Мир быстро менялся. Новые революционные идеи распространялись со скоростью лесного пожара. Закономерный итог развития человечества. Будущее было предопределено на долгие годы вперёд, словно вырублено в граните.
Но что-то изменилось, сместив устье предопределённых событий. Поток истории со всей свой силой обрушился на твердь, лишь стоило прозвучать обычным словам в не самом обычном месте при не самых обычных обстоятельствах.
***
Звенящая тишина обрушилась на кабинет Сенатского дворца, упав словно каменная плита. В этом напряженном безмолвии даже тление табака в трубке Сталина казалось раскатами грома.
Ворошилов, словно оцепенев, смотрел на карту Европы. Его взгляд скользил по линиям, которые отмечали продвижение немецких войск. Казалось, эти линии не просто чернила, а ядовитые клыки, вонзающиеся в плоть Польши, агония которой ощущалась в самом воздухе кабинета.
Третий Рейх, словно гигантский паук, стягивал стальную паутину вокруг горла несчастной страны, не оставляя ей ни малейшей надежды на спасение. Слова, произнесённые несколько мгновений назад, все ещё жгли, как раскалённое железо, и Ворошилов, лучше других понимая их смысл, пытался осознать, что последует за ними. Нечто, к чему они были совершенно не готовы.
— С Германией?! — Берия не стал скрывать своего изумления. — Коба, но зачем?! Мы же только что подписали с ними пакт о ненападении!
Для всех, собравшихся здесь, прозвучавшие слова были громом среди ясного неба. Во властных кулуарах Москвы партийные деятели обсуждали раздел Польши, но не войну с Германией. Какая война, когда накануне был подписан пакт о ненападении?! Лёгкая прогулка для Красной Армии вдруг обернулась чем-то зловещим. Достаточно было всего нескольких слов Хозяина страны, чтобы в воздухе запахло порохом.
— Партия, — Сталин вновь приложился к трубке, — тщательно обдумала движущие Гитлером мотивы и пришла к неутешительному выводу. Если не сокрушить Гитлера сейчас, Советский Союз станет следующей жертвой его кровавой агрессии. Давайте внимательно посмотрим, что же декларирует Гитлер? В первую очередь борьбу с коммунизмом и инородцами. Едва ли не каждая его речь перед народом Германии прямо затрагивает эти темы. Коммунистическая партия в Германии запрещена, впрочем, как и все прочие партии, кроме НСДАП. Немецкие коммунисты подвергаются гонениям, арестам и террору. Еврейский народ в Германии также подвергается гонениям, это ни для кого не секрет. Но СССР — страна равных возможностей для любого коммуниста вне зависимости от национальности. А едва ли не все остальные советские национальности гитлеризм именует дикими азиатами, находящимися на низшей ступени развития.
Сталин застыл, подобно хищнику, готовому к броску, и сделал ещё одну затяжку. Огонёк трубки на миг озарил суровое, непроницаемое лицо вождя. Этот краткий миг тишины был мучителен, как пытка. Казалось, сама тишина давила на сподвижников, принуждая их осмыслить чудовищную истину, прозвучавшую из его уст. Сталин давал им время не из сострадания, а чтобы укрепить свою власть, чтобы они заглянули в бездну, которую он им открывал. Выпустив клубы едкого дыма, он неспешно заговорил вновь:
— Нетрудно догадаться, каким жутким и уродливым монстром видимся мы Гитлеру, каково его истинное отношение и к СССР, и к советскому народу. Мы олицетворяем всё то, что гитлеризм провозгласил своими непримиримыми врагами. Пакт о ненападении для Германии — это не более чем возможность оградить себя от войны на два фронта, разбить своих противников по одиночке, после чего собрать силы и утопить в крови наше советское государство. Гитлер провозгласил концепцию расширения жизненных территорий для германского народа и не отступится от своих планов. Первой его жертвой стала Австрия, потом немецкие войска были введены в Чехословакию, теперь Польша. Но фашистский спрут на этом не остановится. Его щупальца будут тянуться бесконечно, если их не отсечь. Война с Германией неизбежна, и партия считает, что сейчас лучший момент для её начала.
— Но, товарищ Сталин, — попытался возразить Ворошилов, сбросив с себя леденящее душу наваждение, — мы не готовы к настолько масштабным боевым действиям! Красная Армия нуждается в серьёзных реформах, война в Испании дала нам бесценный опыт, который теперь нужно внедрить в войска!
