Прокаженная. Брак из жалости

ПРОЛОГ

— Не смеши меня! Кто на нее позарится?!

— Ну вдруг какой-нибудь старик. Надо признать, что на лицо она не так дурна.

— Она слишком горда и заносчива. Выскочка!

Я находилась за приоткрытой дверью и слушала, как родственники списывают меня со счетов.

Еще не успела принять новость о гибели отца, а они уже делят имущество. Голова шла кругом. Еще неделю назад я ворвалась бы на кухню и высказала все что о них думаю, но сегодня чувствую лишь подавленность и вину.

— Вчера поверенный вскрыл завещание, — мачеха недовольно вздохнула, — Нам не полагается ничего.

— Но как так? — ее дочь Элиза, что до недавнего времени была мне подругой, процедила матери в ответ с такой злостью и ненавистью.

— Завещание старое. Новое он не успел написать. Все достается дочери.

Наверняка, если бы папа не погиб, то он обязательно переписал. Здесь они правы…

— Но есть у нас одна лазейка. До ее магического совершеннолетия, когда она сможет вступить в права наследования еще больше года. Мы признаем ее душевнобольной на фоне полученной травмы. Это не так сложно, она и впрямь не от мира сего… Скажем, лишилась ног и тронулась рассудком.

Я коснулась бесчувственных колен, вцепляясь что есть силы пальцами в кожу и мышцы, но боли не было… На глаза выступили слезы, еле сдержала всхлип, чтобы не выдать свое присутствие.

— Из-за нее я останусь без приданного. Я не хочу замуж за нищего!

— Я все устрою, милая, — успокоила ее мать, — Не волнуйся. К осеннему балу ты будешь одной из самых завидных невест.

— Ты уверена, что это сработает? — Элиза все еще сомневалась, но в ее голосе уже звучала надежда.

— Конечно, — я словно воочию видела, как улыбается мачеха, растягивая губы, накрашенные алой помадой, обнажая белоснежные зубы на запудренных щеках, — У меня есть связи в магическом совете. Достаточно пары подписей, и…

Она замолчала, будто почувствовала меня. Я резко отпрянула от двери, сердце бешено колотилось. Они хотят лишить меня дома и средств.

Но больше всего обжигало душу другое — они были правы.

Отец спас мою репутацию, но не спас себя. Было до сих пор больно вспоминать произошедшее.

И Генри с того дня пропал… Не знала, что и думать. Неужели все то, что сказал о нем отец, правда?! И я наивная дурочка…

После трагедии, в которой потеряла отца и способность ходить, я действительно стала другой. Раньше я бы уже ворвалась туда с огненной речью, а теперь… теперь я просто боялась.

Но страх — плохой советчик.

Тихо откатилась в свою комнату, закрыла дверь и не знала, что мне предпринять.

Может, стоило спокойно поговорить с Минервой и Элизой, сказать, что я готова поделиться частью наследства. Но будет ли им достаточно части? Я понимала, что они злы на меня, но не думала, что они готовы так со мной поступить.

Но что же делать?!

Я плохо разбиралась в правовых делах. Как отец не желал меня приобщить к семейному делу, душа лежала к иному. Я мечтала открыть свое ателье и с детских лет не выпускала из рук ленты и ножницы.

Отец всегда хотел наследника, но как они с матушкой не старались, не вышло. С Минервой, прожив около пяти лет, тоже не получилось. Мачеха — молодая женщина, вдова, никогда не относилась ко мне плохо, хоть и держалась прохладно. В матери не набивалась, а для тринадцатилетней девочки, именно столько было мне, когда она появилась в нашей жизни, именно это было важно. Потеряв мать, никто ее не заменит, и любые попытки сблизиться я бы воспринимала в штыки.

Время шло, я постепенно привыкла к ней и Элизе, понимала, что жизнь продолжается и отец не должен хоронить себя вместе с матерью.

Мама сгорела за пару дней. Стремительно и неожиданно… Редкая болезнь забрала ее у нас.

Я сидела у окна, сжимая в руках материнский медальон — единственное, что осталось от нее. За стеклом лил холодный осенний дождь, будто отражая мое состояние.

Что мне делать?

Бежать? Но куда? Я не могла даже ходить, а деньги и документы были под контролем мачехи. Обратиться за помощью? К кому? Друзья отвернулись после трагедии, а Генри… Генри исчез.

Неужели я ему не нужна? Теперь я калека с изуродованной кожей. Повезло, что досталось только груди и частично спине. Под платьем и не видно…

Единственным способом лишиться опеки мачехи было обзавестись мужем. Странные законы: в наследство вступать мне еще рано, а вот вступать в брак…

Как я могу вступить с кем-то в брак? Я никому не могу доверять… Но по правде главной причиной было другое… Я всегда мечтала, что выйду замуж за любимого мужчину…

Я верила, что Генри вернется, все объяснит, а Минерва так не поступит… Она просто зла, обида вскорости пройдет.

Но как же я ошибалась…

ГЛАВА 1

АЛЕКСАНДРА

— Отпустите меня! Минерва, зачем ты так?! — вцепилась взглядом в мачеху, равнодушно наблюдавшую за тем, как двое крепких мужчин в белых одеяниях подхватывают меня под руки, выуживая из инвалидной коляски.

Мачеха воплотила план в реальность и вознамерилась отправить меня в лечебницу для душевнобольных.

— Милая, тебе там обязательно помогут, — она скорчила сочувствующую физиономию, будто я и правда больна, а она очень переживает. Да так натурально, что даже я засомневалась в трезвости своего рассудка, — Побудешь там несколько дней. Врачи посмотрят за твоим состоянием. Я больше не могу наблюдать, как ты истязаешь себя. Совсем не ешь и плохо спишь. Сандра, тебе нужна помощь…

Я бы поверила, если бы не слышала тот разговор.

— Я слышала ваш разговор с Элизой, — призналась в своей осведомленности, — Это все из-за наследства? Забирай, я все подпишу, — ухватилась за последнюю нить.

— Что ты такое говоришь?! — женщина подошла ближе, — Ты же мне как вторая дочь, — она провела нежно по щеке, — Да я так и не смогла заменить тебе мать, но мы стали подругами, разве нет?

Я молчала, пытаясь разглядеть в ее глазах обман.

— Какой разговор ты имеешь в виду?

— Неделю назад на кухне… — я такая дурочка, она не признается…

— Не было никакого разговора, тебе нужна помощь, милая… — что и следовало ожидать.

— Нет, только не в лечебницу, — я попыталась вырваться, но, конечно, безуспешно, куда мне против таких бугаев.

— Доктор Нервик пытался тебе помочь, но он бессилен.

Меня затолкали в карету с зарешеченными окнами, как преступницу. Запах лекарств и чего-то едкого ударил в нос. Я дергала ручку двери, но та не поддавалась.

— Пожалуйста, я не сумасшедшая! — голос сорвался на крик.

Минерва стояла на крыльце, укутанная в дорогую шаль, и махала мне рукой, словно провожая на прогулку.

Карета тронулась.

Лечебница «Святой Евфросиньи» оказалась мрачным зданием с высокими стенами и решетками на каждом окне. Меня вытащили из кареты и повезли через длинный коридор.

— Нет, подождите! — я цеплялась за стены, но мужчины лишь крепче сжимали мои руки.

— Пациентка возбуждена. Нужно успокоить, — сказал один из них.

Затем меня привели в маленькую комнату с кроватью, прикованной к полу.

— Раздевайтесь, — приказала медсестра, которой меня отдали.

— Я не буду...

Она вздохнула и грубыми руками, не спрашивая разрешения, сорвала с меня платье и надела холщовую рубаху.

— Вас осмотрит доктор.

Дверь захлопнулась.

Я не помню, сколько времени прошло. Может, час, может, день. В комнате не было часов, а крошечное окошко под потолком пропускало лишь тусклый свет.

Дверь открылась. Вошел мужчина в белом халате.

— Мисс Александра, как ваше самочувствие? — он улыбался, но в глазах не было тепла, — Меня зовут доктор Журк, — представился, усаживаясь рядом на табурет.

— Я не больна! Меня сюда насильно привезли!

— Все пациенты так говорят, — он достал шприц.

Я отползла к стене.

— Нет! Не надо!

— Это поможет вам успокоиться.

Укол был болезненным. Сначала жжение, потом холод, разливающийся по вене.

Мир поплыл.

Я просыпалась в тумане. Голова тяжелая, мысли вязкие.

Где я? Кто я?

Я твердила себе: «Я Александра Рудс, мне восемнадцать лет, я не сумасшедшая…»

Вдруг раздался громкий голос в коридоре. Шаги. Быстрые, уверенные пронеслись за стеной.

Дверь отворилась, я уже думала, что увижу привычное лицо доктора или медсестры, но в комнату вошел человек, которого я не ожидала здесь увидеть.

— У вас нет разрешения, — вслед за ним забежал и доктор Журк.

Фредерик Демси. Друг отца. Высокий, в черном сюртуке, с темным взглядом.

Мы с ним никогда не ладили, он казался мне высокомерным и заносчивым, слишком умным. Все знающим и вечно насмехающимся над моей девичьей наивностью и амбициозностью.

— Я здесь, чтобы забрать мою невесту, — пророкотал он.

Я часто заморгала, похоже, это бред моего воспаленного воображения, и мне уже видится всякое…

Доктор Журк замялся.

— Но... у нее диагноз...

— Диагноз? — Фредерик усмехнулся, — У вас есть пять минут, чтобы собрать ее вещи. Или я вернусь с прокурором.

Я смотрела на него, не веря своим глазам.

Он подошел, наклонился.

— Встать можете? — спросил, пристально рассматривая меня.

— Вы настоящий, — вместо ответа протянула ладонь к его лицу. Его щека под моей ладонью оказалась удивительно реальной — колючая от небритой щетины, теплая, живая.

1.2

Добро пожаловать в мою новую историю!
Будет чувственно и нежно, переживательно и волтительно, вообщем увлекательно, герои не дадут вам заскучать!

Александара Рудс 18 лет

Девушка потеряла способность ходить, обзавелась не только шрамами на теле, но и на душе

Фредерик Демси 38 лет

Сандра знала его как высокомерного и заносчивого мужчину со скверным характером, так ли это будем узнавать по ходу повествования, но могу сказать точно секреты у него имеются

Буду признательна за поддержку книги на старте, лайки и комментарии вдохновляют писать историю быстрее.

Книга пишется в рамках литмоба "ДУРНУШКА"

Пока ожидаете проду, приглашаю заглянуть в остальные истории:

https://litnet.com/shrt/DEA5

ГЛАВА 2

АЛЕКСАНДРА

Некоторое время назад

Лето.

Жаркое, сладкое, пропитанное ароматом цветущей липы.

Я четвертые сутки не могла подобрать ленты соответствующего цвета для платья Глории, своей лучшей подруги. Вскорости должен был состояться бал, она выступает дебютанткой, и должна выглядеть неотразимо.

Тогда ноги еще слушались меня – я бегала по рыночной площади, разыскивая подходящие материалы.

Рынок, залитый солнцем, шумел, завлекал своей пестротой. Я пробиралась между лотками, разыскивая очередную лавку с лентами. Мои запасы подошли к концу, а новое платье для бала подруги требовало идеального шелка.

Лавка с неброским названием «Игла» притаилась за углом, сразу и не найдешь, если не бывал уже здесь. Я уже знала почти все торговые точки в нашем Эльвиноре, а эту мне недавно посоветовала одна швея. Вот я и решила проверить, все ли так как она говорила.

Я вошла, позвякивая колокольчиком над дверью. В лавке пахло шелком и сушеными ягодами.

За прилавком обнаружился молодой светловолосый мужчина с голубыми глазами, и такими пушистыми ресницами, что можно улететь, если хлопать ими слишком часто.

— Здравствуйте, мисс, — поздоровался он первым, — Чем могу помочь такой обворожительной девушке?

— Не смейтесь, — я провела пальцами по стопке бархата, — Мне нужна лента. Небесная голубизна, но... с ноткой заката.

Он исчез в подсобке и вернулся с мотком шелка невероятного оттенка — между лазурью и бирюзой, с золотистым отливом.

— Последний. Привезли из Калькутты.

— Идеально, — протянула руку, но он не отдавал ленту, наши пальцы соприкоснулись, взгляды встретились, я в смущении поспешила отвести свой. Сердце забилось чаще. Не понимаю, что на меня нашло.

В тот день я даже не узнала его имени, а вот спустя неделю молодого мужчины уже не было в этой лавке. Я так расстроилась. Но снова пришла через пару дней.

Выяснилось, что отец Генри приболел, поэтому он отсутствовал и просил знакомого подменить его. Генри. Ему так подходит это имя.

Мы сдружились. Я расспросила о самочувствии его отца. Он за участие пригласил меня выпить чаю вместе с ним.

Мы вели непринужденную беседу, разговорились о пуговицах и всяких мелочах. Впервые мужчине было приятно слушать о моем рукоделии, и он увлеченно слушал об оттенках и размерах, о гармонии и симметрии. Слова текли спокойным ручейком и легкое волнение смешивалось с теплотой в груди, заставляло улыбаться мужчине, а щеки алеть.

— Вы не оскорбитесь, если я приглашу вас прогуляться по набережной? Помогу вам собрать ракушек, из них можно сделать необычные украшения.

Как можно было отказаться?!

Вечернее солнце растворялось в морской глади, превращая горизонт в расплавленное золото. Мы шли по деревянному пирсу, доски под ногами слегка пружинили, пропитанные солёной влагой. Генри то и дело останавливался, подбирая с песка особенно причудливые ракушки.

— Смотрите, — он протянул мне перламутровую ракушку, еще влажную от воды, — Как будто кто-то расписал её изнутри акварелью.

Я приняла дар, и наши пальцы снова соприкоснулись. На этот раз я не отдернула руку, позволив прикосновению задержаться на долю секунды дольше приличий.

— Вы часто здесь гуляете? — спросила, чтобы скрыть дрожь в голосе.

— Когда есть время, — он указал на старый маяк вдали, — Когда огни зажигаются — кажется, будто звёзды спустились в воду.

Мы спустились с пирса на песок. Генри неожиданно снял ботинки и закатал брюки.

— Попробуйте, — улыбнулся, указывая на воду, — Песок здесь особенный — тёплый и шелковистый.

Я после мгновения колебания последовала его примеру. Пальцы ног утонули в мягком песке, а прохладная морская вода омывала щиколотки, оставляя кружево пены.

— Нравится? — он смотрел на меня с такой открытой нежностью, что щёки вспыхнули.

— Это... неожиданно приятно.

Мы шли вдоль кромки воды, и Генри рассказывал, как в детстве убегал сюда с уроков. Его голос смешивался с шумом прибоя, а свет фонарей на набережной зажигал золотые искры в его волосах.

— Вот смотрите, — он внезапно остановился и указал на влажный песок, — Отпечатки наших ног. Ваши — такие аккуратные, а мои — неуклюжие, как медвежьи.

Я рассмеялась. Ветер с моря играл с моими непослушными локонами, а сердце стучало так громко, что, казалось, его должно быть слышно даже над рокотом волн.

— Вы удивительны, — неожиданно сказал он.

— Почему?

— Потому что... — Генри сделал шаг ближе, и в его глазах отражалось всё море целиком, — Вы могли бы сидеть в своём особняке, окружённая слугами, а вместо этого бродите босиком по пляжу с простым торговцем.

Я подняла подол платья, чтобы очередная волна не намочила его.

— Может быть, я ищу что-то, чего нет в золотых клетках?

— Вы прекрасны, — проговорил хрипло, — Простите, Александра, я не должен был это говорить…

ГЛАВА 3

АЛЕКСАНДРА

Вечерний чай в гостиной превратился в пытку. Отец, откинувшись в кресле, методично стучал пальцами по подлокотнику, пока прислуга разливала ароматный бергамотовый настой.

— На осеннем балу я представлю тебе лорда Хартвилла и лорда де Врети, — неожиданно произнес он, — Оба достойные кандидатуры.

Фарфоровая чашка дрогнула в моих руках. Чай оставил горький привкус на языке.

Пришло время признаться, тянуть больше нельзя.

— Батюшка, мне нужно сказать вам...

— Если это очередной каприз насчет ателье — после замужества решай это с мужем.

— Я встретила одного молодого человека…

Тишина повисла тяжелым пологом. Даже часы в углу замерли.

Отец медленно поставил свою чашку.

— Кто он?

— Генри Вельспар. Его семья держит лавку тканей на набережной. Я...

— Торговец? — спросил, не дав договорить.

— Да, но… Он хороший человек.

— Александра, — когда отец называл меня полный именем, ничего хорошего ждать не стоит, — Дело ведь не в этом.

Отец медленно поднялся из кресла, его тень легла на меня тяжелым покрывалом. В глазах не было гнева — только усталая печаль, словно я в сотый раз повторяла детскую глупость.

