Приручу вас!

Пролог

— А если затянуть ремень потуже, услышим сдавленный стон. Обожаю, когда он стонет, — говорит блондинка с самодовольной ухмылкой, затягивая на запястьях мужчины широкую кожаную ленту с острыми шипами внутри.

Мужчина действительно стонет. Глухо, натужно, с хрипом, будто каждое движение причиняет ему боль. Он почти не дергается — то ли привык, то ли боится. А я сжимаю пальцы до побелевших костяшек, чтобы не вцепиться в блондинку и не вытолкнуть её к чертям. Руки чешутся от желания ослабить ремни, освободить его, хотя понимаю — это глупо. Опасно.

Потому что я — не я. Вернее, тело на самом деле не мое. Вчера утром я проснулась не в своей постели, а в роскошной комнате, на шёлковых простынях, в теле незнакомой девушки. Молодой, гибкой, с длинными светлыми волосами и кожей без единого изъяна. Мне понадобилось немало времени, чтобы осознать, что это не сон. И ещё немного — чтобы понять, куда я попала.

Мир, где мужчины — не люди. Где их называют дарсеками, и обращаются с ними так, как у нас на Земле обращались бы с особо опасными животными. Только вот животным не приказывают ласково стонать на показательных уроках.

— Не отвлекаемся, дамочки, — раздаётся голос преподавательницы. У неё короткие серебристые волосы и плётка в руке, которой она постукивает по сапогу. — Уже завтра каждая из вас получит первого дарсека в пользование. Нужно хорошо понимать, что делать, чтобы он был послушным. Эти особи бывают очень опасны, хоть мы и умеем их контролировать.

"Особями" она называет мужчин. Людей. Таких же, как я… только теперь противоположного вида?

— Вам повезёт, если достанутся дарсеки из питомника. Они хоть и не идеальны, но предсказуемы. А вот некоторым могут достаться и дикие, — в голосе преподавательницы появляется особый оттенок, почти восхищение. — Это уже подарок для опытных ласс. Вам же, зелёным, я бы не рекомендовала пытаться с ними справиться. Лучше оттренируйте свои навыки на вырощенных в питомнике, а потом, если осмелитесь, воспитывайте диких.

Воспитывайте. Как щенков?

Я заставляю себя не морщиться. Не выделяться. Не показывать, насколько меня тошнит от происходящего. Мой взгляд невольно снова падает на мужчину. Молодой. Красивый. На запястьях — следы от старых ремней. На теле — рваные полосы, будто от кнута. Он не смотрит ни на одну из нас. Его взгляд уходит в сторону, туда, где нет женщин.

— А теперь вы, — оборачивается преподавательница ко мне. — Попробуйте.

Что?

— Я сказала, попробуйте. Дарсек ждёт.

Он поднимает на меня глаза. Серые. Усталые. Безмолвный вопрос в них такой же явный, как и страх.

Я делаю шаг вперёд, чувствуя, как колени подкашиваются. Всё во мне кричит — не трогай его. Но я уже в этом мире. В этом теле. И если я откажусь — они решат, что со мной что-то не так.

А если догадаются, что я не из этого мира… мне может достаться не дарсек, а пытка.

Нам уже читали лекцию о иномирянках — редких случаях, когда чужачки залетают в этот мир, как выразилась преподавательница. Всегда со своими телами, со своими взглядами и дикостью. Такие сразу выделяются: не понимают, как себя вести, не уважают иерархию, начинают защищать дарсеков, как будто это люди. А потом плачут. Кричат. Восстают. Не очень долго — их либо отправляют в тюрьмы, либо на каторгу, где они быстро умирают. Чтобы не распространяли заразу.

К счастью для местных — залетает не больше пяти за сотню лет. К несчастью для меня — я не только залетела, но и очутилась в чужом теле. И если хоть кто-то это заподозрит… мне конец.

— Ну? — голос лассы звучит уже раздражённо. — С такой нерешительностью ты можешь лишиться дарсека ещё на год. Если не готова, уступим место более решительной.

Я молчу. Вцепилась в рукоятку плётки так, будто она меня держит, а не наоборот.

— Если тебе не нравится плеть, — с лёгкой усмешкой добавляет она, — можешь выбрать другой инструмент. У нас богатый выбор.

Я поворачиваюсь. За спиной — длинный стол, заставленный пугающей аккуратностью. На бархатной ткани, как ювелирные украшения, разложены предметы, от одного вида которых мороз идёт по коже.

Тонкие палочки с зазубренными наконечниками. Полоски кожи, плети разной длины, перчатки с металлическими кольцами на пальцах. Щипцы, иглы, даже… зажимы. Всё это выглядит как инвентарь пыток, но здесь их называют иначе — арсенал для дрессуры.

— Быстрее, — говорит ласса, скрестив руки. — Дарсеки не любят ждать. Они быстро теряют страх. Или ты хочешь, чтобы твой первый был непослушным?

Я снова смотрю на мужчину. Он по-прежнему молчит. Но его тело напряжено. Он ждёт боли. Привык к ней. Принимает её заранее.

И мне хочется закричать.

Я не хочу этого. Я не хочу быть одной из них.

Мне двадцать три. В моём мире меня звали Зоя. Здесь — Зойлин. Точнее, её так звали. Девушку, чьё тело теперь моё.

До вчерашнего утра я была обычной. Работала ветеринаром. Спасала бездомных животных. Лечила тех, кого любили. Я знала, как обращаться с болью. Я умела облегчать страдание.

А теперь… я должна причинять его.

— Отойди, — раздражённо бросает ласса и, не дождавшись моей реакции, жестом отгоняет меня в сторону. — Пусть покажет кто-то, у кого хватает смелости.

Глава 1

Из круга девиц, стоящих поодаль, с довольной ухмылкой выходит высокая блондинка.

— С удовольствием, — мурлычет она.

Подходит к столу и почти без колебаний выбирает длинную палку — гладкую, но с чередой мелких металлических шипов на одном конце. Повернув её в руках, будто взвешивая, кивает самой себе. А потом… шаг за шагом приближается к мужчине.

На ней — короткое платье, больше похожее на боевую тунику. Тонкая, плотная ткань обтягивает тело, подчёркивая точёную фигуру: узкая талия, сильные бёдра, голые плечи. Высокие сапоги до колен — чёрные, блестящие, с пряжками. Перчатки без пальцев. На шее — металлическое кольцо с выгравированным клеймом. Символ статуса.

Без стеснения она залезает на платформу, на которой закреплён мужчина, и, раздвинув ноги, садится на него верхом, прижимая шипастый конец палки к его груди.
Он даже не дёргается — лишь выдыхает, сжимая челюсть. Глаза — остались открытыми.

Он почти наг. Только тёмная набедренная повязка прикрывает то, что, по местным меркам, скрывают не ради стыда, а ради порядка. Его кожа — гладкая, мускулистая, с тонкими рубцами по бокам. Заметно, что он крепкий, тренированный. И явно — не первый раз переживает подобное.

— Вот так, — мурлычет блондинка, склонившись к его уху. — Посмотри, Зойлин. Учись, как обращаться с игрушками.

Игрушками?

Я чувствую, как во мне поднимается тошнота. От происходящего. От их лиц. От себя — бессильной, чужой и загнанной в тело, которому аплодируют за жестокость.

Блондинка качнулась вперёд, опираясь руками о грудь мужчины, и провела шипастым концом палки вниз, по животу. Не сильно — но так, чтобы царапины проступили тонкими красными линиями. Мужчина зашипел, резко втянув воздух, а его руки — закреплённые на манжетах — дёрнулись, будто бы он всё же пытался уйти от боли.

— Ну-ну, — протянула она почти ласково и, не теряя контакта глазами, опустила руку ниже.

Пальцы уверенно скользнули под набедренную повязку, и… я невольно задержала дыхание.
Мужчина дернулся, но не в отчаянии — в ответ. Его тело, вопреки боли, отреагировало.
Он… подчинился, член увеличился в размерах и стал заметно выпирать из-под повязки..

Я не могла понять, как. Почему.
Не только я.

— Простите, — подала голос рыжеволосая девочка в глубине круга, — но… как так? Ему же больно. А у него… стоит?

Блондинка захихикала, не прекращая своих движений, а ласса — резко повернулась в сторону говорившей.

— Это показывает, что ты не знаешь даже теорию, — отрезала она. — Их обязательно кормят ягодами перед тренировками. Это базовый протокол.
Она обвела взглядом присутствующих.
— У дарсеков стоит даже от ветра, если всё сделано правильно. Иначе как их дрессировать?

Некоторые девушки хихикнули. Другие — кивнули, как будто это была обычная часть учебного плана.

— Виса, — обратилась ласса, — ты дома уже тренировалась?

Блондинка, всё ещё сидящая верхом на мужчине, обернулась с улыбкой.

— Да. Мама разрешила использовать одного своего дарсера.

— Значит, сможешь продемонстрировать, что делать дальше?

— Конечно, — уверенно кивнула она и, не медля ни секунды, приподнялась, освобождая себя от туники. Та соскользнула с её плеч, оставляя её обнажённой выше пояса. Виса ухмыльнулась, будто гордилась тем, насколько легко она справляется с ролью, и, придерживаясь за плечи мужчины, опустилась на его член.

Он снова дернулся. Глухо сглотнул. Зажмурился, как будто пытаясь уйти в себя.
А она — застонала от удовольствия.

— Ну? — прошипела она, поднимая шипастую палку. — Двигайся, если хочешь, чтобы я не сделала больно.

Он подчинился. Медленно. С натянутой, почти жалобной покорностью. Каждое его движение было как унижение, и при этом… я не могла понять, в чём именно здесь сложность. Он же просто выполняет приказ. Механически. Как обученный.

Но, глядя на него, я понимала: он её не хочет. Ни телом. Ни разумом. Ни одним своим вздохом.

Именно это — и было самым страшным.

Виса начала двигаться быстрее, всхлипывая всё громче, пока наконец не застонала протяжно и с силой не вдавилась на него до конца. Её плечи дрожали, грудь вздымалась, пальцы стискивали его кожу с неуместной нежностью.

А потом… она соскользнула с него и встала, гордо отряхнув волосы.

— Молодец, — сказала она, глядя ему в лицо. — Не испачкал меня. Воспитанный.

Мужчина ничего не ответил. Он просто снова отвёл взгляд. Как будто его здесь больше не было.

— Вот так и должно быть, — удовлетворённо кивнула ласса, подойдя ближе. — Хорошо воспитанный дарсек никогда не испачкает лассу своими выделениями. Он знает: это наказывается.

Виса всё ещё улыбалась, поправляя платье, а мужчина, которого она только что использовала, продолжал лежать, будто опустошённый изнутри.

— В идеале, — продолжала ласса, — им вообще не следует кончать. Это сбивает дисциплину. Они становятся вялыми, самодовольными, начинают считать себя важными самцами. Строить иерархию и нарушать порядок в гареме.
Она обернулась к нам:
— Удовольствие получает только ласса. Таков закон.

Я чувствовала, как меня бросает в холод.
Они произносят это так спокойно. Буднично. Как что-то неоспоримое и естественное — будто гравитация или смена дня и ночи.

— Дарсек должен быть в напряжении. Постоянно. Только тогда он подчиняется быстро и без вопросов. Хочет получить поощрение — старается. А если дать ему право на удовлетворение… всё, считайте, потеряли власть. Придется начинать тренировку чуть ли не с самого начала.

Кто-то из девушек хихикнул. Кто-то кивнул серьёзно.

— Ну что, лассы, — ласса снова хлопнула плёткой по сапогу, подзывая нас к себе. — А теперь пойдёмте. Я покажу вам одного дикого. Как раз вчера словили.

📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌📌

👋 Приветствую, дорогие мои, в новой истории!

Наша Зоя попала в очень матриархальный мир, полный жестокости и разврата.

Глава 2

В воздухе тут же повисло напряжение. Несколько девиц взволнованно зашептались. Кто-то хихикнул, кто-то вскинул брови, кто-то — как и я — замер.

Дикого?

Я вспомнила, что говорили раньше: дикие — это не из питомника. Они не прошли дрессировку, не знают правил, не реагируют на команды. С ними опасно. Их вылавливают, как зверей, и часто калечат — чтобы не убили кого-нибудь из ласс.

— Это будет полезный опыт, — продолжала ласса, уже направляясь к боковой двери. — Чтобы вы понимали, чем отличается обученный дарсек от необработанного животного. Кто знает, вдруг одна из вас захочет проявить амбиции и выпросить дикого себе.

Они правда считают это амбицией?

Я шла в хвосте группы, стараясь не выделяться, но внутри всё сжималось. Если предыдущий дарсек был сломлен, но молчаливо терпел, то… что из себя представляет тот, кого ещё не подчиняли?

— Он сейчас в изоляторе, — сообщила ласса по дороге. — Агрессивный, но красивый. Впрочем, большинство диких эффектны. Особенно, если повезло и он не местный.

Рядом со мной рыженькая девочка, та самая, что задавала вопрос, прошептала:

— А если он иномирец? Такие ведь тоже поддаются…

Ласса обернулась на ходу и бросила с усмешкой:

— Поддаются. Просто громче кричат.

Он сидел в клетке.
Прямо на полу, облокотившись спиной на металлические прутья, голый по пояс, с грязными чёрными волосами, падающими на плечи, и грубой щетиной, больше похожей на короткую бороду. Кожа смуглая, исполосованная шрамами. Запястья — в следах от кандалов. Он выглядел... диким. Но не в смысле «нецивилизованным». Скорее — первобытным. Грозным. Опасным. И до омерзения красивым.

Я не могла отвести взгляда.

Каждая линия его тела казалась выточенной. Сила, сдерживаемая, но готовая вырваться наружу в любую секунду.
Он просто сидел. Молчал.
Но было достаточно одного взгляда — и всё внутри меня сжалось в тугой узел. Я будто забыла, как дышать.

Что со мной?

— А теперь, девочки, — начала ласса, подходя ближе, — познакомьтесь с диким. Его поймали вчера на южной границе. Сопротивлялся. Убил двух ловчих, прежде чем его обездвижили.

Плеть ударила по клетке с металлическим звоном. Я вздрогнула, резко вернувшись в реальность.

— Он здесь в клетке не просто так, — продолжала ласса. — Такой может свернуть шею любой из вас за секунду. Даже не моргнув.

Она обернулась к нам, прищурившись:

— Но! Сегодня у вас есть шанс поучаствовать в весёлом эксперименте. Иногда, в редчайших случаях, случается... привязка.
Когда дикий влюбляется в лассу с первой секунды. Покоряется. Становится ручным.

Она хмыкнула, явно не веря в это ироничное чудо.

— Лично я считаю это сказкой. Но если такое вдруг происходит — по правилам, ласса имеет право забрать дикого на воспитание. Сразу же. Вне очереди.

Она сделала паузу, оглядела нас, как пастух отару.

— Ну что, хотите проверить, способны ли вы очаровать дикого?

Девушки зашептались. Несколько шагнули вперёд, словно по вызову. Одна поправила волосы, другая специально приподняла юбку повыше, демонстрируя ноги.

Подошли к клетке. Стали говорить с ним, тянуться пальцами сквозь решётку. Фыркать, хихикать, предлагать себя.

Он не сдвинулся с места.

На кого-то глянул с яростью. На других — вообще не посмотрел. Его взгляд был холодным, отрешённым. Звериным.

Я даже пробовать не хочу.

Я стою, сжимаю пальцы, надеясь, что всё это скоро закончится.

И вдруг… он смотрит прямо на меня.

Наши взгляды сталкиваются.

Я замираю.

У меня перехватывает дыхание — не от страха, а от… боли. От того, как он на меня смотрит. Не как на женщину. Не как на лассу. А как зверь, загнанный в угол, видящий что-то знакомое. Теплое. Живое.

Он не отводит взгляда. И я словно проваливаюсь в его глаза, захваченная в плен. А он, напротив, медленно, спокойно смотрит на меня и … встает на колени. Передо мной. Перед всем классом!

И смотрит на меня так, чтобы всем стало ясно кого он выбрал!

Я не двигаюсь. Просто смотрю.
И не могу понять — это он правда выбрал меня, или я просто схожу с ума.

— Хм… — выдыхает ласса. Она прищуривается, вглядываясь в него. — Это что… действительно?..

Мужчина всё ещё стоит на коленях. Не опуская головы. Не играя в покорность. Просто смотрит на меня.

— Однако, — выдыхает ласса. — Зойлин, похоже, тебе повезло.

Я дёргаюсь всем телом. Вашу мать! О таком везении я не просила!

— Если готова его забрать — зайди к нему в клетку. Это опасно. Но единственный способ убедиться, что он действительно выбрал тебя своей… хм… дамой сердца.

— Я… — я даже не знаю, что сказать. Просто стою.

