Право на обман

Глава 1,1

- Та-ак:

«…Герцогиня томно вздохнула и кокетливо потянулась. Тонкий шёлк на её упругой груди взволнованно всколыхнулся…»

- Ой, ма-амочки родные! Ну вот как такое непотребство пожилым людям да на сон грядущий? Со взволнованным-то шёлком на грудях, это ж сразу прямиком за валидолом. – хмыкнула седая, довольно полная и по-домашнему уютная женщина. По закоренелой привычке символически «плюнула» на палец и нажала на клавиатуре стрелочку «назад», возвращаясь в раздел «Популярное».

Любопытное наблюдение: на прежней работе, когда выпадал момент потрудиться за клавиатурой компьютера, послюнявить пальцы Софью Николаевну совсем не тянуло. Даже как-то порыва не возникало. А вот с планшетом почему-то железно срабатывал этот неискоренимый рефлекс махрового любителя бумажных книг.

«Живая» печать в определённый момент незаметно исчезла из повседневной жизни людей. Вся богатая библиотека Софьи Николаевны, накопленная годами… да что там годами, поколениями этой много читающей семьи, давно была изучена на сто рядов, затёрта до дыр и легко на память цитировалась с любого указанного места. А новые истории, достойные встать на полки рядом с классиками, появлялись нынче редко. По крайней мере, в печати.

Теперь стало модно, да что уж там лукавить, и удобно обращаться за чтивом в интернет. А та-ам, чего только не развелось: на любой жанр, вкус, пол и даже, к прискорбию, на его отсутствие.

Первой дорожку в бездонный электронный мир фантазий проторила её младшая сестра Мария. Точнее даже сестрина дочь Светочка, которая и подсадила потом обеих женщин на это позитивное безделье. Слава богу, то самое дефицитное раньше время для душевного релакса, наконец, появилось. Пенсия, знаете ли, тоже имеет свои преимущества.

Одна беда, Софья Николаевна находилась в самом начале пути к статусу продвинутого пользователя литературных сайтов. И только ещё искала авторов и темы, которые впоследствии можно было отсортировать в категорию любимых.

Удобно устроившись в кресле, она рандомно листала страницы романов популярного интернет-ресурса электронных книг.

При этом перво-наперво специально заглядывала куда-нибудь вглубь текстов, чтобы попробовать на вкус авторский стиль и не обмануться как правило тщательно «причёсанным» началом историй. Это она для себя такую теорию якобы эффективного поиска придумала.

Сегодня душа просила чего-то романтичного, но пока в данной теме её преследовало огорчительное невезение:

«…Графиня игриво повела обнажённым плечом и призывно приоткрыла сочный рот. Разгорячённый Микаэль обжёг её тонкую белую кожу жгучим дыханием…»

- Ох, ты ж! Прям очки запотели. Ну и что там дальше у нашего огнедышащего Микаэля? Графиня рассыпается в его объятиях горсткой пепла? – Софья Николаевна потёрла пальцем веко, возвращаясь к недочитанной фразе:

- Обжёг, так-так-та-ак… «… едва сдерживая вожделение, рвущее…» Чего-чего? Пуговицы на кальсонах?! Как говорит Марьина внучка, «кровь из глаз». Инквизиции на вас нет, тьфу ты, пакость какая. Впору пойти да помыть планшет с мылом. Заодно и глаза с очками.

Пришлось снова возвращаться к странице поиска.

- Эм-м… А вот если сюда? – палец Марии Николаевны коснулся картинки, относительно скромной на фоне остального буйства красок:

«… Весь секрет восхитительного вкуса составляли совершенно простые вещи, в нужных пропорциях и в определённом порядке создававшие то самое волшебство, что никак не удавалось повторить другим.

- Итак… - Дея в предвкушении замерла перед столом, на котором уже красовался натюрморт из мясистой домашней курочки, потрошков, пары картофелин, яблок, специй…»

Ещё на «потрошках» сглотнув завистливую слюну, Софья Николаевна поёрзала в кресле, борясь с зарождавшимся желанием навестить холодильник.

Кто ж из представителей её поколения мог в тот же миг не вспомнить смачного Жегловского «супчика да с потр-рошками-и»? Да с неподражаемой аппетитно-забористой интонацией в исполнении Высоцкого, ух! Тут любое фуа-гра автоматом вылетает за борт конкуренции.

Похоже, на вечер Софья Николаевна нашла для себя увлекательную тему. А ранее загаданный романтизм без боя отступил под натиском гастрономического обаяния найденной истории…

***

До самой глубокой ночи в этой маленькой, опрятной квартире мягко струился свет ночника, создавая иллюзию умиротворения и тихого благополучия.

Однако на самом деле, нужно было быть отчаянным оптимистом с самым смелым воображением, чтобы назвать судьбу Софьи Николаевны счастливой.

Просто к определённому моменту жизни она научилась об этом не думать. Не рвать сердце несбыточными мечтами, беречь остатки порушенного здоровья и обходиться тем доступным, что могло заменить всё важное, бесценное, что обычно называют богом данное, которое так и не свершилось в её жизни.

В первую и главную очередь это касалось её одиночества.

Ошибки, вызванные торопливостью, точнее даже юношеской импульсивностью решений, привели её в ранний неудачный брак. Флёр очарования замужества истаял очень быстро, обнаружив под собой… ну, полную заурядность отношений, что ли. Постные, как овсянка на воде, реалии совместной жизни с человеком, чувств к которому хватило лишь на яркую, совсем короткую вспышку.

Скрасить разочарование от собственного выбора могло появление ребёнка. Однако Сергей в то время совершенно ничего не хотел слышать о детях, мотивируя необходимость отодвинуть момент родительства традиционными для таких случаев аргументами:

- Торопиться некуда, нужно пожить для себя.

- Серёженьке следует спокойно выучиться. Да и тебе недурно озаботиться достойным образованием. Позже, конечно… - вторила мужу свекровь.

Хотя в этом дуэте вымпел лидерства, конечно, следовало вручить как раз Ольге Палне.

В общем, ничего оригинального.

Нет, спорить нечего, зерно здравого смысла в этой житейской осмотрительности, безусловно, имелось. По крайней мере, для первых шагов молодой семьи.

Глава 1,2

Софья с Марьей довольно рано осиротели. Для сестёр, воспитанных в традициях большого внутрисемейного уважения и любви, это стало оглушительным ударом. Потерей, которая ещё сильнее объединила их.

В наследство девчонкам остались трёшка, огромная библиотека и врождённый, на уровне безотчётного, культ семейных ценностей и связей.

Квартира, поделённая без малейших разногласий, дала возможность обеим получить по собственному углу. «Распилить» библиотеку, как ни удивительно, получилось сложнее. Здесь после короткого совещания решено было затеять лотерею, уладившую вопрос радикально и без споров. Даже местами с юмором.

Что же касалось третьего… Такое достойное качество, как почитание родительского авторитета, как ни странно, сыграло с Софьей злую шутку. Слишком долго она не могла решиться вступить в открытую конфронтацию со свекровью. Крайне трудно оказалось перешагнуть внутренний барьер.

Конечно же, она не молчала. Поднимала вопрос, приводила свои аргументы, уговаривала, убеждала, интеллигентно спорила. Но этого оказалось ничтожно мало, чтобы побороть нерешительность мужа. Тут требовалась натуральная война и бои без правил. Причём скрестить, так сказать, клинки пришлось бы вовсе не с Сергеем. С Ольгой Палной. А она, вроде как, родительница – представительница касты неприкосновенных.

И всё же любому самому святому долготерпению в подобных обстоятельствах рано или поздно наступает предел. Тем более, когда в генный набор при рождении укомплектовали не только природный такт, но и характер с какой-никакой харизмой.

Бросив упражняться в бесполезных дебатах, наперекор сопротивлениям мужа и свекрови, Софья решилась на малыша сама. И… не смогла. Ничего не получалось. Вот тогда ей стало страшно и как-то совершенно наплевать, что там думали остальные.

Для неё началось своё личное противостояние с судьбой: битва за шанс на материнство. Череда обследований, лечение и вновь провальные попытки зародить под сердцем крохотную искру новой жизни.

Тут даже Сергей соизволил прекратить отмахиваться от темы про наследников и всерьёз заволновался по поводу столь остро заявившего о себе испытания.

Четыре рывка на ЭКО. Четыре! И результатом лишь в хлам расшатанная гормональная система и прочие проблемы, повлёкшие за собой серьёзные неполадки с состоянием всего организма. Хотя, быть может, в том, что здоровье Софьи начало рушиться на глазах, само ЭКО было вовсе не виновато. Вопрос непростой и совсем неоднозначный.

А как факт…

Впереди Софью ожидало кое-что гораздо страшней и опасней, чем просто утраченный цветущий внешний вид: череда больничных коек.

Наступило самое сложное время в её жизни. В доме царило тягостное уныние, отношения трещали и ползли по изначально хлипким швам.

А драгоценная свекровь вдруг вспомнила, что ей всё-таки как бы действительно неплохо успеть побывать в роли бабушки до того самого финала со скрещенными на груди руками и вложенным в них образком. И во всех семейных бедах, разумеется, обвинила сноху. Волевым решением постановила, что дешевле, надёжнее и быстрее с этой высокой целью было переженить своего Серёженьку заново. Ну, пока и его мужской век себя не исчерпал. И настояла на разводе.

Сергей был благоразумным и послушным сыном. На том их бракованный союз с дефектной женой закончил своё существование.

Сестра – вот то единственно бесценное наследство, которое успели подарить мама с папой Софье до своего ухода. Если бы не Марья…

***

- Слушай, сестра, мне вот одно непонятно: и почему наши родители меня назвали Марьей, а тебя – Софьей, а? Мне кажется, они явно перепутали последовательность. – с тщательно скрываемым опасливым сомнением младшая разглядывала плоды нового увлечения старшей. При этом голос её звучал бодро, а лицо, как обычно, выражало философскую невозмутимость.

С недавних пор, чтобы занять образовавшуюся прорву времени и восполнить событийный дефицит, Софья Николаевна взялась экспериментировать со всеми подряд рукоделиями.

Вот про что ни прочитает в очередной истории про чудо-мастериц из книжных миров – всё в тот же миг хотелось срочно протестировать на практике. Если честно, получалось не очень.

На этот раз жертвой творческого эксперимента стало мыло. Эксклюзивное средство гигиены получилось жутковатого цвета. К тому же весьма загадочной консистенции, никак не желавшей окончательно застывать.

Но младшая всегда безоговорочно поддерживала Софьины затеи, служившие той зарядником для батарейки оптимизма. Особенно в минуты неудач, коих в жизни женщины было отпущено с горкой.

- И чего это ты придумала, что родители что-то напутали? – отозвалась Софья Николаевна.

- Ну смотри, какая ты у меня искусница! Тебе и надо было быть Марьей. Я возьму кусочек себе? - Марья мужественно двумя пальцами попыталась отковырять из формы интригующую субстанцию. А в реальности - расползающееся осклизлое нечто.

- Сестра, не смеши мои тапки. И не мучь себя, а заодно и меня своими вот этим позитивным лукавством. Тем более там, где оно совершенно не требуется. – безо всякой обиды или огорчения рассмеялась Софья.

Она всегда умела абсолютно трезво, без скидок и натянутых допущений оценить результаты своих достижений:

- Сама вижу: вышло что попало. Брось эту дрянь и помой руки. Где-то я с рецептурой напутала.

- Зато у тебя эклеры лучше всех получаются. Что ни говори, а на кухне тебе равных нет.

- Это ты сейчас пытаешься смягчить моё поражение? – топая на означенную кухню и не очень-то купившись на подкинутого сестрой «леща», хохотнула через плечо Софья Николаевна – Эклеры - это элементарно, Ватсон. А вот с мылом как-то не заладилось.

Впрочем, как и с плетением корзинок, и с вязанием, и с литьём свечей.

- Как это у них всё получается? Почитаешь: вжик-вжик, и готова красота. А тут колупаешься – пыхтишь, а в итоге куча перепорченного материала и какая-нибудь крокозябра нелепая.

- Зато не скучно. Вот я как пойду на заслуженный отдых, клянусь, присоединюсь к твоим творческим изысканиям.

2

В этот день на их улице случилось происшествие.

С самого вчерашнего вечера начал падать мокрый снег. Причём сразу лавиной. К утру на земле уже красовалась, наверное, двухмесячная порция сугробов, если брать от среднестатистической зимней нормы.

Одним словом, огромных липких хлопьев насыпало столько, что пешеходы на разбитых тропинках вязли по щиколотку, а автомобили, не успевшие ещё сменить резину, крались по дорогам с крейсерской скоростью престарелой черепахи.

- Ну, здравствуй, зима! А заодно и первый в сезоне «день жестянщика». Как всегда, «внезапный». – вдохнув полной грудью воздух, «отмытый» снегом до озоновой свежести, улыбнулась Софья Николаевна.

Она как раз вышла прогуляться в магазин.

Не так чтобы было очень необходимо, еды в доме хватало. Однако сильно уж хотелось насладиться наступившим великолепием, так сказать, воочию. Первый настоящий снег – такое событие! Как можно было пропустить столь щедрую дозу природного эндорфина?!

Наконец-то нудная предзимняя слякоть укрылась волшебством пуховой белизны.

- «От темна до зари вьюжило.

А когда занялись верха,

Отбелела метель-кружево

В горностаевые меха…»* - мысленно процитировала Софья Николаевна запавшие в память строчки кого-то из сетевых поэтов, ещё раз с удовольствием потянула носом вкусный кислород и шагнула из-под подъездного козырька.

Правда, теперь пришлось немного отвлечься от окружающих красот и обратить бдительное внимание на собственные ноги. Потому что та самая вышеупомянутая слякоть, что ещё вчера вызывала недовольство, теперь застыла под снежным покрывалом коварным бугроватым катком.

Зато дети на радостях гурьбой повыскакивали из скуки квартирных клеток и с шумным азартом ваяли снеговиков. Оглашая округу заливистым хохотом, валялись в первых сугробах и сами уже походили на шустрых снежных баб. Хотя по отношению к ребятишкам уместнее было, наверное, выразиться не баб, а бабочек.

Ну вот эти снежные бабочки как раз веселились от души, наполняя этот чудный день ещё большей радостью и заставляя прохожих, даже самых деловитых и нахохленных, невольно улыбаться.

На редком, каком-то благостном, что ли, душевном подъёме женщина неторопливо шла вперёд, любуясь мягким прихотливым кружением снежного конфетти. Не забывая, впрочем, «между кадрами» тщательно выбирать безопасный маршрут.

- Доброго дня, Софья Николаевна! Ух! И работки нынче привалило – до ночи не управиться. А он всё сыпет и сыпет. - дворник Степаныч приветливо помахал рукой старой знакомице, утёр рукавицей взмокший лоб и снова «упал на лопату», торя тропинки для жильцов дома.

Как вдруг на дороге, на самом пешеходном переходе по пути к продуктовому, женщина заметила необычное столпотворение.

- Вызывайте скорую! – тревожно донеслось из самой гущи событий, и Софья заторопилась к месту происшествия.

- Пропустите, я медик. – внутренне подбираясь, скомандовала она.

Называть себя врачом, как порой навеличивала её сестра, у самой Софьи Николаевны язык не поворачивался.

Никаким доктором она не являлась. По крайней мере, дипломированным. Она была участковой медсестрой в местной детской поликлинике. И то теперь уже на пенсии. Знающей, умелой, с огромным опытом – да. Но только медсестрой.

И молодую женщину, застывшую в неудобной позе прямо на дороге, прекрасно знала.

- Коляска где? – озабоченно осматривая округу, в первую очередь коротко спросила у очевидцев Софья Николаевна. – Откатили?

- Да, да… - нестройно послышалось в ответ. – Малышом вон женщина из третьего подъезда занимается. С ним всё в порядке.

- Хорошо. Лиза, ты как, живая? Где болит? – Софья переключила внимание на мамочку.

Лизу Медведеву она помнила ещё с тех самых пор, когда ей, как патронажной медсестре, довелось учить молодую маму хотя бы перестать бояться взять своего новорождённого сына в руки. Та тряслась как осиновый лист, обмирала лицом и дышала через раз, каждую секунду опасаясь повредить что-нибудь в хрупком теле своего крохи.

Да, почитай, половина районных мам с благодарностью вспоминала свою душевную, тёплую и почти родную медсестру. И то, с каким трепетом они следили за её руками в свои первые дни самостоятельного материнства. Теперь-то что, они стали уже опытными и умелыми родителями. А тогда… Да каждый приход Софьи Николаевны ожидали, как явление ангела-спасителя. С плюшками и горячим чаем наперевес.

Лиза Медведева была одной из последних, кого Софья «выпустила из-под крыла в свободное плавание» перед самой пенсией.