— Вот и внедряйте, товарищ нарком обороны, — невозмутимо ответил Сталин, делая вид, что не видит метаний партийных бронз. — Привлеките в войска прошедших Испанию коммунистов, дайте дорогу офицерам с современным боевым опытом, обеспечьте правильную постановку задач Наркомату промышленности и так далее. Покажите, что партия не зря доверила вам этот пост. Мы не можем упустить столь благоприятный момент. Удар Советского Союза станет для Германии неожиданностью. К такому повороту событий Гитлер не готов.
Никто из присутствовавших в кабинете не мог предположить такого поворота событий. Приближённые Сталина, привыкшие к его предсказуемости, были в смятении. Даже Берия, опытный интриган, с трудом сдерживал своё негодование. Если бы не непоколебимая уверенность в том, что Сталин — это сам Сталин и никто не посмеет занять его место, он бы первым бросился на этого самозванца, который так грубо нарушил привычный порядок вещей. Слова, прозвучавшие из уст Вождя, казались настолько дикими и невероятными, что каждый из них ощущал, как земля уходит из-под ног, открывая бездну неизвестности.
— Наша разведка, — Сталин бросил на Ворошилова внимательный взгляд, приморозив его к месту, несмотря на всю выдержку, — заверяет партию, что главное для нас — это в первую очередь как можно быстрее захватить румынские нефтяные месторождения. Без румынской нефти люфтваффе и танковые армады вермахта быстро окажутся обескровлены. Собственного производства бензина Германии не хватит для удовлетворения нужд своих войск.
После войны и эпидемии население СССР сократилось наполовину, составив сто миллионов человек, по последней переписи населения, экстренно проведённой после полной вакцинации населения в конце 1942 года.
Европа обезлюдела. Остались лишь небольшие, удалённые деревеньки в несколько дворов. Из шестисотмиллионного населения уцелело едва ли девяносто миллионов человек. Китай лишился четырёхсот пятидесяти миллионов человек, и его население теперь составляло всего лишь сто миллионов, что проживали в зоне оккупации армии Японии. В Индии на фоне вируса вспыхнула сперва война за независимость, которая вскоре переросла в гражданскую войну всех против всех.
Африка отделалась сравнительно легко. Вирус не успел зайти дальше Египта, так что обезлюдела лишь часть континента. Коричневая чума не дошла до экватора.
Новый Свет не пострадал и вовсе. Про Австралию и говорить не стоит.
Назревал новый передел мира.
________________
Для справки. Коричневая Чума имела инкубационный период от недели до десяти дней. Достаточно было всего лишь нескольких минут для заражения. Я это к чему? К тому, что если бы от населения Союза осталось сорок миллионов в оригинале, то от Европы должны были остаться единицы из-за плотности населения. После этого уже никакие ядерные бомбы не нужны были. У США пострадал только высадившийся в Европу корпус. Это было чувствительным ударом для их армейской машины, но им бы нашлось кому помочь. Япония, как пример. Если прикинуть, то после эпидемии у СССР должно было остаться около пяти, максимум десяти миллионов населения, способного держать оружие, которое ещё надо было найти.
***
Стамбул. Жемчужина блистательной Порты. Вековой город, повидавший на своём веку многое, спал. Коричневая чума прошлась по древним улочкам, но люди так и не покинули пропитанные историей стены. Резиденция басилевсов, а после и султанов теплилась жизнью и восточной роскошью. Город даже после изменения мира оставался значимой точкой на картах, являясь не только портом, но и историческим памятником, на тёмных улочках которого так удобно совершать тёмные дела.
И было неудивительно, что внимание нескольких спецслужб в эту ночь сошлось на ничем не примечательном складе в пригороде великого города, вдали от моря, если знать, какую тайну он хранит. Не много ни мало, но агентам ЦРУ удалось захватить в ГДР одного из инженеров-наладчиков, что настраивал там роботов. Ценного специалиста выкрали из небольшого кафе средь бела дня, перебив оперативников и роту армейской охраны, прибывшую по тревожному сигналу. Из-за этого обстоятельства пленника пришлось вывозить окружными путями из недружественной Америке страны, попутно уходя от погони оперативной машины КГБ, которая рыла носом землю, обкладывая своих заокеанских коллег-нелегалов, как медведей в берлоге.
Агентам терять было нечего. Они были патриотами и любили демократию больше своих жизней. Каждый знал, что поставлено на карту.
