? — в его голосе едва слышная усмешка.
— Не драться, — поправляю. — Выживать.
Он кивает, уголок рта чуть поднимается.
— Значит, ты теперь тренер.
— А ты кто теперь? — я прищуриваюсь. — Всё такой же мальчик в пиджаке?
— Нет, — он смотрит прямо. — Теперь пиджак мой.

Мама кашляет, чтобы разрядить паузу. Артём переводит разговор на дорогу, папа шутит про старые болты на террасе. Все смеются. А мы продолжаем смотреть друг на друга, будто ничего вокруг и нет.

После ужина мы выходим на террасу. Ночь тёплая, фонарики горят мягким светом. Родители болтают, смеются. Я стою у перил, чувствую дерево под ладонью.

Он подходит. Не слишком близко. Но достаточно.
— Ты изменилась, — говорит тихо.
— А ты — нет, — отвечаю. — Всё тот же взгляд: «я знаю больше».
— Может, я и правда знаю, — он чуть склоняет голову.
— Тогда удиви меня, — я улыбаюсь краем губ.
— Это можно устроить. Но не сегодня, — его голос становится ниже.

Я чувствую его запах — кожа, дорога, что-то острое. Сердце бьётся ровно, но внутри искрит.

— Спокойной ночи, Диана, — он говорит, уходя.
— Спокойной? — я усмехаюсь. — Сомневаюсь.

Он поворачивает голову, встречает мой взгляд — и в его глазах блеск.

И я понимаю: да, игра началась.

Глава 2

Давид

Десять лет.
Столько меня не было в этом городе.

Мотор урчит спокойно, колёса глотают дорогу, а я смотрю в окно и пытаюсь собрать всё это время в одно слово. Бесполезно. Слишком много сделано, слишком много пройдено. Там, где я был — было жёстче, грязнее, тяжелее. Там не ждут, там проверяют. И я привык. Но вернуться… это другое.

— Ты прямо нахмурился, — голос матери вырывает меня из мыслей. Она улыбается, как всегда, когда пытается разрядить тишину. — Даже будто ещё выше стал.
— Он всегда хмурится, — отец усмехается с водительского места. — У него это наследственное. Я тоже так в его годы сидел — думал, что мир держу за горло.
— А теперь? — я приподнимаю бровь.
— Теперь я держу его за руку, — отец отвечает спокойно, но глаза у него цепкие. Я понимаю: он не просто играет словами. Он правда никогда не отпускал контроль.

Я усмехаюсь и отворачиваюсь к окну. В этом есть правда — и в нём, и во мне.

— Давид, — мама слегка поворачивается. — Ты ведь понимаешь, что здесь не так, как там?
— Здесь мягче, — киваю.
— Здесь люди добрее. Или делают вид. Не путай.
— Я не путаю, — отвечаю коротко.

Мама улыбается. У неё всегда эта особенность — проверять, а потом доверять.

Мы едем дальше. Я замечаю знакомые улицы. Город изменился — но остался собой. Вывески новее, дома отреставрированы, но запах асфальта, шум фонарей — тот же. И у меня внутри странное чувство: будто прошлое поднимается из-под земли.

— Кстати, — мама улыбается ещё шире. — Тебе же придётся увидеть Диану.
Я качаю головой:
— Я это знаю.
— Она ведь с шести лет объявила, что выйдет за тебя, — мама нарочито мечтательно смотрит в окно.
— И с тех пор упорна, — поддакивает отец. — Ты даже покраснел тогда.
— Ему было двенадцать, — мама хохочет. — Он тогда вообще краснел от любого взгляда.
— Не от любого, — бурчу я. — От некоторых.

Они оба смеются. Я делаю вид, что равнодушен, но внутри что-то дернулось. Воспоминание живое: маленькая девочка, держащая кулон, и её голос: «Он будет моим мужем!» Смех взрослых, её упрямые глаза.

Я помню этот взгляд.
Я помню то чувство.

С тех пор прошло десять лет. Я видел и женщин, и кровь, и ложь, и честность. Но то воспоминание не стерлось. И вот сейчас я думаю: какой она стала? Она скажет это снова? Она вообще вспомнит? Или посмотрит так, что я сам пойму — игра окончена?

Отец сбивает мои мысли:
— Завтра в семь. У них дома. Не опаздываем.
— Понял, — отвечаю.
— И веди себя прилично, — добавляет мама.
— А я что, когда-то вёл себя неприлично?
— Постоянно, — они оба в унисон.

Я смеюсь впервые за эту дорогу. И это смех не тяжёлый. Домашний.

Город встречает меня настороженно. Люди узнают машину, узнают отца. Его имя здесь до сих пор весит. Я выхожу вместе с ним, и понимаю: теперь часть этого имени — моя. «Принимать дела» звучит красиво. На деле — это брать ответственность, которую не снимаешь потом никогда. Я готов. Я шёл к этому.

Вечером мы приезжаем к ним. К Софье и Маркусу. Их дом пахнет хлебом и травами. Мама сразу идёт к Софье — две женщины обнимаются, как будто не прошло этих лет. Отец с Маркусом обмениваются рукопожатием, в котором всегда больше, чем кажется.

