Пробудившийся: Дикий цветок

Глава 1. «Задние мысли» распознаются по запаху

Если рассматривать мою жизнь с точки зрения растения, её давно поразила корневая гниль. Не та драматичная «чёрная ножка», что губит сеянцы за ночь, а тихая, подлая, неотвратимая гниль, годами подтачивающая корни. Пока, в один из ничем не примечательных дней, всё не завянет. Таким днём для меня, а если быть откровеннее, вечером, стала тринадцатое сентября. Проливной дождь за окном однокомнатной квартиры барабанной дробью отбивал ритм полного и окончательного фиаско. На экране ноутбука горело письмо, которое можно было бы озаглавить «Александр Воронов, твои мечты и жизненные планы – смываются в унитаз».

«Уважаемый Александр Сергеевич... К сожалению... высокая конкуренция... И т.д… И т.п…»

Я откинулся на стуле, закинув ноги на стол, рядом с чашкой с окаменевшими остатками трёхдневного кофе. «Уважаемый?» Как же. Мне двадцать шесть, а меня уважают ровно настолько, насколько могут уважать человека, чьё главное жизненное достижение – взошедшая рассада уникальных помидоров на балконе. «Кровавые королевские», сорт моей собственной, никчёмной селекции. Ирония, будь она неладна. Я жил в квартире, которую вот-вот отожмёт банк за долги покойных родителей. Последний, долгоиграющий «подарок» от предков, с которыми я разорвал отношения с окончания школы. Мои плечи, спину и руки украшала внушительная рельефная мускулатура, приобретенная на бесчисленных подработках грузчиком. Единственная, доступная мне вакансия, что хоть как-то спасала от безденежья в постоянных поисках работы по профилю. Диплом с отличием Магистра по направлению 06.04.01 «Биология» служил отличной подставкой под шатающимся столом.

Взгляд упал на главный символ моего нынешнего статуса. Глиняный горшок с жалким, похожим на засохший веник, растением. «Лунный зев Анциструса». Его мне вручил бывший научрук, за глаза именуемый Семипалый Мартыныч, ровно за два дня до того, как его упекли в психушку с диагнозом «неизлечимый романтизм на фоне алкогольных делириев».

­– Сашок, – просипел он тогда облаком портвейных миазмов и пылью забытых гербариев. – Держи. Сифилитик, редкостный, но о котором ходят легенды. Говорят, цветёт раз в сто лет и только под полной луной. А если его кровью полить, то... ну, в общем, откроется дорога к истинному призванию. Ты же парень, слишком уж закопался в бренности бытия. Взорви свою унылую жизнь к чёртовой матери...

Я, конечно, не поверил ни единому слову. Но, растение действительно считалось ботаническим курьёзом. Реликтовый вид, ухаживать за которым было делом чести. Как и много в моей нынешней жизни – делом безнадёжным, но принципиальным.

С улицы донёсся хохот и цепочка матерных словесных конструкций. Я подошёл к окну. Трое качков из подвала соседней пятиэтажки с тренажёрами, чей совокупный IQ едва ли превышал количество пальцев на руке, крутились вокруг моего балкона.

– Зырьте, чё у очкарика выросло! – орал один, тыча пальцем в сторону моих помидоров. – Помидорки-сопельки!

– Предлагаю проверить их на кислотность! – второй имбецил уже перелазил через раскаченный поручень.

Это факт сорвал стоп-кран моего терпения. Мои «Кровавые королевские». Единственное живое доказательство, что я вообще хоть на что-то способен. Нечто внутри, весьма долго копившееся: унижения в универе, провалы на собеседованиях, вечное безденежье. Это нечто конкретно так… бумкнуло! Я, не раздумывая, выскочил из квартиры и выбежал на улицу. В разношенных, домашних тапочках.

– Эй, мудилы! Отвалите от моих томатов! – закричал я подбегая. Дождь мгновенно промочил мою, не самую свежую, футболку.

Парни обернулись, натягивая на физиономии кривые ухмылки. Тот, что уже умудрился залезть на балкон, сорвал самый крупный плод и сжал его в лапе. Алый сок оросил наглую рожу.

– Ого! Вот и хозяин бесплатной овощной лавки пожаловал! – просипела эдакая гора мышц с лицом недоразвитого примата. – Мы твою экологически-чистую шнягу продегустируем? Не скули.

