Белая хризантема опустилась на алтарь перед фотографией молодой девушки. Стиснутая черной кожаной перчаткой настолько сильно, что ткань до боли впивалась в плохо скрываемые ожоги, рука коснулась мраморной поверхности, а из груди вырвался рваный тихий всхлип. Показалось, что где-то слева зашелестели венки: кто-то истошно зарыдал и грохнулся на колени, обняв себя за плечи. Женщина незнакомая, но догадаться по совокупности всех факторов не трудно — мать погибшей. Человек, который получил вместо дочери обугленные кости и пепел, потому что… Хёнджин сглотнул. Долго моргнув, он не стал стирать крупную покатившуюся слезу, а вместо этого сел на колени, тронув женщину за плечо. Та, кажется, не сразу поняла, что происходит, но как только ее взор уцепился за столь знакомые черты лица, то тут же помутнел.
— Что ты здесь забыл?! Вон! Прочь! Это ты виноват! Ты! — зарычала женщина, толкнув молчащего Хёнджина в грудь. — Если бы не ты!.. Если бы ты не появился!.. Моя дочь!.. Моя девочка! — она истошно расплакалась, начав ползти к алтарю, шаркая коленями по светлому паркету. — Моя дочь… Прочь! Прочь отсюда!
— Дорогая!.. Он ни в чем!.. — мужчина, судя по всему, отец девушки обнял жену за плечи и знаком показал оцепеневшему Хёнджину, стоявшему чуть покачиваясь, отойти в сторону. — Господин Хван, спасибо вам за то, что позаботились о нашей девочке и проводили ее в последний путь. Мы очень вам…
— Прочь! Вон! Уходи! — завопила женщина, красными, обезумевшими от горя глазами глядя на Хёнджина. — Хоть это ты можешь сделать, если у тебя есть хотя бы капля уважения к нашему горю?! Моя девочка… моя маленькая…
— Простите… — Хёнджин наконец-то смог найти в себе силы и, поправив черный пиджак, облегающий того же цвета водолазку, развернуться и на не гнущихся ногах пойти прочь.
Как бы ему ни было плохо сейчас, какой бы тварью он себя сейчас ни чувствовал, Хёнджин знал, что ему никогда не будет хуже, чем всем родителям, которые похоронили своих дочерей из-за него. Потому что он не заметил вовремя то, что было у него перед носом, потому что так увлекся самим собой и своей любовью, что и не подозревал, что происходит за его спиной. Пил с Чаном и Феликсом шампанское по вечерам, жалуясь, как ему надоело назойливое внимание некоторых личностей, встречался на званых ужинах и вечеринках со своими европейскими друзьями и Донателлой Версаче, внутри чуть ли не разрываясь от гордости за себя самого и за то, что стал ее корейским любимчиком, настоящей звездочкой. А самой большой проблемой были подвижки в расписании и срыв съемок или неудачный контракт.
— Господин Хван, нам уже пора… — сказал Феликс, как всегда учтивый и вежливый на людях. — Идемте. Вы точно уверены, что будете присутствовать в суде?.. Вы уже дали все показания, можно и не… — он осекся, когда Хёнджин активно закачал головой, изо всех сил стараясь не смотреть в лица скорбящих людей, сидящих у папсанов на коленях и обсуждающих покойную. — Детектив Ли и инспектор Ян сказали, что вы не обязаны.
— Обязан. Иначе кем я буду, если не приду? Я должен посмотреть ей в глаза… — Хёнджин стянул с крючка пальто и небрежно накинул его себе на плечи. Прохлада подступающей к порогу зимы немного привела его в чувство, и всё стало казаться таким… Не реальным. — Узнай, что я еще могу сделать для этой семьи. Если нужно, впихни им деньги насильно, но это единственное, чем я сейчас могу помочь.
Постояв на улице какое-то время, Хёнджин тряхнул головой, когда ее припорошило хлопьями летящего снега, и опустился на заднее сидение машины.
— Джини, ну ты, это самое… Точно готов? — не без доли фамильярности спросил Чанбин, притронувшись к рации на своем бедре по привычке. — Зря я с тобой не пошел, думал, тебя там растерзают. Чх!.. Как будто кто-то знал, что вокруг столько сумасшедших!.. — Чанбин взглянул на Хёнджина, отрешенно глядящего в окно. — Э, Высочество!.. Только не начинай, я никому не дам тебя обидеть.
