Раньше лето, воскресенье и десять утра пробуждали в моей душе трепетные, почти священные чувства. Это было время бесконечной свободы – школьные каникулы растягивались впереди золотистой дорожкой, по которой я могла бежать с подругами от рассвета до звездных сумерек, не ведая никаких обязательств, кроме собственного счастья. Мир принадлежал нам целиком, и каждое утро встречало нас обещанием новых открытий.
Теперь же время стало моим безжалостным тираном. Три года минуло с тех пор, как я переступила школьный порог в последний раз, три года университетской жизни превратили некогда волшебные летние утра в удушливую пытку. Я сидела в этом душном кабинете, где воздух казался густым, как патока, и молила небеса лишь об одном – хоть как-то выкарабкаться с тройкой по психологии и поскорее добраться до дома, чтобы провалиться в забытье сна.
В аудитории воцарилась та особенная, напряжённая тишина, которая бывает только на экзаменах. Нас осталось всего трое: я, мой одногруппник Иван – высокий, всегда слегка взъерошенный парень с вечно обеспокоенным выражением лица – и наш преподаватель Андрей Борисович. В эту минуту Иван сидел напротив него за массивным деревянным столом, нервно теребя край своей рубашки и бормоча что-то невразумительное в ответ на вопросы по билету. Его голос дрожал, как натянутая струна, готовая вот-вот порваться, и я понимала: сразу после него настанет моя очередь.
А я даже не открывала учебников. Пару дней назад наша староста, всегда такая уверенная в себе и осведомлённая, объявила, что всей группе поставят автоматы. Как же горько было узнать, что автомат получила только она одна! Впрочем, я пыталась успокоить себя: в кабинете больше никого не будет, а значит, даже если я провалюсь полностью, Андрей Борисович из человеческого сочувствия подтянет меня до тройки. К тому же зачем непрофильному преподавателю топить студентку?
Я не зря потратила утро на тщательную подготовку – правда, не к экзамену, а к своему внешнему виду. Еще перед поступлением в университет я пересмотрела множество роликов с советами бывалых студентов, и среди прочих хитростей запомнила одну: перед экзаменом у преподавателя-мужчины нужно нарядиться и накраситься, а перед женщиной-преподавательницей, наоборот, прийти без макияжа и в простой одежде, чтобы создать впечатление, будто всю ночь просидела над учебниками и времени на красоту не осталось.
Андрею Борисовичу было лет 45-50, как раз из той категории мужчин, которые теоретически могли поставить оценку не только за знания, но и за… ну, скажем так, за общее впечатление. Поэтому сегодня я надела свое самую удачную юбку с белоснежной блузкой, аккуратно подкрасила глаза и губы, уложила волосы так, чтобы они мягко обрамляли лицо.
Голос Андрея Борисовича прорезал мои размышления:
— Иван, плохо. Можно было гораздо лучше подготовиться. — Он покачал головой с выражением разочарованного отца. — Раз уж вы кое-как ответили на первый вопрос, поставлю вам тройку, но это чистая снисходительность.
— Спасибо большое, Андрей Борисович! — Иван буквально просиял от облегчения и протянул свою зачётную книжку дрожащими от волнения руками.
Преподаватель молча взял зачётку, неспешно расписался своим размашистым почерком и вернул обратно. Иван еще раз горячо поблагодарил, неловко поклонился и практически выбежал из кабинета, словно боясь, что Андрей Борисович передумает.
Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, и мы остались вдвоем.
— Анастасия, — произнёс он негромко, но так, что внутри у меня всё ёкнуло, — ну что ж, вы последняя. Время на подготовку истекло. Подходите.
Я поднялась со своего места, и тут же почувствовала, как предательски подкосились ноги. Колени затряслись так, словно я стояла на краю пропасти.
Я сделала шаг, второй, и услышала, как громко стучат каблуки о пол. Внутри же звенела тишина, только сердце било по рёбрам, и я никак не могла понять – это от страха или от чего-то другого.
Подойдя к его столу на ватных ногах, я опустилась на стул и протянула билет. Бумажка дрожала в моих пальцах, словно осенний лист на ветру. Андрей Борисович неторопливо взял билет, скользнул взглядом по строчкам и откашлялся.
— Итак, — его голос звучал деловито, почти равнодушно, — у вас вопрос «Какие существуют виды памяти?» — он поднял глаза и посмотрел на меня поверх очков с выжидательным выражением. — Анастасия, какие же виды памяти вам известны?
