Прийти, чтобы остаться

Эпизод из фильма «Франкенштейн», снятого на студии «Халлмарк» в 2004 году.

Было как-то стремно смотреть, как мужчина в белом халате замер возле высокого стола и, затаив дыхание, ломая руки, истово шепчет:

— Ну давай… Давай… дыши, дыши, хороший пёс! Дыши!

На столе врастяжку лежит крупный спаниель, сбитый насмерть конным экипажем, его мало того, что лошадьми затоптали, так ещё и карета переехала. Стопроцентно мертвая собака.

— Вставай!.. — шепчет Виктор Франкенштейн.

Поднялся и опустился рыжий бок. Пёс открыл большие круглые печальные глаза. Робко покосился по сторонам. Дернул ухом… На лице Виктора безумное ликование, смешанное с изумлением и потрясением. Живой!.. Господи, он живой!

Пёс медленно поднялся, всё ещё робко кося глазами по сторонам, он не принюхивается, просто дышит, а в глазах горестная печаль. Постояв с минуту, пёс так же медленно улегся обратно. Закрыл глаза и перестал дышать.

Как же мерзко было смотреть на Виктора в тот момент, когда он разочарованно застонал-засуетился вокруг повторно умершей собаки. Так хотела крикнуть ему — да оставь его в покое! Не трогай мертвого! Будь человеком, идиот, перестань играть в бога!

Сценаристы и актеры меня не услышали. Виктор создал монстра, от которого тут же малодушно отрекся. А ведь бедное создание не заслуживало такого отношения. Как к собаке.

Его история в фильме закончилась во льдах, куда он унес тело своего создателя — Виктора Франкенштейна. Здесь она — продолжится.

Грохнул гром. Низко и раскатисто. Его рокот прошелся от горизонта до горизонта рычащим гулом, прижимая к земле старые липы и тополя. Один престарелый тополь не выдержал нагрузки, его разбухшие от дождя и времени ветви тяжело клонились вниз, сгибая и без того ослабевший ствол, чьи годовые кольца теснились внутри под страшным давлением огромного количества прожитых годов, и было их немало — ровно сто сорок ровных полосок-лет. В него не раз попадали молнии, его неоднократно спиливали, безжалостно обгрызая крону, но он упрямился, заживлял ожоги, полученные от молний, отращивал и выбрасывал в стороны новые побеги-ветви, восстанавливая заново покоцанную крону

А вот эта ночь, увы, стала для него последней. Очередной порыв ветра швырнул в его сторону мощный поток. Воздушный удар совпал со звуковым и физическим — волна грома вкупе с воздушным тараном и тонной воды обрушилась на ствол и стену конюшни. Ломая и корежа тополь. Падая, он проломил собой стену и всей многолетней многотонной тяжестью рухнул внутрь строения, круша балки и перекрытия.

Отчаянного крика человека, погребенного под рухнувшими стенами, никто не слышал. Даже лошади, стратегически отбежавшие в самый дальний конец левады, подальше от строений и деревьев.

Только под утро Люпин смог заснуть. Вконец умученная Лери, уложив сына в кроватку, устало потерла глаза — что за ночка! Всю ночь грохотала небесная дискотека, особенно сильно старались бас-гитаристы и ударники — высшая элита рок-н-ролла и хеви-метала. Так и представлялись их лохматые, прыгающие по сцене фигуры в обнимку с готическими гитарами, барабанами и тарелками… И ведь так не вовремя поддавали жару! Стоило ребёнку задремать-засопеть, как с небес доносился новый взвизг-росчерк молнии с грохотом барабанов следом. Ну как тут заснуть-то?!

Вздохнув, молодая женщина ещё раз взглянула на спящего сына — наконец-то он заснул, замучился, бедненький, понапугался-понавеселился за веселую ночь… Только-только задремлет, как новые раскаты грома заставляют его растопыривать глазенки и рваться к окну, чтобы ещё на одну молнию посмотреть, повизжать и попрыгать от восторга. Чудик невозможный.

Так, ладно, пока он спит, проверим, что там снаружи творится, а то она вроде чувствовала, как в какой-то миг земля дрогнула… Ох, хоть бы не дерево!.. Охваченная внезапными подозрениями и тревогами, Лери поспешно выбежала из комнаты. Ненадолго остановилась у лестницы, окинула внимательным взглядом холл, совмещенный с кухней и гостиной — ну, вроде цело всё… Спустившись, пересекла холл и отперла входную дверь.

Кардинальные изменения в окружающей обстановке бросились в глаза сразу, как тараном, страшной пустотой. Не было на месте тополя-исполина, незыблемой глыбой нависающего над конюшней и двором, его пышной, глубоко-зеленой кроны, мирно шелестящей на высоте тридцати с лишним метров.

«Я не успела его замерить», — похоронным набатом зазвенела в голове горестная мысль. Следом хлынули горячие слезы — тополь было неимоверно жаль. Всхлипывая и утирая бегущие по щекам соленые ручейки, Лери, спотыкаясь, побрела через замусоренный двор к конюшне, обогнула её и в полном потрясении уставилась на пролом в стене. Все её сожаления по поводу погибшего исполина в ту же секунду испарились бесследно.

— Ну… с-скотина, ты не мог в другую сторону упасть, гад древовидный?! — отчаянно заорала Лери, в ужасе обозревая разрушения, нанесенные рухнувшим деревом.

Следующая её мысль-тревога была о лошадях, и она бросила беспокойный взгляд в сторону озера-левады — уф, вон они, все трое: Орландо, Мэри и Солдат. Стоят мирно на берегу озера, головами к дому, на неё глазеют, мол, чего кричишь-то? Смутившись от собственной несдержанности, Лери виновато развела руками, потом, отвернувшись от лошадей, снова обозрела расхреначенную конюшню, этот жуткий пролом-провал в стене, мешанину балок и стропил, часть крыши. И, как апофеоз всему, поверх всего этого красочно разлегся тополь, толстый и наглый, раскинулся там, как в шезлонге мужик после бани! С пивом!!! Сука, мать твою!

На её ругательства от дома прибежал Холмс, серый пёс, прибежал, встал рядом, морду задрал и стал внимательно слушать. Потом его остроконечное ухо дернулось в сторону пролома, следом за ухом двинулся нос, трепетно и страстно внюхиваясь в новые запахи.