— Дорогая моя, — начал он мягко, поправляя перстень с фамильным гербом, — Ты думаешь, я против твоего счастья?

Я молчала, сжимая в руках платок.

— Этот... молодой человек, — отец сделал паузу, подбирая слова, — Ты уверена, что знаешь его истинные намерения?

— Он ни разу не...

— Не просил денег? Не интересовался твоим наследством? — папа подошел к камину, где вяло тлели поленья, — Как ты можешь быть уверена, что он не охотник за приданым? Такие, знаешь ли, умеют надевать маски обходительности.

Я вскочила, чувствуя, как жар разливается по щекам:

— Он даже не знает, кто я! Первый месяц вообще думал, что я дочь купца!

— Тем хуже, — отец повернулся, и в его взгляде мелькнуло что-то острое, — Значит, водил тебя по темным углам, не удостоверившись в твоей безопасности?

Это было нечестно. Я стиснула зубы:

— Познакомьтесь с ним. Хоть раз увидьте его — и вы поймете...

— Александра, ты — последняя из рода Рудсов. Наши предки заключали браки с королевскими домами. Твоя прабабка отказала герцогу Орлеанскому!

Он провел рукой по лицу, смывая маску строгости. На мгновение передо мной был просто усталый мужчина.

— Даже если он ангел во плоти... общество не простит тебе этого выбора. Ты станешь изгоем. Дети твои будут плебеями. Ты хочешь этого?

— Батюшка, я прошу лишь об одном — взгляните на него. Всего один раз.

Тишина растянулась. В камине треснуло полено, рассыпав искры.

— Хорошо, — наконец сказал он, — Пригласи его в воскресенье к вечернему чаю.

Генри ждал у старого дуба, где мы обычно встречались. Услышав новость, он побледнел.

— Твой отец... согласился? — не поверил он.

— Да! — схватила его руки, радуясь маленькой победе, — Только, пожалуйста, надень темно-синий фрак. И помни — он ненавидит, когда перебивают.

Генри вдруг крепко обнял меня, так что кости затрещали.

— Я докажу ему, что достоин тебя.

Но когда он отстранился, в его глазах было что-то странное...

С нетерпением ждала дня их встречи, ведь от этого так много зависело.

В парадной гостиной пахло пчелиным воском и тревогой. Я поправляла складки платья в десятый раз, когда доложили о прибытии Генри.

Он вошел с безупречным поклоном, не хуже любого аристократа. Его темно-синий фрак (точно по моему совету) подчеркивал плечи, а в глазах читалась решимость.

— Граф Рудс, честь для меня...

— Вельспар, — отец поднялся с кресла, позвал Генри в свой кабинет пообщаться наедине.

Но я не стала себя лишать возможности узнать как проходит беседа, отправилась вслед за ними спустя пять минут.

— ...и вы уверены, что сможете обеспечить мою дочь? — тон отца был далеко от доброжелательного.

— У меня есть планы расширить дело. Через год...

— Через год, — перебил отец, — Она будет носить поношенные платья и считать медяки на рынке. И вы придете ко мне.

Я хотела вмешаться, но была замечена мачехой.

— Дорогая, подслушивать нехорошо, — Миневра строго на меня смотрела, — Отец прекрасно разбирается в людях, — в отличие от тебя читалось между слов.

— Миневра…

— Сандра, иди вниз. Отец желает тебе лучшего и если он посчитает, что этот молодой человек тебе не пара, то тебе придется принять его решение.

Я была категорически не согласна, но спорить не стала. Если отец обнаружит меня здесь, то будет только хуже.

ГЛАВА 4

АЛЕКСАНДРА

Наше время

Меня клонило в сон от мерной езды кареты, и даже ухабы не помогали находиться в сознании. Я буквально заставляла себя держать глаза открытыми, но веки все равно тяжелели и норовили слипнуться.

— Отдохни, — Фредерик заметил мою борьбу, — Ехать еще долго, — и только после его слов я сдалась, закрыла глаза, чуть откидывая голову назад.

Вздрогнула от прикосновения, под щекой оказалось что-то мягкое.

— Тише, это я, — ладонь прошлась по спутанным волосам, невесомо поглаживая голову.

Я проснулась от резкого толчка кареты. Голова лежала на чем-то теплом и упругом. Осознание пришло медленно — это было плечо Фредерика.

— Мы приехали, — его голос прозвучал прямо над ухом, заставив меня окончательно проснуться.

Я резко выпрямилась, смущенно поправляя растрепавшиеся волосы. За окном открылся вид на массивные кованые ворота, за которыми угадывались очертания трехэтажного особняка.

— Ваш... дом? — голос сорвался на хриплый шепот.

Фредерик лишь кивнул, выходя из кареты. Отец давно дружил с этим мужчиной, наверняка ни раз бывал в гостях. Мне же не приходилось, хотя папа пару раз звал меня с собой. Демси мне не нравился, и я всякий раз отказывала.

— Коляску привезут завтра, так что придется пока без нее, — его руки обхватили мою талию с неожиданной бережностью, — Не бойтесь, я не уроню, — в его голосе слышалась тень насмешки, но глаза оставались серьезными.

— Я не боюсь, — щеки вспыхнули, раньше мне помогал отец или Самсона. Служанка была очень крупной и была приставлена ко мне с этой целью.

Трехэтажное здание из темно-серого камня снаружи выглядело хмуро. Быть может, так казалось из-за вечернего освещения. Будь сейчас солнечная погода и он заиграет другими красками.

Во дворе был сильный ветер, он трепал волосы, то и дело нападавшие на лицо. Воздух знакомо пах свежестью и солью, что сжималось сердце.

— Здесь недалеко море?

— Да, из окна вашей спальни прекрасный вид на западный берег.

На пороге нас ждал высокий, сутуловатый мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами и с лицом, напоминающим высушенную морскую карту, одетый в строгий черный сюртук с серебряными пуговицами.

— Барт, все готово? — спросил его Демси.

— Да, мистер Демси, как вы и просили, я подготовил для мисс комнату вашей матери.

— Спасибо, — поблагодарил он, судя по всему, управляющего.

Внутри особняк Демси оказался странным сочетанием роскоши и аскетизма.

Чтобы не думать о нашей вынужденной близости, я рассматривала интерьер. Под ногами мелькала шахматная мозаика из черного мрамора и перламутра.

Мы направились наверх по массивной дубовой лестнице с бронзовыми поручнями простой геометрической формы. В глаза бросалось, что на стенах нет фамильных портретов и лишь морской пейзаж в строгой черной раме украшал сей интерьер.

Фредерик занес меня в комнату, опуская на широкую кровать с темно-синим балдахином. От простыни пахло свежестью, было заметно, что они только что перестеленные, под пальцами чувствовалась их накрахмаленность.

— Я прикажу Марте вас накормить, а потом мы с вами поговорим.

Кивнула. Слова благодарности застряли в горле, я совсем не ожидала от этого человека помощи. Сейчас было стыдно, что я его недолюбливала, ни раз удивлялась отцу как он дружит с этим человеком. Но оказалось, что он ценил это знакомство и пришел на помощь дочери своего друга.

Оставшись в одиночестве, осмотрела помещение.

В углу стоял массивный шкаф с резными дверцами, рядом туалетный столик с простым зеркалом.

Створка окна была распахнула и ветер трепал занавеску. Меня подташнивало и свежий воздух был как раз кстати.

В дверь постучали и я поняла, что снова задремала.

— Войдите, — с трудом проговорила, горло царапало и першило, откуда-то взялся непонятный кашель.

Ко мне вошла женщина за шестьдесят, крепкая, как дубовая бочка. Круглое лицо с румяными щеками, седые волосы, собранные в тугой пучок. В ее руках был поднос.

— Добрый вечер. Я Марта, — у нее был странный акцент, — Я принесла вам бульон и горячий чай с сушками, — она поставила поднос на прикроватную тумбочку, — С вами все в порядке? — она окинула мой внешний вид, — Я сообщу хозяину, — не успела я ничего ответить, как она ретировалась.

Я поднесла ложку бульона, в нос ударил куриный навар и меня затошнило, только и успела перегнуться через кровать…

Было ужасно неловко. Без своей коляски чувствовала себя беспомощной. Руки не слушались и тряслись, уцепиться не получаться, чтобы добраться до ванной, и я рухнула на пол.

Я лежала на холодном полу, прижав ладонь к дрожащим губам. На ковре расплывалось жёлтое пятно бульона, его запах смешивался с ароматом морского ветра из окна.

Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену.

— Чёрт возьми! — Фредерик в два шага оказался рядом, его руки обхватили мои плечи. Я ожидала раздражения, но в его глазах читалась только тревога.

4.2

Марта быстро убрала следы моего позора, её натруженные руки переодели меня в свежую ночную рубашку.

— Ничего страшного, дитя, — бормотала она, вытирая мой лоб влажной салфеткой, — Скоро приедет доктор и тебе полегчает.

К тошноте добавилась сильная головная боль, а также ломило кости, как у старушки Лубье, которая не может разогнуться в дождливую погоду.

Время растянулось, я то проваливалась в забытье, то выныривала на поверхность.

Марта все время не отходила от меня, поглаживала руку и шептала, что осталось совсем чуть-чуть подождать.

Я старалась сдерживать стоны, чтобы не пугать женщину, терпеть.

Не знаю, сколько прошло времени, но, наконец, в комнате появился доктор Лансбери. Отец всегда вызывал его, когда я болела в детстве.

Его седые бакенбарды взъерошились, когда он увидел меня.

— Сандра Рудс, — вздохнул он, ставя на тумбочку потертый кожаный саквояж, — Последний раз я вас видел прошлой зимой.

Тогда я сильно простыла и слегла с лихорадкой. Вообще, я редко болела и была крепким ребенком. Это теперь я слабая никчемная калека…

После аварии меня навещал другой доктор. Лансбери был в отпуске, мачеха вызывала специалиста из столицы.

Тёплые пальцы доктора бережно нашли пульс на запястье.

— М-мне просто нужно отлежаться...

— Отлежаться? — он фыркнул, закатывая рукава, — Дитя моё, у тебя классическая морфиновая ломка. Дрожь, тошнота, расширенные зрачки, — он повернулся к Фредерику, — Сколько дней её кололи?

— Не менее недели, — холодно ответил Демси.

Доктор Лансбери достал из саквояжа склянку с мутной жидкостью.

— Выпей, — протянул мне флакон, но мои руки дрожали, и он сам приложил ее к пересохшим губам, заставляя проглотить, — Вырвет ещё разок, зато полегчает.

Горький вкус ударил в нёбо. Я скривилась, но проглотила.

— Теперь слушай, — он наклонился, и его седые брови сомкнулись в одну линию. — Три дня адской тошноты и костной боли. Потом...

— Потом?

— Окончательно придешь в себя.

Три дня? Это же долго… бесконечно долго.

Доктор вздохнул и достал шприц.

— Снотворное. Ты должна отдыхать.

Игла вошла мягко. Веки начали тяжелеть, последнее, что я слышала это разговор Фредерика с доктором.

— Девочка крепкая. Перетерпит.

— В ее положении осложнений не возникнет? — спросил его друг отца.

— Я приду утром третьего дня, проведу осмотр. Тогда смогу сказать что-то конкретнее. Если станет хуже: судороги, сильный жар, то сразу присылайте за мной. В остальном нужно время, чтобы выйти отраве из организма.

Снотворное подействовало, погружая меня в тягучий, беспокойный сон. Но это был не отдых, а очередное испытание.

Я снова в карете. Дождь хлещет по стеклам, ветер завывает. Отец крепко держит мою руку.

— Держись, Сандра! — кричит он, но его голос тонет в грохоте колес и раскатах грома.

Внезапно его глаза расширяются от ужаса. Он толкает меня в угол, прикрывая своим телом.

— Нет!

Древесина трещит, стекла бьются. Ледяная вода обжигает кожу. Я тону, цепляясь за его сюртук, а он выталкивает меня на поверхность, к свету... а сам остается в темноте.

Я проснулась с криком, залитая холодным потом. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. В горле стоял ком, а по щекам текли слезы. Марта, дремавшая в кресле, встрепенулась.

— Тихо, дитя, тихо... Это всего лишь сон, — она приложила ко лбу прохладную ладонь, — Жар спадает. Держись.

Но сон повторился. Снова и снова. Каждый раз я теряла отца. Каждый раз он жертвовал собой. И каждый раз я просыпалась с ощущением ледяной воды в легких и всепоглощающей вины.

Под вечер второго дня боль стала другой. Острая тошнота отступила, сменившись глубокой, ноющей ломотой во всем теле. В ту ночь мне приснился не отец, а мама.

Она стоит у камина в своем любимом голубом платье, улыбается. Пахнет лавандой и свежей выпечкой.

— Моя девочка, — ее голос такой нежный, такой реальный, — Ты должна быть сильной.

Я тянусь к ней, но она отдаляется, растворяясь в дымке.

— Не отпускай меня, мама!

— Я всегда с тобой...

Проснулась я не от крика, а от тихого плача. По щекам текли слезы, а в комнате витал едва уловимый аромат лаванды.

Не ожидала, что моя жизнь так круто изменится после совершеннолетия.

Мне казалось, что любовь — это взгляды украдкой, поцелуи в саду и стихи, переписанные в бархатный альбом. Настоящая любовь оказалась иной. Она пахнет больничными стенами и предательством. Она оставляет шрамы не только на теле, но и на душе.

ГЛАВА 5

АЛЕКСАНДРА

Марта вошла с лечебным взваром. Ее морщинистое лицо было безмятежно.

— Вы сегодня лучше выглядите, мисс.

— Это потому что я, наконец, стала видеть вещи такими, какие они есть, — хрипло ответила.

Она вздохнула, поправляя одеяло:

— Молодость всегда учится на шишках. Я своего первого мужа тоже за принца принимала. А он оказался конюхом с дурными долгами.

— И что вы сделали?

— Вышла замуж за второго. Умного пекаря, — она подмигнула, — Ошибки — они как волны. Одни разбиваются о тебя, другие несут вперед. Главное — не дать себе утонуть, — поделилась женщина житейской мудростью.

Я смотрела на ее натруженные руки, на спокойную мудрость во взгляде. Возможно, взрослость — это не про баллы и наряды. Это про то, чтобы научиться подниматься после каждого падения.

Сегодня я действительно чувствовала себя лучше, тошнота полностью отпустила, а головная боль притупилась, осталось легкая тянущая виски мигрень. В сравнении с прошлыми днями — прекрасное состояние.

— Марта…

— Да, дитя?

— Принесите мне зеркало.

В тусклом стекле на меня смотрела незнакомая девушка — с впалыми щеками, темными кругами под глазами, с потухшим взглядом. Девушкой, которая растеряна и не знает, что будет дальше.

Зеркало не лгало. Передо мной была тень прежней Александры — бледная, исхудавшая, с глазами, в которых плескалась боль и потрясение.

— Если вам лучше, то хозяин будет ждать вас в столовой. Или же принесу обед сюда, — предложила женщина.

— Не нужно. Спасибо, Марта, — пора приходить в себя. Фредерик, если это не мои фантазии, хотел поговорить, — Но сначала ванна. Пожалуйста.

Взгляд Марты выражал легкое беспокойство, но она лишь кивнула и вышла распорядиться.

На помощь женщине пришла младшая горничная, которую звали Кора.

Кора и Марта вдвоём перенесли меня в ванную комнату. Их сильные руки бережно опустили меня в теплую воду, пахнущую лавандой. Я закрыла глаза, позволяя аромату окутать себя, смывая остатки больничной вони и памяти о морфиновом кошмаре.

А когда я закончиола процедуры и обернулась в мягкий халат, женщины помогли мне вернуться в спальню.

На кровати ждал сюрприз — три новых платья, разложенных на шелковом покрывале.

— Мистер Демси распорядился, — робко сказала Кора.

Платья были простыми, но из дорогих тканей, идеально скроенными. Ни кружев, ни вышивки — только чистая линия и качественный материал.

Я выбрала темно-синее шерстяное — его высокий воротник скрывал худобу, а свободный покрой был удобен для сидячего положения.

В дверь постучали. На пороге стоял Фредерик.

— Александра, — кивнул он, — Рад видеть вас в здравом уме. Доктор сообщил, что вынужден задержаться и прибудет ближе к вечеру.

— Спасибо вам… — столько всего хотелось сказать, даже не знала с чего начать.

— Сначала обед, а все разговоры потом.

Фредерик подошел, взял меня на руки и отнес в столовую, где у окна уже стояла моя коляска. Последний месяц я ее ненавидела, но сейчас была рада видеть — хоть смогу перемещаться самостоятельно. На руках у хозяина жутко неудобно. Нет, руки у него крепкие и надежные, но до этого меня носил только отец.

