Причина развода: у него другая семья

О настроении

Надо верными оставаться,

до могилы любовь неся,

надо вовремя расставаться,

если верными быть нельзя.

Пусть вовек такого не будет,

но кто знает, что суждено?

Так не будет, но все мы люди…

Все равно — запомни одно:

я не буду тобою брошена,

лгать не станешь мне, как врагу

мы расстанемся как положено, —

я сама тебе помогу.

Вероника Тушнова — Надо верными оставаться

Sledgehammer to the Heart — Let Babylon Burn

«Я тоже умею биться током»

Trust — Sophie Lowe

Алиса

Под моими ногами разбитое стекло и кровь.

К сожалению, конечно же…нет. Это не кровь, а всего лишь красное вино, но осколки имеются. Их очень-очень много. Острых, как лезвие самурайского меча — о них ведь ходят легенды, так?

Нет.

На самом деле, самые острые осколки правильнее будет сравнить не с мечами Шаолиня, какими бы они классными ни были. Это не то. Этого мало. Самые острые осколки полезней будет сравнить с разбитой душой, сердцем. С доверием. С жизнью, которую так безответственно и безалаберно расколошматили о стену. А главное…кто? Родные руки, которым ты, собственно, все это добро и подарила.

По своей воле.

В здоровом сознании.

Без проблем с башкой, проще говоря. И да, у меня не было проблем с головой. По крайней мере, тогда. Были проблемы иного порядка — со зрением, полагаю.

Есть фраза. Она ужасно попсовая, заезженная и используется каждый раз всеми, кому не лень (или лень придумать что-то новое и яркое), но…черт возьми, эта фраза так чертовски хорошо сюда подходит.

«Розовые очки бьются стеклами внутрь». Так и есть. Они бьются внутрь, застревают в душе и оставляют после себя непоправимый ущерб. Возможно, если бы кто-то смог провести диагностику души после такого происшествия, он бы точно сказал, что такие травмы несовместимы с жизнью.

Они ведь несовместимы…

И ты умираешь. Что-то важное в тебе навсегда закрывает рот, перестает дышать, смотреть и видеть. Может быть, и слава богу? По крайней мере, это очень похоже на гарант того, что больше тебе не придется подыхать на холодном полу собственной ванны.

Я криво улыбаюсь, а потом склоняю голову вбок. В огромном зале душно. И нарядно. Но здесь всегда нарядно — калейдоскоп ужасов такой. Особенный. В костюмах от Армани и платьях от Дольче Габбана. Высшее общество всегда прекрасно в своем уродстве.

Здесь много людей. Много маленьких монстриков, монстров побольше и вообще гигантов. Они все смотрят на меня. Им всем любопытно.

«Хлеба и зрелищ!» — кричат их взгляды. Они ждут развития событий. Они хотят покопаться в чужом грязном белье, ведь несмотря на свой статус и положения, эти люди любят грязное белье. Они его выискивают — самое вонючее, самое уродливое, самое-самое в номинатив «мерзость года», а потом наблюдают. А потом обсуждают. Думаю, из-за того, что им невероятно скучно…а может быть, по какой-то другой причине, я не знаю. И мне плевать.

На меня смотрят сотни пар глаз. Минут пять назад все они говорили, смеялись, обсуждали свое величие, наверно. А сейчас притихли так, что можно услышать при желании, как гудят хрустальные люстры над их головами.

На меня смотрят все, и все ждут, но мне на них, по сути, побоку. Склонив голову вбок, я смотрю лишь на одного человека, потому что стою на сцене в импровизированной крови и осколках из-за него. И душа моя разорвана тоже из-за него. Из-за него мне порой кажется, что я умерла…

Руслан Вольт. Это его имя. Красивое, я знаю. Необычная фамилия, доставшаяся абсолютному монстру.

Он здесь — самое главное чудовище!

Его так и называют. Монстр, чудовище, разрушитель. Ему тридцать один, и к своему возрасту он возглавил одну из самых влиятельных компаний в сфере нефтеперерабатывающей продукции. Она, кстати, носит говорящее название «Титан». Очень трогательно, и так по-нормальному, правда? Совсем не эгоцентрично.

«Титан» имеет колоссальный оборот, а еще он здорово запустил свои лапы в разные сферы бизнеса, поэтому, пусть Руслан Вольт и не нравится многим присутствующим, им приходится с ним считаться.

Он заставил их с ним считаться.

Потому что монстры всегда устанавливают свои правила, а плохие парни побеждают. Его боятся, с ним не хотят конфликтов, ему уступают. Он привык так жить, а в случае чего не боится показать свою силу. Руслан Вольт сметает конкурентов безжалостно. Он не прощает обиды. Он не знает, что такое милосердие.

И он — мой муж.

Сделав небольшой шаг к сцене, Руслан одним взглядом велит мне слезть и прекратить спектакль. Он не боится за свою репутацию, но ему не нравится все, что здесь происходит сейчас, потому что я вышла из-под контроля.

Страшно?

Нет, если честно. Я не боюсь, даже если сейчас совершаю самоубийство…

Ухмылка разрезает мои губы.

- Ну и что ты молчишь-то, Вольт? А?

Люди крутят головами, как если бы они пришли на игру в пинг-понг: я, он. Он, я. Какая подача будет следующей? Кто промахнется? Кто проиграет?

Точно не я.

Сегодня я убиваю себя, и мне плевать. Он сам так захотел.

- Подойди к своему сыну, - едко протягиваю я, - Обними свою женщину, которая родила этого сына.

Его кадык вздрагивает. Глаза — такие особенные, красивые глаза…господи, как же я их любила! — обрастают непроницаемой коркой льда. Он слегка дергает носом, пока на щеках играют желваки.

Тайны раскрыты.

Карты на столе.

Козырей в рукаве не осталось. У тебя. У меня? Да. А у тебя — ноль.

- Ну что? - усмехаюсь снова, облизывая пересохшие губы, - Мы наконец-то закончили? Или мне продолжать? Потому что ты должен понимать, что я не успокоюсь. Я дойду до конца. Чего бы мне это ни стоило — я дойду до гребаного конца! И получу свою свободу! Я хочу развода! И я хочу никогда тебя больше не видеть, ублюдок!

«Конверт»

Алиса, примерно за три месяца до (событий в «Я тоже умею биться током»)

- …Черт возьми, - шумно выдохнув, Руслан прижимается губами к моему виску.