— Давай уже, — закатывает глаза ласса. — Не бойся, не успеет он тебя убить. Ошейник возьми. Надень. И можешь забирать. Что уж тут поделать — правила есть правила.

Я всё ещё стою. Ноги будто налиты свинцом.

— Ты дома хоть тренировалась? — спрашивает ласса подозрительно.

— Н-нет.

— Ах да. Ты же одна живёшь. Без родни. Ладно. Просто зайди и давай покончим с этим.

Я не могу пошевелиться.
Ноги не слушаются. Пальцы скрючились на подоле платья. Грудь сдавило так, что воздуха будто не осталось. Но ласса не даёт мне замереть надолго.

— Ну? — подгоняет она с нажимом в голосе. — Двигайся, пока не передумал.

Я поднимаю руку. Медленно. Словно сквозь воду.
На ближайшем крюке висит ошейник. Чёрная полоса плотной кожи с металлическими застёжками и тонкими шипами по краю. Я хватаю его, чувствуя, как колени начинают дрожать.

Один шаг. Второй. Я подхожу к клетке.

Он всё ещё стоит на коленях. Не двигается. Только глаза — не отрывает от меня. Смотрит... спокойно. Глубоко. Так, что мне хочется отвести взгляд — но я не могу.

За спиной ласса продолжает свою лекцию. Голос у неё холодный, чёткий, как всегда.

Глава 3

Я выхожу из клетки, стараясь не споткнуться.
Вицер идёт за мной. Беззвучно, но его ауру игнорировать невозможно. Сбежать не пытается. Словно и правда принял... или просто ждёт удобного момента.

Магическое поле всё ещё мерцает вокруг. Ласса не спешит его отключать. Стоит, скрестив руки, прищурившись.

— Знаешь, — говорит она, — остальную информацию я тебе просто пришлю домой. Изучишь в спокойной обстановке. Не будем сейчас тратить время всей группы.

Я лишь киваю. Голова будто не моя.

— Значит, домашнее задание — объездить твоё приобретение, — ласса делает ударение на слове, — и завтра явиться на получение... хм... второго.

— Ещё одного? — вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать.

— Ну да, — улыбается она хищно. — Это вот бонус. У так-то у нас неделя отбора. А ты, считай, выбила себе привилегию в виде дикого дарсека.

Я хочу возмутиться. Закричать. Спросить, как вообще возможно получить в "бонус" живого человека — но… язык не поворачивается.

— Только предупреждаю, — продолжает ласса, понижая голос, — второго придётся объездить при всех. Так что… если не выполнишь домашку, Зойлин, завтра все увидят, что ты халтуришь.

Магическое поле гаснет. Щелчок. Она отключает защиту.

Я чувствую взгляд Вицера у себя за спиной. Он не двигается, пока я не сделаю шаг.

— Иди, — шепчу я.

Он послушно следует за мной.

Я выхожу из обучающего центра на автомате.
Не помню, как преодолела лестницу, не слышу слов девиц за спиной. Просто иду.

Он — всё ещё идёт за мной. Без звука, в точности в моём темпе.

Нас никто не останавливает. Конечно, ходить с дарсеком по улице — это здесь нормально. Привычно.
На соседнем перекрёстке я даже замечаю пару — молодая девушка с розовыми волосами и двое мужчин, идущих за ней. Один из них несёт корзину. Другой держит её пальто.

Просто вещи. Просто имущество.

Я вдыхаю. Воздух свежий. На небе ни облачка, солнце ласковое, почти нежное. Контраст с тем, что творилось минуту назад, почти шокирует.

Я останавливаюсь на мгновение, ощущая, как весь этот мир — светлый, ухоженный, лживый — будто насмехается.

Он тоже останавливается. Я оборачиваюсь — и вижу, что он смотрит прямо на меня. Ничего не говорит, не двигается. Просто наблюдает. Его глаза... спокойные. И почему-то это пугает больше, чем ярость. Он словно что-то про меня знает.

До моего дома — полчаса пешком. Погода чудесная.

Я принимаю решение:

— Пойдём. Пешком. — говорю, почти шёпотом, но он кивает едва заметно и двигается следом.

Мы идём по улицам. Я стараюсь привести мысли в порядок. Вспомнить инструкции, лекции. Думать хоть о чём-то, кроме его тела, его взгляда.

Когда мы, наконец, подходим к дому, я останавливаюсь.

Он похож на небольшой замок. Светлый камень, высокие окна, крыша с витиеватыми выступами. Входная арка украшена витражами, в которых на солнце переливаются пыльно-синие и изумрудные оттенки.

Слишком большой. Слишком пустой. Слишком чужой. Я бы выбрала себе что-то другое для жизни. Но этот дом достался Зойлин в наследство.

Теперь это мой дом. Впрочем, такой большой дом по местным меркам, это вполне логично. Ласса не живёт одна. У неё всегда есть гарем дарсеков. Один, три, семь. Сколько получится. Сколько сможет контролировать.

Я оборачиваюсь, глядя на своего первого. На Вицера.

Он по-прежнему молчит. Смотрит на дом, потом — на меня.

Я вздыхаю.

— Пойдём. Покажу тебе твой новый дом.

Я отворяю дверь. Она легко поддаётся, реагируя на прикосновение к знаку на руке — метке, которую поставили Зойлин на третьем дне учёбы.

Внутри прохладно. Просторно. Всё будто вылизано до блеска. Пока у лассы нет дарсеков, к ней приходят убираться дарсеки из питомника, пока она на учебе.

Первый этаж — гостиная с высоким потолком, аркой в сторону кухни, лестница с ковровой дорожкой ведёт на второй. Свет проникает сквозь витражи, окрашивая пол мозаикой.

На кухне — уже выставленные продукты. Система автопоставки работает исправно. У плиты — встроенная панель управления: питание здесь готовится автоматически по заданному плану или через приказ дарсеку.

В коридоре — панель доступа к комнатам. Моя спальня — наверху, самая большая, с балконом. Остальные комнаты — для них.

Тех, кого я должна объездить.

Я оборачиваюсь к Вицеру, который так и стоит у порога, не двигаясь, как будто ждёт команды.

Вот он. Мой первый.И первая ночь, в которой я останусь с ним одна.

— Выбери себе любую комнату, — говорю я, не оборачиваясь.

Он молчит. Конечно. Как всегда. Но спустя мгновение я слышу его шаги — медленные, тяжёлые. Он уходит вглубь дома.

А я… я плетусь наверх. Захожу в спальню. Закрываю дверь.
И падаю лицом в кровать.

Огромную. Шёлковую. Абсурдно роскошную.

— Аааааааа! — кричу в подушку. Глухо, яростно, с надрывом.
Глупо. Всё это — безумно глупо.

Я ворочаюсь на спину и уставляюсь в потолок.

Зойлин была девственницей. И я — тоже. В этом теле — ни разу. Ни с кем.
А завтра… Завтра они ждут, что я займусь сексом с незнакомцем. Публично. Впрочем, для них это не проблема. Потому что мужчина не больше,чем фалоиметатор.

Я прижимаю ладони к лицу.

Если не пересплю с Вицером сегдня, но завтра лишусь невинности на глазах у всех. Нет, это точно не то, что мне надо.

Я сажусь. Шатаясь. Смотрю на стену, потом — на окно. Потом — на вазу. Потом — на… банан на подносе с фруктами.

Может…
Нет.
Хотя…

Я хватаю подушку, прижимаю к лицу.

— Боже, может мне и правда просто самой как-то… справиться?.. — бормочу я в панике. — Возьму банан, аккуратно все сделаю... Ванну потом вымою…

Я снова падаю на кровать.

Да что я вообще несу?!

Я поворачиваюсь к тумбочке — и вздрагиваю.

Глава 4

— Не смей, — шепчу я. — Даже не думай.

Он не отвечает. Только снова смотрит на обложку. И тихо хмыкает.

Он молча собирает все листы. Аккуратно. Спокойно. Потом складывает всё в ровную стопку и возвращает на тумбу. Медленно, не спеша — как будто это он тут хозяин.

А потом… подходит ко мне.

Я всё ещё сижу в кресле. Сердце колотится где-то в горле.

Он опускается на пол. Просто садится рядом с моим креслом.

И оказывается… моего роста. Даже сидя на полу.

Боги. Он такой высокий, что даже внизу — всё равно выше большинства людей.

Я чувствую его дыхание. Слышу, как трещит огонь в камине за спиной. Воздух между нами напряжён до хруста.

И тут… он говорит.

— Тебе нужно, чтобы я лёг… как указано в инструкции? — голос глубокий, бархатно-хриплый, с лёгкой хищной усмешкой в интонации.

Мурашки пробегают по спине. Всё тело реагирует. Я невольно облизываю губы — и тут же понимаю, что он это заметил. Он следит за каждым движением.

— Ты… говоришь, — выдыхаю я. Глупо. Бессмысленно. Но это всё, что выходит.

— Конечно, — спокойно отвечает он. Словно не видит ничего странного в моём потрясении.

— Твоё имя… Вицер. Это правда?

— Да.

— Но… я услышала его в голове.

Он чуть наклоняет голову.

— Я могу слышать обращённые ко мне мысли. И отвечать на них.

— Ты… читаешь мысли?

— Нет. Только те, что адресованы мне.
Он делает паузу.
— Ты спросила, как меня зовут. Я услышал.

Я сглатываю. Он всё так же сидит передо мной. Спокойно. Мощно. Живой камень с голосом, от которого трясёт в очень такой недвусмысленной форме.

— Зачем ты встал передо мной на колени… там?

Его глаза становятся чуть серьёзнее.

— Ты светлая.

Я морщу лоб.
— Ты про… волосы?

Он слегка качает головой.

— Нет.

Он медленно тянет руку вперёд и проводит по моей ноге — от колена к бедру, почти не касаясь, но мне этого прикосновения оказывается достаточно.

Возбуждение накатывает волной. Резко. Жадно. Я будто теряю опору под ногами — хотя всё ещё сижу в кресле. Мой вдох сбивается, и он, конечно, это чувствует.

— Пойдём на кровать, — говорит он.

И сам тянет меня за руку, легко, уверенно, поднимая на себя.

— Зачем? — спрашиваю, срываясь почти на шёпот. Внутри всё дрожит. От страха. От желания. От невозможности понять, почему я не контролирую ситуацию совершенно.

Он усмехается — тихо, не злобно.

— Покажу тебе, как выглядят правильные инструкции по соитию.

И прежде чем я успеваю выдохнуть, подхватывает меня на руки.

Я вскидываюсь:

— Перестань! — в панике. — Ты ведь… ты ведь должен меня слушаться, разве нет?

Он кладёт меня на кровать. Осторожно. И остаётся рядом, нависая, но не касаясь.

— Ты хочешь, чтобы я тебя слушался? — спрашивает он с удивительным спокойствием.

— Я хочу… — я задыхаюсь. — Я хочу, чтобы ты мне не навредил.

Он смотрит на меня. Внимательно. Словно ищет что-то под кожей.

— Я не наврежу.
Пауза.
— Тебе же надо сделать домашнее задание, ласса?

Губы дрожат. Сердце колотится. Всё, что я хотела — сохранить контроль. И вот… я под ним. В его руках. И где мой контроль?

— В моей… домашке… — выдыхаю я, — ты должен быть снизу.

Он наклоняется ближе, его губы почти касаются моей щеки. Горячее дыхание скользит по коже.

— В твоей домашке, — произносит он низко, почти ласково, — описано… много скучного.
Он улыбается.
— А мне известны способы гораздо приятнее.

Его рука начинает двигаться — медленно, от моего бедра вверх, мимо талии, к животу, и даже не дотрагиваясь до груди, всё равно пробивает меня дрожью.

— Если ты не против, — продолжает он, — я покажу тебе… свою версию инструкции.

Я пытаюсь выговорить протест, но губы не слушаются. Он чувствует это. Видит. Читает не мысли — реакции.

— Расслабься, — шепчет он. — Урок только начался.

Он не торопится. Не наваливается, не берёт силой. Он будто ведёт урок, и я — его единственная ученица.

— Смотри, как ты дрожишь. — Его голос низкий, тёплый, проникающий под кожу. — И это всего лишь от моего прикосновения.

Его ладонь скользит по моему бедру, медленно поднимаясь вверх.

— Хочешь узнать, на что способно твоё тело, если слушать не бумажки… а меня?

Он касается талии. Пальцы мягко сжимают, потом отпускают, а я замираю, не в силах ответить.

— Я хочу, чтобы ты почувствовала, как это — когда тебя ведут. Тонко. Правильно. Вкусно.

Его ладонь скользит к животу, задерживается чуть ниже пупка. Я глотаю воздух. Горячо. Слишком.

— Ты таешь, Зойлин. И это прекрасно. Не сопротивляйся. Это не подчинение — это удовольствие.

Он наклоняется к шее, и я уже знаю, что он сделает — но это не помогает.
Его губы касаются кожи, и я всхлипываю, выгибаясь навстречу.

— Вот так, милая. — Его голос — это уже ласка, не просто звук. — Запоминай. Не по правилам. По ощущениям.

Его рука медленно поднимается выше, к груди, но не касается — нет. Он кружит вокруг, дразнит, оставляя её в голодном ожидании.

— Ты горишь. Я чувствую. И если ты позволишь… я научу тебя плавиться, не сгорая.

Я закрываю глаза. Дышу рвано. Боже. Что он со мной делает…

— Смотри на меня, — говорит он. — Я хочу видеть, как ты запоминаешь наш урок.

И я смотрю.

Я подчиняюсь. Встречаю его взгляд — и тонну желания в нём.

Он тянет руку к моей груди, проводит пальцами, чуть сжимает.

— Запоминай это ощущение.

Я стону — тихо, едва слышно, но он слышит.

Улыбается.

— Вот и первый отклик. Продолжаем.

Рука скользит ниже, на живот, а потом, не спрашивая, проникает под одежду.
Его пальцы находят самое чувствительное местечко, и когда он касается меня — я резко вдыхаю, мои пальцы цепляются в простыню.

— Влажная. Горячая. Уже готова принять меня. — его голос проникает сквозь кожу.

Глава 5

— Я хочу попробовать тебя, Зойлин, — слышу я, почти теряя разум от того, как он раздвигает мои ноги и укладывает их себе на плечи.

— Хочу узнать, как звучит твой стон, когда я делаю это… языком.

И он касается меня — осторожно, точно, невероятно чувственно. Его язык скользит, обвивает, ласкает, изучает, и я вскрикиваю, резко, с жаром, выгибаясь к нему навстречу.

Он держит меня крепко, не давая отодвинуться, даже если бы я захотела. Но я не хочу.

Я вся во власти этого ощущения. Я плыву, сгораю, растворяюсь.

И он не останавливается.

— Такая сладкая, — шепчет он между ласками. — Я мог бы пить тебя часами.

Он действует уверенно, настойчиво, не давая мне ни секунды на дыхание. Его язык — искусство, его руки — якоря, удерживающие меня на краю.

И я чувствую, как во мне нарастает волна. Тепло сворачивается в тугой узел глубоко внутри, и я уже вот-вот...

Но он останавливается.

Просто поднимает голову, отрывается от меня — и я захныкиваю, дергаясь вперёд, как будто что-то забрали в последний момент.

— Нет… пожалуйста… — шепчу я, голос дрожит.

Он поднимается, обводит взглядом моё тело, влажное от жара и желания.
Гладит живот, проводит ладонью по груди, сжимает одну, потом другую — с силой, но так, что я снова всхлипываю от удовольствия.

— Я хочу, чтобы ты кончила по-другому, — шепчет он, склонившись ко мне. — Сильнее. Глубже. Со мной внутри.

Я только киваю, почти всхлипывая.

— Ты хочешь кончить, Зойлин? — его голос жарче, чем всё, что я когда-либо слышала.

— Да… — выдыхаю, дрожа. — Хочу… пожалуйста…

Он выпрямляется, медленно приспускает штаны — и я замираю.
Его член — большой, возбужденный, красивый. Всё внутри сжимается от трепета и дикого ожидания.

Он ловит мой взгляд.

— Тебе понравится. Я обещаю.

Он снова наклоняется, и трёт головкой о мои влажные складочки, медленно, почти ленивая дразнящая ласка, которая заставляет меня вскрикнуть, выгибаясь ему навстречу.

— Скажи, если будешь не готова. Но я чувствую, что ты уже ждёшь меня. Вся.

Я хватаюсь за его плечи, уже ничего не контролируя.

Он жёсткий, горячий, уверенный.
И всё, что я сейчас хочу — чтобы он вошёл в меня.

Он раздвигает мои бедра шире, уверенно, но аккуратно, удерживая меня под ладонями — как будто я дар, который он вот-вот примет.

— Расслабься, — шепчет он, глядя в глаза. — Я не тороплюсь. Я хочу, чтобы ты почувствовала каждую часть меня.