Столовая встретила нас тишиной и ароматом запеченной рыбы с травами. Фредерик усадил меня в коляску, подвинув её к столу с той же практичной аккуратностью.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге стояла маленькая девочка с тёмными глазами и взъерошенными каштановыми кудрями. Она сразу же уставилась на меня без тени смущения, что даже не сразу заметила за ее спиной молодую женщину, судя по всему, присматривающую за ней.

Фредерик вздохнул, но не выглядел раздражённым.

— Виктория, я же просил тебя не врываться, как ураган. Тем более, когда у нас гости.

— Но она не гость! — девочка прищурилась, очень напоминая мужчину, сидящего рядом, — Гости приезжают в каретах, а её принесли!

Я почувствовала, как кровь ударила в лицо. Фредерик нахмурился.

— Виктория, это мисс Рудс. Александра, эта некультурная девочка — моя дочь.

— Простите, мистер Демси, — вмешалась в наш разговор девушка, — Но это просто невозможно.

Девочка не слушала, словно речь шла не о ней. Она подошла ближе ко мне и с детским, безжалостным любопытством ткнула пальчиком в колесо моей коляски.

— Почему ты на колёсиках? Ты сломалась?

— Виктория! — голос Фредерика стал стальным, — Немедленно займи свое место.

***
Развод по-драконьи smF7Tu7p
Сиротка h8LpYku8

5.2

Девочка надула губы, её взгляд скользнул по моим неподвижным ногам, и в нём читалось не столько злорадство, сколько… подозрение. Словно я была опасной игрушкой, которую принесли в её дом.

Она разместилась за столом, игнорирую свою гувернантку, которая явно хотела ей что-то сказать.

— Тебе больно? — спросила она внезапно, перебивая тишину.

— Нет, — честно ответила я, — Не больно. Просто... не слушаются.

Ребенку было отвечать нетрудно, не было привычной злости, когда касаются этой темы.

Девочка обдумывала мои слова, ковыряя вилкой рыбу.

— Моя мама тоже не ходила, — неожиданно сказала она, и её голосок внезапно дрогнул, — Перед тем как умереть. Она всё время лежала.

— Виктория! — ахнула мисс Клэр.

В воздухе повисла тяжёлая пауза. Фредерик замер, его лицо стало каменным.

— А почему у тебя нет своей няни? — как ни в чем не бывало продолжила девочка, — Мама всегда говорила, что у леди должны быть няни или гувернантки.

Мисс Клэр побледнела. Фредерик отложил вилку.

— Дочка, мисс Рудс — взрослая девушка. Ей не нужна няня, — разъяснил он девочке.

— Но она же сломалась! — настаивала Виктория, — Кто будет её носить?

В этот момент мисс Клэр поднялась, откашлявшись.

— Мистер Демси... Мне нужно поговорить с вами, — мужчина перевел свое внимание на нее, — Я вынуждена уйти. Неважно себя чувствую...

— Опять? — в его голосе прозвучала усталая горечь.

— Девочке нужна... особая забота, — мисс Клэр бросила на Викторию взгляд, полный упрёка, — А у меня здоровье...

Фредерик молча кивнул, его пальцы сжали салфетку так, что костяшки побелели.

Виктория наблюдала за этой сценой со странным, взрослым пониманием. Когда гувернантка вышла, она прошептала:

— Она всё врёт. Просто я ей не нравлюсь.

Тень пробежала по его лицу.

— Это уже третья гувернантка за год.

Дочь нахмурилась.

Обед продолжился в напряжённой тишине, нарушаемой только звоном приборов. Виктория украдкой изучала меня, а я — её. В её колючести угадывалась детская боль, страх быть брошенной.

Когда подали десерт, девочка отодвинула от себя вишневое пирожное.

— Не хочу, — надула губки-бантики, насупливаясь, как воробушек в дождливую погоду.

— Ты же любишь вишню, — обратился к ней отец.

— Вкусно, — я тоже любила вишню, специально отправила ложечку лакомства в рот, чтобы девочка не удержалась, но она, наоборот, зло посмотрела на меня, словно я ее давний враг. К ней и правда трудно найти подход.

Фредерик вздохнул и нежно коснулся её волос.

— Мы найдём другую, — распознал в чем причина бунтарства.

— Не надо! — девочка вдруг расплакалась, — Все они уходят! Всегда!

Она сползла со стула и убежала, хлопнув дверью.

Фредерик закрыл глаза. Весь аристократизм слетел с его лица и сейчас он был уставшим отцом, беспомощным перед горем дочери.

— Прошу прощения за мою дочь, — наконец произнёс он, и его голос был ровным, но напряжённым. — Она… с трудом принимает новых людей, а гувернантки не задерживаются.

— Она потеряла мать, — тихо сказала я, — Ей больно. И она боится… потерять и вас.

Он резко поднял на меня глаза. В его взгляде мелькнуло что-то неуловимое — удивление? Мне прекрасно известно чувство утраты. Когда не стало мамы, мне казалось, что у меня забрали частичку души. Знала, что уже ничего не будет прежним, ведь ближе человека не может быть. Столько вечеров было выплакано, сколько дней я была замкнутой и скрытной, держала печаль в себе, ни с кем не делясь. А я была намного старше Виктории. Девочка совсем ребенок, который пережил такую утрату. Это не могло на ней не отразиться.

— Да, — коротко кивнул он, — Она боится.

— Не знала, что у вас есть дочь, — сорвалось с уст, я прикусила губу, ведь это нетактично с моей стороны.

Я никогда специально не узнавала биографию друга отца. Но папа никогда не рассказывал, что весьма странно. Да и про брак не слышала. Всегда думала, что Демси холостяк. Так что факт того, что он вдовец с маленьким ребенком стал для меня неожиданностью.

— Виктория — сложный ребенок, — прервал мои мысли, — Но я хотел бы поговорить о другом. Если вы доели, то предпочел бы обсудить все в моем кабинете. Вы себя хорошо чувствуете? Способны к разговору?

— Да, конечно, — пирожное было действительно вкусным, но я убрала его в сторону, сладкого не хотелось, организм с удовольствием принял горячий суп и этого было вполне достаточно.
***
Развод по-драконьи SMrKC8RL
Сиделка 5-Qvvqax
Орк aEPq66MM

ГЛАВА 6

АЛЕКСАНДРА

Фредерик отвёз меня в свой кабинет — просторное помещение с видом на море.

Он поставил мою коляску у стола, сам занял место в удобном кожаном кресле. Его движения были точными, без лишней суеты.

Здесь не было ни намёка на роскошь, но всё дышало деловой эффективностью и порядком.

Центр комнаты занимал большой практичный дубовый стол, заваленный коносаментами и морскими картами.

На стенах закреплены схемы маршрутов и расписание кораблей в простых деревянных рамах.

На полках шкафов аккуратно разместились учётные книги и пресс-папье из корабельного железа.

У окна стоял большой глобус с отмеченными торговыми путями, точно такой же как у отца. Захотелось провести по нему пальцем. Когда-то я мечтала, что отправлюсь в кругосветное путешествие, и мысленно прокладывала свой путь. Казалось, это было так давно… Мечты, планы… Все изменилось и пора выбросить глупости из головы, а думать о скором будущем.

В помещении стоял запах свежей бумаги, морской соли и хорошего табака, который тоже напоминал об отце. Я поникла, вспоминая почему оказалась здесь, в доме его друга. Даже будучи не живым, он косвенно помог мне. Ведь не води он дружбу с этим человеком, я до сих пор находилась в лечебнице, потеряв не только способность ходить, но и здраво мыслить. Я зажмурилась, отгоняя образ доктора Журка, колющего мне «лекарство», от которых становилось дурно. Страшно представить, что было бы, не забери меня Фредерик оттуда.

— Вы наверняка осведомлены, чем я занимаюсь, — проговорил, разглаживая рукой кипу документов.

— Отец говорил, что у вас крупная транспортная компания, — ответила я, с трудом скрывая лёгкую нервозность. Оставаться с ним наедине было... непривычно.

Чувствовалось, что он здесь хозяин и заполнял своей аурой всю комнату. А еще он так смотрел… Я была словно лишняя, непонятно каким образом оказавшаяся тут и не подходящая этому месту.

— Вы знаете, почему ваш отец доверял мне?

Я покачала головой, чувствуя, как напрягается каждый мускул.

— Вы дружили.

— Мужская дружба проверяется на прочность годами и делами. Важно вовремя принимать решения и не подводить тех, кто от тебя зависит. Я привык решать проблемы, — его взгляд упал на мою коляску, — Как вашу, например.

Мужчина достал из ящика пергамент с гербовой печатью.

— До вашего магического совершеннолетия осталось тринадцать месяцев. Минерва не остановится, — он положил документ передо мной, — Есть только один способ защитить вас.

Я пробежалась глазами по тексту.

«Брачный контракт».

С ним?! Я несколько раз пробежалась глазами по тексту, чтобы убедиться, что я все правильно поняла.

— Фиктивный брак? — прошептала.

— Юридически полноценный, — его глаза стали холодными, как сталь, — Вы становитесь моей женой. Я — вашим опекуном и защитником. После вступления в наследство, когда вам исполнится полные двадцать лет — развод и свобода.

Сердце заколотилось. Это было слишком... неожиданно.

Да, я понимала, что обезопасить меня может только муж. Миневра с Эльзой как раз переживали по этому поводу. Женщины боялись, что потеряют все, если я поспешу и обзаведусь супругом. Только я не понимала, где я могу найти человека, которому могу доверять.

— Почему? — выдохнула я, — Зачем это вам?

Он медленно поднялся, подошёл к окну. Спина его была прямой, но напряженной.

— Я многим обязан вашему отцу, — мужчина обернулся, — Он один не отвернулся от меня в трудные времена, — по лицу Фредерика пробежала тень от тяжелых воспоминаний, — Таким образом оплачу ему, — в его глазах горел странный огонь, — И этому дому не помешает хозяйка. Хоть и на время.

В его словах прозвучала непроизвольная боль. Боль одинокого отца, чья дочь нуждается в любви и заботе.

— Виктория... — начала я.

— Виктория не ваша забота, — резко оборвал он.

Я посмотрела на свои неподвижные ноги. На документ, что мог спасти меня. На этого холодного, надменного мужчину, в которого он вновь превратился. Таким он мне и запомнился, и таким он никогда мне не нравился.

— Решайте. Готовы ли вы, Александра, стать на год госпожой Демси?
***
Завтра выходной, а пока ловите промики:
Сиротка lxg3nFFQ
Друг отца g3Aq8gN7
Сиделка Vxd6ujr9

6.2

Казалось, он сейчас усмехнется и скажет, что пошутил. Ведь разве может быть по-настоящему, что друг отца делает мне предложение руки и сердца?! С сердцем спорно, только руки, фиктивный союз, но все же… Да, я понимала, что это только для того, чтобы помочь мне, но все равно не укладывалось в голове. Представляю, как сейчас выгляжу: перепуганная, с хлопающими ресницами, не верящая в происходящее.

Я точно не в лечебнице?! Быть может, это действие препаратов…

Как бы ни хотела найти поводы усомниться в реальности, похоже, все взаправду.

Я мало что знала о фиктивных браках, лишь то, что это не так просто. Фиктивный брак, заключенный до совершеннолетия с целью обхода опеки, может быть оспорен в Суде Справедливости. Если Минерва докажет, что брак не настоящий, его аннулируют, а меня объявят недееспособной и вернут под ее опеку.

Брак, заключенный до моего магического совершеннолетия, будет регулироваться особым «Законом о защите наследников». Расторгнуть его можно будет только после моего двадцатилетия и никак не раньше. Я буду юридически привязана к мужчине на все эти месяцы.

Наверняка есть еще множество нюансов относительно прав на имущество сторон.

Фредерик пристально смотрел и ждал моего ответа. От его взгляда пробежали холодные мурашки. Стало неловко, в груди возникла непонятная тревога и смятение.

— Я могу подумать? — тихо спросила пересохшими губами, но в комнате стояла звенящая тишина, что и шепот казался оглушительным.

Он сжал губы, словно я разочаровала его, и мне даже стало стыдно за свои слова, за трусость. А я именно что трусила. Не знаю, чего я боялась… Вверить свою судьбу малознакомому мужчине, ведьпо факту я о нем ничего не знаю. Даже то, что у него есть дочь!

— Впустите меня! — дверь с грохотом распахнулась и в проеме появилась мачеха. Ее пытался остановить Барт, но она оттолкнула мужчину, врываясь в кабинет.

— Демси, — завопила она, что я поморщилась, чуть ли не закрывая уши руками от неприятного тона, — Что вы себе позволяете?!

А вот Фредерик при ее появлении остался такой же собранный и невозмутимый, ни один мускул на лице не дрогнул. Мне бы его самообладание. Я же вся сжалась, и впрямь трусиха… Стало противно от себя самой. Куда делась вся моя былая решительность?!

— Сандра, девочка моя, — бросилась она ко мне, — Ты в порядке? — упала на колени, — ошеломляя меня, заглядывая в мое лицо. Минерва выглядела такой обеспокоенной, под глазами залегли темные круги, будто она не спала несколько ночей.

Оказывается, слугу Демси остановил страж, и Минерва пришла не одна, а привела с собой блюстителя правопорядка. Мужчина в синей форме молча наблюдал и не вмешивался.

Если бы я могла ходить, то точно отшатнулась бы от нее, а лучше убежала как можно дальше, вспоминая на что она меня обрекла.

— Что такое? — мачеха будто не понимала почему я не рада ее видеть.

Мне было так плохо эти дни, возвращаться в лечебницу я точно не собираюсь.

— Как только узнала, что ты здесь и он забрал тебя, пытаюсь прорваться к тебе, — я покосилась на Фредерика, чтобы убедиться в правдивости ее слов, — Но он меня не пускал к тебе, — но по мужчине нельзя было ничего понять. Почему он ничего не сказал об этом?

— Ты подумал о ее репутации? — зашипела она на мужчину, — Ричард бы пришел в ярость от твоих действий! Одна в доме холостого мужчины. Подумать только!

— Уж лучше здесь, чем в сумасшедшем доме, — резко ответил ей.

— Ты не имеешь никакого права вмешиваться. Я ее законный опекун и хочу для нее только хорошего, — она принялась наглаживать мои колени.

— Поэтому упекла в больницу, где ее накачивали лекарствами? Чтобы на это сказал Ричард? — голос Фредерика окрасился злой иронией.

— Ричард согласился бы со мной. Думаешь, мне легко было это сделать? Но ей совсем плохо стало. Она стала слышать и видеть то, чего не было. Что прикажешь мне за этим спокойно наблюдать?!

— Не устраивай представление. Мы знаем для чего ты тут изображаешь любящую мамочку.

— Бред! Всегда говорила Ричарду, чтобы не общался с тобой. Милая, — обратилась ко мне, — Он тебя не обидел?

Я отрицательно покачала головой, находясь в шоке.

— Этот человек — дьявол во плоти! Тебе же он никогда не нравился. Ты же сама говорила, что Демси отвратительный тип.

Если мне до этого было стыдно, то сейчас я была готова провалиться сквозь пол вместе с коляской.

Фредерик помог мне, вызволил из лечебницы, пригласил врача и предлагает помощь. Вдруг после слов мачехи он передумает?! Боялась поднять голову и столкнуться с ним взглядом. Ведь я правда раньше могла сказать что-то в этом духе. Зачем она так?! Это нечестно!
***
Встречаем еще одну историю литмоба "Дурнушка"
Зозо Кат - "Милая дурочка открывает кафе"
https://litnet.com/shrt/dgEI

ГЛАВА 7

АЛЕКСАНДРА

— Я ее забираю. Сейчас же! — голос Минервы звенел, как натянутая струна. Она метнулась к стражнику, хватая его за рукав, — Господин Валье, умоляю, проявите сострадание! Эта девушка больна, она не отдает себе отчет в своих действиях! Ей нужна медицинская помощь, а не... не это уединение с неженатым мужчиной!

Стражник, человек с усталым лицом и протокольным выражением глаз, неуверенно сделал шаг вперед. Его долг — предотвращать скандалы, а не усугублять их.

— Девушка останется здесь, — голос Фредерика прозвучал негромко, но с такой железной уверенностью, что стражник замер на месте. Демси не повышал тон, но каждое его слово было обнесено невидимой стеной авторитета, — Она находится под моей защитой и под крышей моего дома по собственному желанию.

— У тебя нет никаких прав держать ее здесь! — лицо Минервы исказилось гримасой гнева и отчаяния. Она обращалась к Фредерику, но всем видом пыталась воздействовать на стражника, — Она моя падчерица! Я ее законная опекунша!