Английская разведка выжидала действий остальных игроков. Всё чаще высокопоставленным лордам, отсидевшимся за проливом в относительной безопасности, приходилось снимать карты, а не раздавать их. Это их не волновало. Мир меняется. Союзы заключаются и рушатся. Только Англия вечна! Поэтому «лайми» выжидали. Подданные её величества были готовы помочь своим заокеанским коллегам, оказать услугу большевикам или добить всех и снять банк при возможности.
Но пришли «красные Иваны» и всё опошлили. Оперативная группа размером от десяти до двадцати человек не только смогла взять штурмом склад, освободить заложника, при этом «нашпиговав свинцом» всех агентов ЦРУ, устранив их практически без шума и одновременно, но и показательно закидала имитаторами гранат английских наблюдателей, перепугав мирно проходящих стамбульских полицейских. Только это не было главным достижением разведки СССР.
История умалчивает, как на рабочих столах сильно заинтересованных людей оказались благодарственные письма с пометкой «За устранение врагов народа», с перечнем прегрешений устранённых в ГДР людей, вот только факты — вещь упрямая. Куда занимательнее была последовавшая реакция.
***
Европа была подобна полной кладовой, оставленной без хозяина. Не стоит удивляться, что ещё во время вакцинации СССР обозначил протекторат над обезлюдевшими территориями, покупая лояльность выживших за вакцину от чудовищной хвори. Франция, Испания и Англия спешно заключили союз, но ущерб, нанесённый вирусом, не дал им оперативно действовать. За собой они смогли оставить лишь территорию, которую контролировали в Германии. Сказывалось, что страны потеряли большую часть боеспособных войск на немецкой земле, когда вспыхнул вирус, и просто не успели мобилизовать резервы, а тем более их ввести, справедливо опасаясь потерять и их.
Поэтому созданная коалиция направила свой взор на Африку, решив просто игнорировать факт ставшей резко красной большей части Европы до поры до времени. Пусть СССР и потерял половину населения, но ситуация в нём была несколько иной, чем в других странах. Утратив резерв людского ресурса, партия обратила свой взор на науку, чтобы компенсировать потерю людской силы. Внедрение идей научного коллектива Сеченова, начатое ещё в 1941 году, получило мощный импульс.
Коммунисты понимали: с наличными силами им едва удаётся контролировать территорию своей страны. При этом народная идеология распространилась далеко за её пределы, что требовало привлечения не только армии. Земля будет обузой в кратковременной перспективе, если на ней некому работать. Не было ничего удивительного в начавшейся модернизации народного хозяйства и повсеместном внедрении передовых технологий робототехники и энергетики.
***
Последнее, что помню отчётливо, как поток пламени ударил прямо в лицо. Огонь, вырвавшись через окно, оторвал меня от стены дома вместе со штукатуркой. Взрывная волна подхватила обломки и нашпиговала меня кусками дома, как домохозяйка шарлотку яблоками, что не пожалела сочных и спелых плодов. Ошмёток деревянного подоконника вонзился в лицо прямо под глазницу, но боли я не почувствовал. Трудно почувствовать отдельную рану, когда весь ты пылаешь в гигантском языке пламени, от жара которого кожа мгновенно покрывается волдырями и лопается, как шкурка сочной колбаски в огне костра.
Недолгое чувство полёта. Удар об землю. Лёжа в высокой, давно не кошенной траве, я видел, как в голубом небе пролетают мои оторванные руки. Особенно мне запомнился армейский шеврон с группой крови на лохмотьях моей униформы, что так и остались на оторванных конечностях. Было так спокойно, и пофиг на бушующее пламя и падающие с неба горящие обломки. Всё было как в замедленной съёмке. С каждым ударом сердца картинка всё замедлялась, а цвета всё больше исчезали, уступая своё место оттенкам серого и белого. Нереальная картина просто отпечаталась в моей голове, прежде чем тьма мягко погасила моё сознание, добавив на мгновение кровавые цвета и вернув назад звуки.
Не было ни боли, ни каких-то мыслей. Да, блядь, даже когда я в первый раз поймал «маслину» в Румынии, и я в горячке боя не чувствовал боли, и то больше эмоций было! Наверное, смерть именно такая. Ты просто проваливаешься в ёбаный покой, и тебе становится похуй на всё!!! Потому что у тебя и мыслей нет. Нет мыслей, а хули тогда рыпаться?! Фух… Меня даже не волновала Катя, которая была в эпицентре взрыва. Жизнь не пролетела перед глазами на пороге смерти. Врали всё, суки! Была просто тьма и пустота. Без света, без звуков. Вообще без всего. Даже страха не было! Одно большое наебалово!
