Профессиональная попаданка: Слизеринка

Пролог

Для тех, кто читает в рамках серии:
Прологи всех частей - вариации на тему. В них про одно и то же чуть-чуть разными словами. Поэтому, если это не первая часть «Профессиональной попаданки», которую вы читаете, пролог можно со спокойной душой пропустить. Он лишь вводит в курс общей концепции серии.

Приятного чтения.

В начале было Слово.
(Евангелие от Иоанна)

Каждый демиург за свою бесконечно долгую жизнь должен был создать три вещи: мир, разумное существо и Правило. Последнее для его мира должно было быть создано хотя бы одно, но зато основополагающее. Впрочем, тот демиург, который создавал лишь один мир, среди своих считался... Ну, не очень. А никому не хотелось быть не очень. Может, за исключением тех редких, которые лично создавали в своём каждую песчинку. Но к ним вообще относились по-особенному. Что же было делать демиургу, который и миров во множестве создавать не хотел, и в одном до бесконечности ковыряться не горел желанием? Да он бы и один-то мир не создал, если это не было единственным смыслом его существования. Решение пришло к нему неожиданно и было почти что первой теорией заговора: а что, если их, демиургов, самих кто-то создал, чтобы они за этого кого-то творили миры? Так почему бы и не продолжить эту славную традицию?

На творение своего мира демиург потратил много времени и сил. Чтобы сразу сделать так, чтобы уж потом не переделывать. Пришлось, правда, попотеть, чтобы эволюция от бактерий добралась до разумных существ, а потом они обрели самостоятельное мышление. А потом и до творчества добрались. Сначала оно, правда, носило какой-то странный характер поклонения всему, что попадало в поле зрения, но чем больше его создания узнавали о созданном им мире, тем больше и шире был полёт художественной мысли. И вот, наконец, они смогли раскрыть его дар и начать творить словом — Словом — новые миры. А потом и дубликаты миров. И дубликаты дубликатов. И так далее. И вот, наконец, можно было расслабиться и предаться безделью. Однако лет через ...сот оказалось, что совсем ничего не делать до одури скучно.

Как-то он стал замечать, что дар творения, которым он осчастливил людей изначального мира, породил неких сущностей, что время от времени проявлялись в его пространстве. Они никогда не тревожили демиурга, просто иногда беседовали, а иногда шатались по подпространству со слепками уже существующих миров. К слову, именно после того, как они там гуляли, число дубликатов резко возрастало, а вот когда долго не заглядывали — множились новые оригинальные миры. Демиург особого внимания на этих существ не обращал, предаваясь размышлениям о вечном — как бы так сделать, чтобы побольше ничего не делать? Учитывая, что он и так, в общем-то, ничем не был занят, подобного рода размышления были верхом временеубийства.

Однажды, когда мыслительный процесс ни о чём утомил демиурга сверх всякой допустимой меры, он прислушался к разговору заглянувших к нему существ:

— Ни я, ни ты такое не провернём, — заявило существо, переливающееся всеми мыслимыми цветами.

— Нам только нужно найти того, кто будет это делать, — отозвалось второе, напоминающее призрак.

— Никто этого не выдержит, если повторять многократно. Та, на которой мы попробовали, — цветное существо грустно вздохнуло. — Она же едва кукухой не поехала, а посетила меньше десяти миров, и то ненадолго. Нельзя брать живое сознание. А как по-другому, я не знаю.

— О чём это вы таком говорите? — приблизился демиург.

— Миров стало очень много, — учтиво ответил призрак. — Мы подумали, что было бы очень хорошо, если бы кто-то посетил их. Ну, может, не все — на это понадобятся сотни лет, но хоть некоторые.

— М, и вы знаете, какие миры в этом нуждаются, а какие — нет? — демиург сотворил себе кресло, что было довольно странной мыслью для пространства без границ, и уселся.

— Мы думали, что это могут быть случайные миры, — сникло цветное существо. — Какие-нибудь любые. Созданные в изначальном мире.

— И что же будет делать в них этот ваш странник? Если только посмотреть — то ведь и пары часов будет довольно, — демиург переплёл пальцы.

— Мы думали отправить кого-то, кто смог бы менять миры. Может, не разительно, конечно, но всё же, — призрак как будто замялся. — Ну, я имею в виду, создавать другие дубликаты.

— И для чего же? — идея демиургу определённо нравилась, однако он хотел понять, чего намерены были добиться эти двое.

— Ох… — радужное существо как будто смущалось. — Это, наверное, моя вина. Из-за меня многие придумывали героев для дубликатов, но не создавали их. И поэтому скопилось много созидательной энергии определённого свойства. Мы пробовали выразить её через живое сознание одного из творцов, но…

— А. Я понял, — демиург кивнул. — Эту энергию нельзя оставлять так. И вы хотите, чтобы она стала странником, истории о котором будут создавать новые дубликаты миров? — существа интенсивно закивали. — Это будет весело. Я дам этой энергии сознание. Вы же уже попробовали на ком-то? — опять кивки. — Вот копию того сознания и внедрю в этот сгусток. И когда одна история будет подходить к концу, мы с вами будем отправлять его в следующую. Будем надеяться, это создание развлечёт нас.

Демиург был могущественен, ибо имел он множество миров, так что из сгустка созидательной энергии и копии сознания некой особы, которую призрак и цветное существо мучили раньше, он сотворил некое создание. Оно не имело тела или формы — это было больше похоже на тесто, из которого можно было вылепить что угодно. Правда, получалось всё равно примерно одно и то же, только в разной форме, но тем не менее. Демиург запихнул творение в один мир и понял, что это хорошо. Для всех хорошо: излишняя созидательная энергия была пристроена, что исключало источаемые ей угрозы, новые миры в его сокровищницу творились, а сам он получил протяжённое развлечение.

1. Вагончик тронется, перрон останется

Место, где я находилась, было белым. Там не было ни потолка, ни пола, ни стен. Как будто я попала в загрузочную программу «Матрицы». Ну, до конца исключить такой вариант развития событий было нельзя, ведь у меня почему-то было стойкое ощущение, что домой я не вернулась. Но, с другой стороны, мне этого никто и не обещал. Я моргнула пару раз, пытаясь собраться с мыслями, у белой мути начали проступать очертания. Через несколько секунд оказалось, что я стояла на перроне перед длинным поездом. Красным поездом, замечу. С такой золотой полосой под окнами. Локомотив — тоже, естественно, красный — был где-то впереди, но я всё равно видела, насколько эта штука далека от привычной реальной мне современности. Однако все вопросы о месте моего пребывания были сняты вовсе не поездом, а небольшой круглой табличкой на железной стойке, где красовалась надпись «Платформа 9¾». Пока ещё какие-то сведения о каноне в моей голове были, хотя когда придут воспоминания, они, конечно, исчезнут. Я на мгновение замерла, осознавая реальность: я определённо стала ниже сантиметров на тридцать — или, как правильно тут говорить, на фут, — а передо мной была тележка с гигантским чемоданом, поверх которого ещё стояла клетка, где мирно дремала чёрная сипуха. У меня в голове шумело, и я несколько секунд не могла понять, в честь чего это, списывая всё на грядущую головную боль восстановления воспоминаний, но это оказалась телепатия — аж вспомнилось знакомство с Франкенштейном. Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы хотя бы отодвинуть голоса в моей голове на задний план.

Я толкнула свою тележку в сторону вагона. Даже если я пока ничего не помнила — а это у меня ненадолго, — нетрудно было догадаться, что я должна была сесть в поезд. А головную боль лучше переживать сидя. Я успела сделать пару шагов, как вдруг услышала несколько странные мысли о том, что за человек появился на платформе. Пришлось даже немного сосредоточиться, чтобы понять причину массового внимания к нему, но я так ничего и не поняла. Решив разобраться самостоятельно, я остановилась и обернулась. С довольно небольшим чемоданом в руке у самого входа на платформу стоял и осматривался высокий блондин с голубыми глазами. Пшеничные кудри лежали на его плечах, на носу красовались овальные очки без оправы, а из-под мантии был виден слепяще-белый воротничок-стоечка и галстук-лента. Мои эмоции шкальнули куда-то в стратосферу, и я ринулась к нему, чувствуя, как от гнева краснеют уши.

— Ты какого продолговатого овоща здесь делаешь?! — зашипела я, глядя на него снизу вверх. — Мне сказали, что ты можешь вернуться домой!

— Да, мне тоже, — он кивнул, с интересом рассматривая меня.

— И?.. И?.. — я даже вопрос не могла в своей голове собрать.

— А мог и не возвращаться, — добавил он. Мне показалось, что мой вид крайне забавлял его. — Я думал, ты будешь несколько более рада моему присутствию, — он обижено свёл брови.

— Ты неправильно понимаешь, — я сжала пальцами переносицу. — Просто я… Ты хотел попасть домой, и мы столько усилий приложили для этого. И вот ты здесь!

— Давай поговорим в вагоне, — улыбнулся он. — Пока на нас не начали коситься.

Лёгким движением руки он положил свой чемодан в мою тележку и покатил её в вагон. Вокзальные часы показывали только десять двадцать, то есть у нас была уйма времени до отправления — поезд должен был отходить в одиннадцать. Народу, соответственно, тоже было полтора волшебника, так что купе мы нашли в два счёта. Франкенштейн — а никаких сомнений в том, что это был именно он, даже не возникало — убрал чемоданы на верхнюю полку, и мы уселись друг напротив друга в ожидании чуда. Меня чудо накрыло первой. И надо заметить — накрыло мощно. У меня даже не находилось сравнения для той боли, которую я испытывала. В какой-то момент мне захотелось разломить свою голову, чтобы прекратить это. Однако отпустило очень резко на этот раз — хоп, и как будто ничего и не было. И вместо познаний о том, куда я попала и что здесь должно было происходить, я получила воспоминания о том, кто я на этот раз. И вот непонятно было, в каком горячечном бреду надо было находиться, чтобы одарить персонажа такой биографией.

