Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

Пролог

В начале было Слово
(Евангелие от Иоанна)

Впрочем, правда в том, что в начале был ленивый демиург, который желал владеть множеством миров, но не желал их творить. И придумал ведь решение проблемы: создал один единственный мир, населил его людьми и даровал им способность создавать миры новые. И вот уже для созданных ими миров — в начале было Слово. И Слово это было самое разное. Некоторые слова разрастались, как воткнутые в плодородную землю палки — пышно, бурно и широко, а иные скорее напоминали азалию — как ни пляши вокруг с лейкой и бубнами, хорошо, если оно вообще взойдёт. Однако ленивого демиурга это не огорчало. Миров всё равно рождались сотни и тысячи, и оттого он становился всё богаче и богаче. Сначала мирами разными, а после и их разнообразными копиями — дубликатами. А потом и дубликатами дубликатов. Одна у него была проблема — скука смертная. А скука смертная для бессмертного хуже смерти.

Как-то он стал замечать, что дар творения, которым он осчастливил людей изначального мира, породил неких сущностей, что время от времени проявлялись в его пространстве. Они никогда не тревожили демиурга, просто иногда беседовали, а иногда шатались по подпространству со слепками уже существующих миров. К слову, именно после того, как они там гуляли, число дубликатов резко возрастало, а вот когда долго не заглядывали — множились новые оригинальные миры. Демиург особого внимания на этих существ не обращал, предаваясь размышлениям о вечном — как бы так сделать, чтобы побольше ничего не делать? Учитывая, что он и так, в общем-то, ничем не был занят, подобного рода размышления были верхом временеубийства.

Однажды, когда мыслительный процесс ни о чём утомил демиурга сверх всякой допустимой меры, он прислушался к разговору заглянувших к нему существ:

— Ни я, ни ты такое не провернём, — заявило существо, переливающееся всеми мыслимыми цветами.

— Нам только нужно найти того, кто будет это делать, — отозвалось второе, напоминающее призрак.

— Никто этого не выдержит, если повторять многократно. Та, на которой мы попробовали, — цветное существо грустно вздохнуло. — Она же едва кукухой не поехала, а посетила всего десяток миров, и то ненадолго. Нельзя брать живое сознание. А как по-другому, я не знаю.

— О чём это вы таком говорите? — приблизился демиург.

— Миров стало очень много, — учтиво ответил призрак. — Мы подумали, что было бы очень хорошо, если бы кто-то посетил их. Ну, может, не все — на это понадобятся сотни лет, но хоть некоторые.

— М, и вы знаете, какие миры в этом нуждаются, а какие — нет? — демиург сотворил себе кресло, что было довольно странной мыслью для пространства без границ, и уселся.

— Мы думали, что это могут быть случайные миры, — сникло цветное существо. — Какие-нибудь любые. Созданные в изначальном мире.

— И что же будет делать в них этот ваш странник? Если только посмотреть, то ведь и пары часов будет довольно, — демиург переплёл пальцы.

— Мы думали отправить кого-то, кто смог бы менять миры. Может, не разительно, конечно, но всё же, — призрак как будто замялся. — Ну, я имею в виду, создавать другие дубликаты.

— И для чего же? — идея демиургу определённо нравилась, однако он хотел понять, чего намерены были добиться эти двое.

— Ох… — радужное как будто смущалось. — Это, наверное, моя вина. Из-за меня многие придумывали героев для дубликатов, но не создавали их. И поэтому скопилось много созидательной энергии определённого свойства. Мы пробовали выразить её через живое сознание одного из творцов, но…

— А. Я понял, — демиург кивнул. — Эту энергию нельзя оставлять так. И вы хотите, чтобы она стала странником, истории о котором будут создавать новые дубликаты миров? — существа интенсивно закивали. — Это будет весело. Я дам этой энергии сознание. Вы же уже попробовали на ком-то? — опять кивки. — Вот копию того сознания и внедрю в этот сгусток. И когда одна история будет подходить к концу, мы с вами будем отправлять его в следующую. Будем надеяться, это создание развлечёт нас.

Демиург был могущественен, ибо имел он множество миров, так что из сгустка созидательной энергии и копии сознания некой особы, которую призрак и цветное существо мучили раньше, он сотворил некое создание. Оно не имело тела или формы — это было больше похоже на тесто, из которого можно было вылепить что угодно. Правда, получалось всё равно примерно одно и то же, только в разной форме, но тем не менее. Демиург запихнул творение в один мир и понял, что это хорошо. Для всех хорошо: излишняя созидательная энергия была пристроена, что исключало источаемые ей угрозы, новые миры в его сокровищницу творились, а сам он получил протяжённое развлечение.

Вот только по окончании создания первого дубликата и при переходе во второй возникла неожиданная проблемка. Вмешательство силы демиурга в мир вызывало некоторые колебания, которым требовалось время, чтобы утихнуть. Но если бы ему вздумалось влезть в мир, не дав ему успокоиться, сила эта могла попросту разрушить мир до основания. А он на беду прихватил из мира прицепом к своему созданию ещё одно сознание, целиком и полностью тому миру принадлежащее.

— И как мне теперь быть с этим? — задумчиво спросил он в пространство, глядя на второе сознание.

— Его бы вернуть в его мир, — тихо изрёк призрак.

— Да, а то у него же к сознанию и форма закреплена, — закивало цветное существо. — Не то чтобы вы не могли её поменять, но…

— Да при чём тут форма? — фыркнул демиург. — Форма не больно-то имеет сейчас значение. Есть проблема посерьёзнее.

— Какая? — хором спросили призрак и существо.

— Я не могу влезать в мир два раза подряд, — демиург поморщился. — Можно поставить мир на паузу, чтобы выждать время, и вернуть это сознание назад в тот же момент, когда оно его покинуло, но ему тогда придётся провести это время тут, у нас. В беспамятстве.

— А давайте его вместе с созданием отправим? — предложил призрак.

1. О, дивный новый мир

Туман перед глазами медленно рассеивался. Ощущение было такое, будто меня ослепило дальним светом фар, и я только-только смогла проморгаться. Я сидела на коленях прямо на земле перед четырьмя могильными плитами, а в паре шагов от меня, спиной ко мне, стоял Франкенштейн.

— Родела-ним, — позвал он и обернулся. Его взгляд скользнул по мне, не задержавшись. — Где вы?

— Я же не стала невидимой? — неуверенно уточнила я.

— Вы? — Франкенштейн снова посмотрел на меня и озадаченно нахмурился. — Я не думал, что в скольжении можно менять внешность.

Я вопросительно изогнула бровь и опустила глаза на своё тело. Само по себе тело в плане строения осталось прежним, только вот вместо шикарной смолёно-чёрной шевелюры через плечо была переброшена коса вьющихся пшеничных волос длиной до пояса. Таких же, как у Франкенштейна. Если бы изменилась только внешность или мы бы только попали не в то место, куда должны были, это можно было бы списать на сбой в скольжении, сиречь где-то у меня в голове. Но в совокупности это могло означать только одно — меня вышвырнуло из того мира и зашвырнуло в другой. Почему вместе с Франкенштейном? А пёс его знает. Может, это шутка такая дурацкая. Я скрючилась, закрывая лицо ладонями.