Потом появились звуки. Это был звук работы робота-хирурга, но тогда мне казалось, что журчит река, полноводная и широкая, как Дон во время разлива. Хорошо, воя «Фау» не было, так бы один в один, как на войне, стало. Помню, как форсировали реку под обстрелом немчуры… Сколько тогда парней посекло! Вода розовой стала… Без зрения слух иногда может пошутить, а фантазия ему бессовестно потакает, бля!
Тьма отступила. Сквозь муть беспамятства я увидел врачей, склонившихся надо мной, и резкий свет операционной, от которого сразу же вырубился, не в силах терпеть обожжёнными глазами причиняемую им боль.
Тогда мне стало очень холодно. Словно снова провалился под лёд, и зимняя шинель камнем тянет на дно. Только лёгкие не жгло от нехватки воздуха. Как позже сказали санитары, мне ввели криораствор через капельницу, замедлив тем самым метаболизм организма, выигрывая время. Даже кожу колол неприятный холодок. Вот-вот открою глаза и окажусь в деревенской бане после художественного заплыва в снегу.
А нихрена! Хорошо хоть не в морге очнулся. Видимо, когда меня погружали в лечебную капсулу, мне стало не хватать кислорода. Оттого охуенные ассоциации с мешком для трупов появились.
Дальше начался ад. Хрень это всё! Не было ни чертей, ни пламени! Были только врачи во главе с Дмитрием Сергеевичем, которые на живую копошились в моих мозгах, пытаясь их починить, с противным перестуком хромированных врачебных инструментов и хлюпающих звуков отсоса. Как копошатся, я не чувствовал, но мне уменьшили количество анестезии, или как это правильно называется, чтобы пациент в сознании оставался? Короче, пришла она, родимая, сука, боль!
— Да они сгорели, как ебучие пирожки! — выкрикнул в удивление один из лаборантов, аж икнув от волнения.
«Катя!» — обожгла меня мысль, появившаяся вместе с приливом нечеловеческой ярости. Шептавшиеся где-то на границе сознания голоса просто сгорели в том огне. Если бы я не был закреплён, то просто удушил бы этого доходягу! Хорошо, Сеченов не растерялся и крикнул: «Огонь!» Я дёрнулся и ударился башкой о какую-то штангу, иначе бы очень неудобно получилось. Хуёво бы сказал!
Так продолжалось охренительно долго. Ебучие пироги! В этом состоянии хрен поймёшь — день, ночь, сон! Что мерещится, а что взаправду. Дмитрий Сергеевич, конечно, добрый человек, но не до такой степени, чтобы над пациентами дневать и ночевать! Как он с Катей возился! Словно с дочерью… другого слова не подобрать. Аж завидно напополам с ревностью, если бы не обстоятельства! Я только могу сказать спасибо.
Он мне и раньше был почти как отец, особенно после смерти родного и матери. На то он друг семьи, наверное? Крёстный… это не по-коммунистически, но правильно. Реально второй отец. А после того, как он нас собрал, как ебучий пазл, и вовсе стал как родной. Мне в жизни с ним не расплатиться.
Смешно. Я понял, как он со мной возился там, на войне. Поэтому, после того как отболел этой коричневой чумой, стал добровольцем. Не раздумывая! Хотел помочь, но как он меня потом ругал… Думал, несмотря на то, что интеллигент в пятом поколении, не то, что я, рожа рязанская, возьмёт и выпорет! Взгляд у него был очень красноречивый, как у ротного, который заметил бойца, страдающего хуйнёй вместо службы. А рядовым только дай хуйнёй пострадать. Они ей наслаждаться начнут! Поэтому солдат должен быть загружен постоянно, во избежание.
Даже в отряд «Аргентум» меня взяли по его просьбе, как и Катю. Кузнецов, про которого в армии самые настоящие байки ходили, как про Штирлица, мне потом прямо сказал. Да и сам понимал, не тянул я на элитного оперативника. Ничего! Не бывает плохих солдат, а бывает мало муштры!
Командир подсластил пилюлю. Говорил, будто бы я душа компании, коммуникабелен и положительно влияю на моральный настрой людей, но та же Катя лучше вдохновляет. Ей позывной «Блесна» поэтому и дали. Она привлекала внимание своим пионерским пылом и верой в коммунистические идеалы, не давала впасть в уныние другим. Повернёшь назад, когда девочка-пионерка на баррикады лезет! Командир, Аргон, этим и пользовался, подсекая, как рыбку, всех мужиков в отряде.
— Приступаем, — решительно отдал я команду, сам этой решительности не ощущая ни на йоту в своём разуме.