Фрейя Нифльхейм. Это имя. Мне было одиннадцать лет, и я ехала поступать в Хогвартс. И если бы моя биография этим и исчерпывалась — чудно. Но вот тот вышеупомянутый продолговатый овощ. Я происходила из древнего скандинавского рода Нифльхеймов, тёмных волшебников, семейным даром которого были легилименция и зелья. Зелья в семье готовили все её кровные члены, и даже при недостатке таланта начинали заниматься настолько рано, что волей-неволей обретали потрясающий навык. А вот легилиментами были не все — этот дар проявлялся через одно-два поколения. И главами клана — естественно — были те, у кого он был. У меня был. И у деда был. А вот у матери — нет. Мой отец… Ну, мне он казался человеком не очень. Он полагал, что станет главой клана или, по крайней мере, гласом главы, но после того, как мой дар проявился, дед официально закрепил все дальнейшие права за моей малолетней персоной. В общем, в нашей семье всё было сложно, и после того, как для меня нашёлся частный учитель, мы с ним примерно через год переехали из датского кланового замка в особняк в Шотландии — земли, завоёванные предками-викингами и зачарованные ненаходимостью и ненаносимостью. Мы жили там вдвоём последние шесть лет. Ну, как вдвоём — мы и четыре домовика. Гостей у нас тоже особо не бывало, за исключением дедушки. Впрочем, за полгода до моего девятилетия он и вовсе перебрался в особняк. За шесть месяцев он выпоил мне специальные зелья памяти, содержавшие знания всех предыдущих глав кланов. А ещё через шесть месяцев деда не стало. Технически мне было одиннадцать, но мой разум включал в себя память за последние почти две с половиной тысячи лет.

Моим частным учителем был Хеймдалль Ольстин, очень одарённый зельевар и талантливый артефактор. Именно его мой дед назначил гласом главы клана. И именно он сейчас сидел напротив меня в купе и озабоченно хмурил брови. В магическом сообществе Скандинавии Хеймдалль считался самым завидным женихом: хотя он был полукровкой — на севере, впрочем, на этот факт особо никто не обращал внимания, это только в Британии родословную рассматривали под микроскопом — и его семья не была известна, он был ведущим зельеваром нашей семейной компании «Зелья и эликсиры Нильфхейм» и был богат. Ну и хорош собой, ясное дело. Короче, Железный человек магической Скандинавии. Мы с ним познакомились семь лет назад после Самайна. На праздновании кто-то из преподавателей представил моей маме нескольких одарённых учеников, и она пригласила их к дальнейшему ученичеству в клан. И поскольку мне тогда нужен был гувернёр, она решила показать их мне. Моя способность к чтению мыслей вполне основательно работала уже тогда, и я выбрала того, кто не подумал, что я похожа на лабораторную мышь — Хеймдалля. Почему остальные так подумали? Потому что я альбинос. Настолько без пигмента, что у меня даже глаза красные.

2. Шляпа

Когда мы все снова были в купе, трио обратило внимание, что у меня на форме нет герба факультета. До этого им со мной познакомиться и в голову не приходило, даже несмотря на поведение со мной Хеймдалля. Впрочем, я тоже не особенно шла на контакт, тем более они весьма активно общались о своём.

— О, ты только на первый курс едешь поступать, — заметил Рон. — На какой факультет хочешь?

— А есть какая-то принципиальная разница? — я изогнула бровь.

— Конечно! — повысил тон он. — Например, мы с Гриффиндора — факультета храбрых, отважных и благородных…

— Для героев, стало быть, — хмыкнула я. — Сомневаюсь, что такое по мне.

Хеймдалль издал странный хрюкающий смешок, замаскиированный, как будто он поперхунлся. И мне было сложно понять, к чему именно его стоило относить. А потому я воззрилась на него, вопросительно изогнув бровь.

— А не напомнишь, кто не так давно отбивал у акромантулов этонского жеребёнка? — слегка склонив голову набок, спросил он.

— Это другое, — я поморщилась и на секунду отвела глаза, а потом снова посмотрела на трио: — Но не о том. Насколько я знаю, программа у всех студентов одинаковая. Так что для образования нет никакой разницы. Разве нет?

— Но факультет — это твоя практически семья на ближайшие семь лет, — подал голос Гарри. — И друзья.

— Моя семья вот сидит, — я кивнула на Хеймдалля. — Иными словами, разница только в виде из окна спальни. К тому же, как я понимаю, я там ничего не решаю — принимает решения Шляпа.

— Да, но её можно попросить, — тихо заметил Гарри. — Она учтёт.

— По мне, так главное — не попасть в Слизерин, — снова «авторитетно» заговорил Рон. — Ты знаешь, что все тёмные волшебницы и колдуны его заканчивали?

— Чушь какая, — фыркнула я. — Если программа у факультетов одинаковая, то и шанс склониться ко тьме тоже у всех одинаковый.

— Но Тот-кого-нельзя-называть его окончил, — понизил голос Уизли.

— А остальные выпускники тёмные по транзитивности, что ли? — скривилась я. — Один как все и все как один? Впрочем, это не важно. Я, наиболее вероятно, попаду именно туда.

— Малоприятная уверенность, — заметила Гермиона.

— Я — Фрейя Нифльхейм, если вам это о чём-то говорит, — усмехнулась я. — Если прикинуть вероятность, то восемьдесят процентов — Слизерин, пятнадцать — Когтевран, четыре — Пуффендуй и один — Гриффиндор.

— Нифльхейм? — ошарашенно переспросил Рон.

— Я бы дал Когтеврану больше процентов, — заметил Хеймдалль. — Или я был недостаточно хорошим учителем?

— Да, ты… вы правы, профессор, должно быть, наверное, шестьдесят на тридцать пять, — нахмурилась я, попутно намекая, что нам пора бы привыкать к новой форме обращения друг к другу. — Но мы оба всё равно уже знаем результат.

— Конечно, ма… мисс Нифльхейм, — кивнул он.

Этим, видимо, дружелюбие троицы и исчерпалось. Больше они со мной не говорили. Мы с Хеймдаллем вообще молчали, а нам бы с ним стоило поговорить — надо было привыкнуть к новому обращению. Мы с ним довольно давно на «ты», и мне надо было привыкнуть говорить ему «вы» и «профессор Ольстин», а не «ты», «Хеймдалль» или, не дай Мерлин, «Франкенштейн». А вот Хеймдалль в силу наших с ним специфических отношений привык называть меня Фрейя, мастер или принцесса, что определённо было неприемлемо в школе. Тем не менее мы закончили поездку в молчании.

Когда поезд остановился в Хогсмиде, Хеймдалль практически мгновенно куда-то испарился. Вообще, мне было немного непонятно, почему он не уехал в Хогвартс немного заранее, чтобы подготовиться к учебному году. Скрывал до последнего от мастера? Что с ним не так? Троица тоже куда-то умотала, и я осталась одна. Первокурсников позвал огромный человек. Он был настолько высоким и широким, что просто не мог быть человеком на все сто — половина его определённо была великанской. Он представился лесничим Хагридом и рассадил нас по маленьким лодкам — каждая была рассчитана на четырёх, не больше, детей. Я оказалась с девочкой с абсолютно чёрной кожей — прямо антипод — и мальчиками-близнецами, подозрительно напоминавшими Элайджу Вуда*. Было уже совсем темно, и в гладкой поверхности воды отражались звёзды. А впереди, на другом берегу, возвышался огромный замок в романском стиле. Казалось, во всех его окнах горел свет. Зрелище было впечатляющее, но мне казалось, что днём всё это выглядело бы лучше. Ну, может, как-нибудь потом получится посмотреть.

В общей сложности первокурсников было человек сорок, и среди них была та рыжая девочка с перрона. В смысле, они все были с перрона. Та девочка — сестра Рона. Хагрид провёл нас ко входу в огромный мраморный вестибюль. Там нас ожидала строгая высокая женщина в квадратных очках. У неё были тёмные волосы с проседью, собранные предположительно в пучок под остроконечной шляпой. У неё были синие глаза и очень тонкие изогнутые брови. На вид ей было лет пятьдесят, наверное. Шляпа у неё была зелёная, и мантия тоже. Хагрид представил её как профессора МакГонагалл. Она провела нас по широкой лестнице к большим двустворчатым дверям, за которыми стоял приглушённый гвалт, но завернула не туда, а в небольшую комнату напротив. Там было тесно и душно. И снова стало сложнее глушить гвалт в голове. А таблетки мигрени остались в чемодане…

— Добро пожаловать в Хогвартс, — всего одно фразой профессор МакГонагалл добилась абсолютной тишины. Причём как у языков, так и в головах. — Совсем скоро начнётся праздничный пир в честь начала нового учебного года. Однако перед тем, как вы сможете занять места за столами, вас ждёт церемония распределения по факультетам. До окончания учёбы факультет станет вашей второй семьёй — вы будете вместе жить, вместе есть и вместе проводить свободное время. Факультетов в Хогвартсе всего четыре — Гриффиндор, Пуффендуй, Когтевран и Слизерин, — она выделяла каждое название новой интонацией, и мне показалось, последнее слово прозвучало несколько неодобрительно. — Пока вы будете учиться, ваши успехи будут приносить вашему факультету очки, а за провинности вы будете их лишаться. В конце года факультет, набравший больше всех очков, получает Кубок школы. Надеюсь, каждый из вас будет достойным членом своей семьи. До церемонии осталось несколько минут, и я советую вам пока собраться с мыслями.

3. Шапочка из фольги

Утром у входа в Большой зал появилось расписание уроков для всех факультетов. И первое, что я сделала, увидев его, — опешила. Я не особо интересовалась школой до самого июля, когда пришло письмо о зачислении, однако даже мне было известно, что Гриффиндор и Слизерин, образно говоря, на ножах. И каково же было моё удивление, когда оказалось, что практически все занятия у нас будут вместе. С Когтевраном мы занимались историей магии, а с Пуффендуем должны были посещать астрономию — по понедельникам. По ночам, естественно. Всё остальное — с Гриффиндором. Лично мне такой расклад казался странным. Например, сегодня, в среду, у нас была трансфигурация, а за ней заклинания вместе. Ну, с другой стороны, трансфигурацию как раз вела профессор МакГонагалл, так что у меня был шанс спросить, что это за… что это такое.

