Проклятие Бессмертных: Метка Вечных (книга 1)

Авторские права

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись, сканирование или иные электронные либо механические методы, без предварительного письменного разрешения правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Данная книга является произведением художественной литературы. Имена, персонажи, места и события являются плодом воображения автора или используются в вымышленном контексте. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами является случайным и не подразумевается.

Хроники Нижнемирья

Хроники Нижнемирья

Дом Пламени

Им правит Владыка Каел. Его приверженцы отмечены алыми знаками. Они — завоеватели, воины, и верят, что высшее право — это право сильного. В отсутствие Каела правление осуществляет Старейшина Киту. На момент начала нашей истории трон Дома Пламени занимает Владыка Каел.

Дом Теней

Им правит Владыка Самир, отмеченный чёрными знамениями. Их предназначение — постигать искусство владения метками, дарованными Древними, и черпать в их силе магию. Пока Самир покоится в своём склепе, правление переходит к Старейшине Савве. Моя история начинается в тот миг, когда Самир погружён в вещий сон.

Дом Судьбы

Им правит Владычица Балтор, что дремлет в своей усыпальнице. Их клеймо — синее. Они — провидцы, получающие видения от Древних, и всеми силами стараются направить путь Нижнемирья согласно высшей воле. В отсутствие Балтор домом правит Старейшина Лириена. Она же является и Оракулом Древних, чья обязанность — передавать видения и возвещать их волю.

Дом Слов

Им правит Владыка Келдрик, погружённый в сон. Их знак — пурпурный. Они — учёные и летописцы, изучающие всё, что можно познать в Нижнемирье, за исключением тайн меток на коже, ибо это — стезя Дома Теней. Пока Келдрик спит, правление осуществляет Старейшина Торнеус.

Дом Крови

Им правит Владыка Золтан, что покоится в своём склепе. Их отметины — белые. Они — вампиры, хранители Древних в месте их заточения. Они одновременно поклоняются им и являются их тюремщиками. В отсутствие Золтана домом правит Старейшина Томин. Сайлас, Жрец, некогда был старейшиной этого дома, но пожертвовал своим титулом, чтобы взять в жёны Элисару, ибо брак между равными по статусу невозможен.

Дом Лун

Им правит Владыка Малахар, пребывающий в вечном сне. Их знак — зелёный. Они — оборотни и существа, посвятившие себя дикой природе. Пока Малахар спит, домом правит Старейшина Элисара.

Древние

Изначальные существа, олицетворяющие собой Нижнемирье. Именно от этих шести богов произошёл весь остальной мир. Они заточены в кровавом источнике под Святилищем Древних. Если они умрут, Нижнемирью придёт конец. Каждому дому Нижнемирья покровительствует один из Древних.

Старейшины и Правители:

Элисара. Старейшина Дома Лун. Родилась в 15 году до нашей эры на землях юго-западной Италии. Супруга Сайласа.

Торнеус. Старейшина Дома Слов. Родился в 1789 году в Швеции. Известен как Доктор. Женат на Валерии, которая также живёт в Доме Слов.

Лириена. Старейшина Дома Судьбы. Родилась в Испании в 314 году. Также служит Оракулом Древних, передавая ниспосланные ей видения.

Савва. Старейшина Дома Теней. Родился в Киевской Руси в 1022 году.

Томин. Старейшина Дома Крови. Родился в Бухаресте в 1618 году.

Киту. Старейшина Дома Пламени. Родился в Дании в 625 году.

Глава 1

Нина

Что ты делаешь, когда просыпаешься с татуировкой, которой у тебя не было прошлым вечером?

«Хм. Что за чушь?» — вот первая мысль, что пронеслась в моей голове, когда я разглядывала странный знак на своём запястье.

С виду — самая обычная татуировка. Крошечная, размером с пятирублёвую монету, будто бы нанесённая одним точным движением иглы с чёрной тушью. Всего один символ — архаичный, странный, ничего знакомого. Просто перевёрнутая латинская буква «г» с завитком, перечёркнутая по центру спиралью.

После яростной атаки с помощью спирта и отбеливателя я добилась лишь того, что кожа вокруг покраснела и заныла, откликаясь на каждое прикосновение тупой, ноющей болью. Медленно и неохотно я пришла к выводу: чернила и впрямь находятся под кожей, въелись в неё так, словно были там всегда.

Или, по крайней мере, это было на них очень похоже.

