Притворная дама

Глава 1. Дом на улице Сен-Антуан

Март 1626 г, Париж, фобур Сен-Антуан

Серое утро просочились сквозь узкие, со свинцовыми переплётами стёкол, окна. Свет, ещё не тёплый, а больше похожий на тонкий туман, растекся по стенам и деревянным балкам под потолком.

Я открыла глаза, рассматривая обстановку, к которой почти привыкла за эти несколько месяцев. В проёме приоткрытого окна виднелись черепичные крыши, между которыми клубился дым от печей. По пронзительно голубому небу, что острым краем врезалось между крыш в прямоугольник деревянной рамы, плыли легкие облака – день обещал быть теплым. На улице стояло начало марта, и теперь все чаще уже дни были теплые, ясные и стало совершенно очевидно, что с зимой – слякотной, промозглой и сырой - покончено, по крайней мере, до ноября.

Где-то за стеной скрипнула дверь и раздалось глухое кашлянье, вероятно, это проснулся наш сосед – старый переписчик, господин Бертье. Я услышала, как на улице молочник поставил глиняные кувшины у порога дома. Тара гулко стукнула о каменную ступень крыльца, а затем послышались ожидаемые шаги мадам Жермен по первому этажу и скрип входной двери. Это значило, что хозяйка забрала горшки с молоком и скоро нас ждет свежий завтрак.

День начался.

Я сладко потянулась, и, зевая, села на кровати, спустив босые ступни на связанный из ветоши половичок – работу авторства Этель. Так ступать на холодный, дощатый пол у кровати было комфортнее. Выглянув из-за занавесок, что прикрывали постель на манер балдахина, я заметила, что моя названная сестрица уже проснулась и сидела на своей постели, закалывая волосы шпильками.

- Доброе утро, дорогая, пора вставать. – приветствовала меня подруга, и я ответила ей взаимной улыбкой.

Вот уже четвертый месяц мы жили в восточном предместье Парижа, что раскинулось за воротами Карла V, где в основном располагались мебельные и кузнечные производства, а также всяческие лавки и ремесленные мастерские.

Мадам Жермен, имени которой я так и не выяснила, ибо называли ее все исключительно по фамилии, - круглолицая, с цепким взглядом серых глаз широкоплечая женщина лет сорока пяти была вдовой купца и занималась производством свечей для местных жителей. Ее неизменное серое платье и чепец из небеленого льна, как и руки, пахли воском и медом. В подмастерье у купчихи ходил тощий и грязный мальчишка Пьер, отданный в обучение свечнице из крохотного городка на юге страны.

С самого утра на первом этаже дома слышался стук ножа и льющегося воска, а по помещению расходился запах горячего жира. Это вместе с Пьером мадам Жермен разливала по формам свечи. Время от времени хозяйка прикрикивала на ученика: «Не переливай, болван! Свечи будут кривые!» и могла даже стукнуть чем-нибудь тяжелым по столу в сердцах, но, несмотря на кажущуюся строгость, имела открытую и щедрую душу. Мадам Жермен не была зла и привыкла заботиться о тех, кто находился рядом, даже если ворчала при этом. Она не любила праздных людей и следила, чтобы немногочисленные жильцы в ее доме вели себя благопристойно.

Нас с Этель мадам полюбила, хотя поначалу и отнеслась настороженно. Понятное дело, две барышни, представившиеся сестрами из обедневшего дворянского рода дю Валь из глухой провинции, которые самостоятельно приехали в столицу, могли вызвать подозрение. Но, во-первых, перед отъездом подруга выправила у местного чиновника «сопроводительное письмо», подкрепленное «добрым словом» священника, который нас в лавку мадам Жермен и направил, а во-вторых, мы на практике доказали свои благие намерения и кроткий нрав – в дом никого из посторонних не водили; с Паскалем, который иногда нас навещал, встречались исключительно на рынке или где-то в городе, в шумной толпе; зарабатывали своим трудом и регулярно посещали церковь – я вынесла свои уроки из того, что игнорировала сие заведение.

Дом купчихи стал нам надежным пристанищем. Здесь был приличный район и четкие правила, репутация свечницы казалась непоколебимой, такой же как и ее осанистый домик. Поэтому, если соседи и говорили, что «у мадам Жермен живут две барышни», это звучало вполне прилично.

Моя названная сестрица условилась с хозяйкой не только об аренде одной комнаты в мансардном этаже, но и угла в лавке и выставляла там свое мыло, ароматное масло, духи и сушеные травы из запасов. В столице не было необходимости собирать сырье самой, и Этель, юркая и оборотистая, быстро сговорилась с крестьянками из окрестных деревень, которые носили ей травы, специи и остальные нужные ингредиенты для создания своей линейки товаров.

Я помогала травнице с мылом, носила то продавать на рынок неподалеку, принимала заказы, расхваливая изделия Этель. Можно сказать, работала по своей специальности из прошлой жизни, являясь этаким коммивояжёром. Мыло у нас и правда, было неплохим и, к тому же, не очень дорогим, поэтому довольно скоро набралась приличная клиентская база.

Кроме нас с Этель, мадам Жермен сдавала вторую комнату крепкого фахверкового дома пожилому переписчику, который брал частные заказы для местных купцов и даже переписывал закладные и всякие другие документы для нотариуса, что жил на соседней улице. Сама хозяйка обитала в небольшой комнатке позади лавки, рядом с кладовой, где хранился воск и другие составляющие для ее свечного дела.

Иногда мадам стучала к нам со словами: «У меня остались яблоки, возьмите хоть пару, а то испортятся». А то предлагала забрать излишки еще каких-нибудь продуктов, аргументируя свою щедрость тем, что «Париж не любит слабых и голодных». Иногда она баловала и Пьера, угощая лепешками и медом, но все-таки держала того в более строгих условиях, чтобы он был способен работать.