Я переступаю порог. И вижу её.

Диана.

Не девочка. Женщина. Чёрное платье, простое, но так сидит, что глаза сразу туда. Волосы в хвосте, открытые плечи. На шее — кулон. Моё крыло.

Сердце дернулось, но я не выдал.

Она смотрит прямо. Не прячет взгляд. Не улыбается широко, не играет. Просто стоит и держит меня глазами. Упрямо, как тогда.

— Добрый вечер, — говорит.
— Добрый, — отвечаю.

Голос у меня низкий. Я слышу сам — он изменился. Раньше был мягче. Теперь в нём есть сталь.

Мы садимся за стол. Разговоры текут легко: про дорогу, про лекцию, про старые болты на террасе. Все смеются. А мы — нет. Мы смотрим друг на друга. Она отвечает спокойно, чуть дерзко.

— Ты чем занимаешься? — спрашиваю, как будто между делом.
— Выживаю, — усмехается она. — Иногда учу девчонок делать то же самое.
— Учишь драться?
— Учусь жить, — отвечает. — А это иногда похоже.
Я улыбаюсь краем губ. Её слова — мои мысли.

Родители отвлекаются на разговоры, а мы продолжаем игру взглядами. Я отмечаю каждую деталь: как она держит вилку, как чуть поднимает подбородок, как пальцы касаются кулона. Она всё ещё носит его.

После ужина мы выходим на террасу. Воздух прохладный, мягкий свет фонариков. Все смеются, обсуждают мелочи. Я встаю рядом с ней, ближе, чем надо.

— Ты изменилась, — говорю тихо.
— А ты нет, — отвечает она. — Всё тот же взгляд: «я знаю больше».
— Может, я и правда знаю, — я склоняю голову.
— Тогда удиви меня.
— Это можно устроить. Но не сегодня.

Она усмехается, но глаза у неё горят. И я чувствую: она ждала этого не меньше, чем я.

Когда мы уходим, я на секунду задерживаюсь в дверях.
— Спасибо, — говорю ей. — Было тепло.
— И вам спасибо, — отвечает. — Заходите ещё.

Я киваю и выхожу. Но внутри у меня не «тепло». Внутри у меня — ток. Я шёл сюда за этим взглядом. Я получил его.

Глава 3

Давид

В машине я молчу. Мы только что вышли от Софьи и Маркуса, а у меня внутри будто эхо гремит. Я всё держал ровно, внешне — спокойный, собранный. Но стоило переступить порог их дома — и прошлое, которого я избегал десять лет, ударило в грудь.

Она выросла.
Я не ожидал, что так.

Не девочка — женщина. Взгляд прямой, уверенный, даже дерзкий. Чёрное платье подчёркивало её плечи, тонкая шея, хвост — ни капли игры, ни грамма кокетства. Только стержень. Она держала мой взгляд, будто проверяла: «Ну? Узнаёшь? Справишься?»

А я? Я, который видел кровь и ложь, привык читать людей с первого взгляда — вдруг понял, что читаю её не до конца. И от этого внутри стало жарко.

— Что-то ты слишком тихий, — мама смотрит на меня в полумраке салона. — Обычно после таких встреч ты хотя бы пару слов говоришь.
— Устал, — бросаю.
— Устал он, — отец усмехается, не отрывая взгляда от дороги. — Скорее, переваривает.
Я хмыкаю.
— Вы сами её видели. Она изменилась.
— Все мы изменились, — спокойно отвечает мама. — Но она… да. Стала красивой женщиной.
— Упрямой, — добавляет отец. — Я видел, как она смотрела на тебя.
— Ты видел? — я приподнимаю бровь.
— Давид, я не слепой, — отец усмехается. — Она будто снова объявила: «он будет моим мужем». Только теперь без слов.
Мама смеётся тихо:
— А ты покраснел?
— Нет, — отрезаю.
— Конечно, — мама качает головой. — Ты всё ещё краснеешь, только теперь внутри.

Я отворачиваюсь к окну. Они смеются, а я думаю: может, они и правы. Я держал лицо. Но внутри действительно был огонь.

Дома пахнет кофе. Мама специально варит его поздно — чтобы у нас был повод поговорить. Мы сидим втроём на кухне. Отец молчит, крутит чашку в руках, мама смотрит на меня внимательно.

— Сын, — начинает отец, — не торопись. Ты только вернулся.
— Я и не тороплюсь, — отвечаю.
— Ты думаешь, что готов сразу всё взять на плечи. Но здесь не так, как там, — отец говорит твёрдо. — Здесь ты будешь не только отвечать, но и вести.
— Я понял, — киваю.
— Вот и хорошо. Пока осваиваешься — поживи дома, — мама мягко кладёт ладонь мне на руку. — Мы соскучились.

Я смотрю на них обоих. Мама — светлая, упрямая по-своему. Отец — спокойный, но в глазах железо. И понимаю: они хотят для меня простого — тепла. Чтобы я не рванул сразу в пекло.