Я была абсолютно уверена, что это не внезапно проступившее родимое пятно такой дурацкой формы. Оно и правда выглядело как настоящая татуировка — чёткие линии, ровный цвет, никаких признаков неаккуратности или кустарной работы. Проблема была в том, что вчера вечером его ещё не было. Я не была на вечеринке, не пила и ничего не забывала. Лунатизм? Исключено. Я легла спать ближе к двум ночам, после того как досмотрела очередные три серии корейской дорамы, которую уже неделю смотрела запоем — ни один салон в городе в такое время уже не работал. Да и среди знакомых тату-мастеров не было шутников с таким больным чувством юмора. Я легла в кровать, уснула под привычный шум машин за окном, а проснулась — и вот тебе, пожалуйста. Татуировка. Прямо на запястье, не заметить невозможно, спутать не с чем.

Поразительно, как человеческий мозг справляется с, казалось бы, невозможным. Потратив целый час на безуспешные попытки стереть эту дрянь, моё сознание просто отказалось обрабатывать проблему дальше, словно нажало кнопку экстренного выключения. Загадка была вытеснена куда более простой и насущной задачей — я опаздывала на работу. Вот это я могла понять. Вот это могла решить. Вот с этим можно было иметь дело.

Вместо того чтобы погружаться в пучину паники, гадая, что же это такое на моей руке и откуда оно взялось, я просто… занялась обычными делами. Я впопыхах собралась, наспех подвела глаза чёрным карандашом, кое-как причесалась, запихнув непослушные волосы в хвост, и помчалась на остановку. Я даже не знала, зачем стараюсь выглядеть прилично. Не похоже, чтобы мои «коллеги» это оценили. Они не отличались особой общительностью, болтливостью и внимательностью к деталям. Ничего личного — они просто не могли себе этого позволить.

Они были мертвы, в конце концов.

Я работала экспертом-криминалистом в бюро судебно-медицинской экспертизы. Каждому новому знакомому приходилось объяснять, что моя работа — это не то, что они видели в том самом сериале про следователей, где все ходят в дизайнерских костюмах и раскрывают дело за сорок минут экранного времени. Всё было куда прозаичнее и приземлённее. Моя задача — собирать данные, фиксировать показатели и результаты. Существовали другие, более важные, лучше оплачиваемые и куда более умные люди, которые сидели в тёплых кабинетах и действительно раскрывали преступления, складывая факты в стройную картину. А я всего лишь вставляла в умерших пластиковые градусники, вырезала кусочки тканей для анализов по разным поводам и делала множество малоприятных фотографий для экспертизы.

Это не значит, что у меня не было живых коллег. Просто так было забавнее думать о людях на столе, освещая свою работу налётом чёрного юмора. Иначе пришлось бы относиться к тому, что я делаю, слишком серьёзно, а так жить было попросту невозможно — сойдёшь с ума от мрачности происходящего. Мои настоящие коллеги были милыми, обычными людьми, с собственной жизнью, о деталях которой я не имела особого понятия. И всех всё устраивало — мы соблюдали негласные границы.

Вопреки расхожему мнению, в морге никто не работал по ночам, как то любят показывать в фильмах ужасов с их атмосферой вечного мрака и скрипучих каталок. У меня была самая обычная, с восьми до пяти, рутинная жизнь, как у большинства обычных людей. Пусть и связанная с мёртвыми телами. Что ж, кому-то ведь приходится этим заниматься. Правда, иногда от меня слегка пахло химикатами, несмотря на все старания. Я использовала мятный шампунь, потому что если брала что-то цветочное, то начинала пахнуть, как похоронное бюро — приторно и удушающе.

Прислонившись к запотевшей стенке старенького автобуса, я уткнулась в телефон, машинально листая пальцем бесконечную ленту новостей, не вчитываясь в заголовки. Автобус снова задержался, пришлось ждать на остановке больше двадцати минут, что было совершенно неудивительно. Весь Барнаул в час пик намертво вставал в пробках, превращаясь в одну сплошную вереницу машин.

Было забавно, что в нашем сибирском городе можно было запросто опоздать на работу на пятнадцать минут, и всем было совершенно плевать — никто даже бровью не поведёт. Автобусные маршруты Барнаула, особенно в межсезонье, когда погода не могла определиться между осенью и зимой, становились настоящим испытанием на прочность нервной системы. Я подозревала, что, если голубь вздумает присесть на дорогу, движение встанет минут на двадцать, пока птица не соизволит убраться восвояси.