— Что произошло? — мрачно спросил Франкенштейн.

— Дай мне минутку, — глухо отозвалась я. — Мне нужно подавить истерику.

Всё ещё сидя на земле, я достала из кармана платья батистовый платочек с кружевной оборкой, скрутила его в жгут и зажала зубами. И только после этого я позволила себе продолжительную истерическую нечленораздельную ругань. Благодаря платочку звучала она как подвывания вперемешку со стонами и периодическими взрыкиваниями. И под конец меня накрыло такой головной болью, что она отдавала аж куда-то в копчик. Я скрючилась ещё сильнее, сжимая виски руками, и болезненно заныла. Это в мою голову врывались воспоминания. Полминуты ли прошло или полчаса — мне это время показалось вечностью. Выдернул меня из водоворота боли обеспокоенный и немного растерянный голос Франкенштейна:

— Эй, вы там как?

— Бвабубу... тьфу, — я вытащила слюнявый платок изо рта. — Жить буду.

— Мы можем скользнуть туда, куда собирались? — он присел рядом со мной на корточки и заглянул мне лицо.

— Боюсь, что это невозможно, — мрачно изрекла я.

— В данный момент? — уточнил Франкенштейн.

— Боюсь, что вообще, — тише призналась я.

— Почему? — он помрачнел.

— Это разговор долгий и не для кладбища, — отозвалась я и поднялась. — Я чуть позже всё тебе попытаюсь объяснить.

— Не уверен, что у нас есть время на долгие разговоры, — сурово заключил он.

— Вот как раз об этом я бы не беспокоилась, — я глубоко вздохнула. — По моему опыту, когда ты вернёшься туда, пройдёт максимум пара минут. Сколько бы не прошло времени здесь.

— А здесь — это где? — уточнил Франкенштейн, осматриваясь.

— Здесь — это здесь, — я нахмурилась и маловразумительно уточнила: — Не там.

Он скептически скривился. И я была с ним, в принципе, солидарна. Но объяснять ему всю подноготную на кладбище было как минимум глупо. Впрочем, если бы рассказ мой окончился скоропостижной кончиной, не пришлось бы тело далеко волочить. Интересно, а я в таком случае вернусь домой? И домой в таком случае это будет куда?

— Госпожа Фредерика! — раздался хрипловатый мужской голос. — Вы здесь?

— Добрый день, господин Карнан, — отозвалась я, поворачиваясь в сторону выхода с кладбища. — Что-то случилось?

— Вас ищет подполковник из армии, — выпалил мужчина, подходя ближе.

Он был приземистым, почти седым, с заметными залысинами. У него были небесно-голубые глаза и жёсткие усы. Одет он был в белую рубашку, тёмно-серые брюки и свободный пиджак песочного цвета. На ногах у него были ботинки с объёмным круглым носом. Он запыхался и, сбавив шаг, пытался отдышаться.

— Мы им сказали, где вас найти, и по самой длинной дороге отправили, — продолжил Карнан, когда подошёл к нам. — А я пошёл вас предупредить. Дома не застал, решил, что вы здесь. А кто это с вами?

— Мой старший брат, — я кивнула на Франкенштейна, который крайне выразительно на меня посмотрел. — Вы же после его отъезда сюда перебрались. Он вернулся из Лиора.

— А как? Я оба последних поезда оттуда встретил, но его не видел, — нахмурился Карнан.

— На машине, — я вздохнула. — Потерял управление на мосту, сам выпрыгнул, а машина на дне.

— Так может, послать кого? — тут же озаботился мужчина.

— Мы же алхимики, господин Карнан, сами съездим потом, — я улыбнулась. — Мы пойдём, пожалуй. Может, у этого подполковника острая боль. Даже если он из армии, он всё равно пациент.

Я потянула Франкенштейна за рукав. Он озадаченно нахмурился, но пошёл за мной. Мой, Роделы, топографический кретинизм исцелился, и я прекрасно ориентировалась в городе. В смысле, Фредерика ориентировалась. Я тут была впервые. Город, к которому мы направились от кладбища, был небольшим. Высотных зданий в нём не было — максимум в три этажа. Дома были каменные и по большей части покрытые сероватой штукатуркой. Вдоль булыжных мостовых кое-где росли сочно-зелёные кусты. В общем, довольно типичный индустриальный пейзаж рубежа стыка девятнадцатого и двадцатого веков. В город, однако, я входить не стала, а повернула влево, к его южной окраине. Там стояли чуть особняком несколько домиков. К одному из них, третьему в ряду, я и направилась. У низкого белого заборчика на метровом столбике находился почтовый ящик, выкрашенный бледно-жёлтой краской. На нём аккуратным округлым почерком было выведено «Фредерика Штейн, доктор медицины, алхимик». За калиткой начинался палисадник, где вдоль забора пышно разросся шиповник, а дальше виднелись клумбы-грядки целебных трав: эхинацеи, календулы, ромашки аптечной, валерианы, зверобоя и пустырника. Дорожки были выложены некрупными округлыми камнями, белыми и светло-серыми. От соседей двор закрывал штакетник, увитый плющом. По самому дому разросся дикий виноград, сквозь густую листву которого едва проглядывала серая каменная кладка. На белом крыльце в четыре ступеньки с площадкой в квадратный метр были изящные витые металлические перила, переходившие в козырёк, с которого тоже свисали листья. Я поднялась на крыльцо и подняла руку к ручке двери.

2. Нескончаемый денёк

Естественно, это не сработало. Кто бы сомневался. Будучи всё-таки врачом, я предложила метод лишения сознания без членовредительства, сиречь ударов тупыми тяжёлыми предметами по голове. Вместо этого мы прошли в смотровую, где Франкенштейн лёг на кушетку, и я ввела ему общий наркоз. Я рассчитала дозу так, чтобы он проснулся минут через двадцать, если его тело не исчезнет вместе с сознанием в направлении родного мира. В положенное время голубые глаза распахнулись, наткнулись на меня, и их обладатель сокрушённо вздохнул.

— Успокоительное, — мягко изрекла я, показывая на стакан на столе. — Я пойду займусь обедом. Думаю, тебе нужно побыть одному.

Он слабо кивнул, опуская веки и накрывая лицо ладонью. Я вышла в кухню, погружённая в невесёлые мысли. Грибной суп требовал по большей части механического приложения сил, и я могла подумать. Память моя снова неуловимым образом изменилась: я вспомнила уже ненужный канон мира Франкенштейна и напрочь забыла тот, в который попала. Да что ж такое? Более того, я смогла извлечь из недр своего разума тот непреложный факт, что эту работу я не писала. В смысле, у меня была идея кроссовера этих двух миров, в котором Франкенштейн был алхимиком в Аместрисе, но это дальше идеи не зашло. И никаких сестёр у него в той моей идее, конечно, не было. Так что откуда мы тут с ним нарисовались — вопрос ещё тот. Причём, у меня не было ощущения того, что все предстоящие события уже прописаны. Как будто и не было никакого сценария.