Я улыбаюсь.

В нашей просторной гостиной тихо потрескивает огонь в камине. На полу перед ним разложена шкура медведя, а рядом стоит фондю с шоколадом. На серебряных подносах клубника, наколотая на тонкие шпажки. Ведро с шампанским. И я. Обнаженная.

Сегодня наша годовщина, и да. Антураж легко может показаться каким-то сомнительным или даже сальным, но он что-то вроде семейной шутки. Она корнями уходит далеко в прошлое, на шесть лет назад, когда мы познакомились.

Я помню этот вечер по секундам и помню, как замерла на месте, когда впервые увидела его глаза. В Руслане они — самое яркое.

Один, как ночь, почти черный. Это даже не шоколад — это самая настоящая тьма, которая загадочно переливается и манит-манит-манит тебя. Даже если ты этого не хочешь…

Второй, как небо. Голубой, чистый. Солнечный. При этом взгляде на него становится тепло, как в то лето, когда мы с мамой ездили на берег Волги, чтобы отдохнуть от всего и принять ряд очень важных решений, после которых уже ничего не будет так, как было до этого.

Печальное время, если так призадуматься…но эта лазурь напоминает мне не тоску и обиду, а день, когда мы с мамой просто сидели на стеганном покрывале и смеялись. Как мы придумывали для облаков истории…и как сильно я тогда была счастлива…

- Я не хочу уходить, - хрипло шепчет он.

Черная, матовая коробка с красным атласным бантом лежит рядом со мной. Не открытая. Я знаю, что в ней шикарный подарок, который он выбрал сам. Я это знаю! Несмотря на свое положение, каждое украшение он выбирает для меня лично. Не передает это «ответственное» дело кому-то, никогда! А этого, поверьте, очень много в мире, в котором мы живем. Это значит что-то глубинное и важное. Так он проявляет любовь…

- Не переживай, я никуда не денусь, - шепчу ему в такт, оставляя на родных, любимых губах жгучий поцелуй.

Он затягивает нас еще на пару минут. Может быть, даже на одну маленькую вечность.

Голова кружится от ощущений. Шесть лет прошло! А мы испытываем друг к другу все те же острые, всепоглощающие чувства…то самое желание, от которого воздух вокруг нас напрягается и искрит.

Издаю смешок, упираюсь ему в грудь и резко отстраняюсь, а потом смотрю в пьяные глаза. Пьяными глазами.

- Иди. Закончи поскорее, а я буду тут. Ждать тебя…

- Это бесчеловечное условие, - Рус хмыкает, проводя кончиками пальцев по моему предплечью, - Ты — жестокая женщина. В курсе?

- Муж и жена, как говорится.

Усмехаюсь, а потом встаю и натягиваю на плечи шелковый, черный халатик.

- Это моя тебе месть, - прикусываю губу, слегка задевая его ногой, - А теперь иди. Умоляю.

- Умоляют по-другому, Лиса.

- По-другому я буду умолять, когда ты закончишь свои чертовы переговоры. А сейчас только так.

- Ха!

Рус поднимается следом, но не уходит. Он останавливается ко мне вплотную, кладет по-хозяйски руки на бедра и заглядывает в глаза.

- Как мне вести переговоры? Ты точно жестокая женщина…

- Я в тебя верю. Иди. Чем быстрее закончишь…

- Тем быстрее кончу?

- Вау. Потрясающий каламбур. Долго думал?

- Видишь? - он наклоняется, приближаясь к моему лицу, - Ты лишаешь меня остроумия.

- Это не я. Это твой стояк, - кончиком языка касаюсь его нижней губы, - Иди. Пожалуйста. Я очень по тебе соскучилась…

- Закончу за полчаса. Максимум сорок минут.

Резко отстранившись от меня, Рус чеканит шаг в сторону своего кабинета, а я со смехом оборачиваюсь. Чуть прикусываю кончик указательного пальца.

Знаю, так и будет. Он всегда держит слово, а в таком вопросе? Тем более.

В конце коридора хлопает дверь, но улыбка все еще горит на моих губах. Я поднимаю его подарок, а потом подхожу к дивану и залезаю на него с ногами. Одну чуть двигаю в сторону его портфель.

Ну что? Посмотрим.

Я люблю его подарки. Они всегда великолепны. Мне кажется, даже тот, кто не питает слабости к металлам или драгоценным камням, не смог бы отказаться от чего-то, что выбрал Руслан Вольт.

Красный бант распадается, когда я тяну за один кончик. За ним в сторону летит крышка коробки, и я застываю. На черной подушке лежит безумно дорогие часы из платины с невероятным количеством бриллиантов, которыми инкрустирован циферблат.

Я замираю.

Не из-за того, что они прекрасны. Хотя они — это, наверно, одно из самых красивых изделий, что я только видела. Просто в голову почему-то внезапно приходит глупое поверье, что дарить часы — к расставанию.

Душа внутри неприятно сжимается. Я встряхиваю головой, чтобы отбросить дурацкие мысли, что больше похожи, если честно, на какое-то мракобесие, чем на здравый смысл. Я сама сказала, что безумно хочу эти часы. Он запомнил и купил. Ты дура?…

Но сердце отчего-то не на месте. Я вздыхаю, а потом нагибаюсь вперед, чтобы положить коробку на стол. Можно было бы этого и не делать, пусть себе валяется, что такого? Однако усидеть на месте как будто бы сложно.

Бах!

Вздрагиваю от оглушающего шлепка. На пол падает его портфель, из которого вылетают исписанные листы А4 и золотой Паркер, который подарила ему я. Просто так. Чтобы он думал обо мне, подписывая какие-то бумаги.

Открою секрет. Этот Паркер — подделка чистой воды! Я купила его на свои деньги много-много лет назад. Мы тогда только начали встречаться, и настоящий я себе позволить не могла, поэтому…решила пошутить? Возможно, хотя это больше прикрытие, конечно же. Я дико волновалась, когда протягивала ему коробку, и сразу сказала, что он не настоящий. А потом ужасно смутилась и выдала очень сбитый спич, больше похожий на какой-то припадок.

Руслан молча слушал. Я помню, как мое сердце стучало так громко, словно его мог услышать весь мир…

А потом он засмеялся. И вот…уже шесть лет эта дурная ручка за несколько тысяч рублей всегда с ним. Она затерта до дыр, ужасно позорная, как мне кажется, но он пользуется ей неизменно. Даже несмотря на то, что у него есть настоящий Паркер. И не один.