Я почувствовала, как во рту пересохло, а мысли разбежались в разные стороны, словно испуганные воробьи. В голове царила такая пустота, что даже эхо не отдавалось. Замешкавшись ещё на несколько мучительных секунд, я наконец выдавила из себя:
— Память… память делится на два основных вида: кратковременная и долговременная. — Слова словно вязли у меня на языке. — Кратковременная – это когда память хранит информацию в течение короткого промежутка времени, а долговременная… это когда… ну, хранит информацию долго.
Повисла тишина. Я замолчала, отчаянно надеясь, что этого будет достаточно.
Андрей Борисович медленно снял очки, протёр их платком и снова водрузил на нос. Его взгляд стал пронзительным, изучающим.
— И всё? — спросил он с легкой иронией в голосе.
— Ну… да, — прошептала я, чувствуя, как щёки начинают гореть.
— То есть больше никаких других видов памяти не существует? Только кратковременная и долговременная? — В его голосе появились нотки нарастающего недоумения.
— Существуют, что ли? — неуверенно пролепетала я. — Ну, эти два основных вида – это точно…
Андрей Борисович откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы в замок.
— Представляете, Анастасия, существуют. Может быть, хотя бы по категориям разобьёте те виды, которые назвали?
Я молчала, чувствуя, как паника медленно, но верно подбирается к горлу. Мои глаза метались по кабинету – от книжных полок до окна, от диплома на стене до стоящей на столе чашки с остывшим кофе – в отчаянной надежде найти подсказку где угодно, только не в собственной голове.
— Куда можно отнести кратковременную и долговременную память? — настаивал преподаватель, и в его голосе уже слышалось плохо скрываемое раздражение.
Мои глаза продолжали бегать туда-сюда, словно зверёк в клетке. Я не знала, что ответить. Вообще ничего не знала.
Андрей Борисович снял очки, закрыл глаза и медленно, устало прикоснулся пальцами правой руки к переносице, массируя ее. В этом жесте читалась такая усталость, такое разочарование, что мне стало стыдно до самых кончиков пальцев.
— Анастасия, — произнёс он наконец, открывая глаза и пристально глядя на меня, — вы серьёзно не знаете ответ на такой элементарный вопрос? — В его голосе звучала смесь изумления и профессиональной боли. — Это же основы, азы психологии!
Он поднялся со своего места и начал неспешно прохаживаться за столом, заложив руки за спину.
— Во-первых, — начал он тоном, каким объясняют очевидные вещи, — виды памяти выделяют по разным основаниям, по разным критериям классификации. По продолжительности хранения информации, по способу восприятия и по характеру участия воли в процессе запоминания.
Он остановился и посмотрел на меня:
— По продолжительности различают: мгновенную память – она удерживает информацию буквально доли секунды, кратковременную – до тридцати секунд, оперативную – столько, сколько нужно для решения конкретной задачи, и долговременную – практически без ограничений по времени.
Андрей Борисович вернулся к столу и присел на его край.
— По способу восприятия информации память бывает образной – зрительной, слуховой, тактильной, затем двигательной – когда мы запоминаем движения, а также словесно-логической – когда работаем с понятиями и их связями.
Он снова надел очки и пристально посмотрел на меня:
— А по участию воли различают произвольную память – когда мы специально стараемся что-то запомнить, и непроизвольную – когда информация запоминается сама собой, то есть без нашего сознательного усилия.
Я слушала его объяснения и с ужасом понимала, что все это звучит для меня как китайская грамота. Каждое слово было понятно по отдельности, но вместе они складывались в совершенно незнакомую мне картину. Я впервые в жизни слышала эти термины и классификации.
Андрей Борисович провёл рукой по лицу и со вздохом посмотрел на билет.
— Ладно, Анастасия, — в его голосе звучала последняя надежда. — Второй вопрос у вас: «Что такое сексуальная фрустрация и как она влияет на поведение человека?». Сможете ответить на этот вопрос хотя бы?
Но на этот раз я даже попытки не предпринимала. Просто сидела и молчала, отчаянно пытаясь найти хоть какие-то подсказки в обстановке кабинета. Но стены молчали так же упорно, как и я.
— Анастасия, — голос преподавателя стал жёстче, — вы серьёзно сейчас? Это два простейших вопроса, на которые сможет ответить даже девятиклассник!
Я почувствовала, как по щекам покатились слёзы стыда и отчаяния.
— Андрей Борисович, я… я даже не знаю, что такое фрустрация, — прошептала я, опуская глаза.