— Ладно, — говорю. — Останусь пока с вами.
— Отлично, — мама улыбается так, что на секунду кажется: в доме стало светлее.
— Только знай, — отец поднимает взгляд, — здесь ты не мальчишка. Здесь ты — мой наследник.
— Наследник, — повторяю тихо. — И человек, у которого в детстве уже выбрали невесту.

Мама смеётся, едва не пролив кофе.
— Господи, Давид, не напоминай! Она так громко тогда сказала — весь сад замер.
— И весь сад запомнил, — добавляет отец. — Особенно ты.
Я усмехаюсь.
— Я сделал вид, что забыл. Но не получилось.

Мы молчим. Я снова вижу её глаза. Упрямые, живые, уверенные. Она держала мой взгляд так, будто мы на ринге. И я понял: эта девочка выросла в женщину, которая умеет бить по-настоящему. И по глазам, и по сердцу.

Я не знаю, что она скажет дальше. Засмеётся? Оттолкнёт? Или примет эту игру так же серьёзно, как в шесть лет? Но одно знаю точно: я хочу это услышать.

Ночью я лежу в своей старой комнате. Всё здесь изменилось — но стены те же. И мысли не отпускают. Я привык контролировать чувства, выжигать лишнее, чтобы оставалось только нужное. Но сейчас — как будто всё заново.

Её взгляд.
Её кулон.
Её дерзкая улыбка.

Я сжимаю кулак. Это будет битва. Но я не уверен, кто победит.

…Ночь. Я лежу в своей комнате, но спать не могу. Глаза закрываю — и вместо тьмы вижу её. Сегодняшнюю. Женщину в чёрном платье. И ту — маленькую, с косами, в белом платьице, которая подняла над головой кулон и сказала своё «он будет моим мужем».

Я помню этот день слишком ясно.

Мне было десять . Я сидел за длинным столом, слушал, как взрослые говорят тосты, и чувствовал себя чужим в этом празднике. Я тогда уже был слишком серьёзный для игр, но слишком молодой, чтобы сидеть рядом с отцом, как мужчина.

И вот она — маленькая Диана — стояла в центре сада, заваленного подарками. Её глаза блестели от счастья, она смеялась, и вдруг… этот кулон. Моё сердце тогда ударилось в рёбра, когда я вручал ей коробочку.

Я ведь не хотел быть «милым мальчиком с подарком». Я хотел быть… кем? Я и сам не знал. Но когда она спросила:
— А ты правда всегда будешь рядом?

Я сказал:
— Да. Постараюсь.

Сказал спокойно. Как взрослый. Хотя внутри дрожали колени.

А потом она подняла кулон над головой и на весь сад заявила:
— Когда я вырасту, он будет моим мужем!

Я помню тишину. Сначала мне показалось, что весь мир замер. А потом — смех взрослых, шутки, подколы.
Я покраснел. До ушей. До шеи. Мне хотелось исчезнуть, но я стоял. Смотрел на неё. И почему-то не злился. Я не знал тогда, что это было. Гордость? Смущение? Что-то сильнее?

Я лишь помню: она смотрела на меня так, будто решила всё за нас двоих.

Сейчас, спустя десять лет, я понимаю: это был первый раз, когда кто-то посмотрел на меня так. . Она смотрела так, будто я уже мужчина. Ей было шесть.

И в тот день, сам того не зная, я дал обещание. Не словами. Внутри.

«Я буду рядом».

Сегодня, когда я увидел её с этим кулоном… Всё вернулось. Но только сильнее. Тогда я краснел и прятался. Сегодня — я держал взгляд. Но внутри горело то же самое.

Я не мальчишка больше. И она — не девочка. Теперь игра стала настоящей.

Мама заходит в комнату без стука, как всегда. У неё свой способ — проверять, всё ли в порядке. Она смотрит на меня и улыбается.
— Думаешь о ней?
— О ком? — я даже не пытаюсь.
— О Диане, — мама садится на край кровати. — Ты сегодня молчал больше обычного. Я тебя знаю.
Я усмехаюсь.
— Ты думаешь, я тот мальчик, которого можно читать, как открытку?
— Ты мужчина, которого я растила, — отвечает мама. — И я знаю: внутри тебя есть то, что ты никому не показываешь. Даже отцу.
— Может быть, — признаю тихо.
Она касается моей руки.
— Только одно хочу сказать. Не бойся чувств. Ты слишком привык к холодным расчётам. Но жизнь — не только это.

Глава 4

Диана

Дом стих. Родители разговаривают где-то на кухне — тихо, будто не хотят мешать мне. Я закрываю дверь, снимаю платье и остаюсь в тонкой майке. Волосы расплетаю, они падают на плечи. И вот теперь — тишина. Только я и мысли.

Я смотрю в зеркало. Вижу там не ребёнка, не «дочку Маркуса и Софьи». Женщину. С прямой спиной, твёрдым взглядом, с телом, которое я научилась уважать. Я прикасаюсь пальцами к кулону. «Всегда рядом». Внутри дрожь. Сегодня он снова был рядом.