«Ты забыла, кто твой муж?»

Алиса

Аккуратно выворачиваю руль своего спорткара, потом бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Не знаю зачем. По привычке.

На дороге пусто. Сейчас пять утра, и я везу своего мужа в аэропорт.

- Ты себя нормально чувствуешь? - спрашиваю с улыбкой.

Рус сразу же отвлекается от телефона, хмурит брови и переводит взгляд на меня.

- В смысле? Уточни.

- Ну…я веду машину, а ты нет…

Салон разряжает его тихий, бархатный смех. Телефон переходит в дальнюю руку, а та, что ближе ложится мне на бедро. Чуть сжимая его, Вольт улыбается.

- Ты серьезно считаешь, что мою мужественность может подорвать тот факт, что жена ведет машину? А я на пассажирском сидении?

Ежусь.

Я ощущаю его взгляд, который пробирает меня до мурашек. И прикосновение…конечно, куда же без него? Внутри все стягивается в тугой, плотный узел…

- Рус, прекрати…

- Вот почему я себя действительно плохо чувствую, так это из-за того, что мне придется улететь в гребаный Берлин слишком надолго.

- Пару дней всего, - усмехнувшись, дергаю ногой, - Серьезно. Ты меня отвлекаешь. Твоя охрана сейчас подумает, что я хочу тебя убить.

В подтверждение машина дергается, и я сразу ловлю луч фар огромного, черного внедорожник позади нас. Это и есть его охрана. Без нее ни он, ни я, нигде не появляемся.

Я уже привыкла. Конечно, глупо думать, что меня это до сих пор раздражает — все-таки шесть лет прошло! — но поначалу бесило люто. Казалось, будто свободу у тебя забирают. По молодости, так сказать, тебе вообще часто кажется, что у тебя что-то пытается забрать свободу, но с возрастом приходит благословенная мудрость: это разумно. Всякое может случиться. Особенно в мире больших денег.

Рус расслабляет ладонь, но не убирает ее. И не отводит взгляда — смотрит.

- Я люблю, когда ты сверху.

А я люблю его пошлые шуточки, поэтому закусываю губу. Его голос становится нежным.

- Лис, тебе необязательно было вставать и вести меня в аэропорт.

Да, я в курсе. Это совсем необязательно. Можно сказать, бред сивой кобылы, однако…сердце не на месте. Не знаю, отчего так, что произошло? Но внутри меня закрутилось дурное предчувствие, и даже качественный секс не помог выбросить его из головы. Или сердца (что еще сложнее, как показывает практика).

Но я не хочу его пугать. Не хочу заставлять нервничать. Руслану предстоят серьезные переговоры в Берлине, зачем ему грузить себя моим бредом, правильно? Мозги нужны целыми, а не вдребезги.

- А что? Жена не может отвести мужа в срочную командировку?

Парирую его же фразой. Когда я улетаю куда-то, и пусть это бывает довольно-таки редко, Рус всегда привозит меня в аэропорт сам. Несмотря на дела, на встречи, он всегда делает это лично, хотя мог бы кому-то перепоручить. Легко. Однако каждый раз одно и то же: поцелуи на парковке «до», и еще более горячие «после». Обычно напополам с ярким запахом моих любимых, красных роз.

- Мне правда жаль, что так получилось.

Бросаю на него взгляд.

Вообще-то, он не должен был никуда улетать. У нас годовщина, и обычно мы закрывались дома на пару дней. Телефоны вырубались, встречи тоже шли в долгое эротическое. Мы проводили время вместе, но в этом году…

- Успокойся. Я не сержусь на тебя, Вольт. Всякое бывает в жизни.

- Когда я вернусь, все компенсирую. Даю слово.

Усмехаюсь от того, как важно это звучит, а потом открываю окно, чтобы взять талончик для парковки. Мы плавно заезжаем на парковку, я останавливаюсь максимально близко к входу. Как только к аэропорту подъехали, разумеется, все поменялось в плане людей. Их здесь, как и всегда, слишком много. Аж дышать нечем.

Чуть морщусь, когда мимо нас проходит компания веселых студентов, до меня доносится обрывок разговора. Они летят в Тай. Загорать и купаться.

Почему-то на глазах выступают слезы…

Нет, не из-за того, что я им завидую или типа того. Просто вдруг мое дурное предчувствие достигает каких-то катастрофических размеров, и сердце не выдерживает. Сжимается и рвется на части…

Я понять не могу, что происходит. Губу закусываю, делаю вид, будто мне очень интересно то, что происходит за окном, хотя на пейзаж откровенно плевать. Но ощущение такое, что…я словно в последний раз подвожу его до аэропорта. Понимаете? Будто такого больше никогда не будет.

- Лис? - тихо зовет меня Вольт, слегка дергая за коленку, - Попрощаешься со мной?

Сердце сжимается еще больше. Дыхание на миг спотыкается, но потом я резко поворачиваюсь, хватаю его за щеки и глубоко, страстно целую.

Нет. Не будет никакого «прощай!». Никогда и ни за что, понял? Никогда…

- Вау… - Рус тихо усмехается, когда я отстраняюсь.

Ну как? В глаза по-прежнему не смотрю. Прижимаюсь к его щеке лбом, дышу часто. Сухо.

- Я, конечно, рассчитывал…Лис? Алиса! Ты что…плачешь?

- Пообещай, что все будет хорошо.

Пальцы Руслана сжимают мои предплечья, заставляя поднять голову. Я смотрю ему в глаза, и да, я плачу. Мне вдруг так страшно стало, что это действительно последний раз, когда мы…

- Алиса. Что происходит?!

В его глазах больше не горит огонь. В его голосе нет подзуживающего чертика. Он стал той версией себя, которая обычно появляется на переговорах, сделках. Или в высшем обществе при общении со всеми этими людьми.

Вольт становится вольтом. Серьезным, стальным. Несгибаемым. Но…есть все-таки отличие, которому я улыбаюсь. Касаясь его щеки, провожу по мягкой щетине, а потом по губам. Запоминаю…каждую черту его лица.

- Я буду безумно по тебе скучать, Руслан…

- Алиса…

- Ничего не случилось, - шепчу, опустив глаза на его руки.

Кольцо в этот момент ловит солнечный зайчик от фонаря, под которым собирается мелкий дождь, как стайка ужасно кусачих мошек.

