Проклятая

Предисловие

В зеркале отразилось бледное лицо с острым подбородком и тонким носом. Невыразительное птичье личико, обрамленное темными кудрями. Графиня, не глядя, сняла с тонкой шеи жемчужное ожерелье. Маленькие теплые бусины приятной тяжестью легли в ладонь. Подвижные пальцы стали перебирали их как четки: глаза полузакрыты, брови сдвинуты к переносице. Со стороны казалось, что графиня молится, но Виктория повторяла имя любовника.

- Что сказать его сиятельству Петру Борисовичу? – служанка так и осталась стоять у шкафа с ворохом платьев в руках, - Он ожидает вас, чтобы сойти к гостям.
- Скажи, – хозяйка не подняла головы, только пальцы замерли на ожерелье, - графиня изволит спуститься одна.

Пока служанка помогала госпоже облачиться в платье, в гостиной собирались грозовые тучи. Граф, являясь хозяином дома, старался быть одинаково вежливым ко всем гостям, но этот верткий офицеришка выводил его из себя. Все в иностранце раздражало Петра: черные усики, манера витиевато изъясняться, легкий акцент, даже невинный взгляд, но особенно то, что он спутался с его женой. Больше всего графу хотелось схватить мерзкого французишку за шиворот и вытолкать вон.
- Когда же изволит спуститься мадам Виктория, главное украшение этого дома? – голубоглазый француз  чувственно улыбнулся и подхватил бокал вина с подноса слуги, проходившего мимо.
- У графини болит голова, - граф наградил наглеца тяжелым предупреждающим взглядом.
- Думаю, что смогу помо… - тут рот офицера странно скривился, перекосившись на сторону, а глаза напротив – вылезли из орбит, словно француз стремился разглядеть что-то важное возле самого носа. Бокал с вином выпал из разжавшихся пальцев, алая жидкость потекла по рубашке офицера. Изо рта повалила пена, тело затрусило в недолгой судороге и рухнуло, как подкошенное.

Воцарившаяся в бальном зале тишина рассыпалась, когда на верхней ступеньке появилась Виктория. Издав дикий вопль, графиня бросилась вниз по лестнице, рискуя споткнуться и свернуть себе шею. Упав на колени возле неподвижного любовника, она не переставая подвывала.

- Его отравили! Лекаря! Да позовите же вы кого-нибудь… - хрупкие ладони неожиданно сильно вцепились в остывающее тело, - Открой глаза, ты не умер, Федерик. Ты не мог! Дыши!

Толпа испуганных гостей перешептывалась, вино больше никто не пил. У молоденькой дебютантки случился обморок, старая вдова Афросьева тихонько всхлипывала, а главная сплетница – жена фельдмаршала, представляла, как будет смаковать подробности скандала в собственной гостиной.
Семейный врач быстренько констатировал смерть от сердечного приступа, стараясь не обращать внимания на пену, обильно выступившую на губах.

- Он умер. Оставь его, Виктория, тебе не подобает оплакивать смерть слуги короля, словно базарной торговке, - епископ смиренно вознес молитву за упокой души офицера, чем ни на мгновенье не обманул ее. В глубоко посаженных глазах священнослужителя тлели осуждение и брезгливость.

- Что же вы все молчите? На ваших глазах убили человека, а вам нет до этого никакого дела, - пробормотала графиня, поднимаясь. Светской лоск покинул ее фигуру: сгорбленную, со сжатыми кулачками и опущенной головой. Так могла бы стоять крестьянская баба, оросившая своим потом не одну полосу земли.
- Виктория, довольно! - Она вздрогнула и подняла глаза на мужа. Его имени нанесено тяжкое оскорбление, но разве ей есть до этого дело? Равнодушие и высокомерие графа толкнуло ее в объятья Фредерика. Это он виноват, что у нее ничего не осталось. Вот он и станет платить по счетам.

- Уйди, Парашка, без тебя тошно, - графиня стояла у окна: простоволосая, неодетая.
- Так облачиться бы надо, госпожа.
- Уйди! – графиня дикими глазами уставилась на служанку, не видя ее. Виктория была далеко – там, со своим любовником, где их не могли достать ни светское общество, ни закон.
- Нельзя так изводиться, Виктория Павловна, - служанка осторожно приблизилась и ласково погладила ее по всклокоченным волосам, - Вы совсем как Марфа, та тоже долго горевала, даже ходила к знахарке. Да разве мертвого воскресишь…
- Что ты сказала? – Виктория схватила служанку и принялась ее трясти.
- Да вниз спуститься надобно, граф то заждался совсем.
- Я не о том, дура! Про знахарку ты что говорила?

Сухие травы полетели в костер, черный дым окутал сгорбленную фигуру и развеялся зловонным облаком. Смрад поднимался в небеса, заслоняя лунный свет.
- Так ты знаешь, на что идешь, графская дочка? – поинтересовалась знахарка.
- Знать не желаю, а желаю вернуть его.

- А коли желаешь, так что за то отдашь?
Графиня подавила брезгливость и протянула старой женщине кружевной платок с завернутыми в него монетами.
Старуха беззубо улыбнулась и захихикала.
- То мне, а чем платить будешь перед иными, - и она многозначительно сплюнула на землю.
- Моя служанка сказала, ты берешь не дорого, а оно вон как, цену набивать задумала, как купчиха какая.
- Не о злате речь идет, деточка, об иной плате. Кровушку свою пролей на землю, и офицерик твой славный воротится, - из ветхого рукава одежонки знахарка достала острый серебряный ножик.
- Украла где? – неосторожно молвила графиня. Старуха насупилась и отдернула было руку, но Виктория выхватила протянутый нож, - да не отвечай, нет мне до того дела.
Она зажмурилась и махнула серебряным ножичком по холеному запястью. На землю перезревшими ягодами рябины упали капли крови.
- Эх, не шла бы ты супротив судьбы, не шла. Да куда там – счастье и под носом не узреешь, - прошамкала старуха, вытирая нож грязным подолом, - Да не зыркай ты на меня так, девица. Твоя судьбинушка, тебе и выбирать путь свой.
- Так ты вернешь мне Фредерика?
- Пересекутся пути ваши, дочка, не на этой земле, так на другой.
- О какой другой земле ты говоришь, ведьма? – графиня побледнела вдруг и потянулась руками к шее; ей показалось, что невидимая рука сжимает горло ледяными пальцами.