Давид.

Когда он вошёл в дом, будто воздух стал другим. Я видела мужчин — разных. В зале, на работе, на улице. Я знаю, как они двигаются, как смотрят. Но он… Он двигается так, будто мир его территория. И в его глазах нет сомнений.

Я чувствовала его взгляд за столом. Он будто проверял, а я — выдерживала. И выдержала. Я не девочка, которая мечтала о принце. Я женщина, которая знает цену обещаниям. Но когда он посмотрел на кулон — у меня сердце дернулось, как будто всё это время он и правда был «рядом».

Я ложусь в постель. Простыни холодные. Я закрываю глаза, но внутри всё горит. Вспоминаю, как он сказал: «Теперь пиджак мой». Просто слова. Но в них было то, что я всегда хотела слышать: уверенность, не игра.

Я улыбаюсь сама себе. Смешно: я же сама в шесть лет заявила, что он будет моим мужем. Все смеялись. А я не шутила.

И теперь хочу проверить — он помнит? Или делает вид, что забыл?

Моё тело реагирует быстрее мыслей. Я чувствую жар под кожей, сердце стучит быстрее. Его голос звучит в ушах — низкий, чуть хриплый. Его запах — кожа, дорога. Его близость на террасе. «Ты изменилась», — сказал он. А я — да, изменилась. Но не для того, чтобы отказаться от того, что было моим с самого начала.

Я поворачиваюсь на бок, прижимаю кулон к губам.
— Всегда рядом, — шепчу в темноту.

И в эту ночь я засыпаю не девочкой, мечтающей о будущем, а женщиной, готовой взять то, что решила много лет назад.

Давид

Я просыпаюсь рано. Привычка. Даже в тишине родительского дома внутри будто стоит будильник. Пять утра — глаза сами открылись. Потолок — белый, знакомый. Я когда-то засыпал, глядя на трещинку в углу. Она всё ещё там. Время многое меняет, но не всё.

Я встаю, прохожу босиком по коридору. Дом пахнет деревом, кофе и маминым жасминовым чаем — она всегда оставляет кружку на ночь в кухне. Я открываю окно: город просыпается. Те же крыши, тот же шум. Но теперь это всё — моё поле.

Отец уже ждёт во дворе. В спортивных штанах, майке, с полотенцем через плечо. В руках перчатки. Он кивает:
— Ты не изменился. Всё так же первым на ногах.
— А ты всё так же раньше всех проверяешь, кто готов, — усмехаюсь.
— Я отец. Мне положено.

Мы идём к старому рингу, который он не убрал даже тогда, когда мог позволить себе любой зал. На площадке пахнет деревом и железом. Для меня это не спорт — это разговор. У нас всегда так было: лучшие разговоры мы вели кулаками.

Я надеваю перчатки. Отец тоже.
— Два раунда, — говорит он. — Без жалости.
— Я никогда жалости не ждал.

Мы начинаем. Удары, дыхание, шаги. Он двигается мягко, но точно. В его возрасте — это искусство. Я отвечаю быстро, проверяю дистанцию. Он улыбается, когда я попадаю. Я чувствую: он всё ещё сильный. Но главное — он проверяет меня.

Первый раунд заканчивается. Мы оба дышим ровно.
— Неплохо, — говорит отец. — Ты стал жёстче.
— Мир был жёсткий, — отвечаю.
— И ты его выдержал. — Он кивает. — Но теперь другое. Здесь нужно не просто выдержать.

Второй раунд. Я усиливаю темп. Он встречает меня, держит. Я вижу, что он доволен. В конце мы стоим друг против друга, перчатки опущены.

— Силы хватает, — говорит он. — А сердце?
— Что сердце? — прищуриваюсь.
— Оно здесь не для того, чтобы молчать. — Он снимает перчатки. — Ты вчера видел её.

Я замолкаю. Но глаза мои его не обманут. Он это видит.

— Диана, — отец произносит имя спокойно, но с нажимом. — Она смотрела на тебя так же, как тогда.
— Ты заметил, — усмехаюсь.
— Я всё замечаю. — Он подходит ближе. — Скажи мне честно. Ты готов к этому?
— К чему?
— К женщине, которая не будет молчать рядом с тобой. К женщине, которая будет смотреть прямо в глаза и не опускать взгляд. — Его голос твёрдый. — Она не будет тихой тенью. Она — огонь.

Я молчу. Потому что он говорит правду.

— Ты думаешь, что видел многое, — продолжает отец. — Но ты не видел того, что делает женщина, если любит и не боится. Это сильнее, чем любая война.

Я выдыхаю.
— Она изменилась.
— А ты? — отец смотрит прямо.
— Я тоже, — отвечаю тихо.

Мы молчим. Потом он хлопает меня по плечу.
— Тогда слушай: не спеши. Сначала войди в дела. Освойся. Покажи, что ты хозяин. А уж потом… тогда решай, что будешь делать с этим взглядом.

После тренировки я остаюсь один. Сижу на скамейке, держу полотенце, смотрю в землю. И вижу не землю. Вижу её.