— Александра здесь по своей воле. Она моя невеста и никуда не уедет, — Фредерик оставался леденяще спокоен. Он стоял, слегка прислонившись к краю стола, его поза была расслабленной, но глаза, холодные и острые, приковывали к себе внимание.

Он не передумал, услышав, как я отзывалась о нем мачехе?

— Что за бред?! — Минерва фыркнула, но в ее глазах мелькнула тень неуверенности. — Она не может принять предложение без моего ведома! Она недееспособна!

— Этого и не требуется, — парировал Фредерик. — Ее покойный отец, мой друг Ричард Рудс, заключил со мной соглашение о помолвке еще до своей безвременной кончины. Я просто исполняю волю усопшего.

— Это ложь! Чистейшей воды ложь! — она почти закричала, — Ричард сказал бы мне о таком!

Фредерик развел руками, всем своим видом показывая, что устал от этой суеты и не намерен перед кем-либо оправдываться.

— Покажи документ! — потребовала Минерва, ее пальцы судорожно сжали сумочку, — Если это правда, где доказательства? Где твое соглашение, Демси?

Мужчина молча подошел к столу, и выудил из верхнего ящика аккуратно сложенный лист плотной, дорогой бумаги. Он не стал протягивать его Минерве, а передал стражнику.

— Что там? — Минерва вскочила, выхватывая документ из рук ошеломленного Валье, ее глаза жадно пробежали по строчкам.

Я же сидела, вжавшись в спинку коляски, еле живая от переизбытка эмоций. Дышала прерывисто, сердце колотилось где-то в горле. Неужели это правда? Помолвка? Но почему отец скрывал это? Он же с таким энтузиазмом подбирал мне других женихов

— Ты же... ты же не приняла его предложение? — Минерва оторвалась от документа и уставилась на меня. Взгляд ее был колючим, полным злобы, но затем ее выражение лица смягчилось, стало жалобным, почти умоляющим, — Милая, ты имеешь полное право отказать ему. Ты не обязана подчиняться воле отца, пусть даже и посмертной.

— Он просто воспользуется твоим состоянием, милая.

— А ты? — вырвалось у меня, голос мой звучал хрипло и неуверенно, — Разве не ты хотела отобрать у меня все, упрятав в лечебницу?

— Вот ты снова, — она покачала головой с видом глубоко огорченной матери, — Я никогда не желала тебе зла. Даже после смерти Ричарда... — она сделала паузу, давая словам проникнуть в самое сердце, — Оставь нас наедине, — неожиданно попросила она Фредерика. — Пожалуйста. Позволь мне поговорить с ней без посторонних.

Фредерик медленно перевел взгляд на меня, вопрошая. Я, все еще ошеломленная, кивнула. Он вышел, уводя с собой и стражника. Дверь закрылась.

— Да, — начала Минерва, как только мы остались одни. Она опустилась на колени перед моей коляской, чтобы быть на одном уровне со мной, — Я была вначале очень зла на тебя. Признаю. Мне казалось, ты отняла у меня мужа. Но потом я поняла, что ты не виновата в случившемся... — на ее глазах проступили искренние, на вид, слезы. — Это просто злой рок... Проклятие, тяготеющее над нашей семьей. Небеса забрали у меня мужа, а у тебя отца... Но мы не должны отдаляться друг от друга. Мы должны быть вместе в горе. Он бы сильно расстроился, увидев такие отношения между нами...

Я поджала губы, чувствуя, как внутри меня борются два чувства: леденящий ужас перед ее ложью и старая, глубокая привязанность к женщине, которая когда-то была почти матерью. Как же больно было это слушать. Как же хотелось, чтобы это была правда, обняться с ней и плакать вместе. Но это означало бы признать себя сумасшедшей, поверить, что все, что я видела и слышала — бред. А это было не так.

Я замотала головой, отворачиваясь, не собираясь поддаваться на ее сладкие речи.

— Ты думаешь, что Демси — просто рыцарь на белом коне, который явился спасти тебя из чистой благородности души? — ее голос снова стал жестким, ядовитым.

— Он друг отца, — упрямо повторила я.

— Эта бумага — подделка, — она с силой ткнула пальцем в документ, — Я не знаю, как он это провернул, но это фальшивка. Они с отцом сильно поругались. Ты же наверняка заметила, что он не появлялся у нас дома в последний месяц?

Я напрягла память, пытаясь вспомнить, когда видела Фредерика в последний раз до похорон. И с ужасом поняла, что она права. Я не могла припомнить его в нашем доме в те последние недели. Отчетливо помнила лишь его визит на женский день. Мужчинам принято было в этот праздник одаривать женщин цветами, а он заявился с пустыми руками. Я, смеясь, упрекнула его в забывчивости, а он съязвил что-то обидное в ответ, что-то о том, что настоящий мужчина дарит цветы только той женщине, к которой испытывает настоящие чувства, а не распыляется на всех подряд. Его слова тогда меня задели, и я надулась на него. Больше он не приходил.

7.2

— Лучше остаться без наследства, чем провести остаток жизни в лечебнице для душевнобольных, — сорвался с языка горький упрек.

Я провела в том заведении всего неделю, и этого было достаточно, чтобы понять — больше ни за что туда не вернусь. И пусть за это мне и придется заплатить все средства, что у меня имеются.

— Дурочка! — фыркнула женщина, хватая меня за ладони, — Ты подумала о сестре?! — попыталась достучаться другим способом, давя на жалость, — О себе я молчу… Ты оставишь ее без гроша и отдашь все этому проходимцу?

— Минерва, я приму предложение мистера Демси, — сказала твердо, она меня не переубедит.

— Одумайся, Сандра. Хорошо, — ее голос стал еще мягче, обволакивающим как медовая патока, — Забудь о больнице, — использовала последний козырь: то, из-за чего все началось, — Я больше не буду настаивать. Давай просто вернемся домой.

— Я не верю тебе…

Заглянула в ее глаза и поняла, что все делаю правильно.

— Думаю, я предоставил вам достаточно времени для приватной беседы, — дверь распахнулась, являя нам хозяина кабинета, — У меня, к сожалению, нет столько свободного времени, да и господину Валье, полагаю, надоело подпирать стены в коридоре.

Мужчина бросил на меня быстрый, оценивающий взгляд, и на этот раз я не отвела свой, встречая его глаза прямо и открыто, показывая всем своим видом, что колебания окончены и я готова подписать этот судьбоносный брачный договор.

Он почти незаметно кивнул, без слов понимая мое решение. Его строгое, замкнутое лицо на мгновение смягчилось.

— Я это так не оставлю, — Минерва встала в полный рост, отходя от меня, — Ты еще пожалеешь, — зло прошипела она в лицо мужчине.

— Ты мне угрожаешь при страже? — усмехнулся Фредерик.

— А ты еще вспомнишь мои слова, — перевела взгляд на меня, — Этот мужчина растопчет тебя и выбросит.

Слушать такие злые речи было больно.

Не думала, что наши отношения с женщиной закончатся на такой ноте.

Она ушла, оставляя после себя аромат горечи. Он пах ванилью и розами, любимыми духами мачехи.

— Простите… — вырвалось у меня, как только мы остались вновь одни. Я сама не знала, за что извиняюсь в первую очередь: за слова, брошенные в прошлом, или за свое нынешнее раздумье. Оно выглядело глупо и нерационально. Но так сложно принять происходящее до конца. Не верилось, что Минерва способна на такие гадости, женщина, которая была рядом столько лет.

Но помимо обиды, я чувствовала давящую, удушающую вину перед ней… Из-за меня отца не стало. Она сказала, что больше не злится, но я видела неподдельную боль в ее глазах, когда она говорила об этом…

Как простить такое человеку? Это не просто проступок, за который можно извиниться, это со мной до конца жизни. Эту боль не стереть и не выкинуть из сердца.

Все говорят нужно время…

В такие моменты самобичевания и жалости к себе мне хотелось сдаться. Ведь это нечестно. Я должна быть наказана, а просто продолжаю жить дальше. Несчастный случай… Но если бы я тогда не сбежала, все было иначе.

Все мы совершаем ошибки. Но мою не исправить.

— Право слово, не надо извинений, — Фредерик сел в свое кресло, закидывая нога на ногу, сцепляю кисти рук на столе, — Я не бронзовая статуя, чтобы нравиться всем и каждому, — щеки покраснели, все равно стыдно за свои прошлые высказывания, — Так вы согласны?

— Да, — кивнула, прикусывая губу до боли, стараясь подавить дрожь в голосе, — Если вы сами не передумали после всего услышанного.

— Разочароваться можно только в близком человеке. А мы с вами таковыми не являлись. Но раз вы принимаете мое предложение, то с этого дня буду просить от вас быть со мной предельно честной.

Кивнула, принимая его условия.

— Предать может только тот, кого подпустил близко.

Мужчина был абсолютно прав. Самые близкие причиняют боль сильнее прочих. Мои мысли сразу же обратились к Генри. К его улыбке, к его обещаниям… Не думать о нем. Только не сейчас.

— Если хотите что-то спросить, спрашивайте, — его голос вернул меня в реальность.

— Нет, — совесть и какое-то смутное чувство такта не позволяли задать прямые вопросы о его финансовом благосостоянии. Да и в глубине души я понимала, что это уже не имело никакого значения. Мой выбор был сделан.

— Тогда завтра утром придет мой поверенный. Мы все детально обсудим и скрепим договор подписями.

— Хорошо.

— Доброй ночи, — я развернула коляску и направилась к выходу, чувствуя страшную усталость, навалившуюся на меня после этой эмоциональной бури.

— Доброй, — он проговорил устало, почти машинально. Я обернулась на пороге и заметила, как его рука тянется к хрустальному бокалу.

— Скажите… — Соглашение о помолвке… Оно настоящее? — я все же хотела знать правду, касавшуюся моего отца и меня самой.

Он замедлил движение, его пальцы замерли на стекле. Он посмотрел на меня прямо, без утайки.

— Нет. Это фальшивка…

ГЛАВА 8

АЛЕКСАНДРА

Долго не могла сомкнуть глаз. После таких событий-то.

Неужели это правда, и я приняла предложение Фредерика Демси и вскорости стану его супругой?!

Александра Демси. Ни за что бы ни подумала, что придется примерить эту фамилию.

Я лежала и смотрела в потолок, в голове крутились слова мачехи о том, что он ужасный человек. Хотелось выглядеть храброй, но, по правде, страшно отдаваться во власть мужчины. Старалась верить в лучшее, ведь у нас фиктивный брак. Фредерик — друг отца, и не сделает мне ничего плохого. Но ведь и Минерва когда-то была почти матерью...

Мы будем жить каждый своей жизнью, не вмешиваясь в дела друг друга. По крайней мере, я на это надеялась.

Я перебралась в инвалидную коляску, которая стояла у кровати, как вечное напоминание о моей новой, урезанной реальности, и подкатила ее к окну. За стеклом бушевало море, его темные воды сливались с ночным небом, и лишь белые гребешки пены выхватывались из мрака при свете луны. Этот вид одновременно пугал и завораживал.

— У вас все в порядке? Я услышала шум и пришла проверить, — в дверь осторожно заглянула Марта. Ее доброе, морщинистое лицо выражало искреннее беспокойство.

— Все хорошо. Просто не спится, — пожаловалась ей на бессонницу, — Слишком много всего произошло за день.

— Я принесу теплого молока с медом, — предложила она сразу же, — Отлично успокаивает нервы.

— Не стоит утруждаться. Уже поздно, — попыталась отказаться, не желая быть обузой.

— Мне не сложно, — она махнула рукой, уже разворачиваясь к выходу, — Я уже сама мучаюсь без сна, теперь мне хватает трех-четырех часов. С возрастом привыкаешь. Да и не так часто в этом доме гостят.

Она ушла, а я осталась сидеть в тишине, прислушиваясь к скрипу половиц под ее удаляющимися шагами и далекому рокоту прибоя.

Теплое молоко с медом действительно немного успокоило перегруженные нервы. Я поставила пустую кружку на прикроватный столик и снова устроилась в постели, пытаясь прогнать навязчивые мысли. Комната тонула в полумраке, освещенная лишь лунным светом из окна, который отбрасывал на пол причудливые узоры.

Я уже начала дремать, когда услышала едва заметный скрип половицы у двери. Дверь приоткрылась бесшумно, и в щель проскользнула маленькая тень. Виктория.

Она замерла на мгновение, прислушиваясь к моему дыханию. Потом на цыпочках подкралась к туалетному столику. В ее руке что-то блеснуло, очень похожее на ножницы.

Я прикрыла глаза, притворяясь спящей, но следила за ней через ресницы. Девочка с явным злым умыслом потянулась к одному из новых платьев, висевших на стуле — к нежно-розовому, шелковому.

— Не советую, — тихо сказала я, не двигаясь.

Виктория вздрогнула так, что чуть не выронила ножницы. Она резко обернулась, ее глаза в полумраке широко блестели, как у пойманного зверька.

— Я... я ничего, — она попыталась спрятать руку за спину.

— Собиралась «ничего» сделать с моим платьем? — я приподнялась на локте. — Разрезать?

Она надула губы, ее лицо стало колючим и закрытым.

— Оно все равно уродливое.

— Возможно, — я пожала плечами, — Но оно мое. И портить чужие вещи — очень подло и низко.

— Папа передумает на тебе жениться, если ты будешь некрасивой и в дырявых платьях, — выпалила она.

Похоже, девочка подслушала наш разговор о замужестве и восприняла кандидатуру возможной мачехи в штыки. Никогда не думала, что я и сама могу стать когда-то мачехой.

— Подслушивать под дверьми нехорошо и некрасиво, — заметила я как можно мягче.

— Я не специально! — вспыхнула она, — Просто... просто тут совсем нечего делать, а все взрослые всегда о чем-то шепчутся!

В ее голосе было столько обиды, что я решила сменить тактику.

— Что ты любишь делать, Виктория? — спросила ее, откидываясь на подушки. — Когда не подслушиваешь и не портишь чужие наряды?

Она смерила меня подозрительным, изучающим взглядом, затем пожала плечами, делая вид, что ей совершенно неинтересен этот разговор.

— Ничего. Скучно тут. Одни и те же игрушки, одни и те же книги...

— А я, например, обожаю шить, — сказала я мягко, — Создавать платья. Придумывать фасоны. Вот это, — я кивнула на то самое розовое платье, — Я бы переделала. Добавила бы кружева на рукава, может быть, вышила бисером у горловины.

Виктория невольно бросила взгляд на платье, ее любопытство пересилило желание казаться равнодушной.

— У меня есть сундук с лентами, кружевами, бусинами, — продолжила я, — Его скоро привезут. Если хочешь, можем посмотреть вместе. Может, сошьем что-нибудь для твоей куклы?

ГЛАВА 9

АЛЕКСАНДРА

К утру погода окончательно испортилась. За окном лил сплошной стеной холодный осенний дождь, а в море бушевал настоящий шторм. Свинцовые волны с ревом разбивались о скалы, и брызги долетали даже до окон второго этажа. Ветер выл в щелях старых рам, и весь дом наполнялся его жутковатым завыванием. Было зябко и сыро, и мне не хотелось выбираться из-под теплого одеяла, словно оно было последним укрытием от суровой реальности.

Но в дверь снова постучала Марта, на этот раз с более деловитым видом.

— Мисс, пора вставать. Завтрак подан. Мистер Демси ждет в столовой, — она заглянула в комнату, — Давайте-ка я помогу вам собраться.

Я машинально дернулась, чтобы встать, как делала это тысячи раз, но мое тело предательски не отреагировало. Острая, знакомая боль от осознания своей беспомощности кольнула под сердцем. Когда же я окончательно привыкну, что ноги меня больше не слушаются?!

— Что такое, дитя? — Марта сразу заметила мое изменение в лице, ее брови сдвинулись от беспокойства, — Вам плохо? Болит что-то?

Я заставила себя улыбнуться, отгоняя прочь мрачные мысли. Жаловаться и сетовать на жизнь не имеет смысла — от этого ничего не изменится. Я уже прошла через это.

Первые недели после аварии я только и делала, что плакала. Сначала — оплакивала отца, горюя о его страшной и нелепой смерти. Потом — не могла смириться с тем, что стала калекой, беспомощной, нуждающейся в посторонней помощи для каждого своего шага. Каждое утро начиналось с тихого ужаса и отчаяния.

Но слезы высохли. Их сменила холодная, тяжелая решимость. Решимость выжить. Решимость не быть сломленной ради отца, чтобы его смерть не была напрасной.

— Ничего, Марта, все в порядке. Просто задумалась, — я постаралась, чтобы голос звучал ровно, — Давайте собираться. Не хочется заставлять мистера Демси ждать.

Марта, с практичной аккуратностью, помогла мне умыться, сменить ночную рубашку на простое шерстяное платье темно-зеленого цвета. Ее руки были твердыми и уверенными, движения — быстрыми и не доставляющими лишних неудобств. Она, казалось, чувствовала мое смущение и делала все, чтобы его уменьшить.