- Нога. – тем временем, морщась от боли, ответила пострадавшая. - Пошли с Тёмкой до аптеки, вы же знаете, мой-то на вахте опять. Вот приходится везде самой успевать. А тут такая каша. Коляска вязнет – не протолкнуть, а сапоги по дурости скользкие напялила. Вот результат: подвернула ногу, грохнулась, теперь сижу, боюсь пошевелиться. Хорошо хоть ребята тут же подоспели, да сына с дороги убрали. А то думала, к вывиху ещё инфаркт схлопочу.

- Тебе самой бы с проезжей части убраться. А ну, мальчишки, кто покрепче, поднимайте барышню на руки и тащите к остановке. Осторожно только. Неизвестно ещё, что у неё там с ногой.

В этот момент внимание женщины, да и остальных участников событий привлекла фура, что стремительно приближалась с левой стороны.

- В такой каток и так лихачить! Поганец! – мысленно выругалась женщина.

- Быстрее! Убирайте её с дороги! – зашумел народ, обступая Лизу и основательно мешая друг другу выполнить эту самую задачу.

Кто-то поскользнулся, упал другому под ноги, опрокинул на землю, тот потянул за собой остальных. Образовалась натуральная куча-мала из неуклюже барахтавшихся в снежной жиже людей.

- Давайте-давайте, поднимайтесь! – крикнула им Софья, торопливо ступая на дорогу и начиная широко размахивать руками в запрещающем жесте. - Я пока хоть помаячу этому самоубийце, чтобы тормозил! Похоже, он нас просто не видит!

3

Меня разбудил монотонный и жутко заунывный звук. Кажется, он вгрызался в сознание уже довольно долго. Опускался всё ниже, приближался, настойчиво заставляя обратить на себя внимание и очнуться.

Прислушавшись внимательней, я поняла, что поблизости плакала женщина. Даже не плакала, а тихо и совершенно безысходно выла на одной ноте.

- Марья, ты, что ли? – спросила я, пытаясь повернуться.

Метрах в трёх действительно смутно различалась фигура, сжавшаяся в комок. Женщина мерно раскачивалась на табурете, плотно прижав к лицу обе ладони.

Глаза сейчас застилала противная, липкая пелена, а голос…. В общем, то едва различимое сипение, что издали мои связки, вряд ли можно было уверенно назвать человеческой речью. Кстати, горло тут же откликнулось резкой болью.

- Так, а при чём тут горло? – с мимолётным удивлением озадачилась я, отмечая, что во рту всё основательно разбухло и горело.

Впрочем, огнём полыхали не только миндалины, язык, нёбо и, наверное, даже зубы. Плавилось всё тело под отвратительно волглым, оттого казавшимся неподъёмно тяжёлым покрывалом. Остро захотелось скинуть с себя эту гадость, напитанную едким запахом болезни. Немедленно! И перестать, наконец, задыхаться от душного облака, плотно окутавшего…

- Постель?.. – с изумлением констатировала я, понимая, что сама бы ни за что на свете не позволила засунуть себя в такую чудовищную грязь.

- Марыя! – стараясь шевелить одними губами, чтобы было не так больно, неловко промямлила я, безуспешно пытаясь вложить в интонацию решимость.

Воззвание получилось так себе, но фигура на стуле услышала. Напряжённо замерла, шумно шмыгнула носом и робко, неуверенно произнесла:

- Софьюшка…

Спустя секунду женщина вскочила с места и ринулась в сторону кровати. Неловко споткнулась, запуталась в странной длиннополой юбке и, даже не пытаясь подняться на ноги, на коленках добралась до меня.

- Софьюшка, деточка моя… Живая? – в этом вопросе звучало столько мольбы, столько отчаянной надежды, что к рези в моём горле непроизвольно добавился ком.

- Кх-м… - неопределённо скрипнула я.

Потому что женщина приблизила своё лицо, неотрывно вглядываясь в мои глаза и… И это точно была не Марья.

- Со-офья-а!.. – больше не сдерживаясь, заплакала тётка, уткнувшись в мою ладонь. – Софья, я думала, что и ты умерла…

- Ну… да. Вроде бы. Да точно помню!.. А… А что происходит? – в мыслях образовалась полная сумятица.

Сознание бунтовало и противилось осваивать дичь, что творилась вокруг. Ибо она, эта дичь, никак не впихивалось в рамки здравого смысла.

Всё вот это: грязные, унылые стены незнакомого помещения, замызганная постель - однозначно не моя и точно не больничная. Саднящее горло, вместо свёрнутой шеи… ну, объективно-то... Ладно, допустим, только переломов конечностей и травмы позвоночника – это в самом оптимистичном варианте. И посторонняя, горько рыдавшая женщина, в безразмерном мешке вместо юбки. Которая, между прочим, знала меня по имени и называла своей деточкой!

Это меня – пускай ещё с небольшим стажем, но всё-таки пенсионерку.

А главное, что попалось на глаза и отчего взгляд тут же испуганно-недоверчиво отпрянул в сторону – это рука. Такая тощая, бледная, даже слегка синюшная и молодая.

Так вот она сейчас лежала на вздрагивающем плече безутешной женщины и, кажется, являлась частью моего тела.

Как? Увольте. Голова отказывалась это понимать. Мозг, цепенея от ужаса, хватался за любые версии, искал хоть какое-то объяснение и не находил. А прямо здесь, возле меня плакала женщина, крепко-крепко сжимая мою… Или чужую? Нет, судя по ощущениям, мою ладонь.

В общем, сон это был, болезненный бред, галлюцинации помешательства (вот такого, кстати, хотелось бы меньше всего), да пускай хоть горнило чистилища! В первую очередь нужно было успокоить тётку. Ну ей-богу, сердце разрывалось от той безнадёги, что звучала в её слезах.

- Что здесь случилось? – с трудом заставляя ворочаться распухший язык, спросила я.

- Ну… как вы слегли… - подавляя судорожный всхлип, заговорила моя собеседница, нащупала какую-то изрядно "пожёванную" тряпку и опустошила в неё распухший нос.

- Кто это, «мы»? – обрисовался очередной вопрос, пока я разглядывала лицо, вынырнувшее из полотенца, весьма сомнительной чистоты.

Лицо было круглой формы, но сильно осунувшееся. Тёмные тени и глубокие морщины вокруг серых глаз выдавали почтенный возраст и череду ночей, проведённых без сна.

Тронутые тусклой сединой волосы были собраны в нечто неопределённое на затылке. Пряди на висках, да и по всей голове выбились из причёски и основательно растрепались. Словно женщина с каких-то пор махнула на себя рукой и перестала обращаться к зеркалу и расчёске.

А ещё это измождённое лицо показалось мне добрым. А взгляд, несмотря на застывшую в нём тоску, от которой начинала моросить душа – светлым. И бесконечно, бесконечно уставшим.

- Как вы слегли… - повторила она. – …так матушка ваша вслед за батюшкой и ушла. Так, скрепя сердце, вдвоём с Сашенькой уже и похоронили. Спасибо соседям – помогли могилку выкопать. Добрые люди… - изо всех сил сдерживая приступ прорывавшихся слёз, рассказывала женщина. Крупные градины всё-таки покатились из её глаз, вынуждая опять ненадолго замолчать.

- Так. Выходит, я в данном бреду, аду или что оно там… деточка, но этой славной женщине не дочь. Тогда кто? – ещё успела подумать я, как наступил момент снова внимательно слушать.

- А потом… - набираясь решимости произнести что-то совсем страшное, прерывисто вздохнула женщина, - … прямо сразу и Сашенька слёг.

На этих словах она сдалась нахлынувшему с новой силой отчаянию, съёжилась надо мной и как-то неловко, коротко дёрнула головой в сторону. Словно указав…

Будто я в этой комнате лежала не одна. Был кто-то рядом.

Всё ещё размазанным, но уже чуть-чуть «проморгавшимся» взглядом я обшаривала полумрак помещения в направлении, указанном кивком собеседницы. В самом дальнем от меня углу удалось разглядеть нечто похожее на койку. Точнее даже, коечку. Потому что, судя по размерам, она была детской.

4

- Марья, что у нас есть из лекарств? – первым делом спросила я, даже близко не предполагая, какой могу получить ответ.

- Ничего не осталось, Софьюшка. – отчиталась та.

- Так. Плохая новость. – подумалось мне.

Однако вслед за этой мыслью тут же пришла другая. О том, что к одной плохой новости добавились две хорошие: во-первых, я с удовлетворением отметила, что моя единственная помощница взяла себя в руки и заметно успокоилась.

Так случается, когда человеку, привыкшему подчиняться, начинаешь озвучивать чёткие вопросы и уверенно давать конкретные поручения.

Второй положительный момент заключался в том, что раз лекарств не осталось, значит, раньше они были. То есть какие-то средства для лечения здесь всё-таки существовали. Ну… в этой реальности.

- Неплохо было бы с нею как-то поближе познакомиться. – вздохнула я, вытянув шею в сторону окна, за которым синел клочок обыкновенного неба и зеленела ветка берёзы.

Надо же, я безо всяких очков могла различить на ней каждый листок.

- Ладно, позже. – решила я. – Дракон мимо не пролетел – уже хорошо.

Углубляться в философские размышления о том, где я нахожусь, кем являюсь и что вообще случилось лично со мной, было пока некогда. Это сильно отвлекало от первостепенных задач.

Мальчишка передо мной был абсолютно материальным. И его состояние требовало немедленного вмешательства. Да и собственные болевые ощущения не давали повода усомниться в, так сказать, вещественности моего существования.

И всё же сама собой где-то в дальнем углу сознания появилась и тихонько угнездилась версия про попаданство.

Не то, чтобы я в неё сразу взяла и поверила. Однако, признаться честно, меня бы этот вариант устроил. Более чем. Ну вот так, положа руку на сердце: пусть идея изрядно попахивала книжной фантастикой, но это бы всё объяснило. И тогда не надо было бы больше гадать и мучиться, а не просто пытаться загнать повисшие вопросы вглубь перегретого мозга.

Одним словом, прямо сейчас я решила выключить эту тему, скомандовать лишним мыслям «горшочек не вари» и использовать то, что на меня негаданно свалилось. Ну или наоборот, во что свалилась я.

В первую очередь следовало внимательно осмотреть мальчика, чтобы разобраться в причинах его состояния, и срочно сбивать жар.

То, что повышенная температура – не такой плохой признак, как того пугаются некоторые пациенты, это понятно. В смысле, ясно, что иммунитет работает, организм борется и, собственно, вот этим жаром пытается победить болезнь. Хуже, как раз, когда ситуация обратная: кашель, сопли, чих имеются, а температура идеальная. Значит, сопротивления нет, и болячка имеет все шансы перейти в хронический недуг.

Это был другой случай. Не требовалось никаких приборов, чтобы убедиться: ребёнок в беспамятстве пылал в запредельно высокой горячке. В любой момент можно было ожидать и судорог, и серьёзного помутнения сознания, и прочих опасных для жизни спутников подобной ситуации.

- Мари, неси таз с водой. Сделай, чуть тёплую. И уксус. Есть в доме уксус?

- Есть, милая. – отозвалась откуда-то из-за стены моя помощница, энергично звякая там посудой.

- Ещё полотенца и простыни. – дополнила я перечень необходимого и, вспомнив ту замусоленную тряпку, что валялась где-то в моей кровати, настойчиво добавила:

- Чистые.

- Бегу, бегу, родненькая. – через комнату на всех парах просеменила Мария, держа перед собой широкий металлический таз с водой.

В ней как будто откуда ни возьмись проснулось второе дыхание. Перестав плакать и остыв лицом, тётка даже вроде бы немного помолодела. Горестная складка на лбу расправилась, а в движениях появилась сноровистость и сосредоточенная деловитость.

Я сказала ей, что знаю, как всё исправить. Она мне поверила. И нашла силы. И была готова горы свернуть, лишь бы беда миновала её Сашеньку и ту девушку, которой теперь была я.

Признаться честно, мне самой было так плохо, что впору упасть и не шевелиться. Или, как недавно Мария - сесть и заплакать. И да, я, конечно, знала, что при такой температуре крайне не рекомендуется лишний раз двигаться. Полагается принять в постели горизонтальное положение и дисциплинированно отлёживаться до наступления улучшения, добросовестно принимая лекарства.

Только рыдать было несвоевременно и ложиться некуда. В ту кровать, из которой меня выдернула Марья, я не могла вернуться категорически.

- И вообще всё здесь следует максимально быстро … - я обвела обстановку совсем уже трезвым взглядом, - …сжечь. – напросился на язык единственно верный вариант.

Но, к сожалению, неосуществимый. Так что пришлось остановиться на более реалистичном: обновить. Но сперва сбить жар.

Потому я на полном автоматизме показала Марье, где и как аккуратно, бережно следовало обтирать тело Сашеньки тряпочкой, смоченной в прохладной воде с минимальным добавлением уксуса, вручила полотенце ей и взялась за второе, чтобы проделать то же самое с собой. Ну хоть немножко прийти в чувство, заодно поработать наглядным пособием для помощницы.

Усевшись прямо на пол перед тазом, я попыталась стянуть с себя длинную, почти насквозь сырую рубаху. Получилось не сразу и то лишь с помощью Марии. Под сорочкой обнаружилось худенькое тело, притом с довольно неплохими данными. Ну… если озаботиться целью и те данные откормить.

Прикосновение влажной ткани к коже приятных ощущений не добавляло. Как это часто бывает, от любого касания болела каждая раскалённая клетка. Шкурка топорщилась колючими мурашами, да и запах испарений раствора уксуса, хоть и слабенького, воздух вокруг не озонировал.

То же самое сейчас испытывал и мой мелкий компаньон по больничной палате. И потому я бдительно послеживала за его состоянием. Тут ведь важно было не переусердствовать и вовремя остановиться, чтобы не добавить вреда переохлаждением.

И вообще, содержимое таза пора было заменить. Только теперь обойтись без "специй". Просто чистая вода относительно комфортной температуры.

5

Ну а дальше оставалось только одно: сложить из самых примитивных средств максимально эффективную схему оздоровления и добросовестно ей следовать.

Что касалось диагноза, тут я смела положиться на свой опыт. Ничего такого уж из ряда вон выходящего и сверхъестественного с нами не творилось.

Оценив симптомы, я поставила нам с Александром вирусную ангину. Это когда к воспалению в горле добавляются кашель, насморк и конъюнктивит. Зараза, конечно, крайне неприятная, но от неё обычно не умирают. Ну, если больному не помочь загнуться бестолковыми действиями и антисанитарией.

Бороться с таким недугом можно, точнее, даже нужно без антибиотиков, которых у нас и не было. Да они, вполне вероятно, вообще могли ещё не существовать в этой реальности. И ладно. Подобные средства по определению бесполезны против вируса.

Противовирусные? Анальгетики? Очень бы не помешали. Но, за неимением таковых, предстояло обходиться природной аптекой и ужесточением борьбы с грязью.

Невольно вспомнилось популярное высказывание, бытующее в среде пациентов: «Если простуду усиленно лечить лекарствами, проболеешь всего семь дней. Ну а если не лечить – тогда неделю.»

Вот этот постулат нам предстояло собственным опытом «защитить» на практике.

Попросив Марию распахнуть настежь окно и все двери до самой улицы, я определила ту часть комнаты, где при таком масштабном проветривании не сильно потянуло сквозняком. И, если в дальнейшем оставлять приоткрытой только форточку, его не должно появиться совсем.

Это было важно, так как ситуация вынуждала организовать нам с Сашей новое больничное место прямо на полу. Кровать мальчишки совсем не годилась для его роста. Ко всему, наши постели насквозь пропитались инфекцией. Вариться в бульоне из вредоносных микробов обоим было совершенно неполезно. Покрывала, подушки и матрасы требовали основательной стирки, чистки и проветривания.

Сил на такой большой труд ни у кого не имелось. Потому всё это добро пока выволокли во двор под навес.

К тому же мне было бы гораздо спокойнее расположиться с новообретённым братом на одном большом койко-месте. Так было надёжнее и удобней контролировать его состояние, вовремя сбивать температуру, «не отходя от кассы» поить отварами и заставлять полоскать горло.

Вот туда, в самый безопасный по итогам эксперимента угол, мы вдвоём с Марьей, пыхтя и чихая, натаскали сухого сена из сарая количеством с небольшой стог. Слегка утрамбованный, на сто процентов экологичный «матрас» из даров местной флоры застелили ветхой (других здесь не нашлось), простиранной простынёй и перенесли туда Сашу.

Жар у обоих точно должен был продержаться ещё какое-то время. А Марье жизненно необходимо было дать отдых. Женщина, конечно, наскребла по всем сусекам и бросила в бой резервные запасы внутренних сил. Но шевелилась уже на последнем дыхании. Не хватало, чтобы и она свалилась.