Диана.

Её плечи. Её глаза. Её кулон.

Вчера она сказала мало. Но каждое её слово было ударом. Она не играла. Она проверяла.она помнит. Она не забыла то детское обещание.

А я? Я всегда делал вид, что забыл. Но стоило ей появиться — и вся броня треснула.

Я привык держать контроль. Но рядом с ней… мне хочется проверить, каково это — отпустить.

Мама встречает меня на кухне. Она в халате, с кружкой чая. Улыбается мягко:
— Ну? Разговор был?
— Был, — киваю.
— И?
— Он сказал: «Не спеши».
— А ты когда-нибудь слушал отца до конца? — смеётся мама.
— Иногда, — ухмыляюсь.
Она смотрит серьёзнее.
— Давид, я знаю, ты сильный. Я вижу это в каждом твоём шаге. Но я тоже вижу другое. Вчера ты смотрел на неё так, как не смотришь ни на кого.

Я опускаю взгляд.
— Может быть.
— Не «может быть». — Она наклоняется ближе. — Она — твоя слабость. А слабости могут быть силой, если их не прячешь.

Я молчу. Но её слова попадают в самое сердце.

Глава 5

Давид

Вечер. Дом тихий, уютный. Я сижу в гостиной, телевизор бормочет какой-то фильм, но я его не вижу.
Я помню, как она держала мой взгляд. Спокойно, упрямо, будто проверяла, выдержу ли я. И я выдержал. Внешне. Но внутри? Чёрт. Внутри всё горело.

Я откидываюсь на диван, перебираю в руках пульт. Картина на экране мигает, но мне плевать. Мои мысли — о ней. О том, что она скажет, если мы останемся наедине. О том, коснётся ли кулона, когда будет рядом. О том, как в шесть лет она громко объявила, что «он будет её мужем»… и не отступила.

Я усмехаюсь сам себе.

На кухне слышу мамин голос. Она разговаривает по телефону. Узнаю её интонацию: мягкая, тёплая.
— Софья? Привет, дорогая… Да-да, мы тоже рады, что вчера всё прошло так тепло… — Пауза. — Да, конечно… Дианочка вернулась уже? Хорошо…

Я не двигаюсь. Но внутри что-то напрягается.

И тут слышу:
— Давид передаёт ей привет!

Я замираю.
— Что? — вырывается вслух.

Телевизор продолжает мигать, а я уже выключил звук. Смотрю в сторону кухни, будто вижу через стену. Мама улыбается в трубку, её голос лёгкий, словно ничего особенного.

— Мам! — я поднимаюсь с дивана и захожу на кухню. — Ты что сказала?

Она спокойно кладёт телефон на стол, поворачивается ко мне. В глазах искорки.
— Я сказала, что ты передаёшь Диане привет.

— Мам… — я сжимаю кулак, кладу его на стол, чтобы не размахивать руками. — Не делай так. Я сам скажу.

Она смотрит на меня с улыбкой.
— А ты сказал бы?
— Да. — Мой голос низкий. — Я не ребёнок, чтобы через маму передавать записки.

— Давид, — она касается моей руки. — Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда, — я смотрю прямо в её глаза. — Если у меня есть слова для неё, я скажу их сам.

Она улыбается мягко, но уже без насмешки.
— Вот этого я и хотела услышать.

Я молча отхожу к окну. Сердце бьётся чаще, чем должно. Я сам не ожидал, что так взорвусь. Но мысль о том, что между нами будет посредник, вызывает во мне злость.

Нет. Так не будет.

Телевизор выключен. Я стою у окна, пальцы вцепились в подоконник. Сердце колотится чаще, чем надо.

На кухне мама заканчивает разговор с Софьей, и её телефон загорается новым сообщением. Она читает — и улыбается так, будто знает больше, чем говорит.
— Мам, — бросаю я. — Что?
— Ничего, — отвечает, слишком спокойно.
Я подхожу ближе, вырываю взглядом слова с экрана.

«Если Давид хочет что-то сказать, пусть говорит прямо мне, а не через маму».

Я усмехаюсь. Глухо, хрипло.
— Вот значит как…

Мама смотрит осторожно.
— Давид…
— Мам, дай номер.

Она колеблется пару секунд, потом всё-таки протягивает.
— Не делай глупостей.
— Я никогда не делаю глупостей, — отвечаю. — Я делаю шаги.

Я открываю диалог. Сердце бьётся ровно, но внутри всё гудит. Пишу.

Я: «Ты всегда такая дерзкая? Или только со мной?»

Жду. Долгая секунда. Две. И вот экран загорается.

Диана: «Я всегда говорю прямо. А если ты хочешь что-то сказать — говори. Сам.»

Я усмехаюсь. Это она. Не девочка. Женщина, которая привыкла держать слово.

Я: «Тогда слушай. Вчера ты смотрела на меня, будто бросаешь вызов.»

Пауза.

Диана: «Я не бросаю вызов. Я напоминаю. Я сказала, что ты будешь моим мужем. И я слов назад не беру.»