– Убирайтесь к чёртовой матери, – выдавил я, чувствуя, как в ярости дрожат руки. Не столько от страха, сколько от осознания собственного, всепоглощающего бессилия. – А то полицию вызову!

– А если не уберёмся? – мордатый сделал шаг навстречу ко мне, наступая на раздавленный помидор. – Что скажешь легавым? Прочтёшь им лекцию о фотосинтезе?

Хохот троицы мудаков резанул прямо по нервам. Этот смех, чёртов дождь, письмо на компьютере, красный сок на лице идиота... Всё слилось в одну точку кипения. Я рванулся вперёд, не думая о последствиях, желая просто врезать как следует. Но, тело, озабоченное двадцатью шестью годами пассивного существования, подвело. Ступня погрузилась в дыру на асфальте, и я грохнулся лицом в лужу, рассекая ладонь о торчащий из грязи острый осколок трубы.

Боль стала ясной и отрезвляющей оплеухой. Я встал на колени, видя перед собой расплывчатые фигуры и слыша откровенное ржание. Кровь из глубокого пореза на ладони текла ручейком, смешиваясь с дождевой водой и грязью. Парни, поняв, что я не представляю даже комичной угрозы, поиздевались ещё немного и потеряли ко мне интерес. Разбросали остатки рассады под ноги и ушли, громко обсуждая, не пойти ли им выпить.

Я сидел под холодным дождём на коленях в луже, истекая не только кровью, но и последними каплями самоуважения. Бурая дорожка кровавого ручейка, щедро разбавленного дождём, стекала по щелям асфальта к фундаменту моего дома. Точно к окну, за которым виделся «Лунный зев».

«...кровью польёт... обретёт истинное призвание...» – почему-то всплыли в голове слова Мартыныча.

Бред сивой кобылы. Хотя… чёрт побери, что мне терять? Моя жизнь и так тонким слоем туалетной бумаги размазана по грязному асфальту. Поднявшись, я вернулся в квартиру. Рука кровила, ныла и пульсировала. Я, матерясь про себя от боли, подошёл к подоконнику, не сводя глаз с полудохлого растения. Оно сейчас выглядело идеальной метафорой всех моих жизненных амбиций. На улице прогремел последний отголосок грозы. Молния разрезала небо, и на миг показалось, будто отражение полной луны задрожало в мокром стекле.

Глава 2. Попы любят приключения и моя не исключение

Получи я на руки анкету с вопросом: «Каково это – оказаться внутри величайшего ботанического открытия всех времён?», сейчас смог бы ответить с полным знанием дела. Весь мой страх, клаустрофобия и зарождающееся ощущение домашнего питомца были сметены шквалом чистейшего, неподдельного научного восторга.

Древоград.

Растительные ворота сомкнулись за нашими спинами тихим шелестом биологических лёгких, и я замер, забыв дышать. Взгляд человека, привыкшего к унылым линиям стекла и бетона, скользил по ажурным аркам переплетённых ветвей, и по струящимся вниз живым гирляндам лиан, испускавших мягкое биолюминесцентное сияние. Воздух пьянил. Густой и влажный. Он пах не просто древесиной, а словно отражал саму суть жизни. Сложнейший коктейль из фитонцидов, цветочной пыльцы, смол и озона не смог бы воспроизвести ни один земной лес. Миллион ароматов, которые примитивный человеческий нос не мог разделить, слились в один ошеломляющий, дикий букет.

Для меня, как для биолога, эта реальность была подобна святому Граалю, в котором природа припрятала уникальный шедевр. Улицы без брусчатки, лишь упругие, живые корни, пульсирующие под ногами. Симбиотические структуры домов, где древесина сама формирует стены и своды, а окна прикрыты натянутой, прозрачной мембраной, словно гигантская растительная клетка. Мозг лихорадочно анализировал: «Каков механизм управления ростом? Это результат селекции или направленный симбиоз с грибницей? Как осуществляется вентиляция? И что за источник энергии... А там что, светящиеся грибы? Фотосинтез при таком тусклом свете?»

– Держись рядом, Беспородный, – голос Люции вернул в суровую реальность. Коготки пальцев легонько ткнули меня в спину. – Здесь твоя «чистота» привлекает излишнее внимание.