Эта удивительная тётка оказалась служанкой в доме родителей Софьи и Александра. И, помимо естественной благодарности, вызывала во мне чувство искренноего восхищения. Отважная, стойкая и безгранично преданная семье. Надо ведь, как случилось, и тоже Мария.

По прихоти высших сил, поместивших меня в эту новую данность, моя теперешняя помощница и моя родная сестра оказались не только тёзками, а вообще ягодами одного поля.

- Та-ак… стоп вода. – одёрнула я себя, чувствуя, как при воспоминании о сестре отчаянно защипало глаза и нос. – Возвращаемся к текучке. Что там дальше по плану? Еда.

Вот, да, про еду: на кухне обнаружился небольшой котелок с болтушкой из бульона и яйца. На вид варево смотрелось не слишком аппетитным. По крайней мере, для избалованного разнообразием кулинарных изысков современного человека. Но тестирование на запах и язык показало, что бормотуха ещё «жива», да и на вкус вполне съедобна. К тому же ничего другого в горло сейчас было просто не продавить.

Санька пока только пил. Много. Всё, что давали: травяной настой, морс (Марья наварила сразу всего) и просто воду. От еды отказался. Да у меня самой при взгляде на супчик слюна скорее пересохла, чем побежала. И даже не по причине постности его внешнего вида. Просто напрочь отсутствовал аппетит. А поесть всё же было нужно.

Мне пришлось почти силком впихнуть в себя и в мальчишку по паре ложек жиденькой похлёбки, чтобы запустить слипшийся желудок и подкормить силы. Энергии сейчас организму требовалось ой, как много. И потому еда тоже была лекарством.

Я ещё раз заставила брата прополоскать горло, навскидку прикинула температуру и тогда уже с чистой совестью позволила ему снова провалиться в оздоравливающий сон.

Исполнив срочное и важное, я в приказном порядке отправила помощницу отдыхать. Очень здесь, конечно бы, не помешала грандиозная генеральная уборка. Но пришлось смириться с тем, что состоится она не сию секунду.

Прежде чем и самой рухнуть в постель из душистого сена, я решила ещё хоть на пять минут выбраться во двор, чтобы осмотреться.

Просто, пока мы с Марией как заведённые совершали марш-броски за сухой травой, припасённой, кстати, для пожилой лошадки, что имелась при хозяйстве, я успела разглядеть кое-что странное. О чём сразу и в лоб, по понятным причинам, не решилась спросить у помощницы.

Двери дома открывались прямо в сад, довольно развитой и красивый. Лошадкино жилище располагалось совсем рядом. А вот поодаль от него, в стороне и находилось то открытие, что поставило меня в тупик.

Это был нормальный дом. Маленький, но очень симпатичный, аккуратный особнячок. Который вроде бы располагался в границах одного владения, общего и для сада, и для сарая с лошадью, плюс малочисленной стайкой кур в соседстве, и для того непрезентабельного строения, из которого я вышла.

Так вот, меня всерьёз озадачил вопрос: почему добротный особнячок там, а мы – здесь? Чем он хуже руины за моей спиной?

Ну, ладно, допустим, не руина. При более детальном рассмотрении домишко оказался довольно крепкой конструкцией. Просто его стены лет… много не ведали ремонта. А так ещё вовсе даже и ничего.

6

Устроившись рядом с Сашкой, я размышляла о том, что следует ещё обязательно разобраться в причинах гибели старших членов этой семьи. Наверняка где-то в них крылись ответы на некоторые другие вопросы. А пока…

Соломка под простынёй казалась пуховой периной, хранившей в себе дух лета. Островком безопасности, пропахшим тёплым лугом, напитанным силой земли.

Я мягко перебирала пальцами чёрные завитки волос на висках сопевшего рядом ребёнка и неудержимо соскальзывала в сон.

Очень хотелось позволить себе взять и безоглядно отключиться суток эдак на двое. Но я боялась проспать скачок температуры у мальчишки. Таз с водой на этот случай уже стоял наготове.

Дрёма подкралась как кот на мягких лапах. Обволокла, заманила сознание, унося его в поверхностный, чуткий сон. Так обычно спят мамы, тревожась и оберегая своих заболевших ребятишек.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я почувствовала, как сработал внутренний «звонок беспокойства». Сама начала раскаляться, и Санёк тоже раскинулся на постели, часто дыша открытым ртом.

- Всё понятно. – констатировала я, приложив свою горячую руку к его ещё более горячему затылку и вискам.

Всё опять покатилось по известному кругу.

Я знала, что так будет, и была готова.

Заставляя себя раз за разом выбираться из омута сна и делать, делать то, что необходимо, я в какой-то момент волей-неволей даже возблагодарила испытания, которые выпали мне в прошлой жизни. Они выработали иммунитет против бессилия, натренировали характер, научили терпению и вдолбили уверенность, что всё плохое обязательно кончается. Надо только не сдаваться.

А уже к позднему вечеру брат чуточку «ожил» и захотел есть. Это было очень хорошим признаком.

На кухне оставалась поварёшка супчика. Однако я бы скормила их в крайнем случае себе, но не ему. Пичкать дитё несвежей едой, простоявшей бог знает сколько без холодильника, и в добром здравии было рискованно. А уж сейчас…

В общем, для начала стоило выбраться на кухню и хотя бы посмотреть, поискать, какие ещё на эту тему можно было найти альтернативы.

К великому моему удивлению, в нашем скромном пищеблоке обнаружилось кое-что из продуктов. Это выглядело парадоксально на фоне более, чем скудного благоустройства всего жилища.

В доме не было дорогой или хотя бы приличной мебели. Всё его убранство составлял небольшой набор простых, надёжных, но довольно древних предметов. Например, потёртый, скрипучий монументальный комод – единое на три комнаты хранилище вещей. Ещё имелись два стола с потемневшими книзу ножками и основательно обшарпанными столешницами: один стоял в зале, второй – на кухне. К ним прилагались три табурета и жутко громоздкое кресло-качалка.

В коридоре между комнатами стояли два ломаных стула, взгромождённые один на другой, обшарпанный сундук, этажерка без одной ножки – под провисающий угол просто подсунули половинку кирпича и нижняя часть круглого стола без столешницы.

Единственное, что выделялось из общей картины тщательной ухоженностью - несколько икон в расчищенном углу зала. Это были образ Спасителя, Крест Господень и икона Пресвятой Богородицы.

Если внимательно побродить по комнатам, наверное, можно было отыскать что-то ещё. Но вряд ли те находки имели шанс поразить воображение красотой, новизной и принадлежностью к высокому стилю. Складывалось впечатление, что в этот домик стаскивались вещи, что ещё не исчерпали срок своей службы окончательно, но держать их в приличном доме на виду у гостей, пардон за тавтологию, неприлично.

Ну вот. Новизны с красотой нигде не наблюдалось, а свежие продукты были. Откуда? Если Мария весь день была у меня на глазах и точно не бегала в ближайший продмаг или что у них тут? Рынок?

К наступившему часу, кстати, проснулась и она. Вышла из боковой комнаты встревоженная, но, уже причёсанная и умытая. Увидев меня на ногах, женщина тут же расцвела улыбкой. В пику которой тут же принялась корить меня за то, что хозяйничаю сама, пока она там беззастенчиво спала.

Я с радостью и благодарностью передала ей миссию по приготовлению ужина и на слабых ногах отправилась к Сашке.

- А-а-а… - как раз в момент моего появления в комнате эдак сипло, протяжно и с невыразимым упоением прокряхтел тот. Причём прозвучало это не по-детски жалостливо, как можно было бы ожидать от хворого ребёнка восьми лет, а эдак по-мужски басовито.

Картина, что предстала моим глазам, оказалась прекомичной.

Санька уже сообразил и высоко оценил, какое облегчение появляется в организме, если намочить полотенце и приложить его на лоб. Ну вот как раз сейчас ему срочно приспичило произвести себе охлаждение головы.

Не дожидаясь, пока кто-то придёт и окажет ему помощь, этот в высшей степени самостоятельный молодой человек решил помочь себе сам.

Силёнок нормально отжать тряпочку не достало, и потому освежающая процедура грозила превратиться в душ. Приподняв голову повыше, он пришлёпнул на лицо изрядно мокрую тряпку, залепив ею не только лоб, но и глаза. Блаженствуя от полученного кайфа и слизывая языком стекавшие по лицу ручейки воды, наш парень восторженно скрипел, вздыхал и отдувался, что тот мужичок, который только выскочил из парилки и хлебнул бодрого кваску.

Впервые за всё время пребывания здесь появился повод так легко и беззаботно - от души расхохотаться.

- Что такое? – из кухни тут же появилась озадаченная Мария.

- Только посмотри на это чудо! – прислонившись для опоры к стене и стараясь не сильно сотрясать болезную голову, я смеялась, чувствуя, как отпускают напряжение и страхи.

Санька, выглянув из-под своего дивного компресса, захихикал в ответ. И сразу как-то та-ак хорошо стало, так полегчало на сердце. Что ни говори, а детский смех – лучшее лекарство от душевной усталости.

- Сашенька! Ох, ты ж ма-атушки! – тоже улыбаясь, запричитала Марья, устремляясь на подмогу мелкому. – Ну вот, вымок весь! Мы, ить, так никаких простыней не напасёмся!

7

- Ну, братцы, приятного аппетита! – подбадривая себя и членов моей новой семьи, провозгласила я в поддержку наступившего прояснения в настроениях.

И хорошо ещё не успела схватиться за ложку, как заметила, что Мария в каком-то абсолютно естественном для неё жесте сложила перед собой на столе руки и склонила голову. То же самое сделал и брат, сосредоточенно ожидая дальнейших слов.

- Молитва! – сообразила я и поспешила последовать общему примеру.

- Отче святый, милосердный, на всё воля твоя. Благодарим тебя за спасение, за кров над нашими головами. Благослови хлеб наш и не оставь защитой.

- Аминь. – уже тихим хором закончили ритуал, и только тогда без спешки и суеты взялись за приборы.

- А как всё-таки здорово это работает. - дуя на обжигающее содержимое ложки, размышляла я о том, какое впечатление произвело на меня – не слишком, чтобы набожную тётку, это простое, незнакомое действие.

Короткая молитва своими словами от сердца - словно в самом деле освятила и стол, и нас за ним. Создала некую особую атмосферу, что ли.

Понятно, что где-то в современности вряд ли подобное зрелище могло произвести равнозначный эффект. Но ведь для Марьи и Александра это было естественной, как дыхание, нормой. А потому совсем не вызывало недоумения или скепсиса.

Уже не хотелось торопливо глотать еду в единственном стремлении утолить голод. Появилось желание неспешно, с достоинством отведать даже такое незатейливое блюдо, как вот этот простецкий бульон с яйцом.

За едой не болтали. По крайней мере о том, что не касалось самой еды. Затем провели Саше положенный моцион, уложили в постель, и мальчишка моментально уснул.

- Мария, а много ещё людей погибло? - спросила я, осторожно возвращаясь к оставленной перед ужином теме.

Полагая, что не стоит лишний раз бередить Сашкину память разговорами о недавних событиях, я заранее дала себе зарок: поднимать любые острые темы, когда он спит.

- Не знаю, милая. Как мы с вами сюда перебрались да потом матушку схоронили, так, почитай, никого из соседей толком и не видала. Всё с вами и с вами.

- А до того?

- До того… ну так Петруша — конюх Шабалиных, вдова Прасковья Камнева, Лексей Захарыч – помнишь, помещик, что ближе всех к полям-то жил и матушка ваша. Вот кто по доброте душевной тех солдатиков привечал да подкармливал, их господь и прибрал.

- Солдатиков… солдатиков… - рассеянно пересчитывая в голове упомянутых людей, я вдруг сообразила, что среди перечисленных не услышала ни слова об отце.

- И батюшка … вот… – неуверенно то ли намекнула, то ли подсказала я, выбрав самую бесцветную формулировку и интонацию: и не утверждение, и не отрицание, и не вопрос.

- Вот что значит родное дитё. Сколь пережила, а про папку помнит. Как поправитесь, так на могилки и сходим: Дарью Петровну помянём да Андрея Гаврилыча годовщину сполним.

- Годовщину? Мысленно растерялась я? Так он что?..

- Ой как вспомню ту страсть, на моих ведь всё глазах случилося. Как в грудях у бедного сдавило, губы посинели, и всё. В один миг отошёл, родимый. Хороший был человек, добрый. А матушка ваша так и вовсе святая душа. Ить какое мужество надобно, чтобы такую смерть по доброй воле принять…

В эту тихую ночную беседу очень многое встало на свои места.

Прояснилось кое-что про родителей. Отца сразил сердечный приступ год назад.

Просто слова о матери «ушла вслед за батюшкой» я, видимо, поняла как-то слишком буквально и оттого поначалу сделала неправильный вывод, что он тоже стал жертвой «поветрия».

Что касалось Дарьи Павловны – мамы Софьи и Александра, тут нельзя было утверждать что-то наверняка. Доподлинно понятно стало только одно: почувствовав первые признаки недомогания, женщина велела Марье забирать детей и немедленно перебраться в старый флигель.

Возвращаться в особняк и брать что-либо с собой запретила настрого. И когда в окне в какой-то день не появился платок – как условный сигнал, что она жива, Мария обратилась за помощью к батюшке местной церкви. Вот отец Михаил вместе с соседом вдвоём только решились войти в дом, чтобы исполнить необходимое.

Я слушала рассказ Марьи, и… Это очень трудно выразить словами. Сострадание, безмерное уважение к неизвестной женщине… Сказать можно многое, а итог один: принять подобное решение могло лишь беззаветное родительское сердце.

- Сосед-то как? Жив-здоров? – справляясь с переживанием, спросила я.

- Живые были. И он, и отец Михаил. Силла Дмитрич рукой так махнул, мол, старый он уже, всё одно помирать, коли Богом суждено. А батюшка сколь ещё до того тех солдатиков в последний путь проводил – и ничего, бережёт Господь.

- А доктор?! Доктора звали? Что он сказал?! – я только сейчас запоздало вспомнила про такой очевидный факт, как существование медиков в любом измерении и времени.

- Посылала соседка наша, дак не явился он. А потом уж и поздно стало. - сообщила Мария. Немного помолчала и добавила:

- Эх, не иначе нечистый тех солдат в края наши пригнал.

Из всего сказанного следовало несколько коротких выводов.

Я пока не знала, что за военный конфликт при участии государства завершился совсем недавно. Да это было и не так уж значимо. Важно, что армию, вероятно, распустили. И, возвращаясь домой, солдаты принесли с собой какую-то дрянь. Насколько «злую» с уверенностью утверждать было невозможно: слишком мало данных имелось в распоряжении.

В одном я была убеждена абсолютно точно: обитателей этого дома тот загадочный вирус не коснулся. Как следовало из оговорок Марии, симптомы солдатского недуга не совпадали с нашими.

Ничего удивительного: во времена любых «поветрий» людей одолевает не только болезнь-захватчик. Ангины, инфаркты и прочие расстройства организма никто не отменял.

Но что случилось с мамой Софьи и Александра? У меня этот вопрос не выходил из головы. Что, если не солдатский вирус, а неоказание медицинской помощи стало истинной причиной гибели этой женщины? И почему не явился доктор?

8

- Вот же, злодейка! – воскликнул со двора Сашка, и следом громко загрохотало ведро.

Мальчишка вышел к старому колодцу, чтобы принести для себя немного свежей воды. Но на пути обратно ему под ноги бросилась сбежавшая от кого-то из соседей кошка. В итоге и Саша, и ведро полетели на землю, что я воочию пронаблюдала в открытое настежь окно.

- На мыло её, бестолочь такую! – послышался в ответ незнакомый мне женский голос.

Эдакое певучее контральто с окрасом сочного грудного смеха.

- Анна Степановна! Добрый день! – тут же радостно воскликнул Санёк, и мы с Марией тоже поспешили на улицу.

У забора по ту его сторону стояла красивая пожилая дама с породистыми чертами властного лица и благородной осанкой. Платье её, наверняка всего лишь домашнее, было восхитительно и безупречно. А улыбка открытой и искренней:

- Я смотрю, вы пошли на поправку? – без всяких экивоков и предисловий спросила она.

С первого взгляда на неё можно было понять, что соседка наша – женщина решительная и к излишним сантиментам не склонная. Но при этом необыкновенно душевная.

- Вашими молитвами, Анна Степановна, вашими заботами. – с чувством, в землю поклонилась в ответ Мария. - Вот уже и на ноги поднялись, и уборку затеяли.

- Софья, как ваше самочувствие, голубушка?

- Почти наладилось... Мы с Александром совсем скоро будем в порядке. – я неожиданно поймала себя на том, что несколько затрудняюсь в подборе слов.

В том смысле, что… В общем, это внезапное косноязычие было вызвано недопониманием, как сама прежняя Софья имела обыкновение выражаться в разговоре с этой почтенной дамой.