Мы с Девоной пришли в Большой зал вместе, а буквально через пару минут рядом с нами уселись наши одноклассники — мальчишки. Близнецов звали Джулиус и Август Слорру, ещё к нам попал мальчик весьма азиатской наружности Вей Хейан, чернокожий с зеленющими глазами Джек Мурки и светловолосый, синеглазый Апекс Донован. Ещё через пару минут подтянулись Геката и Абигейл. Мы мирно беседовали, знакомились, когда в серебряную супницу с овсянкой вполне прицельно прилетела булочка. Жидкая каша брызнула во все стороны, качественно заляпав мантии всего первого курса Слизерина. Ну, доброе утро, школьная травля. За столом Гриффиндора громко смеялись, но не факт, что это относилось именно к нам. Учителя ничего не заметили — или делали вид, — зато заметила Джема. Она быстро подошла к нам.

— Ваши мантии надо почистить и быстро, — сказала она, доставая палочку.

Джема начала с мальчишек — их окатило сильнее, да и она к ним была ближе. Вообще, почти никто не изучал заклинаний до того, как поступить в школу. Действительно, зачем? Учитывая, что начальной школы для волшебников не существовало, вообще вопрос, кто их читать-писать учил. И если кто-то всё-таки учил, то почему нельзя было и какую-никакую базу по колдунству дать? В общем, я тоже достала палочку, покопалась в памяти предков и извлекла оттуда нужное заклинание.

— Экскуро, — тихо произнесла я, и пятно каши с моей мантии исчезло.

Наша староста тем временем убрала грязь с остальных. Сегодня на занятия она должна была нас сопровождать, чтобы показать, где какие аудитории, а уже завтра мы должны были ориентироваться сами. Я подумала, что было бы неплохо, если бы существовала карта замка. Ведь помимо его огромных размеров здесь были ещё лестницы, которые меняли направление, например. Вообще, вопросов к учебному процессу у меня возникало всё больше, хотя дело ещё даже до первого урока не дошло.

После инцидента оставаться в Большом зале не хотелось, так что мы всей кучей отправились в коридор. Оказалось, что не все посмотрели расписание, так что Джек, Апекс и Абигейл подошли к нему. А потом оттуда донеслось озадаченное: «А где?» Я обернулась и увидела, что вся полоска с расписанием Слизерина аккуратно оторвана. Ну, точнее, я увидела рваный край за расписанием Пуффендуя. Оборвано оно было для всех курсов и на все дни. Я вздохнула и заглянула в Большой зал — профессор МакГонагалл была ещё там. Как и директор, и Хеймдалль, и наш декан — профессор Снейп, тот самый брюнет, рядом с которым вчера сидел Хеймдалль. Я попросила Девону дождаться меня и ринулась к преподавательскому столу.

— Доброе утро, — максимально учтиво произнесла я, обращаясь ко всем, а потом сфокусировалась на замдиректора. — Профессор МакГонагалл, у нас возникла проблема с расписанием.

— Какая? — строго спросила она. — Насколько я помню, у первого курса Слизерина сейчас будет трансфигурация.

— И первый курс очень хотел бы это знать, — кивнула я. — Расписание Слизерина отсутствует.

— Я сама повесила его только этим утром, — она поднялась. — Как оно могло пропасть?

— Не знаю, мэм, но его сейчас там нет.

Она пошла вперёд, а я поспешила следом. Я очень старалась отключить шумы в голове, но мысли профессора МакГонагалл были очень раздражёнными. Что-то про шутки и баллы. И я скорее услышала ушами, чем своим даром, что за нами шёл профессор Снейп. Когда мы вышли из Большого зала, там уже собралось несколько больше слизеринцев с разных курсов, озадаченно рассматривающих то место, где должно было быть расписание. Профессор МакГонагалл показалась мне слегка растерянной — она определённо не ожидала, что что-нибудь подобное произойдёт вот так сразу.

— Полагаю, мы легко сможем найти недостающую часть, — произнёс профессор Снейп. — Акцио.

В холле стояла кучка студентов, из-под мантий которых виднелись красно-жёлтые галстуки. Когда наш декан произнёс поисковое заклинание, у одного из них из кармана, в котором он держал руку, вылетел обрывок бумаги и направился прямо профессору Снейпу в руки. Он лишь мрачно взглянул на декана Гриффиндора, лицо которой явно выражало гнев. Шум её мыслей стал громче и неразборчивее.

— Мистер Бейкер! — возмущённо обратилась она, ринувшись к студентам. — Как вам в голову пришло выкинуть такое? Пятьдесят очков я снимаю с вас за неподобающее поведение и назначаю пять отработок у мистера Филча!

— Но мы..

— Шесть отработок! — воскликнула она. — Учёба ещё не началась, а Гриффиндор уже так отстал из-за вас!

— Мисс Нифльхейм, — профессор Снейп заговорил негромко, однако после возмущённой речи МакГонагалл стояла такая гробовая тишина, что его слышали абсолютно все. — Пять очков за заботу о своём факультете.

Он развернулся к расписанию и с помощью «Репаро» вернул слизеринское на место. Студенты тут же обступили его, на всякий случай переписывая себе. А из группы гриффиндорцев раздался какой-то маловразумительный вопль. Откровенно говоря, я бы предпочла обойтись без поощрения, поскольку теперь превращалась во врага номер один для Гриффиндора. Ну, по крайней мере, до того момента, когда кто-нибудь ещё не сделает им что-нибудь. Хотя в данном конкретном случае они сами себе злобные буратины, а я просто мимокрокодил.

4. Отсветильник

Попроси Франкенштейна расписание составить, и его предмет будет вообще везде. Не то чтобы я — или кто-либо иной пока что — была против того, чтобы ОПТИ был четыре занятия в неделю вместо двух, но в отличие от всех остальных я была хорошо знакома с этим маньяком от образования. Ему дай волю, он бы добавил обязательную математику и английский, мировую литературу, биологию и физику. Чисто для общего развития. А то берут детишки иглы дикобраза для зелий и понятия не имеют, что это за зверь и где у него те иглы растут. Но такой воли ему, очевидно, не дали. Да и где взять преподавателей на такие маггловские науки в тесном магическом сообществе? Однако надо заметить, что расписание действительно стало намного приятнее, и уроки оказались в равных долях совмещены с разными факультетами. С Гриффиндором у нас теперь была история магии и почему-то ОПТИ; травология, зельеварение и чары с Когтевраном; а трансфигурация и астрономия с Пуффендуем. В итоге сегодня, в четверг, у нас был весь день с Гриффиндором: история магии и сразу после неё сдвоенное ОПТИ.

Я понятия не имела, сказала ли профессор МакГонагалл хоть кому-нибудь, почему понадобилось переделывать всё расписание полностью, но взгляд профессора Снейпа где-то в районе лопаток я периодически чувствовала. А вообще, что старое, что новое расписание меня немного озадачивало тем, что в нём было совершенно никакой физкультуры. Нет, я понимаю, что студентам и так приходилось изрядно побегать по замку между аудиториями, но это не то же самое. Но, похоже, в Британии не разделяли мнения о глубокой связи ментального и физического. Я размышляла о том, как мне быть с этим, и пришла к выводу, что лучшим вариантом будет вставать пораньше и топать на пробежку с зарядкой. Собственно, дома режим такой и был.

Историю магии вёл профессор Бинс. И был профессор Бинс привидением. В начале урока он эффектно возник из классной доски и проплыл к широкому столу. Сквозь него можно было видеть записи на доске, но было неясно, как давно они там находятся и к какому уроку относятся. Убедившись, что первокурсники прилежно приготовили пергаменты и перья, он начал лекцию. И уже через минуту она заняла с большим отрывом первое место в моём списке самых скучных, а он, надо заметить, был немаленьким. Особенно учитывая, сколько воспоминаний об образовании теперь хранил мой разум. Однако я на чистом упрямстве записывала за ним даты и события, считая это тренировкой духа. И вот уж точно я не хотела прийти на занятие Хеймдалля сонной. Ну уж вот уж нет уж.

Кабинет ОПТИ был большим, и Хеймдалль попросил нас сесть по одному за парту и не доставать ничего. Я села на самую заднюю парту в самом тёмном углу и попыталась прикинуться привидением. Девчонки сели на первые парты, мальчишки за ними. А перед доской за широким столом улыбался самым очаровательным своим оскалом профессор Ольстин. Он внимательно осмотрел класс, чуть задержавшись, как мне показалось, на моей персоне, и оскалился ещё жутче. Ох, не к добру это.

— Доброе утро, — произнёс он. — Сегодня у нас с вами первое занятие, и я бы хотел познакомиться с каждым. Мой предмет вы будете изучать все семь лет, и я постараюсь в достаточной мере обучить каждого из вас. Даже тех, кто искренне полагает себя неспособным к защитной магии.

Он начал поднимать студентов по одному, чтобы они называли имена и говорили пару слов о себе. Строгих правил о том, что говорить, он не дал, так что каждый говорил что-то такое, благодаря чему его бы запомнили. Например, Джинни Уизли сказала, что у неё шесть старших братьев; Абигейл — что её семья разводит грифонов, и они хотят восстановить их популяцию в дикой природе; Колин Криви — что увлекается фотографией; Апекс — что мечтает стать колдомедиком. Благодаря тому, куда я села, я оказалась самой последней.

— Фрейя Нифльхейм, — произнесла я, поднявшись. Мне надо было тоже что-то сказать, а я пока сидела ничего не придумала. — Я альбинос и не могу находиться на солнце.

— Спасибо, мисс Нифльхейм, — хмыкнул Хеймдалль. — Итак, на этом уроке мы поговорим только об общих аспектах. И когда я говорю «поговорим», я имею в виду именно беседу. Как вы, наверное, обратили внимание, в качестве учебника вам предложен первый том пятикнижия «Азы защитной магии». В нём описаны защитные техники для волшебной палочки. Кто может назвать мне иные магические проводники, о которых говорится в остальных томах? — он дошёл как раз до последних парт. Мне следовало бы подождать, когда он отвернётся, но прежде чем это случилось, я подняла развёрнутую ладонь на уровень плеча, где-то в глубине души веря, что он не заметит. Шиш. — Мисс Нифльхейм?

