Пробуждение памяти: история одной ведьмы

пролог. Астора. 2 сентября. Нью-Йорк

Нирвану сна разорвал противный звон будильника. Я с мучительным стоном открыла глаза. По комнате уже суетилась Алиан – мой фамильяр.
— Наконец-то! Я уж думала, ты забыла, —радостно сказала она.
— Про что? — пробормотала я сквозь сон.
— Как про что? Сегодня в универ.
Сон как рукой сняло.
— Как?! Разве не завтра?
— Нет, сегодня. Ты серьезно забыла? — спокойно спросила Али.
Мне стало не до спокойствия.
— Да! — крикнула я и стремглав бросилась собираться.
***
Спустя 40 минут мы вышли из квартиры. На мне был простой вязаный свитер и серые спортивные штаны. Каштановые волосы распущены, ни грамма макияжа, и круглые очки. Так я выглядела не потому, что не успела собраться, — это был мой третий человеческий облик.
Никто из людей не знал, что за этой обыденностью скрывается древняя ведьма, возрастом в 217 лет. Правила нашего существования неумолимы: раз в столетие — новый лик, новая маска среди людей, чтобы отвести любопытные глаза, а так же имя. Ибо под ними таится подлинная сущность — второй облик, наш истинный. Являть его в миру строжайше запрещено. Лишь в час настоящей нужды. Мир не должен знать о нас. Даже в толпе обывателей могут скрываться охотники, чей взгляд жаждет распознать нас. То же обязаны делать и фамильяры, дабы другие ведьмы не подставили их и ведьм перед охотниками, ради своей выгоды. Сейчас мое имя – Этери, а имя моего фамильяра – Элли.
Тот, изначальный лик, дан нам на всю вечную жизнь. Черты его можно слегка подправлять, но суть, отраженная в самой душе, — неизменна.
Порой эта вечная маска начинала давить сильнее свинца. Не физически — на то мы и не из хрупкой человеческой глины, — а душой. Стоять в очереди за кофе, слушать бесконечные разговоры о сиюминутных проблемах, видеть, как мелькают их недолгие жизни... несколько десятилетий, и все кончено. А ты остаешься. Снова и снова. И это сложнее всего.
Я всегда думала, что бессмертие — это дар. Теперь, спустя 217 лет, я понимаю — это проклятие.
Когда мне было семнадцать, я встретила парня по имени Нерон. Ему был двадцать один. Он был не просто моей первой любовью. Он был тем, кто одним взглядом заставил мой мир перевернуться и собраться заново — уже вокруг него. Мы поженились, у нас родились дети. Говорят, пары, которые не ссорятся, просто не любят друг друга, но мы доказали обратное. Не было ни громких скандалов, ни дней в молчании. Только тихая, уверенная любовь. Год за годом. Десятилетие за десятилетием.
Любовь, которая была самой чистой, светлой и искренней. Любовь, которая расцвела в честности и поддержке. В том, как его теплые руки всегда искали мои под одеялом. В том, как он, не глядя, протягивал мне свою чашку, чтобы я отпила. В морщинках у глаз, которые становились глубже с каждым нашим общим смехом. Мы вырастили не просто детей — мы вырастили целую вселенную общих взглядов, шуток, которые были смешны только нам двоим, и тишины, которая была громче любой симфонии.
Он ушел от старости в девяносто два года. А я... я осталась. Смотреть, как угасает человек, которого любишь больше жизни — это пытка, растянутая во времени. Сначала ушла его память. Он перестал узнавать детей. Но он всегда, всегда узнавал меня. Его рука, худая и почти прозрачная, всегда находила мою. Потом ушла речь. Он просто смотрел на меня. Его голубые глаза, выцветшие от времени, смотрели на меня с таким бездонным, немым ужасом... и с бесконечной благодарностью за то, что я здесь. Я думала, что хуже этого нет. Что дно горя где-то здесь.
Я ошиблась.
Хуже — это не сам момент, когда его дыхание остановилось. Хуже — это то, что было после. Это — звенящая, давящая тишина в доме, где только что закончилась целая жизнь. Это — телефон, который ты больше не можешь взять, чтобы поделиться пустяковой новостью. Это — его тапочки у кровати, на которые я спотыкаюсь каждое утро, и каждый раз обжигаюсь этой реальностью заново.
Но самое страшное, самое изощренное наказание — это память моего тела. Оно не знает, что его нет. Оно просыпается ночью, чтобы прислушаться к его дыханию. Моя рука на автомате тянется через кровать, чтобы погладить его седые волосы, и натыкается на холодную наволочку. И в этот миг, каждый раз, снова и снова, я заново теряю его. Это не одна смерть. Это тысяча маленьких смертей каждый день.
Я осталась. Жить в доме-гробнице, где каждый предмет — это надгробный памятник нашему счастью. Дышать воздухом, который стал безвкусным и ядовитым. И самое ужасное — это медленно осознавать, что я начинаю забывать. Забывать тембр его голоса. Точный оттенок его глаз, когда на них падало солнце. Забывать, каково это — быть любимой.
Я не просто вдова. Я — призрак, обреченный доживать свой век в мире, который он забрал с собой. И эта боль — не острая, не режущая. Она тупая, ноющая, вечная. Как сломанная кость, которая так и не срослась, и ноет при каждой смене погоды. Только погода в моей душе теперь всегда — ливень.
Спустя несколько месяцев я похоронила свою сестру. Потом, Эвена, брата Нера и моего лучшего друга. Они ушли, прожив счастливые человеческие жизни. А я оставалась. Все такой же, как в двадцать.
И вот я здесь. Мне 217 лет. Я — живой памятник тем, кого любила. Бессмертие — это не дар. Это вечно длящееся прощание.
Когда Нер ушел, я стала искать способ возродить человека. Возродить — невозможно, но можно вернуть тех, кто дорог, другим путем. После смерти душа перерождается.
С помощью особого ритуала можно заставить душу возродиться снова в человеческий облик, даже того же пола. Я, конечно, провела этот ритуал. Перерождение души занимает около ста лет.
Когда человек перерождается, ему нужно достичь восемнадцати лет. После этого он должен увидеть трёх людей или личностей из своей прошлой жизни — тогда он вспомнит его прошлую жизнь. Кому-то являются видения, кому-то снятся сны, а кто-то вспоминает всё разом.
И тут возникает главная сложность. Есть только двое, сохранивших свой облик: я и Алиан. Где найти третьего — неизвестно.
– Астора, ты меня слышишь? – голос Али вывел меня из раздумий.
– А? Что? – растерянно спросила я, не понимая, о чём речь.
– Ты уже десять минут просто стоишь на одном месте. Мы опаздываем.
Мой взгляд упал на часы, и я рванула вперёд.
– Извини, задумалась, – протараторила я, пытаясь собрать мысли в кучу.