До сих пор в общении с Марьей и Сашей подобные сложности как-то не посещали. А тут…

Пары-тройки секунд хватило на то, чтобы плюнуть на несвоевременные колебания и говорить просто и от души. В надежде на то, что от каких-либо совсем грубых ошибок мой язык спасёт былая начитанность.

- Я хочу поблагодарить вас за помощь. Мария рассказала, что всё это время… Анна Степановна, вы оказали нам помощь, без которой мы бы не справились. – заговорила я, сделав шаг навстречу, но на совершенном автоматизме сохраняя дистанцию.

При этом моя голова быстро-быстро пыталась сообразить, подсчитать, сколько дней уже длилась наша хворь.

Я не знала точно, почему ангина обошла стороной Марью, но на всякий случай усиленно заставляла и её полоскать горло, лопать лук и пить укрепляющие отвары. В порядке профилактики. А вот Анна Степанивна сих мер наверняка не предпринимала. И рисковать здоровьем добрейшей тётки, приближаясь к ней на опасное расстояние совсем не хотелось.

- Не стоит, Софи. Так обязан поступать всякий достойный человек, имеющий к себе уважение. Уверена, что и ты, и Дарья Павловна сделали бы для нас то же самое. Я хочу пригласить вас на чай.

- Мне кажется, близкое общение с нами пока преждевременно. – неуверенно возразила я, сбившись с мысленного счёта. Сколько прошло суток: пять, семь? Мы ещё представляли опасность здоровым, или уже нет?

- Софи, настал момент для важного и срочного разговора. – сделалась серьёзной соседка. - А что касается вашей болезни, она, как я вижу, не имеет ничего общего с той угрозой, что коснулась наших краёв. К тому же… - она снова тепло улыбнулась, - … мы всё-таки научены своевременно мыть руки и не использовать общие приборы. Не волнуйтесь. Лишь бы вы оказались в силах нанести нам визит.

- Тогда… я приму ваше приглашение, как только мы закончим со своими делами.

- Замечательно. К шести часам я попрошу накрыть чай в нашем саду.

Половину дня мы энергично намывали домишко. Попутно выяснилось, что в нём имелось гораздо больше недочётов и поломок, что могли существенно осложнить нам жизнь. Особенно в наступление холодов. Кое-где прогнил и провалился пол. Как раз в тех местах, где скопилось основное нагромождение хлама. Там же завелась и уже расползалась по стенам плесень.

Тут же обострились подозрения в адрес крыши. И да, вылазка на чердак их подтвердила. Так же, как и застарелые разводы на потолке в Марьиной комнате. До сих пор ей во сне на голову не капала вода только потому, что пока не случилось ни одного мало-мальского дождика.

Но главное – печь. При ближайшем внимательном рассмотрении, единственный источник тепла и жизни оказался повреждён трещинами. Дым, конечно, уносило тягой в разогретую трубу. В кухню сквозь них чадило совсем немного и то «на холодную». Однако при интенсивном использовании вся конструкция имела все перспективы просто в какой-то момент развалиться.

Что с этим делать – я пока не представляла. Тут требовался умелец, который мог бы определить степень тяжести наших проблем и хотя бы подсказать, как их решить. Но такого мастера под рукой не имелось. Денег тоже.

Зато в тех же залежах, что скрывали под собой огрехи дома, обнаружилось кое-что полезное.

Я сейчас очень внимательно перетряхивала каждый узелок, понимая, что новому взяться неоткуда. А значит, следует использовать каждую хоть сколько-то годную находку. И какой бы криворукой я ни была в прошлом, придётся набраться терпения и с верой… ну, ладно, пусть без веры в собственные отсутствующие таланты, так хотя бы с надеждой на лучшее починить, что возможно.

Забить гвоздь в расшатанный табурет я точно была способна. И завести небольшие ходики с кукушкой. Тем более что они оказались вполне рабочими, только древними. Оставалось выяснить точное время, например у Анны Степановны вечером.

- Ага! А вот, кстати, как я пойму, что наступило шесть часов, и пора выдвигаться на чай? – пришёл в голову резонный вопрос, который я и озвучила вслух.

Санька тут же вызвался сгонять к соседям, чтобы прямо сейчас уточнить сей немаловажный момент.

Сделав поправку в несколько минут на пробежку шустрых мальчишеских ног, я выставила часы, повесила на стену и толкнула маятник. Ещё один живой звук добавился в комнате.

Следом нашёлся узел с довольно приличной одеждой. Ну, в нашем положении она казалась ещё абсолютно сносной. Вероятно, этот баул принесли сюда не так давно. Просто перебазировали из шкафов на склад запас вещей, вышедших из регулярного обихода.

9

Нарядившись в платье из только что найденных и успевших самую малость отвисеться запасов одежды, я шагала к приглашению на чай, на ходу пытаясь предположить, что за тема заставила соседку так торопить события. Ориентиром служила крыша дома, которая то появлялась, то скрывалась в кронах пышной садовой растительности участка.

Натоптанная тропинка привела меня к решётчатой калитке в добротной кованой ограде.

Анна Степановна хлопотала в просторной беседке с крышей, но без перил, где на широком столе дымился пузатый самовар. Заметив меня, она приветливо помахала рукой заходить. И я шагнула в садовую прохладу, мысленно надеясь, что мне простятся некоторые недочёты внешнего вида.

Намытые и наспех просушенные над печкой волосы я стянула в тугую аккуратную косу, а вот светло-зелёному длиннополому платью бы явно не помешал утюг. Да и потрёпанная тесьма на подоле вызывала некоторое смущение на фоне безупречной опрятности соседки.

Впрочем, она деликатно сделала вид, что вовсе «не заметила» этих деталей.

- Присаживайтесь за стол, милая. К вашему приходу Дуняша напекла чудесных сладких булок и расстегаев с ливером.

Как будто услышав речь хозяйки, с крыльца дома спустилась и поспешила к нам круглолицая молодая женщина с больши-им подносом в руках. На блюдах ещё парила хлебным духом свежайшая выпечка, от одного вида которой теплело на душе.

Заметив неподалёку от беседки уличный рукомойник, я воспользовалась удобством и быстро шмыгнула на лавку.

Передо мной тут же возникла большая расписная чашка на блюдце, а в персональную тарелочку отправился румяный расстегай. Причём не просто отправился, а с некоторыми замысловатыми подробностями.

Пышную лодочку из дрожжевого теста сперва щедро смазали маслом, затем через открытую середину в начинку влили ложечку горячего бульона и сверху водрузили шляпку маринованного грибка. Рот от такого загляденья моментально заполнился слюной. По-моему, даже до самых глаз.

- Приятного аппетита, Софи. Все разговоры – потом. – мягко улыбаясь, кивнула мне Анна Степановна.

- Приятного аппетита. – повторила за ней я, не имея ни малейших сил возражать перед «лицом» такого искушения.

Пирог, а затем и второй исчез во мне так непростительно быстро, что недремлющая совесть подняла тревогу. Мол, тоже мне, барышня воспитанная, а трескает так, что за ушами трещит. Но ещё на сладкую булку я её уговорила помолчать.

- Евдокия, не забудь положить гостинец для Александра и Марии. – приказала Дуняше соседка, погасив во мне очередной приступ совестливости. Теперь уже на почве того, что я тут наслаждалась вкуснотой, а мои там перебивались жидким супом.

И вообще, пора было озаботиться нормальной твёрдой пищей. Как показала практика, организм уже был в состоянии её прекрасным образом глотать.

- Анна Степановна, так о чём вы хотели поговорить? – я отодвинула тарелку и принялась неторопливо, на манер хозяйки дома, пригублять уже немного остывший чай.

- Софи, я хочу выкупить ваш особняк. – коротко высказалась соседка.

Похоже, эта женщина вообще предпочитала в общении решительную откровенность.

- Какой особняк? В котором мама… - опешила я.

- Да, именно его.

- Конечно, нет. Это - чистое безумие. – первой спонтанной реакцией так же прямодушно отрезала я. На минуту даже забыв о том, что я нынче уже не порядком пожившая взрослая тётка с опытом медсестры, а юная девушка. И должна соблюдать какую-то субординацию.

Как ни странно, моя резкость нисколько собеседницу не удивила.

- Не торопитесь с ответом, Софи. Послушайте меня, вы всегда были не по годам разумной девушкой. Должны понять и сейчас, что я хочу вам донести.

- Я постараюсь. – сбавила пыл я.

- В этом доме ещё долго никто не сможет жить. Не стоит рисковать, пока всё не закончится, и наши владения не сделают безопасными.

- Совершенно с вами согласна.

- А старый флигель, в котором вы сейчас живёте, способен обеспечить кров лишь на время тепла. Зиму он не осилит.

- Что верно, то верно. Сегодняшняя уборка показала все проблемы налицо. – вынужденно согласилась я.

- Да и бог с ним, с флигелем. Я была бы рада приютить вас у себя. Но... это неправильно.

- Почему? – только и нашлась что спросить я.

- Потому что вам не следует здесь оставаться. Я имею в виду все наши «Новые дачи». В городе пока всё спокойно. Вы должны как можно быстрее уехать в Алексеевск. В любой момент здесь может вспыхнуть настоящий "пожар". А может быть и нет. Но детям не должно проходить такие испытания.

Вот с последним утверждением вообще никак невозможно было поспорить.

Однако у меня в голове сразу выстроился целый ряд вопросов. Если ситуация в этих «Новых дачах» действительно «пожароопасная», а в городе, который Алексеевск, всё спокойно, то как мы можем отсюда уехать? Мы что, ещё, условно выражаясь, не за шлагбаумом?

И почему, по её мнению, бежать отсюда должны только мы? А они? И зачем человеку особняк, в котором невозможно жить? Тем более, если имеется собственный хороший и «чистый» дом.

То ли эти вопросы явственно проступили на моём лице, а скорее, они были просто совершенно очевидны. Анна Степановна сама ответила на все.

- Мы остаёмся здесь. Вы знаете моего супруга, он ни за что не покинет эту землю и эти стены. А я не смогу бросить его одного. И потом кому-то здесь может понадобиться наша помощь. А мне нужна ваша помощь там. Расписка на получение денег у нашего поверенного в Алексеевске уже готова. Он же поможет вам подыскать и определиться с новым жильём. Всё ценное, что находится в вашем особняке, я обещаю собрать и вернуть вам при первой возможности. А сам дом… Ну что ж, мы с Дарьей Павловной ещё три недели назад обсуждали эту сделку.

- Мама хотела продать особняк?

- Да, его не так уж просто содержать в порядке. А к нам через год возвращается Андрей. Его обучение в Европе закончится, нужно думать об отдельном жилье для сына.

10

- Мария, а скажи мне, ведь Анна Степановна – хороший человек, честный? – было как-то даже не по себе задавать этот вопрос няньке и при этом раскладывать угощение от нашей благодетельницы на столе.

Но у меня никак не укладывалось в голове, где крылись причины настойчивости соседки? Чем объяснялось её стремление поскорее приобрести себе наш особняк. Если она действительно, как говорила, была готова приютить нас на время, тем самым решить нашу проблему с надёжной крышей над головой, то почему теперь отказалась?

Ведь мне нужно было только время, чтобы разобраться с вопросами этого дома и решить их. Неужели, обладая своими знаниями, я не нашла бы способ этого сделать? Ведь те, кто, простите, неловко это говорить... но как факт: те, кто меня сюда отправил, должны были о моих навыках знать.

И вот теперь Анна Степановна с поведением, полным необъяснимых противоречий. Может быть, хоть Марья могла что-то подсказать да навести на правильные выводы?

- Анна Степановна? Конечно, Софьюшка. Она у нас истинно добрейшая душа. Хоть и строга к людям бывает, но и к себе тоже — завсегда во всём по справедливости решает. – тем временем заговорила нянька. – А почему же спрашиваешь? Вспомни только, как она за Дуньку свою вступилась, когда ту на рынке в воровстве обличили. Одна ведь поперёк всех стояла. Нет, говорит, не могла ейная девка такого совершить. И раз человек простой, то оно ничего ещё не значит. Негоже на него все вины не разобрамшись сваливать. И басурманина за руку – хвать! Ну, того, что рядом стоял да больше всех на Дуню пальцем тыкал.

- А-а, это ты про тот самый случай?.. – я сделала вид, что "вспомнила" указанные события.

- А потом ить так и вышло: портки злодея обтрясли, да и отыскались ещё побрякушки, что он окромя броши, Дуньке подкинутой, схитил. Вот и открылась вся правда. А не хозяйка, так бы девку в острог и упекли. А ещё вот случай был…

Я слушала Марию, и по всему выходило, что заподозрить соседку в плохом ни у кого оснований до сих пор не возникало. Вовсе даже наоборот. Тогда в чём был подвох?

А ночью мне приснилась Дарья Павловна и велела уезжать из этих мест немедленно. Вот прямо вот так. Собственно, больше ничего и не запомнилось: лицо женщины, умолявшей забирать брата и увозить в город. Проснулась я в растерянности - слишком уж мистически всё это выглядело. Но отрицать истину и врать себе я не могла: сон был, я его видела и прекрасно поняла. Спорить с таким посланием было сложно, хоть объяснений, признаться, не добавилось: мои вопросы до Дарьи не «долетели».

Ни свет ни заря я была у Анны Степановны. Мне нужно было ещё раз поговорить с соседкой. Правда, я пока не решила, да просто не знала, стоило ли сообщать ей о том, что случилось ночью.

- Софи, пойдёмте, прогуляемся. – она словно ждала моего появления. Скорее даже выглядела так, будто надеялась на это. Сегодня она была какой-то… уставшей, что ли.

- Куда мы идём? – шагая рядом с этой красивой, пожилой и очень серьёзной женщиной, я чувствовала, что она находится в большом душевном смятении.

- К Дарье Павловне. Вы были уже у неё?

- Нет, не успела.

- Ваша мама была мне самым больши́м другом. Я навещаю её почти каждый день. И надеюсь, быть может, именно там мне удастся подобрать для вас нужные слова.

Так. Если какие-то слова ещё имелись, их стоило послушать. И потому я безо всяких лишних рассуждений следовала за спутницей в тишину местного кладбища к двум ухоженным могилкам: старой и свежей.

- Софи, вы приняли решение? – негромко спросила Анна Степановна, когда мы, достигнув нужного места, присели рядом на низкую кованую скамейку.

- Почти. – уклонилась от однозначного ответа я.

- Я понимаю причины ваших колебаний. И, скорее всего, кто-то найдёт основания осудить мои действия, сочтёт их дурными. Но нам обеим следует согласиться с моим вчерашним решением. Потому что… - Анна Степановна наклонилась вперёд и смахнула с материнского холмика упавший листок, не решаясь продолжить фразу.

- Она вам тоже приснилась? – догадалась я.

- И вам? – подняла на меня глаза собеседница с нескрываемым, каким-то невероятным облегчением, будто с неё сейчас сняли неподъёмный груз.

- Сегодня.

- А мне ещё вчера, и, признаться… Это всё более, чем необъяснимо. Представляю, что вы могли подумать. Я понимаю, что моё предложение вам выглядело, как… - она отвела взгляд в сторону, пытаясь подобрать верные слова. И в итоге выразилась по обыкновению прямо:

- Как подлая попытка получить выгоду, отняв у сирот родительские стены. Наверняка многие так и решат. Но сообщить о том, что мне явился дух Дарьи и попросил исполнить нашу задуманную сделку… Это было бы ещё более странно. Это было бы слишком.

- Да уж, подобное объяснение можно было бы принять от нашей Марьи или вашей Дуняши.

- Всё так и есть, от меня бы оно прозвучало нелепо. Все знают о моей приверженности к наукам и полному неприятию любого мистицизма. Нетрудно представить, в какой ловушке я оказалась. Признаться, я очень колебалась, прежде чем пригласить вас на разговор. И всё же Дарья Павловна была во сне такой убедительной и настойчивой…

- Она сказала, что мы должны уехать отсюда.

- Иначе, ни вы, ни я не уследим за бедой. – согласно кивнув, дополнила фразу моя собеседница.

Ну что же, кажется, сомневаться больше было не в чем. И промедление грозило опасностью. Какой? Это я решила выяснять уже где-нибудь в другом месте. А то, знаете ли, если одно и то же привиделось сразу двум вменяемым тёткам, стоило прислушаться к предупреждению. Рано или поздно и эта моя жизнь должна была завершиться. И не хотелось бы к её концу страшиться вины за то, что кого-то не уберегла, оказавшись слишком самонадеянной.

***

На рассвете следующего дня мы втроём уезжали из своего недавно чисто прибранного убежища, в котором снова воцарился переселенческий бардак.

Всё, что могло пригодиться в грядущей неизвестности, было погружено в телегу, запряжённую Вестой. Так звали нашу старенькую лошадь.

11

Маленький город Алексеевск, как и его окрестности, показались мне замечательными.