Хёнджин ничего не ответил. Сжимая складки пальто одной рукой и царапая ногу другой, он жевал губы и время от времени стискивал зубы. Чего в нем сейчас больше? Вины? Злобы? Разочарования? Эмоции адским клубком сворачивали грудь в тугой узел, и эта буря с каждой секундой становилась всё более бешеной и неудержимой, словно в тело вонзили одновременно сотню ножей. Когда в окне показалось здание суда, Хёнджин закатил глаза, узнав в толпе жадных журналюг, которые скоро бросят в прессу новость о случившемся народу, словно кость, Хан Джисона, оказавшегося весьма неравнодушным к этому делу.
— Прошу, сохраняйте спокойствие! Сейчас мы не можем раскрыть детали дела! — кричал неугомонной толпе фанаток и журналистов инспектор Ян Чонин, делая успокаивающие жесты руками. — Следствие не имеет права разглашать детали!..
— О, это он! Это он! — закричал Хан Джисон, неведомо как оказавшись у черного «Мерседеса», из которого вышел Хёнджин, тут же окруженный толпой. — Скажите, что вы испытываете? Как вы участвовали во время расследование этого дела? Нам нужны комментарии!
— Господин Хван, как вы узнали о пожаре? Вы тоже пострадали? — Хёнджину ткнули микрофоном едва ли не в лицо, но он продолжал идти, придерживая полы развевающегося на ветру пальто.
— Что вы почувствовали, когда узнали о том, кто стоит за этими убийствами?
— Посмотрите в камеру! Вот сюда! Ага, вот так!
— Господин Хван не будет отвечать на ваши вопросы! Пожалуйста, дайте пройти к залу суда! — прокричал Феликс, придав своему голосу еще больше грубости, чем обычно. Идущий вровень с Хёнджином Чанбин, как мог, отталкивал каждого назойливого журналиста, иногда рыча на особо неугомонных. — Прошу, дайте нам пройти! Официальное заявление господин Хван сделает позже!
В погруженной в полумрак допросной, покачиваясь, горела одна-единственная лампочка. Сделав яркость на ноутбуке чуть поменьше, чтобы не резало глаза, инспектор полиции Ян Чонин открыл новый файл, помеченный как «допрос очередного свидетеля-незнайки» с сегодняшней датой, и руки нависли над клавиатурой. Глаза с прищуром впились в сидящего напротив мужчину, которого и днем то встретишь — испугаешься. Щеки, выпирающие шариками под скулами, неоформленная трехдневная щетина, темные, как у демона, глаза, нос картошкой. И вообще он был весь какой-то несуразный, словно нацепил первое что под руку попалось, да и родился примерно так же. Покачиваясь на поскрипывающем стуле, мужчина раскачивался и перебирал под столом потными пальцами.
— Кхм, надеюсь, после того, как пришли в себя, вы хорошо подумали и что-то вспомнили, — Чонин старался говорить подчеркнуто вежливо, параллельно доставая фотографии недавно убитой девушки — Чон Соль. — Вы единственный человек, который попал на камеры незадолго до убийства, поэтому полиция очень надеется на вашу помощь в расследовании. Возможно, вы видели что-то подозрительное?
Мужчина глухо покашлял, небрежно взял фотографии Чон Соль в руку и, повертев головой так, словно оценивает внешние данные убитой, едва заметно улыбнулся. Чонин не знал, что здесь может быть смешного, но ничего говорить не стал, выжидающе глядя на мужчину. Тот закусил внутреннюю сторону щеки и половину губы, отчего «шарик» проступил еще отчетливее. Мужчина цокнул и швырнул фото обратно на стол.
— Я не имею ни малейшего гребанного представления, кто это, — сказал мужчина, хмыкнув. — По какому праву вы вообще меня здесь держите?! Ордера на мой арест не было, и если вы хотите, чтобы я дополнил свои показания, то пригласите мне сюда этого… как его… нотариуса.
Чонин тяжело вздохнул. Лист на ноутбуке так еще и остался пустым, было бы что дополнять.