Франкенштейн пришёл на кухню, когда в суп оставалось только добавить чеснок. За чем, собственно, он меня и застал — я срезала продавленные дольки с чеснокодавки над бурлящим в кастрюле тёмным варевом. Он был сосредоточен и слегка хмурился. Я кивнула ему на диванчик около стола, и он сел, оперевшись на локти и сцепив пальцы. С минуту он молчал, а потом глубоко вздохнул.

— Давай-ка ещё раз уточним, — ровным тоном начал Франкенштейн. — Мы вернёмся в тот мир в тот момент, из которого исчезли, так?

— Ты вернёшься, — поправила я. — Я — нет. Впрочем, сама по себе Родела там будет.

— Сколько времени мы здесь проведём?

— Летели два крокодила, один квадратный, другой на север. Сколько стоит бочка разочарований, если еноту тридцать два года? — скептически отозвалась я. — Без понятия.

— Ты можешь этим управлять? — он сурово свёл брови.

— А вот это сложный вопрос, — я вздохнула и выключила плиту, разворачиваясь. — Я могла немного влиять на то, что будет происходить, когда уже попадала в такие миры. Ну, не каждый раз, а в некоторых случаях. Но вот в какой мир и попадать вообще куда-то или нет, я не решала. Я просто теряла сознание в своём мире и оказывалась в другом. Вот и всё.

— На наш мир ты могла влиять, Фреди? — Франкенштейн чуть опустил голову, чтобы смотреть как будто исподлобья.

— Интересно, что ты уже перешёл на обращение ко мне из этого мира, — я кисло улыбнулась.

— Просто не могу называть тебя Роделой-ним, обращаясь на ты, — он слегка нахмурился. — Так да или нет?

— Не могла, — выдохнула я. — Даже сознаться не могла, кто я такая.

— Это объясняет твоё нежелание откровенничать, — кивнул он.

— Это было не моё решение, если честно. В смысле... — я замялась. — Как бы выразиться-то? Я создала ту историю, но попав в неё, не могла сопротивляться ей. Как-то так.

— Эта история тоже твоих рук дело? — мрачно спросил Франкенштейн.

— Нет, — я мотнула головой. — Иначе, я бы не смогла тебе всё объяснить.

— Мы сможем выбраться? — он на меня прямо уставился немигающим взглядом.

— Раз смогли войти, сможем и выйти, — я посмотрела ему в глаза. — Я найду способ вернуть тебя домой. Просто дай мне немного времени.

Он медленно кивнул. Я отвернулась достать из шкафа тарелки. Вообще, у Фредерики был очень милый дом, такой светлый и уютный. В кухне было большое окно с занавеской в красный горошек. Перед окном стоял обеденный стол с круговым диванчиком песочного цвета, на котором сейчас и сидел Франкенштейн. Вся мебель была сделана из дуба и покрыта глянцевым лаком. На отдельной длинной и узенькой полочке стояли специи в маленьких стеклянных баночках с этикетками, на крючках висела начищенная утварь. В латунной раковине уже кое-что лежало, что надо было обязательно после обеда помыть. Сервиз тоже был в красный горошек — как занавески. Я налила суп и поставила перед Франкенштейном. Он озадаченно посмотрел на меня.

— Слушай, мы уже сюда попали, — я нахмурилась. — Так что надо устраиваться, чтоб не дуло. Давай, поешь. Потом надо на вокзал и съездим посмотрим, что из твоих вещей можно спасти.

— Спасти? — переспросил он. — Машина на дне ущелья. Что там можно спасти?

— Обратись к памяти Франкена — ты же алхимик, — я вздохнула. — Щас.

Я достала из шкафа глиняную чашку довольно грубой выделки. Внутри неё лежала отколовшаяся ручка. Чашка была шершавая, безо всяких украшений со слегка кривоватым верхним краем. Я поставила её на стол, положила ручку рядом. Итак, процесс осознания я уже провела — вот она, чашка, разбитая. Я на мгновение соединила ладони и положила их около объекта, проделывая следующие два шага — разъятие и воссоздание. Раздался негромкий электрический треск от голубоватых молний преобразования, после чего на столе стояла уже чашка с ручкой. И ровным краем. Франкенштейн взял её в руки и повертел перед глазами.

— Это магия? — нахмурился он.

— Это алхимия. Наука, — отозвалась я, направившись за супом для себя.

— И я тоже так могу? — задумчиво спросил Франкенштейн.

— Разумеется, — я кивнула, хоть и стояла к нему спиной. — Ты свою гениальность нигде по дороге не потерял. Ещё раз говорю, обратись к памяти Франкена.

— А я личность свою не потеряю? — он свёл брови, так и не выпустив чашку из рук.

— Нет, — я села напротив него и дотянулась до хлебницы. — Временами может казаться, что твоё реальное прошлое — это выученный наизусть роман про кого-то, но личность сама по себе не изменится. Да и к тому же, развитие суть изменение.

3. Трудовыебудни сельского врача

Надо было решаться. С ужином было покончено, гостей размещал сам Франкенштейн — некогда это был и его — Франкена — дом, и расположение комнат с тех пор никак не изменилось. Уже почти стемнело, и я понимала, что мне очень надо поговорить с Хараем. Вот прямо очень. И я собирала волю и мужество в кулак. Сделав ещё один глоток горького крепкого чая, я наконец поднялась, решительно вышла на задний двор и медленно добрела до вишнёвого сада. В домике ишварита горел свет. Я тихонько постучала-поскреблась. Через пару секунд послышались шаги, и дверь резко распахнулась, являя готового к бою Харая с красно-чёрной лентой через плечо.

— А, это вы, док, — мрачно заключил он, опознав меня.

— Я хотела бы поговорить с тобой, — осторожно произнесла я. — Если это возможно, конечно.

— Да, входите, — он посторонился, пропуская меня, а когда я вошла, ещё раз цепким взглядом осмотрел пространство перед домиком. — Садитесь, где вам удобно.

— Спасибо, — я устроилась на жёстком стуле рядом с узким письменным столом.

— С вами приехали те люди из армии, что приходили днём, верно? — спросил Харай, садясь напротив на свою кровать.

— Как ты их узнал? — помрачнела я.

— От них то же ощущение, — изрёк он.

— Понятно, — я вздохнула. — Да, это они.

— Почему вы позволяете им оставаться в вашем доме? — он даже поднялся.

— Потому что я посчитала, что это будет разумным решением, — я сжала переносицу. — Послушай, Харай, мир у нас не чёрно-белый, а мерзавцы не имеют расовой принадлежности.

— Это мне известно, — согласился он и сел на место. — Но они из армии.

— Да, неплохие люди попадают и туда, — я вздохнула. — Возможно, если у них получится осуществить задуманное, эта страна станет лучше. Но я пришла не о них говорить. Надеюсь, правда о них останется между нами?

— Если вы им доверяете, — он поджал губы.

— Не могу сказать, что прямо полностью, — призналась я. — Но они действительно хотят найти и наказать майора Сагрина. И я думаю, что стоит оказать им помощь в этом.

— Я не буду вмешиваться, — он прикрыл глаза. — Так о чём вы хотели поговорить?