— Вот и красавица, — одобрительно сказала она, поправив складки на моих плечах, — Понимаю, что вам непривычно у нас. Мистер Демси бывает резок, но вы не бойтесь его. Он строгий, но справедливый.

Она отвезла меня в столовую. Фредерик уже сидел во главе длинного дубового стола, полностью погруженный в чтение утренней почты. Он был безупречно одет в темный, идеально сидящий по фигуре костюм, и на его замкнутом, аристократичном лице не было и следа вчерашней усталости или каких-либо эмоций — только привычная, непроницаемая деловая маска.

— Доброе утро, Александра, — он поднял на меня свой пронзительный взгляд, едва заметным движением подбородка указав на место слева от себя, — Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

— Доброе утро, — ответила, подкатывая к указанному месту, — Да, спасибо.

Завтрак проходил в почти полной тишине, нарушаемой лишь звоном приборов и шумом шторма за окном. Я украдкой наблюдала за ним. Казалось, он был полностью сосредоточен на документах.

— Мой поверенный приедет после полудня, несмотря на непогоду, — сказал он, откладывая в сторону пачку писем и обращаясь ко мне, — Мы все обсудим и подпишем необходимые документы. Вас это устраивает?

— Да, конечно, — кивнула, чувствуя, как подступает нервная дрожь, которую я старалась подавить, — Я готова.

— Хорошо, — он отпил глоток черного кофе, — И, Александра... — он сделал небольшую паузу, его пальцы слегка постучали по столу, — Ваши вещи из поместья Рудсов привезут, скорее всего, только завтра — виной тому испортившаяся погода и размытые дороги. Если вам помимо вашего гардероба потребуется еще что-то конкретное, то я немедленно распоряжусь, чтобы их приобрели и доставили.

Я вспомнила о своем ночном разговоре с Викторией, о данном ей обещании, но язык сразу же будто онемел. Стоило ли говорить об этом ее отцу? Вчера он достаточно четко дал понять, что хочет видеть меня открытой и честной с ним, но в той же беседе столь же четко очертил границы, попросив не вмешиваться в дела дочери. Эта двойственность заставляла меня внутренне сжиматься и теряться. Поэтому и не знала, как правильно поступить.

— Я... я бы хотела в ближайшее время посетить тканевый рынок, — начала осторожно, подбирая слова, — Приобрести новые материалы. Хотела бы заняться делом, чтобы не сидеть сложа руки, а заняться шитьем.

— Я распоряжусь, чтобы вам приобрели все необходимое, — он ответил немедленно, даже не отрываясь от просмотра очередного документа, — Просто составьте подробный список, и мои люди все доставят.

— Нет, вы не совсем поняли, — покачала головой, чувствуя, как нарастает легкое раздражение, — Я бы желала выбрать все лично. Я всегда отбираю ткани, нити, кружева и ленты самостоятельно, полагаясь на тактильные ощущения и интуицию... — запнулась, встретившись с его взглядом, и отчего-то смутилась…

— Не думаю, что это хорошая идея, учитывая ваше состояние.

— Мое состояние? — во рту пересохло, а ладони задрожали.

— Да, — опустил пояснения, невероятно зля, — Я не могу вас сопровождать. Эту неделю я слишком занят.

ГЛАВА 10

АЛЕКСАНДРА

Это было так стыдно. Стыд пожирал меня изнутри, горький и едкий. Я прекрасно знала, что виновата.

Тогда мне казалось, что любовь выше всего, она способна оправдать все и вся. Что она важнее условностей, важнее мнения отца, важнее здравого смысла. Генри был моим лучиком света, я верила в его искренность и чувства, считая, что отец заблуждается на его счет. А теперь эти воспоминания жгли меня, как раскаленное железо.

Так тяжело было даже допускать эти мысли, не то что говорить о них вслух. Но оказалось, что услышать о своем легкомыслии и ошибке от другого человека — от того, кто видел последствия, — было в тысячу раз больнее.

Я подкатила коляску к окну. Дождь не утихал. Море было скрыто пеленой воды и тумана. Идеально подходящая погода к моему настроению.

Я была в своей комнате и ждала поверенного. Сегодня мы заключим брачный договор.

В дверь постучали. Вошел Барт.

— Мисс Рудс, поверенный прибыл. Мистер Демси просит вас в библиотеку.

Сердце ушло в пятки. Вот и все. Точка невозврата.

Библиотека оказалась самой теплой комнатой в доме. Здесь пахло старыми книгами, кожей и кофе. Фредерик стоял у камина, беседуя с немолодым, подтянутым мужчиной в безупречном костюме — мистером Эктором, его поверенным.

— Александра, — кивнул Фредерик, его лицо было невозмутимым, будто утреннего раздора и не было, — Это мистер Эктор. Он все объяснит.

Документ лежал на столе. Толстый, в кожаном переплете.

— Мисс Рудс, — начал поверенный вежливым, безличным тоном, — Контракт составлен в соответствии со всеми нормами магического и светского права. Так как вы являетесь магически несовершеннолетней, то на основании соглашения вашего покойного батюшки и мистера Демси, мы сегодня заключим брачный договор, расторгнуть который вы сможете самостоятельно только при достижении вами двадцати лет. Вы это понимаете?

— Да, — кивнула.

— Хорошо. Тогда продолжим.

— Вы понимаете, что вашим опекуном становится мистер Демси, он распоряжается вашим имуществом и будет принимать решения относительно вас? Иначе законом этот брак может быть расценен как обход опеки.

Я внимала каждое его слово, но ужасно волновалась, боясь что-то не понять.

— Мистер Демси мне поведал вашу ситуацию, но условия, которые он мне озвучил, оспорит любой адвокат в суде и вернет вас под опеку миссис Рудс.

Я посмотрела на Фредерика, мысленно воспрашивая о чем говорит его поверенный.

— Не беспокойтесь, Александра, — голос Фредерика прозвучал спокойно, — Наши договоренности остаются неизменными. Но мы вынесем пункты, касаемо вашего наследства, в дополнительное соглашение. А основной договор будет стандартный, так как мы должны сделать этот союз абсолютно безупречным с юридической точки зрения. Никаких упоминаний о временном характере или особых условиях.

Мистер Эктор одобрительно кивнул, поправляя очки.

— Совершенно верно, — подтвердил поверенный, — Брачный контракт должен быть составлен как для обычного супружеского союза между двумя знатными домами.

Почувствовала, как холодеют пальцы. Понимала, что это правильно, и я же решила для себя, что доверяю Фредерику с имуществом, несмотря на слова мачехи.

— Минерва не сможет оспорить… — сказала еле слышно.

— Именно, поэтому все должно быть безупречно, — голос Фредерика стал жестким, — Магический совет не признает брак недействительным, если будут соблюдены все формальности. А мы их соблюдем.

— Хорошо. Но я попрошу вас внести кое-что относительно содержания Минервы и Элизы.

— Что именно? — спросил Фредерик.

— Я бы хотела, чтобы им выплачивалось ежемесячное пособие из моего наследства, — не хотела оставлять женщин ни с чем, отец бы так не поступил. Они были женаты столько лет, он любил эту женщину. Это нечестно. Да, они обошлись со мной мерзко, но не хотелось уподобляться им.

— Вы уверены? — переспросил мистер Эктор.

— Да.

— Внесите пункты, — дал добро Фредерик, хоть по лицу видела, что он не особо доволен этим фактом.

— Какую сумму указать?

— Стандартную… не знаю, — пожала плечами, — Чтобы хватило на нормальное проживание.

Эктор посмотрел на Фредерика, ожидая от него конкретики. Тот написал на листе сумму и протянул мужчине.

— Как будет угодно, — перо скрипело по бумаге, выводя сложные юридические формулировки, поверенный методично прописывал правки, добавляя их в договор, — Что-то еще?

— Это все, — у меня не было больше пожеланий.

— Тогда ознакомьтесь и распишитесь на каждой странице. На последней странице, — сказал поверенный, протягивая мне перо, — Вы должны собственноручно написать: «Вступаю в брак по доброй воле, без принуждения, и принимаю все условия данного договора».

— Но... после совершеннолетия... развод... — прошептала я, заглядывая в глаза Фредерику.

— После совершеннолетия — да, — кивнул Фредерик, — Но до тех пор вы — моя законная жена во всех смыслах этого слова. Это единственный способ защитить вас.

10.2

В прошлом я наивно мечтала о настоящей, большой свадьбе. Потом, с Генри, я уже согласилась бы довольствоваться полутемным старым храмом для тайного венчания — лишь бы быть с ним рядом, лишь бы чувствовать его руку в своей.

Я всегда так ясно представляла себе свое подвенечное платье — не просто красивое, а особенное, уникальное. Сшитое моими руками из нежнейшего шелка цвета слоновой кости, расшитое мельчайшим перламутровым жемчугом, прикасаясь к которому пальцы ощущали бы прохладу и изысканную текстуру.

Я мечтала, как отец, гордый и немного грустный, ведет меня к алтарю и торжественно передает мою руку жениху — тому, кого я сама выбрала и полюбила всем сердцем.

Ничего из этого не будет. Никогда.

А сейчас, в этой новой, искалеченной реальности, я бы предпочла и вовсе обойтись без всякой церемонии — просто поставить подписи на бумаге, чисто формально, без лишних глаз и напоминаний о том, чего я лишилась. Так что новость о необходимости публичной, пусть и скромной, церемонии стала для меня неприятной и горькой неожиданностью.

— Я сам не сторонник пышных мероприятий и ненужной суеты, — сказал Фредерик, словно угадав мои мысли. Его голос был ровным, без эмоций, — Но ради легитимности и чтобы закрыть рты всем возможным сплетникам, придется этот день потерпеть. Один день.

— Понимаю, — старалась, чтобы мой голос не выдал разочарования и внутренней дрожи. Я смотрела в окно на хлещущий дождь, чтобы не встречаться с ним глазами.

— Все организационные хлопоты беру на себя, — продолжил он, — Вам останется только выбрать подходящий наряд. Если не хотите заниматься и этим... — он слегка замявшись, — ...я попрошу подобрать в салоне готовое платье, соответствующее случаю.

— Не стоит утруждаться, — пусть это и фарс, но… — С платьем... я справлюсь сама.

— Как вам угодно, — кивнул, не настаивая, — Если потребуется помощь или что-то дополнительное — ткани, аксессуары, — сразу сообщайте.

Я лишь молча кивнула, глотая комок в горле. Я пока даже не начала осмысливать главное — что с этой самой секунды мы официально стали мужем и женой. Не то что заниматься подбором гардероба или планированием этого спектакля. Мой мозг отказывался принимать эту реальность.

Фредерик Демси — мой муж. Подумать только!

Этот холодный, закрытый, насмешливый мужчина, который всегда меня раздражал. Теперь он — мой супруг.

Я подняла на него взгляд — осторожный, изучающий. Он стоял, опершись о каминную полку, его профиль был резким и нечитаемым в полумраке комнаты.

— Что такое? — мужчина почувствовал мой взгляд и обернулся. Его глаза встретились с моими.

— Ничего, — поспешила отвести взор, чувствуя, как щеки покрываются румянцем, — Когда мы планируем поехать в город на склад?

— Сразу после обеда, если, конечно, погода немного улучшится, — он также перевел разговор на деловые рельсы, за что я была ему благодарна.

— Тогда я начну собираться, — поспешила к себе в комнату.

По правде говоря, переодеться для поездки — дело пяти минут. Мне просто отчаянно хотелось поскорее остаться одной. Осадить нахлынувшие чувства. Перевести дух. Осознать.

Заперев за собой дверь, я откатилась к центру комнаты и замерла, глядя на свои дрожащие руки.

Мамочки. Неужели я действительно только что подписала все эти документы? Поставила свою подпись под согласием стать женой человека, которого почти не знаю? Все уже случилось. Начинается моя новая жизнь. С чужими людьми. В чужом доме, где я номинально хозяйка.

Обед подали в небольшой столовой, где камин отгонял сырость непогоды. Виктория уже сидела на своем месте, болтая ногами и ковыряя вилкой в тарелке. Она бросила на меня быстрый, подозрительный взгляд, когда я подкатила к столу.

Мы ели молча, под аккомпанемент дождя по стеклу. Напряжение висело в воздухе густым туманом. Фредерик, казалось, был полностью поглощен своими мыслями, но я заметила, как его взгляд время от времени останавливался то на мне, то на дочери.

Когда подали десерт — яблочный штрудель с ванильным соусом, — он откашлялся, положил прибор и обратился к Виктории:

— Викки, мне нужно тебе кое-что сказать.

Девочка насторожилась, словно почуяв неладное. Ее глаза сузились.

— Мисс Рудс... Александра... согласилась стать моей женой. Мы поженимся на следующей неделе.

Тишина, повисшая после этих слов, была оглушительной. Виктория замерла с поднесенной ко рту ложкой, ее глаза расширились, наполнились неподдельным ужасом и предательством.

— Нет... — прошептала она, отодвигая тарелку, — Нет, папа! Ты же обещал! Ты сказал, что мама...

— Викки, — его голос прозвучал твердо, — Это необходимо.

— Нет! — она вскочила, слезы уже текли по ее щекам, оставляя блестящие дорожки. — Она не моя мама!

Девочка выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Эхо ее шагов затихло в коридоре.

Я сидела, сжимая салфетку в коленях, чувствуя себя ужасно неловко и виновато. Фредерик не двигался, его лицо было каменной маской, но я видела, как сжались его пальцы на столе. Он помогает дочери друга, вредя при этом своей…

ГЛАВА 11

АЛЕКСАНДРА

Дорога до складов прошла в тишине. Я смотрела на проплывающие за окном улицы города, на мокрые от дождя мостовые и спешащих прохожих.

Меня не отпускали мысли о Виктории.

Ее реакция была не просто капризом. Это был крик души, полный боли и страха потерять последнее, что у нее осталось — отца. Я видела себя в ней — ту самую девочку, которая потеряла мать и цеплялась за отца как за спасательный круг.

Она смотрела на меня как на угрозу. Как на ту, кто пришел занять место ее матери, стереть память о ней. И самое ужасное, что я понимала ее.

Я вспомнила ее слова: «Ты же обещал! Ты сказал, что мама...»

Что он обещал? Что мама вернется? Или что он никогда не женится снова? Фредерик, казалось, был не из тех, кто раздает пустые обещания. И теперь его дочь чувствовала себя преданной.

А я чувствовала себя виноватой еще и в этом. Я стала камнем преткновения между отцом и дочерью. И ради чего? Ради моего спасения?

Я украдкой взглянула на Фредерика. Он смотрел в окно, но я видела, как напряжена его челюсть, как сжата в кулак его ладонь. Мужчина тоже переживал. Возможно, даже больше, чем показывал. Но его молчание и сдержанность лишь отдаляли его от дочери, создавая между ними все большую пропасть.

Непременно нужно поговорить с ней, успокоить, даже если Фредерик против.

Да, опасно сообщать, что брак все лишь формальность, но стоит попытаться объяснить, что я не претендую на место ее матери. Что нам не нужно быть врагами, мы можем просто подружиться. Для начала следует сдержать свое обещание — сшить для нее платье, показать как это делается, заинтересовать и переключить девочку на другое.

Экипаж резко повернул, и в окне мелькнули высокие кирпичные стены и мачты кораблей. Мы прибыли.

Фредерик подхватил меня на руки, я уже немного стала привыкать к его рукам и его близости, стараясь не смущаться, а даже успокаиваясь его запахом.

Моя коляска была уже здесь, по-видимому, ее доставили отдельно. Это было очень приятно. Стоило Фредерику выйти со мной на руках, как тут ожидавший рабочий подкатил ее к нам, и мужчина аккуратно усадил меня в нее. И сам покатил вперед, не позволяя управлять самой.

Отец не занимался тканями, как Демси, но его транспортная компания сотрудничала со многими предприятиями в городе и за его пределами.

Отец не ограничивался одной лишь логистикой. Его деловая хватка простиралась гораздо дальше. Помимо транспортной компании, которая занималась доставкой грузов по всему побережью и даже имела несколько собственных торговых судов, он владел долей в судостроительной верфи — именно там спускали на воду самые быстроходные клиперы, бороздившие моря, и шхуны, которые выходили в море за самым ценным уловом.

Но главной его страстью, о которой мало кто знал, было искусственное разведение жемчуга. На укромном участке побережья, в тихой лагуне с особой водой, он создал первую в регионе жемчужную ферму — «Слёзы Русалки». Там в специальных садках выращивали устриц, а опытные ныряльщики следили за процессом образования жемчужин. Это была не просто коммерция — это было искусство. Отец поначалу лично отбирал каждую жемчужину для лучших ювелиров столицы. Туда я с удовольствием ездила с ним, если он предлагал. Помню, как мы вместе рассматривали только что добытые сокровища — переливающиеся, совершенные шарики, рождённые морем и терпением.