— Остальные тома по порядку — это посох, меч, кольцо и артефакты, — отозвалась я, поднявшись. — Последний, правда, больше можно отнести к предмету артефакторики как таковой, но…

— Спасибо, — перебил он меня. — Когда у нас будут проходить подобные разговорные занятия, вы можете отвечать с места. Продолжим. Кто может назвать главное различие между первыми четырьмя и последним вариантом?

Я села и снова подняла свою ладошку. Судя по поднятым рукам на первых партах, я была не единственной, кто мог дать ответ, но Хеймдалля они, очевидно, интересовали мало, потому что он подошёл к моей парте и разве что не присел на неё.

— Да, мисс Нифльхейм, — улыбнулся он.

— А почему вы только её спрашиваете? — раздался голос с первой парты. Это была Ханна Шоу, темнокожая гриффиндорка.

— Как угодно, — обернулся Хеймдалль. — Мисс Шоу, тот же вопрос.

— Как известно, палочка, посох, кольцо и меч сами по себе являются артефактами, — гордо отозвалась она.

— Ответ не полный, — строго заметил Хеймдалль. — Кто дополнит?

Я подумала, что мне в принципе на его занятиях свою бледную ладошку можно и не опускать. Профессор ОПТИ внимательно осмотрел класс, в котором определённо никто не мог дополнить Ханну, и снова повернулся ко мне. Я вздохнула, скривила кислую морду, но руку не опустила.

— Прошу, мисс Нифльхейм, — снова улыбнулся он.

5. Рекорды

В шесть утра в Хогвартсе очень тихо. Просто потому, что нормальные волшебники в это время ещё давят ухо, а домовики если уже и начинали шуметь, то только на кухне и очень тихо. Встать оказалось на удивление легко, так что я тихонько выбралась из своей кровати и оделась. Моя первая мысль касалась необходимости приобретения банального байкового спортивного костюма и кроссовок, но в данный момент у меня их не было. Зато был брючный костюм из плотного сукна на пуговицах, который определённо предназначался для утренних пробежек. К нему шли сапоги из мягкой кожи, как будто приехавшие из семнадцатого века, кожаная куртка — как ни крути, а в шесть утра на улице в сентябре очень даже свежо — и пояс. Крепление для палочки располагалось под рукавом, на поясе же висел мешочек для всякого разного, кольцо для посоха и петля под ножны. Ну, так это выглядело — на самом деле всё это было с заклятием незримого расширения, так что и посох, и меч были у меня с собой. Убедившись, что всё взяла, я тихо вышла из комнаты, пересекла гостиную и выбралась в коридор подземелья. Благодаря сапогам мои шаги были практически бесшумными, так что я даже не побеспокоила спящих на картинах людей.

Франкенштейн ждал меня у выхода из подземелий. На нём был точно такой же костюм, как и на мне, только, разумеется, большего размера. И набор предметов при себе у него был точно такой же. Это не означало, что мы обязательно устроим спарринг где-нибудь посередине пробежки, но и исключать такой вариант было нельзя. Мы вышли из замка и направились к стадиону. Там было ровное место, да и так мы не оказывались прямо у входа или на самом просматриваемом месте. Не то чтобы для нас имело значение, будет кто-то пялиться или нет, но лучше, чтобы не пялились, конечно. Размявшись, мы в лёгком темпе обежали восемь кругов вокруг стадиона, а затем проделали ещё ряд физических упражнений. Заканчивалась утренняя разминка традиционной планкой.

— Полторы минуты простоим? — спросил Хеймдалль, когда мы только встали.

— Угу, — кивнула я. — А часы у нас есть?

— А мы на глаз, — хмыкнул он.

Ну, на глаз так на глаз. Я бы пожала плечами, вот только положение не очень это позволяло. Я рассматривала влажную траву перед носом и думала о том, что в этот прекрасный день — пятницу — у нас сдвоенное зельеварение и потом травология. То есть весь день с Когтевраном. Ну, я лично ничего против них не имела. Просто иногда казалось, что некоторые студенты сине-бронзового факультета слегка не от мира сего. Впрочем, лично ко мне это имело слишком мало отношения, чтобы я прям беспокоилась об этом.

Сегодня обошлось без спарринга, так что после планки мы с Хеймдаллем направились обратно в замок. Было уже начало восьмого, так что в замке практически все встали. Однако всё равно было ещё слишком рано, чтобы кто-то обратил на нас внимание. Разве что девочки в комнате заметили моё отсутствие. Я прошмыгнула через пустую гостиную в комнату, где уже происходил форменный утренний бардак — девчонки одевались и собирались. Я взяла свою форму и просочилась в душ. Я не использовала никаких заклинаний, но они были так заняты собой, что не заметили, ни как я пришла, ни как пробралась в ванную. Утренняя тренировка хорошо взбодрила меня, так что в отличие от них я не двигалась, как сонная тефтелька. В ванной комнате была широкая раковина, чтобы четыре-пять человек легко могли умываться одновременно, две душевые кабинки — не такие, как современные кабины в стекле с массой режимов, а просто отгороженный квадрат с лейкой сверху, — банкетка и ростовое зеркало. Всё было отделано серо-чёрной кафельной плиткой, банкетка была в зелёной — и это, вероятно, её натуральный цвет — коже, рамы зеркал были из потемневшего серебра. Мрачненько так, но симпатично. Вообще, до этого момента я не сильно обращала внимания на свою наружность. К тому, что я стала значительно ниже, я привыкла быстро, а остальное меня как-то не волновало. Теперь же я раздевалась перед зеркалом. Ну, не то чтобы прямо преднамеренно, а просто так сложилось. И к своему удивлению я обнаружила, что тело у меня было совершенно детское — то есть вот прям даже ни намёка на формы фансервиса или что-то вроде того. Зато у меня были мышцы. Не такого вида, какой формируется при тренировках «для красоты», а такого, какой бывает при направленных нагрузках. Как же хорошо, что мантия это скрывает… На завтрак в итоге мы пошли все вместе где-то в десять минут девятого. И вот уже там, в Большом зале, когда мы уселись за стол и принялись за трапезу, Девона решила узнать, где это меня носило с утра пораньше.

— Эм… — замялась я. — Ну… Я просто рано проснулась.

— Да ну, — скривилась она. — Здесь и так довольно ранний подъём.

— Я привыкла дома в шесть вставать, — я пожала плечами. — И привыкла выходить на пробежку. Так что…

— Пробежку? — вклинилась Абигейл. — Это что?

— Это когда ты быстро перебираешь ногами, — отозвалась я.

— А зачем? — присоединилась к допросу Геката.

— Как бы объяснить-то… — я растерялась. — Ну, знаете, «Mens sana in corpore sano»*.

— А разве нельзя поддерживать красивую фигуру с помощью зелий? — спросила Абигейл. — Моя мама пьёт кое-какие специальные.

— Ну, во-первых, это дорого, — поморщилась я. — Бегать по утрам дешевле. А она сама их варит?

— Нет, конечно, — замахала руками одноклассница. — Они очень сложные. Она даже состава точного не знает.

— То есть, она не знает, что пьёт? — я изогнула бровь. — Прям вообще не представляет?

— Ну, это зелье «Ванадис»* от «Зелий и эликсиров Нифльхейм», — пожала плечами Абигейл. — Все знают, что оно безопасно.

— А, ну да, — протянула я. Спорить на тему товаров моей же собственной конторы я не собиралась.

— Так ты же можешь это зелье сколько угодно пить, — нахмурилась она. — Зачем себя мучить?

— Я не мучаю, — поморщилась я. — Просто… Есть труды нескольких известных алхимиков, включая Парацельса, Авиценну и Фламеля, в которых описаны некоторые взаимосвязи духовного и телесного, и как следствие магического умения. Так что я за пробежки.

6. Стратегии

Впереди были выходные и не было занятий, что означало возможность не отсвечивать. Ох, если бы…

Чем я отличалась от подавляющего большинства студентов Хогвартса? Ну, кроме того, что была заключённым в тело ребёнка взрослым попаданцем с пачками знаний в каждом кармане… Так вот — последние шесть лет я прожила с маньяком от образования, который искренне считал, что если ты за день не продвинулся на пути познания, ты прожил этот день зря.

Шотландский особняк Нифльхейм находился на берегу моря, около песчаной бухты шириной примерно в двести ярдов*. Пляж там имел форму полумесяца, не больше ста футов* в самом широком месте, а от пляжа до особняка было не больше трёх четвертей мили*. Сам он стоял посреди широкого поля площадью примерно в триста акров*. Часть поля занимал огород, нежно лелеемый домовиками — там росли овощи и кое-какие растения для зелий. Остальное поле пересекали четыре мощёные подвытертым временем гранитом дорожки, шедшие во все четыре направления. Там совершенно дико росли цветы и травы. Поле окружала полукруглая лесополоса шириной в десять миль*. И вот всё это пространство было зачаровано так, чтобы никто туда не мог попасть. Маглы не могли даже войти в лес — он их ужасно пугал, а от магов там стоял антитрансгрессионный барьер. Лес был довольно густо населён самыми разными тварями, разные части которых тоже требовались на зелья. В южной части леса обитал наш фамильный, можно сказать, фамильяр — василиск возрастом в семьсот лет. Он родился в особняке, а потом его так и оставили в Британии, потому что датский климат оказался для него слишком холодным. В северной части располагалось гнездо акромантулов, части которых тоже требовались в целом ряде зелий, так что прореживали мы их регулярно. А если молодым паукам хватало придури уползти в южную часть леса, василиск никогда не был прочь схарчить парочку членистоногих… Так вот. За последние шесть лет, благодаря Хеймдаллю, я не могла даже собрать букет полевых цветов без подробной лекции по ботанике. Он считал, что человек обязательно должен быть всесторонне развит, так что не ограничивался в науках: мы изучали зоологию и магозоологию, артефакторику с сопутствующими кузнечным, ювелирным, гончарным, камнерезным искусством, и резьбой по дереву, и прочими способами сделать что-то из чего-то, ритуалистику, мировую литературу, языки и математику. Он, возможно, ещё больше углубился бы в магловскую науку, если бы она не противоречила магической. И пробежки тоже относились к категории всестороннего развития.