— Так... Прежде всего, я хочу сказать, что ты мне ничем не обязан и можешь уйти в любой момент, — я решила идти до сути сусанинскими тропами. — Иногда для достижения определённых цели нам приходится использовать средства, которые мы бы не применяли в обычной ситуации. Я не имею в виду, что цель оправдывает любые действия, но было бы неразумно игнорировать некоторые возможности. Всё же я учёный, и в первую очередь...

— Вы хотите получить доступ к библиотеке в столице? — прервал мой поток сознания Харай.

— Да, хочу, — я кивнула.

— И вы готовы торговать своей совестью за это? — он мрачно посмотрел на меня. — Готовы поступиться честью врача?

— Я не делаю выбор, — я поморщилась. — Насколько я понимаю, как врач я не буду исполнять обязанности живого оружия, но если такой риск будет, я просто откажусь от присяги. Я останусь врачом и буду лечить людей. Просто у меня будет больше возможностей. Я смогу оказать помощь и тем, кому не могу сейчас, потому что платить будет армия.

— То есть, они вас не купили, — Харай облегчённо выдохнул. — Я подумал, что вы... Простите...

— Ну, это логично, — я улыбнулась. — Я бы, наверное, тоже так подумала. Но я собираюсь сделать это только ради возможности помочь большему количеству людей. Только поэтому. И... — я помрачнела. — Вероятно, нам с братом придётся переехать в столицу. Ты можешь остаться здесь или добраться до поселения своих, если хочешь...

— Я поеду с вами, — опять перебил он меня.

— Это возвращает нас к началу разговора: ты мне не обязан...

— Как скажете, — Харай кивнул, снова не дав мне договорить. — Я поеду не потому, что обязан, а потому что хочу помочь вам. Вам лично.

— Эм... — я растерялась. — Ты же понимаешь, что столица заполнена армией, да? Нет, — я подняла ладонь, как бы говоря не перебивать. — Я благодарна тебе. И буду только рада, если ты поедешь. Но просто чтобы уточнить — ты понимаешь, что Центральный город это вовсе не Метсо?

— Разумеется, — он очень серьёзно на меня посмотрел. — Возможно, поэтому там я смогу быть вам более полезен.

— А ты у нас упрямый, да? — хмыкнула я. — Что ж, если ты передумаешь, то на решение у тебя есть ещё как минимум месяц, а то и больше.

— Вы же знаете, что я не передумаю, — Харай едва заметно улыбнулся.

— Ясно, — я поднялась. — Уже поздно. На завтра брат как будто отрядил офицеров помочь тебе чистить конюшни. Не знаю, насколько он будет последователен в этом, но имей в виду.

— Хорошо, — он тоже поднялся. Мне показалось, что с его габаритами домик был ему немного тесноват.

— Я пойду. Спокойной ночи.

— И вам.

Харай проводил меня до двери. Всё невероятно большое расстояние в два его шага. Уже и правда наступила ночь. На чернильном небе тускло сияли мелкие звёзды. Я остановилась среди вишнёвых деревьев и подняла голову, чтобы посмотреть. Да, это совсем другое восприятие. Я как будто стала различать меньше цветов, что ли. Этот мир тоже был красочным и ярким, безусловно, но я видела его иначе. Было тихо. Даже ветер унялся. Я глубоко вздохнула и направилась в дом. Надо привыкать и к этому дому, и к этому телу. И к этому миру.

В гостиной на диване сидел Франкенштейн. В его руке была раскрытая книга, но он не читал её, а смотрел в стену напротив. За этим занятием я и застала его, когда вошла. Под ногой скрипнула половица, и учёный едва заметно вздрогнул, оборачиваясь ко мне.

— У тебя есть выпить? — глухо спросил он.

— Что ты там такое читал? — я изогнула бровь.

— Это не важно, — он покачал головой. — Просто мне нужно собраться с мыслями.

— Алкоголь с ними делает нечто обратное, — я сложила руки на груди. — Ну, так или иначе, выпивки в этом доме не водится. Но у меня должен быть спирт для медицинских целей.

— Мне и нужно для медицинских, — поморщился Франкенштейн.

4. Движение — это жизнь

Офицеры прямо-таки вжились в роль учеников — с раннего утра и примерно часов до пяти они постигали алхимию, медицину и механику под чутким руководством Франкенштейна, который в роль учителя не вошёл, а влетел, как реактивный самолёт. Трудился он, как Цезарь: несмотря на ежедневные многочасовые занятия, он продолжал расчёты для автоброни. Мне, помимо этого проекта, досталось всё домашнее хозяйство. Да и пациентов моих никто не отменял. Ко мне приезжали люди со всей страны — те, кому не могли помочь врачи-неалхимики. А ещё впереди был экзамен, и к нему тоже надо было хоть худо-бедно подготовиться. В общем, каким образом хватало времени на сон — загадка ещё та.

После пяти Рой и Лиза уходили гулять по Метсо. Они общались с местными, стараясь выведать информацию для своего расследования. Данных пока не хватало, но им удалось побывать в квартире, которую майор снимал в городе. Там, впрочем, ожидаемо ничего эдакого не нашлось — записок с новым адресом там не было. Зато были два письма на его имя, пришедшие уже после его побега. Мустанг забрал их: я застала его вечером за чтением чужой корреспонденции. Там, впрочем, прямых указаний тоже не было. Я предложила сходить с ними на почту — может, там известно, куда переправлять эти письма. Подполковник кивнул, но решил, что делать это в Метсо не стоило — это было бы очень подозрительно.

С приезда Франкена прошла неделя. Утро выдалось пасмурным, а у меня был пациент с межпозвоночной грыжей. Довольно запущенным её случаем. Короче, мужик не шёл к врачу, пока копьё в спине не начало мешать ему спать. Ассистировал Харай, из-за которого и без того маленькая операционная казалась совсем тесной. Но так и я там танцев с бубном не исполняла, а круг преобразования мне и вовсе не требовался. Мы как раз закончили, и ишварит покатил пациента в стационар, а я села заполнить его карту, когда с донельзя весёлым выражением на лице в смотровую зашёл Франкенштейн.

— У меня по расчётам вышло нечто интересное, — радостно возвестил он. Я вопросительно подняла взгляд. — Представь себе, можно изготовить именно биомеханический протез, а не имитацию.

— О как, — я откинулась на спинку стула. — То есть, по твоим расчётам можно воссоздать ткани и подсоединить их кровеносной системе, да?

— По моим расчётам выходит, что да, — Франкен кивнул. — Только есть некоторые нюансы…

— Ну, разумеется, — я поджала губы и кивнула. — Когда мы сможем попробовать изготовить опытный образец?

— Если ты закончила свои расчёты, то хоть сейчас, — улыбнулся он.

— Нет, я только что вырезала межпозвоночную грыжу, — я вздохнула. — Мне надо заполнить карту и передохнуть. Потом надо ещё обед приготовить. И у нас гора грязных сорочек. И у меня остался последний чистый халат. И…

— Я тебя понял, — усмехнулся Франкен. — Кстати, хотел спросить: ты же очень известный хирург. Как ты согласилась делать рядовую операцию по удалению геморроя?