- Я не дурак, - его голос звучит твердо, когда он подцепляет мой подбородок и снова заставляет посмотреть себе в глаза, - Я вижу, что тебя что-то волнует. И что-то явно не так.

«Словно ты Шумахер…»

Алиса

Смотри же и глазам своим не верь

На небе затаился чёрный зверь

В глазах его я чувствую беду

Не знал и не узнаю никогда

Зачем ему нужна твоя душа

Она гореть не сможет и в аду

Я же своей рукою сердце твоё прикрою.

Можешь лететь и не бояться больше ничего.

Сердце твоё двулико,

сверху оно набито мягкой травой,

а снизу каменное, каменное дно…*

Тихо мурчу себе песенку под нос, чуть выпрямляю спину, чтобы было лучше видно дорогу. До работы осталось ехать всего ничего, каких-то два светофора.

Меня сегодня там никто не ждет, конечно же. Слава богу, Руслан на этом внимания не заострил. Обычно я всегда договариваюсь об отгулах на какие-то наши праздники (будь то дни рождения или годовщину, как сейчас), так как знаю: вряд ли я буду спать эту ночь. Какая работа?

И он об этом знает.

Наверно, был слишком сосредоточен на своих срочных переговорах с немцами. Это правда хорошо. Я и без того чувствую себя виноватой за обман с приглашением. Врать еще больше мужу желание нет никакого.

Я вообще это не люблю. В смысле, врать. Даже больше: органически не переношу ложь. Говорят, все идет из детства. Я часто закатываю глаза в ответ на такие высокопарные речи, но тут отрицать глупо. У меня действительно на ложь аллергия началась в детстве. Из-за отца.

Морщусь, когда о нем вспоминаю, потом громко щелкаю языком и подношу к губам электронную сигарету. Дым с привкусом кока-колы немного облегчает горечь.

Я не люблю ни говорить, ни вспоминать, ни думать о нем. Нет, мы общаемся. Ну как сказать? Весьма касательно, но общаемся. Я вижу его на каждом приеме, было бы странно не общаться, да и он из штанов выпрыгивает при виде моего мужа. Лезет вечно. Улыбается фальшиво. Как с ним не общаться? Но я это делаю чисто на автомате и особо глубоко стараюсь мысли о нем не пускать. И в целом его глубоко не пускать. Мой отец из моего сердца выставлен уже давно. Примерно с четырнадцати лет, а это, на минуточку, чуть больше десяти лет.

- Да господи…куда ты лезешь?! - злюсь, шипя себе под нос благой мат, когда кто-то очень «умный» решает подрезать меня у самого заезда на парковку нашего офиса.

Сволочь.

Но на самом деле, я ему даже благодарна. Немного забываю о том, о чем думала, и вместо того ныряю в обыденность.

Как и ожидалось, при виде меня все маленько прифигели. Весь офис знает, какой сегодня день, и что меня тут быть как бы не должно, но вот она я. Что называется.

- Ого, какие люди и без охраны, - вскинув брови, Игорь выпрямляется и отходит от стола с улыбочкой на губах, - Ты что здесь забыла, Лиса?

Я киваю с сарказмом, подхожу и целую его в щеку.

Мы с Игорем давно знакомы. Учились вместе на факультете журналистики, только он был старше меня на два курса. Встречался когда-то давно с Никой, но у них не сложилось. Она познакомилась с Артемом, а Игорь был слишком погружен в развитие своего журнала, так что особо не страдал.

Собственно, мы как раз в офисе этоой мечты и находимся. Иногда я думаю, правильно он сделал, что энергию тогда направил не в бутылку и сопли по бывшей, а в свою мечту. Иначе где бы меня с моим характером терпели? И где бы я тогда работала?

Хмыкаю про себя.

Конечно же, я немного скромничаю. Отчасти у него такой рывок произошел как раз из-за меня. Когда-то я мечтала стать журналисткой, чтобы вести крутые расследования о коррупци или типа того, но потом…я взяла в руки камеру и влюбилась.

Я — один из самых крутых фотографов в Москве. И это не корону-на-башку-нацепить, это вполне себе заслуженная регалия. Я даже пару конкурсов выиграла, на мои выставки приходят ценители высокого искусства. Меня уважают. Наш журнал нацелен в основном на женщин, но это не какой-то там стереотипный «альманах» для розовых блондинок. Все серьезно. Психологи, интересные статьи о ресторанах, модные тенденции — все это есть, но все на каком-то другом уровне. Чтобы это лучше понять, наверно, стоит сказать, что в прошлом году мы получили премию за самый «самобытный» подход. Так сказать, за ламповость обстановки, которую дарят наши страницы.

А наши страницы — это уже я.

Я отвечаю за все фотосессии, которые сама же и организую. За все локации, за костюмы. Все, что касается любых фотографий — это я.

Вот так.

(и да, я собой безумно горжусь. Дважды «вот так»)

- Я думал, ты сегодня… - Игорь давит улыбочку, - Будешь слишком занята.

Вздыхаю и забираю сумку с нужной мне аппаратурой у своего охранника.

- Срочные переговоры.

Я бы и сама с радостью была слишком занята в другом месте, но что поделать? Иногда так случается.

Игорь кивает пару раз, а потом по-дружески сжимает мое плечо и тоскливо вздыхает.

- Сочувствую всей душой.

- Ага, спасибо. Ну что? Редактор пришел?

- Уже вовсю работает, кое-что сделал и прислал мне. Я хотел тебе на почту попозже скинуть, но раз ты тут…глянешь?

- Да, пошли.

Игорь кивает, забирает у меня сумку, и после того, как я прощаюсь с Владом — моим охранником, мы уходим в его кабинет.

***

- …господи, ну я же сказала, что тут нужно выделить это место! - сделав затяжку, на этот раз вкус кока-колы меня не особенно спасает.

Злюсь.

В работе я, как говорит Игорь, довольно доминантна. Мне не нравится, если кто-то не делает того, чего я от него жду. А этот редактор словно назло все мои пожелания пропускает мимо ушей. Нет, я понимаю, что «он художник, и он так видит», но, извините! Художник тут как раз я.

«Кошка»

Алиса

Хлоп!

Я вздрагиваю всем телом от удара тонкой ладошки о черную гладь стола и резко перевожу взгляд на Нику.

- Лиса, блин! Ты меня вообще слушаешь?!