Я лишь киваю. Всё внутри — напряжённая струна. Он направляет себя к моему входу. И…

Медленно входит. Только головкой.

Я задыхаюсь. Это много, он такой толстый, но ощущения невероятно сладкие. Его член медленно растягивает меня, но вдруг замирает.

— Хорошо, Зойлин? — его голос хриплый, низкий.

— Да… — едва выдыхаю, пальцы впиваются в его плечи.

Он ждёт секунду, потом делает небольшой толчок. Проникает ещё чуть глубже. Я стону, от ощущения наполненности, от давления, от жаркого, завораживающего движения.

— Молодец, — шепчет он, целуя мой висок. — Принимаешь меня так жадно… как будто была создана для этого.

Он снова движется. На этот раз глубже. Я распахиваюсь под ним, бедра дрожат, дыхание сбивается, голос прерывается на каждом вздохе.

Шаг за шагом. Толчок за толчком. Он медленно входит весь. Пока его яйца не касаются моей кожи, пока я не чувствую, что он весь внутри, что он заполнил меня без остатка.
Я дрожу под ним, бедра напряжены, дыхание сбивается.

— Вот так, — шепчет он, задерживая дыхание рядом с моим ухом. — Ты принимаешь меня полностью. Чувствуешь? Я — внутри тебя, растягиваю твое девственно лоно под свой член.

Он замирает на миг, будто давая мне прочувствовать наполненность, тесноту, настоящую связь.

А потом…

Он медленно выходит — почти до конца — и делает новый, более смелый толчок.

— А-а-а… — срывается с моих губ, и я стону, вцепляясь в его спину, царапая кожу, уже не сдерживая себя.

Он улыбается — ощущаю это по дыханию, по вибрации его груди.

— Вот так, малышка. Не молчи. Мне нравится слышать тебя.

И он начинает двигаться.
Ритмично. Настойчиво. Каждый толчок — точный, глубокий, на грани терпимого, но я не хочу, чтобы он останавливался.
Я двигаюсь навстречу — сама, инстинктивно, не контролируя уже ничего. Только его толчки и хлюпающие звуки, заполнившие комнату.

— Ты такая узкая… тёплая… — его голос срывается на хрип. — Ты обволакиваешь меня вся, Зойлин… будто всё это время ждала именно меня.

Он сжимает мою грудь, пальцы грубые, горячие, уверенные. А потом наклоняется и прикусывает нежную кожу, оставляя за собой жар, стон и дрожь, расходящуюся по всему телу.

— Боги… — только и успеваю выдохнуть, выгибаясь навстречу.

Его руки скользят вниз, обхватывают мои бёдра, вдавливаясь в них с силой, так, что я чувствую, как его пальцы почти оставляют следы.

И тогда он начинает двигаться жадно. По-настоящему.
Толчки — резкие, глубокие, смелые. Его тело нависает надо мной, мощное, тяжёлое, жаркое, как пульсирующее пламя.

Каждое движение — захват меня в плен. И с каждым новым толчком я чувствую, как внутри натягивается что-то тонкое, звенящее, готовое взорваться в любой момент.

— Ты моя, Зойлин. Слышишь?

И я не просто слышу — я чувствую, как он забирает меня, оставляя мне только дыхание, стон и всё разгорающееся приближение к первому настоящему оргазму.

— Ты хочешь кончить, моя сладкая девочка? — его голос у самого уха, горячий, хриплый, почти рычащий.

Я только стону в ответ, полностью потеряв контроль над телом, разумом, дыханием.

— Ещё рано, — усмехается он и вдруг переворачивает меня на живот, легко, уверенно, будто я ничего не вешу.

Я всхлипываю — не от страха, а от острого ожидания, от жара, который не утихает, а только растёт.

Он хмыкает, скользит рукой по спине, по бокам, и затем стаскивает с меня остатки одежды, рвёт, то, что не смог снять и выкидывает куда-то.

Глава 6

Я едва успеваю вдохнуть, упав на простыни, всё тело сотрясается в послевкусии, а он не даёт мне уйти далеко.

Переворачивает меня на спину, легко, словно я совсем невесомая. Его взгляд пылает жаром, лицом скользит по моему, и, не сказав ни слова, он входит в меня снова.

— Я не закончил, — шепчет. — Ты должна знать, каково это — быть полностью моей.

И я вскрикиваю, потому что тело уже на пределе, но он проникает легко — я вся влажная, открытая, пульсирующая, словно созданная только для него.

На этот раз он движется размашисто, жадно, глубоко, с каждой секундой захватывая всё больше и больше. Его бёдра ударяются в мои, его руки держат меня крепко, почти не давая шевельнуться.

— Смотри на меня, Зойлин. Смотри, как я беру тебя.
Я смотрю. И это — больше, чем просто секс. Это — стихия, в которую я проваливаюсь с головой.

Он стоит на краю, и я чувствую, как напряжение в его теле нарастает, как дыхание становится рваным.

— Готова принять меня? — хрипло выдыхает он.
Я только киваю, судорожно хватаясь за его спину.

И тогда он входит до конца, делает ещё два мощных толчка — и кончает прямо в меня, горячо, сильно, ударяя волной спермы глубоко внутрь. И это — новая вспышка, новый оргазм, срывающийся с меня, рвущийся наружу вместе с криком, дыханием, всей мной.

Я содрогаюсь под ним, обнимая его член своим лоном, растворяясь в этой близости.
Это не просто секс.
Это первое полное, безоговорочное “да”, телом, душой, всем существом.

Он всё ещё внутри меня, но уже не двигается — просто лежит, опираясь на предплечья, тяжело дышит, а потом нежно целует меня в висок и начинает гладить по животу и бёдрам, по тем местам, где ещё ощущается пульсация после оргазма.

— Простыни запачканы, — тихо говорит он. — Кровь… и сперма. Мне полагается их сменить.

Я прикрываю глаза и хмыкаю, уткнувшись щекой в подушку.
— Ты только что брал меня как хозяин… а говоришь о замене простыней, как раб.

— Потому что кто-то должен навести порядок, — отвечает он, мягко, почти весело, и аккуратно выходит из меня, не спеша, будто не хочет причинить дискомфорт.

Он встаёт и начинает собирать мою одежду — то, что от неё осталось — с пола. Поднимает рваные кусочки и откровенно разглядывает часть лифчика, едва не качая головой.

— Будем считать это жертвой науке, — произносит он с хриплой ухмылкой.

Я смеюсь — слабо, тепло, и сажусь, прикрывая грудь простынёй.

Он поднимает на меня взгляд.

— Как думаешь… ты сделала домашнее задание?

Я моргаю. Задумываюсь.
— Не уверена, что смогу это завтра повторить. Перед всеми. — В голосе больше тревоги, чем хочется показать.

Он подходит ближе, опускается на колени перед кроватью и кладёт ладони мне на колени, тёплые, тяжёлые.

— Я могу полежать на спине. Послушно. Как в инструкции.
Его голос становится бархатным.
— Чтобы ты… потренировалась. Как настоящая ласса.

— Ты издеваешься.
Я смотрю на него, всё ещё ощущая отголоски недавнего... всего. Его прикосновений. Своей дрожи. Своего первого настоящего "да".

— Я предлагаю помощь, — отвечает он невозмутимо, легко, будто и не трахал меня минуту назад так, что у меня звёзды в глазах стояли.
Он наклоняется ближе, пальцем легко касается ошейника у себя на шее.
— Я принадлежу тебе. Вот ошейник тому в подтверждение. Я буду послушно лежать на спине, если прикажешь. Можешь даже нарисовать схемку — я не обижусь.

Он делает шаг назад, всё ещё раздетый, расслабленный, но в его позе и голосе — та же серьёзная покорность, что и в первый момент, когда он встал передо мной на колени.

— А пока… пойду готовить ужин. Как послушный дарсек.
Он разворачивается и уходит, не оборачиваясь, оставляя за собой только звук шагов и запах кожи, секса и… чего-то нового, пугающего.

А я остаюсь сидеть на кровати, обняв колени, в полном хаосе чувств.
Голая, с запачканной простынёй под собой, с пульсацией между ног и с непрошенным желанием… чтобы он вернулся и повторил. И черт, я не хочу, чтобы он просто лежал на спине.

Я ещё долго сижу, обняв колени, глядя в никуда. Мысли роятся в голове, не давая покоя. Всё произошло слишком быстро. Слишком ярко. Слишком… по-настоящему.

Ласса была права. Стоило только чуть-чуть — каплю — дать мужчине свободы, и вот он уже ведёт себя как хозяин. Не как мой покорный раб, коим по факту и должен быть. Даже в ошейнике.

Это хорошо? Или плохо?
Я не знаю.
С одной стороны — я хочу именно такого. Не животное, не раба. А мужчину. С характером, с силой. С другой — в этом мире такое поведение считается недопустимым. Так не должно быть.
Но… мы пока вдвоём. Только он и я. И, кажется, нас обоих это устраивает.

Я поднимаюсь, иду в ванную. Долгий, почти обжигающе горячий душ не помогает привести в порядок мысли, но смывает с кожи кровь, пот и всё то, что сделало меня… не девственницей.

Когда выхожу — волосы ещё влажные, а тело, приятно зябнет от прохлады. Я тянусь за полотенцем, выхожу в спальню — и замираю.

Постель перестелена. Аккуратно. Свежее бельё словно лучшая горничная пятизвездочного отеля стелила.
Даже плед на краю кровати — сложен идеально.

Одеваюсь быстро. Простое платье — тёмно-серое, свободное, чуть выше колен, с запахом на талии. Волосы оставляю влажными, позволяя им высохнуть естественно.

Спускаюсь вниз. На кухне пахнет так вкусно, что желудок тут же предательски сжимается. Запах специй, поджаренного лука, трав… А он стоит у плиты, обнажённый по пояс, в одних штанах, и помешивает что-то в глубокой кастрюле.

Я замираю у порога. Он красивый. Нет, не просто красивый — безумно. Широкие плечи, спина с чёткими рельефами мышц, длинные волосы, слегка тронутые влагой — будто и не сушил. Так и хочется потрогать его пальцами. В этот момент он поворачивает голову, не глядя в мою сторону:

— Так потрогай, — хмыкает.

Глава 7

Я вздрагиваю.
— Что?..
— Я слышу обращённые ко мне мысли. Забыла? — с ленивой усмешкой отвечает он, не оборачиваясь.

— Чёрт… Чёрт!.. — мысленно ругаюсь, надеясь, что это не считается.

— Это считается, — хмыкает он снова, выключает плиту и поворачивается. Спокойно идёт ко мне. Очень близко. Слишком.

— Это нечестно, — выдыхаю я вслух.
— Зато приятно, — шепчет он, уже возле меня.

Его рука ложится на мою талию, легко скользит вниз, на бедро. Сердце уходит в пятки. Я смотрю в его глаза — и проваливаюсь. В них темно, глубоко и слишком много всего, чего я не понимаю.

— Ты такая поддатливая, — говорит он, медленно, с нажимом. — И не скажешь, что ласса. Сразу хочется тебя взять. Прямо тут. На столе.

Он наклоняется ближе, касаясь губами моей щеки, едва заметно. Но дыхание становится горячее, пульс рвётся вперёд.

— Но сначала… — Его голос зреет в грудной клетке, обволакивает, проникает в кожу. — Тебе надо поесть.

Он отстраняется на шаг, улыбается краем губ и указывает рукой на накрытый стол, будто не собирался только что сказать то, от чего у меня едва ноги не подкосились.

Я сажусь за стол, машинально поправляя подол платья. Еда пахнет так, что желудок протестующе сжимается. Я беру вилку… и вдруг замечаю, что он всё ещё стоит. Рядом. Молча.

— Почему ты не садишься? — спрашиваю, взглянув на него.

Он улыбается уголком губ.

— Мне нельзя сидеть с тобой за одним столом.

— А что тебе можно? — хмурюсь, опуская вилку.

— А разве не ты ласса, которая это должна знать?

— Я только учусь, как ты помнишь.

Он хмыкает, подходит ближе, опасно близко. Его взгляд — сосредоточенный, почти невозмутимый. Почти.

— Что ж… — говорит он мягко. — Я могу показать, как мне можно.

Прежде чем я успеваю что-либо ответить, он резко подхватывает меня на руки. Я вскрикиваю, но он уже опускается на стул и сажает меня к себе на колени, прижимая спиной к своей груди.

— Мне можно быть твоим стулом, — произносит он всё тем же спокойным тоном.

Но его руки… Его руки уже скользят по моим бёдрам, прижимаясь с жадным вниманием, с хищным желанием. Пальцы уверенно подбираются под подол платья, ладони расправляются на коже, оставляя следы жара.

Я замираю. Вдох залипает в лёгких. Я должна была его оттолкнуть. Сказать «нельзя». Но язык не слушается. Потому что тело уже знает: с ним — любые правила превращаются в иллюзию.

Он наклоняется к самому уху, тёплым дыханием обжигая кожу.

— Ты можешь сидеть. Есть. Игнорировать меня. Но знай — если я сейчас раздвину твои ножки, ты не откажешься.

И я понимаю: он прав. Прав пугающе точно.

Мы едим молча, но эта тишина не тяготит. Наоборот — в ней есть странное, но притягательное напряжение. Я сижу у него на коленях, как он и захотел, и он держит меня одной рукой за талию, а второй уверенно орудует вилкой, будто в этом и правда нет ничего необычного.

Он кормит и себя, и меня. Подносит ко рту ложку, а потом — ко мне. Я не сразу решаюсь открыть губы, но всё же делаю это. Он улыбается, и на мгновение мне кажется, что мы будто играем в какую-то очень личную игру, правила которой известны только нам двоим.

— Тебе нравится? — спрашивает он негромко, а его пальцы чуть сильнее сжимают мою талию.

Я поворачиваюсь к нему вполоборота, опираюсь на его грудь, и наши взгляды встречаются. У него такой взгляд... будто он читает меня насквозь.

— Ты про еду или про то, как я сижу? — уточняю, поднимая бровь.

Он улыбается, почти лениво, и отвечает:

— И то, и другое.

Его рука скользит по моему бедру, медленно, с нажимом, будто он присваивает не только меня, но и этот момент. А я, к своему стыду, не делаю ничего, чтобы его остановить. Напротив — чуть сильнее прижимаюсь спиной к его груди.

Он наслаждается этим. Моей податливостью. Моим доверием. И, наверное… я тоже.

Лёгкая рука на талии, уверенный изгиб бедра подо мной, тепло, от которого начинало приятно тянуть низ живота.

Он не торопился. Отрезал кусочки, протягивал мне. И я, не успевая привыкнуть к этому миру, начинала привыкать к нему.

— Ты очень вкусно готовишь, — пробормотала я, когда он предложил мне ещё ложку тушёных корнеплодов в пряном соусе. — Ты ведь откуда-то не отсюда?

Он кивнул, не сразу отвечая. Потом, положив приборы, проговорил негромко:

— Я из другого мира. Как и почти все, кого здесь называют дикими.

— Какой он, твой мир?

Он на мгновение отвёл взгляд, но потом снова посмотрел на меня — прямо, честно.

— Патриархальный. Женщины были там… послушными. Но любимыми. Им не приказывали с плеткой в руке. О них заботились. Им пели песни. Их защищали. Я не говорю, что это был идеальный мир. Но он был наш.

— А как давно ты здесь? — прошептала я, ощущая, как от его слов в груди поднимается странное, щемящее чувство.

— Пару лет уже. Меня затянуло сюда резко. И когда я понял, куда попал… был в ярости. Потому что не понимал, что сделало местных женщин такими... Но я научился тут жить, никому не причинял зла. Особенно женщинам. Это было… против всего, во что я верил.

Он обнял меня чуть крепче, и я почувствовала, как напряглись мышцы на его руках.

— Я долго не попадался. Двигался осторожно. Но недавно меня поймали. Бывает.

Он не добавил «увы» — но оно повисло между нами. И тогда я тихо спросила:

— И что теперь?

Он не сразу ответил. Пальцы его медленно, почти лениво, скользнули по ткани на моём бедре, задержались на внутренней части ноги, а большой палец провел по трусикам.

— Теперь?.. — Его голос стал ниже. — Теперь я здесь. С тобой. И, если честно… меня это почти устраивает.

Я встретилась с ним взглядом. Его глаза были темны от желания и какой-то скрытой надежды.

Он смотрел долго. Слишком долго. Словно искал во мне что-то. Или уже нашёл — и не мог поверить.

— Как тебе удалось… остаться такой светлой в этом мире? — тихо спросил он, почти шёпотом.

Глава 8

Он поцеловал меня резко. Без предупреждения, без вопросов. Просто взял — как своё. Как будто не сомневался ни на секунду, что имеет на это право.