Товарищ Лебедев ответил мне кивком и принялся, словно дирижёр, руководить предстоящим процессом. Его руки порхали над клавиатурой, вбивая команду за командой, пока глаза следили за гармониками мозговых колебаний, сверяясь с эталонными. Лицо Алексея Владимировича в свете голографического монитора приобрело зловещий оттенок. Зелёный свет заострил его черты, сделав их угловатыми, словно на картинах художников-авангардистов. Глаза, скрытые за очками, не были видны. Лишь два зеленоватых блика на их месте пылали на лице коллеги, который получал от процесса удовлетворение первооткрывателя.
Две фигуры, зафиксированные и окутанные проводами, лежали на каталках. Их лица скрывали шлемы нейроподключения, чьи кабели, шевелившиеся в процессе работы из-за паразитного излучения нейрополимера (его пока никак не удавалось экранировать), уподобились змеям мифической Медузы Горгоны. Даже несмотря на скудное освещение, которое таковым стало, как только квантовый компьютер комплекса вышел на максимальную мощность, разогнав процессоры до предельных частот, два человека, лежавшие в аппарате, выглядели нездорово. Пятна ожогов чернели на их телах, принимая очертания коррозии и делая людей похожими на повреждённые, ржавые машины.
«Излучение нейрополимера — норма. Мозговая активность, с учётом повреждений, соответствует текущему состоянию. Полимер идеально прижился, создав дополнительную систему и интегрировавшись с нервными тканями коры. Отклик от полимерных расширителей — норма. Приборы работают в штатном режиме. Идёт процесс калибровки», — привычно считывал я показания, расшифровывая графики синусоид.
Катю и Сергея выгнуло, когда процесс вошёл в активную фазу. Фиксирующие ремни натянулись под натиском сведённых судорогой мышц, а из-под кляпов-кап раздались едва слышимые крики. Вот она, цена морали! Либо ты поступаешь аморально, либо правильно, но приносишь лишние страдания.
В одном она была права: слишком я заигрался. Об этом говорил Харитон. Власть развращает, а абсолютная власть развращает вдвойне. Мне ничего не стоило отредактировать память двух дорогих людей. Я даже мог перенести их сознание в стальные оболочки, отринув их истерзанную плоть. Меня не волновали их желания…
Когда они лежали у меня на операционном столе, искалеченные тем взрывом, я даже успел отдать команду на постройку двух тел. Если бы не получилось, я бы почтил их память и дал им вечную жизнь в облике машин. В своём эгоистичном желании сохранить близких вопреки всему я чуть не переступил через принципы гуманизма окончательно. Лишь один шаг — и я бы попрал основополагающий принцип человечности: свободу воли.
Человека делает венцом творения природы не только сила разума, способная заглушить инстинкты, но эмоции и свобода выбора. В нашей власти решать, как поступать. «Коллектив 2.0» должен объединить человечество, а не поработить. В стремлении включить всех в него, создав общество, где не будет недопонимания, я переступил черту человечности. Стал тем, о ком едко говорил Харитон, задавая справедливые вопросы: «Как мы убедим людей стать частью глобальной сети?» Когда моё желание уговорить сменилось на приказ и принуждение силой? Я даже самые радикальные мысли Харитона переплюнул — это недостойно советского учёного!
«Как бы посмеялся надо мной мой покойный друг… Харитон, как так?! Не попроси я тебя тогда — ты бы остался жив. Случайности не случайны, а лишь следствие наших дел. Покойся с миром, друг, сподвижник и товарищ. Твои наработки не пропадут зря…»
«Мозговые сигналы реципиентов расшифрованы на 80%! Начать настройку имплантов?» — вывело меня из раздумий системное сообщение. Проверив ещё раз биоритмы и мозговые гармоники, подтверждаю начало настройки. Ради неё операция и проводилась.
Первая стадия: Считывание общей биометрии организмов, чтобы система запомнила показания до настройки.
Вторая стадия: Аппаратура подключается непосредственно к нервной системе, посылая сигналы на все нервные узлы. Цель — получить отклик от мозга и декодировать его сигналы в код, пригодный для программирования.
Третья стадия: Непосредственная настройка расширителя, который должен заменить ампутированные участки мозга.
Сам полимерный расширитель представлял собой небольшой имплант, разработанный товарищем Захаровым при моём содействии, как альтернатива нейроконнекторам «Мысль». Устройство адаптировали под армейские нужды: оно переводило организм подопытного в «боевой режим». Расширитель усиливал силу, скорость реакции и мыслительные процессы, но при этом вводил испытуемого в состояние, подобное трансу. Личность подавлялась, заменяясь агрессивным суррогатом, — тело превращалось в марионетку, управляемую дистанционно.