Сказать по правде? Нет, не слушаю. Конечно, я обожаю все эти ее офигительные истории. Серьезно. О Никиной безалаберности легенды можно слагать! Записывать их, как древние тексты, и передавать потом потомкам. Чтобы они знали: да, вот так жили ваши предки! Вот такими они были, я извиняюсь, рукожопыми.

Моя подруга славится буквально фантастическим талантом сносить все на своем пути. Притом она никогда не хочет этого, но вещи вокруг нее продолжают безбожно падать. Самая моя любимая история случилась на их с Артемом свадьбе. Тогда они резали торт, и я уж не знаю, что Ника сделала со столом, но по итогу этот торт оказался на ней.

Боже…

Я знаю, что над таким смеяться…ну, все равно что ржать над дедушкой с ходунками. У них еще ножки смешно утоплены в теннисные мячики, чтобы не стукало по полу. Так вот, это все равно что смеяться над таким дедушкой, который упал, и его ходунки упали, аж мячики отвалились! Согласитесь, звучит очень сомнительно! (Но, пожалуйста, только не представляйте. Умоляю. Иначе тут без шансов…)

Как лучшая подруга я должна была ее поддержать. Собственно, я и поддерживала. Сразу кинулась помогать, но от смеха сама завалилась сверху. Вольт потом сказал, когда уже ночью я расплакалась из-за своего отвратительного поведения, что я ее фактически спасла. Превратила неловкую ситуацию в смешную историю, которую не стыдно рассказать в кругу близких людей.

Но сегодня все идет изначально как-то неправильно…

Меня не радует ее история. Если честно, я почти ничего не слышала из сказанного. Все мои мысли жестко сосредоточились на Игоре и его странной реакции, а потом неизменно возвращались к гребаному конверту.

Я все еще не могу понять почему. Ощущение такое, будто…

Будто бы что? Я даже это понять не в состоянии. Просто ноль, штиль, ахтунг…

- Алиса!

- Да-да! Я тут.

Убираю волосы за ухо, чтобы забрать мгновение на остановку, но этого очень мало. Не хватает. Взять себя в руки не получается. Сосущее внутри чувство, словно ты грохнулся с высоты, не отпускает.

Тогда я наклоняюсь чуть вперед и тру глаза. Зеваю. Выигрывая еще немного времени…

- Черт, прости…я очень плохо спала. Теперь втыкаю на каждом шагу, как зомби.

Ника чуть прищуривается.

Обстановка в Кошке всегда похожая: здесь неизменно темно и интимно. Дерево карамельного цвета сменяется матовыми, черными панелями, а мягкий, теплый свет ламп, висящий на тонких, кожаных шнурках, словно бы обволакивает тебя в свои объятия.

Мне здесь всегда нравится.

Вообще, это ресторан, но необычный. Ночью сюда можно приехать и потусить. Раньше мы часто приезжали сюда парами, да и сейчас такое тоже случается. Просто стало этого намного реже, вот и все. Возможно, мы начинаем взрослеть, так как такой досуг уже как будто бы не привлекает.

Сейчас народу в зале мало. Мы сидим в дальнем углу у высоких панорамных окон. Начало ноября, и как обычно…погода устроила нам проверку на прочность. Когда я приехала, шел противный, мелкий дождик, а сейчас он перерос в самый настоящий ливень. Блин…

- Что-то случилось? - тихо спрашивает она и двигается ближе, - Вы с Вольтом поссорились, что ли?

- С чего ты взяла? - роняю брови на глаза.

Почему она об этом спросила?

- Да я просто…что ты сразу в агрессию?! Рассеянная, не спала. Обычно ты такая только после ссор с Русланом!

Ника фыркает и резко подается назад, прижимается спиной к дивану и складывает руки на груди. Недовольна, и можно было бы понять почему, но…другое почему мигает красной, бегущей строкой перед глазами.

ПОЧЕМУ ОНА ОБ ЭТОМ СПРОСИЛА?!

Так, ладно. Выдохни, пожалуйста. Ты сошла с ума.

- Прости, Ник. Я не хотела быть резкой, просто…

- Что? - еле заметно подается вперед.

Я усмехаюсь.

- Ты так переживаешь за мою семейную жизнь?

Ника снова прищуривается.

- Очень смешно. Вообще-то, ты моя лучшая подруга. Ну так. Если вдруг забыла…

- Да куда уж забудешь.

- Ладно, все. Ты сегодня кусаешься сильнее обычного. Не хочешь рассказывать? Не надо. Официант!

- Да успокойся ты, тише! Разошлась…

К нам подходит молодой парень в черных, классических брюках и черной рубашке. Порой мне кажется, что сюда набирают исключительно людей с модельной внешностью, хотя…может быть, это так и есть. Все-таки место дорогое, поэтому, скорее всего, ради эстетического удовольствия устроиться сюда может исключительно Аполлон. Такое тоже может быть.

- Хотите что-нибудь еще?

Я молча выжидаю. Ника, явно главная среди обиженных и оскорбленных, бросает на меня взгляд, немного медлит, а потом мотает головой.

- Нет, спасибо. Просто унесите, пожалуйста, тарелки.

- Да, разумеется.

Раздается тихий стук наших блюд. Я снимаю чашку кофе с блюдечка и смотрю подруге в глаза. Она отвечает тем же. Когда мы наконец-то остаемся наедине, Ника первая сдается. У нее мягкий характер. Она всегда сдается первой…

- Я просто вижу, что ты вся дерганная, грустная какая-то, и я волнуюсь. Поэтому решила спросить, а ты опять включаешь свою паранойю…

Губа искажает кривая усмешка.

Это немного неприятно признавать, но она в чем-то права. После моего охренительного детства я часто подозреваю всех вокруг в заговоре, поэтому у меня действительно случаются приступы паранойи. С доверием серьезные проблемы, но я над этим работаю. Правда. Очень-очень усиленно работаю.

- Прости, я, возможно, погорячилась…

- Возможно? Хах. Хорошо, что в твоем случае это почти извинение.

Улыбаюсь уже чуть теплее, но потом мне снова становится грустно. Я перевожу взгляд на стекло, наблюдаю за каплями дождя и шепчу.

- Просто у меня…какое-то очень плохое предчувствие, понимаешь?

«Словно в сказке»

Алиса

- …Да, Марья Петровна, - с улыбкой киваю я, стоя на нашей крытой террасе.