1 глава

Тишина. Шлепанье босых ног по полу, звуки не спящего города за окном и тишина. Как давно мне снился старый парк и ветхий дом? Шелест тяжелой материи платья по паркету? И чье-то лицо, рассыпающееся в сознании, словно башня из кубиков…

Камилла возникла из темноты, наполнив пространство весельем и переливами медных кудрей. Я открыла глаза раньше, чем ее рука коснулась моего лица - от звонкого смеха.
- Тихо, тсс… давай, – смех – проскользнем в гостиную и откроем подарки! – сестра исполнила танец нетерпения, размахивая руками и описывая ими круги в воздухе, как артистка балета.
Я отвернулась к окну. Там лунный свет или свет фонаря выхватил хоровод снежинок. Новый год.
- Давай, – зеваю, - подождем до утра. Мы и так знаем, что нам подарят! Ты узнала у мамы месяц назад.
Повернувшись на другой бок, закрыла глаза, но сон безнадежно улизнул, да и от сестрички так просто не отделаться. Она всегда боялась темноты и тишины. Боялась спускаться ночью по громадной лестнице и пересекать темный холл. Боялась оставаться одна. Перестав притворяться спящей, я послушно встала с кровати, следуя за Кэм. Угол шкафа, стул и башня из кубиков – темнота меня не пугала. Я боялась только ее теней.
Медленно, на цыпочках, мы обошли спальню родителей, спустились по лестнице. Кэм осветила фонариком еловую громадину. Тени, растянувшиеся на полу от пушистых веток, походили на многорукие конечности. Тени тянулись через всю комнату ко мне.
Кэм издала придушенный радостный визг, ее проворные ручки сдернули розовую обертку подарка. Из коробки появилась большая говорящая кукла, следом - приданное из нескольких платьиц. Мне не до подарка: я видела эти тени, ползущие по паркету. Хотелось завизжать и броситься обратно в спальню, но нельзя было оставлять сестру. Ей не ведомы тени и та опасность, что исподтишка окутывала босые ноги. Теперь я дернула ее за штанишки и потащила наверх. Кэм не выпускала свой подарок из рук. «Ма-ма… ма-ма-а…», - противно пищала голубоглазая кукла с льняными косами.

Мы с Кэм были двойняшками – одинаковая форма глаз, круглые личики и остренькие подбородки. Наши внешние различия совсем незначительны. Мои темные волосы вились мелким бесом. Хорошенькое личико сестры окружали медные кудри с золотыми искорками. Ее яркие цвета мокрой глины глаза словно срисовали с моего лица, только не заляпали серой краской поверх. Все эти взрослые люди, приходившие в наш дом, оставляли мимолетные улыбки для застенчивой серьезной девочки. И не могли оторвать глаз от моей сестры. И дело не в красивых локонах и кукольной миловидности: она светилась изнутри, а ее заразительная улыбка с ямочками на щеках отогревала сердца.

Но даже жизнерадостность Кэм померкла, когда в наш детский мирок ворвался страшный зверь по кличке «смерть».
Он оказался страшнее серых теней, ночных кошмаров и даже того раза, когда меня потеряли в переполненном людьми супермаркете. Зверь разделял нас по живому, словно хирург сиамских близнецов. Зверь вкладывал в уста чужаков те слова, что ломали кокон привязанности безвозвратно и разбивали наш уютный мир. Мама и Кэм остались в большом, наполненном тенями доме.
Меня отправили к бабушке. Как говорили - на время, а оказалось навсегда.

Выцветший передник бабушки пах яблоками и луковой шелухой.

На смену зиме пришла новая весна. Деревня наполнила мой мир новыми красками. Ветер приносил аромат дыма, шуршал соломой и гнул тонкие стебли голубых цветов. Я отлынивала от работы в огороде, ложилась в траву, раскинув руки-ноги в форме морской звезды, и любовалась дымчатыми облаками, плывущими куда-то мимо, в другие миры. Запах цветов опьянял. Удушливый, солнечный, терпкий. Запах меда и горькой полыни. Этот запах вплетался и в мою жизнь. Мед свободы и горечь от потери сестры.

Через год мама вышла замуж. У нее и Кэм появилась новая, налаженная жизнь, в которой мне просто не нашлось места. Я осталась с бабушкой, а когда она умерла – уже могла позаботиться о себе сама.

Однажды я все же попыталась разыскать мать по последнему адресу в письме. Панельный дом встретил неприветливо – запертым подъездом. Я постояла немного и хотела уйти, но тут на ступеньках раздались шаги: дверь в подъезд отворилась, выпуская мужчину.
Я позвонила. Послышались шаркающие шаги, в проеме появилась немолодая женщина.
- Нет их тут. Переехали.
- Давно? – опешила я.
- Давно, - согласилась женщина.
- И вы, конечно, не знаете куда?
- Не знаю, деточка, не знаю.
В тот день я шла по улице, стараясь не разреветься. Стояла теплая и солнечная погода, а мне не хотелось жить дальше.
 

Прямо передо мной остановилась старая серая ауди. Кирик. Он приветливо помахал рукой, приглашая сесть. Остановившись у самой обочины, практически в кустах, так что мне пришлось пролазить через его голые ветки, норовившие ткнуть острым концом в глаз, Кирик терпеливо ждал, пока я попаду внутрь. И в этом весь он.
Месяца два назад сотрудник из соседнего отдела стал часто пересекаться со мной, словно случайно попадаясь на пути, заговаривая о том о сем. Постепенно взялся подвозил домой. В итоге мы стали встречаться. Именно так. Буднично и «по накатанной».
- Я решил обновить стрижку, - промурлыкал Кирик, выруливая на трассу.
Я скосила глаза, чтобы вспомнить в каком имидже он завяз на это раз.
- А чем тебя не устраивала осветленная челка? – боже, как долго тянется время!
- Ну, подруга, даешь! Я вот уже месяц с этой челкой. Пора меняться. Тебе бы тоже не мешало…
- Меня все устраивает, – приду и залягу в ванну. Хотя как же – дождешься, в коммуналке все по талонам. И очередь в ванну в том числе. На небесах, в святилище, очередь и то быстрее движется.
Кирик недоверчиво покосился на мой старушечий пучок и вздохнул.
- И как я на тебя запал? Не представляю.
- Это я не представляю, как можно выучиться на биолога и так выглядеть, – я с трудом подавила зевок и отвернулась к окну, – вы все на биофаке такие?
- Нет, в основном по-старинушке: ботаны в очках, - я не видела, но по голосу почувствовала, что он поморщился, - как в лаборатории?
- Да все по-прежнему… нервотрепка, стерильные халаты… сегодня разбили одну пробирку. Это тебе не на телефоне сидеть, консультации давать.
Почти приехали.
- Я успокаиваю клиентов. Что-то ты не в духе. Может, возьмешь больничный? Сходишь в солярий, бассейн, по магазинам?
- Не-е-е… работать надо. За комнату платить.
- Я давно говорю: переезжай ко мне.
- Мы с твоей «Мулей» не в ладах. Ей не нравится, как я выгляжу, говорю и смеюсь – старая мегера! И ты, маменькин сынок.
- Злая ты, Владка.
- Какая есть! Не звони – ни куда не хочу. Дома буду сидеть! – я вышла из машины, хлопнув дверью и, обогнув несколько припаркованных тачек, поскакала по ступеням к себе в коммунальную комнатушку.
Зачем я мучаю себя и Кирика? Ведь он хороший мальчик. Жаль, я его не люблю.

2 глава

Ранним утром зазвонил телефон. Не желая отпускать долгожданный выходной сон, я накрыла голову подушкой.
А он все звонил и звонил.
- Ало? - я услышала далекий мамин голос и сразу проснулась. - Как здорово, что ты меня нашла!
- Клавдия, что жила по соседству... Она помогла разыскать. Думаю, тебе не безразлично…
Мамин голос зазвенел. Я ощутила истеричные нотки.
- Камилла умерла…
- Что? – комната разом потемнела и сжалась…
- Твоя сестра умерла, страшной, несправедливой смертью... ну что ты молчишь!
Я попробовала было что-то сказать, но горло сдавил спазм. Аккуратно положив трубку на стол, упала в кровать. Закрыла глаза.
В тот день я тоже немного умерла.

Тяжелый чемодан оттягивал руку, а я даже не помнила, как его собирала. Как добиралась до загородного дома матери. Какая-то живая часть сознания отметила красоту и классические линии особняка. Видимо дела у второго мужа идут хорошо. За оградой различила силуэт женщины. Мама. В глазах потемнело… словно не было этих лет… словно попала туда, где отец и Кэм еще живы.