Честно говоря, я думала, что Девона просто не встанет в шесть утра. Но она встала. Геката и Абигейл опустили пологи своих кроватей с вечера, чтобы наше мельтешение не помешало им спать. Мы старались вести себя как можно тише — кому понравится, если его разбудят в выходной в несусветную рань? Девчонок мы с Девоной в итоге не разбудили и прошмыгнули в коридор. Хеймдалль снова встретил нас у выхода из подземелий.

— Доброе утро, — поздоровался он и улыбнулся. — Ты привела с собой подругу?

— Мы всё ещё в школе, профессор Ольстин, — скривилась я. — Да, Девона выразила желание пойти со мной на пробежку.

— Это чудесно, — расцвёл Хеймдалль. — Я очень рад, что ты заводишь друзей, принцесса.

— О, Мерлин, — заворчала я. — Просила же не называть меня так…

— Профессор? — обратилась Девона. — Почему вы тоже здесь? И почему вы так обращаетесь к Фрейе?

— О, это довольно простой вопрос — я был её частным учителем и гувернёром последние семь лет, — снова улыбнулся он. — Что же касается этого обращения… В Дании все знают о кровном родстве Нифльхеймов и королевской династии.

— О, вот как, — улыбнулась Девона. — Я не знала этого.

— И я надеюсь, что больше никто не узнает, — я поджала губы. — Ни о моих родственниках, ни о наших с профессором отношениях.

— Я никому! — решительно заявила она. И я почему-то ни на йоту не поверила.

— Хорошо, — кивнул Хеймдалль. — Сегодня проведём лёгкий силовой комплекс, да?

Я вздохнула и кивнула. Лёгкий силовой комплекс представлял собой часовую силовую тренировку, в которую, правда, не входили спарринги. Начинался он с небольшой разминки и пробежки, а вот потом… Ну как небольшой — по меркам Хеймдалля. Разогрев мышц ничего особенного в себя не включал, а вот пробежка предусматривала шесть кругов вокруг стадиона, каждый из которых имел протяжённость в триста пятьдесят ярдов. Лёгким темпом на такое расстояние требовалось не более десяти минут. Начала Девона довольно бодро, как это бывает с людьми, не знающими толком возможностей своего тела. Однако уже на втором круге она снизила темп, а где-то в середине третьего и вовсе пошла пешком, пытаясь восстановить дыхание. Впрочем, надо отдать ей должное — круг она прошла, а затем снова побежала.

— Ускорение на последние полкруга, — бросил Хеймдалль, едва покосившись на меня. Я кивнула.

К этому моменту мы как раз нагнали Девону, так что к этому упражнению она даже условно присоединилась. После бега мы разминали мышцы в ходьбе, пока она пыталась отдышаться. Снова. Ну, я в своей реальной тушке, полагаю, выглядела бы так же, если бы вообще смогла пробежать это расстояние, так что я с сочувствием предложила ей на этом закончить. Она охотно согласилась, наблюдая остальную тренировку со стороны.

Надо ли говорить, что уже к середине завтрака весь факультет знал, что по утрам профессор Ольстин совершает пробежки? Надо ли говорить, что все знали также, в чьей компании? Спасибо, Девона хоть не разболтала, по какой причине, назвав это «датскими привычками». И хотя слизеринцы не имели дурной привычки орать за столом, как не будем говорить кто, говорили всё равно достаточно громко, чтобы к концу завтрака о ЗОЖных привычках Хеймдалля узнали вообще все. И вместо того, чтобы одолевать его с вопросами, одолеть с ними решили меня. Желание исчезнуть из школы и никогда больше в неё не возвращаться нарастало во мне с каждым мгновением, хотя я прекрасно понимала, что учиться мне всё равно нужно. Вот бы отмотать время назад и прикинуться валенком с хлебушком вместо мозга… Вот бы вообще всю биографию переиграть…

7. Как бы чё бы, чтоб ничё бы

Разрешение на тренировку в субботу профессор Снейп выдал капитану Флинту, и он сообщил об этом мне. Девочек в команде Слизерина не было, и это немного напрягало меня. Впрочем, девочки на моём факультете определённо не стремились к спортивной карьере. Более того, большинство из них достаточно хорошо представляли себе своё будущее после Хогвартса — почти все, за очень редким исключением, планировали продолжать семейное дело и выйти замуж. Не могу сказать, что мои планы были мне неизвестны или как-то отличались, но почему бы не оторваться во время учёбы?

После разговора с Хеймдаллем я… Ну, не то чтобы совсем перестала заморачиваться своим отсвечиванием — скорее, просто смирилась, однако я стала просто делать на занятиях то, что просили преподаватели: отвечать на вопросы, использовать заклинания, варить зелья и так далее. И если у меня это получалось, а у других нет — это были не мои проблемы. Заткнуть голоса полностью мне пока ещё так и не удавалось, так что я всё время как будто находилась в гуще переговоров и перешёптываний, но я научилась просто игнорировать их. Шум был — ну пёс и с ним. Таблеточки, правда, приходилось пить каждый день, но я надеялась, что смогу решить эту проблему. Всю неделю я усердно занималась, и до меня даже не сразу дошло, что Девона как-то пристроилась делать со мной домашку. Нет, она не списывала и не просила делать за неё — просто всегда оказывалось, что мы делали её в одно время в одном месте. Впрочем, где-то мы всё же помогали друг другу. Мы с ней действительно много общались, и оказалось, что она неплохо знакома с магией вуду. Это было интересно.

В пятницу пришла почта. Лично моя порадовала меня несколькими заказами, которые я была без понятия, как выполнить. Вообще, пока я была в Хогвартсе, заказы должны были готовиться в Дании, но кто-то — и я не без оснований полагала, что отец, — решил отправить часть мне. Видимо, чтобы жизнь мёдом не казалась. С этими письмами я планировала позже отправиться к Хеймдаллю, потому что понятно почему. А вот после обеда команду Слизерина и меня — я ещё вроде бы как не была утверждённым её членом — собрали в гостиной факультета, чтобы лично встретиться с благодетелем мистером Малфоем. Мы ждали его, и я таращилась на парней, с которыми мне предстояло проводить довольно много своего свободного времени. Маркус Флинт стоял у камина — он кивнул мне, когда я только пришла, но не стал представлять. Впрочем, я уже отсветила так, что меня и так все знали. А вот я имён не знала, так что мне приходилось залезать в их головы. Рядом с капитаном стояли Грэхэм Монтегю с третьего курса и Эдриан Пьюси с четвёртого. Оба они были рослыми и темноволосыми, причём Грэхэм хоть и был младше, в габаритах старшему товарищу не уступал. На зелёном диване, стоявшем боком к камину, сидели два пятикурсника — кареглазый блондин Перегрин Деррек и голубоглазый брюнет Люциан Боул. Они негромко разговаривали, и хотя я услышала имя Хеймдалля, вслушиваться не стала. Мало ли, может, он им тонну домашки задал. А на другом конце дивана, на котором сидела я, расположился Майлз Блечтли — сбитый парень с синими глазами и рыжеватыми волосами с четвёртого курса. Объединяло этих ребят не только довольно спортивное телосложение, но и некоторое пренебрежительное отношение к спортивным правилам. Впрочем, они прекрасно понимали, что их будут рады засудить независимо от того, насколько честно и чисто они будут играть, так что совесть их не точила. Я не планировала капитанить, но кое-что сделать с этим следовало.

Пришёл профессор Снейп и несколько раз коснулся палочкой камина. Прошло ещё около минуты, и там вспыхнул зелёный огонь, из которого в гостиную Слизерина вышел высокий мужчина. Он был одет в дорогой костюм из парчи и бархата, сидевший на нём безупречно. Длинные платиновые волосы, зачёсанные назад, струились по плечам. Глаза у него были серые и холодные, а лицо непроницаемым и будто застывшим. Он внимательно осмотрел всех присутствующих, и его взгляд остановился на мне. Долгий и задумчивый. «Значит, вот чья идея», — проползло в его голове, и он повернулся к профессору Снейпу.

— Рад видеть, — произнёс он. — Я писал директору и вам о своём визите, однако к директору я, пожалуй, не стану заходить.

— Как вам будет угодно, — кивнул профессор.

— Если кто-то из вас меня не знает, — посмотрел он почему-то именно на меня, хотя вообще-то заочно мы были знакомы: я знала все зелья, которые он пил. — Я — Люциус Малфой. Я вхожу в совет попечителей школы. Мой сын, Драко, обратил внимание, что у команды Слизерина ужасные мётлы, на которых сложно конкурировать с другими командами. Поэтому я решил сделать небольшое пожертвование в пользу факультета.

У него был приятный, очень спокойный и довольно низкий голос. Ну, не прямо бас, а скорее баритон. Договорив, он сунул руку в камин и вытащил оттуда вытянутый короб. Я бы сказала, что туда могла бы поместиться только одна метла, но никак не семь, если бы не знала о всё том же заклятии незримого расширения. Мистер Малфой посмотрел на капитана, и тот подошёл, подставив руки. Благодетель возложил короб и откинул крышку. Он самолично достал оттуда все семь мётел, поставив их у камина. Мётлы имели изогнутое, гладко отполированное и покрытое чёрным лаком древко. В самом верху его была заключённая в овал надпись золотыми буквами «NIMBUS 2001». А прутья, переходящие по цвету от чёрного у стяжки к бледно-зелёному на концах, напоминали чем-то волосы — настолько подогнаны были прутик к прутику. Со школьными мётлами просто небо и земля. Или даже земля и Туманность Андромеды.

— Я надеюсь, это поможет вам выиграть кубок в этом году, — изрёк мистер Малфой, ставя короб на пол вертикально. — Я приеду посмотреть игру.