Харитон был в восторге от перспектив. «Совершенно сказочная страна, наполненная странными видениями и замысловатыми персонажами. Страна сильнейшего эмоционального прилива и полного освобождения. Там ты знаешь всё и, в то же время, не смыслишь ни в чём. Не беспокоишься, не переживаешь… Вот такой подарок тебе делают, солдат. Ну и, само собой, продление жизни. Жизни, полной агрессии и сражений… бедолага…» — сказал он во время первых испытаний. Слишком вскружили ему голову эти горизонты.
Я же доработал расширитель «Искра», создав «Восход». Изначально я планировал использовать имплант, чтобы отредактировать память Кати и Сергея, сохранив копии их личностей… Но товарищ Филатова… заставила задуматься…
Пресловутая свобода выбора, о которой все забывают. Мне пришлось переговорить с… молодыми людьми, рассказав о каждом варианте. Разговор получился довольно тяжёлым, особенно если учитывать, что до этого у меня случилась слишком экспрессивная беседа с товарищем Муравьёва. Синяк в пол-лица не способствует убедительности стороны, ведущей переговоры… Сергей и Катя решили попробовать настроить импланты, которые работали не так, как ожидалось изначально.
— …вы подвели народ и партию, товарищ Литовцев, — закончил говорить Аргон, отстранённо созерцая дело рук своих. Тело с развороченным черепом медленно опрокидывалось, падая со стула, разбрызгивая содержимое головы ещё больше. Разрывная пуля, оставив при входе в лоб маленькую аккуратную дырочку, полностью снесла затылок несостоявшемуся предателю.
С тяжёлым чувством выполненного долга оперативник убрал свой ПМ в кобуру скрытого ношения, застегнул пиджак и поспешил удалиться. Дом новой постройки гарантировал, что никто из соседей ничего не услышал. Слишком качественно роботы делали свою работу. К тому же оперативники «Аргентум» тоже не зря едят свой хлеб, предварительно обеспечив отсутствие посторонних ушей и глаз.
Ещё раз осмотрев себя на предмет капель крови, офицер аккуратно затворил за собой дверь, закрыв замок дубликатом ключа. Благодаря этому казнённого не слишком быстро обнаружат его дружки. Товарищ Литовцев был асоциальной личностью и страдал запойным алкоголизмом. Не хватятся его ещё дня три-четыре.
Выйдя из подъезда, Кузнецов не спеша вышел со двора, вливаясь в поток трудящихся, спешивших на работу. Пара десятков минут неспешной ходьбы — и он окончательно растворился в потоке, спустившись в столичный метрополитен.
Бывший военный разведчик не очень любил миссии ликвидации, особенно такие. В бою как-то проще, особенно в огневой схватке. Такова психология. Человеку легче нажать на курок, чем ударить кого-то палкой. Офицеру легче было застрелить врага Родины в перестрелке, чем вот так… Там нет времени для терзаний. Прав тот, кто лучше стреляет, и точка.
С другой стороны, казнённый был конченой мразью. Мало ему было связаться с фарцовщиками и помогать им проворачивать свои тёмные делишки. Чтобы обстряпать дело как надо, они не одного человека угробили. Тот же товарищ приставал к своей соседке, не давая молодой девушке прохода, карауля в подъезде. Тварь — он во всём тварь, как бы интеллигентно ни выглядел.
Поэтому самая мерзкая работа у наружки, что ведёт вот таких гадов. Наблюдателям остаётся только скрежетать зубами и смотреть, запоминая каждую деталь. Даже пересчитать зубы жирному борову, что лапает девушку против её воли, — нельзя.
«Доклад!» — мысленно приказал Аргон. Нейроконнектор «Мысль-С» позволял установить мысленную связь в условиях несовершенной нейросети столицы. Со стороны Аргон просто развалился на сидении вагона метро, читая газету, а не вёл беседу.
«Объекты «Шесть» и «Девять» в заданном квадрате. Работаю», — коротко рапортовал Радон.
«Веду «Пятёрку», — бросил Криптон.
«Тройка» ликвидирована», — доложил Ксенон.