Его рука легла на затылок, сжала волосы, заставляя меня запрокинуть голову, и губы впились в мои жадно, хищно, глубоко. Поцелуй был не о нежности. О том, что я теперь его — вся, без остатка.

Я задохнулась от этого напора, но не отпрянула. Напротив — мне вдруг захотелось этой силы. Захотелось, чтобы он держал крепче. Чтобы целовал до онемения губ, до дрожи в коленях. И он это почувствовал.

Он рычал, будто злился на собственное желание, но продолжал — без перерыва, не давая мне и шанса выдохнуть. Его язык проник в мой рот, уверенно, с нажимом, как будто и тут он хотел оставить свой след. Его пальцы на затылке крепко держали меня, не позволяя сбежать. Будто я и правда принадлежала ему.

Я застонала в губы — от жара, от желания, от шока. Он тут же ответил на стон ещё более грубым движением.

Его поцелуй стал ещё яростнее, жаднее, как будто ему нужно было стереть всё, что было до него, и переписать заново — только собой.

— Мы сейчас сделаем домашку ещё раз, — прорычал он мне в губы, хрипло, с хищной усмешкой, пока его рука уже сжимала мою грудь. — На этот раз ты точно запомнишь, как надо.

Я вздрогнула. Его слова, горячее дыхание, пульсация между ног — всё внутри начало плавиться, подгибаться под него. Но в какой-то момент… я очнулась.

— Нет, — выдохнула я, резко отстраняясь. — Подожди.

Он не остановил меня, но и не отступил. Просто смотрел — тяжело, пристально, как зверь, которого держат на цепи. Его глаза вспыхивали. Грудь вздымалась от желания. И я знала: стоит мне дрогнуть — он сорвётся.

— Почему нет? — его голос стал низким, почти мурлыкающим. — Ты же хочешь.

Он не просил доказательств. Он взял их сам.

Его ладонь скользнула вниз, по бедру, подол платья приподнялся, и пальцы уверенно прошлись по тонкой ткани моих трусиков в самом чувствительном месте. Легко, лениво… слишком точно. Я не успела сдержаться — тихий стон вырвался сам собой.

Он усмехнулся, хищно, удовлетворённо, будто получил подтверждение того, что знал с самого начала.

— Видишь? — прошептал, наклоняясь ближе. — Это не “не хочу”. Это ты просто боишься.

— Это… неправильно, — выдавила я, сжав пальцы в кулаки. — Я теряю контроль.

Он целовал мою шею — медленно, с нажимом, чуть прикусывая, оставляя следы. И с каждым поцелуем мне всё труднее было дышать.

— Теряй, — пробормотал он между касаниями. — Со мной можно. Я сам всё проконтролирую. До последнего стона.

От этих слов по телу пробежала волна жара, почти болезненного. Он обволакивал, как туман, как яд, как желание, от которого не спастись. И всё же… я отстранилась. Медленно. Почти с усилием.

— Я не могу, — прошептала, глядя в его глаза. — Не сейчас.

Он не остановил. Только выдохнул, и я почувствовала, как его тело напряглось подо мной — будто сдерживал себя из последних сил. А потом он просто взял и поднял меня.

Поставил на пол перед собой. Его руки ещё держали меня за талию, но уже не так крепко.

Он посмотрел мне в глаза. Долго. Слишком внимательно. Словно что-то взвешивал.

— Жаль, — произнёс он негромко, но в голосе уже не было мягкости. Только жар и cталь. — Но ты ещё передумаешь.

Он склонился ближе, прошептал у самого уха, почти касаясь губами кожи:

— Сегодня. Передумаешь сегодня.

Он отстранился, отпустил талию и добавил:

— Третья комната справа. Не вздумай стучать.

И ушёл. А я стояла посреди кухни, с горячими губами, дрожащими пальцами… и с пугающе ясным предчувствием.

Как только за ним закрылась дверь, я выдохнула — громко, судорожно, будто всё это время сдерживала воздух.

А потом развернулась и практически сбежала в свою комнату.

Захлопнула дверь. Прислонилась к ней спиной. Закрыла глаза.

Чёрт.

Сердце всё ещё колотилось, губы пульсировали, а между ног — слишком горячее воспоминание о его пальцах. Я тряхнула головой, словно могла вытряхнуть из себя всё это.

Никакой комнаты. Никакой “домашки”. Он обнаглел. Совсем.
Кто он вообще такой, чтобы так разговаривать со мной? Приказывать. Провоцировать. Вести себя так, будто я уже его.

Я разозлилась. И на него. И на себя.

Особенно — на себя. Потому что… мне это почему-то нравилось. Всё. Его наглость. Его взгляд. Спокойная уверенность, от которой хотелось забыть обо всем и таять в его руках. И целовать его жесткие губы…

Нет. Не поцеловать. Опять эта дрянь в голове. Стоп.

Я прошлась по комнате, пытаясь отвлечься, дышала глубже. Умылась холодной водой. Привела в порядок волосы. Даже улеглась на кровать, уставившись в потолок, будто в нём можно было найти ответы.

Никуда я не пойду.

Пусть хоть трижды там лежит. Пусть хоть дверью машет. Плевать.

С этими тревожными, злыми, сбивчивыми мыслями я и уснула.

Не заметила как. Просто в какой-то момент голова упала на подушку, тело сдалось, а разум, измотанный внутренней борьбой, провалился в тишину.

Но покой длился недолго.

Я резко проснулась — сердце уже стучало где-то в горле, а в комнате было темнее, чем должно быть. Я села, пытаясь сориентироваться, и тут же вскрикнула:

— Чёрт!..

Я проспала.

Вскочила с постели, скинула одеяло, и только сейчас поняла, что на мне всё ещё то самое платье. Скомканное, помятое, оно больше походило на тряпку. Волосы спутались, лицо — точно не после утреннего спа.

— Прекрасно, — пробормотала я, уже срываясь с места. — Просто идеально.

Я металась по комнате, натягивая одежду на ходу. Мыть голову уже нет времени. Коснуться щёк холодной водой — максимум.

И всё это время в голове стучало другое:

А если он ждал? Если он и правда думал, что я приду?..

— Нет. Неважно. Сейчас не об этом.

Но почему-то именно об этом. Именно он крутился в мыслях, будто знал, что я опоздаю, что запутаюсь, что снова потеряю контроль.

Глава 9

Я откусила — хруст лаваша, сочная начинка, теплый сыр и специи, — и закрыла глаза от удовольствия. Это было чертовски вкусно. Почти оскорбительно вкусно.

— Да, блин, — пробормотала я себе под нос, жуя, — и почему он так хорошо всё делает?

Тем временем мой раб уже шёл впереди. Спокойно. Уверенно. Как будто ничего не случилось. Как будто не целовал меня так, что я забыла собственное имя.

Я вышла вслед за ним.
На улице было прохладно, свежий ветер приятно щекотал кожу. Солнце светило ярко, почти нагло, и мир вдруг показался слишком реальным после сна, вчерашней бури и утреннего поцелуя.

Он остановился у стоящей у обочины повозки — местный транспорт, на воздушной тяге.
— Садись, — сказал он, открывая дверцу. — Я сказал, что тебе нужно к обучающему к началу второго круга. Успеем.
— Ты всё продумал, да? — усмехнулась я, забираясь внутрь.
— Конечно. Я же твой дарсек. Заботиться о тебе — моя обязанность.

— Кажется, ты не в курсе, что входит в твои обязанности, — сказала я, располагаясь. Он хмыкнул, но спорить не стал. Вместо этого сел рядом, и транспорт тронулся плавно, почти бесшумно.
Я доедала лаваш, а он просто смотрел на дорогу, изучая все, что мы проезжали.

Мы едем в молчании. Он сидит рядом, чуть сзади — ровно так, как положено дарсеку. Спокойный, сдержанный, взгляд опущен. Ни одного движения, которое могло бы выдать нашу… близость.

Я косым взглядом отмечаю это. Приподнимаю бровь. Интересно. Ещё ночью он вёл себя совсем иначе. А теперь — будто всё стерто.

Но вслух я не говорю ничего.

Может, и к лучшему.

Мы прибыли. Как только я вышла из транспорта, поняла, что сегодня — особый день.

На площади перед обучающим центром собралось с десяток девочек, почти все — мои ровесницы. Некоторые нервничают, другие, наоборот, сияют от предвкушения. Сегодня они должны получить своего первого дарсека.

Мы приезжаем, и сразу становится шумно.

Перед входом в центр — десяток девочек, каждая при параде. Кто в струящемся платье, кто в обтягивающем комбинезоне, кто в кружевных топах и украшениях. Красиво, нарядно, в духе «смотри, на что я способна». Никто не хочет остаться в тени.

Они громко смеются, болтают, обсуждают, кто какого дарсека хочет, и как будет с ним обращаться. Это не академия, здесь нет формальностей. Только обучение — как правильно обращаться с мужчинами. С рабами.

Но как только мы подходим ближе — разговоры стихают.

Они замечают его.

Моего.

Он идёт за мной, молча, с опущенным взглядом, руки сцеплены за спиной. И всё же — невозможно не заметить. Он высокий, сильный, почти дикарь, и при этом — подчёркнуто покорный.

Девочки перестают скрывать интерес. Некоторые улыбаются. Другая нарочито громко спрашивает подругу:
— Это она его вчера забрала, да? Того дикого?

Кто-то хмыкает, кто-то шепчет. А кто-то просто пялится, раздевая его глазами.

Он не реагирует. Стоит чуть позади, как положено.

А я поднимаю подбородок чуть выше и делаю вид, что мне всё равно.

Хотя внутри что-то шевелится.
Зависть других ласс — это, вроде бы, приятно. Но когда дело касается его — почему-то царапает еще и какое-то неприятное чувство.

Я прохожу в основной зал, стараясь не обращать внимания на взгляды, перешёптывания и оценивающие улыбки. Девушки рассаживаются, кто где. Некоторые оживлённо обсуждают, кто какого дарсека сегодня получит, но я держусь в стороне. Он — всё так же за мной. Спокойный. Покорный. И это почему-то немного тревожит.

Преподаватель, высокая женщина с пронзительным взглядом, хлопает в ладоши, привлекая внимание:

— Доброе утро, лассы. Сегодня у нас особенный день — проверка домашнего задания и вручение новых дарсеков тем, кто готов. Но сначала…

Её взгляд падает на меня.

— Ласса Зойлин. У тебя ведь уже есть твой первый?

Я выпрямляюсь. Горло пересыхает.

— Да, — говорю, стараясь звучать уверенно.

— Отлично, — кивает она. — Выполнила ли ты домашнее задание?

Я едва не закашлялась от этого вопроса. Щёки вспыхивают.

В голове — не сцены дрессировки. В голове — его губы, его голос, его движения. То, как он контролировал... Точнее, как я теряла контроль, когда он доводил меня до самого края и не отпускал. Когда входил в меня, жадно, глубоко, снова и снова, пока я забывала, как дышать. И как кончал — не сдерживаясь, прямо в меня.

Я выныриваю из мыслей, с усилием заставляя себя держать лицо.

— Да, — выдыхаю. — Я выполнила.

— Он слушался?

— Слушался, — вру снова. — Мы провели тренировку. Не всё идеально, но... он делает успехи. Контролирует себя всё лучше.

— Хорошо, — говорит она, и по голосу не понять — верит или просто принимает. — Тогда будем считать, что ты на правильном пути.

Я киваю, чувствуя, как пот между лопатками начинает холодеть. А внутри — только одно: лишь бы никто не понял, что вся эта покорность — иллюзия, что дома он ведет себя не как раб.

Преподавательница оглядывает зал, и, убедившись, что все на местах, хлопает в ладоши:

— Поздравляю вас, лассы. Обучение завершено. Сегодня вы получите своего первого дарсека. Это важный шаг, и я надеюсь, вы отнесётесь к нему с полной ответственностью.

В зале прокатывается волнение, кто-то тихонько ахает, кто-то переглядывается с подругой. Я сжимаю пальцы на коленях, будто пытаясь удержать равновесие.

— А теперь... — она оборачивается к двери, — встречайте.

Дверь открывается.

И в зал один за другим входят мужчины.

Разные — по росту, по комплекции, по цвету кожи и волос. Но есть нечто общее: каждый опускает взгляд, никто не смотрит в глаза. Идут молча, плавно, послушно. Выстроились в линию вдоль стены — почти как экспонаты. Или как трофеи.

Я слышу, как кто-то рядом придушенно выдыхает. Кто-то — тихо смеётся. Все чувствуют напряжение. И возбуждение.

Преподавательница делает шаг вперёд.

Глава 10

И тут — замечаю одного. Стоит чуть в стороне. Такой же, как остальные — на первый взгляд. Такой же безупречный, с опущенным взглядом, с правильной осанкой. Но… что-то не так.

Он дышит как-то напряжённо. Плечи чуть подрагивают. На шее — тонкая пульсация, выдающая внутреннее напряжение. Как будто его сдерживают изнутри.

Я подошла ближе — просто чтобы рассмотреть. Как и остальных.

Он стоял в общем ряду, ничем не выделяясь по позе: руки за спиной, взгляд опущен, спина прямая. Покорный. Как и положено. Но стоило мне остановиться перед ним — и я заметила: что-то в нём другое.

Не движение. Не жест. Взгляд.

Он поднял глаза. На долю секунды. Быстро. Почти случайно. Но этого хватило.

Взгляд глубокий, тёмный, цепкий. В нём не было мольбы, страха или надежды.

Потом он опустил глаза, как ни в чём не бывало. Словно ничего не произошло. Словно я это выдумала.

Я сглотнула и посмотрела внимательнее. Высокий. Широкоплечий. Гладко выбрит. Кожа чуть смуглая, волосы короткие, темные, с лёгкой волной. Скулы чёткие, подбородок уверенный. На шее — тот самый тонкий ошейник, подтверждающий принадлежность.

Я ещё раз окинула его взглядом — не выискивая изъяны, а будто пытаясь почувствовать. Не было в нём дикости, не было вольной породы. Он был покорным. По-настоящему.

Его вырастили в питомнике, это было видно по каждой черте. По тому, как он стоял. По тому, как не позволил себе смотреть на меня дольше положенного. По тому, как даже его дыхание казалось вымеренным.

Но всё равно… мне захотелось его.

— Время вышло, — раздался голос преподавательницы, и мужчины, один за другим, покорно направились в соседнее помещение.

Мы сели обратно. Девушки немного переговаривались, сдержанно улыбались. А преподавательница держала в руках длинный список.

— Сейчас я буду вызывать по очереди. Вы заходите, выбираете дарсека и сразу проходите в зал для тренировки. Напоминаю: не задерживаемся. Выбрали и увели.

Она назвала первое имя — стройная девушка в светлом платье с блеском в глазах сразу встала и ушла. Потом вторую. Третью. Четвёртую. Между каждым вызовом проходила пара минут — чтобы предыдущая успела выбрать.

— Зойлин Марс, — произнесла она, и я вздохнула. Внутри всё сжалось.

Я встала. Отошла от остальных, вошла в знакомое помещение. Мужчины стояли в том же порядке, и он был на месте. Мой.

Я подошла. Ближе, чем надо. Чуть подняла подбородок.

— Я выбираю тебя, — сказала спокойно. Уверенно. Почти жестко.

Он кивнул. Один раз. Без эмоций. Как и положено. А потом послушно пошёл за мной — в другое помещение.

Помещение оказалось широким и пугающе тихим. Стены — чёрный камень, как в подземелье. Освещение — тёплое, но не уютное. Скорее, театральное. Приглушённый свет стекал по полу, как кровь, создавая тени, в которых можно было спрятать стоны. Или крики.

Посреди зала — длинный, массивный стол. И на нём… «игрушки». Только это слово казалось здесь слишком наивным. Шёлк? Нет. Тут был металл. Кожа. Зажимы, крюки, плети, тонкие иглы, жгуты, даже электропалочки с рунами. Всё отполировано. Всё выложено ровно, как хирургический набор перед вскрытием.

Вдоль стен стояли лежаки. Широкие, низкие, с ограничителями по бокам. Некоторые из них уже заняты — первые четыре лассы уложили своих дарсеков и занялись «обучением». Один мужчина уже был связан — руки за головой, ноги в кожаных фиксаторах. Его хозяйка что-то тихо говорила, медленно чертя плетью по его груди. У другой — коленями уткнувшийся в край лежака, дарсек дрожал от ударов хлыста, но не издавал ни звука. Только сцепленные зубы и пот на спине.

Я замерла на пороге. Внутри всё сжалось.

Мой дарсек стоял рядом. Спокойно. Как будто не замечал происходящего. Только пальцы на руке были чуть напряжены. Я это видела. Он всё чувствовал.

Он знал, куда попал.