«Чистота». С точки зрения местных, я, по ходу дела, был пустым местом, лишённым запаха. Александр Воронов Беспородный, чистый и, видимо, вкусно пахнущий. Была определённая вероятность, что меня сожрут на очередном собрании местных, напихав в задницу овощей, словно в утку. По крайней мере, так можно было трактовать «голодные» взгляды жителей, которые провожали меня по извилистым, пульсирующим жизнью улицам.

ОНИ были повсюду. В основном, конечно, антропоморфные волки. Разных размеров и оттенков шкур. От почти белых до угольно-чёрных. Мощная мускулатура большинства прикрыта практичной, но простой одеждой, подчёркивающей профессию воинов или охотников. Прочные кожаные шорты или набедренные повязки. У некоторых – стёганые поножи, защищающие бёдра. Самые знатные, если я правильно понял, в нагрудных пластинах из тёмного отполированного дерева или кости, повторяющие рельеф грудной клетки. Одни торговали, другие чинили оружие, многие просто стояли группами. Их разговоры, полные рычащих и хриплых нот, были для меня пока лишь шумом.

Взгляд на мгновение отвлекла стайка волчат, с визгом носившаяся между ног взрослых. Они были без одежды, пушистая шёрстка взъерошена, но никого это не смущало. Видимо, понятие «приличий» в этом мире приходят вместе со зрелостью или необходимостью носить символы своего статуса.

Были и другие. Я заметил пару необычных существ, от вида которых перехватило дыхание. Высокие, невероятно грациозные двуногие кошки, с длинными шеями и пятнистой, как у гепарда, шкурой. Их одежда выглядела иначе. Не грубая кожа, а тончайшая, отливающая шёлком замша, из которой были сшиты облегающие бриджи и накидки, скреплённые на одном плече изящной застёжкой. Существа двигались с такой плавностью, что казалось, не идут, а скользят. Глаза, подведённые чёрным, смотрели на всех свысока, с холодным презрением аристократов.

Мимо, проворно лавируя между ног более крупных обитателей, пробежала стайка юрких, похожих на ласок существ. На одном из широких мостов, лениво растянувшись, в последних лучах солнца грелась антропоморфная пантера. Её шерсть была дымчато-чёрной, отливая синевой, а зелёные, раскосые глаза полуприкрыты от удовольствия. Когда взгляд женщины-кошки скользнул по мне, я почувствовал себя мышью, за которой наблюдает сытый зверь. Она медленно и демонстративно облизнулась, обнажая ослепительно-белые клыки. Я поспешил отвернуться, чувствуя, как по спине пробежал пугающий холодок.

– Пантера, – прошептала Люция. Плечо волчицы на мгновение коснулось меня, отчего я вздрогнул. – Не смотри ей в глаза слишком долго. Для них это вызов. Или приглашение.

– К чему? – спросил я, хотя ответ был очевиден.

– К спариванию. Или играм. Но их игры почти всегда заканчиваются кровью.

Люция привела меня к одному из массивных деревьев-домов города. Его ствол был шириной с коровник, а высотой с десятиэтажную многоэтажку. Спиральная лестница, вырезанная в коре, вилась вверх, теряясь в сумраке кроны. Внутри оказалось просторно, но аскетично. Пол устилали шкуры неведомых мне зверушек, в нишах горели светящиеся грибы, отбрасывающие причудливые тени. Пахло кожей, дымом и, конечно же, волками. Строение оказалось казармой. Чистой, функциональной, без излишеств.

– Твоё логово, – сказала Люция, указывая на груду шкур в самом тёмном и, как я понял, самом неудобном углу. – Здесь ты будешь ждать, пока вождь соизволит принять. Это может занять день. А может, и целый оборот лун.

Я посмотрел на шкуры, потом на свои джинсы с футболкой, пропитанные потом, страхом и заметной грязью от обоих миров. Да и мочевой пузырь настойчиво о себе напомнил.

– Спасибо за «гостеприимство», – сказал я с самой ядовитой вежливостью, на какую был способен. – А где здесь у вас... туалет?

Люция наклонила голову, уши насторожились.

– Туа... что?

«О великий владыка науки и белоснежной сантехники. Неужели я попал в мир, не знающий унитазов».

– Место, где справляют нужду, – пояснил я, чувствуя, как пылает лицо. – Маленькую и большую.