Горло пересыхает. В груди жар.

Я: «Знаешь, я тоже не беру слов назад. Но теперь проверим — ты правда готова?»

Её ответ появляется быстро.

Диана: «Я родилась готовой.»

Я закрываю глаза и смеюсь тихо, хрипло. Вот она. Та самая.

Я: «Ты изменилась. Ты стала красивой. Уверенной. Мне это нравится.»

Диана: «А ты стал опасным. Это тоже мне нравится.»

Я сжимаю телефон в ладони. Пальцы чешутся позвонить, услышать голос. Но я знаю: мы оба играем. И эта игра только начинается.

Я: «Ты хочешь игры?»
Диана: «Я хочу по-настоящему. Всё или ничего.»
Я: «Тогда будь готова. Потому что я не умею в полсилы.»
Диана: «Отлично. Я тоже.»

Долгая пауза. Мы оба молчим. Я представляю её: волосы распущены, кулон на груди, взгляд упрямый. Она смотрит на экран так же, как смотрела на меня за ужином.

Я пишу последнее.
Я: «Спокойной ночи, Диана. Но предупреждаю: после таких слов ночь спокойной не будет.»

Ответ прилетает мгновенно.
Диана: «Я и не хочу спокойной.»

Я кладу телефон рядом, откидываюсь на спинку дивана. Мама стоит в дверях, смотрит с тем самым выражением, где смешаны тревога и смех.
— Ну что? — спрашивает она.
— Всё, мам, — говорю я хрипло. — Теперь я говорю с ней сам.

И впервые за долгие годы я чувствую: меня трясёт не от злости, не от страха. От желания. От ожидания. От того, что будет дальше.

Глава 6

Давид

Телефон светится ещё до рассвета. Я просыпаюсь не от сигнала, не от будильника. От того, что внутри всё ещё дрожит после вчерашнего. Потянул руку, взял аппарат, и сразу — её слова.

«Я и не хочу спокойной.»

Смотрю на эту строчку, и улыбаюсь. По-настоящему. Настолько, что даже чувствую непривычное тепло в груди. Сколько лет прошло с тех пор, как я так улыбался? Даже не помню. Улыбки у меня обычно другие — холодные, для дел, для разговоров, для игр. А это — настоящая.

Я перечитываю всю переписку. Снова и снова.
«Я сказала, что ты будешь моим мужем. И я слов назад не беру».
«Я родилась готовой.»
«А ты стал опасным. Это тоже мне нравится».

Каждое её слово звучит так, будто она стоит передо мной, глаза в глаза. Никаких реверансов. Никаких дешёвых «милая/дорогая». Чистая правда. И от этого у меня внутри — жар.

Я встаю, умываюсь холодной водой, смотрю в зеркало. Отражение — мужчина. Взрослый. Сильный. Слишком многое прошёл, чтобы играть в мальчишеские переписки. Но черт возьми… эта девчонка — зацепила так, что я пишу ей в два часа ночи. И рад этому.

На кухне пахнет кофе. Мама уже там. Халат, волосы собраны, кружка в руках. Она смотрит на меня так, будто уже знает, о чём я думал всю ночь.
— Доброе утро, — говорит мягко.
— Утро, — отвечаю, наливая себе кофе.

Она делает вид, что отводит взгляд, но уголки губ дрожат.
— Давид… — начинает она.
— Я помню, — перебиваю её.

Она кивает и опускает глаза в кружку. А я понимаю: она довольна.

Отец появляется чуть позже. В спортивных штанах, с полотенцем на плече. Он садится напротив, смотрит прямо.
— Ты выглядишь как человек, который ночью не спал.
— Я и не спал, — отвечаю.
— Дела? — спрашивает он.
— Личные.
Он усмехается.
— Значит, всё-таки она.

Я молчу. Он улыбается шире.
— Я знал.
— Нет, — говорю твёрдо.

Он откидывается на стул, делает глоток чая.
— Слушай, сын. Мужчина, который берёт ответственность за женщину, должен понимать: это не только слова и не только постель. Это целиком. От и до. Ты готов?

Я смотрю ему в глаза.
— Я ждал этого десять лет. Ты думаешь, я не готов?

Он усмехается и хлопает меня по плечу.
— Тогда докажи. Но помни — упрямые женщины сжигают.

Мама качает головой.
— Только не сожгите друг друга, — говорит она тихо.

Я улыбаюсь хрипло.
— Если и сгорим — то вместе.

После завтрака я выхожу в сад. Воздух прохладный, небо чистое. Я достаю телефон, снова смотрю на её последнее сообщение.

«Я и не хочу спокойной.»

Внутри у меня чёткое решение. Хватит игр через экран. Смс — это прелюдия. Настоящее — впереди. Мне нужны её глаза, её голос, её дыхание рядом.

Я пишу коротко.

Я: «Сегодня вечером. Мы поговорим. В глаза.»

Секунда. Две. Экран загорается.

Диана: «Я жду.»

Диана

«Сегодня вечером. Мы поговорим. В глаза.»