Я даже думать не хотела о том, что творилось здесь зимой, в настоящую сибирскую пургу, когда ветер сбивал с ног, а снег залеплял глаза.

Я, хоть и против своей воли поначалу, успела полюбить Барнаул со всеми его причудами и недостатками. Я перебралась сюда из деревни в Алтайском крае, чтобы поступить в университет и получить нормальное образование, потом была практика, меня взяли на работу, и вот я застряла здесь, пустив корни. Теперь у меня была типичная жизнь одинокой девушки лет двадцати семи. Несколько комнатных растений на подоконнике, которые я периодически забывала поливать, работа, пара близких друзей, увлечения вроде просмотра дорам и — как знак личного прогресса в суровых сибирских реалиях — собственная однокомнатная квартира, за которую я выплачивала ипотеку.

Глава 2

Нина

Тела иногда двигаются спустя часы после смерти — это знает каждый патологоанатом. Могут дёрнуться из-за остаточных нервных импульсов, да. Мышцы сокращаются, конечности подёргиваются. Но они не поворачивают голову осознанно. Уж точно не открывают глаза, глядя прямо на тебя. И абсолютно, совершенно точно не хватают тебя за запястье ледяной, одеревеневшей рукой с силой живого человека.

А это тело — хватало.

И я, сделала единственную логичную вещь, какая пришла мне в голову в тот момент. Я закричала — пронзительно, истерично, как героини тех самых фильмов ужасов, над которыми я так любила посмеиваться — и рванула руку, с такой отчаянной силой вырываясь из цепкой, как капкан, хватки, что отшатнулась назад, потеряла равновесие и с оглушительным грохотом рухнула на катящийся столик с инструментами. Металлические лотки полетели на бетонный пол, разбрасывая во все стороны скальпели, ножницы, пилы Штрюли и мой любимый энтеротом — тот самый, что я заказывала через специализированный магазин медицинского оборудования.

Татуировки не появляются за одну ночь. Это невозможно с медицинской точки зрения. Мёртвые тела не садятся на столе для вскрытия. Это противоречит всем законам физики, биологии и здравого смысла.

Будучи гордым ценителем всего мистического и жуткого, страстной поклонницей корейских дорам про вампиров и оборотней, я всегда считала, что окажись я в ситуации, подобной тем, что видела на экране своего телевизора, я бы просто схватила ближайший инструмент и прикончила монстра без лишних разговоров и паники. Сколько раз я смеялась над тем, как до невозможности глупо вела себя очередная красотка-актриса в фильме ужасов? Как она плакала навзрыд, паниковала, металась из угла в угол и бежала наверх по лестнице — наверх! — когда следовало просто принять существование чудовища и хладнокровно сделать то, что необходимо для выживания.

Что ж, теперь настал мой черёд. Это был тот самый момент, о котором я грезила с детства, когда зачитывалась книжками про вампиров из районной библиотеки. Оказалось, что насмехаться над героями кино было куда проще, когда ты не сидишь сам на холодном кафельном полу секционной, уставившись на оскалившееся чудовище, которое совершенно явно, недвусмысленно хочет тебя убить. Сидя на потёртом диване в своей однушке на Пролетарской, судить было легко и приятно.

И что же я сделала, столкнувшись с монстром лицом к лицу? Эта детская мечта, обернувшаяся леденящим душу кошмаром, ожила и сидела на моём секционном столе, уставившись на меня голодными кроваво-красными глазами, словно крокодил, затаившийся в мутной воде и высматривающий свой обед.

Конечно, я должна была защищаться. Схватить тяжёлый молоток с биркой «только для тяжёлых случаев» и раскроить ему череп одним точным ударом. Или скальпель — вонзить прямо в сонную артерию. Или что угодно другое из богатого арсенала патологоанатомических инструментов. В фильмах и дорамах это всегда выглядело так просто, так естественно.

На деле же всё оказалось совершенно иначе. Я просто сидела на холодном полу, разинув рот, как рыба, выброшенная на берег, а мой мозг застыл, словно заевшая виниловая пластинка на старом проигрывателе. Этого не может быть. Этого не происходит. Это невозможно. Где-то в глубине сознания, под тяжёлым, давящим грузом первобытного страха и мощного выброса адреналина, я мысленно извинилась перед всеми теми вымышленными персонажами, над которыми так беспечно смеялась, полагая себя умнее, храбрее, находчивее.