Глава 3. Вид скромницы, взгляд хищницы, мысли соблазнительницы

Пир в логове Пепельной Стаи походил на эпизод из документалки телеканала National Geographic, снятый в режиме «экшен-кэм». Серия, где стая гиеновидных собак терзает тушу растерзанной антилопы, но с элементами первобытного барбекю и ужасающим на вкус пойлом. Мясо саблезубого тигра, символично поджаренное на костре у входа в казарму, имело консистенцию автомобильной покрышки и вкус кирзача, приправленного нотками гвоздики и отчаяния. Столовых приборов за длинным, деревянным столом не проглядывалось, так что мясо ели руками. Вернее, когтями и зубами, отрывая куски со смачным хрустом рвущихся сухожилий и запивая мутной бражкой, которая с первого же глотка выжигала рецепторы и убивала напрочь остатки здравомыслия.

Помещение мало соответствовало земному понятию «столовая». Скорее — общее чрево огромного дерева, наполовину выдолбленная, наполовину выращенная. Древесные стены пронизаны туннелями проходов, выступами и нишами, в которых кто-то жевал, кто-то точил клинок, а кто-то просто валялся, свесив хвост. Вместо привычных стульев и табуреток — низкие лавки, отполированные до глянца шерстяными задами нескольких поколений воинов.

Я сидел в углу на груде шкур, пахнущих пылью. От меня теперь тоже несло. Люцией. Её мускусный, доминантный аромат витал вокруг человеческого тела словно невидимый щит. Химическое предупреждение «посторонним вход воспрещён». Взгляды, которые волки периодически бросали в мою сторону, изменились. Открытой враждебности поубавилось. Её сменило настороженное любопытство и, как мне показалось, у некоторых самцов — классическая зависть. Быть отмеченным дочерью вожака, одной из сильнейших воительниц клана, было знаком отличия, пусть и полученном столь унизительным, но в то же время восхитительным способом.

Сама Люция восседала у костра, как главная звезда вечеринки. Волчица была центром всеобщего внимания. Сильная и уверенная. Её низкий, хриплый смех периодически заглушал общий гам, чавканье и рычание. Но, я каждый раз ждал её взгляд. Время от времени голубые глаза, отражающие пламя костра, находили меня в полумраке, задерживаясь на мгновение. В них вспыхивала знакомая искра — смесь собственничества, голода и дикого огня, что загорелся у озера. Она ко мне ни разу не подошла, но присутствие Люции рядом было практически ощутимо.

Мне стало скучно, и Александр Воронов, кандидат в неудачники всея Руси, решил провести свой первый научный эксперимент в мире Эмбрионы. Сознание слегка мутило от адской бражки. Или оттого, что в миске с мясом плавало нечто, напоминавшее глаз саблезуба. Я полез в рюкзак и достал заветную пачку сухариков. Обычные, «Юбилейные», с ударной дозой соли и ностальгии по цивилизации.

Стараясь действовать незаметно, раскрыл пачку и осторожно хрустнул одним из ржаных кубиков. Боже, какая же благодать. Сидевший неподалёку Торк, с интересом наблюдал за мной, словно ребёнок за фокусником.

— Что это? — спросил он, поводя носом в воздухе. — Пахнет... сухо. И скучно. Как пыль.

— Сухари, — сказал я. — Пища из моего мира. Для сильных духом и слабых желудками.

Волк фыркнул, настойчиво протягивая лапу. Пришлось делиться. Антропоморфный волк с подозрением положил сухарик в пасть и разжевал. Уши Торка внезапно насторожились, а хвост дёрнулся.

— Странно, — произнёс волк, задумчиво. — Хрустит. И... ничего. Совсем ничего. Но... приятно. Давай ещё.

Пришлось отсыпать ему ещё порцию. Скоро вокруг меня собралась небольшая группа волков, привлечённая странным запахом и реакцией Торка. Сухарики исчезли мгновенно. Это был мой первый, крошечный, дипломатический успех. Кто-то принёс мне в обмен кусок странного, сладкого, липкого корня, от которого зубы тут же слиплись. Кто-то всучил горсть сушёных ягод с терпким, винным привкусом, от которого слезились глаза. Я, пережёвывая дары, чувствовал себя первобытным купцом, ведущим меновую торговлю.