Она постарела, отстригла длинные рыжие волосы, тонкая белая кожа стала желтой, шероховатой, как пергамент. Непослушные выцветшие губы прошептали что-то. Мама. Обними меня… Она достала смятый, запачканный землей платок и промокнула заслезившиеся глаза, отчего на щеке остался грязный отпечаток, я хотела сказать ей, но горло отчего-то не слушалось. Шагнула, протягивая руку, но мама отстранилась.
- Я… пойми меня… вы так похожи… это выше моих сил, - она с осторожностью потянула меня за рукав и заговорила быстрее и сбивчивей, с просительной интонацией, - Прости, Владислава, за тот звонок. Я была на грани. Не могу. Уходи, пожалуйста, уходи…
Я замерла. Меня как током ударило. Хотела сказать, что готова разделить с ней горе, одно общее горе, что она потеряла дочь, а я – сестру, но ее глаза молили и гнали прочь одновременно. На непослушных негнущихся ногах, развернулась, чтобы уйти. Вслед услышала:
- Постой, ОНА просила передать, когда ты придешь…
Мать вышла за ворота, молча, поставила передо мной картонную коробку из-под детского завтрака, перевязанную розовой лентой (такой из роддома выносят кричащих младенцев женского пола), повернулась, чтобы уйти. Но замерла и обернулась. Посмотрела куда-то мимо. Ее последние слова были: может, тебе нужны деньги или помощь?
Я не слышала, что она говорила дальше, я шла обратно к остановке и на вытянутых руках несла, как величайшую святыню - коробку, перевязанную лентой. Позабытый чемодан остался стоять, прислоненный одним боком к забору.

Остренький угловатый подчерк был незнаком. Но слова… Кэм встала у меня перед глазами, как живая. Она загадочно улыбалась и не спешила уходить.

*Я тяжело больна, а, следовательно, это уже не та, что была когда-то. Когда-то так давно, что, Боже мой, кажется, в прошлой жизни у меня были волосы, поклонники и будущее. Теперь этого нет. Именно в таком порядке. Уже нет волос, почти – поклонников и… каждый день может стать последним.
Одна моя подруга «по несчастью» посоветовала вести дневник. Она говорит, что так легче пережить один единственный вопрос, застрявший в мозгу: ПОЧЕМУ ИМЕННО Я? Почему не вечно пьяный сосед? Не тот незнакомец в переулке с мрачным взглядом? Интересно он поругался с девушкой? Потерял деньги? Мне вдруг захотелось подойти и ласково так, с ленивой улыбкой на лице, сказать: а у меня нашли рак, представьте себе – в быстропротекающей, четвертой стадии. Я сгораю, как новогодняя свечка, и вот смеюсь. Улыбаюсь этому дню, небу, асфальту. А что, кстати, стряслось у Вас? Ах, Вы два дня делали отчет, а босс кинул его Вам в лицо? Мне жаль, действительно, есть от чего так переживать.
Но я не спросила, а он прошел мимо. Сдаешь… сдаешь, подруга. Раньше – до этой черты, за которой страшная болезнь, незнакомец не прошел бы мимо. Никто не проходил. Ну, да я отвлеклась.
Веду дневник. После моей смерти (звучит не так страшно, как некоторым представляется, когда входит в ежедневную привычку), попрошу маму отдать его Славке. Почему-то уверена, ты придешь, прочтешь и поймешь.
Слава, не знаю, вспоминаешь ли ты обо мне… я - часто. У меня вошло в привычку разговаривать с тобой и советоваться. И знаешь, что я хочу тебе сказать – ты всегда даешь чертовски дельные советы. Спасибо тебе, сестрица! И хоть помню тебя чрезмерно серьезной девочкой, такой похожей и одновременно не похожей на меня, почему-то уверена – ты совсем не изменилась. Одно знаю точно: жизнь не должна разлучать близких людей. Начинаю ценить то, что имела слишком поздно. Ну почему, спрашивается, за двенадцать лет я не могла послать к какой-то матери все дела и не разыскать тебя, мою милую сестрицу. Теперь уже поздно. Я умираю и не хочу, чтобы ты видела меня такой. Запомни свою Кэм солнечной девочкой, а не сгустком жалости с коротеньким ежиком волос на голове, выбеленной кожей и запавшими глазами, красными как у кролика.
Мне иногда кажется, что до этой болезни я не знала себя, настоящую. А теперь знаю. И могу сказать тебе, Слава, что никому и никогда я не открывалась так, как тебе, сестрица. Помнишь, в детстве у нас был тайник на дереве? Там, в птичьем гнезде, мы прятали свои записки с желаниями. Я все время плачу, когда думаю об этом. Всего одна чернильная просьба на крохотном клочке бумаги... но я снова пишу не о том.
Мы с тобой, безусловно, воевали все детство, но нам было весело. Не правда ли? У нас был только нам одним понятный сказочный мир, в котором мы понимали друг друга с полуслова. Я была прекрасная принцесса, а ты маленький верный паж… Не знаю, нравилась ли тебе эта игра так, как мне, но я бы многое отдала, чтобы еще хоть раз превратиться в ту сказочную принцессу, у которой самый верный паж в мире.
А помнишь, как мы играли в домик, и я застряла между диваном и стенкой? И никак не могла вылезти? Ты пробовала отодвинуть диван, проталкивала меня, вытягивала за руки. Ничего не помогало. И тогда ты приняла одно единственное верное решение, за которое, впрочем, я обижалась на тебя не одну неделю. Ты укусила меня за ту «выдающуюся» застрявшую филейную часть тела. Эффект превзошел все твои ожидания: я выскочила как пробка и завизжала так, что прибежали соседи и сверху и снизу.
Слава, Славка, Славочка… где ж ты ходишь-бродишь по свету?*

3 глава

*В каждой жизни есть элемент преодоления. Мы встаем рано-рано утром, собираемся и идем на нелюбимую работу, встречаемся с нелюбимыми людьми и вынуждены плохонько улыбаться, когда хочется по-хорошему разреветься. На вопрос «Как дела?» отвечаем: «Все хорошо!», когда рвется наружу: «Отвратительно…
Весь день льет дождь… Вчера провожала в последний путь подругу, посоветовавшую мне вести дневник… Она – последняя из моих девчонок, что не отводила глаза в сторону и не спешила убраться домой, с мылом вымыть руки и вздохнуть с облегчением – не я, пронесло!». Но кому нужна эта горькая правда? В моей жизни одни капельницы, уколы и процедуры, но я старательно улыбаюсь в ответ и по-сло-гам вы-во-жу: Лечусь, надежда всегда есть, еще встретимся и тогда – ого-го, держитесь мальчики!».
Я прокаженная. Повешу на шею колокольчик, накину балахон и пойду, утоплюсь в пруду с утками…*

Мне не хотелось идти на кладбище. То, что было моей Кэм, не могло лежать в холодной земле. Она была слишком живая и теплая для этого.
Я лежала в кровати под теплым пледом, перебирая письма, и думала, что никогда ее не увижу.