Мужчина на столе был таким же мертвенно-бледным, как и несколько минут назад, когда я начинала вскрытие. Тот же безжизненный, пугающе холодный, бело-синеватый оттенок мёртвой кожи, неизбежно проступающий спустя несколько часов после смерти. Но вместо отстранённого, умиротворённо-спокойного лица обычного трупа его черты были искажены яростью. Нечеловеческим голодом. Жаждой.

— Матерь божья! — вот всё, что я наконец смогла выдавить из пересохшего горла, полусидя, полулёжа на холодном полу секционной и не в силах оторвать взгляд от невозможного, не-должно-существовать монстра. Из зияющих дыр в его груди — там, где застряла картечь, которую я только что извлекала — почему-то не сочилась кровь. Совсем. Будто он был мёртв уже очень, очень давно.

Существо на столе не сводило с меня кроваво-красных глаз — таких красных, что казалось, будто они светятся изнутри адским огнём. Труп — нет, уже не труп — ухмыльнулся, обнажив острые, как бритва, клыки, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Только боль. Только голод. Его клыки были длинными — противоестественно, невозможно длинными. Они выступали над нижней губой, и казалось, он искренне, с садистским наслаждением предвкушает то, что собирается со мной сделать.

Да быть не может! Этого не происходит наяву!

Я видела достаточно фильмов ужасов, чтобы понять, кто он такой. Я даже не хотела произносить это слово про себя, даже мысленно. Ни за что на свете я не стану придавать достоинства и реальности той нелепой, абсурдной, невозможной ситуации, в которой оказалась, называя вещи своими именами. Потому что назвать — значит признать. А признавать я была не готова.

К счастью — если здесь вообще уместно это слово — новоявленный монстр-труп ещё не вполне овладел своим мёртвым телом. Его голодный, яростный бросок в мою сторону закончился довольно нелепым, почти комичным падением на бетонный пол секционной с глухим, тяжёлым стуком, от которого по помещению разнёсся гулкий звук. Я наконец отдышалась — когда успела задержать дыхание? — и кое-как поднялась на подгибающихся, ватных ногах, едва не опрокинув в процессе ещё один инструментальный стол.

Неуклюжесть, однако, не слишком смутила существо. Не смутила совсем. Монстр пополз за мной по холодному полу, низко рыча и угрожающе скалясь, его бледные, почти прозрачные в свете люминесцентных ламп губы были оттянуты назад, обнажая слишком длинные, слишком острые белые зубы. Этого было более чем достаточно, чтобы я мысленно сказала «ну уж нет!» и решила, что героическая самозащита — определённо не мой вариант. Не сегодня. Не сейчас. Каким-то чудом, каким-то непостижимым остатком присутствия духа мне хватило сообразительности схватить свой мобильный телефон со стола — единственную связь с внешним миром — когда я сломя голову бежала к двери из своего кабинета.

Глава 3

Нина

Даже если от всего пережитого меня слегка подташнивало, я была рада хотя бы пище в желудке. И алкоголю, конечно же. Впрочем, тошноту вызывал, скорее всего, именно он — крепкий коньяк на голодный желудок никогда не был лучшей идеей. Но, чёрт возьми, оно того стоило! Лёгкий хмельной туман в голове делал этот кошмарный день хоть сколько-нибудь терпимым, смягчал острые углы реальности, которая всё никак не желала укладываться в привычные рамки.

Сидя в полупустом баре на окраине Барнаула, где редко задавали лишние вопросы и не разглядывали посетителей слишком пристально, я рассказала Грише обо всём — о странных отметинах на лице того мертвеца, о том, как он встал и пошёл, словно кукла на невидимых нитях, об его острых, неестественно длинных клыках, которые блеснули в холодном свете морга. Гриша слушал молча, лишь изредка прикладываясь к своей рюмке, и его лицо с каждой минутой становилось всё более бледным. А потом он, разумеется, произнёс вслух то, о чём я боялась даже подумать.

— Погоди-ка. Так этот тип был вампиром, что ли?

— Нет! — я чуть не подавилась своим коньяком, и ледяные кубики звякнули о края бокала. — Нет, это всё ерунда. Бред сивой кобылы. Вампиров не бывает. Их просто не существует в природе.