Я перечитывала это сообщение утром, когда шла на пробежку. Перечитывала в душе, пока вода стекала по плечам. Перечитывала на кухне, когда мама предлагала сырники, а папа что-то рассказывал про соседский забор. Я улыбалась, кивала, отвечала — но внутри всё гудело только от этих пяти слов.

В глаза.

Я знаю этот его взгляд. Тот самый, от которого невозможно увернуться. И от самой мысли сердце билось быстрее.

Утро начинается как всегда: бег. Тело работает на автомате, ритм шагов ровный, дыхание в такт. Но внутри — дрожь. Я ловлю себя на том, что ускоряюсь, будто хочу убежать от этих мыслей. Бессмысленно. Они бегут рядом.

В зале тренер даёт задание. Я бью грушу — мощно, чётко. Но каждый удар словно уходит в пустоту. Потому что настоящий поединок будет вечером. Не на ринге. В его глазах.

— Ди, ты сегодня злая, — смеётся тренер, когда я отправляю грушу в раскачку.
— Я сегодня… собранная, — отвечаю. И сама чувствую: слово слишком мягкое. Внутри я — натянутая струна.

В тире руки не дрожат. Наоборот, я стреляю точнее, чем обычно. Каждая пуля ложится туда, куда я смотрю. Но в голове — не мишень. В голове — его слова. «Поговорим. В глаза.»

День в офисе проходит будто в дымке. Коллега что-то говорит про план эвакуации, я киваю, делаю пометки. Но через минуту снова ловлю себя на том, что пишу в блокноте вовсе не цифры, а его имя. Стираю, усмехаюсь. Смешно. Взрослая женщина, а внутри всё так же, как в шесть лет — только теперь это чувство сильнее, глубже.

Вечером мои девчонки. Они всегда ждут меня, а я люблю этот час. Сегодня их десять. Мы отрабатываем простые приёмы — выход из захвата, движение корпусом, голос. Я смотрю на их глаза. В них появляется сила, и я горжусь этим. Но глубоко внутри всё равно только одно — вечер.

Одна из девчонок спрашивает:
— Ди, а у тебя был момент, когда по-настоящему страшно?
Я отвечаю честно:
— Был. Но именно в такие моменты понимаешь, кто ты. Страх — это не приговор. Это вызов.

Я сама слышу, как мои слова звучат. И понимаю: говорю не только для них. Говорю для себя. Для того вечера, что ждёт впереди.

Домой иду уже в темноте. Улица тихая, фонари дают мягкий свет. Я иду медленно. В руках телефон. Экран чёрный, но я всё равно держу его, как будто он горячий.

Дома пахнет ужином. Мама на кухне, папа читает новости. Я здороваюсь, обнимаю их, поднимаюсь к себе.

Закрываю дверь. Смотрю в зеркало. Там — я. Женщина. Упрямая, уверенная. Та, которая в шесть лет объявила весь сад свидетелем своего обещания.

Сегодня вечером он придёт. И посмотрит. И скажет. А я отвечу.

Я провожу пальцами по кулону. «Всегда рядом». Сегодня эти слова обретают новый смысл.

Я улыбаюсь краем губ.
— Ну что, Давид, — шепчу своему отражению. — Посмотрим, кто выдержит этот разговор.

И знаю: я готова. Всегда была.

Глава 7

Давид

Весь день я занимался делами. Встречи, бумаги, разговоры. Люди говорили: «важно», «срочно», «нужно». Я отвечал, кивал, решал. Всё по привычке. Но внутри — только одно. Вечер.

«Сегодня вечером. Мы поговорим. В глаза.»
Моё сообщение. Моё обещание.

Она написала: «Я жду.»

И я знаю — она ждёт. И я иду.

Я стою у зеркала. На мне чёрная рубашка, пиджак. Без лишних деталей. Я не наряжаюсь — я не мальчик. Но я хочу, чтобы, когда она посмотрит, увидела мужчину. Моё отражение спокойно. Только глаза выдают, что внутри меня ток.

Мама проходит мимо, останавливается, смотрит.
— Красавец, — говорит с улыбкой. — Ты идёшь к ней?
— Да.
— Тогда одно запомни, — её голос становится серьёзным. — Не бойся быть настоящим. Она это ценит.

Я киваю. И ухожу.

Машина мягко катится по улицам. Фонари отражаются в стекле. Я держу руль крепко, пальцы чуть белеют. Внутри — странное чувство. Я привык ехать на встречи с полной ясностью: кто враг, кто союзник, где опасность. Сейчас — другое. Я не знаю, что она скажет. Я не знаю, как посмотрит. Но я знаю: мне это важно.

Я паркуюсь у их дома. Выключаю мотор. Тишина. Сад пахнет травами и чем-то сладким, будто воздух специально приготовили к нашему разговору. Я выхожу, медленно закрываю дверь.

У ворот меня встречает Маркус. Его глаза внимательные, но спокойные. Он жмёт руку крепко, по-мужски.
— Заходи. Она ждёт.

Эти слова звучат как приглашение. И как вызов.