«Остальным — сбор на станции «Библиотека». Цель «двадцать второй», — приказал Кузнецов, пересчитав мысленно оставшиеся патроны. Удовлетворившись, что на каждую мразь придётся её законные двадцать граммов свинца, командир «Аргентума» расслабился, наслаждаясь чувством покоя под мерное покачивание вагона…
________________
Для справки. Кузнецов в первоисточнике этакий робот терминатор. В конце — не человек и вовсе, делающий своей брутальностью Чака Нориса. Про него писали: «Сдохни, но сделай». На фоне него, П-3 в игре — мальчик, играющийся в песочнице.
Чего его на Предприятии не было, как и всего отряда? Ну отряд контролировал «план-капкан», чтобы власть имущие не, простите за мат, не выхуили обратно, когда «Коллектив 2.0» запустили и все они поняли, что власти у них нет, как и влияния.
Что касается отряда «Аргентум» — это личная гвардия учёного совета предприятия, и товарища Дмитрия Сеченова, в частности. А потом только спецотряд СССР.
***
Стояла абсолютная тишина. Сгустившуюся атмосферу нарушало лишь тиканье механических часов, качающих маятник в такт своей работе, щёлкающий подобно холодному метроному. Механизм прилежно отмерял время, сам того не подозревая, ведя отсчёт до… Если бы могли бы, то часы не знали бы до чего они считают, так же, как и их хозяйка.
Филатова уже который час сидела у себя в квартире, большой, построенной со сталинским размахом, и гипнотизировала свою румынскую стенку. Доставшийся по великому блату предмет мебели не радовал сердца, а, казалось, сочился кровью и грязью. Яркий сервис и хрустальная посуда словно насмехались над ней, играя красивыми бликами в лучах восходящего солнца.
Лариса боролась с желанием утопиться в душе, попутно сняв с себя кожу пемзой. Как ей хотелось оказаться под холодными каплями и соскрести с себя всю ту грязь, что налипла на коже и грозила испоганить душу. Причинить себе боль, ощущая как лишённую покрова плоть ранят такие холодные капли, даруя вместе с болью физической освобождение от боли моральной. Не сделала женщина этого только из-за обуявших её размышлений.
Она не спала уже какие сутки, но сна у пылающего мыслями разума не было ни в одном мозгу. Молодой врач даже не обращала на затёкшее тело, что аккуратно сидело на самом краешке кресла. Страдания души, в которой догорали обломки идеалов и убеждений, были куда как больше, чем боль в застоявшихся мышцах…
Женщина ассистировала Сеченову во время операции. Она могла поклясться, что чета Нечаевых зачарованная парочка. И в одну, и в другого имплант, призванный восстановить недостающие участки их мозга, установили только с третьей попытки. В какой-то момент Лариса даже подумала… Ха. Много чего она думала, но Сеченов в очередной раз совершил невозможное. Его мастерство и голое упрямство, которое уже переросло целеустремлённость, в очередной раз смяло баррикаду.
Лариса не знала, почему она решила прочитать документацию на модернизированный ей и её кумиром прибор, который до этого видела только в руках своего наставника, академика Захарова. Особенно сейчас, хотя могла это сделать прям во время разработки полимерного расширителя.
Как приятно проснуться дома! Я словно снова оказалась в детстве, забыв про боль и преследующий меня в кошмаре огонь, причём не тот, в котором я горела… Не зря говорят сознательные товарищи: «Семья — это крепость!» Ох, не зря!
Пусть я и проснулась, но продолжила притворяться спящей, частичкой безмятежного… счастья, наверное, пронесённого из детства. Мама хлопочет у плиты, судя по запаху, жаря котлеты на своей знаменитой сковородке. Из-за окна слышится звук мерных ударов и звон топора. Это Серёжа дрова колет. Нравится ему это делать. Говорит, что тоже детство напоминает, хоть и ворчит каждый раз, когда мама просит.
У них ритуал такой — поворчать друг на друга, словно если этого не сделать, то встреча прошла зря. Как-то он мне признался, что уважает мою маму, но до сих пор немного стесняется, поэтому и старается хохмить как-нибудь из-под подвыверта. Пиетет испытывает, сказали бы капиталисты. Дурацкое слово… Вот у кого без подвыверта не обойдётся! Вроде похвалил, а как оскорбил. Нам на политчасе про такое рассказывали. Да и вообще, этикет только для этого и создан: оскорбить, да похитрее, вот!
Вот я рассуждаю, а сама боюсь выбраться из-под одеяла. Пусть мне всю ночь снились кошмары, отчего хочется неимоверно спать, но вставать надо, а я не хочу этого делать. Не хочу, чтобы меня видели такой! Не хочу себя видеть!