— Но он же был трупом, — не унимался Гриша, наклоняясь ближе и понижая голос до напряжённого шёпота. — Мёртвым. Холодным. А потом вдруг взял и ожил. И у него были клыки, ты же сама видела. И у тебя есть татуировка, которую ты не помнишь, как сделала. Совпадающая с теми, что ты видела на его лице. Я считаю, мы имеем полное право на небольшую долю здорового заблуждения и конспирологии.

— А я — нет, — выдохнула я, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони, словно пытаясь спрятаться от окружающей действительности. — Если у него и впрямь были такие же узоры, что это вообще значит? Я что теперь, мишень для какой-то странной сверхъестественной секты? Жертва какого-то мистического культа?

— Не знаю, — Гриша тяжело вздохнул, и его плечи поникли. — Но всё это должно быть связано. Обязательно должно! Слишком уж невероятно, чтобы быть простым совпадением. Такого не бывает.

Он был прав, и я это знала. Мысль о том, что эти два события никак не связаны между собой, казалась ещё более нелепой, чем всё остальное происходящее. Так или иначе, отметина на моём запястье имела самое прямое отношение к тому не-умершему-совсем-не-вампиру, который очутился на моём столе в морге. Вопрос был лишь в том — какое именно?

После ужина и пары крепких напитков, не желая вызывать такси после того, как последняя маршрутка уйдёт на стоянку, мы расплатились и двинулись к ближайшей остановке. Холодный октябрьский ветер трепал волосы и пробирался под воротник куртки, заставляя поёжиться. Гриша, хоть и не признавался вслух, с наступлением ночи выглядел всё более озабоченным и бледным, словно привидение. Его взгляд то и дело метался по сторонам, выискивая опасность в каждой тени. Он попросился переночевать на моём диване, и я с огромной радостью согласилась. Альтернативой было спать при включённом свете, что я, наверное, всё равно собиралась делать. Хотя, чёрт побери, свет вряд ли поможет против того, что происходило сегодня.

Мы уже прошли примерно половину пути по пустынным улицам, когда вдруг Гриша резко остановился, словно налетев на невидимую стену.

— Гриш? — обернулась я к нему, недоумевая.

Но он не шевелился и не отвечал. Он просто смотрел куда-то позади меня, и глаза его стали совершенно круглыми от неподдельного ужаса, а лицо побелело настолько, что стало похоже на мел или гипсовую маску. Даже в тусклом свете уличных фонарей это было хорошо заметно.

— Гриша? — снова позвала я, на этот раз громче, но тщетно. Он замер, превратившись в статую.

Значительная часть моего существа отчаянно не хотела оборачиваться, чтобы увидеть то, что превратило Гришу в застывшее изваяние. Инстинкт самосохранения вопил, что лучше не знать, лучше развернуться и бежать, не оглядываясь. Но когда я всё же обернулась, мои худшие опасения оправдались с лихвой. Лучше бы я не смотрела. Гораздо лучше было бы, если бы я побежала со всех ног, не задавая вопросов.

Посреди дороги, прямо на разделительной полосе, стоял мужчина.

По крайней мере, я предположила, что это был мужчина.

Судя по его чудовищным размерам, это мог быть и небольшой автобус или танк.

На нём были полные латы — настоящие, боже правый, средневековые доспехи, словно сошедшие с экрана исторического блокбастера или со страниц фэнтезийного романа. Они покрывали его тело с головы до пят, не оставляя ни единого незащищённого участка, но, в отличие от музейных экспонатов, которые я видела на школьных экскурсиях, когда мы ездили в Санкт-Петербург, отдельные пластины этих доспехов были словно выкованы из кусков странного камня или чёрной вулканической лавы, а не из привычной стали. Они соединялись друг с другом причудливым, почти биологическим, органическим образом, напоминая хитиновый панцирь гигантского насекомого или экзоскелет какого-то доисторического чудовища.

Вся эта броня была усеяна шипами разного размера, выглядела невероятно яростно и зловеще и, без малейшего сомнения, была создана не только для защиты, но и для устрашения противника. И надо честно признать, на обоих фронтах она работала безупречно — я была в равной степени уверена, что эта штука выдержит танковый снаряд, и что я сейчас наложу в штаны от одного только вида.

Незнакомец был невероятно огромен. Его голову скрывал полный закрытый шлем, искажавший и без того чудовищные пропорции и делавший их ещё более пугающими. Шлем вздымался вверх, образуя два величественных, закрученных по спирали и поистине демонических рога, словно позаимствованных у дракона из старых легенд или у библейского демона. Рога и общая массивность доспехов не позволяли точно определить его истинный рост, но от асфальта до самой макушки набиралось почти два с половиной метра, а то и больше.