— Я очень известный хирург, который тоже хочет кушать, — хмыкнула я. — Помощник мэра может позволить себе оплатить операцию вдесятеро, и благодаря ему я могу вырезать опухоль мозга сироте из приюта, понимаешь? К тому же, пойди он в городскую клинику, о его деликатной проблеме в тот же день залаяла бы каждая дворовая собака.

— М, это разумно, — он задумчиво почесал переносицу. — Если мы сдадим экзамен, таких пациентов будет оплачивать армия, верно?

— Ага, — я кивнула, возвращаясь к карте.

— И у меня ещё такой вопрос: почему ты не наняла домработницу? — Франкен с недоумением смотрел на меня, чуть склонив голову набок.

— Ну, не знаю, — фыркнула я. — Может, потому что для этого мне пришлось бы делать в два раза больше операций по части проктологии?

— Да брось, не так уж это и дорого, — он улыбнулся. — Если переедем в Центральный город, надо будет нанять кого-то. Иначе времени на исследования просто не останется.

— Да уж, — я кивнула. — Кстати, Харай намерен ехать с нами. И не если, а когда.

— Ага… — Франкен кивнул. — Ладно, давай, я сегодня сам обедом займусь, раз там ещё и стирка скопилась.

— Спасибо, — я улыбнулась, и он наконец ушёл.

Прачечная комната была за кухней. Я прежде не заходила туда — не требовалось, — так что теперь я тащила туда огромную корзину с бельём. В гостиной сидели офицеры, что-то изучавшие — я не могла понять, то ли задание Франкена, то ли какие-то свои материалы. У них оказалось несколько вещей в стирку, и они довольно шустро мне их принесли. Вход в прачечную был отдельный — с заднего двора. Там же находились шесты с верёвками для сушки. Остановившись перед входом, я окрикнула Харая, который через пару минут принёс свой скудный гардероб. И так — с горой грязных вещей в руках — я вошла в тесное помещение, готовясь к долгой и изнурительной работе. Но там ровно по центру стоял огромный чан литров на тысячу, наверное, к которому были подведены две трубы. А под ним на глиняном полу был вырезан круг преобразования. Ну конечно — Фредерика же была отнюдь не дурой, чтобы руками настирывать белые халаты и рубашки. Я с трудом забросила вещи в чан и открутила вентиль приточной трубы, по которой сразу зашумела вода. Пока она набиралась, я обошла круг. Это была бытовая алхимия. В общем понимании, такого раздела науки не существовало, но, откровенно говоря, владеть алхимией и отделять грязь от ткани вручную было бы странно. В общем, на стирку у меня ушло минут тридцать, из которых большая часть времени была потрачена на отжим.

Франкенштейн приготовил красную капусту с колбасками. На этот раз обошлось без пива, но обед всё равно был хорош. Однако стоило нам сесть пить чай, как в дверь постучали. Так мощно, как будто хотели высадить косяк. На пороге стоял мэр Огюст Шварц собственной персоной. Это был высокий худой мужчина в строгом тёмно-сером костюме и жилете в полоску. Всё ещё густые, хоть и седые, волосы он собирал в низкий хвост, на носу его сверкало пенсне. Он был один и выглядел здоровее некуда.

— Могу я войти? — вместо приветствия спросил он низким густым голосом. Я посторонилась. — У меня к тебе есть несколько вопросов, Фредерика.

5. Малопонятное и малоприятно

Когда мы подъезжали к Долине Раш, Харай спал. Мы устроили одно спальное место в повозке среди вещей, и я спала там, когда мы давали отдых лошадям, а ишварит стерёг наш сон. Потом мы отправились в путь, и спал уже он, пока я душераздирающе зевала на козлах.

Было ещё утро, но солнечные лучи, пробивавшиеся через частокол скал, уже начинали припекать. Я планировала заехать на рынок и прикупить какой-нибудь свежей еды. Конечно, поездом мы бы добрались куда быстрее — максимум сутки, — но мои лошади не были так же быстры, как локомотив. Впрочем, от них это обычно и не требовалось.

Казалось, что найти еду в Долине Раш куда сложнее, чем механический протез на любой цвет и вкус. Разнообразных деталей было так много, что даже самый далёкий от механики человек начинал проявлять к ней интерес уже через полчаса пребывания в этом городе. Конных повозок здесь практически не было, зато улицы были довольно широкими, так что ехали мы без особенных затруднений. А на продуктовом рынке было довольно оживлённо. Здесь продавали ароматные булочки с лотков, стояли большие прилавки с фруктами и овощами, была закрытая лавка мясника и рядом с ней — пекарня, откуда доносился запах свежевыпеченного хлеба, щекотавшего ноздри. Я остановила лошадей, намереваясь сходить за хлебушком. И мои нелепые манёвры, разумеется, разбудили Харая. Он высунулся из повозки, глянул по сторонам и быстро исчез за тентом.

— Доброе утро, — произнёс он.

— Я не собиралась тебя будить, — вздохнула я.

— И как, интересно, вы в таком случае собирались делать покупки, док? — отозвался ишварит, чем-то шурша.

Хороший вопрос... Нет, прямо в точку. Если я не слезу с козел, общаться с торговцами мне будет несколько затруднительно, а оставить лошадей без кучера — затея довольно глупая. Потому как лошади могут и сами пойти, куда им вздумается, а может и умник какой взять вожжи. Так что, на самом деле, мне бы пришлось разбудить его. Я дождалась, пока Харай сядет на моё место, и только после этого спустилась на землю. Мне пришло в голову, что неплохо было бы взять немного свежего мяса, чтобы сегодня приготовить из него вяленое. А ещё нужно не забыть про хлеб, овощи и фрукты. И поскольку рынок даже отдалённо не напоминал супермаркет, меня ждало пешее приключение по всем лавкам. Или даже увлекательный челночный бег до повозки и обратно. И я строго-настрого приказала себе много не набирать. Впрочем, я это всегда делала, но когда бы меня это останавливало ещё. Первым делом я зашла в пекарню: невозможно было ходить по рынку в этом запахе хлеба, не истекая слюной. В моих руках оказалось по итогу три пакета: в одном лежали две буханки и свежий хрустящий багет, а в двух других были сдобные булочки с ветчиной и сыром. Толком позавтракать нам не удалось, так что теперь можно было компенсировать. И в тот самый момент, когда я отдавала один из пакетов с завтраком Хараю, а он протягивал мне флягу с водой, меня окрикнул грубоватый мужской голос.

— Доктор Фреди! Вы ли это?

Мне очень хотелось сделать вид, что это не я. Но как будто у меня был хоть малейший шанс... Меня уже узнали. И хотя в Долине было не так много людей, знавших меня в лицо, их было более чем достаточно, чтобы лишить меня всякого шанса остаться незамеченной. Я натянула на лицо максимально приветливое выражение и обернулась. И моё настроение мгновенно испортилось, потому что ко мне торопливо шагал никто иной, как Джонатан — механик, сделавший автоброню Харая. Это был мужчина крепкого телосложения с гладкой, как бильярдный шар, головой. Как и у Харая, его правую ногу заменяла автоброня.

— Привет, — стараясь удержать улыбку, протянула я.