После разговора в Кошке и нашего драматичного прощания с Русланом под дождем, прошло два дня. Он звонит, как и обещал, просто постоянно. Разумеется, не каждый час — это было бы странно, — но несколько раз в день точно. А теперь, видимо, решил и свою маму на меня натравить…

Я прикрываю глаза и улыбаюсь чуть шире.

- Да, Марья Петровна. Конечно же, я кушаю.

Она мягко смеется на том конце телефонной трубки.

У нас с ней очень хорошие отношения. Конечно, маму мне она не заменила, потому что у меня и своя есть отличная, но приняла тепло и радушно. Это было для меня очень важно, так как мама для Руслана тоже безумно важна. Несмотря на то что она не совсем ему и мама.

Марья Петровна — мачеха.

Только незлобная, мерзкая тварь, которая только и ждет, чтобы подкинуть новоиспеченному "сынуле" отравленное яблочко, а адекватная. Вообще, я до встречи с ней искренне не верила, что такие бывают. Мне вот повезло меньше, но она — это совершенно другая история.

Марья Петровна появилась в жизни отца Руслана после смерти его жены. Она умерла очень давно, оставив его вместе с двумя детьми, и где-то через полгода (ну или чуть больше) в их дом пришла Марья Петровна. Она устраивалась няней, и так уж вышло, что случилась любовь.

Конечно, можно было бы осуждать Михаил Павловича за то, что он слишком как-то быстро заменил горячо любимую супругу, но…не получается. Руслан рассказывал, что то время было невероятно сложным, и если ему уже стукнуло восемь, то младший брат был совсем маленьким. Никита Павлович не вывозил, как говорится, и вот. Марья Петровна помогла ему, вытащила. Чего ждать? Это о разуме, наверно, а не о той сказочной любви, что будет длиться вечно, да и у них есть чувства. Я вижу эту близость каждый раз, когда мы приезжаем в гости, а они увлекаются друг другом и слишком уж проникновенно смотрят.

Даже неловко становится.

Я в такие моменты понимаю всех окружающий. Когда мы с Русланом залипаем друг на друга, им тоже в нашем обществе не по себе.

- Ну хорошо тогда, - успокаивается женщина, а потом тяжело вздыхает, - Может быть, в гости хоть заедешь? А то сидишь одна в доме…скучно, наверное. Когда твоя мама приезжает из своего отпуска?

Моя улыбка еще немного теплеет.

Я поворачиваюсь, а потом прохожу широкую арку и попадаю на кухню. Достаю из холодильника воду.

Моя мама сейчас действительно находится в маленьком путешествии. Ну как? Не совсем в маленьком, конечно. Она просто обожает морские поездки, и до развода с отцом, часто в них каталась. После, конечно, уже не так все было. Денег стало в разы меньше, так что о круизах мечтать не приходилось. Да и кто бизнес будет выстраивать? У моей мамы свой свадебный салон. Он считается одним из лучших в Москве, а она, как организатор, настоящая королева.

Руслан решил исправить эту оплошность. Он выделил ей одного из своих управляющих, «толковых парней», как он обычно говорит, и вынудил маму взять-таки долгожданный отпуск. Он купил ей билет в самый настоящий рай круизов! На лайнер, который больше похож на маленький остров удовольствий. Только в виде высоченной яхты.

Лайнер носит название «Икона морей», и там есть все. Клянусь, все! Три бассейна, клуб, магазины с люксовой одеждой, театр! Господи-боже-мой! Там есть даже аукцион, на котором продают великолепные картины и украшения! Мама мне скидывала фотографии! Так что да, вот так все серьезно! Хотя чему удивляться, да? «Икона морей» считается не только самым большим в мире круизным лайнером, но еще и самым шикарным. Роскошь — этим все сказано.

- Она возвращается через неделю, - отвечаю мягко.

Слышу, как Марья Петровна теплеет.

- Как ей? Все нравится?

- А вы не переписываетесь разве?

Чуть прищуриваюсь, когда выпиваю слишком холодной воды, но больше от хитрости. Наши с Русланом мамы — подруги. Они просто постоянно общаются! И это так прекрасно…

Слышу тихий смех.

- Ну да, переписываемся, но мне-то она всей правды не скажет.

- Ну разумеется…вам и не скажет.

- Все-таки мой сын подарок сделал, Алиска. Как она выразит свое фи?

Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть.

Моя мама молчать не привыкла. Если ей что-то не понравится, поверьте, об этом будут знать все.

Возможно, она раньше другой была…более мягкой и податливой, но…печальный опыт прожитых лет подсказал, что если хочешь жить счастливо, прогибаться под окружающих — не вариант. Пока ты «удобный» для всех, кроме себя, тебя человеком никто не считает. Возможно, даже ты сама.

- Да нет никаких «фи», Марья Петровна. Все хорошо. Она там просто в космосе летает. Скинула мне миллион фоток океана…

Марья Петровна тихо смеется.

- Ой, и не говори…и мне тоже.

Я ее поддерживаю.

- Ну ладно… - говорит она, когда мы успокаиваемся немного, - Если все хорошо, то ладно. А так смотри — ты же знаешь, всегда желанный гость в нашем доме. Баньку растопим, посидим, поболтаем. Посекретничаем…

Непроизвольно чуть сильнее сжимаю бутылку на последнем слове, но неприятный зуд быстро пропадает.

- Я замужем за вашим сыном, сами же только что сказали.

- Ой, пф! И что? Я не Павлик Морозов!

Снова тихо смеюсь, мотаю головой, а потом делаю еще один глоток и оставляю бутылку в сторону.

- Спасибо за приглашение, но я дома побуду. Руслан сказал, что возвращается завтра.

- Как у него там дела?

- Да нормально. Вы же знаете своего сына…

- Ох, точно. Он им всем даст прос…кхм, ты поняла.

- Поняла.

- Что делать будешь?

- Да я йогой занималась. Сейчас приму душ, потом немного поработаю.

- Ну ладно тогда. Звони, если что, а если передумаешь, просто приезжай.

- Хорошо, Марья Петровна. Спасибо, что позвонили и пригласили.

- За такое не благодарят. Ну все, беги. Не буду отвлекать.

«Я всегда тебя любил»

Алиса

Невозможно так любить.

Я целую его страстно. Хотя это больше похоже на сумасшествие, чем на поцелуй. Кусаю его губы, забиваю на то, что его щетина царапает мне щеки и подбородок. Я держу его так крепко, как только могу, пока сердце в груди колошматит, словно вот-вот взорвется.