Даже без брони он должен был быть невероятно широк в плечах и мускулист, чтобы вообще носить на себе такую чудовищную тяжесть и при этом двигаться. В одной руке он с видимой лёгкостью держал меч длиной метра в полтора, не меньше — полноценный двуручный клинок. Латная перчатка, сжимавшая массивную рукоять, была оснащена стальными когтями на каждом пальце, острыми и угрожающими, как и всё остальное в его облике.

Глава 4

Нина

Вдох. Выдох.

В этом нет ничего ужасного, правда? Другого выбора у меня попросту не оставалось. Либо это, либо смириться и ничего не делать. А бездействие было хуже всего. Бездействие означало, что я признаю своё бессилие — а я ненавидела чувствовать себя беспомощной больше всего на свете.

Я сидела на кухонном табурете и смотрела на своё левое запястье, на эту зловещую метку. До сегодняшнего дня она была просто странным, сюрреалистичным, но безобидным рисунком. А потом за мной погнались два разных чудовища с идентичными символами. Под рукой я расстелила одно из старых, потёртых полотенец, что вечно валяются на полке на всякий пожарный случай. Они всегда выручают — вытереть лужу, подстелить во время ремонта, а то и для… домашней хирургии.

Ну, знаете. Обычные бытовые мелочи.

Вся моя аптечка первой помощи была разложена на столешнице — солидный арсенал, оставшийся со времён работы фельдшером в городской скорой. Выбросить такое наследство было попросту жалко. Тем более что всё это добро я когда-то вытащила из больничных запасов перед увольнением — пусть хоть какая-то компенсация за мизерную зарплату и ночные смены.

Я тяжело вздохнула и потянулась к металлической рукоятке, торчащей из гранёного стакана с медицинским спиртом. Достала свой монтажный нож и с тоской посмотрела на тонкое лезвие. Отступать некуда. Так надо.

Если я смогу срезать эту штуку с себя, есть мизерный шанс, что я окажусь в безопасности. Теоретически. Других теорий у меня не было, так что приходилось довольствоваться этой. Может быть, эти твари выслеживают нас именно по этой метке? Может быть, она работает как какой-то маяк, проклятый GPS-трекер, вживлённый под кожу? Тогда её нужно просто удалить. Вырезать. Избавиться от неё раз и навсегда.

Чёрт, как же это будет больно…

Я уже обработала кожу и наложила жгут на предплечье выше татуировки, на всякий случай. Поблизости была лучевая артерия, и срезать нужно было совсем тонкий слой, но я могла и дрогнуть. Руки и так уже предательски дрожали от страха и адреналина. Я даже приготовила противень, чтобы стерилизовать на нём инструменты и… кусочки плоти. От этой мысли живот свело судорогой, и я пожалела, что не выпила в баре побольше. Пара рюмок водки сейчас очень бы пригодилась. Наконец, я приставила лезвие к коже, отмерив взглядом контур проклятого символа.

О да… О да, это действительно адски больно.

Я прошлась лезвием примерно на четверть окружности символа, прежде чем вынуждена была остановиться — глаза застилали предательские слёзы. Боль пронзила руку раскалённой иглой, разлилась жгучей волной до самого плеча. Я швырнула нож на противень и несколько раз со всей дури шмякнула себя кулаком по бедру, давясь горькой слюной от боли. Металлический привкус крови появился во рту — видимо, прикусила губу.

Я схватила со стола чистую тряпку, вытерла лицо, размазав по щекам солёные дорожки, а потом решила засунуть её уголок себе в рот, чтобы вцепиться в него зубами и не оглушить соседей воплем, если придётся. В старой хрущёвке слышимость отменная — соседка снизу и так уже дважды стучала шваброй в потолок за последний месяц. Взяв новый ватный тампон, я смахнула кровь с ранки и, снова подняв нож, продолжила свой жуткий труд, с того самого места, где остановилась.

Слёзы текли по моему лицу ручьями, но сейчас было не до них. Я пыталась сконцентрироваться на процессе, представить, что это не моя рука, а очередной труп на столе в морге. Похоже, боль понемногу притуплялась — нервы на руке уже не могли кричать громче. Хорошо хоть, я знала, что делаю. Хорошо хоть, эта «работёнка» была мне знакомой. О, господи… Но у мертвецов-то ничего не болит! А это… а это невыносимо. Сейчас меня стошнит. И самое паршивое, что делать всё это приходилось неудобной, нерабочей рукой. Правой рукой я была неловкой, как первоклашка с ручкой.