И только сейчас до меня стало доходить осознание, что мне принадлежит не только дом и средства, накопленные им, но и его фирма, его детище, которая процветала, и которая в одночасье лишилась крепкого хозяина. Наверняка его рабочие переживают о своем будущем.

Эти месяцы я была занята только собой и своим горем. Меня не интересовали посторонние люди и их судьба. Какая же я эгоистка!

— Добро пожаловать в мои владения, — произнёс Фредерик надо мной, в его голосе прозвучала гордость, — Что с вами? — он посмотрел на меня, — Вам нехорошо? — заметил перемены в моем настроении.

— Нет-нет, — поспешила его успокоить, — Все хорошо. Просто я хотела бы с вами поговорить об отцовских делах. Кто сейчас всем занимается?

— Его заместители, — ответил Фредерик, и в его голосе прозвучала лёгкая, едва уловимая усталость, — Старый шкипер Марин управляет флотом. Бухгалтерию ведёт мистер Хиггинс. Но... — он сделал паузу, внимательно глядя на меня, — Без хозяина всё постепенно приходит в упадок. Решения принимаются с опозданием, конкуренты переманивают клиентов. Ваша мачеха, — он произнёс эти слова с лёгким презрением, — не интересуется делами. Её волнуют только текущие доходы.

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Я так погрузилась в собственное горе, что даже не задумалась о судьбе людей, зависящих от нашего дела.

— Но ведь теперь вы... — начала я, и в моем голосе прозвучала надежда, которую боялась облекать в слова.

— Вы боитесь, что я злоупотреблю доверием? — спросил он прямо.

— Наоборот. Я хотела бы чтобы вы занялись этим. Отец был бы рад.

— В таком случае я намерен вовлечь и вас в этот процесс, Александра.

Удивлённо посмотрела на него.

— Вовлечь... меня?

— Вы — наследница. Вы должны понимать, чем будете управлять. Ваш отец построил это. Моя задача — уберечь построенное. А ваша — перенять эстафету. Если не самой, то найти достойного управляющего.

11.2

В окружении бесконечных стеллажей, заставленных рулонами самых невероятных тканей, я забыла обо всем на свете — о своей коляске, о посторонних взглядах, о тягостных мыслях.

Всегда мечтала побывать на знаменитом приморском рынке, о котором ходили легенды. Говорили, он значительно больше и богаче нашего столичного, и туда свозят ткани со всех уголков света — от нежных индийских шифонов до грубых скандинавских льнов. Боюсь, если бы мне удалось туда попасть, несколько дней меня бы и правда не нашли, затерявшуюся в этих «сокровищах», как в лабиринте.

Я была там лишь раз, три года назад, проездом с отцом, но даже тогда он поразил меня своим размахом. А в газетах недавно писали о его грандиозном расширении. Хотелось воочию увидеть эти изменения.

Нас у входа встретила рослая женщина в безупречно белом рабочем халате, с мерной лентой через плечо и журналом в руке.

— Мистер Демси, добрый день, — её голос, низкий и уверенный, легко перекрывал гул склада, — Не ожидали вас сегодня увидеть. Что-то случилось?

— Здравствуйте, Клара. Всё в порядке, — ответил Фредерик, и в его тоне я уловила лёгкое уважение к этой женщине, — Моя супруга изъявила желание лично выбрать некоторые ткани. Познакомьтесь, это Клара Брунген — начальник всего текстильного направления. А это моя жена, Александра Демси.

Было до сих пор непривычно слышать свою новую фамилию и роль в таком контексте. Но я собралась с духом, не стала отводить взгляд и протянула женщине руку для знакомства. Клара мельком окинула мою коляску, явно пребывая в легком шоке от новостей. Наверняка никто не знал, что хозяин женился, так еще на девушке-калеке. Сегодня сотрудникам будет о чем поговорить.

— Рада знакомству, миссис. Что желаете посмотреть? — голос Клары был низким и приятным, — Что-то конкретное?

Фредерик, прежде чем мне ответить, провел краткую, но ёмкую экскурсию, и его голос зазвучал с новой, незнакомой мне деловой гордостью:

— Всё, что вы видите вокруг — продукция наших собственных мануфактур. Справа — шерсть и камвор с фабрики «Северный ветер». Слева — шелка и бархат с комбината «Золотая нить» в предместьях. А это, — он указал на отдельный стеллаж с застекленными полками, где ткани переливались особенным, глубоким блеском, — Наша гордость. Эксклюзивные коллекции. Ручная работа лучших мастеров.

Услышав про ручную работу, захотелось прямиком направиться именно к ним. Такие материалы действительно в разы превышают по качеству станки.

В этот момент к нему подошел молодой клерк с озабоченным лицом и что-то тихо прошептал на ухо. Фредерик нахмурился.

— Мне нужно отлучиться на полчаса. Клара, пожалуйста, покажите миссис Демси всё, что она пожелает. Александра, вы не против?

— Конечно, нет, — кивнула, спокойно отпуская Фредерика по делам, — Уверена, мы с Кларой прекрасно справимся.

— Для начала я бы хотела выбрать что-то для моей... падчерицы, Виктории. Ей нужна ткань для платья. Синяя. Очень... особенная.

Лицо Клары озарилось понимающей улыбкой.

— Для юной мисс? Позвольте предложить... — она подвезла меня к одному из тех самых застекленных стеллажей и ловко сняла рулон с верхней полки, — Шёлк-сатин с вплетением настоящего перламутра. Краситель получают из раковин средиземноморских моллюсков — отсюда этот уникальный глубокий цвет.

Она развернула ткань, и я замерла. Это было именно то — насыщенный синий, словно вода в глубине океана, с мерцающим, переливающимся эффектом, который менялся при каждом движении.

— Идеально, — прошептала я, касаясь прохладной, переливающейся поверхности. — Она будет в восторге.

Пока Клара отмеряла нужное количество, аккуратно отрезая идеально ровный край, мой взгляд самопроизвольно упал на соседний стеллаж. Там лежал рулон ослепительно белого атласа, а рядом — невесомое кружево с причудливым растительным узором.

— А это? — не удержалась я.

Клара посмотрела в указанном направлении, и её глаза загорелись особым блеском.

— Это для свадебных платьев. Атлас «Лебединая песнь» — плотный, матовый, но с глубинным свечением. И кружево «Снежная вуаль» — плетётся на старинных станках, технология хранится в строжайшем секрете.

Сердце ёкнуло. Я еще не решила буду ли самостоятельно шить себе свадебное платье. Этот брак не был настоящим. Но... что если? Что если сшить его просто для себя? Как символ новой жизни, в котором я буду чувствовать себя сильной, даже сидя в этой коляске.

— Я... я возьму и это, — сказала твёрже, чем планировала. — Столько, сколько нужно для платья. И кружева на отделку.

Клара кивнула без малейшей тени удивления или неуместного любопытства, лишь с профессиональным одобрением и легкой долей энтузиазма.

— Прекрасный выбор, миссис Демси. С этим атласом приятно работать. Он послушный, хорошо держит форму. Из него получится великолепное платье.

Пока мы двигались дальше, я приметила ещё несколько интересных тканей для повседневных платьев — прочный, но приятный на ощупь хлопок с набивным рисунком, лён цвета морской волны, тонкую шерсть для костюмов. Мне нужно было занять руки делом, чтобы не сойти с ума от вынужденного бездействия и тягостных мыслей.

Мне было безумно интересно абсолютно всё. Я засыпала Клару вопросами, перемещаясь с ней по огромному складу, как по волшебной стране.

ГЛАВА 12

АЛЕКСАНДРА

— Было невероятно приятно с вами познакомиться и пообщаться, Клара. Спасибо, — тепло поблагодарила женщину, чувствуя неожиданную лёгкость на душе. Действительно, наша беседа воодушевила меня, напомнила о любимом деле и отвлекла от мрачных мыслей.

— Взаимно, миссис Демси, — ответила Клара, и в её глазах я увидела искреннее участие.

— Пожалуйста, зовите меня просто Александрой.

— Ох, как-то неудобно, — смутилась она, потирая руки о свой рабочий халат, — Всё-таки вы супруга хозяина...

— Супруга не титул и не вещь, чтобы за неё решали, как обращаться, — мягко ответила ей, — Но если вам так комфортнее, то мы можем сохранить это между нами. Ему об этом знать не обязательно, — я улыбнулась ей, и на её лице появилась ответная улыбка.

— Что мне знать необязательно? — стоило упомянуть Фредерика, как он сам появился на складе.

— О женских секретах, — легко ответила я, встречая его пронзительный взгляд.

Он не стал ничего больше выспрашивать. Мы распрощались с Кларой и отправились домой.

— Вы как-то быстро нашли общий язык с Кларой, — заметил он, когда мы уже отъезжали от склада, и его голос звучал с лёгким удивлением.

— Весьма приятная женщина.

— Многие считают ее строгой и необщительной.

— Она искренне любит своё дело. Видимо, когда дело касается ее работы, она меняется. Мы говорили о тканях и технологиях.

— Вы и сами будто расцвели, — произнёс он неожиданно, и я почувствовала, как краснею, — Улыбаетесь. Впервые за всю эту неделю.

Я и впрямь прекрасно себя чувствовала. Как замечательно, что я согласилась поехать сюда.

— Когда доставят материалы? — поинтересовалась, стараясь скрыть смущение.

— Не терпится заняться делом? — в его голосе прозвучала лёгкая, почти незаметная усмешка, но без насмешки. Скорее, с одобрением.

— Да, — не стала лукавить я. Мне хотелось поскорее засесть за рукоделие, погрузиться в знакомый и любимый мир тканей и ниток. Возможно, даже пригласить Викторию, попытаться отвлечь её от грустных мыслей, найти хоть какой-то мостик между нами. И надо бы приобрести ей куклу. Я в детстве очень любила шить им наряды.

— Можем мы заехать в магазин игрушек на Почтовой улице? — все же осмелилась попросить Фредерика. У миссис Тойсен самые лучшие игрушки в городе, а кукол она и вовсе делает собственными руками из папье-маше, а после расписывает. Настоящие шедевры, для ребенка — неподдельное счастье обзавестись таким «другом». Мои три куклы так и остались в отчем доме. Так бы я бы с удовольствием подарила девочке свою Дудси — темноволосую красавицу, которая так же дует губки, как Виктория, когда обижается.

Фредерик поднял бровь, явно удивлённый.

— Магазин игрушек? — переспросил он, будто не уверен, что расслышал правильно.

— Я хотела бы приобрести куклу для Виктории.

Мужчина тут же нахмурился. Как я и думала, ему не понравилось, что я вновь захожу на запретную «территорию».

— Я хотела бы немного скрасить ее утреннюю досаду от новости о нашем браке. Не хочу выглядеть в ее глазах врагом, — призналась в своих страхах мужчине.

— Не думаю, что это хорошая…

— Пожалуйста. Это всего лишь кукла.

— Она их не любит.

— Просто у нее не было куклы от миссис Тойсен. Уверена, что одна из ее работ поднимет Виктории настроение.

Он некоторое время думал, напряженно смотря в окно, принимая решение. Но пусть и нехотя, но все же Фредерик согласился, и мы свернули по названному мной адресу.

Я очень волновалась, что магазин может оказаться закрыт, ведь уже довольно поздно. Но, к счастью, когда мы подъехали, в витрине ещё горел тёплый, уютный свет.

За стеклом виднелся волшебный мир — полки, уставленные изящными фарфоровыми куклами в кружевных платьях, деревянными лошадками, миниатюрными домиками...

Запоздало вспомнила, что коляска едет отдельно от нас и Фредерику придется меня нести, но отступать было поздно, раз мы уже здесь.

Мужчина подхватил меня на руки, занося в магазин.

Колокольчик над дверью мелодично звякнул, возвещая о нашем приходе.

Нас встретила сама хозяйка — миссис Тойсен, женщина лет шестидесяти с добрыми глазами и седыми волосами, убранными в аккуратный пучок.

— Добрый вечер, — поздоровалась она, — Вы вовремя, мы уже собирались закрываться.

— Добрый. Простите, что поздно, — извинилась, чувствуя себя неловко из-за нашего внезапного визита.

— Ничего страшного, дорогая. Мы всегда рады посетителям в любое время, — она улыбнулась, и её глаза лучисто сморщились, — Чем могу помочь?

— Мы бы хотели приобрести куклу, если можно, — сказала я, оглядываясь вокруг с восторгом, который не могла скрыть.

— Отчего же нельзя, — улыбнулась женщина, — Прошу, — она кивнула на шкаф, заставленный игрушками, — Выбирайте любую, кроме вот этих двух, — указала две куклы на самом краю, — Их уже приобрели.

ГЛАВА 13

АЛЕКСАНДРА

Приподнятое настроение от посещения склада и удачной покупки полностью улетучилось, оставив после себя лишь горьковатый осадок. Неловко получилось. Глупо. Но кто мог подумать, что мой, казалось бы, невинный деловой вопрос обернется холодной стеной и такой тягостной ситуацией.

Я старалась не показывать вида, что расстроилась, держалась прямо и смотрела в окно, но внутри всё сжималось от досады. Ведь, по правде говоря, ничего ужасно плохого не случилось. Мне почти ничего не известно о жизни Фредерика до нашего союза. Лишь обрывки фраз, оброненные отцом, да редкие визиты в наш дом. Конечно, подобные казусы неизбежны. Пора, наконец, повзрослеть и перестать принимать каждую холодность или резкость так близко к сердцу.

Да, было обидно, но не плакать же из-за этого. Хотя поначалу в носу предательски засвербело и глаза наполнились влагой, я сумела себя остановить, сглотнув комок в горле. Вспомнились куда более веские и горькие причины для слёз, и эта мелкая неприятность сразу померкла.

— Благодарю за поездку, — сказала усталому мужчине, когда мы вернулись домой.

Он лишь коротко кивнул, уже разворачиваясь, чтобы направиться в свой кабинет.

— Понимаю, что, наверное, изрядно замучила вас сегодня своими просьбами и вопросами, — обронила ему вдогонку, не в силах удержаться.

Фредерик остановился и медленно обернулся. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читалась усталость.

— Слушаю, — произнёс он нейтрально.

— Последний на сегодня, если позволите, — сделала небольшую паузу, собираясь с духом, — Среди привезённых вещей из дома... я не обнаружила свой сундучок с инструментами для рукоделия. Небольшой, из тёмного дуба, с медными уголками и замком.

Мне отчаянно хотелось поскорее заняться любимым делом, погрузиться в привычный и спасительный мир шитья.

А мой «волшебный» сундучок с его идеально подобранными ножницами, напёрстками, коллекцией иголок и катушек редких ниток, был бы сейчас как нельзя кстати.

— Ваша мачеха не была особо любезна, когда мои люди приехали забирать ваши вещи.

— Понятно, — выдохнула печально. Конечно, она не упустила возможности сделать мне пакость даже в мелочах.

— Он так важен для вас? — спросил Фредерик, — Если нужно, завтра же могу распорядиться заказать всё новое.

Я покачала головой, сжимая пальцы на подлокотниках коляски.

— Благодарю, но... это не то.

В том сундуке были особые вещи. Ножницы с изящными аистами на ручках, которыми пользовалась ещё моя мать. Серебряный напёрсток, подаренный отцом. Ленты и обрезки дорогих сердцу тканей из моих старых, давно перешитых платьев — каждая со своей историей, своим запахом, своим воспоминанием. Это была не просто шкатулка с инструментами. Это была моя маленькая история, мой островок прошлого.

Я не смотрела на Фредерика, боясь увидеть в его глазах непонимание или, что хуже, насмешку. Для кого-то это могло показаться глупой сентиментальностью. Но для меня, потерявшей так много за последние месяцы, эти мелочи значили очень много.

— Я завтра отправлю Миневре письмо и попрошу его вернуть, — сказала, пытаясь вложить в голос твёрдость, которую не чувствовала.

— Все же я рекомендую приобрести новый, — похоже, он не верил, что мачеха пойдет мне навстречу.

Но я все же все равно попробую. Должна попробовать.

— Ужинайте, пожалуйста, без меня, — Фредерик оборвал мои мысли, — Мне необходимо завершить некоторые неотложные дела.

Я лишь кивнула, прекрасно понимая, что «дела» — это лишь предлог. Он просто устал на сегодня от моего общества, просьб и моих эмоций, предпочитая уединение.

— Вот так, по всей видимости, и начинается наша «семейная» жизнь, — горько усмехнулась про себя, глядя на его удаляющуюся спину. Ведь и в самых что ни на есть настоящих браках происходит порой то же самое — отчуждение, непонимание, тихое отступление каждый в свою крепость.