Главное открытие ждало меня позже. Когда пир пошёл на спад, и воины начали расходиться по своим лежанкам, засыпая на шкурах, я всё ещё не мог сомкнуть глаз. Адреналин, страх и отголоски возбуждения всё ещё бушевали в крови. Я выбрался на один из внешних балконов-мостков, опоясывавших ствол-казарму. Отсюда открывался вид на спящий Древоград, освещённый светом двух лун. Большой, кроваво-красной, висевшей в зените, и меньшей, серебристо-зелёной, только что поднявшейся над лесом. Воздух был прохладен и свеж. На его фоне запахи древесного города — дым, мясо, звери — ощущались ещё острее.

При таком освещении Древоград казался не поселением, а гигантской колонией светляков, вросшей в кроны. Окна-дупла соседних древо домов мягко подсвечивались изнутри тёплым янтарным светом. Где-то мелькали тени — хвост, шерстяная лапа, силуэт с копьём. Вместо фонарей — повсюду связки светящихся грибов и висящие в сетях стеклянные колбы с плавающими внутри люминесцентными личинками. Ни одного ровного квартала, ни одной прямой улицы. Лишь сеть переплетённых корней, мостков и платформ, как организм, растущий по своим, непонятным человеку законам.

И тут я увидел его. Прямо у стены, в трещине коры, рос невзрачный цветок. Маленький, с фиолетовыми лепестками. Он был похож на простую герань, которую бабушки в нашем мире выращивали на подоконниках. «Пеларгония печатая», — автоматически определил внутренний ботаник, заглушая стон паникёра. Я прикоснулся к цветку, и на пальцах остался знакомый запах. Горьковатый и терпкий. Однако здесь, в этом мире, запах был... иным. Гуще. Плотнее. В нём чувствовалась едва уловимая, но отчётливая вибрация, словно цветок был не просто растением, а миниатюрной биохимической фабрикой.

Мгновение спустя я услышал шаги. На балкон вышла Люция. Серебристая шерсть отливала в лунном свете. Она избавилась от доспехов и была в короткой тунике из мягкой кожи. Выглядела волчица усталой, но собранной. Как всегда.

Глава 4. Идея пришла ко мне в голову, но абонент был недоступен

Следующие несколько дней пролетели в странном ритме рутины и постоянного, щекочущего нервы ожидания. Я был окончательно провозглашён кем-то вроде ручной обезьянки в логове Пепельной Стаи. Сухарики быстро закончились, но я успел подружиться с волчатами, показывая им фокусы с исчезающей (в рукаве) пятирублёвой монеткой, что они восприняли как высшую магию. А уж знаменитый трюк с отрыванием большого пальца, возвёл меня в детских глазах на вершину магического Олимпа. Торк, хоть и ворчал каждый раз, делился со мной жареным мясом. Запах Люции на теле работал как пропуск в местное общество.

Постепенно я начал улавливать тонкие ритмы жизни Стаи. Их быт был сплетением грубой силы и трогательной, почти наивной, простоты.

Например, гигиена. Я ожидал увидеть нечто примитивное, типа вылизывания. Но волки подходили к ней с тщательностью педантов. По утрам у колодцев выстраивались очереди. Воины и прочие члены клана тёрли шерсть грубыми мочалами из коры и пахучим, похожим на мыло, корнем. По окру́ге тут же разлетался густой запах с нотками хвои и чего-то острого. Антропоморфные волки вычёсывали колтуны специальными гребнями, оскаливаясь и ворча, если попадался плотный узел. Это был не просто элемент туалета, а ритуал глубоко сложившегося социума. Молодые волки чистили шерсть старшим, демонстрируя уважение. Пары чесали друг друга, и в этих движениях сквозило больше интимности, чем в иных поцелуях. Оголялись волки друг перед другом без малейшего стеснения, что вынуждало меня невольно краснеть.

Завтрак был делом быстрым и утилитарным. Пищу — холодное вчерашнее мясо и густую похлёбку с кореньями — раздавали у большого котла. Но и здесь был свой порядок. Первыми подходили старейшины и воины с рангом повыше. Потом — основная масса бойцов. Молодёжь и слуги довольствовались тем, что осталось. Никакой толкотни, никаких споров. Все знали своё место в этой цепочки.