В доме пахнет хлебом, травами. Софья улыбается, обнимает меня тепло, как будто я её сын. Я благодарю, здороваюсь. Но глаза ищут только её.

И вот она.

Она выходит в комнату. Волосы собраны, платье простое, но сидит так, что смотреть хочется дольше. На шее — кулон. То самое крыло.

Наши глаза встречаются. Всё вокруг будто замирает.

Я чувствую: сердце бьётся быстрее. Но я держу взгляд. Спокойно. Уверенно. Мужчина напротив женщины.

— Добрый вечер, — говорю низко.
— Добрый, — отвечает она. Голос ровный, но в глазах — огонь.

И этого достаточно. Первые слова. Первые секунды. В них больше, чем в сотне сообщений.

Мы садимся за стол.

Смех родителей, запах еды. Но внутри у меня всё свербило: я пришёл не просто «в гости». Я пришёл за ней.

И когда разговоры стали слишком длинными, я посмотрел прямо на Диану.
— Ты говорила: «пусть говорит напрямую». Так вот — я здесь. И я хочу, чтобы мы поговорили. Только вдвоём.

В комнате повисла пауза. Маркус прищурился, Софья подняла брови, но в её глазах мелькнула улыбка. Диана же смотрела прямо, без колебаний.
— Хорошо, — сказала она. — Пойдём.

Я поднялся первым. Её родители переглянулись, но ничего не сказали. И это было для меня знаком: они доверяют ей. Или проверяют меня. Всё равно.

Мы вышли из дома. Ночь была тёплая, пахло садом. У ворот я открыл ей дверь машины.
— Ресторан? — предложил я. — Нормальный вариант для разговора.
Она усмехнулась.
— Слишком официально. Хочу воздух. Пойдём на набережную.

Я хмыкнул.
— Ты всегда выбираешь сложный путь, да?
— Нет, — ответила спокойно. — Я выбираю честный.

И я не спорил.

Мы шли по набережной. Лампы светили мягким жёлтым светом, вода блестела в темноте. Она шла рядом — уверенно, ровно, не прячась. И мне нравилось, что она не делает вид, будто «девочка с мужчиной». Она идёт, как равная.

— Знаешь, — сказал я, сунув руки в карманы, — за десять лет я видел много городов. Но каждый раз, когда слышал слово «дом», представлял не крышу, не стены. Представлял глаза.
— Чьи? — она посмотрела на меня.
— Теперь понимаю — твои.

Она не удивилась. Только чуть усмехнулась.
— Ты всё ещё умеешь говорить неожиданно.
— Нет, — поправил я. — Я просто не умею врать, когда речь про тебя.

Мы шли дальше. Она слушала воду, ветер, мой голос. А я — её шаги. Ровные, лёгкие, но твёрдые.

— Ты изменилась, — сказал я. — Стала сильной. Даже слишком.
— «Слишком» для кого? — приподняла бровь.
— Для мужчин, которые любят удобных. — Я посмотрел ей в глаза. — Но не для меня.

Она молчала пару секунд. Потом ответила:
— Я не собираюсь быть удобной.
— И не будь, — сказал я хрипло. — Я терпеть не могу удобных.

Я видел, как её губы дрогнули в улыбке. Маленькая победа.

Мы остановились у перил, глядя на воду. Лёгкий ветер трепал её волосы. Она держала кулон пальцами — так же, как тогда, в шесть лет.

— Ты помнишь, что я сказала тогда? — спросила она.
— Помню, — ответил я. — Помню, как весь сад засмеялся. И как у меня горели уши.
— А у меня не горели, — сказала она спокойно. — Я знала, что это правда.

Мы шли вдоль набережной медленно. Вода мерцала огнями города, ветер пах рекой и камнем. Люди где-то проходили мимо, но я их не замечал. Всё моё внимание было на ней.

Диана шла уверенно, не торопясь. Рядом со мной, но не «за мной». Это было важно: она никогда не будет тенью.

— Ты хочешь знать, каким был я все эти годы? — спросил я.
— Хочу, — ответила она сразу. Без колебаний.

Я хмыкнул.
— Я видел города, где улыбка стоила дороже золота. Видел людей, которые предавали за еду. Видел кровь и ложь, видел деньги и страх. Я привык, что каждый день — бой.
— А теперь? — её голос был спокойным.
— А теперь у меня нет желания делать вид, что всё иначе. Но… — я посмотрел на неё. — У меня есть желание, чтобы рядом был кто-то, кто не врёт. Кто стоит прямо, даже если мир рушится.

Она остановилась у перил, облокотилась, глядя на воду.
— Ты думаешь, я такая?
— Я знаю, — ответил я. — Ты была такой даже в шесть лет.

Она усмехнулась, но в её глазах был тот самый блеск.
— И ты всё ещё помнишь.
— Я помню всё

Мы замолчали. Но это молчание было не пустотой. Это было напряжение. Тонкая нить, натянутая между нами.

Я сделал шаг ближе.
— Диана… ты играешь со мной?
Она повернула голову и посмотрела прямо.
— Нет. Я никогда не играю, когда речь идёт о тебе.