- Господи…как…ты…это…сделал…

У меня еще хватает сил что-то говорить. Руслана повело еще больше. Он вонзает пальцы в мои бедра, и я чувствую, будто в этот момент дышит только мной.

Мягко опускает на постель.

Нет, я вижу этот взгляд — тот самый, о котором я всегда вспоминаю, если его нет рядом. Когда сильно скучаю, когда тело мое безумно не может существовать без его прикосновений.

Я всегда думаю о его взгляде…

Тебе кажется, что ты — это вселенная, целый мир. Ты юг, север, запад и восток. Ты то, где встает солнце каждый день. Ты там, где начинается он, и закончится он тоже в тебе…

Так может смотреть только Вольт. Когда огромная ударная волна молнии пробивает тебя через всю твою суть.

Облизываю пересохшие губы. Его взгляд — тяжелый, сильный, мощный, как ураган…становится еще плотнее. Еще объёмнее, а потом он начинает раздеваться.

Я замечаю, как пальцы подрагивают. Губы трогает легкая улыбка, но на самом деле я даже не смею вздохнуть. Адреналин в крови делает этот мир еще ярче, а сердцебиение становится похоже на маленькую радиостанцию, по которой транслирует одно техно.

Руслан медленно вытаскивает запонки, а потом внезапно, быстрым рывком разрывает ровный ряд пуговиц. Из моей груди вырывается то ли хрип, то ли стон, то ли вздох. А может, все вместе.

Как зачарованная…

Я жадно разглядываю его, словно в первый раз. Будто попала под заклятие, но меня можно понять. Руслан — идеален. В нем хорошо все. Высокий рост, ведь он почти метр девяноста, а я всего лишь метр шестьдесят (и мне так нравится быть рядом с ним такой маленькой), широкая, мощная грудь. Я обожаю татуировки, как часть искусства, которому отдалась когда-то давно. Их у него много. На коже кофейного оттенка незатейливые узоры, числа, имена. Там есть и я — под самым сердцем. Торнадо, лиса и мое имя.

Его ураган…

Пресс. Руслан никогда не срывается на меня, и я никогда не вижу его жестоким, жестким, грубым или злым, потому что все эти эмоции он оставляет в спортзале. Они у него есть, конечно, и мы все еще порой ссоримся, но со мной он ласковый кот, который очень многое спускает мне с рук. Я это знаю. Порой мне бывает даже любопытно, как далеко я смогу зайти? Где та грань допустимого? Ее как будто бы нет.

Но самое главное — это всегда есть и буду его глаза. Один темный, второй ярко-голубой. Мощнейший коктейль всего того, что есть в нас. И они учат главному: принимай себя полностью, потому что только полностью ты — лучшая, а наполовину? Удобная, но пресная и скучная.

Руслан медленно наклоняется, а потом целует меня. Я поддаюсь сразу. И когда он толкает меня на лопатки нашей огромной постели — тоже.

Губы везде.

Я вспыхиваю от каждого их касания.

Горячие, нежные, жесткие, страстные, ласковые. Они — это все. Это смесь. Это не что-то одно, потому что одного мне было бы мало. Я хочу всего его…всегда.

Он целует меня в шею, потом спускается к груди. Сжимает ее руками, горячее дыхание разбивается о мою кожу.

Мурашки, судорога. Пульсация усиливается.

Я откидываюсь на шелковое белье, закрываю глаза. От слишком ярких ощущений сводит колени, но Руслан их снова разводит.

И еще ниже.

И еще больше судорога.

Нетерпение вырывает стон громче. Я выгибаю спину, двигаюсь ближе к нему, а через мгновение уже царапаю горло криком, когда он проводит по клитору языком.

Удар-удар-удар.

Такое ощущение, что меня бьют в голову, и я окончательно теряю связь с реальностью. Вздрагиваю, ерзаю. Мне так мало, но так много — понять не могу. Я одновременно пустая, но вместе с тем словно до краев полный сосуд.

И дышать еще сложнее…

По внутренней части бедер проходит теплая волна. Я дрожу сильнее, а потом застываю.

Ощущения накатывают с новой силой.

Еще.

И еще.

И еще…

Бах! Бах! Бах!

Как новогодние салюты на Новый год на Красной площади. И прямо в голове.

Я теряюсь, я разлетаюсь этими яркими вспышками. Я опадаю и будто умираю, чтобы снова восстать…

А Руслан не прекращает.

Он продолжает гладить, кусать, оттягивать. Продолжает выводить языком геометрические фигуры так, как мне нравится. Он максимально продлевает мои ощущения, и только когда они окончательно расщепляются, ложится на меня сверху. Теперь его дрожь — это не что-то неуловимое, а самое настоящее. Данное.

Он дышит отрывисто. Можно сказать, вообще не дышит. Глаза — пьяные…

- Я так по тебе скучал, малыш, - хрипит он.

А словно и его от земли оторвало. На один шаг он ближе к космосу…

- Сука, это…

Он не заканчивает, но я сама знаю.

Это невозможно. Так любить — невозможно…

Звенит пряжка его ремня. Я помогаю стянуть штаны, боксеры, а потом направляю его в себя.

Через мгновение спальня разряжается нашим общим стоном. Он наполнен не просто удовольствием. Он — это облегчение. И в нем почти слышно «наконец-то…»

Вольт отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. Его горячие ладони держат мое лицо, а локти упираются в матрас по обе стороны от моей головы. И я как будто в коконе…и в космосе.

Я в нем.

Внутри.

Буквально вижу это в это мгновение, когда смотрю в его глаза — там я. Там я…

- Я тебя так люблю, Алиса…я, блядь, безумно тебя люблю.

Знаю.

И я.

***

Тяжело дыша, я лежу на его груди и делаю глубокую затяжку своей сигареты. Запах колы разносится по спальне.

Руслан прижимает меня к себе, улыбается, а потом забирает у меня сигарету и тоже делает затяжку. Мы молчим, но в этой тишине нет ничего «не нужного». Она — это самое комфортное место, где ты хочешь оказаться. Она — это дом. Она — это мы…

«Ты знала, что так будет»

Алиса, 19 лет

Когда я захожу в шикарный особняк с белыми стенами и очень красивым, роскошным фасадом, который больше похож на «лицо» какого-нибудь величественного поместья князей прошлого, сразу же морщусь. В нос ударяет приторный запах сомнительных, слишком карамельных каких-то духов.