Сон также был коллективным. Многие спали, сбившись в кучи, словно щенки. Первую ночь я провёл в стрессе — слишком много тел, запахов, звуков. Но потом осознал эволюционный смысл этого действа. Они экономили тепло, а главное — любая угроза, обнаруженная одним, мгновенно будила всех вокруг. Сон антропоморфных волков был чутким, прерывистым. Они постоянно ворочались, рычали во сне, прижимались друг к другу.

Весьма щекотливой для человеческого воспитания была одна деталь в жизни стаи. Несмотря на наличие Утилизирующих Чаш в каждом из ДревоДомов, волки метили территорию в определённых местах. Все. От вожака до крохотного щенка. Для стаи это был не акт стыда, а форма коммуникации. Я видел, как юная волчица, нервничая, подходила к специальному «месту» и оставляла свою метку рядом с отметиной уважаемой воительницы. Почти как подросток, ставящий лайк под фото кумира в соцсетях. Запах был их новостной лентой, и они «читали» её куда внимательнее, чем я ещё недавно листал ленту Дзена.

Передо мной разворачивался мир, построенный на полном доверии к инстинктам. Мир, где прикосновение значило больше слов, а запах — больше формального приказа. Я, человек, запертый в клетке нравственных условностей, с завистью и трепетом наблюдал за этой дикой, пугающей и невероятно искренней свободой.

Основным развлечением в этом царстве уникальной растительности стало изучение флоры. Я проводил часы, бродя по Древограду, в пределах видимости «опекунов», и каталогизировал в блокноте местную растительность. Мир Эмбрионы казался мне ботаническим безумием. Например, я нашёл аналог мяты, от которой немели кончики пальцев. Потом наткнулся на подобие земного алоэ, чей сок затягивал царапины за минуты. А запах цветка, напоминающего белладонну, так вообще вызвал в желудке мгновенные приступы тошноты. Я собирал образцы в треснутые горшки из-под воды. Делал подробные записи в блокноте, на полях которого рисовал облики встреченных по пути, человекоподобных существ.

Вечерами в казарме я долго разглядывал карту, начертанную на выделанной оленьей шкуре. Древоград был изображён на ней в центре, как гигантское дерево. К югу от него простирались «Танцующие Степи». На востоке «Хрустальные Пики». На западе «Лес Шепчущих Теней». А на севере... огромное белое пятно с надписью: «Холод Безмолвия».

— А там что? — спросил я у Торка.

Волк, чистивший кирасу, мрачно взглянул на карту.

— Земли, где даже магия замерзает. Говорят, там спят древние чудища, что обитали на Эмбрионе до нас. Возможно, всё это сказки и там нет ничего. Неважно. Это не наша земля.

Так, по кусочкам, я собирал мозаику этого мира. А тот был огромен, дик и полон загадок. Земная наука разбивалась об Эмбриону, словно волна о скалу. Помимо антропоморфного разнообразия видов, этот мир был наполнен и привычными обитателями фауны, расположенными ниже в пищевой цепи. Разумные, человекоподобные расы не заменяли собой классический животный мир. Они, как и человечество, превалировали над ними.

***

Люция была постоянно занята. Патрули, тренировки, какая-то своя жизнь, в которую я был посвящён лишь отчасти. Зато ночи... они полностью принадлежали нам. Той самой страстной тишине, что я нечаянно создал с помощью цветка местной герани. После того вечера между нами что-то определённо изменилось. Волчица больше не доминировала надо мной столь явно. С её стороны отношения ко мне всё ещё казались игрой. Исследованием. Люция приходила ко мне, когда в казарме стихали звуки, и каждый раз мы занимались любовью. Да, да… Это процесс уже нельзя было назвать просто сексом. После страстных баталий волчица требовала, чтобы я рассказывал ей о своём мире. Мне нечего было скрывать, хотя моя жизнь мало походила на увлекательный роман. Я рассказывал о «растениях, которые не пахнут», о «городах из камня», о транспорте и компьютерах. Пока говорил, её шершавый язык скользил по моей коже, а когти выписывали замысловатые узоры на груди. Люция была словно одержима соединением двух реальностей — моих слов и её ощущений.

В одну из подобных ночей я решился на новый эксперимент. Достал из рюкзака пакетик с семенами. «Кровавые королевские».