Я сделала шаг вперёд. На столе блеснула тонкая стальная розга. Рядом — щипцы с зубчиками. А дальше — железный шарик с шипами и рукоятью. Кто вообще придумывает такое?..

Я не брала ничего. Пока. Просто стояла и смотрела. Вдыхала эту странную смесь страха и власти.
А он стоял рядом. Молчал. Ждал. Даже не шелохнулся. Как и положено.

Я подошла к столу. Игрушки, как их называли в учебнике, на деле были скорее инструментами. Цепи, ошейники с шипами, зажимы, шёлковые ленты с замками, палки и тонкие плети. Всё это сверкало в свете ламп, будто дразня. Будто намекая: выбирай, как хочешь ломать, подчинять, развлекаться.

Внутри всё сжалось. Но я держала спину прямо, подбородок высоко.
Ты — ласса. Тебе положено знать, что делать.

Я медленно повернулась к нему и спокойно произнесла:

— Выбери сам. То, что тебе… нравится.

Головы нескольких девушек повернулись ко мне. Кто-то хмыкнул. Кто-то приподнял бровь.
Я выдержала их взгляды. Лицо — непроницаемо.
Пусть думают, что это мой особый метод. Эксперимент. Стратегия. Что угодно.

Мужчина поднял глаза. Коротко. Осторожно. Я чуть кивнула — и он шагнул вперёд.

Его пальцы пробежали по столу быстро, без суеты. Не задержались ни на чём остром. Он выбрал кожаную ленту. Простой ремешок, без украшений. Подал мне, молча.

— Хорошо, — сказала я, и взяла ленту.
Как будто именно этого и добивалась.

Потом кивнула в сторону лежака:
— Ложись.

Он подчинился — плавно, чётко. И пока остальные забавлялись своими первыми играми, я стояла с кожаной лентой в руке и смотрела на мужчину, которого выбрала сама.
И что я буду делать с ним дальше?

Я обошла лежак, наклоняясь ровно настолько, чтобы выглядеть уверенно. Осторожно взяла его запястья — и медленно, с видимой решимостью, обмотала кожаную ленту вокруг одного, потом второго. Точно, как показывали. Только не затянула. Лишь имитация.

Со стороны всё выглядело как надо. Чёткие движения. Холодное выражение лица. Контроль.
Но на деле… его кожа почти не чувствовала давления.

Глава 11

По залу прошёл лёгкий смешок, кто-то фыркнул, кто-то, наоборот, покраснел, но приказ никто не осмелился ослушаться.

— Не переживайте, — продолжила она, обходя пространство между лежаками. — У кого получится не сразу — не беда. У нас предусмотрены ширмы, — она махнула рукой в сторону боковых перегородок. — Можете взять одну и создать себе уединённую зону. Не все здесь отличницы, но это дело поправимое. Научитесь.

Я уловила, как рядом одна из девушек судорожно втянула воздух. Другая — с нетерпением смотрела на своего дарсека, уже перебирая подол платья.

— Как только закончите, выходите в коридор. Я подойду, проверю состояние вашего дарсека. И если всё в порядке — сможете забрать его домой, — добавила она с улыбкой. — Удачи вам, девочки. Первый дарсек это всегда волнительно. Аж своего первого вспомнила.

Я посмотрела на мужчину перед собой. Он по-прежнему лежал, не двигаясь, руки сцеплены лентой, взгляд в пол.

Дальше я тащу ширму и устанавливаю её между нашим лежаком и остальной частью зала. Она тяжёлая, неуклюжая, но с задачей справляется — теперь нас не видно.

Он уже лежит. Связан. Послушный. Ждёт.

Я подхожу ближе. Сердце стучит быстро, как будто пытается вырваться наружу. Я опускаюсь на край лежака, аккуратно, стараясь не выдать волнения. Провожу ладонью по его груди — просто, чтобы занять руки. Просто, чтобы казаться уверенной.

На самом деле… я не знаю, как правильно. Как надо. Только делаю вид, что всё под контролем.

Рука у него немного дёрнулась. Он вздрогнул. Не от боли — скорее от неожиданности. Смотрит вверх, не двигается. Ждёт. Сдерживается. Даже дышит неглубоко, чтобы не нарушить правил.

И всё равно… я чувствую, как он напряжён. Как будто угадывает, что со мной не всё просто.

В этот момент ширма чуть скрипит — я поворачиваю голову и вижу, как преподавательница заглядывает внутрь. Её взгляд цепкий, изучающий.

— Ты ещё не залезла? — спрашивает она, с ноткой сомнения. — Ты точно делала домашнее задание?

Я киваю. Стараюсь уверенно.

— Да.

— Ну, так чего ждёшь?

Мне ничего не остаётся. Я залезаю на кушетку, аккуратно усаживаюсь на мужчину. Пока просто сверху — не двигаюсь, не касаюсь интимно. Просто… прикасаюсь коленями к его бокам, выпрямляюсь, кладу ладони ему на грудь.

Преподавательница кивает, удовлетворённо, и уходит.

Я выдыхаю. Медленно. Пробую расслабиться.

А потом чувствую под пальцами рельеф его тела... Мускулы под ладонями — плотные, будто выточены из камня, но кожа на удивление гладкая. У него широкая грудь, ровное дыхание, хоть и выдает напряжение. Он не двигается — потому что нельзя.

И… он невероятно сексуальный.

Тело сильное, пропорциональное. Живот с чётко очерченными линиями — не показной рельеф, а выученный годами контроля и тренировок. Вены на руках, будто высечены под кожей. Бёдра мощные, упругие, даже в покое в них читается сила. А пах прикрыт, но даже это — только усиливает эффект. Я начинаю ерзать.

Чуть сжимаю ладонями его грудь — просто чтобы убедиться, что он настоящий. Смотрю на лицо. Резкие скулы, прямой нос, губы спокойные… но даже в этом выражении что-то есть. Что-то сильное. Манящее. Не могу себе представить, что он просто послушная кукла.

Он красивый. Настолько, что это сбивает с толку.

И мне это нравится. Больше, чем я готова признать.

Я чувствую, как живот становится тёплым, дыхание — неровным. Меня тянет к нему, и это… не просто любопытство. Легкая волна возбуждения проходит по телу и это так странно и приятно одновременно.

Я чуть подалась вперёд. Просто чтобы устроиться удобнее… но на деле — потому что меня к нему тянет. Внутри всё сжалось, зазвенело — тихо, навязчиво, жарко.

Я провожу ладонями по его груди, по животу, будто случайно — но знаю, что он чувствует каждое движение. Он не двигается, не подаёт виду, но я вижу: дыхание стало глубже. И… да. Он возбуждён.

Меня охватывает странное чувство. Смешанное. Восторг — и власть. И от этого я снова ерзаю — чуть, будто бы для равновесия. Но знаю, что делаю.

Он твёрдый подо мной. Горячий. И я… не могу остановиться.

Оглядываюсь. Все заняты собой. Никто не смотрит. Я наклоняюсь. Ни слова. Просто опускаюсь ниже, почти ложась на него, и прижимаюсь губами к его губам.

Короткий поцелуй. Мягкий. Настоящий, как и мужчина подо мной. Он не отвечает. Не смеет. Но его дыхание меняется. А я чувствую, как дрожит его грудь подо мной.

Я опускаюсь ниже — медленно, будто просто осматриваю его. Мои пальцы скользят по груди, затем по шее. Он лежит спокойно, как и должен… но я чувствую, как под кожей напрягаются мышцы.

Я наклоняюсь ближе. Провожу губами по его шее — осторожно, будто невзначай. Почти не касаясь, только намечая линию. Потом прижимаюсь чуть сильнее. Поцелуй получается очень личным.

Он не двигается. Но я улавливаю, как задерживает дыхание. Едва слышный выдох — или стон — сорвался с его губ. Я не поднимаю головы. Просто замираю на мгновение. Почти касаюсь щекой его кожи, ощущая жар.

Он не должен был этого делать. Но и я — тоже.

Мой язык касается его снова. На этот раз чуть ниже. Я будто проверяю, как далеко можно зайти, пока никто не видит. Его тело отвечает — лёгким напряжением, тёплым дыханием, и этим невольным, живым откликом.

Не могу сдержаться и снова ерзаю на нем, трусь трусиками об его возбужденный член и едва сдерживаюсь, чтобы не оседлать его по-настоящему. Сама от себя не ожидала такой реакции. Может есть во мне что-то от лассы? Я словно пытаю его лаской. И мне нравится.

Я поднимаю голову и тянусь к его губам. Медленно. Почти лениво. Как будто просто хочу почувствовать, каково это — снова. Мягкий поцелуй. Один. Второй. Он не двигается. Всё ещё остаётся покорным. Но на третий — кажется, я чувствую… ответ. Совсем лёгкий. Едва заметный.

Это было не движение. Не инициатива. Но дыхание его сбилось, губы подались вперёд — словно сами, без воли. И я не удержалась.

Глава 12

Я снова склоняюсь к его шее. Целую — чуть ниже уха, там, где кожа особенно чувствительная. Провожу языком, ощущая, как он замирает подо мной. И этот отклик — такой тихий, сдержанный — обжигает сильнее любых слов.

Потом перемещаюсь выше. К уху. Прикасаюсь губами, чуть касаюсь языком. Лёгкий вдох с его стороны — почти неслышный, но настоящий. Я глажу его руками, прохожусь по грудной клетке, плечам, ощущая, как под кожей играют мышцы.

И вдруг мне становится… жалко.
Жалко, что он не может даже поднять руку. Что связан. Что я касаюсь — а он нет. Что ему нельзя.

Что ему, в целом… нельзя меня.

Я снова провожу ладонями по его груди. Его кожа — тёплая под пальцами чувствуются едва уловимые движения мышц. Он всё ещё лежит, не двигается, как и должен… но я уже знаю, что происходит с ним внутри.

Это происходит и со мной.

Желание растёт — тягучее, медленное, как волна, заполняющая всё. Где-то глубоко тянет, пульсирует, будто тело само вспоминает, как это — когда член растягивает внутри. Первый опыт был… ошеломляющим. И с тех пор это ощущение не оставляет меня. Хочется снова. Почти физически.

Я наклоняюсь, прижимаюсь к нему чуть ближе. От его тела исходит тепло, запах. Он ничего не делает — не имеет права. Но моё тело уже знает, как может быть. И оно жаждет повторения. Только не сейчас. Пока — нет. Но скоро… очень скоро.

Я задерживаюсь у его шеи, целую кожу чуть выше ключицы. Потому что мне приятно знать, что он чувствует это. Что я могу касаться, а он — нет. В этом есть что-то возбуждающее.

И от этой власти, от его молчаливого напряжения, от собственной дрожи внутри — по спине пробегает горячая волна.

Я склоняюсь к нему ближе, ощущая жар его кожи. Его дыхание сбивается, но он всё ещё лежит неподвижно, как положено. Послушно. Только мышцы подо мной напряжены так, будто он держит себя из последних сил.

Я шепчу, почти не касаясь губами его уха:

— Ты хочешь меня?

Он не отвечает. Но в груди тихо, едва уловимо глухо отдаётся стон. Его грудная клетка под моими ладонями вздымается чуть быстрее. И главное — я чувствую, как он прижимается снизу, едва заметно, но достаточно, чтобы я поняла: да. Его тело уже давно всё сказало за него.

Я слегка приподнялась, чувствуя, как его тело подо мной затаилось. Он лежал, как и должен был — спокойно, смиренно. Но я ощущала жар его кожи, тугое напряжение под руками, пульс внизу живота — всё кричало, что он тоже на пределе.

Опускаю руку между ног и отодвигаю мокрые трусики, позволяя его члену упереться в мои складочки. Он моментально обильно смазывается моими соками.

Медленно, осторожно, я двинулась. Сначала чуть-чуть — проверяя, слушаясь ли он, сдерживает ли себя. Он не шелохнулся. Только взгляд — цепкий, тяжёлый, прожигающий — будто прошивал меня насквоз, пока головка его члена вошла в меня.

Я качнулась сильнее. И ещё, позволяя ему войти в меня полностью, наблюдая, как его глаза заволокло дурманящее желание.

Наши тела соприкасались там, где было особенно чувствительно. Вздрогнула — и тут же накрыла его плечи ладонями, опираясь, чтобы задать нужный ритм. Медленный, волнующий, сводящий с ума.

Я дышала прерывисто. В теле нарастал жар — тот самый, изнутри. Как волна, что поднимается всё выше, и ты уже знаешь — она накроет. Я чувствовала, как он напрягся сильнее, как сдерживается из последних сил.

— Не двигайся, — шепчу ему, глядя в глаза. И он кивает. Слушается.

Я качаюсь на нём, гладя свои бёдра, вжимаясь в его живот, чувствуя, как всё внутри сжимается, собирается в точку. Его взгляд не отрывается от моего лица. Мне почти не нужно прикасаться — только этот ритм, тепло, его неподвижное, но живое тело подо мной.

Оргазм накрывает внезапно. Острым, горячим всплеском. Я зажмуриваюсь, едва не вскрикивая, вся сжимаюсь, замираю. Он не двигается, его член все такой же твердый, как и был. Не знаю, как он сдерживается. Его губы приоткрыты, дышит часто, как и я.

И в этот момент я позволяю себе коснуться его шеи губами, потом не сдерживаюсь и целую его в губы. Он отвечает и от этого по телу проходит новая волна удовольствия.

Моё дыхание ещё сбито. В бёдрах дрожь. Я медленно соскальзываю с него и опускаюсь рядом. Не касаясь. Просто лежу, восстанавливаясь.

Он по-прежнему спокоен. Послушен. Но глаза… в них больше, чем просто подчинение. Какой-то восторг. Не хочу об этом думать.

.Дверь приоткрылась — я едва успела сесть ровнее и поправить волосы. В комнату заглянула преподавательница.

— Ну-ну, — её взгляд скользнул по мне, потом — по мужчине, всё ещё связанному и лежащему там, где я его оставила. — Судя по всему, ты справилась. Чисто. Значит, слушался.

Я кивнула, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.

— Выходи, — добавила она. — Сейчас я его осмотрю. Если всё в порядке — заберёшь. И домой.

Я медленно поднялась, стараясь не смотреть на мужчину, хоть взгляд и тянулся сам. Он лежал спокойно, как будто всё происходящее не оставило в нём ни следа. Как будто я не видела, как напрягалось его тело. Как будто это не я только что…

Я выдохнула и вышла за ширму.

И только вышла из-за ширмы с другой стороны, успела сделать пару шагов, как Вицер появился. Мой первый дарсек.

Подошёл медленно, без резких движений, но уверенно. Взгляд — изучающий. Он не смотрел в глаза, как полагается, но всё равно я чувствовала: он видит меня насквозь.

— Ну вот, — выдохнула я, чувствуя, как сердце ускоряется. — Даже не знаю, как тебе теперь смотреть в глаза.

Он слегка склонил голову. Едва заметная улыбка скользнула по его губам — не насмешка, не одобрение… просто лёгкий штрих. А потом снова стал серьёзен. Как будто ничего и не было. Как будто он просто дарсек, каким ему и положено быть.

Из-за ширмы раздался протяжный стон и я вздрогнула. Меня как током ударило. Я замерла, глаза расширились.

— Что это? — выдохнула я, оглядываясь. — Что с ним?

Ответ пришёл мысленно. Его голос был тихим, но твёрдым, как команда:

Глава 13

Ширма раздвигается. Он выходит первым — обнажённый до пояса, с чуть растрёпанными волосами и покрасневшими скулами. За ним ласса, будто вполне довольная собой. Она мельком бросает на меня взгляд, и губы её трогаются лёгкой, почти ленивой улыбкой.

— Всё в порядке, — говорит она вслух. — Можешь его забирать. Молодец.

Я чуть кивнула, будто это было само собой разумеющееся, хотя внутри всё скручивалось в тугой узел.

— Ну? — преподавательница постукивает пальцами по планшету. — Дала имя — и забирай. Ты чего ждёшь?

Я стою перед ним, перед этим высоким мужчиной с тёмными глазами и покорно опущенным взглядом… и молчу. Имя. Мне нужно имя. А у меня в голове совершенно пусто.

Я машинально бросаю взгляд на Вицера, который стоит чуть в стороне. Он замечает мой взгляд, и в голове тут же звучит его голос — спокойный, чуть насмешливый:

«Не смотри на меня. Я не знаю, как его зовут. Если он из питомника — у него, скорее всего, и не было имени. Только номер. Так что… прояви фантазию, ласса.»

Я вздохнула. Конечно. Только номер. Я смотрю на него. На его сильные плечи. На сдержанную силу в каждой линии тела. Он не двигается — выученная покорность. Но он ждёт.

— Тарен, — произношу, вслушиваясь в собственный голос. — Тебя будут звать Тарен.

На его шее вспыхивает свет — коротко, мягко. Ошейник принял имя.