И вообще, чем дальше мы уезжали от «Новых дач», тем легче становилось на душе. Я знала, что из одних трудностей мы направляемся в другие, и всё же как-то хорошо было оставить за чертой тот короткий угнетающий отрезок жизни, с которого началось моё пребывание в новом мире.

Алексеевск оказался огорожен огромным живописным валом, высотой не меньше восьми-девяти метров, и тянулся плавной дугой, как виделось на первый взгляд, вокруг всего поселения.

Склоны вала укрепляли корни высоченных пушистых сосен, которым не было счёту. А землю устилала сочная, густая сенокосная трава в россыпи цветов. Далее простирались засеянные поля, а в самой высокой точке древнего городского укрепления в небо устремлялся шпиль церковной звонницы. И рядом с ней — одинокий могучий вековой вяз.

Белоснежный ажур храма, аромат изумрудной хвои, прозрачная синь над головой и вся возможная палитра красок, разбрызганная в нежной зелени холмов – всё, что попадалось пока на пути – радовало глаз, сердце и настраивало на лучшее.

Да и сам городок издалека чем-то напоминал глазурный пряник. При ближайшем рассмотрении, конечно, проявились определённые ожидаемые помарки в общей радужности впечатлений. Вроде кособоких «заброшек» на окраине, трещин во внешней отделке некоторых строений и навозных кучек на дорогах. Однако мусор на извилистых улочках тут же сметался бдительными дворниками, а дома…

Дома, по большей части деревянные, чем каменные, украшенные резными наличниками и крошечными палисадниками, всё же создавали атмосферу городка с лубочной картинки.

Кстати, здесь уже на некоторых углах имелись эмалированные таблички из жести с названием улиц и переулков. А первые этажи пестрели многочисленными вывесками.

- Милейший… - я попросила Марию остановить нашу конягу возле колоритной фигуры в просторной красной рубахе, жилетке, широких штанах, заправленных в сапоги, в чистом(!) фартуке и картузе с блестящим козырьком. Да, ещё на мощной груди блюстителя чистоты имелась большая бляха с цифрой дома, который он обслуживал.

Как там у классиков? «Метла, совок, лопата, ключи и борода мохната». Честное слово, это был не дворник – загляденье.

- Чего изволите-с, барышня? – пробасил в ответ тот.

- А подскажи-ка нам, пожалуйста, где здесь находится Косой переулок, дом 8…

Пару кварталов мы ещё проехали в указанном направлении.

- «Греческая кухмистерская», «Оружейный магазинъ И.И. Чижова» - выискивала я глазами вывески-ориентиры, пока мой взгляд не упёрся в нужный дом.

Строение было каменное, трёхэтажное и снаружи сплошь увешенное табличками, вроде «Зубной врачъ кв.№6», «Ювелиръ Вишняковъ кв.№12».

Здесь же проживал и господин Давыдов — поверенный в делах господ Соколовских, письмо от которых у меня лежало в узелке.

«Юрист» соседей оказался любезным пожилым мужчиной, который внимательно изучил послания от Анны Степановны. Их было два: доверенность на получение денег и отдельное письмо. Затем выдал небольшую сумму наличностью, за что аккуратнейшим образом принял у меня расписку. И предложил остановиться на постоялом дворе, что располагался тут же в переулке.

- Здесь недорого берут, а просьба Анны Степановны оказать вам помощь в поиске подходящего жилья требует некоторого времени. – сообщил он, добавив, что документ о купле-продаже начнёт составлять немедленно, а требуемую сумму предоставит в течение ближайших двух дней.

Вот эти пару суток нам предстояло провести в съёмной комнате, попутно изучая местную прессу на предмет объявлений о продаже недвижимости. Господин Давыдов со своей стороны обещал приложить все усилия, чтобы тоже, так сказать, «провентилировать» сей вопрос в местной среде.

Ну, что сказать… Плотное исследование темы показало, что квартиры, даже самые просторные для постоянного проживания нам не подходили.

То, что предлагалось на продажу, располагалось в верхних этажах и не имело водопровода. Хоть в принципе такое удобство уже водилось в некоторых домах, в основном одноэтажных, находящихся в отдельной части городка. Остальные жители брали воду в немногочисленных колодцах или покупали её у водовозов.

Как мне пояснили, небольшая водокачка у Воскресенского моста снабжала водой ближайшие дома. И их владельцы буквально молились, чтобы «аглицкая» паровая машина, обслуживавшая водопровод с многоуровневой системой очистки(!), служила вечно, а её хозяин не разорился.

В принципе, я была с ними от души солидарна. Даже тех нескольких дней таскания воды вёдрами со двора убедили меня, что дело это хлопотное и изнурительное. И если уж появился шанс облегчить нашу жизнь таким прекрасным достижением прогресса, чудом, так сказать, инженерной мысли — следовало им воспользоваться.

А ещё у нас имелась лошадь. Вот тут хоть смейся, хоть плачь. Я понимала, что мы не в том положении, чтобы распылять силы, нервы и средства на сантименты. Однако избавиться от животины рука не поднималась.

Продать? А куда? Если кто и мог позариться на нашу старенькую доходягу – Санькину любимицу, так только на убой. И что было делать? Сказать Весте, мол, благодарю за службу, ты свою миссию добросовестно исполнила, ступай теперь на котлеты? Это было выше всяких моральных сил.

Одним словом, Сашка в поддержку моих совестливых переживаний с мольбой заглядывал мне в глаза, не желая расставаться с Вестой. Марья молча, но очень напряжённо реагировала на просмотры квартирных вариантов. Я чувствовала, как сильно нянька с привычной твёрдой земли не хотела лезть жить на высокие этажи в человеческий муравейник. Все ждали моего решения.

А я голосовала за водопровод. И вперёд его за счастье в Сашкиных глазах, покой в душе Марьи, клочок земли, способный худо-бедно прокормить овощами, и уголок для Весты. В итоге победил вариант небольшого отдельного дома с водой и некоторой меблировкой от старых хозяев по стоимости особняка в «Новых дачах».

12

А о чём жалеть, когда тебе подарили вторую молодость? Да не в каком-то абстрактно-натянутом смысле, а в самом натуральном. Руки, ноги, голова – всё на месте и в рабочем состоянии. Здоровье наладилось, сил - хоть отбавляй, настроение - боевое! Я временами ловила себя на мысли, что чувствую себя джинном Маймуном из сказки про Алладина. Хотелось раскинуть руки в стороны и воскликнуть: "Хочешь, я разрушу город или построю дворец?" Казалось, дыхания хватит на что угодно.

Плюсом ещё грела мысль о том, что какая-никакая «заначка» в виде родительского имущества, которое осталось внутри дома, у нас имелась.

Мы ведь продали только сам особняк. Всё, что в нём найдётся ценного, я должна была забрать позже, когда мы решимся вернуться к этому вопросу. Только мы как-то сразу не определились, когда это точно сделаем. Уезжали ведь с неплохой суммой в руках. А в дом так зайти и не отважились.

Ой, да вообще, как вспомню тот момент, так брови на лоб. Диву даюсь: две взрослые тётки, и вроде не без мозгов, с трезвым взглядом на жизнь, без склонностей к аффектам - до дверей почти дошли, а открыть их так и не смогли.

Что это было? Наваждение? Цыганский гипноз?

Так, про гипноз я, конечно, загнула. И всё же действовали тогда обе под впечатлением сна и сами как во сне. Ну ладно бы одна только я: очнись разок в чужом теле, так не в такое поверишь. Однако ведь и соседка тоже. Стояли там, топтались у крыльца под берёзкой, как те робкие клуши, что семь раз отмерят и ни разу не отрежут.

- Анна Степановна, я думаю, суммы, которую вы выписали за особняк, хватит для того, чтобы устроиться на новом месте, – я первой намекнула на свои колебания. - Ещё ведь понять нужно, что пригодится потом, что нет, подготовить комнаты к… к перевозу каких-то вещей. Когда там получится купить жильё? Что же мы со всем скарбом да по съёмным углам?..

- Ваша правда, Софи. – согласилась та, и ещё не слишком уверенно предложила:

- Но вы могли хотя бы украшения Дарьи Павловны забрать, быть может, ещё какие-то деньги?..

- Анна Степановна, я не могу сейчас туда войти, – шёпотом взмолилась... да об этом вопил весь мой от головы до пят настороженный организм.

Не знаю, что в тот момент подумала соседка, а я и в самом деле не могла себя пересилить, чтобы шагнуть внутрь особняка. Знаете ли, даже лётчику разрешается отказаться от вылета, если его гнетёт плохое предчувствие. Ну, так говорят. Может, и врут, конечно. Но я для себя решила, что мир не перевернётся, если возвращусь сюда позже и тогда уже не торопясь, спокойно со всем разберусь. В конце концов, действительно не с голой попой покидали это место.

- Ладно, Софи. И в самом деле будет ещё время… Свои драгоценности и денежные средства Дарья хранила в сейфе, вынести их из дома можно разве только со стеной. Ключ остаётся при вас, так что… - больше словно сама с собой задумчиво рассуждала моя собеседница. Затем повернулась ко мне и, зябко поёжившись, честно добавила:

- Признаюсь, мне здесь тоже совершенно не по себе. Хорошо, оставим всё как есть. А как устроитесь, решим, что делать дальше.

И обе, не сговариваясь, чувствуя одновременно и некую неловкость от собственной мнительности, и огромное облегчение, драпанули от особняка.

Теперь, оказавшись далеко, я уже по-другому вспоминала и воспринимала недавние события. Чувство безопасности и занятость насущными бытовыми заботами как-то притупили остроту того странного иррационального страха.

В любом случае сильно углубляться в подобные размышления было некогда. Дел навалилось по маковку. Самых обыкновенных, простых и понятных. И, главное, в воздухе больше не звенело напряжение всяких мистических знаков.

Что там ожидало меня в сейфе Дарьи Павловны – неизвестно. Мария, а тем более Саша такой информацией владеть не могли. Но, судя по тому, что управляющего матушка рассчитала ещё полгода назад, а дом (нянька тоже это опосредованно подтвердила) собиралась продать, вряд ли стоило рассчитывать на что-то существенное.

Одним словом, барская жизнь мне, скорее всего, не грозила. Ну и ладно, я давно привыкла рассчитывать только на себя.

Признаться, мы не знали, за что вперёд схватиться. Вон, какое хозяйство предстояло освоить. Доложу вам, с нашим старым флигельком новое приобретение не шло ни в какое сравнение.

Сорваться с насиженного места пожилых людей – бывших хозяев дома, вынудил сын, что проживал «в столицах». Он настоял, чтобы родители переместились поближе под его присмотр. А добираться до места было ой, как далеко. Мебель и вообще любые громоздкие предметы быта наследник твёрдо наказал оставить там, где стоят, лежат и висят. Ну или продать отдельно.

- Так и написал, чтобы, мол, даже не вздумали везти через половину государства своё старьё. – "жалуясь" в мой визит на их заботливого ребёнка, хозяйка сокрушённо всплеснула руками.

- Ну полно, дорогая, наш мальчик никогда бы тебе таких слов не сказал. – с мягкой укоризной поправил супругу хозяин.

- Слова, может быть и другие. А мысли точно такие. Как будто ты не знаешь нашего сына. – поджала губы та. – А где же тут старьё? Комод вон только в прошлом году поменяли, и шторы, шторы-то, гляньте, почти новые…

Так или иначе, пара уезжала налегке. А нам досталась куча всего, что вошло в стоимость дома.

Наши предшественники явно не бедствовали, жильё своё любили и содержали в порядке.

И всё же любые стены после кого-то всегда требуется отмыть и подстроить под себя.

Ну-с, как постоянно приговаривала Мария: «Начнём, помалу да помолясь…»

Строение было, как уже упоминалось, одноэтажным, но просторным. Состояло из четырёх комнат, кухни и большой прихожей, которую впору было называть гостиной.

Получалось, что у каждого члена семьи теперь появился собственный уголок. И одно помещение, в котором раньше находился кабинет хозяина, оставалось незанятым. Вот из него бывшие владельцы уже успели продать рабочий стол. И теперь оставшееся «без пары» кресло смотрелось тут довольно сиротливо.

13

В двух комнатах стояли кровати. На третью персону такой не имелось. Но хозяева подсказали внимательно перерыть содержимое сарая, примыкавшего к бане. Вроде бы там должна была где-то заваляться лежанка от топчана без ножек.

Детскую решила определить первой после кухни. Здесь точно всегда должно было оставаться тепло и сухо. Себе выбрала третью по счёту комнату, если двигаться по часовой стрелке. И последним, крайним к входной двери оставался кабинет.

Посередине поселила Марью. Я бы, конечно, предпочла, чтобы и она оказалась "поближе к печке", но по другую сторону кухонного проёма уже лепилась небольшая кладовка, из которой вёл ход в подвал с ледником под домом. Ещё один ледник побольше, отдельно стоящий… точнее, отдельно закопанный имелся за сараем в тени растительности. Не знать наверняка, что он там есть, так сразу не найдёшь.

Вот, кстати, как Мария дивилась на кран с водой, так я долго разглядывала эти доисторические холодильники. Нет, может, кто и из моих современников до сих пор пользовался подобными приспособлениями где-нибудь на дачах с проблемным электричеством. Но для меня, как для человека сугубо городского, лицезреть это удобство было внове.

Маленькая «морозилка» находилась прямо в подполе кухни. В неё можно было убирать готовые недоеденные блюда или хранить там напитки, которые желательно употреблять прохладными. А в большой уже складировались основные запасы скоропорта, которые покупались впрок.

Следующие три дня мы разгребали свои новые буржуйские (два холодильника – это определённо шик) хоромы, пытаясь объять необъятное. Когда в доме нет бытовой техники и современных моющих средств, это, конечно, тот ещё квест.

Уборка флигеля на фоне развёрнутого фронта работ теперь уже вспоминалась, как лёгкая разминка.

Это ж надо было передраить всё, что имелось до основания, сделать удобную для себя перестановку и ещё куда-то пристроить то, что я притащила с собой. Перестирать, перегладить неподъёмной, до жути неудобной штуковиной, которую здесь по недоразумению называли «утюгом», немыслимое количество тряпья. Разведать рынок и ближайшие магазинчики, закупить продукты.

И, о боже, у нас ведь теперь ещё завёлся огород! Так мало того, что завёлся, он достался нам уже с посадками, а на такой не «зажмуришься». Не пустишь на самотёк, пока руки не дойдут. Люди же не знали, что им придётся уезжать. Всё чин по чину, засадили весной землю, как положено. Что, безусловно, было больши́м плюсом. И большой заботой, не сказать, что для меня лично – огромной головной болью.

Ну представить только: на улице жара, вовремя не полить – всё засохнет. А только водички каплю капнешь – там через пять минут уже сорняк торчит. Нет, что ни говори, а сорняки – это какие-то злые, непобедимые демоны! Гидры лернейские! Одну голову срубил – две взамен отрастает.

Да ещё ведь соображать надо, кому из культурных растений под солнцем знойным нежиться - благо, а кому – смерть неминучая. Где чего листами лопушка прикрыть надо, а где наоборот под загар подставлять. Я в этих вопросах всегда была тундрой дремучей. Да и в принципе с растительностью на «вы».

У меня, простите, даже кактус по кличке Гриша, однажды подаренный сестрой, сдох. Ну а что, было бы на подоконнике цветочное царство, так там хочешь не хочешь, а занимайся. А когда он один, да ещё и кактус, который, как обещали, почти не надо поливать, где про него вспомнишь? Так вот Григорий и загнулся, бедолага. Больше мне цветов в горшках никогда не предлагали.

Одним словом, к флоре меня, может, иногда и тянуло, но так, гипотетически помечтать. Особенно как начитаешься чего-то увлекательного, так начина-ается в душе томление, возрастное притяжение к земельке. Мол, вот бы поковыряться, может клумбу какую под окном развести… Но до реального сближения с ними (в смысле, с флорой и землёй) так и не дошло.

И теперь в нашем огородном царстве спасением для меня стала Марья.

А ещё все три дня я каждый вечер топила баню. Так топила-а, что дым из трубы – как из паровоза.

Вот где я разобралась со всеми премудростями в три счёта. Оно же, когда охота такая, что хвостик трясётся – так никаких преград не замечаешь. Подумаешь, разок зачадила парилку, потому что не открыла вьюшку. Кто бы про ту заслонку ещё знал. Так ведь нашла причину, сообразила в чём подвох.

А потом грубой щёточкой шмыг-шмыг, да тряпкой с хозяйственным мылом (жуткого, признаться, вида и запаха), да кипяточком начисто, и красота! Всё равно ведь надо было отмывать, прежде чем собственное тело белое на полок усаживать и близких на помывку запускать. Так что всё по плану. Только сперва проветрить от мыльного "аромата" и подвесить над раскалёнными камнями пучок мяты, что устилала участок по периметру забора.