— Неужто что-то случилось с моей автобронёй? — широко улыбнулся он. — Я видел того парня на козлах повозки.

— Нет, ничего, — даже слишком быстро ответила я. Конечно, она в порядке. Лежит себе где-то в коробке. — Мы здесь проездом.

— О, но раз уж вы здесь, может, заедете ко мне? — Джонатан продолжал излучать дружелюбие. — Я хоть взгляну.

— Мне, право, не хотелось бы отнимать ваше время... — попыталась отвертеться я.

— Ну, что вы! — он махнул широкой ладонью. — Я как раз сегодня совершенно свободен, как только закончу с покупками.

— Ох, я... — мне отчаянно хотелось найти причину не ехать, но у меня не получалось. Почему-то очень трудно отказать столь лучезарному дружелюбию. — Мне и самой надо кое-что купить. Это займёт пару часов буквально...

— Вот и хорошо, — широко улыбаясь, кивнул он. — Тогда я буду ждать вас здесь через два часа.

Я смогла только слабо кивнуть в ответ. Нет, время у нас ещё было в запасе. Проблема была в другом: я не хотела показывать в Долине Раш ногу Харая. Это всё же была экспериментальная конечность, и тот факт, что аккуратно упакованная в опилки среди прочих вещей с нами ехала старая автоброня, тому подтверждение. Поэтому я бродила по магазинам со скоростью слизняка. Откровенно говоря, я и чувствовала себя примерно так же — как слизняк. Я не торопилась, потому что стремилась опоздать. Я надеялась, что Джонатан не станет дожидаться меня больше получаса и попросту уйдёт, и тогда мы сможем спокойно уехать дальше. Но вот нет. Он дождался, хотя я опоздала по меньшей мере на сорок минут. Причём ждал он меня не в повозке, а так и стоял у булочной с пакетами в руках, так как Харай отвёл лошадей в тень.

Места на козлах было только на двоих, особенно если эти двое были рослыми мужчинами. Так что я влезла в повозку — туда, где на досках лежал тонкий узкий матрац. Я едва умещалась на нём и не могла даже вообразить, как там мог спать Харай. Дорога была довольно тряской, и я тихо радовалась, что Франкенштейн запечатал всё ценное так, чтобы точно довезти до конечного пункта. Наконец повозка остановилась, и я полезла наружу. Двор мастерской Джонатана мало изменился: всё тот же мелкий гравий и всё те же завалы металлических заготовок, которые, впрочем, стали как будто больше с прошлого раза, когда Фреди была здесь.

— Ну, давайте пройдём внутрь, — бодро произнёс Джонатан, подхватив свои пакеты.

6. Недосягаемый Морфей

Картина на месте нашего ночного рандеву при дневном свете приобрела гораздо более нелицеприятный вид. Пять тел были свалены в кучу, а рядом с ними топтались привязанные лошади, которым подобное соседство, как и слетевшиеся мухи и вороны, определённо доставляло неудобства. Военные быстро разложили тела, сверили с листами розыска, завернули в подобие брезента и скидали в кузов приехавшего вместе с нами грузовичка. Лошадей вместе с повозкой пришлось оставить в военной части, и мы приехали с довольно молодыми майором и капитаном в одной машине, а во второй было ещё трое офицеров младших чинов, которые и занимались погрузкой. Все они были довольно типичными на вид аместрийцами.

— У четырёх переломаны шеи, с этим всё ясно, — констатировал майор. — Но что произошло с пятым?

— Оу. Это сделала я, — я покосилась на ещё не просохшую лужу там, где стояла повозка. — Я отделила воду из его тела от тканей, и вот результат.

— А, так вы алхимик. Вы же не хотите сказать, что использовали человеческое преобразование? — он сурово посмотрел на меня.

— Ну что вы! — запротестовала я. — Ничего такого. Это скорее из раздела медицинской алхимии и работ по химерам.

— А разве для такого преобразования не нужен сложный заготовленный алхимический круг? — подал голос капитан.

— Как правило, да, — я кивнула. — Но у меня всё немного иначе.

— Когда на вас напали, вы знали, что они в розыске? — снова обратился ко мне майор.

— Я — нет, — призналась я, помотав головой. — Мы сидели у огня, и я собралась пойти спать, когда к нам подъехали четверо мужчин верхом. Потом меня сразу затянули под повозку. Я не хотела никого убивать, но и умирать в мучениях, как мне обещал нападавший, мне тоже не хотелось.

— Понятно, — кивнул майор и повернулся к Хараю. — Ваша версия.

— Когда док собралась идти спать, к нам подъехали четверо всадников. Я хотел подойти и спросить, что им нужно, потом услышал вскрик дока, когда её потащили под повозку, — ровным тоном говорил ишварит. — Потом двое спешились, и один из них достал нож. А дальше всё как-то пришло к этому.

— Хорошо, — кивнул майор. — В отчёте я укажу, что это была эффективная самозащита в состоянии аффекта. Однако поскольку вы расправились с ними, вам полагается вознаграждение согласно этим листам, — он помахал ориентировками. — Лошадей заберёте?

— Нам не надо, — поспешила заверить я.

— Вот и славно. В части пригодятся, — майор обернулся на грузовичок: — Вы там закончили?

— Так точно! — донеслось в ответ.

— Поехали тогда назад.

Нас с Хараем снова засунули на заднее сидение. По пути я начала клевать носом и в итоге отрубилась, приложив голову на широкое плечо ишварита. Он разбудил меня только тогда, когда мы уже вернулись в часть. Время было уже за полдень, что делало очевидным невозможность доехать до Центрального города засветло. И после прошлой ночи мне как-то резко перехотелось опять ночевать в чистом поле. В одно место молния, конечно, дважды не ударит, но вот одинаковые неприятности два раза подряд со мной случиться могут ещё как. И во второй раз всё может закончиться печальнее.

Я вылезла из машины и потянулась. Грузовичок с нами не приехал — видимо, тела отвезли в другое место, а лошади ещё не успели прийти. На их доставку отрядили двух молодых офицеров из второй машины. Майор увёл нас в здание, где мы с ним сверили показания, которые подозрительно напоминали что-то в духе: поскользнулся, упал, очнулся — гипс. В том плане, что в его записях фигурировало, что мы мирно сидели себе и пили чай около своей повозки, когда бандиты выскочили будто из-под земли. Я не успела узнать никого, так как оказалась в темноте под повозкой, а Харай, если верить записям, сразу понял, что перед ним преступники в розыске. А потом уже сразу трупы. Мы подписали бумаги, мол, с моих слов записано верно, после чего майор выписал нам квитанции в соответствии с назначенным вознаграждениями. Он сказал, что выплаты по ним можно получить в любом отделении банка в рабочее время.

— Вы ехали в наш город? — уточнил майор, когда вся бумажная волокита была завершена.

— Нет, нам дальше, — выдавила улыбку я.

— Поедете сегодня? — допрос продолжился.

— Не думаю, что это будет хорошей идеей, да, док? — повернулся ко мне Харай.

— Это точно, — кисло подтвердила я.