Когда-то я наивно верила, что если брак заключен по любви, то всех этих шипов и стен можно избежать. Теперь же я понимала, что стены растут независимо от чувств — из усталости, обиды, невысказанных слов.

Я отправилась к себе, а через некоторое время ко мне зашла Марта.

— Миссис Демси, всё в порядке? Ужин почти готов, — сказала она, заглядывая в комнату.

— Право, Марта, — улыбнулась этой приятной женщине, которая эти дни так тепло заботилась обо мне, — Мы же договорились — Александра. Можете обращаться ко мне как прежде.

Я знала, что порой слугам известно куда больше, чем они показывают. Но уверена, что она не станет распространяться за пределами имения. Марта тепло относится к этой семье.

— Вы теперь хозяйка, — мягко, но настойчиво поправила она меня, — Завтра хозяин официально представит вас остальной прислуге.

Я удивилась, ведь он мне ничего не говорил об этом.

— Хотя, честно говоря, все уже и так в курсе, — она понизила голос, и в её глазах блеснула весёлая искорка, — Новости в таком доме разносятся быстрее ветра. Я весьма рада, что в доме появится женская рука. И доброе сердце.

13.2

Быстро перекусив в одиночестве у камина в своей комнате, я накинула на плечи мягкий бархатный халат и, крепче сжимая в руках коробку с куклой и тарелочку с кусочком яблочного пирога, который испекла Марта, направилась к комнате Виктории. Сердце колотилось от смеси страха и надежды.

Тихонько постучав, я заглянула в щель между дверью и косяком.

— Уходите, я же сказала, что не буду ужинать! И не надо меня беспокоить! — раздался сердитый, но детский голосок. Я невольно улыбнулась — интонация и властность были точной копией её отца.

Окинула взглядом помещение: светлые стены в пастельных тонах, аккуратная кровать с тёмным деревянным изголовьем, письменный стол, заваленный не игрушками, а книгами и географическими картами, и большой шкаф, заполненный до отказа книгами в одинаковых тёмных переплётах. Комната была строгой, почти аскетичной, без намёка на детские шалости или беззаботность. Будто комната маленького солдата, а не девочки.

Я нахмурилась. Она ведь ребёнок, а её личное пространство говорило об ином. Почему Фредерик это поощряет?!

— Я не разрешала вам входить, — насупилась она, выглядывая из-под горы одеял, куда, видимо, зарылась с головой.

— Я и не вошла, — указала на коляску, стараясь говорить легко, — Я въехала. Это совсем другое дело.

— И въезжать не разрешала, — буркнула девочка в ответ, но уже без прежней ярости, скорее из принципа.

Какими бы колючими и недружелюбными мы ни казались, всем нам необходимы общение, понимание и простая человеческая забота. Я вспомнила, как отец рассказывал об одном своём знакомом, который подобрал на охоте раненого волчонка. Тот несколько дней только и делал, что рычал, бился в клетке и пытался напасть на своего спасителя, даже будучи смертельно ослабленным. Но постепенно, день за днём, понимая, что ему не желают зла, что его кормят, лечат и говорят с ним ласково, он обвыкся. А со временем стал самым верным и любящим питомцем, встречающим хозяина после любой разлуки безудержной радостью.

Конечно, Виктория — девочка, а не дикий зверёк, и сравнивать их не совсем корректно. Но суть оставалась неизменной: любому живому существу, чтобы расцвести, нужны тепло и любовь.

Сердце сжалось от щемящей боли. Я сама после трагедии закрылась в себе, как в раковине, отгородилась от всех стеной из страха и обиды. Но она — всего лишь малышка. Она не должна в таком нежном возрасте чувствовать подобную горечь и одиночество. Она ещё успеет набить себе шишек и тысячу раз разочароваться в людях, когда вырастет. Сейчас же её мир должен быть наполнен светом.

— Не сердись на меня, пожалуйста, — сказала я тихо, подкатывая ближе, — Я привезла тебе подарок из города. Небольшой.

— Вы меня не подкупите, — она отвернулась к стене, демонстративно показывая спину, — Уходите! Уезжайте, то есть!

Но вместо того чтобы развернуться и уехать, я остановилась рядом с её кроватью. Мой взгляд упал на книгу, лежавшую на прикроватном столике. Книгу со знакомой обложкой.

— У мисс Лукерьи, помнишь, главной героини, была своя коллекция бабочек, — заметила я, указывая на «Приключения принцессы-невидимки». Я сама зачитывалась ею в детстве.

— Не было, — тут же парировала Виктория, не оборачиваясь, но её голос выдал интерес, — У неё была коллекция засушенных цветов. Там даже рисунки есть в главе седьмой.

Я улыбнулась. Она не только слушала, но и запоминала детали.

— Ты умеешь читать? — спросила с искренним удивлением.

— Ещё нет. Но я обязательно научусь, — в её голосе прозвучала твёрдая решимость. Она бросила короткий, быстрый взгляд на нарядную коробку в моих руках, но тут же отвела глаза, делая вид, что ей абсолютно всё равно.

— Конечно, научишься, — поддержала я её, — Ты умная девочка. А насчёт коллекции... она у неё всё-таки была. Просто невидимая. Как и она сама.

Виктория медленно перевернулась и прищурилась, изучающе глядя на меня, взвешивая, можно ли мне верить.

— Я после прочтения этой книги тоже решила, что буду коллекционировать бабочек, — продолжила я.

— И получилось? — не удержалась она от вопроса.

— Нет, — покачала я головой, — Мне стало их жаль. Они живут так мало... в среднем пару недель, а некоторые виды — всего один день. Всего один день, чтобы увидеть солнце, почувствовать ветер, узнать, что такое полёт... И я подумала, что будет неправильно отнимать у них и этот миг. Поэтому я решила, что буду собирать кукол. Они ведь от этого не страдают, а только хорошеют.

— Почему? — на этот раз вопрос прозвучал без вызова, с чистым детским любопытством.

— Однажды я сшила одной своей кукле новое платьице... и не смогла остановиться. Шитье увлекло меня с головой. Так что у моих четырёх кукол в итоге было больше нарядов, чем у меня самой, — я рассмеялась, вспоминая те залежи крошечных платьев, корсетов и шляпок, что копились в моей мастерской.

Виктория фыркнула, как маленький ёжик, но в её глазах уже не было прежней враждебности. Она слушала. А это было уже много.

— У меня тоже умерла мама, когда я была немногим старше тебя, — сказала я очень тихо, решив воспользоваться этой тонкой, хрупкой ниточкой доверия. Я знала, что она чувствует сейчас. Это гнетущее чувство потери, несправедливости и страшной пустоты внутри.

ГЛАВА 14

АЛЕКСАНДРА

— Ты... ты родишь ему сына, — неожиданно сказала Виктория, глядя куда-то в сторону, не спеша его принимать, — Все мужчины хотят наследника, — с этим было глупо спорить.

— Это вряд ли… я не смогу никого родить, посмотри на меня…

— Ты красивая, прямо как эта кукла, — все же разглядела мой подарок.

— Красота не самое важное для девушки.

Красота оказалась хрупким и предательским даром, который не спас от одиночества.

— Папа же выбрал тебя, — не отступала девочка, и в ее детской логике это было неоспоримым доказательством моей ценности.

Ее фраза вонзилась в самое сердце. Мне захотелось признаться Виктории во всем, выложить эту жгучую правду о нашем браке-договоре, о жалости, о моем клейме «неполноценности». Слишком уж откровенным и доверительным выходил наш разговор. Между нами зарождалось хрупкое доверие, не хотелось ей врать. Но я заставила себя молчать.

Достаточно правды на сегодня.

Ком подступил к горлу, что не проглотить. Подняв на поверхность свои самые потаенные страхи, я едва не обнажила душу перед этим ребенком. Я ведь и правда, скорее всего, не смогу родить. Никому не нужна жена-калека, бесплодная ветвь, обуза.

Кто влюбится в такую, когда кругом полно пышущих здоровьем, сияющих девушек, во много раз красивее и целее меня? Да и любовь… Слишком много боли она приносит порой. Я боялась снова разочароваться в людях, в их обещаниях. Лучше уж быть одной.

Мечтала открыть свое маленькое ателье и заниматься лишь любимым делом, радуя окружающих своими нарядами, вкладывая душу в ткань и фасоны, раз уж не могу вложить ее в семью.

«Он пожалел дочь своего друга» — эта горькая фраза чуть не сорвалась с моих уст, но я удержала ее, лишь застыв в напряженной улыбке, еще раз протягивая куклу Виктории.

— Хотя бы посмотри. Не понравится — выкинешь, — я точно знала, что на такую изящную красоту вряд ли поднимется рука даже у самой капризной барышни, поэтому мои слова можно было считать небольшой хитростью.

Виктория, наконец, приняла коробку, развязывая бант. Медленно, будто опасаясь, что подарок заберут или содержимое может быть опасным.

Она аккуратно достала игрушку, рассматривая ее при тусклом свете ночника. Пальчик осторожно провел по светлым шелковистым волосам куклы.

— Надо дать ей имя, — предложила я девочке.

— Ничего не приходит в голову, — прошептала она, уже полностью захваченная новой гостьей.

— Есть какое-нибудь любимое?

— Ариана, — тихо проговорила малышка.

— Красивое.

— Так звали мою маму, — добавила Виктория.

Кожа покрылась мурашками, я закусила скулу до боли, позволяя ребенку самому принять решение, не спугнуть этот момент.

— Но оно не подходит…

— Почему? — удивилась я.

Она пожала плечами.

— Мама была другая.

— Может, тогда назовешь ее Лукерьей, как героиню твоей любимой книги? — предложила вариант, отчаянно пытаясь вернуть разговор в безопасное русло.

Виктория впервые улыбнулась. Не насмешливо и не криво, а по-настоящему, по-детски.

— Хорошо, — легко согласилась она, — Почитаете мне? — неожиданно попросила меня. Я не ожидала такого радушия и стремительного сближения. Я была бы уже крайне довольна, что подарок принят и пришелся по вкусу, и поспешила бы ретироваться.

— Конечно, — не смогла ей отказать. Взяла с прикроватного столика потрепанный томик, укладывая его удобно на коленях.

— Забирайтесь сюда, — она решительно откинула край тяжелого одеяла, приглашая к себе.

Я непроизвольно покосилась на дверь, сердце екнуло от тревоги. Меня охватило странное ощущение, словно я делаю что-то совершенно запрещенное, за что непременно последует суровая кара. Быть пойманной здесь, в постели у дочери, после всех строгих предупреждений Фредерика…

— Я лучше так, — робко отказалась я.

Виктория надула губы, прищуриваясь, ее брови недовольно поползли к переносице.

— Просто неудобно перебираться из коляски, — сослалась я на свою немощь.

— К себе же в постель вы как-то забираетесь, — парировала девочка, — Просто ко мне не хочешь.

У малышки и впрямь было очень переменчивое настроение, и я понимала, что нельзя постоянно идти у нее на поводу, потакая капризам. Но в тот момент я мысленно махнула на это рукой. Пусть воспитанием занимаются гувернантки и суровый отец. Особенно сегодня. Сегодня мне отчаянно хотелось скрасить ее одиночество и свое собственное чувство ненужности, согреться этим наивным детским доверием.

Собрав волю в кулак, я осторожно перебралась к ней на кровать, устроившись рядом, стараясь занять как можно меньше места.

— С самого начала? — спросила я, уже открывая книгу на первой главе.

— Да, — кивнула Виктория. Она устроилась поудобнее, закутавшись в свое одеяло с головой, словно в кокон, и подложив дополнительную подушку под голову, чтобы иметь возможность заглядывать в книгу. Я же сидела, неловко опираясь спиной на резное деревянное изголовье. Поза была неудобной, спина быстро затекла, но это было терпимо. Словно мы с ней стали сообщниками в этом маленьком ночном таинстве.

ГЛАВА 15

АЛЕКСАНДРА

На завтраке Фредерика не было. Оно и к лучшему. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя после вчерашнего вечера. Слишком уж вышел насыщенным день. Сначала брачный договор, после поездка на склад, неудачный разговор про ателье и на «ужин» — беседа с Викторией и недовольство ее отца по этому поводу.

Я понимала его опасения, разумеется. Он беспокоился, что уже однажды травмированная потерей дочь привыкнет ко мне, привяжется, а потом наш брак-фикция рассыплется, и я уйду, оставив ее с новой болью. Логика в этом была, железная и безжалостная. Но разве это означало, что мы обязаны превратиться в абсолютных чужаков?

Мы же не по-настоящему разведемся с ненавистью и взаимными обидами, чтобы навсегда вычеркнуть друг друга из жизни. Я искренне верила, что смогу остаться для девочки старшей подругой, тем, кому она может доверять. На роль матери я и не претендовала, прекрасно осознавая, что это святое место в ее сердце навсегда занято другой женщиной.

Пока Фредерика не было рядом, все казалось таким простым и очевидным. Я мысленно выстраивала четкие, неопровержимые аргументы, которые наверняка должны были бы его убедить. Стоило лишь еще раз спокойно все обсудить и предложить свой вариант.

Но я с горькой иронией ловила себя на мысли, что едва он появится на пороге, как весь мой праведный пыл испарится. Если он посмотрит на меня тем же суровым, разочарованным взглядом, что и вчера, мой язык намертво прилипнет к небу, и я не смогу вымолвить ни слова. Этот мужчина подавлял своей энергетикой, аурой непререкаемого авторитета, возрастом, опытом и властью. Вчера я ощущала себя провинившимся ребенком, пойманным за руку старшим наставником. Но пора было взрослеть.

Я теперь не просто Александра, я — миссис Демси, хозяйка этого дома, по крайней мере, номинально. Нужно было учиться отстаивать свою позицию, пытаться донести свои мысли, а не забиваться в угол.

Представление прислуге, о котором вчера говорила Марта, не состоялось, но отношение ко мне изменилось.

Даже старый управляющий Барт, обычно непроницаемый и соблюдающий дистанцию, теперь обращался ко мне с подчеркнутым, почти церемонным уважением: «Да, миссис Демси», «Как пожелаете, миссис Демси». Значит, Фредерик все же отдал им соответствующие распоряжения, официально введя меня в роль хозяйки. Эта мысль согревала и одновременно пугала — теперь от меня ждали соответствия.

С самого утра, еще до завтрака, воспользовавшись приливом решимости, я написала короткое, деловое письмо мачехе. Попросила ее разыскать и прислать мой сундучок с инструментами. Заодно сообщила ей о жаловании, хотя уверена, что поверенный уже известил ее об этом новом положении вещей.

О дружбе, конечно, после ее последнего подлого поступка не могло быть и речи, но в память об отце, который, я знала, желал бы нам мира, была готова поддерживать хоть какую-то формальную, вежливую нить.

Барт, приняв конверт, почтительно склонил голову.

— Непременно отправлю с посыльным сию же минуту, миссис Демси.

— И… Барт, — остановила его, — Когда ответ будет, пожалуйста, распорядитесь, чтобы сундук сразу же доставили ко мне.

— Безусловно, миссис Демси, — кивнул он с деловым, подчеркнуто внимательным видом.

Позже, перед завтраком он снова появился.

— Мистер Демси просил передать свои извинения, так как неожиданные дела не позволяют ему присутствовать на завтраке, — огласил он с безупречной невозмутимостью.

— Спасибо, Барт. Он больше ничего не передавал? — спросила, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — Сама не зная, что я бы хотела услышать…

— Нет, миссис Демси.

— Он не сказал, когда вернется?

— К сожалению, мистер Демси не соизволил меня уведомить, миссис Демси.

Слуга вернулся довольно быстро, но не с долгожданным сундуком, а с маленьким, изящно сложенным листком бумаги — ответом от Минервы. В руках у него больше ничего не было.

«Дорогая Александра, — было написано ее размашистым, уверенным почерком, который я знала слишком хорошо. — Как мило с твоей стороны, что не забываешь о нас в своем новом положении. Искренне благодарю за щедрое жалование, оно очень кстати. Что касается твоего сундучка… Боюсь, я просто не могу его найти. В этой мастерской, которую ты устроила, такой творческий беспорядок! Приезжай сама, милая, и попробуй отыскать его. Боюсь, что без твоего глаза мне не справиться. Думаю, ты уже успела соскучиться по своему старому дому. Жду с нетерпением.»

Я нахмурилась, перечитала записку еще раз. Вроде бы вежливо, но что-то заставляло насторожиться.

По факту, мне не следовало волноваться. Минерва больше не имела надо мной никакой власти. Ее опекунство закончилось, юридически я была полностью свободна и находилась под защитой мужа.

