Часть 1. Любовь и долг
В главном доме Нара каждую последнюю пятницу месяца после полудня царила настоящая суета. Дом, а также обширная территория парковой зоны впереди и позади него, наполнялись громкими детскими голосами, смехом, а иногда и визгами.
Шикадая всегда удивляла эта странная традиция обычно строгой и даже суровой матери приглашать к ним его ближайших друзей и даже позволять им всем играть во дворе дома или в его комнате в плохую погоду. Обычно традиционно приходили Иноджин и Чо-Чо: сначала с матерями, а потом, со временем, и самостоятельно. С некоторых пор на эти посиделки зачастил и Боруто, который, в отличие от более спокойных товарищей, не стеснялся активных игр, чем почему-то только забавлял вечно серьезную мать. Может быть, потому что он был сыном Седьмого Хокаге – человека, который смог принять и помочь брату матери, дяде Гааре, когда тот страдал от одиночества и непонимания, потому что был джинчуурики? А может быть, просто по причине того, что Боруто всегда был легким и светлым, радостным ребенком, чего не скажешь о серьезном с детства, даже немного стеснительном Шикадае.
В тот день Темари приготовила небольшие круглые пшеничные лепешки и несколько видов гарнира к ним – сладкие, соленые, даже ореховую пасту. Чо-Чо уже облизывалась, глядя на угощение, Иноджин с карандашами в руках все гадал, с какой начинкой ему нарисовать торт для мамы, а Боруто носился вокруг, словно ветер, все гадая, сможет ли он освоить техники Ветра, чтобы стать даже сильнее папки, или нет?
- Конечно, вырастешь большим и все сможешь, - подбадривала его Темари, потому что мелкий Боруто, который лишь через два года поступал в Академию шиноби, канючил уже битый час.
Вскоре каждый из детишек уже получил свою лепешку с начинкой. Чо-Чо попросила две, но Темари, опасливо взглянув на девочку, дала ей только одну. Иноджин попросил тарелку, а Шикадай долго дул на лепешку, хотя она уже остыла. Он боялся обжечься, хотя тот же Боруто на бегу уже проглотил свою, почти не жуя, несмотря на строгий выговор Темари не носиться с едой.
Шикадай продолжать дуть, и внезапно хлебный кружочек выпал у него из рук прямо в пыль, которую поднял Боруто.
Поначалу мальчик сделал вид, что ничего не произошло. Но потом, заметив строгий взгляд матери, сделал самое очевидное: попытался замести лепешку ногой.
- Подними! – лицо матери вдруг стало похожим на лицо Четвертого Казекаге, портрет которого несколько раз показывали мальчику в доказательство родства с правящей семьей Скрытого Песка. Шикадай сразу понял, что случилось что-то серьезное. – Подними и немедленно отдай мне!
- Мам, - начал Шикадай, посмотрев на изумленного Иноджина, который, в свою очередь, удивленно переводил взгляд своих прозрачно-голубых глаз то на друга, то на его в одночасье ставшую слишком суровой маму. – Мам, но хлеб же уже грязный. Его есть нельзя.
- Не ты съешь, так отдам оленям на прикормку, - жестко отрезала Темари.
- Но он уже грязный, его только выбросить…
- Молчи! – снова прервала его мать и сама подошла и присела на корточки, чтобы аккуратно подобрать лепешку.
- А мне папа говорил, что если что из еды и упало, то нужно поднять, подуть с двух сторон, обтрясти и можно есть, - улыбнулся Боруто так, что обнажилась дырка на месте недавно выпавшего молочного зуба.
Темари тепло посмотрела на Боруто и улыбнулась, а потом со вздохом добавила:
- Да, господин Хокаге тоже многое пережил, и именно поэтому способен понять каждого. Твой отец – истинно великий человек, Боруто. Но не потому, что он – герой войны и самый сильный и отважный шиноби во всех великих и малых странах. А потому, что он пережил столько, что способен понять каждого.
- Мама? – не до конца понял ее слова Шикадай, но по погрустневшим и увлажнившимся глазам матери осознал, что все же произошло что-то очень серьезное. – Я не понимаю…
Шикадай подошел к все еще сидящей на корточках перед кусочком лепешки матери и обнял ее со спины.
И тут глаза Темари наполнились слезами так, что она всхлипнула. По-детски, прямо как тогда, когда ей было столько же, сколько и Шикадаю…
***
Маленькая Темари всхлипнула, глядя на скукоженный и засохший проросток пшеницы. Он только что начал пробиваться из смешанной с песком и глиной почвы у пересохшего канала на окраине Сунакугуре. Каналы рядом, в которых раньше стояла вода, пересохли и покрылись светло-желтой коркой – сейчас в них не было ничего кроме соли и вездесущего песка. Пшеницу сеяли и растили сами, и ее вполне хватало на нужды скрытой деревни, но в этом году случилась большая засуха. По словам отца, даже подземные воды ушли из огромного резервуара, питавшего Суну, и вся система водоснабжения деревни пришла в негодность.
- Такое уже случалось во времена и Первого Казекаге, и Второго Казекаге, и Третьего Казекаге - успокаивал собравшихся на общественных полях шиноби и простых жителей деревни отец. Он шел между рядами мужчин, задумчиво стоявших и чесавших то в бородах, то в головах и удрученно смотревших на гибель своих недавних и тяжелых трудов. За отцом, уцепившись худенькой ручонкой за край робы Каге, следовал маленький Гаара. Большой палец другой руки мальчик держал во рту и от этой вредной привычки его никак не возможно было отучить – Гаара вечно тащил в рот все, что считал для себя нужным и интересным.
- То же самое случилось и с остальными саженцами, Казекаге-сама, - с поклоном донес ему один из незнакомых Темари шиноби, который подошел к Казекаге, держа в руках несколько свитков. – Это – копии ответов на наши запросы о помощи от Даймё страны Ветра.
Связной опустился на одно колено и с поклоном передал свитки Казекаге. Тот кивком головы отпустил его, принял послания и, развернув, начал внимательно читать. Тем временем Темари безуспешно пыталась расковырять пальцами толстую корку то у одного проростка, то у другого. Ее мучило желание просто выдернуть один из этих проростков и отправить в рот, но, взглянув на тяжело дышащего отца, лицо которого стало темным от волнений последнего времени, Темари не решилась это сделать. Маленький Гаара подбежал к ней и тоже начал помогать. Песок кружил над ним вихрями, и умирающие ростки страдали от этого еще сильнее, но вдвоем ломать корку и правда было легче.