— Вы хотели сказать, адвоката? Вам зачитывали ваши права, когда приглашали в участок, и вы прекрасно должны быть осведомлены о том, что даже в качестве свидетеля не имеете права противиться следствию и укрывательство любых фактов есть преступление. Так что просто расскажите всё, что видели и знаете. Может быть, за девушкой кто-то подъезжал? Или она ждала кого-то?
— Ничего я не знаю… — мужчина отмахнулся от Чонина, как от надоедливой мухи. — Только то, что я домой хочу и поссать уже где-то час. Где у вас туалет?
— Как только мы закончим, можете пойти куда угодно, — Чонин скривился: сквернословие его раздражало, несмотря на то, что с людьми с низкой социальной ответственностью, наркоманами да убийцами он общался если не каждый день, то через день — точно. — Посмотрите на фото еще раз… — он настоятельно протянул одно из них, с улыбающейся Чон Соль, мужчине. — Может случиться так, что из разряда свидетеля вы пойдете как подозреваемый, потому что убийца на камере не запечатлелся! И я вполне могу расценить ваш отказ сотрудничать со следствием как косвенное признание в убийстве!
— Да вы что себе позволяете!.. Я?! Подозреваемый?! — заверещал мужчина, всплеснув руками и застучав обоими рядами зубов. — Какого хрена, офицер?! Да я на вас в суд подам за оскорбление чести и достоинства, еще сами неустойку или что там платить будете!..
— Вот если не хотите этого, то начинайте рассказывать, — оскалился Чонин, насупившись. — Поэтому, будьте добры… — он не успел закончить: его прервал скрип двери, вслед за которым раздались нетерпеливые шаги и звук бьющихся друг об друга бутылок. — Детектив Ли, — Чонин приветливо кивнул.
— Конец рабочего дня, мы засиделись. Думаю, выпить не помешает, — Минхо опустил на стол рядом с ноутбуком соджу и вынул рюмки. Чонин закатил глаза. — И я очень надеюсь, что наш гость к нам присоединится. Что думаете, господин Пён? Я успел до закрытия, — Минхо дразнящим движением приоткрыл крышку, которая стукнула о пол с характерным звоном и покатилась в дальний угол.
— Другой разговор, — словно совсем другим голосом ответил господин Пён, без отрыва глядя на постепенно наполняющуюся рюмку. Минхо прокатил ее по столу одним легким толчком, закинул ноги в обуви на уголок и выпил первым, даже не поморщившись. — Тяжела, небось, доля полицейского: ни расслабиться, ни выпить нормально. Репутация, вызовы, все дела… Ночью позвонили — встал да приехать должен.
— Ох, и не говорите, — Минхо обреченно покачал головой. — Знал бы, что будет так сложно — заделался бы в профессию попроще. А так сиди тут допоздна, записи с камер смотри да выискивай всяких убийц да насильников, жизнью рискуй… Но а кому этим заняться еще, кроме нас? — Минхо снова разлил соджу и кивнул Чонину на его рюмку. Тот подобные попойки не одобрял, но а что еще делать?
— Вы ж из отдела по этим… как эти преступления называются?..
— По особо тяжким, — подсказал Чонин.
— Во, да! А вообще вы копы крутые, — господин Пён не морщась осушил рюмку и рыгнул, даже не прикрывшись рукой. Чонин сморщился, но как только Минхо пихнул его локтем в бок, ослабил галстук на форме и снова навис над клавиатурой. — А боевые ранения есть? А то ж это… ну как бы… убийцы ж срать хотели, кто перед ними: мент, ребенок или девчонка какая — пристрелят и не моргнут.
— А вы умный мужчина, господин Пён, зрите сразу в корень, — Минхо выпятил нижнюю губу на уровень с верхней, которая всегда выступала чуть вперед, и одобрительно покачал головой, достав пачку чипсов и бросив ее господину Пён. — Убийцы бывают разные: по неосторожности, непреднамеренно, из мести, от безысходности. Но есть отдельный слой отбросов, которые убивают ради развлечения и одним им понятным мотивам, — Минхо снова разлил соджу, говоря плавно, певуче. — Вот девчонка, — он взял в руку фотографию Чон Соль и поцокал, состроив скорбное лицо, — симпатичная, молодая, только приехала из Милана… Наверняка хорошо провела там время. И была убита каким-то монстром… Каждый раз сердце разрывается, хотя давно пора была привыкнуть, — положив руку на левую сторону груди, Минхо тяжело вздохнул.