*По ночам меня мучает боль… Нет, не так: терзает, верная спутница бессонных ночей – БОЛЬ, притаившаяся было днем, она выползает в сумерках, чтобы завлечь меня в свои колючие объятья. Чертова боль… Я теряю свою молодость, радость и красоту… Смерть-карга потирает в предвкушении высохшие ручонки и протягивает мне билет – в один конец. Я обречена.
Вчера встречалась в стенах больницы со своими друзьями по несчастью. Запомнилась одна девушка. Она лежала в палате на койке и читала книгу. Заметив мой заинтересованный взгляд, оторвалась от чтения.
- Не желаете почитать? Я дочитываю последнюю главу. Мне книга помогла, может и Вам поможет.
Девушка протянула мне книгу, но была остановлена жестом руки. Она удивленно пожала плечами, но, тем не менее, промолвила:
- Вас пугает сама мысль о болезни?
- Не желаю кидаться подобно утопающему, сметая на пути все тома и статьи.
- Знаете, Ле Шан высказал мысль, что рак – возможность изменить жизнь, начать ее заново и переосмыслить свое отношение к ней. Полюбить то, что нам еще осталось. Подумайте об этом.

Я и думала весь день, сидя у окна на табуретке в пустой однокомнатной квартирке, снятой для меня отчимом. Думала о том, почему при всей моей общительности, живу одна в съемном углу? Почему не вышла замуж и не родила ребенка? Не увидела первую улыбку своего малыша и не выучила его буквам? Отчего не нашла тебя, Славка? Почему недоучилась в институте? Не побывала в Мачу-Пикчу? Не съела килограмм десять любимого кофейного мороженного? Не прочитала всего Бальзака… и много, много еще таких «не». Так много, что можно выстроить из этих частиц длинный, как великая китайская стена, частокол…
А я то полагала, что живу без оглядки… на всю катушку. Вот и глаза на мокром месте. Прочь, слезы, скройтесь! Если заплачу, никогда уже не остановлюсь…
Боже, как не хочется умирать…*

Я заснула на застеленной кровати, цепляясь за исписанные тетради. Снилось детство, деревня, бабушка. Снилось, как заболела ангиной, искупавшись с подругой в ледяном озере Зимнем. В нем не плавали даже в самые жаркие дни - многочисленные холодные ключи, бьющие на песчаном дне, делали его не прогреваемым под солнечными лучами и сводили судорогой ноги. Мы не утонули, но поплатились за вторжение в ледяные покои Зимы.
Снилось, что я умерла и превратилась в большую белую птицу. Ноги - красные спицы с тонкими когтистыми лапами, руки - крылья. Тело обросло мягким пухом. Сама птичья сущность тянула ввысь, вглубь синевы, нетерпеливо помахивая кончиками маховых перьев. Стало просто невозможно противиться рьяному, бешеному напору. Я разбежалась, стремительно раскинув руки-крылья, в надежде взлететь, но особо усердствовать не пришлось. Большие мягкие крылья сами подняли с земли. Я стряхнула с красных лапок песок, поджала их под себя и подумала: как раньше жила так тускло, привязанная за невидимую, но крепкую ниточку к плоскости планеты? Небо проросло в моих сосудах, крыльях, глазах и сердце. Небо звало окунуться в сумрачный туман облаков, как в озеро, прорезая дорогу серым от влажной дымки крылом. Это была непрерывность, чудо потоков воздуха, поддерживающих меня на лету.
Сон оборвался, сместился в иную плоскость, превращаясь в кошмар. Я видела Кэм в гробу. Она печально улыбалась и шептала мне: это только начало твоих потерь...

*Когда-то, пару лет назад, я работала натурщицей. Правда, недолго. Почему я вспомнила об этом в свой последний час?..
Я приходила к девяти, раздевалась за сваленной на пол горой холстов, облачалась в заношенную накидку и вставала посередине комнаты. Обычно, меня просили принять определенную позу, хорошо показывающую мышечный рельеф, но такую неудобную для целого часа стояния не шелохнувшись на одном месте. Я выбирала самого симпатичного художника и работала для него одного… Позабыв о всяких мелочах, вроде холода, толпы и жажды. Или кончика носа, начинавшего чесаться со второй минуты позирования.
Там я и встретила очередную любовь.
У него взлохмаченные длинные волосы, с жирным блеском и раскосые узкие глаза, тяжелая челюсть, он часто сутулится, а руки непропорционально длинные. Вообще мальчишка похож на монгола. Я его так и называла про себя – монгольчик.
Все изменилось в тот момент, когда однажды, проходя между рядами художников к выходу, я заглянула ему в мольберт. И остановилась, пораженная…
Он нарисовал только мое лицо, но это было не важно…
Мальчик не просто начертил грифелем портрет, он заглянул в самую суть, подглядев что-то необычайно интимное. Ну откуда, скажите мне, он мог знать, что мне грустно, и что вчера я весь день просидела в кресле, не выходя на улицу и не отвечая на телефонные звонки? А за показным кокетством увидеть огромное море накопившейся нежности? Как он мог разглядеть ту одну-единственную крошечную морщинку на переносице, не разгладившуюся ни кремами, ни масками, и появившуюся после ухода из дома? А цвет моих глаз? Клянусь вам - простым серым грифелем, он передал всю палитру вплоть до маленьких крапинок у зрачка. Мистика какая-то!
Я чертыхнулась про себя и лишь тогда заметила, что вся аудитория повернулась в нашу сторону и недоуменно смотрит. Сам-то монгольчик сидел, уткнувшись носом в мольберт, и не поднимал головы, как нашкодивший котенок.
Я вырвала карандаш из тяжелой ладони и, оглядев аудиторицю, громко бросила этим вопрошающим глупым глазам:
- Не хотелось бы вмешиваться в творческий процесс, но Вы забыли пририсовать мне вторую бровь…
И над собственной черно-белой головой острым кончиком карандаша вывела номер телефона.

4 глава

Я все больше времени проводила с Дэном и все дальше отдалялась от своей жизни, пока та не скрылась за линией горизонта. Теперь я знала о Кэм больше, чем когда-либо, но, кажется, теряла себя…

В тот день я зашла в редакцию и сиротливо встала в уголке. Укрылась в тени, наблюдая за утренней суетой.
- Камилла! Так рада тебя видеть! – высокая статная блондинка ослепительно улыбнулась и, наклонившись, чиркнула губами по моей щеке. За секунду до обмена любезностями, я видела яростно сузившиеся глаза. Она наверняка ненавидела мою сестру.
- Дэн говорил, но я не поверила, пока не увидела тебя здесь! – толстая женщина, смахивающая на прикроватную тумбочку, схватила меня за руку и потащила дальше по коридору.
- Я как раз к нему… шибко жарко даже для начала осени, – она вытерла вспотевший лоб и подмигнула мне, - здесь тебя не забыли.
Не утруждая себя стуком в дверь, мы ввалились в кабинет. Женщина опустилась на одно-единственное кресло. Сидящий за столом Дэн закончил печатать текст и поднял голову.
- Софья Васильевна, Вы подчистили статью? Мне надо знать, сколько остается свободного места.
- Дискуссию оппонентов развернули на двух страницах – в наше время читатели не любят длинных статей...
- Можете смело выкинуть половину. Вы же знаете длинные фразы и заумные выражения Шмелькина: «полемические обороты», «априори», «ошибочные тезисы»… Когда-нибудь это его прикончит. Если я не прикончу раньше.
- Ну что ж, – она с трудом вылезла из кресла, - пойду бороться с пустозвонной фразой, а заодно и с пустозвонными головами.
Несколько минут прошло в напряженной тишине.
- Не ожидал тебя здесь увидеть. Ты снова хочешь вернуться в родные стены?
- Видишь ли, я давно не являюсь сотрудником редакции...
- Это поправимо. Здесь уже привыкли к твоим выходкам, хотя, конечно, в этот раз ты особенно отличилась. Вот так, никому ничего не сказав, пропасть на целый год, оставив записку на столе шефа.
Я догадывалась, что было в той записке. Что-то вроде: отправляюсь в кругосветное путешествие, а вы все идите на…
- Но ты все равно пытался меня разыскать?
Он смутился. Признание проступило в его лице.
- Ты еще хочешь у нас работать?
Нет, нет, конечно – нет! Я же не безмозглая дура, чтоб так палиться!
- Да… пожалуй, да… внештатным.