Я вскочила с табурета, выплюнула тряпку и, согнувшись пополам, склонилась над раковиной. Рвотные спазмы сотрясли меня, желудок свело болезненным узлом. Я открыла кран с холодной водой. По спине пробежали ледяные мурашки, пока остатки адреналина — или то, что ещё от него осталось в моём организме — бушевали внутри, словно ураган. Я зачерпнула ладонями ледяной воды, прополоскала рот, избавляясь от кислого привкуса, а затем умылась, пытаясь остудить пылающее лицо. Вода стекала по подбородку, капала на пол, смешиваясь с кровавыми пятнами.

Ладно. Почти всё. Почти.

Я подставила изуродованную часть руки под холодную струю и с облегчением выдохнула, когда вода омыла мою измученную кожу. Разрез вокруг татуировки был готов, и теперь оставалось всего ничего… просто содрать её с живого мяса. Пустяки. Вполне обыденно. Кожа сходит. Так бывает. Я проделывала это с сотнями трупов за годы работы в морге. Ни разу — с живым человеком. Но это ведь одно и то же, правда? Абсолютно. Та же самая процедура, только… только пациент в сознании и орёт от боли.

Не трусь теперь. Ты так близка, — подбадривала я саму себя шёпотом. — Один захват пинцетом… и рывок.

Татуировки находятся всего в паре миллиметров под кожей, в верхних слоях дермы. Это не то что вырывать мускулы или сухожилия. Ерунда. Сущая ерунда. Совершенно нормально. Обычное дело для любого, кто занимается домашней хирургией на собственной кухне в три часа ночи.

Я снова уселась на табурет, сунула пальцы в стакан со спиртом и извлекла оттуда маленький пинцет, который лежал там всё это время. Схватить и оторвать. Другой вариант — попытаться подрезать кожу по мере продвижения, но для этого нужны были бы две руки. А у меня была свободна только одна. Оставалось лишь сорвать её. Одним движением. Резко, быстро, не задумываясь.

Как пластырь, да?

Прямо как пластырь.

Я просунула край щипцов пинцета под кожу, нащупала границу разреза, и меня снова чуть не вырвало. Желудок снова сжался, во рту пересохло. Прошло несколько минут, в течение которых я лишь судорожно дышала, пытаясь заставить себя продолжить. Всего один рывок. Один рывок — и всё закончится. Потом перевяжу, выпью обезболивающего, и можно будет наконец рухнуть на диван.

Глава 5

Нина

Это сон? Или же всё по-настоящему? События этого дня стёрли грань между реальностью и кошмаром до такой степени, что я уже ничего не понимала.

Я не помнила, как оказалась здесь. У меня не было ни малейшего понятия, где это «здесь» находится, и никаких воспоминаний о том, как я очутилась в центре странной каменной комнаты. Последнее, что я помнила, — как меня протащила сквозь врата в пространстве громадная фигура в доспехах. Когда я повернула голову, то ощутила странную отстранённость, будто это движение принадлежало не мне. Взглянув на руку, я не увидела на ней ни раны, ни наспех наложенной повязки на том месте, где я тщетно пыталась срезать проклятую метку. Значит, сон. Кошмар, судя по всему.

Я находилась в склепе.

Каждая поверхность стен была покрыта такой искусной резьбой, что с первого взгляда было трудно разобрать сюжет. Чудовища и твари сплетались в кровавом пиршестве среди каменных лоз, которые извивались без видимой смысла и цели. Колонны взмывали вверх, поддерживая сводчатый потолок, испещрённый таинственными символами и всё теми же искорёженными ветвями. Стены прорезали огромные витражные окна, но сквозь них не проникало ни луча света, который мог бы подсказать, что же на них изображено. Тяжёлый мрак лежал за цветным стеклом, словно сама тьма стояла по ту сторону, прижавшись к окнам своим безликим ликом.

На возвышении в торце прямоугольного зала, подобно алтарю, стояла крылатая статуя в капюшоне. Её крылья были сотканы не из перьев, а из костей, словно с ангела ободрали всё оперение, оставив лишь жуткий скелет былого величия. В её руках покоилась чаша, в которой горели несколько чёрных свечей, источая слабый, мерцающий свет.

