Принеси мне, ворон, кость

Пролог

– Прошу вас…

Девушка лежала на земле так неподвижно, что в какой-то момент он подумал: это статуя, созданная гениальным ваятелем. Это не кожа, а нежно-розовый мрамор, который когда-то добывали на севере – светится и дышит, познав руку мастера, обратившись из грубости вещественного ничто в жизнь.

Потом он все-таки заметил движение: девушка пока еще дышала, обнаженная грудь поднималась и опускалась, соски затвердели от холода – и он даже испытал мгновенное разочарование.

Впрочем, оно быстро прошло.

Он посмотрел на утреннее небо, укутанное в тяжелую грязную вату туч: собирался дождь. В этом году лето почти ничем не отличалось от осени, горожане даже не убрали пальто и плащи, скользили по улицам редкими угрюмыми тенями.

Нет, отвлекаться не следовало. Когда создаешь слово, способное раздвигать границы между мирами, ты не должен отвлекаться на пустяки. Когда ты исполняешь свой долг, то следует думать лишь о нем.

Бескровные девичьи губы шевельнулись, и он услышал едва различимый шепот:

– Пожалуйста, нет…

Он склонился над девушкой, заглянул в свежее юное лицо – еще вчера она улыбалась, выбирая новое платье и любуясь своим отражением, и жизнь расстелилась перед ней пестрым цветочным ковром. Нежная, хрупкая, невинная – вскоре она, как и остальные, обретет твердость и суть.

Зазвучит. Займет свое место в общем хоре.

– Ты ни в коем случае не должна бояться, – ободряюще произнес он. – Тебе не будет больно, я обещаю. Просто подожди, и ты все поймешь.

Он вынул нож и с аккуратной осторожностью каллиграфа вычертил на девичьей груди руну Азгар. Заструилась кровь и сразу же хлынул дождь, размывая ее ручейками.

– Азгар, – произнес он, убирая нож. – Возвращение мертвого в мир вещей. Пятая.

Удар должен быть милосердным – в конце концов, ему никогда не нравилось заставлять кого-то страдать. Чужие мучения его не радовали; он с презрением относился к душегубам, которые наслаждались страданиями своих жертв.

Удар был быстрым: огонь сорвался с кончиков пальцев, рассеялся, и девушка шевельнула губами, каменея в небытии.

Вот теперь она стала статуей. Огонь погас, остался камень.

Он выпрямился, поправил капюшон плаща. Ну что за погода? Бесконечный дождь и холод. Того и гляди, снег пойдет, и это в августе. А еще…

Он обернулся, но никого не увидел. В лесу было глухо и пусто. Грибники и охотники сидят по домам, носа не высовывая наружу.

Тогда откуда взялось это ощущение чужого взгляда на спине? Он чувствовал, как кто-то смотрит: испуганно, потрясенно.

Незримый наблюдатель смотрел, не в силах оторвать глаз. Не зверь, не дух, не смерть сама – просто человек, молодая женщина; чем дольше она смотрела, тем ярче вставал ее образ. Пока без лица – но он знал, что это мелочи.

Наблюдательницу следовало найти – чем скорее, тем лучше.

Его служение не нуждалось в свидетелях.

Глава 1

На рассвете ее ударило снова.

Гвендолин вырвалась из сна резко, словно кто-то по-настоящему толкнул ее в спину. Села на кровати, тяжело дыша, провела ладонью по мокрому лбу.

Утро выдалось серым и тяжелым – и не скажешь, что август. Комната была погружена в полумрак. Слабый свет едва пробивался сквозь плотные шторы, и вещи в комнате казались затаившимися привидениями.

Холод прилипал снаружи. Холод гнездился внутри.

Так было всегда, когда где-то умирал человек: сперва удар, затем холод. Гвендолин понятия не имела, кто убит и где произошло убийство, но знала это так же ясно, как если бы стояла рядом с мертвецом.

Просто где-то вдалеке подул ветер, и свеча живой души погасла.

Гвендолин поднялась с кровати и подошла к окну. Дождь шумел за стеклом, словно пытался что-то сказать, но она не могла разобрать его невнятных слов. Комнату наполняли тени, и Гвендолин чудилось, что если она обернется, то на нее бросятся. Сожмет ледяными руками, обратит в статую, рассыплет в прах.

Все началось несколько месяцев назад, в такой же дождливый день. Тогда Гвендолин впервые уловила странное, леденящее душу ощущение, что кто-то ушел.

Сначала она подумала, что это просто совпадение, игра воображения. В конце концов, если ты ведьма, с тобой случается всякое. В полнолуние ей всегда снились темные дикие сны, будто она, полностью обнаженная, летит над спящим миром, и в сердце нет ничего, кроме наконец-то обретенной свободы.