Хлесткие струи дождя застали врасплох. Серый асфальт и серое небо слились в едином порыве. Вода сверху, вода снизу - я вбежала в первые попавшиеся двери магазина. И прилипнув к стеклу, наблюдала, как по ту сторону один за другим раскрывались зонтики. Все они торопились куда-то.
Дождь не желала кончаться. Понуро вздохнув, пришлось и мне покинуть гостеприимный магазинчик, надвинув на лицо капюшон. Зонтик справа и слева, на остановке хрупкая фигурка подростка с большим зонтом-тростью. Проковыляла скривившаяся старушка с потертым поеденным молью зонтом. Дорогая блестящая иномарка промчалась по луже, окатив брызгами немолодого господина, рассерженно выругавшегося в след.

Он остановился у стола. В руке - платок. Дэн осторожно коснулся моего лица, промокая капли, стекавшие с влажных волос.
- С теплым весенним дождем тебя, Кэм! Вижу, ты оценила его прелесть, но забывать зонт не стоит.
Я нехотя разлепила мокрые губы и прошептала:
- Она так любила дождь…
- Кто – она?
- Неважно, ее нет. А я есть. – Последние слова прозвучали особенно жалко, словно мне было стыдно за то, что я живу. Но в чем моя вина? Отчего я постоянно ощущаю давящее чувство тревоги.
- Кэм…
- Что?
- Ты изменилась. Словно была весна, а теперь – осень. И кажется, стала совсем другим человеком.

- Что Вы делаете после работы? – Зам главного. Вот уже минут двадцать терся поблизости. Навалившись крупным телом на мой стул, давил из себя ласковую улыбку маньяка.
Искусственно улыбнулась в ответ, чувствуя трупное дыхание у лица. «Оставь меня, в покое» - внушаю ему мысленно, продолжая сиять гирляндой.
- Работаю над статьей дома, доделываю, что не успела днем, – незаметно отодвинулась.
- Я хотел бы подбросить Вас до дома. Не волнуйтесь, мне по пути, – мой навязчивый собеседник открыто пододвинулся ближе. Еще ближе.
Теряю терпенье. Все попытки незаметно выскользнуть из расставленных ловушек, наталкивались на глухое непонимание. Или понимание, что мелкому журналисту из Его сетей никуда не деться.
- Она договорилась со мной. – Дэн появился как нельзя вовремя. – Я подвезу ее домой.
- На чем? На мотоцикле? – Зам главного поменялся в лице. Улыбка сползла, уступая место злой усмешке. – Леди не разъезжают на мотоциклах, они предпочитают автомобили.
- Какое совпадение, знаете, совершенно без ума от мотоциклов! – Радостно захлопала ресницами, успешно изображая дурочку. - А машины напротив – не люблю. У меня моторофобия. Все проклятая урбанизация…
 

К вечеру лужи высохли. Спустившись со ступенек, я собралась топать на остановку, но тут мой взгляд упал на Дэна. У мотоцикла! Похоже, это он говорил в серьез. Я приблизилась к двухколесному монстру, поблескивающему в свете фонарей и притворявшемуся совсем не грозным, а напротив милейшим созданием. В горле застрял комок.
- Сколько раз, я подвозил тебя домой. Как давно это было. – Дэн шагнул мне на встречу, и я поймала его взгляд. Необыкновенно мягкий и…
Кажется, мое сердце впервые дрогнуло.
Он наклонился, пряча глаза, чтобы опустить пассажирские подножки. Я уселась на белого скакуна. Мне никогда не приходилось ездить на мотоциклах! Но мысль, что сейчас я прижмусь к теплой, пахнущей кожей куртке Дэна, немного приободрила. С ним я ощущала уверенность, словно он передавал мне частичку спокойствия и затаенной нежности. И плевать, что все это предназначалось Кэм.
Я перекинула ногу через седло. Холодок проник внутрь, стало боязно.
И по трассе крутой,
Только ветер лихой
Обдувает счастливые лица…
Дэн протянул мне свой шлем. Ветер трепал беззащитную челку.
- А ты..?
Милая мальчишеская улыбка тронула его губы, они казались мне грубыми и не склонными к озорству…Ошибалась. Убрав под шлем непослушные волосы, еще крепче обхватила руками Дэна.
Холод обжег лицо, А сердце ухнуло куда-то вниз, застучав о ребра на третьей скорости… Дух захватывало от свободы и скорости. И от вечернего города. И от Его близости…
Серебристая разметка слилась в одну яркую черточку, рябившую в глазах. Ветер бил в лицо наотмашь, разбавляя запах бензина холодной свежестью. Я, то прятала лицо, склонившись близко-близко к его куртке, то подставляла ветру. – Кэ-э-м, не спи-и!.. – бросил мне ветер слова, они рассыпались и вновь собрались внутри меня. Сбросили скорость, притормаживая перед светофором. И три белых полоски на асфальте… А потом была пустота.

5 глава

Шорохи позади. Я плеснула чай в кружку, да так и замерла.
«Скажи что-нибудь… - просила я про себя, - позови…».
- Славка…
- Кэм…
Ощущение, что сестра рядом, пропало. Растворилось за стенами комнаты. Снова одна.
Ты пыталась стать Кэм. Но ты не Кэм. Прикинувшись сестрой, едва не полюбила чужого мужчину, подтолкнув его к смерти. Тот еще выдался год.

Створки окна заскрипели и распахнулись. Высунувшись по грудь, я вдохнула запах города. По спящей улице проезжали редкие машины.
Воображение подсунуло мертвое лицо Дэна. Я вздрогнула. Вытерла рукавом ночнушки мокрое лицо. Стать бы птицей, вылететь в окно. Полететь сквозь город, через весь мир, ускользнуть от воспоминаний.
Но я стояла у окна, разглядывая просыпающийся город, а крылья и не думали отрастать.

Мне невмоготу было идти на работу, к этим скорбным лицам и чужим проблемам. Вместо этого свернула на незнакомую улицу, остановившись у первого кафе.
А за столиком ко мне подсела сестра.
Я дернулась и пролила на себя горячий кофе. Одно дело видеть мертвеца в полубредовом состоянии, убеждая себя, что это сон. И совсем другое – сидящим напротив в людном месте.
- Кэм… - шепот вырвался из дрожащих губ. Я сама едва расслышала, но Кэм кивнула.
- Кроме тебя, меня никто не видит. Выйди на улицу и сверни за кафе. В сквере полно пустых лавочек.
- И это не бред, не сон, не…
- Нет. Ну же, вставай!
Я осторожно поднялась со стула и медленно пошла к выходу. Мир словно стал фарфоровым, а мне было страшно разбить его неловким движением.