— Тарен, с этого момента ты принадлежишь Зойлин Марс.

Преподавательница кивает, делает пометку в своём устройстве и машет рукой, даже не глядя:

— Забирай. Поздравляю, теперь у тебя два дарсека. Постарайся не угробить хотя бы одного из двоих. Ещё одного раньше, чем через полгода не получишь.

— Конечно, — отвечаю я спокойно. Голос звучит ровно, хоть внутри всё вибрирует.

Разворачиваюсь, киваю:

— Идёмте.

Они двигаются синхронно, послушно. Ни звука, ни взгляда. Два мужчины — мои.

Я выхожу из здания и чувствую, как будто освободилась. Будто стены учебного центра сжимали меня всё это время, а теперь — воздух. Свобода. Небо.

И, как на автомате, ноги уносят меня туда, куда не собиралась. К озеру.

Я нашла его ещё на второй день после того, как очнулась в этом мире. В новой жизни. В новой роли. Тогда я нашла его случайно и была этой находке невероятно рада. Сейчас пришла сама.

Озеро маленькое, круглое, почти идеально ровное. Его вода — тёмная, зеркальная, будто впитывает в себя небо. Вокруг — деревья, но не густо. Воздух свежий, тихий, и никого поблизости. Как будто этот уголок вырезан из мира.

Я дохожу до края, скидываю обувь и сразу опускаюсь на знакомую деревянную платформу, чуть выступающую из воды. Молча сажусь, свешиваю ноги — и погружаю ступни в прохладу. Вода ласково обнимает кожу, и только теперь понимаю, насколько я напряжена.

Позади, в нескольких шагах, замирают два силуэта. Тихо. Смирно. Как статуи. Только по их позам чувствуется разница: Вицер — уверенный, сильный, даже стоя в подчинении — как будто охраняет. А Тарен… просто ждёт. Слишком послушно. Слишком ровно.

Я вдыхаю, глубоко. И впервые за день позволяю себе больше не нервничать. Только смотреть на воду, слушать ветер… и пытаться понять, как дальше с этим всем жить.

Я сижу на краю деревянного настила, ноги лениво покачиваются в прохладной воде, а солнце золотит поверхность озера, превращая его в расплавленное зеркало. Воздух тих, напоён шорохом листвы и лёгким дыханием ветра, и на какое-то мгновение кажется, что мир затаился.

Я оборачиваюсь. Два силуэта застыли в ожидании. Два мужчины, две противоположности — и оба мои.
Смотрю на них и, впервые за день, позволяю себе чуть улыбнуться.

— Можете немного отдохнуть, — говорю негромко. — Мы не в учебке.

Вицер поднимает взгляд. Его глаза — внимательные, чуть прищуренные — скользят по окрестностям, будто он и вправду оценивает: безопасно ли здесь. А потом он делает шаг вперёд, второй… и опускается на траву недалеко от меня. Не слишком близко, чтобы вторгаться, но достаточно, чтобы быть рядом. Его движения неторопливы, спокойны. Он будто растворяется в пейзаже — органично, естественно.

А вот Тарен… не шелохнулся. Всё так же стоит, руки по швам, голова опущена, взгляд в землю. Статуя. Образцовый питомец. Мой питомец. Вот только я бы хотела видеть его другим…

— Тарен, — зову.

Он сразу делает шаг вперёд и замирает напротив меня. Как будто боится сделать что-то не по инструкции.

— Ты разговаривать умеешь? — спрашиваю, прищурившись.

— Да, ласса, — отвечает он негромко, голос хриплый, шершавый, как у человека, который давно не пользовался речью.

Я качаю головой. Смотрю на него — и не понимаю, что с ним делать. Он красивый. Он… правильный. Но пока — пустой. Или просто слишком хорошо натренирован, чтобы показать, что внутри.

— Плавать умеешь?

— Конечно, ласса.

— А любишь?

На этом вопросе он будто завис. Глаза всё ещё опущены, но в лице что-то мелькнуло. Словно это слово — «любишь» — поставило систему в ступор.

Я перевожу взгляд на второго.

— Вицер, а ты умеешь?

— Да, ласса, — отвечает он, и в голосе — ни капли хрипотцы, зато лень, растянутость, чуть слышная улыбка. Он будто не напрягается вовсе, развалился у озера и дышит летом.

— А ты-то любишь плавать?

— Люблю, ласса.

— Если хочешь… можешь этим и заняться.

Он кивает. Без слов, спокойно. Потом медленно встаёт, стягивает с себя одежду — не торопясь, не стесняясь. Просто как есть. Каждое движение уверенное, выверенное. Наверняка знает, что я любуюсь его рельефом и именно для этого всё и делает.

Он заходит в воду, и я провожаю его взглядом. Волны разбегаются от его тела, солнечные блики скользят по его спине, по плечам, по мокрым волосам.

И я ловлю себя на том, что просто… наслаждаюсь. Этим моментом. Этим телом. Мужчиной, который посмел вчера меня присвоить, а сегодня снова был послушным.

А Тарен всё ещё стоит. Ровно. Чётко. Без движения.

Глава 14

Я вздрогнула и обернулась. Из-за поворота дорожки, чуть в стороне от деревьев, показалась одна из девушек из группы. Распущенные волосы, тонкий сарафан, в глазах — азарт и любопытство.

— И как у тебя терпения хватило гулять у озера с новенькими дарсеками, а не… ну, ты поняла. — Она усмехнулась, оглядывая Вицера в воде. — А ловкий красавец. Кажется, я понимаю, что ты тут делаешь. А второй?

Она перевела взгляд на Тарена, и тот чуть напрягся. Почти незаметно.

— Второй — не твой, как и первый, — спокойно ответила я, вставая.

Я бросила взгляд на Тарена. Он не шелохнулся.

— Раньше ты не была такой жадиной, — протянула она с ленцой, сдвинувшись ближе, — может, поиграем? Мой дарсек послушный, могу заставить его тебя порадовать… если дашь покататься на этом водоплавающем.

Она кивнула на Вицера, и я даже не сразу поняла, что больше меня злит шутка или настоящая наглость.

— Нет, — ответила я спокойно, глядя прямо. Я могла только догадываться о том, действительно ли она дружила с моей с моей прежней версией или нет. — Я ещё сама не наигралась.

— Понимаю… — протянула она, склонив голову набок. — Ну, может, через недельку?

Я не ответила сразу. Лишь чуть приподняла бровь и после паузы пожала плечами:

— Может.

Она хмыкнула, но спорить не стала. Ловко, конечно, пыталась продавить — будто между делом. Но я знала, как это работает. За улыбкой у ласс всегда щупальца.

— Ладно. Нам пора, — сказала я и обернулась. — Вицер.

Он отреагировал сразу. Без колебаний вышел из воды, капли стекали по его телу, по сильным мышцам, по животу, стекающая ниже — туда, куда сейчас с нескрываемым интересом уставилась моя бывшая одноклассница.

Она довольно сморщилась, точно прикусила внутреннюю щеку, и едва слышно выдохнула:

— Хорош, — протянула она, чуть прищурившись. — Надеюсь, через неделю ты станешь посговорчивее.

Я ничего не ответила. Просто развернулась и пошла прочь, легко хлопнув босой ступнёй по воде у кромки озера. Солнце светило в спину, волосы липли к влажной шее, а где-то позади раздались лёгкие шаги — Вицер и Тарен молча последовали за мной.

Мы шли по тропинке, усыпанной тонкой пыльцой с цветов — она цеплялась к ступням, будто и сама пыталась остаться со мной. А внутри медленно, будто исподтишка, поднималось чувство. Не желание обладать. Не восторг от власти. А… страх потерять. Желание закрыть, спрятать, укрыть их от мира.

От тех взглядов, что скользили по ним, как по витринной игрушке. От женщин, что разглядывали моих дарсеков с ленивой оценкой, как мясо на рынке. Как чужое, которое можно попробовать — если позволят. Или даже без разрешения.

«Интересно, — подумала я, чувствуя, как в груди разгорается тёплая, непривычная ревность, — откуда во мне это?»

Я же знала, что они не мои. Что их можно отнять. Что здесь — всё иначе. Но несмотря ни на что… я не хотела делиться.

Когда мы подошли к дому, Тарен остановился первым. Точно по инструкции. Ровно у двери, как и должен — тихий, послушный, без лишнего движения. Даже не смотрел на меня. Просто ждал. Идеальный питомниковый дарсек.

Я потянулась к ручке, но Вицер уже был рядом. Плавно, уверенно, как хищник в полусне, он перехватил её первым и открыл дверь. Пропустил меня внутрь, подождал пока Тарен отомрет и зайдет в дом, а затем закрыл за нами.

И в тот момент что-то изменилось. Даже не обернувшись, я уже знала — он снова стал собой. Тем самым наглым гадом от которого у меня коленки дрожат. Не тем покорным мальчиком, каким был в учебном центре.

Медленно поворачиваюсь.

Он стоит у двери. Его тело расслаблено, а взгляд… ленивый, наглый, совершенно недопустимый. Он склонил голову набок, точно изучая меня изнутри. Его глаза медленно, откровенно, жадно скользят по моему телу — снизу вверх, будто он уже решил, что будет с этим делать.

И на лице — едва заметная усмешка. Спокойная. Уверенная. Обещающая мне много удовольствия, о котором я непременно буду жалеть.

Тарен всё ещё стоял у двери — безмолвный, выученный, почти не дышал. Настоящая статуя покорности.

А вот Вицер… Вицер был совсем другим. Его тело излучало расслабленную силу, взгляд — тот самый, от которого хотелось пятиться и идти навстречу одновременно. И он поднял руку. Просто протянул её ко мне, ладонью вверх. Ждал.

Я приподняла бровь, молча.

«Я вижу, как ты хочешь разморозить Тарена,» — раздалось в голове, и голос Вицера был ленивым, насыщенным, как сладкий дым.
«И я могу помочь.»

«Как?» — мысленно спросила я, не двигаясь.

«Сейчас узнаешь.»
Он не опустил руку. Просто смотрел. Терпеливо. Уверенно. Почти вызывающе.

Я встретилась с его наглым, чересчур знающим взглядом. И вложила свою ладонь в его.

Всё произошло за секунду. Рывок — и я уже прижата к его телу. Его рука — на моей талии, жёсткая, жадная. Его дыхание — обжигает. И прежде чем я успела осознать хоть что-то, его губы накрыли мои.

Поцелуй был мягким… едва ощутимым, как дыхание — в первый миг. Но уже через секунду в нём вспыхнуло что-то дикое. Вкус жара, уверенности, сладкого безрассудства. Его губы требовали, исследовали, жадно впивались в мои, будто хотели запомнить каждую линию, каждый изгиб. Я почувствовала, как его пальцы сильнее сжались на моей талии, как накатила волна жара — плотная, глубокая, неотвратимая.

Не отпуская, он развернул меня, шагнул вперёд — и я сама упёрлась ладонями в стену, тяжело дыша. Его тело — рядом. Его тепло — вокруг. Руки легко, почти лениво скользнули по моим бокам, как будто он не спешил, наслаждаясь каждым сантиметром прикосновения.

— Вот так, — выдохнул он мне в ухо. Его голос был низким, с хрипотцой, такой близкий, что мурашки прошлись по спине. Он наклонился ближе, и горячее дыхание скользнуло по моей шее, чуть ниже — туда, где пульс бился особенно отчётливо.

Он не спешил. Кончиками пальцев он очертил линию от рёбер к бёдрам, будто проверяя, где я дрожу сильнее. Его ладони ласкали, изучали, ускользали и возвращались. И в этих прикосновениях — не было спешки. Только желание. Только уверенность. Только он.

Глава 15

Он опустился передо мной на колени без слов. Резко, с потаенным желанием плещущимся в глазах. Его руки обвили мои бёдра, прижали крепко, задирая подол юбки, пока его нос уже вжимался в мои складочки и жадно вдыхал мой аромат. Я почти не дышала, вцепившись пальцами в стену, когда он наклонился ближе.

Тёплое дыхание на моей чувствительной горошинке, где всё давно уже пульсировало в ожидании. А потом — первое размашистое прикосновение его языка. Вкусное. Жадное, горячее… Слишком интимное, чтобы я сдержала стон.

Он вылизывал меня с той сосредоточенной преданностью, что пробирает до дрожи. Он пил мои соки, заставляя раскрываться перед ним все больше. Его язык двигался медленно, потом быстрее, всё увереннее, и в какой-то момент я не выдержала — выгнулась, зажмурилась, выдохнула громче, чем хотела.

Он не остановился. Его движения стали настойчивей, грубее. Взгляд цепкий, будто проверяющий, насколько далеко он может зайти, сколько я выдержу… сколько ещё продержусь, прежде чем сорвусь.

Я судорожно вцепилась в его волосы, не понимая — хочу ли оттолкнуть или прижать сильнее. Но он знал. Знал, что делал. Знал, как довести меня до точки, где реальность сминается и остаётся только он.

— Скажи, что хочешь меня, — его голос был хриплым, губы почти касались меня, — и я возьму тебя прямо сейчас.

Желание разрывалось внутри. Сопротивляться не имело смысла — он видел всё, чувствовал всё. И требовал этого подчинения так, что я не смогла бы соврать даже самой себе.

— Я хочу тебя, — выдохнула я хрипло, почти шёпотом, но для него этого было достаточно.

Его взгляд вспыхнул, как горячий уголь. На губах мелькнула хищная усмешка. И в следующую секунду его пальцы уже подхватили ткань моего платья. Он стянул его вниз нетерпеливо, но осторожно — так, будто разрывать не хотелось только потому, что мне придётся в нём выходить к людям.

Оголённая кожа обдала мурашками, когда он чуть отстранился, чтобы рассмотреть меня. Его взгляд скользнул по моей груди, по рёбрам, по линии бёдер — и я почувствовала, как сама начинаю плавиться от этого взгляда.

А потом он наклонился. Его губы горячо сомкнулись на моей груди. Сначала нежно, но быстро — жаднее, глубже. Он ловил каждый стон, каждый дрожащий вдох, будто питался ими.

Я выгнулась, приглушённо застонала, цепляясь за его плечи. Он не дал мне уйти от этого жара — лишь сильнее прижал, и каждая ласка ртом отзывалась сладкой волной между ног.

— Пожалуйста… — выдохнула я ему в волосы. — Возьми меня.

Он поднял голову. И в этих глазах было всё — голод, обещание и та самая власть, которую я сама отдала ему без остатка.

Он посмотрел на меня снизу вверх — этот взгляд прожёг меня насквозь. Ещё секунда — и его руки жёстко легли мне на бёдра. Без слов он развернул меня обратно к стене. Тепло его тела сразу накрыло сзади — сильное, уверенное, совсем не оставляющее выбора.

Я успела только вскрикнуть — не от страха, а от того, как он вжался в меня, горячий, твёрдый, нетерпеливый. Его рука скользнула по моему животу, чуть ниже. Он знал, что я уже готова.

Я уткнулась лбом в холодную поверхность стены, пальцы разжались. Внутри всё сжалось от предвкушения, но в то же время — я хотела этого, каждой клеточкой кожи.

Когда он вошёл — рывком, резко, без предупреждения — из меня вырвался хриплый стон. Его ладони прижали меня сильнее, не давая отстраниться даже на сантиметр. Он не был нежен — но в этой грубости чувствовалась странная забота и совершенно необычная ласка.

Каждый толчок отдавался жаром между ног, разгоняя жар по всему телу. Он брал меня у этой стены так, будто хотел выбить из меня остатки контроля — и я позволяла. Вцепилась в неё пальцами, закрыла глаза и просто растворилась в его движениях.

Он двигался внутри меня рвано, с хриплым выдохом у самого уха. Одна рука сжимала мои бёдра так, что казалось — останутся синяки. Другая блуждала по моему телу жадно, нагло, будто он не мог выбрать, за что схватиться: за грудь, за горло, за талию.

— Слышишь себя? — его голос был низкий, чуть сдавленный. — Как ты стонешь подо мной… такая сладкая, мокрая.

Я дернулась от его слов, но он лишь усмехнулся, прижимая меня грудью к стене ещё сильнее. Толчок — и я чуть не вскрикнула.

— Вот так, — прошипел он, не прекращая двигаться. — Чувствуй, как я тебя трахаю. Каждый сантиметр внутри тебя...

Его пальцы сомкнулись на моей груди, сжали сосок. Второй рукой он обхватил меня за горло — не больно, но так, что сердце сорвалось вниз. От его близости, от того, что между нашими телами почти не осталось воздуха, внутри всё сжалось и разгорелось ещё больше.

— Хочешь кончить? — рычит он, скользя губами по моей шее. — Скажи мне, девочка…

Я только застонала, прижимаясь к нему бедрами, словно сама выпрашивала ещё больше. Его ладонь скользнула ниже, нашла мою самую горячую точку и начала гладить её в том ритме, что заставлял терять рассудок.