Я понимаю, такое поведение не достойно офицера и коммуниста, но у меня сердце готово выпрыгнуть из груди, стоит только зацепить взглядом зеркало! При этом тело словно парализует, сводит лицо до боли, сдавливая шею. Я помню, как она хрустела…
Мама и Серёжа всё растормошить пытаются, не оставляя одну. А я? Что я? Молчу и стараюсь на них не смотреть.
— Зинаида Петровна! Наколол! — раздался с улицы крик Серёжи.
— Тихо ты, ирод! — полушёпотом цыкнула на него мама, выходя на крыльцо, от чего я испытала облегчение. — Ребёнка разбудишь…
Муж что-то ответил маме. Отерев руки об полотенце, она вышла, бурча что-то себе под нос, от чего я испытала облегчение, и с головой спряталась под одеялом.
________________
Из-за полученных травм мозга у Катерины минимум должны были возникнуть проблемы с координацией. При подобной операции, когда полушария «разъединяют», пациент путает право с левым. В остальном он не теряет функционал, просто увеличивается нагрузка на каждое из полушарий, ну и куча индивидуальных нюансов всплывает.
Вспомним, её вытащили после взрыва из горящего дома. Её не только нашпиговало мусором, что был поднят взрывной волной. И ожоги — следствие. Главным поражающим фактором тут выступает именно взрывная волна. Из неё в один момент сделали отбивную.
Сломанные кости, разорваны органы и много чего приятного сделали из неё аморфное месиво.
Добавим, что пусть и в прошлом, она балерина. Она положила энное время на совершенствование своего тела. Для таких людей столь тяжёлые травмы бесследно не проходят, а остаются психологически надолго, если не навсегда.
И не забываем, что она молодая женщина. Ей было двадцать семь лет. После ожогов практически во всё тело там стало вообще неприглядное зрелище. Асоциальное поведение, непринятие своего тела и так далее — норма, а не исключение.
***
В лаборантской комнате сидели три девушки. Заседали они «за кружечкой чая», ибо не подобает комсомольцу и добросовестному работнику распивать на рабочем месте. Лаборантки щебетали о своём, о женском, перемывая косточки коллегам.
— И всё же я не понимаю, почему Филипповну «Ржевским» кличут? — немного растерянно спросила Рената, недоумённо хлопнув ресницами.
— Из-за… — Аллочка пальцами изобразила на лице пышные усы, залихватски закрутив воображаемые кончики в стиле Чапаева из знаменитой кинокартины.
— Раньше у неё прозвище было «Фюрер», но потом пришли из конторы… и настоятельно попросили придумать что-то ещё. А то у сотрудников уже глаз дёргаться начал. Нервирует, — немного с сарказмом ответила Нинель.
Где-то на другом конце прослушки одновременно дёрнулся глаз на каменных лицах двух сотрудников, слушающих женское щебетание вот уже полтора часа. Налитый в самом начале чай уже успел остыть, и теперь в подстаканнике была холодная, неприятная жижа.
— Всё равно не понимаю… Почему именно Ржевский-то? — вознегодовала Рената.
— Потому что усики — пропуск в трусики, — хором сказали, почти пропев, две подруги.
— Да ладно? — не поняла подколку девушка, открыв рот от удивления. И тут её взгляд скользнул по роботу-лаборанту, зафиксировавшему на его лицевой пластине. — Это что получается… У «Вовчиков» есть незадокументированные функции?
— А ты не знала? — невинно поинтересовалась Нинель, всеми усилиями стараясь не заржать, как лошадь, пока Аллочка булькала чаем, пуская в чашке пузыри. — Есть же спецкомплектация с индексом «ХУ». Там ещё отдельный модуль… Продолговатый и выносной…
— Вы же меня разыгрываете? — панически отодвинулась от робота девушка, таращась на него во все глаза.
Тут подруги девушки и не выдержали, уже не просто засмеялись, а заржали в полный голос, размазывая по лицу счастливые слёзы. Хлопнув ещё раз длинными ресницами, поняв, что её разыграли, к их смеху присоединилась и Рената. Три смены подряд в четырёх стенах явно сказывались на психике.
Сотрудники управления «Ш» продолжали сидеть с каменными лицами, не проронив и смешинки. «Цветники» считались самым тяжёлым постом для наблюдения. Раньше туда ставили проштрафившихся оперативников, но после того, как некоторые на полном серьёзе предложили поменять шторы на окнах, потому что они не подходят под цвет стен, старший куратор ввёл ротацию кадров на этих постах… После того как перестал крыть матом. В его интерпретации умственных способностей подчинённых даже предлоги и те были матерные.