Лавочка оказалась холодной и мокрой. В конце сквера старик крошил голубям булку. У детской площадки сидели мамаши и смотрели на малышей. Больше никого не было.

- Ты подумала над моими словами, Славка?
- О чем ты, Кэм? Как же я скучала по тебе, сестренка…
- Эх, Славка-Славочка… зачем ты так, дурочка, - сестра ласково коснулась моей щеки. Вопреки ожиданиям, я почувствовала тепло ее руки. Это окончательно убедило в реальности происходящего.
- Зачем я что?
- Заключила договор с демоном.
Стало смешно и немного обидно. Меня обвинили в том, чего я не совершала.
- Что-то не припомню такого.
- Это случилось не в этом мире и не в этом времени. Но несешь свой крест здесь и сейчас.
- Допустим… предположим на минутку, что я действительно когда-то что-то такое сделала…
Кэм кивнула.
- И что мне теперь делать?
- Заключи новый договор и постарайся в этот раз не напортачить. Измени не только свое настоящее, но и прошлое. И спаси меня. Где-то существует реальность, в которой я не должна была умирать.
- А если я проиграю?
- Тогда ты станешь собственностью демона.
- Мне рисовать на полу пентаграмму? Писать собственной кровью контракт?
- Приходи по этому адресу. - Кэм протянула, вырванный из блокнота лист бумаги. С рыжим зайчиком на обороте. Вроде тех, что были у нас в детстве. – Но подумай хорошенько, потому что все будет не просто.
Это было страшно до животного ужаса. Как тени в темноте.
Но я не могла не прийти.

От огромного количества незнакомого народа и громкой музыки, голова шла кругом. Единственным уголком относительной тишины и спокойствия оказался бар. Там я заказала единственно знакомый мне по книгам «секс на пляже». Коктейль оказался недурен, а украшенный зонтиком, двумя вишенками и долькой лайма, освежал и радовал глаз. Так мне казалось. «Никогда не помешает немного взбодриться, чтобы продать свою душонку подороже», - решила я и заказала второй… а потом еще и еще…
Герой моих кошмаров возник внезапно. Придвинул стул и сел напротив меня. Задумчиво посмотрел на вереницу пустых стаканчиков у полуопущенной головы. Голова – это вообще отдельный разговор: она кренилась из стороны в сторону, как маятник.
- Крепкий кофе, - демон кивнул официанту. Через мгновенье мой затуманенный взор упал на окруженную облачком пара кружку.
- Пей! – голос в голове прозвучал, как приказ. – А теперь слушай!
Я повернулась к нему и вмиг протрезвела. О, эти дьявольские глаза….
Субъект напротив меня мешал чай, подкладывая одну ложку сахара за другой.
Чтоб ему сладко было…
Наш разговор с самого начала походит на бред. Я представила, что смотрю затяжной сон, и мне немножко полегчало.

- Влюби его в себя.
- И все? Так просто.
Демон довольно улыбнулся, подразумевая, что все далеко не просто. Протянул фотографию.
На фотографии – очень симпатичный молодой человек лет двадцати пяти.
Светло-серые глаза, кажется, даже с золотистым оттенком. Тонкие брови-стрелы. Белесые пряди волос отбрасывают нежную тень на лицо. Очень бледное лицо, одухотворенное и трогательно-детское.
Красавчик – почти сказочный эльф. Да мне не сказано повезло.
- Во-первых, любовь – та эмоция, которую трудно вызвать в человеке. А во-вторых, он живет в другом мире… - я остолбенела, а демон зевнул.
- Принесите выпить! – громко крикнула я. Случайные свидетели удивленно переглянулись и поспешно отсели подальше.
– Да, и что-нибудь покрепче!
Я повернулась к демону.
- Влюби его… зачем Вам это? И что за другой мир?
- Есть у людей две самых сильных мотивации: любовь и ненависть. И как ни странно, ненависти в людях больше чем любви. То, что человек сделает ради любви, ради ненависти он сделает в десять раз больше. Но люди все равно предпочитают любовь, хоть ненависть вызвать гораздо проще. И мне никогда не понять почему. Но зато я могу это использовать. А мир – как мир. Не хуже вашего.
- Сколько у меня времени?
- Пять земных месяцев. И заметь, чувства должны быть искренними. А иначе, душенька моя, твоя душа станет моей.
- Зачем Вы заключаете второй договор? - Я чувствовала, что болтаю лишнее, но проклятый алкоголь развязал язык. Скоро начну торговаться, как на рынке.
- Демоны щепетильно относятся ко всякого рода договорам. Будучи владельцем половины твоей души, - демон плотоядно облизнулся, - хочу ее целиком.

6 глава

- Как я попаду в другой мир? Мне придется умереть в этом?
- По сути, все вы только мысли, которые легко лишить телесной оболочки.
Я представила на минуту, что мои мысли вдруг материализовались. Уууфф... у меня были не самые идеальные мысли.
- Если не передумала спасти свою сестру и ее дружка, то дай мне свою ладонь…
Я протянула руку демону. Даже гордясь тем, что она почти не дрожала. Он плотоядно улыбнулся, поднося ладонь к губам. Со стороны все выглядело так романтично. Вот только острые клыки пропороли кожу, причиняя острую боль. Мир поплыл перед глазами.
Тьма, тьма, тьма. Холод. Я не знала, сколько прошло времени в темноте.
Первые осязательные ощущения - холодок по коже. Звон.
Одинокий крохотный огонек во тьме. Я двинулась навстречу единственному ориентиру, едва передвигаясь в липком тумане. Потратив последние силы, чтобы вырваться на свет.
И оказалась в темнице.
Стоило ради этого так стараться.
 

Я стояла посредине камеры, в которой и смотреть было не на что. По стенам скамейки. В центре – низенький стол. Стены из камня. Окон нет. Вот и все… камень и одиночество.
Я села на край скамьи и сжала руки в кулаки. Разжала. Посмотрела на них внимательно, как будто видела их впервые в жизни. Эти обломанные ногти с дорожкой пыли по каемке. Выступающие веточки вен на тонких запястьях. Ощупала свое лицо. Мои руки, тело, лицо - я совсем не изменилась.
Я забарабанила что есть мочи в дверь, не жалея сил и рук, пока не выдохлась.
Никто не пришел. Ко всему привычная стража даже не обернулась.

Я сползла на холодный пол и захлюпала носом.

На четвертый день заточения, ожидая желеобразный обед, я дождалась конвоиров. Два молодца человеческой наружности вытолкали меня из камеры и проводили к сержанту.

Указав глазами на стул, немолодой и грузный сержант (как я перевела на земной манер его невысокий чин) сел напротив, влепив мне в лицо рыжие, как ржавчина, зрачки.
- Ну-ну… не бойся, - я судорожно вздохнула, растирая окоченевшие кисти рук, - мы всего лишь зададим пару вопросов.
Почесав морщинистый лоб, он продолжил.
- Приступим… Владислава, если не ошибаюсь?
Я, молча, кивнула, изо всех сил стараясь не зареветь.
- Хорошо, девочка, если так пойдет и дальше, очень скоро ты окажешься на свободе. Так-так… ты у нас не горная?
Я еще раз кивнула. На всякий случай.
- Но и не из Поднебесья?
Шея привычно дернулась вверх-вниз.
- Так откуда ты? Из народов Ушедших? Но они вымерли.