— Боже, да… — вырвалось у меня. Голос сорвался. Он только усмехнулся и впился зубами в моё плечо — не до боли, но так, чтобы я забыла обо всём, кроме него.

И я понимала — ещё чуть-чуть, и меня разорвёт на части. Прямо здесь, прижатую к этой холодной стене, под его хриплый голос и жаркие руки.

Его дыхание тяжёлое, горячее — всё ещё у моего уха. И вдруг я слышу не голос — мысли. Тёплый, хищный шёпот внутри моей головы.

«Смотри… у нашего новенького уже крепкий стояк на твои стоны, малышка. Ты ему нужна. Хочешь разморозить его? Включай в игру.»

Я едва успела вдохнуть, как он грубо отрывает меня от холодной стены. Разворачивает — и в следующую секунду я упираюсь в сильное мужское тело руками в поисках опоры. Тарен. Он застыл — но не совсем. Глаза расширены, дыхание рваное. И да, я вижу его желание, как и обещал Вицер.

Вицер держит меня между ними — одной рукой сжимает мою грудь, другой уверенно придерживает за бедро, продолжая толкаться во мне с той дикой силой, что расплавляет мозг. Я цепляюсь пальцами за плечо Тарена, чувствую, как он сдерживает себя из последних сил. Наши взгляды цепляются — и в его глазах нет ни страха, ни растерянности. Только голод. И этот голод разрывает меня ещё больше.

Глава 16

Я тянусь к нему. Прикасаюсь к губам. На этот раз он не прячется. Отвечает мне — смелее, глубже, будто ломает последнюю свою броню. Его поцелуи горячие, жадные, он целует меня так, будто всё это время только этого и ждал. А сзади Вицер, рыча мне в шею, новым толчком доводит меня до оргазма.

Я не сдерживаюсь. Стон рвётся наружу и глушится этим поцелуем. Всё тело горит — и я чувствую, как растворяюсь между ними обоими. Их тепло, их жадность, их руки, их губы — всё сливается в один сплошной удар наслаждения.

И где-то в глубине я понимаю — назад дороги точно нет.

Оргазм накрыл меня так резко, что ноги едва не подогнулись. Всё тело дрожало, выгибалось между ними — я цеплялась пальцами за плечо Тарена, сжимая его сильнее, чем собиралась. Воздуха не хватало, язык путался в жадном поцелуе, а Вицер сзади не остановился ни на секунду.

— Хороша… — выдохнул он мне в ухо, срываясь на низкий рык. — Будь моей послушной девочкой…

Его движения стали ещё грубее, настойчивее. Он держал меня так крепко, что не вырваться было даже в мыслях — и мне этого не хотелось. Я слышала только его тяжёлое дыхание и тихие стоны Тарена у своих губ. И вдруг — резкий толчок, рычащий выдох, и я почувствовала, как он кончает во мне, не сдерживая ни грамма.

Мир поплыл. Я пыталась отдышаться, зажмурилась — но его голос снова вспыхнул в голове, властный и ленивый одновременно:

«А теперь будь умницей. Стань на коленки и возьми его член в рот.»

Я распахнула глаза. Встретилась взглядом с Тареном — он смотрел на меня, всё ещё прижатый ко мне всем телом, взгляд был почти молящий и одновременно голодный.

Меня захлестнуло новым жаром. Я едва не застонала от самой этой мысли. От того, как мне хотелось увидеть, как он поддастся. Как он потеряет всё своё воспитанное послушание — и останется только он, настоящий.

Я опустилась на колени медленно. Спиной всё ещё ощущая жаркое прикосновение Вицера — он стоял позади, смотрел сверху вниз, будто оценивая каждый мой вдох, каждое движение. Его рука лениво скользнула по моим волосам, собирая их в кулак — и от этого жеста я дрогнула ещё сильнее.

Тарен застыл. Его грудь вздымалась, но он явно не понимал, чего я от него жду. Его руки дёрнулись, но он не посмел дотронуться до меня.

— Смотри на меня, — прошептала я, глядя ему прямо в глаза. Слова дались с трудом — голос дрожал от стыда, от желания, от власти, которая теперь принадлежала не только мне.

Я медленно провела ладонями по его бёдрам, почувствовала, как он весь напряжён. Спустила его штаны, в полную меру наслаждаясь его желанием. А потом коснулась его головки губами. Он вздохнул. Дрогнул. Но всё ещё смотрел на меня с этим полусломанным послушанием и растерянной нежностью.

Когда мои губы коснулись его — сначала просто лёгкий поцелуй, пробующий, — он замер окончательно. Его пальцы вцепились в край кушетки позади него так, будто он боялся двинуться. Я провела языком по горячей плоти, и в этот момент он, кажется, впервые понял что именно я делаю.

Тарен выдохнул так, будто воздуха в лёгких не осталось. Сначала было слышно только этот срывающийся, тяжёлый звук. А потом он издал короткий, низкий стон. Голодный.

А за спиной всё ещё стоял Вицер. Я чувствовала, как его пальцы крепко держат мои волосы — не больно, но так, что каждое движение, каждый наклон головы был под его контролем. Он задавал ритм. Он решал, насколько глубоко я приму ствол Тарена.

“Не останавливайся, — раздалось внутри меня его мысленно ленивое, хищное. — Хорошая девочка… ещё глубже. Я знаю, что тебе нравится.”

И я подчинилась.

Вицер чуть сильнее потянул меня за волосы, направляя. Мои губы скользнули ещё ниже, и я почувствовала, как тело Тарена дёрнулось. Его руки сжались в кулаки, но он не смел коснуться меня — только дрожал, только дышал тяжело, сдавленно, будто сам не верил, что это происходит.

Каждое движение — поглубже, чуть медленнее, потом снова настойчивее. Я слышала его низкие, срывающиеся звуки. Смотрела снизу вверх и видела, как он весь теряет своё натренированное спокойствие. Как ломается подо мной — под нами.

А внутри у меня всё горело. Жар раскатывался волной ниже живота. Дико, невыносимо сладко. Эта подчинённость — моя и Тарена одновременно. Власть Вицера — и то, как она сводит нас обоих с ума.

Ещё один рывок его ладони — и я снова взяла его глубже. Почти задохнулась от жара и удовольствия, от его напряжённого стона.
Вицер вдруг резко дёрнул меня за волосы — не больно, но так, что я с глухим выдохом оторвалась от Тарена. Мои губы были горячими, дыхание рваным. Я чувствовала, как между ног всё ещё пульсирует та самая жажда — неугомонная, голодная.

«Слушай внимательно, девочка,» — раздался в голове ленивый, но стальной голос Вицера. Он стоял за моей спиной, так близко, что я ощущала жар его тела, как вторую кожу.

«Прикажи ему кончить. Скажи это. Он не может кончить без разрешения. Только реши, малышка. Подставишь ему свой ротик? Или смешаешь мою и его сперму в своём лоне?»

Я с трудом сглотнула. Мои пальцы скользнули по бедру Тарена, тёплая кожа под ладонью дёрнулась от этого почти невинного прикосновения. И я знала — стоит мне сказать хоть слово, он послушается.

Горло пересохло. Щёки горели. А внутри — дикое, обжигающее желание раствориться между ними обоими.

Вицер не двинулся — только ещё сильнее сжал мои волосы у затылка, наклонив голову так, чтобы я смотрела прямо в глаза Тарену. Его тяжёлое дыхание касалось моей шеи, наполняя голову жаром.

«Ну?» — ленивый шёпот в голове был как шёлк с острыми нитями. «Он ждёт. Я тоже. Выбирай, Зойлин… прикажи ему.»

Глава 17

Тарен смотрел на меня снизу вверх — его взгляд уже не был пустым. Он был полон жажды, странной преданности и чего-то дикого, что я сама в нём разбудила. Его грудь тяжело вздымалась, но он не смел пошевелиться.

Я провела кончиком языка по пересохшим губам.

— Кончи… — выдохнула я, почти не веря, что слышу свой голос. — Тарен. Я хочу, чтобы ты кончил.

Его глаза расширились, дыхание сорвалось.

А за спиной Вицер тихо усмехнулся, прижимая меня к себе так крепко, что я ощущала каждую жилку его напряжённого тела.

Моё сердце билось так сильно, что казалось — сейчас вырвется наружу. Я знала, чего хочу. Тело знало. С каждой секундой жар внутри разрастался, сплетаясь с его взглядом и тёплыми пальцами Вицера на моей талии.

Я подалась ближе, провела рукой по груди Тарена, ощутила, как его мышцы под ладонью ходят волнами. Наклонилась к его уху, чувствуя, как он едва дышит.

— Я хочу тебя внутри, — выдохнула я ему горячо, почти шёпотом.

Вицер усмехнулся у меня за спиной — низко, довольным звериным рыком.

Я едва успела вдохнуть, как Вицер, всё ещё держащий мои волосы, резко развернул меня спиной к себе. Его горячая грудь сомкнулась на моей спине, ладонь легла на горло — не сжимая, но давая понять: он контролирует всё. Его нос скользнул к моей шее, вдохнул мой запах так глубоко, что у меня сами собой задрожали колени.

— Бери её, Тарен, — хрипло сказал Вицер вслух, и его голос от этого звучал ещё более диким. — Ласса же приказала.

Эти слова будто обожгли воздух. Я почувствовала, как Тарен, застывший секунду назад, отмер — послушание вернуло ему смелость. Его ладони легли мне на бёдра — большие, горячие. Он поднял меня, легко, будто я ничего не весила, и я сама обвила его талию ногами, чувствовала, как напряглись его мышцы.

Спина легла на грудь Вицера. Он прижал меня плотнее, тихо рыча у уха — его рука сжалась на моей талии, будто удерживая нас двоих в этой точке без возврата.

Тарен смотрел на меня снизу вверх — взгляд уже не был затуманенным. В нём было жадное, растерянное желание и что-то почти благодарное. Он подвёл бёдра ближе — и я ахнула, когда он вошёл в меня одним твёрдым движением. Всё внутри разошлось жаром, сладким и болезненным одновременно.

Он начал двигаться — сначала осторожно, будто боялся меня сломать. Но я встретилась с ним глазами, приоткрыла губы и выдохнула:

— Кончи. Я хочу, чтобы ты кончил в меня.

Эти слова сорвали с него остаток сдержанности. Его пальцы врезались в мою кожу крепче, движения стали резче, глубже. Он больше не отворачивался, не опускал взгляд — только смотрел на меня, потерянный и свободный, и с каждым толчком всё ближе к грани.

Я услышала свой собственный стон, когда он замер на секунду, зажмурился — и со стоном излился в меня. Горячие волны прокатились внутри, смешиваясь с тем жаром, что оставил во мне Вицер.

А я, прижатая к груди Вицера, только тяжело дышала, чувствуя себя странно целой. И совершенно… потерянной одновременно.

Я ещё не успела отдышаться как следует, как сильные руки Вицера подхватили меня под бедра и спину. Он поднял меня так легко, будто я и правда была его «девочкой».

Он нес меня в ванную — шаги тяжёлые, ровные, дыхание ещё сбито после всего. Тарен остался где-то позади — тихий, почти растворившийся в полумраке. Но всё моё внимание теперь было приковано к тому, кто держал меня так крепко, почти ласково, но всё ещё с хищным притягательным жаром.

Вицер опустил меня в тёплую воду, не торопясь. Его ладони скользнули по моим плечам, потом по ключицам, груди, животу — смывая всё, что осталось от их жара, но не стирая воспоминания.

— Ты послушная девочка, — пробормотал он мне в ухо, опускаясь на край ванны, продолжая проводить ладонями по моему телу. — Такая горячая… такая сладкая.

Я фыркнула, чуть приоткрыв глаза.
— Вообще-то послушным должен быть ты.
Его губы растянулись в улыбке — ленивой, почти лукавой.
— Конечно. Поэтому я и говорил тебе всё исключительно мысленно. — Он нагнулся ближе, коснулся губами моего виска, будто запечатывая эту дерзость поцелуем.

Я не сдержалась и рассмеялась. Слабым, чуть хриплым смешком — измотанным, но настоящим. Он усмехнулся в ответ, впился в мои губы медленным, тёплым поцелуем — таким, что меня затопила волна нежности и дрожи.

Потом он вытащил меня из воды — тёплую, расслабленную, словно обмякшую в его руках. Отнёс в спальню, аккуратно уложил на кровать и сам лёг рядом. Его ладонь медленно скользнула по моей влажной коже — от живота к груди, к шее, к линии ключиц. Он будто рисовал меня своими пальцами заново.

— Какая ты красивая, — выдохнул он. — И такая послушная.

— Я не послушная! — возмутилась я, едва шевелясь, потому что сил не было, да и не хотелось.

Вицер тихо усмехнулся.
— Хорошо. Ты непослушная девочка. — Его ладонь снова легла на мою грудь, большой палец обвёл сосок. — Такая непослушная, что споришь даже когда в этом нет смысла.

Он наклонился, поцеловал меня в шею — горячо, влажно, с ленивым прикусом. От этого у меня снова пробежали мурашки по спине. Его зубы легко сжали чувствительный сосок — и я тихо выдохнула, поддавшись к нему бёдрами.

— Если ты продолжишь со мной спорить, — его голос стал низким, обволакивающим, — я возьму тебя прямо тут. И ты сразу перестанешь. Ты знаешь, как тебе это нравится, девочка… — он прикусил мою шею чуть сильнее и выдохнул, обжигая кожу. — Тебе нравится, когда я тебя имею. Тебе нравится быть моей. Позволь себе это.

Я чувствовала, как внутри снова поднимается то самое сладкое, дикое напряжение — обещание, что это ещё не конец.

— Если кто-то узнает, что ты себе позволяешь… тебя заберут, — выдохнула я, всё ещё не отрывая взгляда от его тёмных, слишком спокойных глаз.

Он не рассмеялся. Только притянул меня ближе, ладонью крепко сжал моё бедро и наклонился к моей шее. Его горячий выдох пробежался по коже, заставив сердце сбиться с ритма.

Глава 18

Следующая неделя прошла… странно. Напряжённо и спокойно одновременно. Напряжённо — потому что Тарен вёл себя как зомби. Точнее, как идеальный питомниковый дарсек: стоял там, где я велела, молчал, когда я молчала, и выполнял приказы без единого взгляда лишнего. Всё правильно, всё идеально — и от этого внутри всё зудело. Раздражало.

А Вицер…
Вицер настаивал, чтобы я его пока не трогала. Говорил, что Тарену нужно время хотя бы привыкнуть к тому, что происходит в нашем доме. И к нам — особенно к нам двоим вместе. В целом я была не против. Потому что сама тоже привыкала.

Вицер при Тарене держался… неоднозначно. Он всё ещё вёл себя как дарсек — вежливый, послушный. Но всегда с этой ленивой хищной усмешкой, с цепким взглядом, от которого Тарен опускал глаза ещё ниже. И от которого я порой сама не знала, куда себя деть.

Но стоило нам остаться вдвоём за закрытой дверью — и всё менялось. Мгновенно.
Он возвращался к себе настоящему: к своим привычкам из его мира. К тому, как сильно он прижимает меня к стене или к матрасу. К тому, как легко шепчет мне «моя девочка» и хрипло прикусывает мне соски, чтобы я срывалась в бездну.
К тому, как командует моим телом — и оберегает при этом так, будто я самое драгоценное, что у него есть.

И, что хуже всего… Мне это нравилось.
Мне нравилось почти всё, что происходило между нами двумя за закрытой дверью. Нравилось то, как он доминирует в постели. Как обнимает потом. Как усмехается, когда я пытаюсь ворчать, и как быстро заставляет меня забыть о ворчании.

Я даже перестала сопротивляться.
Наверное, это и пугало меня сильнее всего.

Этим утром я уже почти привычно выползла из объятий Вицера. Он старался не ночевать в моей комнате — «для вида», как он сам говорил, — но этой ночью мы проговорили до самого рассвета. О чём — я уже и не вспомнила бы толком. Но помню, как уснули — мои пальцы в его волосах, его ладонь на моей талии, это странное, жадное спокойствие.

Я пошла в душ, стараясь проснуться под прохладными струями. И едва прикрыла глаза, как услышала за спиной тихий смешок — а потом его тёплые руки сомкнулись на моих плечах.

— Доброе утро, сладкая, — выдохнул он в мою шею, поцеловал так нежно, что у меня тут же дрогнули колени.

— Доброе… — буркнула я, поддавшись его рукам.

— Чего ты такая суетливая сегодня? — Вицер лениво провёл ладонью вниз, обхватил моё бедро. Его голос был ленивый, но цепкий — он уже знал, как я реагирую на каждое слово.