И он вышел в камин. Парни ринулись смотреть мётлы, а я не двинулась с места. Да, «Нимбус», безусловно, был хорошей метлой и мне было интересно посмотреть поближе, но меня бы там просто затоптали. К тому же, капитан меня ещё не утвердил. Когда ажиотаж спал и они начали убирать мётлы обратно в короб, в гостиную вышел Драко. Он увидел, чем заняты члены команды, и на мгновение чуть скривился.

8. Психи ненормальные

Собрание капитанов команд в итоге провела мадам Трюк. Я попросила Хеймдалля предложить ей это, остерегаясь, что если предложение-таки поступит от Слизерина, ничем хорошим это не кончится. Мадам Трюк же была школьным судьёй и организатором игр, так что мероприятие должно было пройти без лишней трескотни. Так и вышло, что собрались они уже в субботу после обеда, и на составление расписания у них ушло около часа. По крайней мере, Маркуса, велевшего нам сидеть в гостиной и ждать его, не было именно столько времени. Разумеется, самое удобное расписание было у Гриффиндора — понедельник, среда, пятница сразу после обеда и суббота после завтрака. Нам же достались вторник, четверг, суббота и воскресенье. Тренировки должны были идти по два часа и были в разное время: две были с двух часов, две — с четырёх.

— Профессор Эдельштейн тоже присутствовал, — закончив говорить о расписании, Маркус повернулся ко мне. — Он сказал, чтобы мы все начали ходить на утренние пробежки.

— Оу, — протянула я, поджимая губы. — Он только про бег сказал?

— Нет, — мотнул головой Флинт. — Он сказал, что нам придётся выполнять все комплексы.

— Оу… — повторила я.

— А что с ними не так? — повернулся ко мне Пьюси.

— Я… — я глубоко вздохнула. — Всё с ними так. Просто… Не знаю, как лучше выразиться. Это комплексы физических упражнений, и я не знаю, насколько… Короче, завтра в шесть тридцать утра он будет ждать нас у выхода из подземелий. Сами поймёте, о чём речь.

— Ладно, — кивнул Флинт. — На сегодня всё. Завтра тренировка в четыре.

Парни разошлись, и я тоже не стала засиживаться. Вернувшись в комнату, я проверила несделанные домашние задания — их у меня не оказалось, к моему удивлению, — и пошла назад в гостиную. Там практически никого не было: по субботам все старались максимально разобраться с учёбой, чтобы освободить воскресенье. Ведь все студенты, начиная с третьего курса, могли посещать Хогсмид. А хоть какая-то смена обстановки, когда живёшь в интернате, просто необходима. Иначе тут бы творилось совсем Мерлин знает что. Первокурсники ещё только погружались в учёбу, и некоторые из них увлечённо познавали новое, а другие просто болтались по замку, исследуя его. Чем второкурсники занимались — без понятия.

Я уселась у камина в гостиной, так что мне открывался вид на глубины озера. Там что-то плавало в огромных водорослях. Я была уверена, что там должны быть и русалки, и гриндилоу, хотя пока их и не видела. Как и гигантского кальмара. Я хотела позвать Арчера, чтобы он доставил мне книгу из дома по артефакторике, но на этом моменте вспомнила, о чём хотела поговорить с Хеймдаллем. К тому же расписание тренировок должно было несколько изменить и наши с ним индивидуальные занятия. Не сказала бы, что окрылённая этой мыслью я радостно помчалась на встречу со своим учителем, однако я действительно довольно бодро покинула гостиную, направляясь в его апартаменты.

Жилые комнаты преподавателей были разбросаны по всему замку. Большинство учителей занимали комнаты рядом со своими аудиториями, а вот деканы — в непосредственной близости от факультетов. Я уже знала, что от выхода из гостиной Слизерина до комнат профессора Снейпа было не больше ста ярдов*. А вот комнаты Хеймдалля были рядом с его учебным классом. Можно сказать, целая квартира. Из коридора можно было попасть в кабинет, а уже оттуда в небольшую гостиную и спальню. Впрочем, я дальше кабинета не проходила — меня не приглашали, а я не рвалась.

— Я ожидал, что ты придёшь, — изрёк Франкенштейн, открыв мне дверь. — И я уже пытаюсь разобраться с расписанием.

— И как успехи? — поинтересовалась я, входя.

— Не так просто, как мне бы хотелось, — отозвался он и закрыл дверь. — Ведь я должен оставить тебе время на задания по другим предметам, сон и отдых.

— Понятно… — протянула я. — На самом деле, я пришла не только из-за расписания, — я достала конверты из кармана. — Вот, полюбуйся.

Хеймдалль взял конверты. Всего их было четыре, и они, разумеется, уже были вскрыты моей рукой. Он доставал из них письма и недовольно хмурился. Лицо его с каждым конвертом становилось всё более и более мрачным, а мысли так и вовсе гневными, что заставляло их выплёскиваться за поставленный мной от меня же барьер. Дочитав последнее, он бросил его на стол и сложил руки на груди.

— Это что, шутка такая? — фыркнул он.

— Если бы… — я протянула ему пятое письмо.

Это было письмо от матери. Она не интересовалась, как мои дела, как школа, как факультет и сокурсники. Она писала о том, что не может работать больше трёх дней в неделю, так что для неё не представляется возможным выполнять весь объём заказов, который мы «наглым образом», как было указано в письме, на них сбросили. Тем более, что они с отцом собирались поехать в отпуск. Когда он прочитал и это, голубые глаза вспыхнули яростью, в разуме промчался нечленораздельный поток гневных мыслей, а потом он глубоко и медленно вздохнул.

— Почему ты… — он снова выдохнул, но не договорил «не вычеркнешь их из клана», хотя обращённо подумал. — Здесь у нас Волчье противоядие, Ванадис, Костерост и Бодроперцовое зелье. Нам придётся обратиться к Северусу.

— Зачем? — не поняла я.

— Мой учебный класс не рассчитан на приготовление зелий, — Хеймдалль пожал плечами. — Так что нужно попросить его одолжить помещение.

— Я не уверена, что у нас есть всё для Ванадиса, — задумчиво призналась я. — Мне кажется, у нас закончились сопли троллей.

— Самый неприятный ингредиент, — поморщился он. — Надо уточнить у домовиков, что у нас вообще с запасами.

— Да, но, видимо, сначала надо обратиться к профессору Снейпу, — я кивнула. — Однако я пришла ещё по одной причине. Ты обратил внимание на палочку мистера Уизли? Того, который Рон.

— Палочку? — озадаченно нахмурился Хеймдалль. — Ты про то недоразумение, которое он наставил на мистера Малфоя?

— Я не думаю, что она была недоразумением, когда была новой, — поморщилась я. — Но мне почему-то кажется, что эта палочка не его. Она ему не принадлежит.

9. Всем сделать красивую укладку — мы идём в атаку

Неделя прошла как скоростной поезд мимо станции, где он не останавливается. Я вообще не заметила, как это вдруг снова наступила суббота. Внушение Франкенштейна команде оказалось настолько мощным, что парни скрипели зубами, пыхтели, но терпели и прикладывали усилия, чтобы полностью проходить выстроенные им тренировки. Как ежедневные наземные, так сказать, так и в воздухе. Хеймдалль был мягок, убедителен и требователен. Я не запугивала их тем, в какого монстра он мог превратиться, если не увидит прогресса. Впрочем, на утренней пробежке силового комплекса они все уже выглядели немного убедительнее, чем вызвали его удовлетворение.

После завтрака я решила не тянуть никого и ни за что и отправиться сразу к Хеймдаллю — ведь он обещал подумать насчёт палочки. Справочник по сердечникам я отдала ему ещё в прошлое воскресенье, так что у него уже должен был быть ответ. Мы с ним буквально столкнулись перед дверью в его кабинет, поскольку он тоже только пришёл с завтрака. Впустив меня, он махнул рукой, приглашая меня в гостиную. Я озадаченно скривилась, проходя. Комната была небольшой и светлой. Однако было видно, что он немного поработал над интерьером: большая часть помещений замка соответствовала его романскому стилю, а здесь было ближе к хай-теку. Только с магией вместо электричества.

— Кофе будешь? — внезапно спросил Франкенштейн.

— Кофе? — озадаченно переспросила я. В Хогвартсе не было кофе. По крайней мере, для учеников.

— Да, — он кивнул. — Спасибо, я тогда разобрался в твоих записях и выяснил, как работает кофеварка. Так что сообразить что-то такое с помощью магии было нетрудно.

— А-а, — не нашлась с ответом я. — А сам кофе откуда?

— Из Эфиопии, — улыбнулся Франкенштейн.

— Не настолько в буквальном смысле, — я скривилась. — Где ты его купил?

— Я попросил Арчера сделать это для меня. Так будешь? — он сложил руки на груди и склонил голову набок.

— С удовольствием, — улыбнулась я.

— Садись, — он кивнул на чёрный кожаный диван, напоминавший тот, что был у него дома у него дома, а затем взмахнул палочкой в сторону какой-то шайтан-машины, которая ни при каком раскладе близко не напоминала кофеварку.

— Что-то случилось? — я сосредоточилась.

— Что? — Франкенштейн посмотрел на меня, как будто не понял вопроса, а затем мотнул головой. — А, нет... Хотя... Есть кое-что. Ты не замечала, что твоя палочка не очень хорошо себя ведёт?

— Ты же понимаешь, что у меня с палочками всё немного иначе, да? — я чуть наклонила голову и вскинула брови. Он озадаченно нахмурился. — Я легилимент. Палочки принимают меня.

— А, ну да, — он глубоко вздохнул. — Моя... Короче, мне нужно заменить палочку.

— Так, стоп. Секунду. Тебе нужно заменить все четыре палочки? — помрачнела я.

Единение палочки и волшебника менялось в зависимости от периода. Не так чтобы очень сильно, но иногда даже самая малость имела решающее значение. Равноденствия и солнцестояния делят год на четыре части, каждая из которых имела свою энергию и свой фон. Глупо не использовать внешние ресурсы, если они есть. Однако для каждого периода нужна была своя палочка. Причём касалось это только палочек почему-то. Посохи вообще не капризничали и не дурили с принадлежностью, мечи — лишь бы рука была тверда, а кольца имели те самые склонности. И теперь выходило, что ему нужно было разобраться с палочками и, возможно, заменить их все. И как минимум одну необходимо было сделать буквально вот прямо сейчас.