Воцарилось тягостное молчание. Я прикрыла опухшие глаза. Какие-то шедшие вымерли? Как динозавры.
Голос сержанта зазвенел сталью.
- Девочка, у нас тут война, а не чертова прогулка под звездами…
Сержант недоверчиво просверлил меня глазами.
- Возможно, – сухо ответил капитан, - заметь, я произнес, возможно – ты действительно ничего не помнишь. Допустим, контузия. Если это так, мы отправим тебя к психам.
Он кивнул ближайшему охраннику у двери.
- Отведи ее обратно. Для курса «покаяния» сойдет. - Капитан, игнорируя меня, упорно смотрел в сторону. - Если и это не поможет, мне жаль тебя, девочка.

С потолка назойливо капала вода. Камера - каменный мешок с выщербленными стенами - сводила с ума. Я брезгливо поковырялась в отвратительном на вид желе. Зачерпнув горку сизого нечто, попробовала было донести до рта, но остановилась на полпути. Ложка жалобно звякнула, ударившись о противоположенную стену. Дверь распахнулась, впуская девушку. Милейшее создание с длинными темными волосами и рубиновыми ягодами глаз на круглом лице.
Она нерешительно остановилась на пороге и тут же повернулась к двери, стуча по ней сжатыми кулачками:
- Выпустите меня! Я ни в чем не виновата!
В ответ послышалось эхо уходящих шагов и звонкие удары воды о камень.
- Все мы здесь по ошибке, - я с интересом изучала новенькую.
Несчастная несколько раз толкнула дверь и, выдохнувшись, опустилась на скамью.
- Они обвиняют меня в незаконной связи…
- Я потеряла память, поэтому плохо ориентируюсь в законах, - затараторила я заранее подготовленную отговорку.
- Я обучаюсь… обучалась на врача, возможно могла бы тебе помочь, но теперь… - Лицо девушки подернулось злостью, - Не переношу солдафонов. Они все помешены на своей войне, а мы должны собирать по кусочкам кости и сшивать разорванные раны.
- Как долго идет война?
- Ты не помнишь? – В ее лице отразились попеременно ужас и жалость. - Мы всегда стремились к прогрессу, развивались технологически. А Горные - другие. Не такие как МЫ. И всегда такими были. Это они развязали войну.
Мы невольно вздрогнули от далекого крика, сорвавшегося в тонкий визг.
- А дальше и рассказывать нечего. Никто и не знает толком, с чего началась война. Я с ума здесь сойду, - продолжила она без перехода и вдруг зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Ничего, - я легонько коснулась ее плеча, - трудно только первое время, а потом привыкаешь.

Я не собиралась исходить слезами, собрав всю свою волю, точно сжатая пружинка. Я ждала, что предпримут мои тюремщики.

7 глава

- Этих двух на курс «П137», - тюремщик подал знак четырем стражам и нас вывели из камеры.

Моя сокамерница тихо заплакала.
Я поспешила завести разговор, чтобы отвлечь ее и себя.
- Что такое курс «П137»?
- В народе его называют «курс покаяния», потому что делают заключенным, а цифры – число попыток, произведенных за их счет. А если в двух словах: в нас убьют нашу личность.
- То есть как? – Я резко остановилась, получив ощутимый тычок от идущего сзади охранника.
- Как, как, - девушка всхлипнула и пожала плечами, - все эмоции отвлекают от главного дела, а в этом мире первостепенное – война. Они воздействуют на определенные участки мозга. Жаль, правда, что большинство перестают быть людьми... Поэтому они и ставят свои опыты на арестованных.

Пока мы шли по коридору, я вглядывалась в каждое встречное лицо, тщетно пытаясь увидеть Эльфа (так про себя назвала объект). Вот только такой поиск не давал результата. Шансы ничтожно малы. Темные силы неплохо просчитали минимальный коэффициент моего везения.

Коридор расширился, превратившись в широкую площадь.
Стены здесь были значительно темнее, а потолок терялся в вышине. Общие размеры здания было трудно вообразить. Стражники и солдаты единым скоростным режимом шли рядами, не касаясь друг друга. Молчаливые и отрешенные.

- В последний раз вижу изваяние, - моя подруга по несчастью посмотрела куда-то вдаль. Я проследила за ее взглядом. На огромном плоском камне росли тончайшие золотые нити, оплетая друг друга и создавая высокую фигуру человека. Недалеко от монумента торчала кабина лифта. Вот она привлекла меня больше.
Я невольно замедлила шаг. Кабинка висела в нескольких сантиметрах от поверхности пола, маня блестящим выпуклым боком, но стражники потащили нас в другую сторону.
Сначала тихо-тихо, но нарастая с каждой секундой, вдалеке послышался ритмичный завораживающий стук. С прохожими стало происходить что-то невообразимое. Все поторопились скрыться в ближайших лифтах. Площадь мигом опустела. Один из охранников волочил мою сокамерницу, двое бежали впереди, расчищая дорогу. Вот он - единственный шанс. Я с неожиданной силой вырвалась из рук охранника и кинулась прочь, жалобно звеня цепью, обвившей запястья. Лицо конвоира скривилось и побледнело, но стражник лишь отчаянно махнул рукой, и, не вытащив оружие, поспешно скрылся в толпе.
Что заставило людей разбегаться подобно тараканам на сковородке? Мне тоже надо прятаться? Я кинулась к ближайшей кабине, когда на улице появилось необычное шествие. Седые старцы в длинных одеждах с татуированными гладкими лбами двигались мне на встречу, избрав конечной целью. Тонкие шесты в их руках издавали подобие мелодии, с силой опускаясь на каменный пол. Плененная этими стуками, грозной мимикой стариков и их странными одеяниями я осталась стоять.
Похоронная процессия?
Как оказалось - недалеко от истины.
Шедший впереди процессии поднял посох, направляя мне в лицо, когда кто-то ухватил меня за воротник и потащил к лифту. Старик недовольно вскрикнул. Словно кот, из-под носа которого увели мышь. Я обернулась и увидела незнакомца. Он брезгливо оттолкнул меня за спину и обернулся к старикам.
- Слава древнему клану Бури, - его голос звучал почтительно, но то и дело давал петуха саркастическими нотками. Водянистые глаза впередистоящего сердито сверкнули.
- Это моя добыча! Она послужит нам – все законно. Не тебе, юноша, нарушать обычай. Или хочешь присоединиться?
Незнакомец ничуть не смутился разъяренного старца, источавшего волны злобы.
- Эта – он, не глядя, кивнул в мою сторону, - принадлежит мне и, следовательно, не может принадлежать Вам. Это мой воин.
Пауза затянулась. Старик молчал, разглядывая молодого человека, словно решая: связываться или нет. Меня он больше не замечал.
- Кто ты, посмевший перечить нашей воле?
- Капитан первого ранга Верховного Совета.
Старик медлил, покачивая посох жилистой рукой.
- Что ж… на следующем совете ты за все ответишь…
И вернулся в шеренгу. Шествие продолжалось.
Незнакомец обернулся, и я смогла хорошенько его рассмотреть. Серебристое каре. Большие темные глаза с красным отливом. Изогнутые черные брови, контрастирующие с белой кожей. Тонкие губы, скривившиеся в гримасе. По земным меркам – не красавец, да еще бардовая полоса, прошедшая по всему лицу, от левого глаза до правого уголка рта, портила всю картину. Старый рубец. Из-за него сломанный когда-то нос, слишком изящный для мужского лица, казался с горбинкой. 
- Приятно познакомиться. Похоже, Вы только что спасли меня.
- Если ты хотела покончить с собой, есть более простые и менее… – он поморщился, - скверные способы. Погибнуть в битве, например.
В последних словах, мне вновь почудился сарказм. 
- Кто эти люди и как они могли причинить мне вред? 
- Ты не знаешь законы Поднебесья?
- После курса покаяния, - соврала я. Ну хоть в моем воображении очередная попытка увенчалась успехом.
Он посмотрел на тюремную робу.
- Это шаманы Бурри. По старинному договору, скрепленному века назад, они прибирают себе людей, встретившихся на пути. Все знают об этом и спешат покинуть площадь, заслышав стук посохов. Но есть и те, кто остаются. Фанатики или самоубийцы. Ведь любой младенец в курсе, что люди Бурри приносят в жертву людей, высвобождая духов в помощь на поле боя.
- Они приносят в жертву людей, и никто не препятствует?
- Они оповещают о своем приближении – все честно. К тому же это старинный кодекс чести – погибни за свой народ.