Но почему же тогда в груди предательски заныло знакомое, съедающее чувство тревоги? Почему волна недовольства собой, своей слабостью, накрыла с головой? Я сжала кулаки, чувствуя, как горечь душит меня — не столько на нее, сколько на саму себя. Откуда эта детская, унизительная трусость? Эта неуверенность, заставляющая колебаться? Это всего лишь Минерва. Теперь она не может причинить мне реального вреда. Ее слова — всего лишь слова!

Я стояла перед выбором: остаться здесь, в безопасности, и просто заказать новые инструменты, как вчера и рекомендовал Фредерик, признав ее мелкую победу, или собрать волю в кулак, отправиться в свой родной дом и забрать то, что по праву принадлежало мне, то что мне сейчас так необходимо.
***
Ну что, поедем к мачехе?

15.2

— Будете что-то отвечать, — уточнил Барт, его голос, привыкший отдавать распоряжения прислуге, сейчас звучал мягко, почти отечески. Он наблюдал за мной с того самого момента, как я появилась в этом доме, и, казалось, пытался предугадать, стану ли я для этого места обузой или благом.

— Мне нужно подумать, — ответила, и мои пальцы непроизвольно сжали складки платья.

— Сообщите, если решите, — кивнул управляющий, его фигура в безупречном фраке на мгновение заслонила собой свет от высокого окна, а затем растворилась в полумраке коридора.

— Благодарю вас, — прошептала ему вслед, хотя он уже не слышал. Благодарность была не только за предложение, но и за эту передышку, за возможность отступить и перевести дух.

— О чем вы задумались? — в столовую вошла Виктория, я улыбнулась ей, здороваясь с девочкой.

— Да так, пустяки, — отмахнулась, не желая обременять ее взрослыми заботами. Ее детский мир и так был недавно перевернут с ног на голову, — Как твое настроение?

— Я вчера уснула, — призналась она, разглядывая узор на скатерти, — И мы не дочитали. Продолжим сегодня?

Девочка принялась завтракать с видом полной сосредоточенности, и я поняла, что не могу ей отказать. Она вновь стала кушать с аппетитом, что было главным. К тому же казалось, что она приняла факт женитьбы отца, и уже не смотрит на меня волком, а в ее глазах читается любопытство.

— Да, обязательно. Только я хотела съездить к себе домой, забрать инструменты, чтобы приступить к шитью платьев. Я вчера приобрела ткань тебе на платье, как и обещала.

— Можно с вами? — ее взгляд сразу же вспыхнул нетерпением, и она вся подался вперед.

— Боюсь, твой отец не разрешит, — осторожно ответила, будучи абсолютно уверена, что он не обрадуется тому, что я одна уехала к мачехе, не то что взяла с собой его дочь. Мысль о его возможном гневе заставляла меня внутренне сжаться, — Он беспокоится о тебе.

— Он никуда меня не отпускает, а сам постоянно занят, — в голосе Виктории снова прозвучала обида. Она отодвинула тарелку, ее аппетит мгновенно исчез.

— У него много работы, — попыталась найти оправдание для Фредерика, хотя сама еще не поняла, как относиться к этому молчаливому, властному человеку, который стал моим мужем.

— Он еще в прошлом месяце обещал, что будем вместе собирать ракушки на берегу, — прошептала она, и ее нижняя губа чуть задрожала.

— Ты напоминала ему об этом?

— Да. «В другой раз…» — пробасила девочка, изображая отца.

— Не расстраивайся. Вы обязательно сходите. Что ты хочешь сделать с ракушками? — заинтересовалась я, желая отвлечь ее.

Виктория отвела взгляд, словно стесняясь, но потом, ободренная моим участием, все же рассказала.

— Сначала я просто хотела собрать мешочек, но теперь я решила сделать для Лукерьи хвост русалки.

— Замечательная идея, — искренне похвалила ее начинания, умиленная этой трогательной детской фантазией.

После завтрака я вернулась к себе в комнату, захваченная вихрем противоречивых мыслей. Что мне делать?

К этому времени со склада привезли ткани, приобретенные мной вчера. Комнату заполнили большие картонные коробки. Я вскрыла первую и высвободила сверток из плотной оберточной бумаги. Им оказались те самые кружева. Такие тонкие и невесомые — настоящее произведение искусства. Обычно его используют невесты для шитья сорочки для первой брачной ночи. Мне-то он к чему? Зачем я приобрела его, поддавшись минутному порыву?

Я всегда пунцовела в салонах одежды, когда видела эти соблазнительные наряды, развешанные в задних, затемненных уголках. Полупрозрачное платье и ажурные чулочки. Модистки, понизив голос до интимного шепота, утверждали, что ни один мужчина не устоит перед такой красотой. Вспомнила, как вчера оконфузилась перед Фредериком, нелепо оголив грудь. Жар стыда снова прилил к щекам. Но думается, будь на мне подобный вызывающий наряд, он не проявил бы ко мне мужской интерес, а лишь холодное нравоучение.

Я отложила ткань в сторону. Вчера определенно погорячилась, приобретая его. Но взгляд то и дело все равно непроизвольно возвращался к этому призрачному облачку кружева. Почему не попробовать сшить наряд ради интереса, чтобы уметь и после продавать у себя в ателье.

Глубоко вздохнула. Кончики пальцев зачесались, желая ощутить гладь шелка и фактуру кружева, приступить к привычной, успокаивающей работе. И я решилась. Поеду к мачехе.

Попрошу Марту или кого-то из слуг отправиться со мной, чтобы помочь перемещаться в коляске. Мое проклятие — слабые ноги — делало меня зависимой от других даже в таких простых вещах. Я не хочу быть обузой и постоянно ждать помощи мужа. Он часто занят, что даже дочери мало уделяет внимания, теперь еще я со своими просьбами.

Тем более Фредерика все не было дома. Я ощущала легкое, но навязчивое беспокойство, что не спрашиваю его прямого разрешения. Но я все же не его дочь, и не делаю ничего противозаконного. Всего лишь еду в свой собственный дом, в конце концов! Этот внутренний протест придал мне решимости.

— Миссис Демси, я не уверен, что хозяин одобрит, — начал Барт, когда я поведала ему о своем намерении, — Он просил присматривать и заботиться о вас. А ваша поездка, — он замялся, тщательно подбирая слова, чтобы не переступить грань между почтительностью и неповиновением, — Может быть сопряжена с определенными трудностями.

ГЛАВА 16

АЛЕКСАНДРА

Я вначале одела самое строгое свое платье — высокий воротник, темно-серый бархат, скрывающий каждую линию тела, нечто вроде доспехов против предстоящего визита. Но потом, взглянув на свое отражение в зеркале, остановилась. Нет, это было ошибкой. В этом наряде я выглядела как запуганная гувернантка, а не как женщина, только что вышедшая замуж и вернувшаяся в родной дом.

Пусть этот брак и был договоренностью, окружающие не должны были видеть мое смятение. Я должна была изобразить, что всем довольна, что это мой осознанный и счастливый выбор. По правде говоря, так оно во многом и было — крыша над головой, защита, положение в обществе. Не считая, конечно, нескольких щемящих душу моментов…

Холодность мужа и постоянное чувство, что я живу на краю чужой жизни. Но на данном этапе это была лучшая из всех возможных ситуаций. Ведь совсем недавно я могла пускать слюни на смирительную рубашку в лечебнице для умалишенных, куда меня так стремилась упечь мачеха. Так что выше голову, глубокий вдох — и навстречу женщине, которая все это провернула.

— Вы готовы, миссис Демси, — спросил Барт, его голос вернул меня к реальности, — Может, все же дождемся мистера Демси?

— Повозка готова? — кивнула ему, намеренно игнорируя второй вопрос. Хотя на самом деле внутри все сжималось от ужасного волнения, будто предстояла не короткая поездка через город, а масштабный и опасный поход в неизвестность. Все, что делается впервые после крушения старой жизни, ощущается именно так. Это нормально, повторяла я себе про себя. Страх неизбежен, главное — пропустить его через себя, не дать ему парализовать, и продолжать двигаться, перебарывая.

— Так точно, коляска подана, — ответил Барт, и в его глазах читалась тень беспокойства.

— Тогда помогите мне, — попросила.

— Ну и достанется же нам обоим от хозяина, — проворчал себе под нос мужчина, но его действия были осторожны и почтительны. Он легко подхватил меня на руки, чтобы усадить в повозку. Он выполнял поручение, но каждым своим движением показывал, что считает это предприятие опрометчивым.

— Не нагнетайте, Барт, прошу вас, — сказала мягко, но настойчиво.

Управляющий, тяжело вздохнув, забрался ко мне, заняв место на противоположной скамье, забившись в самый ее угол, словно стараясь дистанцироваться от самой идеи этой поездки.

— Почему тогда согласились ехать со мной?

— Зная вашего покойного батюшку и его упрямый нрав, который вы, судя по всему, унаследовали сполна, вы все равно поехали бы, но уже одна, — откровенно ответил он.

— Спасибо, что поехали, — искренне ценила его заботу, пусть и выраженную ворчливо, — Я сама поговорю с Фредериком, все ему объясню. Он не будет на вас ругаться, — сказала как можно тверже, хотя сама в действительности не была ни в чем уверена. Фредерик Демси был для меня загадкой, темным лесом. Барт знал его куда лучше меня, видел его в гневе и в милости. Но что мне оставалось, кроме как надеяться на лучшее?

Вскоре мы остановились у знакомых ворот моего родительского дома. Всегда любила это место: уютный двухэтажный особняк цвета выгоревшей охры, увитый плющом, с маленьким садом, где я играла в детстве. Но сейчас смотрела на него и не могла поверить, что провела здесь безмятежно восемнадцать лет своей жизни. Почему теперь я чувствую себя здесь чужой, словно непрошеной гостьей?

Неделю назад была здесь как за каменной стеной, защищенной, а сейчас боюсь переступать… переезжать порог.

Все дело в том, что тут больше не живут ни мама, ни отец… Их души ушли, оставив после себя лишь пустоту, которую поспешила заполнить моя мачеха.

— Мисс Сандра, милая! — из распахнутой двери на порог выбежала, отряхивая мучные руки, наша кухарка Энида, вся раскрасневшаяся и сияющая, — Так переживала, что больше не увижу вас!

Вслед за ней на крыльце появился незнакомый мне щеголеватый мужчина во фраке, с безупречно закрученными усами и холодным, надменным взглядом.

— Что за представление вы здесь устроили? — его голос прозвучал резко и властно. Столько пренебрежения было в его взгляде, словно он тут и был полноправным хозяином. — Энида, сейчас же займите свое место на кухне. Нечего толпиться у входа.

Энида, словно не слыша его, продолжала гладить мои руки, заглядывая в глаза с материнской тревогой.

— Кто это? — тихо спросила я женщину, не сводя глаз с незнакомца.

— Новый управляющий. Миссис Рудс наняла его на прошлой неделе. Уильямом зовут, — прошептала она в ответ, бросая в его сторону недовольный взгляд.

— А как же Ирвен? — во мне что-то екнуло. Старая экономка, проработавшая в доме двадцать лет…

— Уволила. Она открыто возмутилась, что вы тут настоящая хозяйка по праву крови и что нельзя просто так… — Энида понизила голос до едва слышного шепота, — Нельзя просто так выставлять вас из дома.

— Не может быть… — прошептала я. Ирвен в тот день, когда меня увозили в лечебницу, не было в доме — она уезжала к больной сестре. Возможно, она бы вступилась за меня, хотя я была уверена, что ничего бы не изменилось. Ее слово против слова хозяйки. Эта женщина относилась ко мне как к родной дочери, знала меня с младенчества, так же как Барт знал Фредерика. Ее увольнение было еще одним актом жестокости, стиравшим последние следы моего прошлого.

16.2

В мастерской царил настоящий бардак. Уезжая я оставляла все не так. Полки, которые я так тщательно организовывала, теперь стояли полупустые, а их содержимое было сброшено в беспорядочные кучи. Дорогие ткани были смяты, некоторые даже валялись на пыльном полу, будто по ним специально прошлись ногами. Возможно, мачеха и правда искала мой сундук с инструментами, поэтому все перевернуто, но делалось это наспех, с демонстративным пренебрежением, либо специально неаккуратно.

Я подъезжаю к столу у окна, где обычно он стоял. Но там его нет. Хмурюсь. Окидываю мастерскую пристальным взглядом, медленно прохожусь взором по каждому уголку, пытаясь найти его.

— Милая, ты все же приехала, — прервала мои поиски Минерва.

— Здравствуй, Минерва, — здороваюсь скупо, даже не пытаясь изобразить на лице подобие улыбки.

Мачеха выглядела по-домашнему уютно и беззаботно, в своем новом дорогом шелковом халате, словно никакого хаоса вокруг не существовало. Женственно и цветуще, за это ее отец и полюбил.

— Рада тебя видеть, — сказала она, и я была абсолютно уверена, что это чистейшая ложь. Но я молчала, не собираясь разделять ее никчемную попытку играть в счастливую семью и изображать несуществующие родственные связи. К чему этот фарс теперь?

— Все еще обижаешься? — спросила она, делая шаг внутрь, и ее взгляд скользнул по беспорядку с легкой усмешкой.

— Такое не прощается, Минерва, — холодно ответила я. — Не помоги мне Фредерик, я бы сейчас была не здесь, а в лечебнице для умалишенных. Ты ведь именно этого и хотела.

— Не нагнетай, Сандра, — она махнула рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи, — Подержали бы тебя там месяцок-другой, полечили твои расшатанные нервы, и уже вернулась бы здоровая домой.

Ее цинизм не знал границ. Я отвернулась, снова пытаясь сосредоточиться на поисках.

— Видишь, я искала твой сундук, но его нигде нет… Как специально запропастился, — развела она руками, изображая искреннее недоумение.

Да уж… Специально.

Я подъехала к самой большой груде тканей, скинутых в кучу в углу, и, превозмогая неудобство, начала разгребать их руками, отодвигая рулоны сукна и шелка.

— Почему ты уволила Ирвен? — спросила я, не глядя на нее.

— Потому что я еще здесь хозяйка. Если ты, конечно, не решишь выгнать меня из дома.

Мне бы и хотелось, но совесть не позволяет. Через год придется что-то с этим действительно решать. Мы разведемся с Фредериком и мне придется где-то жить. Делить крышу с Минервой точно не собираюсь.

Внезапно колесо моей коляски стукнулось обо что-то твердое и деревянное, спрятанное под самыми последними слоями ткани.

Да, это был он! Мой сундук. Его специально закопали здесь, в самом дальнем углу, под грудой хлама. Создавалось полное ощущение, что мачеха сделала это намеренно.

— Ни за что бы ни нашла без твоей помощи, — с фальшивым удивлением в голосе произнесла Минерва, подходя ближе и заглядывая мне за спину, пока я дрожащими руками открывала крышку, убеждаясь в сохранности содержимого.

Вроде все на месте, ее руки не добрались до самого сокровенного.

— Может, выпьем чаю? — предлагает женщина, — Обсудим твою новую жизнь. Как там поживает твой… супруг?

— Я тороплюсь, — резко оборвала я ее, захлопывая крышку сундука, — Меня ждут.

— Понимаю, семейная жизнь… — вздохнула она театрально, — Совсем нет времени на остальных. Я, честно говоря, удивлена, что он отпустил тебя одну сюда. Он из тех мужей, что будут держать жену взаперти, никому не показывать, а сам в это время развлекаться со своими многочисленными любовницами… И тратить деньги Ричарда, которые он заработал своим трудом.

— Минерва.

— Прости… Неприятно такое слушать, но Фредерик Демси не рыцарь, каким ты его представляешь, а лицемерный мужчина. Он изменял своей жене, об этом всем известно. Бедняжка из-за него…

Напряглась, а мачеха продолжила, замечая, что возымела моим вниманием. Будучи честной с собой, меня интересовала история матери Виктории, что за отношения были между супругами. Неужели все правда, что говорит мачеха?!

— После ночи с ним принимай лекарства, мало ли что он принесет в супружескую кровать… А тебе еще наследников рожать…

— Мы не… — я осеклась на полуслове. Щеки вспыхнули. Слушать подобное про мужа, пусть и фиктивного, было унизительно и неприятно, — Это только наше личное дело. Я не собираюсь это обсуждать ни с кем.

— Просто будь осторожна, — она подошла вплотную, — Давай я передам его твоему слуге, — мачеха взяла сундук и вынесла в коридор, я последовала за ней, чувствуя огромное облегчение оттого, что уезжаю, — Элиза хотела с тобой пообщаться.

Вспомнила их разговор, капризы сводной сестры, ее безжалостность по отношению ко мне. Я назначила им жалование и больше не хотела иметь никаких дел.

— Ты думаешь, раз он друг твоего отца, то не поступит с тобой как с другими, — не унималась Минерва, следуя за мной к выходу, — Это пока твои деньги не закончатся.

— Его не интересуют деньги.

— Ты ошибаешься.