Соседи, наверное, решили, что к ним заехали какие-то то ли ненормальные, то ли поросята, которые что ни день умудрялись угваздаться так, чтобы до основательной помывки доходило. Даже Мария к третьему дню украдкой бросила на меня недоумённый взгляд, а я заметила. Решила, что пора обуздать свою невесть откуда проснувшуюся ненасытную любовь к банным процедурам и дальше стараться вести себя, как все.

Но эти денёчки мы с Санькой просто блаженствовали. С утра до вечера наработаешься, что руки не шевелятся, а к ночи-и…

Главное, Марья посещала баню, чтобы просто ополоснуться после трудовой смены. А вот братец мой имел явное пристрастие к парному духу. Бежал до него вперёд всех и с удовольствием. Хоть сильно долго усидеть на полках не мог, но всё равно весь обряд соблюдал как положено.

Это, значит, чтобы со свежим веником – я ему специально по детской руке пушистый, но короткий и лёгенький срезала. Обязательно с настоем пахучих трав на каменку, а потом вприпрыжку по мосткам да в озеро. Одни щёки красные, как наливные яблочки из воды торчат!

А визгу! А восторгов!

- Софи! Вода какая тёплая! Смотри, как я нырять умею! – и только пятки над озёрной рябью мелькнут.

А у меня сердце в пятки, особенно по первости. Пока не поняла, что он в той воде, как рыба, честное слово. Аж неудобно за себя, потому что плавание – тоже не мой конёк. Вот так, не дай бог, доведись кому на выручку в глубину прыгать, так непонятно ещё кто кого спасать в итоге будет.

14

На четвёртый день вокруг худо-бедно обрисовался намёк на порядок, и стало возможно немного выдохнуть. В целом дом приобрёл свежий вид. А дотирать, достирывать и доглаживать можно было спокойно, частями и без гонки. Неразобранный чердак тоже мог чуток подождать.

И вот тут у нас вдруг расклеилась Мария. Присела в кресло и как-то враз ослабела.

Хотя, что же это вдруг? Вообще удивительно, как долго она в наших обстоятельствах продержалась на ногах. Усиленные физические нагрузки и длительное состояние тревоги сделали своё дело. Это мы с Сашей имели по молодому телу и нашли себе лекарство от стресса в виде бани. А у нашей пожилой няньки как будто закончился завод.

Взяв её руку в свою, я незаметно посчитала пульс и пощупала кисть. Пальцы Марьи были прохладными, лицо покраснело, а жилка на шее пульсировала так, что это было заметно невооружённым взглядом. Значит, подскочило давление.

Самый простой и действенный приём «скорой помощи» в таких ситуациях – холод плюс тепло. Тут главное — не перепутать, что куда: прохладный компресс на лоб, а грелку или тёплую ванночку – ступням. Снять и развязать на теле всё, что может сдавливать тело, уложить на подушки, чтобы голова оказалась выше ног, и открыть окно для доступа кислорода и прохлады.

- Эх, укатали Сивку крутые горки. – слабо улыбаясь, смущённо причитала Мария, пока мы с братом перемещали её в комнату. Хорошо ещё, окна там затеняли две пышные яблони, и можно было надеяться на прохладный ветерок.

- Ушатала тётку! – ругала себя я, колупая из «морозилки» лёд и соображая, чем ещё можно было помочь няньке.

Неплохо может уравновешивать давление обыкновенное успокоительное. Самые банальные корвалол или валериана. Ну должно же было что-то подобное уже существовать в местном медицинском арсенале?

Недалеко имелась аптека. Я её хорошо запомнила, пока пару раз пробегала мимо к рынку.

Но, прежде чем мчаться в храм фармацевтики (внешне даже вывеска и вход в неё выглядели прямо дорого-богато на фоне остальных заведений), я решила по-быстрому попытаться измерить Марье давление. Ну, чтобы хоть приблизительно понять, насколько всё серьёзно, и что потом трясти с аптекаря.

О тонометре, понятное дело, нечего было даже мечтать. Однако слышала я об одном «бабушкином» способе…

Метод, конечно, совершенно ненаучный. Но баба Клава — соседка по лестничной площадке из прошлой жизни, что была лет на тридцать старше меня, уверяла, будто её система абсолютно надёжная.

- Это вот ваши жужжалки на батарейках всё брешут. А я тебе дело говорю. От сама попробуй да проверь. – назидательно потрясая указательным пальцем, наставляла меня она. – А то ведь всяко случиться может. В лесу сплохеет, где свои приборы брать будешь? Ну, медицина, отвечай.

- А иголку с линейкой в том же лесу где найти? – смеялась тогда в ответ я.

- А-а… - растягивала губы в лукавой улыбке соседка. Мол, подловить хотела? А ответ-то прост! – На тот случАй у меня всегда иголочка с отмеренной ниткой имеется и сантиметр портняжный.

И в доказательство вынимала из древнего кошелёчка на старинной металлической застёжке в виде шариков свой экспресс-тонометр. Это был кусок картона с воткнутой в него иглой, обмотанной нитью, чтобы не выпадала. Следом доставался скрученный в рулетку мягкий сантиметр:

- От видишь, самый верный инструмент! И места много не пролежит. Сноровку только надо…

Сама удивляясь тому, что я это всё-таки делаю, вооружилась «приборами» и явилась к Марье.

- А что же, Софьюшка, штопать что ль наладилась? Так, может, я? Шить-то и так, поди, можно. А то разлеглась в подушках, как барыня, а вы там с Сашенькой носитесь… - нянька, завидев меня со швейными принадлежностями в руках, сделала свои выводы и приподнялась в постели повыше.

- Мария, я тут за лекарством для тебя собралась. Но мне бы сперва кое-что проверить. Ты только не волнуйся. Я просто видела, как Анна Степановна маме вот так же замеры делала, чтобы аптекарю сообщить, - на ходу сочиняла я, укладывая локоть «подопытной» в нужное положение. – Вот так, ровно, на уровне сердца и разожми уже кулак. Расслабься, дыши споко-ойно…

Я ещё раз оглядела композицию на предмет правильности соблюдения технологии, вздохнула и приступила к «операции».

Нащупать точку пульса – туда приложить нулевую отметку сантиметра. Раскатать его в сторону локтевого сгиба не меньше чем на двадцать делений. Маятник в виде иголки (шайбы, кольца или простой скрепки) на нитке длиною в семь сантиметров подвесить над запястьем. Успокоить дыхание и медленно вести «прибор» вдоль линейки на высоте один-два см.

Над какой цифрой начнёт колебаться груз – то нижнее давление. Где перестанет – верхнее. Значения, конечно, помножить на десять.

Ну вот, смех смехом, а что-то приблизительное в отрезке сто пятьдесят на сто сей экзотический тонометр показал.*

Уповая на опыт бабы Клавы, а также багаж собственных профессиональных наблюдений, я понадеялась, что всё, возможно, не так уж критично. Раньше за нянькой таких проблем со здоровьем не замечалось, значит сбой разовый - на нервной почве. Или она не жаловалась? В общем, в любом случае первое назначение для неё сейчас было такое: отдых, диета, брусничный морс и хотя бы корвалол. С этими мыслями я и побежала в провизорское царство.

Аптека буквально сразила меня роскошью обстановки и каким-то совершенно музейным блеском. И, сдавалось мне, это было частное заведение, стремившееся впечатлить, настроить на определённый пиетет и расположить к себе состоятельных клиентов.

Прилавки из красного дерева – немного пошорканные, но с замысловатой резьбой и тщательно натёртые. Люстры из прозрачных капель… ну, нет, наверное, всё же не хрусталя, однако всё равно впечатляющие. Мозаичный пол, лепнина на потолке, ступки из самоцветов – чем не дворец фармации?

Задержав взгляд на бюсте греческой богини Гигеи, что занимал почётное место в специальной нише, я аккуратно, чтобы ничего не задеть, прошла вглубь помещения.

15

С провизором у меня состоялся довольно странный разговор. Странный и путанный, потому что я, с одной стороны, немного понимала, что происходило сейчас с Марьей, но, с другой, не могла формулировать свои предположения внятным современным языком.

То есть, просто сказать аптекарю, что у человека подскочило давление, дайте что-нибудь для понижения – было никак нельзя. Таких понятий здесь ещё точно не существовало.

Попытка описать симптомы только ухудшила ситуацию. Гражданин взялся нудно и методично объяснять мне, что диагноз заболевания может определить только доктор. А им – провизорам – строго настрого запрещено «лечить». Только изготавливать и продавать средства по предоставленному рецепту.

Так, ладно. То ли мне такой дотошный экземпляр попался, то ли здесь существовал жесточайший контроль за подобными вопросами, но понять этого усатого прилизанного зануду было, конечно, можно. Хоть вот эта его нравоучительная манера изъясняться долго и подробно начинала всерьёз раздражать.

Я решила зайти с другого края и просто попросить эм-м… чего-нибудь от нервов. Ну, от расстройства, там, огорче…

Ох, лучше бы я этого не говорила. Даже не начинала. Потому что, недослушав слово «огорчений», этот надутый гусь вычленил понятия «нервы» и «расстройство», намертво соединил их в своей голове воедино и затянул заумную лекцию на тему психических заболеваний и их разновидностей.

Ну и, соответственно, полной невозможности ему определиться с выбором подходящего средства, ибо:

- … подбор лекарств – это настоящее врачебное искусство! А неврозы и психозы – дело тонкое, трудноразличимое…

- Да я ж разве про то спросила?! – мысленно взмолилась я.

А в голову невольно пришёл медицинский анекдот от одного профессора, как говорится, на злобу дня. «Невроз – это состояние, при котором больной знает, что 2*2=4, но это его страшно раздражает. А страдающий психозом уверен, что 2*2=5, и при этом абсолютно спокоен».

Я пока накалилась только до первого диагноза. Однако до второго, который вовсе не казался мне таким уж безопасным для окружающих, было уже буквально рукой подать.

- … бу-бу-бу, одна и та же доза брома, бу-бу-бу… - продолжал нудить над ухом лектор, не давая мне ни малейшего шанса вклинить в разговор ни словечка.

- Дружище (чтоб у тебя во рту перьями поросло), какие психозы? Какой бром? У тебя тут наркотический сироп для младенцев, чтоб зубы не сильно больно резались, без рецепта отпускается, а я обычной валерьянки добиться не могу!

Да что вообще происходило?! Может, он увидел незнакомое лицо да решил, что я «засланка» какого-нибудь ревизора с контрольной закупкой? И теперь перестраховывался, исполняя передо мной самого добродетельного в мире и аккуратнейшего в соблюдении буквы закона аптекаря?

В общем, к концу нашей «занимательной» и весьма поучительной беседы я уже сама была готова жахнуть флакончик того гадкого брома, пока нервы не сдали окончательно. А то ж ведь взгляд мой уже несколько раз непроизвольно скользнул по дорогущему набору домашнего терапевта. Такая, знаете, это была красивая коробка, обтянутая тонкой кожей с латунным замком и ключиком, внутри оббитая бархатом с золотым тиснением – я успела изучить её до мельчайших подробностей. В ней лежали неврологический перкуссионный молоток, стетоскоп и шпатель.

Вот больше всего сейчас в такой соблазнительной близости меня искушал молоток. Рука просто просилась дотянуться и стукнуть тягомотного брюзгу по темечку.

- Милейший! – набрав в грудь побольше воздуха, рыкнула я. Чем всё-таки заставила провизора прервать его затянувшийся монолог. – Я могу получить без рецепта траву валерианы, пассифлоры, пиона, пустырника, листья хмеля или зверобой?

- Пожалуйста, барышня. – неожиданно кратко отреагировал собеседник.

Очевидно, отвлёкшись от любимой темы, соизволил заметить мои полыхавшие щёки. Через пару минут он принёс мне всё, что я перечислила.

Я даже спорить не стала. Сгребла всё, что дали – пригодится для Марии. Да и мне сейчас требовалось о-очень много успокоительного. Впору было прямо здесь всухомятку пожевать и боржомчиком… в смысле, сельтерской запить. Но тогда бы, наверное, пришлось откачивать и провизора.

Выбравшись на свежий воздух, я бухнулась на лавку возле дверей аптеки – на секундочку перевести дух. Ослеплённая дневным солнцем и вспышкой внутреннего раздражения, даже не сразу заметила, что на ней уже кто-то сидел.

Спустя несколько мгновений моего яростного пыхтения, до ушей донеслись тихие всхлипы. Повернув голову, я увидела рядом женщину: очень чем-то огорчённую и основательно беременную.

Да что же это такое! У всех вокруг какая-то повальная аномалия с нервами образовалось, а валерьянки, как на грех, нет.

- Я могу вам чем-то помочь? Доктора?.. – во мне автоматически включилась патронажная медсестра.

- Нет-нет, не стоит беспокойства. – замахала рукой та. – Я просто немного… удручена.

Ничего себе, удручена! Да на ней лица не было!

- Дорогая, в вашем красивом положении не следует так горевать. Поверьте, ваша детка прямо сейчас вот так же плачет вместе с вами. Кто у вас, малыш или малышка? - мягко спросила я и…

И едва не побежала в аптеку докупать молоток, чтобы треснуть им по лбу теперь уже себя. Что это был за вопрос?! Ну правда, где был мой разум? Откуда тётке было знать, кто у неё там растёт, мальчишка или девчонка!

Однако вместо того, чтобы удивиться моему странному интересу, незнакомка только разрыдалась ещё громче. Да уж, утешитель из меня мощный получился. Признаться, даже не поняла, чем конкретно я её так «добила».

- Ну пожалуйста, не плачьте. Я сейчас, никуда не уходите… - я всё-таки вернулась к "полюбившемуся" мне аптекарю, чтобы взять воды.

16

Я торопливо шагала по улице, приветственно кивая знакомым дворникам. В это время дня здесь всегда было оживлённо. Неторопливо прогуливались пары, важные господа степенно раскланивались друг с другом, проезжая мимо в экипажах. Мальчишки, размахивая газетами, выкрикивали громкие заголовки.

Мне сейчас было не до городских сплетен, однако сегодня галдёж пацанят всё же привлёк моё внимание. Они наперебой сообщали одну и ту же новость, которая очень настораживала.

- Катастрофа в «Новых дачах»!

- Власти закрывают посёлок богачей!..

Я купила газету у первого подвернувшегося зазывалы и побежала дальше, пытаясь на ходу разобраться в сути прозвучавших заявлений. Она сводилась к тому, что там, откуда мы с Марьей и Сашей сбежали, всё же разгоралась вспышка неизвестной болезни. «Новые дачи» объявили карантинной зоной. А на двух дорогах, ведущих к посёлку, выставлялись посты, перекрывавшие движение в оба направления.

Известие заставило меня остановиться и несколько раз перечитать написанное. Сердце колотилось так, что зашумело в ушах.

В посёлке осталась семья Соколовых, которые помогли нам выбраться из опасного места. И теперь им могла быть нужна моя помощь. Только какая? Обратно-то теперь никто не запустит, чтобы узнать.

Напроситься с медицинской бригадой, которую сейчас уже наверняка должны были собирать и направлять на помощь людям? Я ведь могла оказаться полезной. Но это тоже не выход. Я не имела права бросить здесь Сашку и захворавшую Марию. Денег осталось мало – пропадут. Да и… матери Александра вроде как мысленно поклялась не оставлять мальчишку.

И всё же я чувствовала себя обязанной что-то предпринять. Понять, что именно можно сделать, получилось бы, только разузнав о ситуации подробно. Информацией должны были владеть врачи города. Вот к ним и следовало обратиться за разъяснениями. Тем более что так и так собиралась наведаться, чтобы открутить кое-кому голову.

Но в первую очередь следовало добраться до Марии и приготовить ей лекарство.

Про то, что узнала из статьи, решила пока ей не сообщать. И так с давлением беда – не хватало добавить тётке переживаний. А волноваться было о чём. Кроме того, что весть сама по себе была ужасной, кроме беспокойства за судьбу Анны Степановны и её мужа, стало очевидно кое-что ещё. Там за кордонами на неизвестный срок «застряла» наша финансовая заначка. И теперь-то уж точно предстояло срочно озаботиться добычей средств на жизнь.

Дома всё выглядело спокойно. Санька тихонько ковырялся в огороде. Но сообщил, что регулярно заглядывает к Марье, чтобы проведать и поменять компресс на голове. Женщине, видимо, стало лучше, и она задремала. Будить её, конечно, не стала. Бросила газету на стол и принялась готовить няньке успокоительный отвар.

Спустя минут двадцать в дом на цыпочках вернулся брат с пучком редиски в руках. Ответственно отмыл корнеплоды в раковине и уселся за моей спиной за стол.

- Голодный? – спросила у мальчишки через плечо.

- Ещё ка-ак, – протянул в ответ тот.

- Сейчас вчерашний борщ разогрею, хлеб доставай, – скомандовала я, продолжая крутиться у печки.