— Вы можете остаться у нас в казарме, — предложил майор, но ишварит резко отрицательно мотнул головой. — Или отправится на постоялый двор.

— Пожалуй, мы лучше на постоялый двор, — вяло созналась я.

— Хорошо, — кивнул майор.

Мы распрощались и покинули штаб. Я валилась с ног от усталости, так что приходилось функционировать на чистом упрямстве. Когда мы взбирались на козлы повозки, к нам подбежал сержант и сказал, что майор приказал нас проводить. Он взгромоздился на облучок сбоку, и мы наконец тронулись. Правил лошадьми Харай, сержант трудился навигатором, а я размышляла, чего хочу больше — есть или спать. «Домой?» — пискнуло что-то на краю сознания, но я встряхнула головой, отгоняя эту мысль.

До постоялого двора мы добрались минут за десять. Я вошла внутрь, чтобы договориться о комнатах и ужине, пока ишварит ушёл справиться о ночлеге для лошадей. Цена за две комнаты меня устроила — в Метсо было бы дороже примерно в полтора раза. Впрочем, меня в тот момент устроила бы практически любая цена, лишь бы мне дали помыться, поесть и поспать. В любом порядке. Ранний ужин или поздний обед хозяин был готов подать нам в общем зале, пообещав, что в комнатах будет ждать ванна. Я согласилась и села за столик. Минут через пятнадцать моей отчаянной борьбы со сном пришёл Харай. Он сел напротив и сказал, что лошадей устроил. Я смогла только кивнуть. Мне показалось, что я моргнула, но, судя по очень заметно изменившемуся запаху, выморгнула я по меньшей мере минут через двадцать. Как раз к тому моменту, когда хозяин принёс седло барашка с печёной картошкой и помидорками с чесноком. Только чудо не дало мне захлебнуться слюнями, пока он нёс блюдо от кухни до стола.

7. Гранит науки

Письменный экзамен на государственного алхимика оказался вовсе не таким страшным на самом деле. Если бы существовала шкала сложности экзамена, в которой единица была бы у физры, которую ставили автоматом за посещаемость, а десятка — у теории функций комплексного переменного, то этот потянул бы примерно на шесть. Экзаменационный лист состоял из двух частей, первая из которых задавала общие вопросы, на которые надо было ответить своими словами, а вторая включала в себя более чёткие задачи. Своими словами — что за дурацкая формулировка вообще? Как можно своими словами написать ответ на вопрос «Табу алхимии»? Там что, есть варианты, кроме человеческого преобразования? А вот задачки требовали внимания, потому что вопрос «Какие вещества можно получить из приведённых ниже в ходе химических реакций?» и «Какие вещества можно получить из приведённых ниже в ходе алхимических преобразований?» довольно разительно отличались. Скажем, химией из поваренной соли и воды нельзя получить соляную кислоту, а алхимией — можно. Суть в том, чтобы осознать объект, разобрать его на составляющие элементы, а потом собрать их в нужном порядке. Способность к использованию преобразования дана не всем людям, но и тем, кому дана, не всегда удавалось её развить до пристойного уровня. Потому что для этого нужны обширные знания, концентрация, приличная физическая форма... Короче, алхимик должен пребывать в гармонии тела и разума. Об этом тоже, к слову, был вопрос.

На письменный экзамен давалось три часа, и мало кто ушёл раньше. Время вышло, когда я повторно просматривала ответы. И не то чтобы было что-то прямо сильно сложное, просто вопросов было много. Прямо вот очень. Хотя три часа для меня вообще не рекорд. Результаты должны были быть готовы через неделю, которую мы вынуждены были оставаться в подвешенном состоянии. И поскольку ничего полезного для себя сделать за это время было невозможно, мы посовещались и решили отправиться в общину. По факту выяснилось, что некто вроде лекаря в общине был. Вот только его методы лечения были... Как бы это сказать? Выздоровеет, коли не помрёт. Впрочем, у него были отвары из трав, но ими можно было максимум вылечить насморк. Но он, по крайней мере, понимал собственную несостоятельность, так что нашему приходу очень обрадовался, поскольку в большой палатке, имитирующей госпиталь, было несколько тяжёлых больных. Причём один конкретно по части Франкена: попал в какую-то аварию и остался без руки. Короче, надо было засучить рукава и заняться делом. И таким вот манером неделя пролетела незаметно. Время всегда ускоряется, когда делом занят, а не слоняешься в четырёх стенах.

К слову, развёртывать какую-либо рекламную кампанию нашего участия не пришлось. Мы просто приехали вместе с Хараем посмотреть, как дела у девочки после операции. И пока занимались осмотром, ишварит поговорил со старейшиной, представив нас как лучших специалистов, готовых оказать бесплатную помощь страждущим. Убедившись, что шов заживал хорошо и никаких осложнений не возникло, мы присоединились к беседе со старейшиной. Он всё искал скрытый смысл нашего желания помочь, но так его и не нашёл. Так что в итоге он всё-таки согласился. Впрочем, отказался бы на его месте только совсем уж круглый дурак.

Ничего удивительного в результатах экзамена не было. И Фредерика, и Франкен сдали его превосходно. Так что оба были приглашены на вторую часть в качестве медиков. Перед этим, однако, у нас должна была состояться встреча с экспертным советом, который уже должен был принять решение о присвоении звания. Это было донельзя странное мероприятие. Сложно сказать, как оно должно было проходить, но в моём случае это было чтение вслух поданной мною работы. Если бы у натрия, водорода, углерода или водорода были реплики, они бы делали это по ролям. Мне даже не надо было защищать её, потому что это за меня делали сами члены совета. Единственный вопрос, который мне задали, — испытывала ли я итоговую формулу на людях. Я ответила, что не испытывала, но основывала исходные расчёты на ранее используемых мной смесях препаратов. Мне ответили, что дальнейшими испытаниями займётся армия. Ещё через минуту поздравили с утверждённой сдачей экзамена и выразили надежду на мой будущий великий вклад в фармакологию. Ну, не буду разочаровывать их — пусть себе грезят.

Собеседование Франкенштейна, как оказалось, проходило по той же схеме. Только его попросили предоставить образец материала для изучения свойств. Делать его пришлось буквально из говна и палок. То есть, из органики и смолы, конечно. Тем не менее, материал привёл экспертный совет в восторг, и они едва ли не с радостными криками макак в брачном периоде передавали друг другу кусок углепластика. Я, правда, не присутствовала — ждала за дверью, но Франкенштейн описал их поведение именно так. Было уже понятно, что серебряные часы — символ государственного алхимика — у нас уже практически в кармане, так что можно было обустраиваться в доме на долгое проживание. Так что к мебельщику мы с ним отправились прямо из штаба. А поскольку мы ожидали скорых пополнений счёта, жаба скупердяйства была полузадушена и временно убрана подальше, чтобы транжирить не мешала.

Экзамен по боевым искусствам, откровенно говоря, не вдохновлял. И вовсе не потому, что сражения были недостаточно впечатляющими — напротив, там было на что посмотреть. И было что полечить потом. Но мои мысли больше занимал в тот момент цвет занавесок для гостиной, чем мутузящие друг друга мужики. И, судя по скучающему виду Франкена, его мысли тоже были где-то далеко.