Я знаю этот парфюм. Я отлично его знаю, потому что когда-то именно из-за этого запаха все началось рушиться…

Ну как? Не из-за запаха, разумеется. А из-за того, кому он принадлежал. И из-за того, кто решил, что ему позволено все на свете.

Тишину пространства внушительного холла разбивает тонкий стук шпилек. Я сразу же оборачиваюсь и моментально встречаюсь с неприятным взглядом.

Если честно, всегда поражалась ему, но больше все-таки его владелице. Это высокая, фигуристая брюнетка. Худая, где нужно, где нужно «мягкая». От подобных мыслей меня, конечно же, сразу передергивает. Потому что эта женщина — моя мачеха, и мне совсем не вкатывает думать о ее округлостях и того, что она ими делает ради моего отца.

Господи, какая мерзость.

- Алиса.

Мое имя на устах Инессы звучит жестко. Очевидно, она меня не любит. От слова «совсем». Собственно, это взаимно, хотя я в толк взять не могу, что ей от меня-то нужно? Какие претензии звучат в ее голове, когда она остается одна? Без фальши, без необходимости общаться со мной на ровной ноте. Когда не нужно контролировать каждое свое слово и жест…о чем ты думаешь?

Инесса медленно спускается по лестнице. При этом она не переводит взгляда — продолжает им на части меня рвать. Проклинать.

А я продолжать сравнивать и поражаться…

Разве у людей нет определенного типажа? Потому что это странно. Инесса, как я уже сказала, высокая и фигуристая брюнетка. Модель, скажем так. А моя мама? У нее волосы светлые, как пшеничное поле, и взгляд мягкий. Сейчас уже нет, разумеется. Он заматерел и стал жестче, но какой взгляд сохранит прежнюю наивность, когда ты узнаешь, что твой любимый человек тебя жестоко предал?

Я ненавижу отца. Это правда. И я здесь лишь по необходимости, но была бы моя воля? Бежала бы прочь. Когда мне было тринадцать, в нашем доме впервые появился этот запах паленой карамели, от которого зубы сводило. А потом жестокая правда, как снежная лавина, накрыла наш такой, как оказалось, хрупкий мир.

Мама узнала, что у отца есть любовница. На тот момент они уже год «встре-ча-ли-сь». А еще она ждала от него ребенка, вау-вау! Какая неожиданность, правда? Мой отец — очень богатый человек, а это сука — настоящая голддигерша. Нашла престарелого козла, окрутила его и бам! «Вдруг» залетела.

Нет, я не снимаю с него ответственность. Но мне просто интересно: как можно было быть таким дебилом? Чтобы ей верить?

Инесса подходит ко мне походкой от бедра, потом наклоняется, и мы целуем друг друга в обе щеки. Это, конечно же, часть необходимого зла — хороший тон, и все такое…Думаю, если бы манеры не велели нам вести себя приемлемо, мы бы обе вступили в сражение. Только перья бы летели…

Я ненавижу ее за маму. Очевидно. И она это знает? Еще как.

Когда Инесса отстраняется, я смотрю ей в глаза. Ну, серьезно: как можно быть таким дебилом, и не видеть, что твоя новая жена — просто меркантильная сука?! У нее же на морде все написано!

Ее взгляд жадный, загребущий и тяжелый. Злой. У мамы был мягким…я очень хорошо его помню. Нежно-голубые глаза смотрели с лаской, а эта гарпия?! Она едва ли знает, что это такое.

- Ты опоздала, - говорит она.

Я усмехаюсь и делаю шаг назад, чтобы не задохнуться от паров ее гребаного парфюма.

- Автобус опоздал, а не я.

Инесса морщится. Думаю, она непременно вставила бы шпильку мне под ребра — «ласковую», конечно же. Аккуратную. Почти незаметную! Но просто не успевает.

На верхней ступени появляется отец.

- Алисочка! Наконец-то, ты приехала.

Я перевожу на него взгляд. У меня сразу внутри все встает на дыбы. Отец вышел ко мне с братом на руках. Маленький Дэвид смотрит с интересом, и он, вообще-то, очень даже милый. Кажется, немного забитый, но с такой холодной и эгоистичной матерью? Я ничему не удивляюсь. И мне, наверно, не хотелось бы его ненавидеть, а ничего не получается. Нет, я не веду себя плохо по отношению к нему — все-таки мне уже девятнадцать. Есть мозг, так сказать, и я этим самым мозгом почти понимаю, что ребенок в этой ситуации не виноват, однако…горло перекрывает гордость, и я всегда держу с ним дистанцию.

Сейчас тоже.

Лишь мажу по нему взгляду, а отцу лишь киваю.

- Ага. Приехала.

Я знаю, что он чувствует мое отношение. Вижу, как его улыбка становится меньше, а глаза моментально наполняются тоской, но отец делает усилие и убирает эти эмоции подальше.

- Я очень рад тебя видеть! Вау, ты такая у меня красивая. Как учеба? Как вообще дела?

Отец подходит ко мне, целует в щеку, но я — дерево. Вообще не двигаюсь. Это ведь фарс, и мы оба это знаем. Я здесь лишь из-за нужды. Потому что «так надо». Отец платит за мое обучение, ведь на бюджет я не поступила, а мама сейчас помочь не может. У нее все деньги и силы ушли в бизнес. Нет, мы не бедствуем. Отцу хватило чести оставить нормальное состояние, и он не скупился никогда на алименты, но открывать новое дело в наше время — дорогое удовольствие. Мама занимается свадьбами, и одно только платье стоит целое состояние!

Нет, думаю, что она все-таки могла бы и сама потянуть…хотя нет. Нет, не могла бы. Господи, ну кого я обманываю?... Будем честным, один семестр в моем универе стоит, как крыло самолета, и я сама согласилась на помощь отца. Мама, можно сказать, уговорила. Она знала, что я пойду в жесткую оборону из-за нее, поэтому убедила, что ее это никак не заденет.

По итогу я и согласилась только из-за нее...потому что уже не ребенок, в мире которого есть только черное и белое. Иными словами, гордость — это слишком дорого для моей жизни и в моих обстоятельствах. Не позволить отцу помочь, когда он в деньгах купается, значило бы…заставить маму впахивать еще больше. Оно мне надо? Сомневаюсь.