Это, наверное, была война. Вторая мировая. Я шла в составе отряда — измотанные, молчаливые. Навстречу нам попалось одноэтажное здание из кирпича. Командир сказал:
— Заходим сначала мы. Потом вы. — он показал на меня и раненого. — Мало ли кто там.
Они вошли. Тишина.
Я глянула на раненого:
— Ну что, пойдём?
Мы зашли. Внутри — только комната с двумя кроватями. Мы вышли в коридор и... замерли.
Там ходили люди в форме СС. И ещё — в повязках, видимо, местные помощники. Нам бросили в лицо:
— Теперь вы в лагере. Получите робу.
— Как так? — прошептала я раненому. — Мы что, не успели?
Он только пожал плечами. Потом вытащил из-за пояса резаки.
— Доски подпилим. Сбежим.
Я выглянула в окно — там проволока, в несколько рядов, под напряжением.
Пришёл один из пособников. С палкой. Начал бить. Больно. Резко. Без причины. Мы с раненым переглянулись, сорвались — и убили его. Выбросили тело в окно.
Но потом нас вывели на двор. Поставили в круг. Солдаты смеялись. Нам велели — бросать труп друг другу. Как мяч. Просто мяч. Без слов.
Я устала. Больше не могла. Стояла неподвижно.
Офицер подошёл и закричал что-то на немецком. Я не поняла.
Потом резко:
— В комнату к Борману её!
Меня втолкнули снова в то самое здание. Похоже на больницу. В зале — ожидание. Медсёстры в белом суетились.
— Электрошок. Подключение к голове, — объяснили. — Раздеться догола.
Я молча разделась. Прикрылась руками. Мужчины рядом что-то говорили, но я молчала.
Меня провели внутрь. Врач не был похож на Бормана. Полный, с мягкой речью. Он ласково говорил, улыбался, пока пристёгивал меня. Видно — он наслаждался этим. Он любил свою работу.
Всё готово. Он включил ток. Я услышала треск.
Сначала слабый. Потом сильнее. Потом — на максимум.
Он смотрел мне в глаза, ожидая крика.
Но я засмеялась.