Наконец свершилось: мы получили свои часы и звания. После принесения присяги и подписания особого контракта мы уехали домой. Мне было даровано имя Исцеляющего алхимика, Франкену — Восстанавливающего. Но самое главное — теперь мы могли хоть поселиться в библиотеке, если бы смогли там же принимать пациентов. Впрочем, пока в доме шло обустройство, принимать мы всё равно никого не могли, так что некоторое время могли посвятить действительно интересующей нас теме. План ремонта уже был, так что Харай был с совершенно спокойной душой оставлен за старшего, умного и страшного, в то время как я, изучив распределение тематической литературы, притащила Франкенштейна ко второму корпусу. Пропустили нас без вопросов, и мы оказались в огромном зале, заставленном стеллажами.

8. Насыщенная среда

В ателье мы провели почти три часа. И это целиком и полностью моя вина. Всё потому, что я упёрлась рогом и ни в какую не соглашалась на длину подола короче, чем три четверти, тогда как Аделина практически осыпала меня модными журналами, в которых больше половины нарядов как раз-таки открывали колени. В конце концов, она всё же сдалась, и дело пошло быстрее. После того, как она набросала довольно сносные эскизы, пришло время нового испытания — выбора материалов. Я была готова взять назад свои слова про массмаркет — поход по бутикам всё-таки никогда не был настолько утомительным. Впрочем, если бы по торговому центру со мной ходил кто-то вроде Аделины, сомневаюсь, что шоппинг не ассоциировался бы у меня с жаждой убийства. Наши с ней споры были настолько ожесточёнными, что в конце у нас обеих растрепались причёски, а лица раскраснелись. Это было изматывающе, но, выходя, я испытывала удовлетворение.

В передней комнате Франкен и господин Гратц, портной, пили чай. И судя по их виду — давненько уже. Я смутилась из-за того, что так увлеклась и отвела глаза.

— Господин ни словом не солгал о своей сестре, — раздался из-за моей спины голос Аделины. — Доктор Фреди и правда весьма требовательна. Нам придётся заказывать новые ткани с мануфактуры для неё.

— Но только подумай, сколько дам захочет такие же платья, — улыбнулся портной. — Все хотят такое же платье, как у красивой женщины.

— Конечно, папа, — рассмеялась Аделина.

— Благодарю за чай, — Франкенштейн поднялся. — Когда нам следует прийти для примерки?

— О, вам нет нужды приходить самим, — господин Гратц тоже поднялся. — Халаты будут готовы к примерке в воскресенье, и Аделина привезёт их к вам домой. Она ещё учится, но с правками на примерке справится без труда. А там дальше сами определите, когда вам будет удобно.

— Хороший сервис, — улыбнулся Франкен.

— Минутку, мы составим смету, — портной подозвал дочь, и они принялись что-то колдовать со счётами, делая пометки на листе желтоватой бумаги.

Мы терпеливо ждали. От нечего делать я принялась осматривать передний зал ателье. Подсобка, где Аделина снимала с меня мерки, изысками интерьера не баловала — там был манекен, портновский стол с швейной машинкой и стойка с образцами тканей. Стены были просто покрашены какой-то бледно-охристой краской, видимо, чтобы не давать рефлекса при примерке. Передний зал же был обставлен. Здесь стояло два манекена в мужском и женском вечерних туалетах совершенно роскошного покроя из дорогих тканей. Ну, я бы в таком ощущала себя курицей с павлиньим хвостом, но, если верить журналам, которые совала мне Аделина, — это было в моде. Вечернее платье, к слову, мы с ней тоже запланировали, но оно было в разы более скромным. Помимо манекенов в зале стоял круглый палисандровый стол с парой обитых габардином кресел, проклёпанных медными маленькими кнопками. На широком, практически французском окне были тяжёлые бархатные портьеры, перетянутые толстыми шёлковыми шнурами. Стены были затянуты гобеленом с паттерном из нескольких графических городских пейзажей. В рамочках висели фотографии господ в дорогих одеждах и самих портных. Судя по всему, ателье это было семейным и имело долгую историю.

— Ваш счёт, — наконец вернулся к нам господин Гратц.

— Хм, — Франкен взглянул на бумагу и показал мне. Мы переглянулись. — Чего-то примерно такого я и ожидал, — он кивнул, извлекая кошелёк.

Все деньги были у него — и его, и мои. В целях безопасности, разумеется. Вообще, я ожидала, что сумма будет больше. Наверное, из-за того, какая сумма была у меня на счёте — это несколько сдвинуло моё понимание цен. Франкен рассчитался. И хотя господин Гратц просил лишь половину суммы в качестве аванса, он отдал всё сразу.

— Идём, Фреди.

— Спасибо вам, — я улыбнулась портным и поспешила выйти из ателье следом за «братом».

— Лично я успел проголодаться, пока ждал тебя, — заявил он, предлагая мне локоть. — Давай пообедаем где-нибудь.

— С удовольствием, — согласилась я. У меня после жарких дебатов тоже не было сил.

Франкен уверенно повёл меня куда-то по улице. Пусть топографического кретинизма у меня больше не было, прежде мне не доводилось просто гулять по этому городу, поэтому я понятия не имела, куда мы идём. Нет, карту я видела, но это мало помогало. Вообще, застройка Центрального города была довольно своеобразной — в центре находилась резиденция фюрера, а от неё, разделяя город на восемь секторов, тянулись широкие проспекты. Внутри секторов улицы пересекали друг друга под прямым углом, и если свернуть с проспекта и пойти, так сказать, поперёк, то получится сделать круг. Довольно оригинальная планировка — я не могла припомнить, чтобы где-то ещё была подобная.

Выбросив, наконец, из головы мысли о своём гардеробе, я задумалась о вещах несколько более мрачных. В частности, о словах господина Гратца о повышении напряжения на севере. Эта мысль штопором ввинчивалась в мой мозг, порождая всё новые и новые перспективы, одна другой краше.

— Что-то ты помрачнела, — заметил Франкен. — Передумала насчёт платьев?

— У меня есть мысль, и я её думаю, — нахмурилась я. — Не отвлекай меня.

— И что же это за мысль, позволь спросить? — насмешливо спросил он.

Я лишь покосилась на него и промолчала. Эта самая мысль, которую я думала, была ещё слишком расплывчата и вместе с тем масштабна, чтобы осквернять её озвучиванием. Франкен тем временем свернул в какой-то тёмный переулок, чтобы пройти на соседнюю улицу. Полноценные окна на эту сторону зданий не выходили — разве что вентиляционные и маленькие. По серым стенам тянулись к крышам сточные трубы, в углах лежал какой-то мусор. По сторонам от проулка находились задние дворы заведений, выходивших на широкие улицы витринами. Это же была их обратная сторона. Мы шли в тени, так что заметить нас было некому, хотя не сказала бы, чтобы я или Франкен старались заглушить шаги. Внезапно впереди раздался грохот распахиваемой двери, затем приглушённый визг и звук падающего тела. Я озадаченно нахмурилась, а «брат» приложил палец к губам, призывая не шуметь, и потянул меня вперёд.