Такие вещи следовало скрывать, как и, например, умение видеть в зеркале далекие края. Гвендолин прекрасно научилась это делать. В конце концов, она знала, как поступают с ведьмами, и не хотела разделить их участь.

Но потом в городке нашли первую убитую девушку, затем вторую, и Гвендолин поняла, что теперь чувствует чужую смерть. Еще одна монетка в копилку ее странностей и навыков, которые надо прятать от мира, если хочешь жить спокойно.

И вот сейчас она ощутила пятую смерть. Но сегодня это чувство было намного острее и резче, чем раньше, словно кто-то вдалеке учуял наблюдательницу. Он пока не знал, кто она и где, но улавливал тонкие нити ее души.

И пятая девушка сейчас лежала где-то, обнаженная, с тщательно расчесанными волосами и руной, вычерченной ножом на груди. Дождь омывал ее тело, кровь растекалась по коже; увидев это, как наяву, Гвендолин поежилась и раздвинула шторы, впуская в комнату тусклый утренний свет.

– Принеси мне, ворон, кость. Я хозяин, ты мой гость, – сказала она, глядя на сад: потемневшие деревья стояли, как нахохлившиеся птицы. Через несколько мгновений в стекло постучали, и Гвендолин увидела Форгрина. Ярко сверкнуло золотое кольцо на лапе.

Он всегда появлялся, стоило прочитать строчки из старого детского стишка.

Ворон сердито вздыбил перья и каркнул – хрипло, почти человеческим голосом. Гвендолин открыла окно, и студеный воздух окутал ее, точно саван.

– Кр-а-а! – каркнул Форгрин, важно перешагивая на подоконник, и Гвендолин услышала недовольный голос служанки:

– Ух, оручий!

Мив вошла бесшумно, как и положено служанке в порядочном доме. Поставила на прикроватный столик утренний кофе и свежую газету и мрачно заметила:

– Поражаюсь я, леди Гвендолин, как вы только с ним дружите? Он же настоящая ведьминская тварь! Того и гляди, притащит грехи на хвосте!

Форгрин посмотрел на Мив с совершенно человеческим советом во взгляде держать рот на замке и не болтать ерунды. Гвендолин улыбнулась.

– Форгрин жил еще у моей бабушки, Мив. Никому не принес никаких грехов.

Иногда она не знала, кто чей питомец. Форгрин вел очень вольную жизнь: он прилетел в дом четыре года назад, когда Гвендолин было семнадцать, и иногда вел себя так, словно это он был хозяином, а не леди Мэннеринг.

Улетал, когда хотел. Возвращался, когда считал нужным – или когда Гвендолин читала строчки из старого детского стишка.

И льнул к хозяйке, словно кошка, обожая, когда его гладили. Иногда даже издавал воркующий звук, похожий на мурлыканье.

– Это верно, они долго живут, – согласилась Мив и решила перейти от воронов и грехов к более важным делам. – Леди Гвендолин, к вам сегодня гость.

Гвендолин невольно поежилась. Когда ты чувствуешь, как где-то убивают девушек, никакие гости не к добру.

– Гамильтон снова придет свататься? – небрежно осведомилась она. Мив кивнула.

– Его в дверь, а он в окно. С другой стороны, леди Гвендолин, вы бы присмотрелись к нему. Человек он приличный, настоящий джентльмен…

– И его имение давно заложено и перезаложено, – с усмешкой напомнила Гвендолин. – С помощью моего состояния он планирует поправить свои дела.

Мив устало вздохнула.

– И то верно. Да только все они одного дела кучка, а все равно приходится выбирать, так уж и берите ту, что поменьше.

Мив была дочерью домоправительницы, росла в этом доме вместе с Гвендолин и потому имела право на некоторые привилегии, вроде вольности языка.

Холод наконец-то отступил. Пришли простые, привычные дела, заботы и мысли. Например, о том, что одинокая девушка из благородной семьи с солидным унаследованным капиталом не должна жить одна в особняке на окраине городка. Ей нужно выйти замуж за достойного порядочного человека, а не надевать чепец старой девы уже через три года.

– Не хочу я пачкаться, – вздохнула Гвендолин и махнула рукой, отсылая Мив прочь.

Форгрин перебрался на кровать: сел на одеяло с таким видом, словно это была его комната, вспушил перья. Гвендолин прошла в уборную и провела ладонью по зеркалу.

Сначала стекло послушно отражало уборную, светловолосую девушку с усталым красивым лицом и отчаянным взглядом, но потом картинка растеклась и собралась заново. Гвендолин увидела большой вокзал, скамейки для ожидающих пассажиров и толпу народа. Носильщики толкали тележки с чемоданами, годовалый ребенок ныл на руках у няни, и женский голос жаловался, что его обладательница сейчас с ума сойдет.

Похоже, это была столица. Гвендолин в первый раз умудрилась заглянуть настолько далеко.