Но спустя несколько минут обратила внимание, что Саша как-то странно притих на стуле. Обычно брат с готовностью помогал накрывать на стол, а сегодня на мой призыв даже не шелохнулся.

Обернувшись назад, я натолкнулась на испуганный Сашкин взгляд.

- Что случилось, ты чего такой?.. - бросив поварёшку прямо в чугунке с едой, я подсела рядом.

И только теперь заметила газету в его руках.

- Софи, это всё правда? А как же Анна Степановна? - шёпотом спросил он.

- Не знаю, Саш, надо всё проверить. – как можно мягче сказала я.

Про то, чтобы не тревожить плохими новостями Марию, я подумала. И нисколько не беспокоилась по поводу газеты, оставленной на столе. Даже если бы она попалась няньке на глаза – ничего страшного: наша Марья не владела грамотой. А вот Александр, как выяснилось, прекрасно умел читать. И, пока я возилась с отварами да борщами, успел просветить себя сам.

С другой стороны, так, возможно, было даже лучше. Потому что мне теперь предстояло часто отлучаться неизвестно когда и на сколько. Что да как будет происходить дальше – неизвестно. Ясно было одно: время благостного обустройства уюта закончилось. Начиналась пора больших забот и трудов. И нужно было, чтобы дома оставался кто-то с полным осознанием ответственности, кому можно было доверить заботу о няньке.

Саша для своего возраста был ребёнком весьма самостоятельным и разумным. Он всё понял по моему лицу. И даже если ему сейчас очень хотелось расклеиться — мальчишка этого себе не позволил.

- Александр, мы сейчас пообедаем, и я уйду. А тебе придётся похозяйничать в доме и присмотреть за Марией. Как проснётся, накорми её и дай выпить отвар, который я приготовила в кружке. И ни слова про то, что ты прочитал. Всё может быть очень серьёзно, я обязательно это выясню. Но пусть пока об этом будем знать только мы с тобой. Договорились?

- Хорошо, Софи. Я справлюсь. – очень серьёзно ответил он.

- Давай, дорогой мой, на тебя вся надежда. Еда в доме есть, огород я к ночи полью, остальное подождёт.

Наскоро ополоснув за нами посуду, я отправилась на поиски больницы. Мне показалось разумным начинать сбор информации именно оттуда. Частные семейные врачи вряд ли владели ситуацией в полной мере. Если уж за вопрос взялись власти, значит, в первую очередь делом теперь должно заниматься главное городское медицинское учреждение.

Я, конечно, понимала, что никто здесь вообще не обязан был разговаривать со мной на эту тему и тем более докладывать подробности развития ситуации. Но с чего-то нужно было начинать. И как минимум сообщить о том, что один из местных докторов отказался прийти на помощь Дарье Павловне.

Разузнать адрес заведения не составило никакого труда. Добраться до него – тоже. Разговорчивый кучер, который подвозил меня к больнице, оказался человеком осведомлённым и отзывчивым. Посвящать незнакомого человека подробно в свои заботы я, конечно, не стала. Однако кое-что разузнать удалось, ещё не доезжая клиники. Например, то, что врач, за которым обычно присылают из пригорода, как раз принимает именно здесь.

17

Это был высокий шатен с волнистыми волосами, зачёсанными назад. Ну, насколько можно было судить по тому, что виднелось из-под специальной медицинской шапочки, скрывавшей его макушку.

Доктор имел высокий лоб, густые брови, решительный подбородок и, к довершению образа — очень, очень суровый в данную минуту взгляд. На вид разгневанному Айболиту было, наверное, около тридцати лет. И звали его Дмитрием Петровичем. По крайней мере, так этого человека несколько раз назвала пожилая санитарка, что помогала угомонить недисциплинированного пациента, пока врач латал ему травму.

Приглушённый шум и прочие признаки беспокойного движения в кабинете длились ещё минут тридцать. Затем городовые вывели оттуда потрёпанного мужика с недобрым лицом и перевязанной головой и увели в известном направлении.

Времени настроиться на непростой разговор у меня было предостаточно. Потому я сразу, как всё утихло, негромко постучала в дверь и толкнула ручку:

- Разрешите?

Когда я зашла, доктор расставлял по местам пузырьки в медицинском шкафу.

- Проходите, присаживайтесь, рассказывайте, на что жалуемся, – предложил хозяин кабинета, запирая шкаф на ключ.

- На вас, – честно ответила я.

Между делом не без профессионального удовлетворения сама собой отметилась одна вещь: перед тем, как отправиться ко мне, доктор сперва обратился к рукомойнику, висевшему на стене, покрытой белым кафелем.

- Что значит, на вас? – тщательно протирая пальцы полотенцем, переспросил Дмитрий Петрович.

- Именно то и значит.

- Хочу вам заметить, что врачебный кабинет – не место для шуток. – поднимая на меня свои сердитые глаза, сообщил эскулап.

- Вы правы. Какие тут могут быть шутки, если доктор позволяет себе отказаться приехать к пациенту? Я имею в виду тех больных, кто не дождался вас в «Новых дачах», – тоже не стала так уж сдерживать резкость в интонациях я.

- Откуда… - взгляд собеседника стал озабоченным и напряжённым. – Откуда вам стало это известно?

- А, так вы даже не собираетесь скрываться и отпираться от моих обвинений? Что же, тогда и я отвечу прямо: одна из пострадавших женщин, которая погибла, не получив помощи – моя мать. Ведь это вы, как мне рассказали, отвечаете за здоровье людей, живущих в пригороде?

- Вы что, приехали из «Новых дач»?! – вместо того чтобы подбирать слова оправданий, выпучил на меня глаза этот гад. – Немедленно объяснитесь, кто вас оттуда выпустил, и как вам в голову могло прийти явиться в город?! Вы вообще понимаете, что такое карантин, и насколько опасна инфекция?!

- Поверьте, я знаю, что такое инфекция и даже инкубационный период. Свой карантин я добросовестно отсидела взаперти. Вы наблюдаете у меня хоть малейшие признаки болезни?

- И всё же я обязан сейчас же тщательно вас осмотреть. – схватив мою руку, доктор приложил пальцы к запястью.

- Вы обязаны сейчас же ответить на заданный вопрос. – твёрдо парировала я, окончательно выходя из себя оттого, что этот Дмитрий Петрович вроде как не отрицал ужасающих фактов, однако настойчиво увиливал от того, чтобы сказать правду.

- Не мешайте мне считать, у вас повышенное сердцебиение. – сдвинув брови к переносице, потребовал он.

Нет, ну вы видели?! И всё это, значит, с нескрываемым праведным упрёком в голосе.

- Какое удивительное наблюдение! – съязвила я. – А давайте теперь я посчитаю пульс у вас, и мы сравним показатели. Не думаю, что они будут так уж различаться. Потому что, надеюсь, мы сейчас одинаково раздражены.

- Верно, – вынужден был согласиться Айболит, оставил моё запястье в покое, взял со стола какой-то пузырёк и принялся молча капать его содержимое в мерный стаканчик. – Вам следует успокоиться, - он протянул ёмкость мне.

- Вы действительно считаете, что мне нужно именно это?!

- Да, – уверенно ответил он, вложил капли в мою руку и добавил:

- И прекратите уже обвинять меня в чужих грехах.

- Но, как?.. Вы же сами согласились… - начиная испытывать большое замешательство, заговорила я.

- Всё верно, я действительно отвечаю за посёлок. Но служу при больнице и данном кабинете лишь четвёртый день. Я приехал сюда из соседней губернии, как только в сводках появилось известие о случаях опасного заболевания под Алексеевском.

- Простите… - чувствуя, как отчаянно розовею лицом, растерялась я. – Простите, я должна была для начала разобраться во всём более подробно, а потом уже выступать с обличительными речами.

- Вас можно понять, – вздохнул доктор и взглядом указал на стаканчик, который я продолжала сжимать в пальцах. – Примите, пожалуйста.

В этот раз я подчинилась беспрекословно. Было так стыдно, так громко от досады на себя стучало сердце, что теперь свой пульс я, кажется, могла бы расслышать собственными ушами. И ещё бы с больши́м желанием попросила добавки лекарства.

- Но… Что же случилось с вашим предшественником? – опасаясь больше высказывать категоричные суждения, спросила я.

Однако как раз после ответа собеседника для них появились все основания.

- Господин Шведов, к сожалению, повёл себя как преступник, – доктор сузил "похолодевшие" серые глаза и поджал губы:

- Вместо того чтобы сразу же сообщить о первых случаях заболевания, он предпочёл спешно покинуть город.

- Испугался, что посёлок закроют на карантин, а его самого отправят в опасную зону?

- Похоже, что так. Нам всем ещё очень повезло, что ситуация не зашла слишком далеко, её успели взять под контроль… - он бросил в мою сторону короткий сочувственный взгляд и смутился. – Извините. Для вас, к прискорбию, это утверждение уже утратило смысл. Соболезную.

- Надеюсь, его найдут и накажут. – негромко произнесла я.

- Теперь этим делом занимаются власти. И я тоже рассчитываю на то, что правосудие избавит общество от негодяя, предавшего клятву врача. А вы?.. – сделав небольшую паузу, Дмитрий Петрович посмотрел на меня с некоторой заинтересованностью. – Мне показалось, что вы немного разбираетесь в медицинских вопросах?

18

Они уезжали, а я оставалась здесь со своей семьёй, которая нуждалась во мне больше, чем кто-либо в этом мире.

И здравый смысл подсказывал, что почта нынче, скорее всего, переполнена посланиями в закрытом направлении, которые ещё неизвестно когда будут переданы адресатам. Оттого рассчитывать на оживлённую переписку с Анной Степановной вряд ли стоило. Но теперь у меня, возможно, появилась слабая надежда наладить хоть какую-то связь с посёлком. Идея сразу показалась довольно сомнительной, но я должна была попробовать.

Доктор, вроде бы, тепло проникся моей ситуацией. И зла за необоснованный конфликт не держал. По крайней мере, раздражения в мой адрес не проявлял. А значит, можно было попытаться уговорить его получить там на месте и передать мне информацию о судьбе Соколовых, и о том, что вообще происходит в Новых дачах. Сделать это следовало прямо сейчас, пока я не покинула кабинет.

- Дмитрий Петрович, пожалуйста, мне очень нужно понять, как обстоят дела в семье моих соседей. Врачи ведь всё равно будут должны осмотреть в зоне карантина каждый дом? Понимаю, что вы абсолютно ничем мне не обязаны, и всё же…

- Вы хотите, чтобы я передал вашим друзьям письмо? – облегчил мою нелёгкую задачу он. - И помочь им довести до вас ответ?

- Да. - выдохнула я.

- Поймите, Софья Андреевна, даже если я смогу что-то для вас разузнать, то отправить частную информацию сюда в Алексеевск мне будет весьма непросто. Мы - все, кто едет туда… связаны определёнными обязательствами. – многозначительно развёл руками Дмитрий Петрович.

- Я поняла и не смею больше настаивать. – поникла плечами я.

Возникшая было надежда рассыпа́лась на глазах. Однако толкать этого хорошего человека на служебное преступление я просто не имела права. Наверняка с них возьмут кучу секретных подписок и согласий, чтобы на все случаи прикрыть «тылы» управляющих верхушек.

- Ну-у, дорогая моя, не нужно так сильно расстраиваться, – доктор мягко коснулся моих пальцев, и взгляд его наполнился сочувствием. – По крайней мере, провезти в Дачи весточку от вас я точно смогу. А дальше будет видно, что можно ещё предпринять.

- Вы в самом деле согласны помочь? - я посмотрела прямо в глаза молодого человека.

- Это — самое малое, что я могу сделать для вас в искупление проступка моего предшественника, – просто, безо всякой выспренности в интонациях или выражении лица ответил он.

И улыбнулся мне одними уголками губ, но при этом всё лицо Дмитрия осветилось подкупающей сердечностью и каким-то абсолютно естественным для подобных натур честным благородством. Смотреть на него было необычайно приятно.

- Спасибо вам, вы удивительный, смелый и бесконечно порядочный человек, - сказала я, ловя себя на том, что уже довольно долго мы разглядывали друг друга непростительно открыто. Отвела глаза и вернула разговор в основную тему:

- Надеюсь, скоро мне и всем предоставятся менее сложные и затейливые возможности узнавать, что происходит с их родными людьми.

- Я пока плохо представляю себе, каким именно способом будут сообщаться новости, – тоже посерьёзнел, встряхнулся мой собеседник.

Доктор поднялся с места, заложил руки за спину и прошёл к окну. Помолчал немного и продолжил начатую мысль:

- Полагаю, на первых порах возникнет форменный бардак. Но абсолютно уверен в одном: власти обязательно организуют какую-то цензуру, чтобы не допустить паники в городе. Газетчики и так уже подняли достаточно шума, напугали людей. Быть может, в посёлке всё закончится достаточно быстро. Но, в случае излишнего нагнетания страха, возникнет хаос. И тогда последствия могут быть ужасными для самого Алексеевска.

- Вы имеете в виду опустошение прилавков, рост цен на всё подряд и прочие неприятности подобного рода?

- Именно.

- Ясно. Значит, сведения для местных жителей будут подаваться в урезанном и максимально гладком виде. Но кто-то ведь должен получать достоверные данные?

- Должен, конечно. Как минимум некоторые ответственные служащие нашей больницы. Именно им в соответствии с развитием событий предстоит пополнять запасы медицинских средств и передавать их в посёлок.

- Тогда… Моя просьба сейчас, наверное, прозвучит странно. Однако не согласитесь ли вы составить для меня протекцию на какую-нибудь должность при больнице? – ошарашив собственной решимостью даже себя, вдруг спросила я.

- Софья Андреевна?! – сказать, что хозяин кабинета был удивлён, было бы слишком слабо. Он был поражён:

- Вы в самом деле представляете?.. - кажется, он даже не сразу сумел подобрать правильных, при том деликатных слов для ответа.

- Да, Дмитрий Петрович, я осознаю, что, хоть имею склонность к медицинским вопросам и некоторые знания, однако веса и доверия к этим фактам никакого. Профессионального образования нет. А значит, рассчитывать на серьёзную работу при клинике не приходится.

- Убирать палаты. За ничтожную плату. – с жёсткой правдивостью отчеканил доктор. – Это всё, что вам смогут доверить делать здесь. А ведь вы дворянка.

- И всё же я готова попробовать. Хотя бы в порядке подработки. Должна признаться, все мои средства, на которые я могла бы рассчитывать, остались в посёлке. Мне в любом случае придётся искать возможности прокормить себя и близких. Конечно, я постараюсь подыскать ещё какой-то способ заработка, однако… Я бы очень просила вас пристроить меня при больнице. Буду говорить прямо…

- Вам нужна информация. – ответил за меня Дмитрий.

- Верно. Хочется надеяться на лучшее, но… Что, если жителям Дач не разрешат слать вести за пределы карантина, а вам запретят любую переписку, кроме деловой? Тогда я ничего не смогу узнать про Соколовых.

- Вам по скромной должности всё равно никто не предоставит конкретной информации. – задумчиво произнёс доктор.

- Земля слухами полнится. А здесь они будут самыми правдивыми из возможного. И ещё я надеюсь хотя бы просто не увидеть их фамилию в чёрных списках, если такие появятся.

19

От неожиданности я даже забыла, о чём хотела додумать. На всякий случай ещё незаметно поводила по сторонам глазами, чтобы убедиться, что предложение обращено действительно ко мне.

Ну да, вряд ли можно было назвать молодой госпожой бабулю, кормившую на лавке голубей. Или пару дворников, которые, опершись на мётлы, живо обменивались новостями. А больше поблизости никого и не было.

- Извините, что вы сказали? – ещё решила уточнить я.

Ну мало ли, вдруг в задумчивости что-то не так расслышала.

- Я пригласил вас в коляску с невинным предложением подвезти до дома – только и всего, – учтиво улыбнулся молодой человек в великолепном костюме светло-серого цвета и такого же серебристого колера цилиндре.

Весь из себя с иголочки, наутюженный, с… как это… интересной бледностью в лице. Высок, широкоплеч, белозуб и синеглаз.

Он хотел казаться страшно обаятельным. И ему, признаться, это блестяще удавалось. И всё же, нет. К чему подвергать свою репутацию необоснованным рискам? Я сегодня уже достаточно начудила. Не думаю, чтобы девицы в этом мире так уж легкомысленно прыгали в коляски симпатичных незнакомцев.

- Простите, я не считаю ваше предложение уместным, – стараясь в интонациях не быть слишком резкой, отказалась я.

- Очень жаль, - сокрушённо вздохнул красавчик-благодетель уставших барышень. – Просто я увидел вас ещё на площади у больницы. И обратил внимание, что вам не досталось свободного экипажа, отчего вы были вынуждены отправиться в путь пешком. Вот, решил проявить участие, прийти на помощь ближнему…

- Благодарю вас, и всё же откажусь от вашей любезности. Признаться, прогулка для меня сейчас будет очень полезна. К тому же мне недалеко, всего-то до Воскресенского моста.