— Боюсь, что так, — мрачно вздохнул он.

— Ну, прекрасно... — я поджала губы. — Просто прекрасно.

— Но есть и хорошие новости, — Хеймдалль улыбнулся. — Для моих палочек нам понадобятся в качестве сердечника хвостовой шип мантикоры или химеры, — на этом слове меня передёрнуло, — вибрис нунду, волос сфинкса и да — клык василиска. А для мистера Уизли нужно жвало акромантула.

— Ага... — протянула я. — А способов самоубийства попроще нет?

— Почему сразу самоубийства? — он поджал губы.

— Нет, понятно, что со сфинксом можно договориться, а клыки у нашего всё равно раз в год меняются, запас должен быть, — я сжала переносицу. — Но мантикора и нунду... Они редкие и водятся у Мерлина в бороде!

— По моим расчётам, самым срочным как раз будет клык. Видимо, при слиянии личностей что-то сместилось и...

— Так почему бы тебе не подождать двадцать второго числа, чтобы выяснить, так ли нужно менять палочки? — я изогнула бровь.

Хеймдалль нахмурился, поморщился, жестом показал подождать минуту и скрылся в спальне. Вернулся он с четырьмя палочками в руках. Разложив их по столу, он внимательно на них посмотрел.

— Так... моя вторая по порядку палочка — вот эта, из груши с сердечником из волоса сфинкса... — он взял её в руки, внимательно осмотрел, а затем махнул в сторону шайтан-машины. Кофе в белой чашке-полусфере плавно перенёсся мне в ладони. — И верно. Гораздо лучше.

— В камикадзе играть не будем? — после глотка кофе у меня улучшилось настроение.

— Жвало акромантула всё ещё нужно, — хмыкнул Хеймдалль.

— Здесь будем искать или домой поедем? — я подавила желание подобрать ноги.

— Здесь есть неконтролируемая колония, — он вздохнул. — Мне Хагрид рассказал. Он говорит, что сам слишком любит животных, да и они его не трогают. Но колония большая, а это может быть опасно. Хотя для него, как мне показалось, вообще нет опасных животных.

10. Чей-то фамильяр

С нашей вылазки в Запретный лес в гости к гигантским паукам до самого Самайна в Хогвартсе практически ничего не происходило. Школьная жизнь состояла из учёбы и тренировок — не было никаких клубов по интересам, кроме хора и квиддича, никаких мероприятий, чтобы немного передохнуть. Старшекурсники могли хоть немного развеяться в Хогсмиде по воскресеньям, но первый и второй курс откровенно дурели в стенах замка. Впрочем, надо признать, что первокурсники Слизерина, сиречь мы, довольно неплохо сдружились. Отчасти потому, что все остальные дружили против нас, отчасти благодаря некоторому пересечению интересов. Поначалу мы всё ещё старались держать некоторую подобающую дистанцию, но совсем скоро стало ясно, что все наши друзья тусуются в одном и том же подземелье. И я умудрилась подружиться с одноклассниками, несмотря на то, что несколько сторонилась их.

Чтобы передать всю степень однообразия школьных будней, стоит заметить, что самым интересным событием за это время было то, что я подсадила парней из команды по квиддичу на магловскую художественную литературу с лёгкой подачи Хеймдалля. На одной из тренировок Перегрин и Люциан не очень-то хорошо справились, и он недовольно сообщил, что будет звать их Туком и Брендибаком, пока они не станут хоть на унцию полезнее. Перед ним они оба повесили повинно головы, а позже насели на меня — кто такие эти самые Тук и Брендибак. Пришлось рассказать. Всего «Властелина колец» я, правда, пересказать не смогла, так что пришлось сгонять Арчера за экземпляром. Надо ли говорить, что в атмосфере тотального безделья чтение их засосало? И надо ли говорить, что к нашим загонщикам намертво прилипли имена Пиппин и Мерри?

Из отломанного Хеймдаллем тисового бревна удалось вырезать всего пять заготовок для палочек. Они оказались довольно разными на вид, так что шансы совместить хотя бы одну из них с сердечником были довольно высоки. Вдобавок палочки мы делали не первый раз, так что пара заготовок — из дуба и из ели — у нас завалялись. Тридцать первого октября, на Хэллоуин, уже практически по привычке отправилась к Хеймдаллю. С утра по субботам у нас с ним технически занятий не было, но я не могла отказать себе в кофе, а он был вроде как не против моего присутствия. Когда я пришла, оказалось, что лак был наконец-то готов — состав расслоился на три части: чёрную, прозрачную и коричневую. Каждая из них, по сути, и была отдельным лаком. А раз лак был готов, значит, пора было заканчивать.

Мы разложили заготовки по столу, и я ещё раз осмотрела их. Я делала ставку на ту, что я вырезала второй: она была прямой, с рукоятью, на которой был вырезан кельтский узор, проложенный плоским шнуром из шерсти грифона. Его золотистый оттенок придавал особой гриффиндорскости красноватой древесине палочки. Хеймдалль принёс банку, в которой в прозрачном специальном растворе плавала хелицера акромантула. Яда в ней, конечно, уже не было, однако трогать её руками всё равно не следовало. Он достал её специальными деревянными щипцами и осторожно провёл над заготовками. И моя ставка себя оправдала — хелицера действительно потянулась именно к той, о которой я думала. Мы вставили сердечник в палочку, и Хеймдалль опустил её в прозрачный лак. Хотя это была довольно густая, но всё-таки жидкость, извлечённый через пять минут артефакт был абсолютно сухим. Я собрала заготовки и вызвала Арчера, чтобы убрал их в наши закрома.

— Отличная работа, — улыбнулся Хеймдалль, глядя на палочку, но не трогая её.

— Не могу не согласиться, — кивнула я. Палочка и правда вышла довольно симпатичной. — Когда ты планируешь отдать ему?

— Хм… — он задумчиво нахмурился. — Может, завтра? Они устроили бардак у меня на уроке, так что я назначил им отработки по воскресеньям после завтрака.

— На твоём уроке устроили бардак? — не поверила я.

— Ну… Не то чтобы я этого не подстроил… — протянул Хеймдалль. — Но никто не заставлял их вестись на провокацию.

— И кто же те счастливчики, что обрушили на свои головы твой гнев? — мне едва удавалось избегать насмешливого тона.

— Мистер Уизли и мистер Гойл, — отозвался он. — Один ленивый, второй тупой.

— Нельзя же так про детей, — наигранно укоризненно хмыкнула я.

— Льзя или нельзя — сути не меняет, — скривился Хеймдалль. — Я был бы рад сказать о них что-то другое.

— То есть, они должны будут прийти к тебе завтра утром? — нахмурилась я. — После ночи Хэллоуина?

— Э… Да, — протянул он, а затем ударил себя ладонью по лбу. — Это не очень хорошо.

— Ага… — вздохнула я. — Насколько я поняла, школа не проводит особых мероприятий в эту ночь. Что довольно странно, если честно.

— Да, школа этого действительно не делает, — Хеймдалль кивнул и поморщился. — И я думаю, тебе должны быть ясны причины этого. Ведь это не самая простая ночь с точки зрения магического фона. А в школе полно тех, кому неймётся.

— А что насчёт нас? — помрачнела я.

— Я говорил и с директором, и с Северусом, — он мягко улыбнулся, и я поняла, что для этого разговора он выкручивал свои способности харизмы на максимум. — Директор дал согласие на проведение мероприятия, а Северус сказал, что будет присутствовать и также готов взять некоторых студентов Слизерина.

— О, — это можно было назвать достижением в уговорах. — Но профессор ещё ничего не говорил на факультете.

— Я не думаю, что он объявит это для всех, — Хеймдалль пожал плечами. — Скорее, это будет мероприятие для избранных.

— Кхе-хе, — вырвался у меня немного нервный смешок. — Понятно. У меня есть к тебе ещё одно дело. Я почти смирилась с постоянным трёпом в голове, но он утомляет. Я не очень хочу есть таблетки на завтрак, обед и ужин. Поэтому мне нужна шапочка из фольги.

11. Не в своей тарелке

Я всё ещё была одета в форму для квиддича, только без щитков. Они мешались, так что я сняла их, ещё когда мы делали ящик для серебра. Мне всё ещё хотелось в душ. И ещё мне хотелось есть.

Меня не отпустили после того, как Хеймдалль и я рассказали директору о том, что в замке крыса. Нет, в замке было полно крыс — как питомцев, так и просто местных жителей, — но нас интересовала одна конкретная. Историю пришлось повторять трижды — сначала одному Дамблдору, потом профессору Снейпу, а затем и профессору МакГонагалл. Дослушав меня до конца, она сурово нахмурилась, но ничего не сказала. Директор попросил её привести Рона Уизли вместе с крысой так, чтобы последняя не сбежала. Её не было минут двадцать, и всё это время директор сомневался в правдивости моих слов. Убеждало его только отсутствие у меня явных мотивов для лжи. Не то чтобы директор не мог скрыть от меня своих мыслей — он просто не делал этого. Наконец, профессор МакГонагалл вернулась вместе с Роном, на руках у которого была та самая крыса. Она — или он — думала, что кабинет директора — максимально странное место для проверки на блох и вшей. Директор мягким, даже ласковым голосом попросил посадить крысу в глубокое кресло со странной голубоватой лоснящейся обивкой. Рон усадил туда своего питомца, и через мгновение в крысу ударил синий луч из палочки Дамблдора. Я едва удержалась от того, чтобы подобно преподавателям выхватить палочку и направить её на быстро растущего волшебника.

— Питер? — озадаченно спросил Дамблдор. — Питер Петтигрю?