— Сегодня первая неделя проверок, — выдохнула я, чувствуя, как вода стекает по нам обоим. — Мне нужно будет вас обоих продемонстрировать. А я совсем вами не занималась…

— «Занималась»? — он тихо усмехнулся. — Имеешь в виду не дрессировала? — Его ладонь чуть сильнее сжала мою кожу.

— Да, Вицер. Особенно тебя.

Он прижался ко мне ещё теснее, провёл носом по моему плечу и выдохнул так низко, что у меня снова внутри всё сжалось.

— Я тебя не подведу, — сказал он спокойно, уверенно, как всегда. — Просто подумай, чего хочешь — и я изображу самого образцового раба.

Я вздохнула и фыркнула в ответ — хотелось верить. Но только развернулась, чтобы встретиться с его наглым взглядом — и тут же поймала ещё один ленивый поцелуй в висок.

— А Тарен и так образцовый. Тебе не о чем переживать, — пробормотал он, чуть усмехаясь.

Я не была так уверена. Но спорить не стала — знала, чем обычно заканчиваются мои споры с ним. Поэтому выскользнула из его рук, едва не поскользнувшись на мокром кафеле. Он хмыкнул мне вслед, а я выскочила из душа раньше, чем Вицер успел увлечь меня в свои утренние игры.

Я накинула халат на мокрое тело — даже не утруждаясь его завязать — и вышла из ванной, пока Вицер лениво усмехался мне вслед. Полуголая — и пусть. Тарен, как-никак, мой. Он уже не просто видел меня обнажённой… Он дважды был во мне. И я до сих пор не знала, кого это смущает больше — его или меня.

После того первого дня, мы с ним больше не были близки. Точнее… я не позволяла. И он не просил. Он был таким правильным, выдрессированным, что порой хотелось встряхнуть его за плечи и заорать: «Эй, ты вообще живой?!»

Я не могла понять — хочет ли он меня снова. Может, боится. Может, считает, что это была всего лишь «дрессировка» — и всё.
А может, я сама в этом виновата.

Вицер только хмыкал каждый раз, как я заводила этот разговор. Вечно облокотится о дверной косяк, посмотрит своим ленивым взглядом и произнесёт со своей насмешливой теплотой:
— Зря ты так заморачиваешься, девочка. Мужчинам не нужно, чтобы им говорили, что можно. Они сами заберут, когда время придёт.

Я тогда фыркала. Но каждый раз всё равно продолжала об этом думать.

На кухне было тихо. Только Тарен стоял у стола, идеально прямой, замерев статуей. Услышал мои шаги — поднял глаза ровно настолько, чтобы встретиться со мной взглядом, и тут же опустил их обратно, цепляясь за пол.

Я поёрзала под его взглядом. Полуголая. В халате, который держался только на честном слове.

«Мой», — напомнила я себе снова, глядя, как он стоит у стола — прямой, будто проглотил штырь, руки за спиной, взгляд прикован к полу.

Я подошла ближе. Лёгкий скрип пола под ногами, запах свежего хлеба — и этот странный холодок в груди, который всегда поднимался, когда я смотрела на него так близко.

— Доброе утро, — сказала я тихо.

Он чуть заметно вздрогнул, поднял глаза буквально на миг — и тут же снова опустил их.
— Доброе утро, ласса.

— Ты пришёл завтракать? — я прищурилась, слегка облокотившись о стол рядом с ним.

— Прошу прощения, ласса, — выдохнул он глухо. — За то, что помешал вам...

«Вам». Он был предельно вежливым и осторожным. Хотя на самом деле то, что он разговаривает — это уже был наш самый большой прогресс. Раньше он делал всё молча: стоял, ждал, исполнял. Я читала, что так положено — так и надо. Он не должен мешать ни голосом, ни взглядом, ни дыханием. Игрушка, не человек.

Глава 19

Я села за стол и начала есть, стараясь не смотреть на Тарена. Он так и остался стоять, прямой, безмолвный, даже не двинулся к еде. Глаза опущены, руки сцеплены за спиной. И этот его выдрессированный «я не ем без приказа» царапал мне мысли так, что хотелось заорать. Но я лишь сделала вид, что не замечаю.

Игнорировать. Отличная тактика. Раз уж не знаю, чего хочу — проще делать вид, что меня это не бесит.

Я уже почти доела свой хлеб, когда наверху раздался ленивый звук шагов — и на кухню спустился Вицер. Лохматый, чуть влажные волосы, но сам бодрый и довольный. Глаза — такие, что мне тут же стало жарче, чем от утреннего чая.

Он скользнул взглядом по мне — от ног до головы — и улыбнулся уголком губ.
— Поешь, — кинула я ему почти хмуро. — Вы оба.

— Да, ласса, — протянул он с едва заметной усмешкой.

Он проходил мимо — так близко, что тёплый воздух от его тела скользнул мне под халат. И в тот самый момент его ладонь «совершенно случайно» зацепила мои бёдра. Тёплая, нахально скользнула и тут же исчезла, будто ничего не было.

Я дёрнулась, но не подала виду. Вицер уже стоял у полки, доставая себе еду. Смотрел на тарелку с таким видом, будто вокруг не было никого и ничего, кроме него и куска хлеба.

Он ел спокойно, уверенно. А Тарен так и стоял — ни звука, ни движения. Статуя, которую поставили красиво украшать кухню.

Я смотрела, как Тарен всё ещё стоит, не шелохнувшись. И понимала: день будет долгий. До вечера мы точно не успеем нормально поесть. Ну они точно.
И мне вдруг так осточертела эта его каменная стойка, это «я — мебель» в глазах.

— Садись. Поешь, — сказала я ровно, глядя ему прямо в лицо.

Тарен чуть дрогнул — будто не расслышал.
— Ласса… мне нельзя есть при вас.

— Да твою ж… — я психанула, резко встала из-за стола и подошла к нему так близко, что могла слышать, как сбивается его дыхание.
Сделала бутерброд. Сочно, многослойно.

— Садись! — приказала я.

Он сел. Послушно, как и положено. Но напряжение в его плечах выдавало всё — он не понимал, что я творю.

А я, не раздумывая, плюхнулась к нему на колени. Халат тут же разъехался по бёдрам — ну и чёрт с ним.

— Держи меня. Чтобы не упала.

Его руки дрогнули, но обвились вокруг моей талии. Осторожно, едва касаясь. Но, я почти уверена, что он не даст мне упасть.
Я наклонилась к нему ближе, взяла бутерброд и медленно подвела к его губам.

— Кусай, — сказала я тихо. Чуть хищно.

Он замер. Смотрел на меня снизу вверх — растерянный, как будто я ему сейчас велела прыгнуть с крыши.

— Давай, Тарен, — выдохнула я, чуть склонив голову к его уху. — Я хочу поиграть. Ты же не осмелишься ослушаться свою лассу?

Я видела, как его горло дернулось. Он выдохнул, чуть приоткрыл губы — и послушно откусил.
Жевал он осторожно, будто это был не хлеб с сыром, а что-то запретное, опасное. Словно в любой момент я могла передумать — и он должен быть к этому готов.
А я подавала ему кусок за куском. Медленно, но основательно. И чем больше он ел, тем отчётливее я видела, как он чуть расслабляется — только в плечах, но всё же.

Понять, когда он наелся, я не могла. Тарен бы не сказал — даже если бы его тошнило, сидел бы, глотал и ел дальше.
Но у меня был личный телепат.

«Вицер,» — мысленно бросила я, не оборачиваясь. — «Узнай, он наелся или нет.»

Ответ прилетел ленивый, почти с усмешкой:
«Не буду я этого делать. Не выдам свои способности ради твоих завтраков.»

Я скосила взгляд на него — он стоял у стола и ел свою кашу.

«Вицер, я серьёзно. Помоги мне понять!»

Он вздохнул, глядя на меня через край тарелки, и новая мысль всплыла у меня в голове.
“Видел я, сколько он обычно съедает на завтрак. Три таких бутерброда. Это был второй. Дай еще один и отстань от него.”

Я сделала ещё один — побольше, потолще. И снова уселась на колени, намеренно не давала даже шанса отказаться.
Он съел. До крошки. Медленно, но не сопротивляясь. И когда я поставила последнюю корочку на тарелку, внутри было какое-то странное удовлетворение. Никогда не думала, что буду кормить красавчика едой насильно. Не удержалась и снова погладила его по торсу. Ну хорош же…

— Вот и молодец, — выдохнула я. Соскочила с его колен, выпрямилась и взяла стакан с водой. — Пей.

Он не стал спорить. Взял стакан из моих рук так бережно, что я на секунду растаяла. Выпил всё залпом, потом поднял на меня взгляд.

Я уже открыла рот, чтобы огорошить Тарена своей новой задумкой, но в этот момент раздался стук в дверь.

Я бросила взгляд на Вицера. Он вдруг выдохнул — спокойно, как всегда, — и в следующую секунду будто скинул свою хищную кожу. Плавно взял пустую тарелку у Тарена из рук, ни слова не говоря. Отнёс к умывальнику, тщательно ополоснул, вытер досуха и поставил на место — движения тихие, отрепетированные, послушные.

В этот миг он выглядел так, как и должен был выглядеть «идеальный дарсек»: молчаливый, услужливый, спокойный.
Ни намёка на его внутреннего хищника. Ни вспышки того, что он вытворяет со мной за закрытыми дверями.

— Я открою, ласса, — сказал он ровно, не поднимая взгляда выше моего подбородка. Голос — покорный, мягкий. Идеально выученный.

Я кивнула.
Он развернулся и направился к двери — шаг за шагом, тихий, сосредоточенный. Смотрела я на его спину и не могла не усмехнуться про себя: «Как только дверь закроется — этот послушный точно сорвёт с меня халат первым же движением».

“Я так и сделаю” — пронеслось у меня в голове и я едва сдержала улыбку.

На пороге, когда Вицер открыл дверь, стояли сразу четыре силуэта. Три взрослые лассы — в строгих платьях, с одинаково высокими причёсками, хищно-спокойные. И одна девчонка помоложе — студентка, судя по виду, та самая, что на лекциях всегда улыбалась чуть слишком сладко. За её плечом маячил её собственный дарсек — красивый, высокий, идеально выбритый и такой же выдрессированный, как все.

Глава 20

— Тогда покажи нам, — сказала старшая ласса сухо, слегка взмахнув рукой. — Дай ему пару простых команд. Нам нужно увидеть, что ты уверена в своём контроле.

— Конечно, — выдохнула я, встречаясь взглядом с Вицером. Он стоял чуть в стороне — идеально ровный, голова чуть опущена, руки за спиной. Выглядел безупречно. Статуя подчинения.

— Вицер, — сказала я ровно, — опустись на колени.

Он послушно шагнул ближе и плавно опустился прямо передо мной. Красиво. Гибко. Так, что даже одна из молодых ласс едва заметно куснула губу.

В голове тут же щёлкнуло:
«Ты будешь так же красиво стоять на коленях передо мной сегодня ночью, милая»
Я чуть не сбилась с дыхания — но не подала виду.

— Мне нужно сесть, — продолжила я, выровняв голос.

Он опустился на передние руки, изображая довольно высокую софу. И снова этот мысленный шёпот, низкий и обволакивающий:
«Уже не терпится взять тебя в такой же позе…»

Я сглотнула. Почувствовала, как что-то горячее скользнуло по позвоночнику, но присела на его спину, демонстрируя его терпение и покорность.

— Встань, — велела я спокойно.

Он поднялся, аккуратно перехватив меня так, что я оказалась у него на руках. Но в голове всё так же ворочался его голос:
«Ты так мила, когда играешь в хозяйку. Посмотрим, кто будет главным в твоей спальне, когда они уйдут, а я снова буду трахать тебя так, что забудешь своё имя.»

Я не позволила себе дрогнуть.
— Всё видите? — кинула я старшей лассе.

Та одобрительно кивнула.
— Вижу. Вижу, что ты справляешься с ним. Даже удивительно, учитывая, что он совершенно дикий был.

«Если бы ты знала, как он справляется со мной…», подумала я про себя. Но лишь улыбнулась — идеально, так, как улыбнулась бы любая ласса, уверенная в том, что её дикий давно приручён.

— Ладно. — Старшая ласса смахнула что-то с записей, кивнула на Тарена. — Покажи ещё, как управляешься со вторым. Нам нужно убедиться, что оба под контролем.

Я перевела взгляд на Тарена. Он сидел на краю стула — ровно, как натянутый канат. Плечи напряжённые, взгляд прикован к полу, будто между ним и этой плиткой нет ничего важнее.

— Тарен, — сказала я мягче, чем следовало бы. — Встань.

Он поднялся сразу, без паузы — выученный жест, идеально отточенный. Даже взгляд не поднял.

— Подойди ко мне. — Я чуть отступила, давая ему место. Он шагнул ближе и остановился.
— На колени.

Он опустился так быстро и бесшумно, что я почувствовала странный укол — что-то между гордостью и горечью. Не человек — дрессированный зверёк, который не посмеет даже моргнуть не так.

— Молодец, — выдохнула я, глядя, как он выпрямляет спину и складывает руки за спиной. Слишком правильно. Слишком «идеально».

Старшая ласса кивнула, повернувшись к своим спутницам:
— Отлично. Ладно. С этим тоже всё понятно. Продолжать нет смысла. Если ты дикого приручила, то этот и так понятно, что слушается.

Она развернулась ко мне, сверяя что-то в своих записях.
— Что ж. Значит так. Ты молодец. Оба твоих дарсека выглядят послушными. По документам — всё чисто. Теперь собирайся. Мы должны сегодня пройти проверку ещё у трёх ласс из списка. — Она скользнула по мне тяжёлым взглядом. — А… нет. Всего их будет семь.

Я лишь выпрямила спину, сцепив руки за поясом халата.
— Мне нужно пять минут, чтобы одеться, — сказала я спокойно, глядя в глаза старшей лассе.

Та лишь кивнула.

— Пять минут. Не больше. Мы ждём у входа.

Они вышли в коридор почти синхронно — три взрослых, хищных взгляда, за ними студентка со своим идеальным дарсеком. Я задержала взгляд на Вицере. Он молча поймал мой взгляд. Уголок губ едва дрогнул, но он тут же склонил голову ниже — всё как полагается.

Тарен остался у двери — всё ещё на коленях.

Я быстро собралась — натянула строгий костюм, собрала волосы в тугой узел. Минимум лишнего, максимум «я — идеальная ласса». И ровно через пять минут я уже стояла у порога.

Мы вышли из дома небольшой процессией. Я впереди. Чуть позади — два моих дарсека: Тарен — идеально выровненный, шагающий на шаг позади, глаза опущены. Вицер — тот же идеальный силуэт, но шаги его чуть мягче, чуть ленивее.

Ветер трепал мне край пальто, когда я закрывала дверь.

Лассы уже шли впереди, переговариваясь между собой — холодно, отрывисто, с редкими взглядами через плечо. Студентка косилась на Вицера так, что я почти ощутила под кожей жгучую нотку раздражения.

Следующие несколько часов мы шли от дома к дому — ровно, без остановок, с этой странной процессией, которая за каждым поворотом всё разрасталась, как снежный ком.

Одну лассу проверили — пошли к следующей. Там к ним присоединилась ещё одна. Потом ещё одна.

Вицер держался идеально. Безупречно. Полуопущенный взгляд, расслабленные плечи, шагал за мной — ни слова, ни взгляда лишнего.
Тарен тоже шёл, но за него я и не переживала.

Я мельком ловила взгляды других ласс, их прищуренные глаза, их тонкие усмешки. Для них этот день был чем-то вроде праздника послушания — смотри, любуйся, оценивай, кто как управляется со своим мальчиком.
Для меня всё больше походило на шествие по тонкому льду.

Проверяли не только меня. Мы заходили в один дом — и там такая же молодая ласса демонстрировала своего дарсека. Те же вопросы, те же команды, тот же холодный взгляд старшей:
— Покажи, как подчиняется.
— Что делаешь, если он вдруг сопротивляется?
— Спит ли спокойно?
— Ты уверена, что он не опасен ночью?

Мы стояли и смотрели — я, мои двое, другие девчонки с их мальчиками, и всё это крошечное стадо росло от дома к дому.
После каждой проверки проверенную лассу с её дарсеком присоединяли к нам — и мы шли дальше. Уже почти маленький кортеж. Одинаковые взгляды — в пол. Одинаковые шаги. Одинаковая дрессированная тишина.

И пока мы ходили, я разглядывала чужие дома. Большие, красивые. Почти все — родительские. Где-то на пороге маячили опекуны: строгие женщины с тяжёлыми руками, которые растили этих ласc с детства. Где-то мать с дочерью стояли рядом и обсуждали между собой — что делать, если дарсек не слушается. Где-то кто-то говорил «ты молодец» — и в этих словах было больше тепла, чем во всём этом вылизанном параде.