Тёплый свет восковых свечей сливался с мерцанием множества других, установленных в канделябры, расставленные среди мрачного и торжественного убранства склепа. Вся комната, казалось, была построена для почитания одного-единственного объекта. В центре зала доминировал массивный каменный саркофаг. Что было странно — у него не было крышки. По крайней мере, я её нигде не видела. Я не могла заглянуть внутрь каменного ящика, чтобы разглядеть, кто — или, поправила я себя, что — покоится в нём.

Может, он пустой?

Как бы не так!

Любопытство жгло меня изнутри. Оно требовало узнать, что лежит в этом гробу, какое чудовище приготовилось выпрыгнуть на меня. Если это походило на другие мои кошмары с монстрами, то это было неизбежно. Я подойду, оно выскочит, я побегу, и так по кругу. Место действия могло быть уникальным, но сама схема — нет.

Ведь это всего лишь сон, не так ли?

Я медленно подошла к огромному каменному саркофагу, стоявшему в центре зала. Янтарный свет свечей играл на его глянцевой обсидиановой поверхности, отражаясь сотнями крохотных огоньков. Вся конструкция казалась вырезанной из единого гигантского куска чёрного, гладкого камня. На всех четырёх углах были высечены чудища и искривлённые демоны, застывшие в оскаленных и причудливых позах, словно навеки пойманные в момент своей агонии или триумфа. Это было красиво, если, конечно, кошмар может быть красивым. Стиль напоминал барокко, но извращённый, искажённый и откровенно мрачный, как будто кто-то взял роскошь петербургских дворцов и пропустил через призму ночного кошмара. Тот, кто покоился в этой гробнице, был важной персоной; это я могла понять сразу. Или, по крайней мере, он сам так считал и обладал достаточными деньгами или властью, чтобы это доказать.

Это сон, напомнила я себе. Это порождение моего разума, швыряющего меня в фантасмагорический кошмар наяву. Лишь ещё одно творение моего измождённого, поглощённого страхом мозга. Меня сегодня преследовало столько монстров, что он просто придумал нового.

Но почему же тогда всё ощущалось так осязаемо? Так реально? Пару раз в жизни у меня случались осознанные сны. Они больше походили на видения, где я могла парить в собственном сознании, переписывать события или заново переживать то, что хотела увидеть снова. Это было совсем не похоже.

Сделав шаг на низкую ступеньку, приподнимавшую саркофаг сантиметров на двадцать над уровнем пола, я медленно наклонилась вперёд, чтобы заглянуть в центр гроба. Там было темно, и тени делали его содержимое почти невидимым с первого взгляда.

Я ожидала увидеть клубок щупалец или костлявое, окровавленное существо, рычащее на меня. Но вместо этого я увидела… человека.

На нём был костюм, казалось, начала девятнадцатого века, весь в узорах чёрного-на-чёрном-на-чёрном. Сшитый и скроенный так, чтобы идеально сидеть на его фигуре. Окрас делал его трудным для восприятия на фоне обсидианового гроба. Чтобы усугубить ситуацию, его лицо скрывала гладкая чёрная металлическая маска.

На ней не было никаких деталей, кроме одного круглого отверстия над правым глазом, от нижнего края которого вниз шла прочерченная прямая линия, рассекавшая щёку и доходящая до линии челюсти, будто разрезая поверхность. Ни щель в маске, ни отверстие для глаза не открывали ничего под ней. Словно там была чёрная сетка или вуаль. Его другой глаз был полностью скрыт и был таким же гладким, как и остальная часть маски.

Единственную бледную кожу я могла разглядеть лишь на самых краях висков, под подбородком и на шее. Длинные чёрные волосы рассыпались вокруг его головы на шёлковой подушке, создавая странный контраст с мертвенной бледностью кожи.

Его руки были сложены на груди. Одна — в перчатке, чёрной, как и всё остальное, что было на нём, другая — закована в металлическую перчатку, напоминавшую коготь какого-то огромного зверя. Она поблёскивала в свете, демонстрируя замысловатую гравировку, покрывавшую её поверхность. Кончики пальцев заканчивались зловещими, болезненно-острыми на вид когтями.

Мне потребовалось долгое мгновение, чтобы осознать: его грудь поднималась и опускалась в медленном, глубоком ритме. Этот человек не был мёртв — он спал.

Я сглотнула, чувствуя, как горло пересохло.

Мне нужно бежать.