В кресле после окончания обратной трансформации оказался обрюзгший, толстый дядька с клочковатыми седыми волосами и отёкшим лицом. Голубые водянистые глаза бегали между преподавателями, затравленно ища чьей-нибудь поддержки. Я увидела, что профессора опускали палочки, за исключением Хеймдалля, и нагло вторглась в разум анимага. Теперь, когда он не был упрощённым крысиным, я могла видеть всю картину целиком.

— Очень интересно, — произнесла я.

— Мисс Нифльхейм? — посмотрел на меня директор.

— А вы дайте ему Веритасеррум, — я склонила голову набок. — А потом спросите, кто предал своих друзей.

— Вы не знаете! — завопил Питер. — Он бы убил меня!

— Кто? — повернулся к нему директор.

— Он! — повторил неприятный дядька.

Профессор Снейп тенью шагнул к нему, загораживая его от меня, и склонился. С кресла доносилась возня, а затем бульканье. Декан потратил с полминуты, чтобы влить что-то в горло расколдованного анимага, а когда отступил назад, тот как-то обмяк и расплылся.

— Кто предал своих друзей? — спросил Дамблдор.

— Я, — продолжая смотреть перед собой, отозвался Петтигрю. — Я был хранителем тайны «Фиделиуса» Поттеров. Сириус знал это. Я рассказал тайну Ему, Тёмному Лорду.

Директор посмотрел на один из портретов на стене, и человек на нём кивнул, поднимаясь. Я напрягла мозг. Историю мальчика, который выжил, в Британии знали все, и как бы уединённо мы с Хеймдаллем ни жили, удовольствие знать её нас не миновало. Если не вдаваться в детали, то Волдеморт самоубился об Гарри Поттера в восемьдесят первом после того, как убил обоих его родителей. Говорили, что никто не знал после этого, где жил мальчик, но все верили не только в то, что он существует, но и в то, что он жив. Это подтвердилось в прошлом году, когда он пошёл в школу. А вот всплывшие только что детали были новыми. Новейшая история была одним из предметов, которые привносил в мою голову Хеймдалль, так что я знала, что после смерти Поттеров Аврорат арестовал и посадил без суда и следствия обезумевшего Сириуса Блэка, которого считали косвенно виновным в этом. Его взяли, когда он на глазах у маглов убил другого волшебника, от которого остался лишь палец. Я невольно покосилась на руку Петтигрю. Там как раз не хватало пальца.

В камине за спиной Петтигрю полыхнуло, и оттуда вышли аж три аврора. Они были одеты во что-то вроде плащей из сыромятной кожи. Не худший вариант, если приходится сталкиваться с порождениями тёмных сил. Двое подошли к анимагу, обыскали его на предмет палочки — её не оказалось — и заковали в кандалы. Действие Веритасеррума уже практически прошло, так что он снова выглядел перепуганным. Третий аврор, очевидно, был старшим из них. Это был довольно высокий мужчина с львиной гривой на голове, а его глаза отсвечивали янтарно-жёлтым.

— Добрый вечер, Руфус, — мрачно поздоровался директор.

— Мне сказали, что дело очень срочное, — отозвался он. — Хорошо, что я был ещё в Министерстве, хотя уже собирался уходить.

— Это действительно хорошо, — согласился Дамблдор. — Кажется, одиннадцать лет назад что-то пошло не так. Кажется, один из пленников Азкабана должен быть освобождён.

Мужчина с львиной гривой посмотрел на Петтигрю, видимо, узнал его и скривился. Лицо у него было жёсткое, волевое, и неприязнь читалась на нём безо всякого пролезания в разум. Он обвёл взглядом присутствующих, немного задержавшись на мне и Роне. Я тоже посмотрела на Уизли — он всё ещё был в шоке. Лицо его побледнело и застыло, и он с непонятным ужасом-отвращением смотрел на Петтигрю.

— Как вы отыскали его? — спросил аврор.

— Случайно, — пожал плечами директор.

— А что здесь делают эти дети? — он кивнул на меня и Рона. Вот, кстати, да — что мы до сих пор там делали?

— О, в анимагической форме Питер скрывался в семье Уизли. Они, как ты можешь видеть, об этом и не подозревали, — они оба посмотрели на только-только начавшего приходить в себя Рона, у которого задрожали губы. — А мисс Нифльхейм... — директор повернулся к камину, в котором как раз исчезли авроры и Петтигрю. — Здесь по моей просьбе.

12. Магические изощрения

В ночь Самайна мне удивительным образом удалось даже поспать. Хеймдалль и мистер Скримджер разделались с пауками довольно быстро, после чего тушки были крайне ловко препарированы и разобраны на ингредиенты. И только та — сравнительно небольшая — часть их тел, которая не годилась для зельеварения или иных нужд, была сожжена. В сравнении с тем ароматом, который источало сие горящее сашими, вонь сжигаемой морной травы казалась прямо-таки ароматом хороших духов. Её, к слову, добавляли в некоторые ныне запрещённые приворотные зелья, какие не предполагалось пить — морной травой её звали не за красивые цветы. Так вот, после того как подношение сгорело, профессор Снейп ушёл в замок, и мы остались втроём. Я слишком устала, так что просто отрубилась. Пришла же в себя я в очередной неловкой ситуации — я спала головой на коленях Хеймдалля. По этому поводу, впрочем, никто ничего не сказал.

Начинало светать, и мистер Скримджер засобирался уходить. Только не к замку, как можно было ожидать, а дальше в лес. Как он сказал, туда, где кончался антитрансгрессионный барьер. И ещё он сказал, что соберёт в Аврорате группу для сокращения популяции акромантулов. Хеймдалль тут же спросил, куда пойдут туши, и глава Аврората на несколько секунд нахмурился, после чего сообщил, что их, скорее всего, сожгут. Моему наставнику понадобилось всего пять минут, чтобы уговорить мистера Скримджера отдать трофеи в пользу нашей зельеварческой конторы. Это были большие запасы довольно ценных ингредиентов, так что я в эти дипломатические заигрывания не вмешивалась. Наконец глава Аврората всё-таки ушёл, а Хеймдалль протянул мне большую бутыль, и мы с ним попёрлись собирать росу. Близилось утро, и, покончив с этим делом, мы вернулись в замок, чтобы запустить макающие весы с опалом и забрать оттуда пробежечников.

Время — удивительная вещь. Иногда оно проносится мимо с такой скоростью, что едва успеваешь заметить — вроде только было утро, а уже пора ложиться спать. А бывает и наоборот. Совершенно наоборот. Два часа тренировки в четверг казались вечностью. Хеймдалль сначала бесчеловечно гонял всю команду по сложным фигурам пилотажа, больше половины из которых никому из нас бы не понадобились. И когда он подозвал нас, я подумала, что уже пора идти на ужин, но оказалось, что мы провели в воздухе каких-то двадцать минут. Всего лишь. А потом он достал шарики. Я даже попятилась. Однако они преобразились в деревянных кукол.

— Я взял воспоминания об одном из матчей чемпионата мира по квиддичу, и вам предстоит сыграть с пародией на победителей, — сообщил Хеймдалль.

У кукол отросли мётлы, и они стали подниматься в воздух. Это была очень сложная магия, и, признаться, я не была уверена в целесообразности её использования для простой тренировки. Однако, если Хеймдалль решил, что так надо, мне оставалось только напрячь все свои силы, чтобы поймать снитч. Я оседлала метлу и ждала тренерской команды, чтобы взлететь. В голове билась мысль о том, а успеем ли мы на ужин.

— Ах да, — добавил Франкенштейн, жутковато улыбнувшись. — Одно нарушение правил, даже самое незначительное, и вы проиграли.

— И что тогда? — мрачно посмотрел на него Маркус.

Хеймдалль не ответил, а лишь наградил его бесконечно красноречивым взглядом. Перед моим внутренним взором уже почти разверзлись пучины ада, в которые он бы превратил наши тренировки, включая утренние пробежки, но прозвучала команда подниматься в воздух.

Ловец команды, которую скопировал Хеймдалль, был хорош. Даже очень. Если не считать того, что он был куклой и совершенно не боялся свернуть себе шею, он был быстрым и ловким. Мне приходилось выжимать из себя и из метлы максимум, чтобы просто не уступать ему. Я вообще не могла отслеживать происходящее на поле — была слишком занята ловлей снитча и соревнованием с этим болваном-летуном. Однако мелкий золотой мяч в конце концов оказался именно у меня в руках. И итоговый счёт вышел сто семьдесят — восемьдесят в нашу пользу. Было на удивление светло, хотя я была уверена, что уже время отбоя.

— Очень хорошо, — произнёс Хеймдалль, когда мы снова собрались внизу. — Проведите игру в субботу в таком же духе. А теперь ужинать!

А после ужина я направилась опять же к Хеймдаллю — артефакт доделывать. Материалы были уже полностью готовы, так что не было смысла откладывать. Были ли у меня силы? Ну... Не особо. Были ли у меня варианты? Однозначно нет. Хеймдалль пришёл одновременно со мной и открыл дверь, пропуская внутрь.

— Сегодня без нытья про переодевание? — усмехнулся он.

— Ага, — кисло скривилась я. — Не так уж много времени до отбоя.

— Верно! — Хеймдалль кивнул. — Доставай морион, я принесу остальное.

— Если не трудно, можешь мне кофе дать? — спросила я и душераздирающе зевнула.

— С укрепляющим зельем, — уже из своей гостиной отозвался он.

На его столе лежали пергаменты — три неровные стопки. Я пробежала глазами по одному из них, и это оказались какие-то контрольные. Непонятно было, какого курса. Я осторожно переложила их на край стола, чтобы не испортить в пылу работы, и высыпала камешки из мешочка, который носила на поясе с прошлой субботы. Чёрный кварц слегка поблёскивал в свете свечей. Наконец вернулся Хеймдалль: он сунул мне в руки кофе и выложил на стол серебро и опал. Затем он расстелил большой лист пергамента, на котором принялся чертить круг.

— Я тут подумал, что та алхимия вполне может иметь здесь право на жизнь, — произнёс он.

— Ты хочешь попробовать те принципы в условиях обходящей законы мироздания магии? — я изогнула бровь. Кофе я уже отхлебнула, так что мыслить могла бодрее.