- Что же, как вам угодно. – молодой человек в прощальном жесте приподнял шляпу и тронул элегантной тростью плечо своего кучера.

Лошадка побежала быстрее, увозя незнакомца вперёд. А я напрягла память и вспомнила, что действительно видела, как сей эффектный цилиндр мелькал у больницы, пока крутила головой в поисках свободного транспорта. По-моему, парень даже о чём-то беседовал с доктором, который выбрался из кабинета вдохнуть свежего воздуха вслед за мной.

А возницы мне и в самом деле не досталось. Их, кто имелся на площади, как-то быстро разобрали другие пассажиры. Ну и ладно. Я решила, что движение ногами порою способно неплохо подстегнуть работу головы. Опять же, долгая прогулка давала время успокоиться.

Итак, что я там думала? А, да! О том, что всё сегодня шло странным образом: вкривь и вкось, но в итоге, как ни парадоксально, вело к удаче. Надо же, и это с моей-то прежней «везучестью»?

Ну посудить вот так вот трезво: наделала поспешных выводов, набросилась на Дмитрия Петровича с упрёками. Ему бы, по идее, взять да выставить меня вон из кабинета. И что же? Вместо этого он проникается сочувствием и даже соглашается передать весточку друзьям девицы, которая его только что огульно обругала.

А с попыткой трудоустройства – вообще нонсенс. Откуда во мне взялось столько самоуверенности, не сказать, наглости, чтобы выдавать почти незнакомому человеку просьбу за просьбой?

Я же вроде интеллигентная бабушка была. Не робкого десятка, но и не «танк» какой. Поразительно, как в экстремальной ситуации может удивлять собственный характер. Да уж, положение у меня, конечно, обрисовалось то ещё. Вопросов и задач по самую маковку, а времени, чтобы ровно, спокойно обзаводиться знакомствами и потом уже аккуратно пристраивать свою кандидатуру к какому-нибудь приличному делу – нисколько.

Ну ладно, на стрессе пытаться использовать любой подвернувшийся шанс, это ещё объяснимо.

Но зачем я тут же призналась доктору в намерениях умышленного шпионажа? За-чем?!

Если бы хоть немного поразмыслила без спешки, могла ведь в принципе поступить гораздо проще и без всяких лишних рисков. Позже прийти в больницу и попроситься в работницы. Наверняка в связи с возникшей ситуацией, в лечебном заведении не хватает рук. Часть персонала отправляется в затяжную командировку. И так бы взяли, наверное.

Хотя… бог его знает, как бы оно было. То, что смотрели бы косо и с подозрением на дворянку с очень общим образованием, пришедшую наниматься в неизвестно кого – это точно. А так, быть может, теперь Дмитрий придумает для меня какую-нибудь более приятную деятельность, чем просто махать шваброй. И ещё… хоть ты тресни, мне действительно очень сильно не хотелось обманывать этого чудесного доктора.

В общем, карусель в голове от всех этих размышлений. Хорошо хоть дома, как обычно, царило спокойствие. Марье стало гораздо лучше. И в часы, когда солнце уже не светило слишком жарко, она начала выбираться в огород.

Я хотела было возмутиться и заставить её дать себе отдых ещё на какое-то время. Но быстро убедилась, что эта женщина без дела нервничает и страдает гораздо сильнее, чем с тяпкой в руках. И сдалась. Велела няньке только не слишком усердствовать.

Кстати, перед уходом от Дмитрия Петровича я ещё умудрилась выпросить у него рецепт на успокоительные капли, которыми он «угощал» меня во время нашего странного «приёма». И узнать о причинах столь непонятного поведения со мной аптекаря.

Тот, оказывается, и в самом деле опасался всяких незнакомых лиц в своём заведении. Так как недавно схлопотал серьёзный штраф за самодеятельность одного из подручных провизоров, вышедшую пациенту боком. И теперь, как говорится, дул на воду.

Саше я потихоньку сообщила последние новости. А Марье пока так ничего и не сказала. Как будут приняты однозначные решения, тогда и поговорим обо всём сразу. Всё-таки сообщать плохие известия лучше, когда у тебя в запасе уже имеется хоть какой-то выход.

На следующее утро я, конечно же, не передумала устраиваться в больницу, как опасался Дмитрий Петрович. А он, в свою очередь, сдержал обещание. В учреждение меня принимали на должность, которую, похоже, придумали прямо сегодня. Заведению не хватало образованных голов, которые были бы способны и согласны выполнять самый широкий круг поручений.

20

- Да боже мой, что он здесь опять делает? Болезный, что ли? На вид вроде так и не скажешь, вполне себе весел и бодр. – ещё подумала я, краем глаза наблюдая, как молодой человек легко спрыгивает с приступки экипажа и направляется к нам.

- О, что за приятная встреча! Приветствую вас, милая барышня. Я осознал свою вчерашнюю ошибку и приношу свои извинения. Дмитрий Петрович, моё почтение! Вы не могли бы отрекомендовать меня вашей очаровательной знакомой? – он по очереди раскланялся со мной и с доктором.

- Что же, извольте. – терпеливо и вежливо откликнулся на просьбу Дмитрий, но при этом едва уловимо, как-то досадливо, что ли, повёл плечом.

На самом деле мы так вымотались за этот долгий день, на завтра у доктора намечался ответственный отъезд, и всем здесь было совершенно не до пустых светских реверансов с налётом кокетства. Тем не менее…

- Софья Андреевна, разрешите представить вам Франца Осиповича Мещерского.

На что этот франт, точнее, Франц так легко и естественно протянул в мою сторону руку, что стало неловко не подать ему свою.

- Рад видеть вас, Франц Осипович. Однако, с вашего позволения, я продолжу незаконченные дела. Очень мало времени. – дождавшись, пока молодой человек, склонившись над моими пальцами, исполнит ритуал имитации поцелуя, Дмитрий коротко кивнул и отошёл к стоявшей поблизости телеге.

Мне отчего-то показалось, будто ему не слишком приятно было знакомить меня с этим холёным господином.

Я свою работу уже закончила и даже успела разоблачиться из просторного белого халата с завязками на спине, который всем здесь полагалось носить поверх повседневной одежды.

- Ну вот смотрите, опять беда. День закончился, пора домой. А свободных экипажей снова нет. – с напускным огорчением вздохнул Мещерский, обводя рукой пустеющую площадь.

- И в самом деле наваждение какое-то. - вынужденно согласилась я.

- Быть может, сегодня, когда мы официально представлены друг другу, вы не откажете мне в короткой прогулке в моей пролётке? – состроив трогательно-просительное лицо, предложил он.

- Простите, я по-прежнему не уверена, что это такая уж хорошая идея.

В этот момент рядом какой-то из тюков шумно свалился на землю. И я поспешила к Дмитрию, который затягивал на ближайшем возу верёвочный узел, чтобы понадёжнее закрепить груз, норовивший разъехаться в стороны.

- Софья Андреевна, ну неужели вам хочется снова идти пешком? – не сдавался Мещерский, подхватывая баулы с другой стороны.

Наверное, будь на моём месте какая-нибудь действительно юная барышня, она была бы счастлива подобному вниманию от обаятельного красавца. Меня же его настойчивость, признаться, скорее настораживала.

Однако, сказать честно, сегодня мне ужасно не хотелось никаких вообще и тем более долгих пеших путешествий. Наверное, это отразилось на моём лице, и Дмитрий Петрович это тоже заметил.

- Софья Андреевна, не сто́ит отказываться, – негромко, но очень серьёзно сказал он мне. - Пожалейте себя. Сегодня был тяжёлый день, вы устали. А завтра ваш первый выход в новой должности. Не упрямьтесь, пожалуйста.

Разумное слово доктора окончательно перевесило чашу весов, и я сдалась.

Пока мы ехали до дома, в основном болтал мой спутник. Мило, ни о чём конкретно, больше о том, что не встречал меня раньше в Алексеевске. Я едва находила силы для коротких односложных ответов, мечтая как можно быстрее добраться до кровати. Делиться пережитыми испытаниями с малознакомым Францем совершенно не входило в мои планы.

Действительное оживление и интерес возникли в беседе как раз в тот момент, когда лошадка остановилась у моих ворот.

- Так это вы и есть – новая владелица дома Градовых? – с какой-то странной лестно-восторженной интонацией воскликнул Франц.

Со стороны послушать, посмотреть, так впору было сделать грудь колесом и с гордостью почувствовать себя как минимум герцогиней. Но мы-то, путные, бывалые бабушки, — осторожные да подозрительные. Лично моей первой мыслью было то, что этот господин вообще сюда ехал исключительно для того, чтобы собственными глазами убедиться в данном факте.

- Дворянка, хозяйка усадьбы с новейшими удобствами, и… - мой спутник, словно бы не отыскивая подходящих слов, распахнул ладони и покачал головой в восхищённом удивлении.

- И работаю в больнице, вы хотели спросить? – немного укоротила эту великолепную немую сцену я.

- Я хотел сказать, что покорён вашим благородством. В столь трудный для города час вы встали там, где больше всего сегодня требуется помощь.

А?! Ну каково? И опять молодой человек вроде говорил то, что должно было быть приятно слуху. Но мне снова в каждом слове слышалась лесть – избыточная и слишком уж медовая. Или я зря придиралась к пылкому юноше, желавшему просто произвести впечатление на даму?

- Но вы, наверное, тоже имеете какое-то отношение к этому важному делу, раз появляетесь у больницы каждый день? – в свою очередь «откомплементила» парня я.

- Причастен, не скрою, имею желание вносить скромную лепту. – с кротким достоинством сообщил тот.

- Приятно слышать. Благодарю за услугу, мне и в самом деле этим вечером было бы сложно добраться до дома без вашей помощи. – ответила я, попрощалась с новым знакомым и пошла, наконец, в мою «усадьбу Градовых».

- Знал бы ты, милок, что моими решениями движет не только ясный альтруизм, но и банальная нужда, так бы, наверное, не распылялся. – ещё подумала я, открывая дверь и слыша, как Сашкины пятки топочут по полу навстречу мне.

Вот уж кто был абсолютно искренен в своём обожании – это брат. И Марья. Женщина прислонилась плечом к стене прихожей, улыбаясь мне ласково и тревожно одновременно.

Я сегодня изрядно припозднилась, что не могло не вызывать вопросов. Одним словом, настал момент для чистосердечных объяснений с нянькой.

А что до Франца Мещерского… Сдавалось мне, что юноша был не так глуп и наивен, чтобы совсем уж не догадаться о нашем шатком финансовом положении в данный момент. Одежды я всем нам здесь уже, конечно, набрала. Достойной, однако без особой роскоши. На голодранку похожа не была, но и на герцогиню тоже. Тогда к чему все эти возвышенные ахи-охи? Или я сейчас, как тот аптекарь, дула на воду?

21

Моим непосредственным начальником стал заведующий больницей Фёдор Архипович Дубовой. Он же – её главный врач. Это был крупный, за два метра ростом, немного грузный мужчина с характерной чуть сутулой осанкой человека, привыкшего подолгу находиться в согнутом положении и держать руки перед собой.

Даже в простом общении, не связанном с профессиональной деятельностью, я ни разу не видела, чтобы его спина распрямлялась полностью. Вероятно, ещё потому, что мало кому хватало роста, чтобы оказаться взглядом вровень с Дубовым. И ему постоянно приходилось держать свою голову немного в наклоне, чтобы видеть глаза собеседника и не слишком подавлять его своими габаритами.

Фёдор Архипович обладал уравновешенным характером, крупными чертами лица, большими ладонями и пальцами ювелира. А точнее, хирурга. Эта отрасль медицины всего Алексеевска в главной степени лежала на его плечах. Таким образом, забот у заведующего было столько, что становилось непонятно, когда он спит, ест и откуда черпает силы.

Мужчина вызывал искреннюю симпатию, хоть сам он никаким образом не выделял меня в числе другого персонала больницы. Зато неизменно добрым словом вспоминал Дмитрия Петровича. Пару раз даже слышала, как он сокрушался, что теперь без этого «умнейшего человека и великолепного врача» (цитата) остался словно без рук.

Из чего следовал вывод, что хоть поработать им вместе довелось всего ничего, но «мой доктор» в глазах хирурга оказался выше своих предшественников на голову. Очевидно, только благодаря этому исключительно лестному мнению Дубового о своём новом ведущем специалисте Дмитрий рискнул замолвить за меня слово и получил положительный результат.

А сейчас больнице катастрофически не хватало хотя бы ещё одного врача. И потому было решено временно привлечь в штат лекаря со стороны, пока не вернётся Дмитрий Петрович и вся его команда. Таким образом, в кабинете Дмитрия появился Семён Дормидонтович – строгий худощавый дедок семидесяти двух лет от роду, пенсионер от медицины, нынче заядлый цветовод. Он согласился вернуться в дело на ограниченный срок, чтобы занять пустующую ставку в терапии.

Я потому так подробно про него всё знала, что заполнение множества документов на подпись заведующему как раз теперь входило в мои обязанности. Плюс что-нибудь посчитать, составить списки и перечни, подготовить к ревизии – ничего особенно сложного. Главными в моей работе были внимание, точность и скорость, желательно без потери качества результата.

К слову заметить, спустя каких-то несколько дней мне стали доверять сочинительство всевозможных прошений руководству города. Здесь требовалась определённая изобретательность, чтобы за строгими, сухими цифрами суметь не только создать ситуацию срочности, но и вызвать сочувствие властей. Ну, проще говоря красиво и с гордой убедительностью пройтись с протянутой рукой.

Как ни прискорбно, а часто людям статусным, богатым, сытым и пребывающим в безопасности очень быстро наскучивает думать о плохом, которое их лично пока не коснулось. Таких требуется впечатлять, взывать к лучшим чувствам и без конца о себе напоминать. Потому как они, конечно, в курсе всего, однако всё равно от реалий далеки и не слишком внимательны к чужим нуждам. А открыто ругаться и требовать необходимое, конечно, можно, иногда нужно, однако это не всегда приводит к ожидаемому эффекту.

Ну вот, заниматься подобными уговорами бывает довольно тошно и никому по доброй воле неохота. Тем более что документами всех мастей (приходными, отчётными, ревизорскими и прочим в том же духе) больница начала заваливаться по самую крышу.

А я имела неосторожность пару раз подсказать эффектные фразы для текстов, которые с нервами и спорами сочинялись едва ли не всем коллективом бухгалтерской и хозяйственной служб, и теперь эту «почётную» миссию с общим облегчением свесили на меня.

Ну что же, понять можно. Работы, особенно муторно-бумажной, хватало всем. Только успевай докладывать и обосновывать, куда что ушло из опустевших запасов учреждения. Особенно что касается вопросов по препаратам строгой отчётности, вроде элексира Ле Морта, венского питья и прочего, к чему меня, понятное дело, никто не допускал.

Жизнь пошла суматошная, но, по большому счёту, это было закономерно. Кстати,следует отметить, что Франц Мещерский эти дни больше не появлялся в поле моего зрения. Что нисколько не огорчало, напротив, облегчило жизнь. Разгадывать ребусы про странных поклонников было некогда.

Все с трепетом ожидали новостей из закрытого посёлка. Сводки оттуда уже начали поступать лично в руки Дубовому. Со дня на день должен был состояться закрытый докторский консилиум. Но, прежде чем собирать его, главный врач, очевидно, намеревался суммировать больше данных из посланий Дмитрия Петровича, чтобы получить возможность делать выводы наверняка.

И вот на фоне этого напряжения в больнице случился инцидент, ставший началом очередных больших перемен в моей судьбе.

В этот день Семёну Дормидонтовичу (временному заместителю Дмитрия) на приём привезли мальчика. Я как раз торопилась по коридору с папкой для главврача, и даже сердце заныло при взгляде на детёныша – так живо и остро он напомнил мне моего Сашку в первые дни нашего обитания во флигеле. Такой же мелкий, щуплый, больной, но сразу чувствовалось, что боец.

Лёжа на носилках, в которых его несли санитары, мальчишка пылал огнём, едва ворочал языком, но при этом ещё старался утешить ревущую мать, бежавшую рядом.

Я посторонилась к стене, пропуская их вперёд, и с облегчением проводила взглядом закрывшуюся дверь кабинета доктора, надеясь на то, что помощь подоспела вовремя.

Заведующего на месте не оказалось: Фёдор Архипович в хирургическом отделении заканчивал операцию.

Нужно было подождать, сказали, что недолго. И я вернулась в коридор, чтобы хоть немного поддержать женщину, продолжавшую плакать на лавке возле двери, за которую унесли её ребёнка. Маму мальчика опросили и выдворили из кабинета, чтобы не мешала доктору.