- Подними руки, - приказал капитан. С минуту поколебавшись, я потянула обвитые железом запястья вверх.
Неторопливо достав из кармана предмет, в котором я с трепетом узнала пистолет, и прислонив его к моей голове, капитан вызвался сопроводить меня обратно в камеру.
Чертов ублюдок.
 

8 глава

Я тащилась за капитаном по коридору, старательно отводя взгляд от проходивших мимо людей. Почти все они были в военной форме, и от каждого разило опасностью. Я старалась смотреть на мыски своих разбитых ботинок, проклиная мир, в который попала.
Из моей камеры, с которой мы практически сроднились, доносилась ругань.
- Как ты мог потерять ее! Отродье горное! И что я буду докладывать руководству?
- Но шаманы Бури…
- Не желаю ничего знать…
- Проходи, - вежливо пихнул меня капитан.
- Иди к черту, - медленно и четко произнесла я, надеясь, что он поймет значение верно.
Его глаза сузились. Понял.
Я переступила порог и скрылась в камере. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся.

- Все готово. Пройдемте.
Что готово? Моя смерть и ожидающий за ней ад? Я пожелала немедленно провалиться.
Но пока меня дожидалась операционная и холодная кушетка, на которой мое тело распяли, как простынь для просушки.
- Спасите! Спасите меня! Хоть кто-то... – к горлу подступили истерические рыдания, я с трудом подавила их, а то еще засунут в рот кляп. Найти любой предмет, за который можно зацепиться. Вот бы ей сейчас сильные руки. Такие сильные, чтобы смогли согнуть металл и сломать шеи столпившихся мясников, прикидывающихся врачами. Боже, о чем только думается перед смертью. Мучительной смертью на разделочном столе.

- Остановитесь!
Врачи замерли и выпрямились, недовольные вмешательством в ход операции.
И снова согнулись в вежливом поклоне.
Сухой старичок дрожащими руками раскрыл такой же ветхий, как и он сам, свиток в золотом переплете.
- Она была выбрана. Сама книга пророчеств ее избрала. Дитя с зелеными глазами. Она… – старик захлебывался словами и никак не мог остановиться, - выбрана!
Ответом ему была гнетущая тишина. Минуту спустя по операционной прокатился тихий шелест недоумения. Меня отстегнули от стола и поставили на ноги.
- Если произошла ошибка, - главный мясник пожал плечами, - приводите ее обратно.
Меня передернуло. Вот уж нетушки. Кто бы ни был этот сумасшедший, но я пойду с ним.

- Что? – Мне показалось или мир, в который я попала и только начала понимать, сошел с ума? - Королева?
- Да мисс. Конечно, предстоит коронация, но нет никакого сомнения – Вы наша следующая королева. У Вас уникальная отличительная черта – глаза.
- А предыдущая? – я не знала чего еще ожидать от народа, который выбирает королеву при помощи пророчества. Может ее распяли или сожгли в очередном религиозном экстазе.
- Предыдущая? Вот с ней мы намучились. Слишком расплывчатый признак – россыпь родинок на левом бедре в виде треугольника. Сами понимаете, - старик потупил взор, - не залазить же всем девам под платье. Но вы – другое дело! Эти зеленые глаза… - он протянул ладонь, словно желая их потрогать и убедиться.
- Что стало с предыдущей королевой?
- О, она просто ушла на покой.
- Не упокоилась с миром? – На всякий уточнила я.
- Она получила небольшую должность при дворце. Как и все предшествующие ей.

Мягкая постель. Как давно я так не наслаждалась сном.
- Вот я и в новом мире Кэм. И похоже, все понемногу налаживается. Пожелай мне удачи, сестренка.

Несколько дней назад я посетила библиотеку Дворца. Там, в старинных свитках и тяжелых книгах, хранилась история Поднебесного Города. По преданию, среди истлевших свитков было и пророчество о исходе войны, однако никому не удавалось его найти. Да и судя по слою пыли - никто этим особо и не заморачивался.
Тихий шорох. Под книжным шкафом восседал маленький серый зверек и бесцеремонно жевал страничку бесценной рукописи, придерживая ее когтистыми лапками. Тонкий и длинный носик его при этом смешно подергивался из стороны в сторону. Глазки смотрели прямо на меня с интересом и немым вопросом: кто это двуногое существо, забредшее в мои покои? Я неожиданно для себя самой неимоверно обрадовалась невесть откуда взявшейся мышке, так похожей на земную полевку.
- Жуешь? Жуй-жуй… тут небось и есть нечего.
Мышь на минутку оторвалась от приема пищи и с интересом прислушалась, сверкнув бусинками глаз.
- Я вот ищу… одного Эльфа. А ты везде бываешь, может, встречала: светленький такой, на лицо просто милашка.
Зверек тихонько пискнул, мол, знаем мы ваши проблемы. Все эти человеческие глупости.
- Эх, ничего-то ты не понимаешь. Я без него не могу вернуть свою прежнюю жизнь, соображаешь?
Мышь внимательно слушала, замерев с недоеденной бумажкой. Мне давно не попадался внимательный собеседник.
Я задела стул и он натужно скрипнул. Мышка скрылась из виду, махнув длинным шипастым хвостиком на прощание.
 

Поглазеть на прекрасный сад я отправилась в сопровождении высокой, сухожилистой фрейлины, не отстающей от меня с первого дня.
Сад был похож на таинственный космос. Черные стены сливались с таким же темным потолком. Высокие деревца, увенчанные круглыми шапками разноцветных листьев, дрожали и покачивались, как на ветру. Середина сада поросла золотистыми звездами. Цветы эти, нисколько не страдали от полумрака, покрываясь пушистыми шариками пыльцы. Малочисленный свет падал водопадом, красиво разбиваясь на серебристые полоски, из круглых отверстий на потолке.
- Восхитительно… как во сне! – Замедлив шаг, я остановилась под одним из таких окошек, льющих на меня лунный свет.
- Да… напоминает мой далекий дом.
Я обернулась к фрейлине, вспомнив про ее существование. Стража осталась у ворот, а она увязалась за мной.
- Разве не Поднебесный Город – твой дом?
- Нет… жаль, ты никогда его не увидишь, – в ее руке оказался крошечный огненный шарик, это было, словно она чиркнула зажигалкой. Резкий бросок, и он полетел в меня.
Темнота поплыла вокруг. Я почувствовала на губах свой крик, доносившийся с заминкой, словно сквозь вату. Но и этого хватило, чтобы стража услышала.