Проклятье Холодного Короля

Авторские права

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись, сканирование или иные электронные либо механические методы, без предварительного письменного разрешения правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Данная книга является произведением художественной литературы. Имена, персонажи, места и события являются плодом воображения автора или используются в вымышленном контексте. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами является случайным и не подразумевается.

Глава 1

Милена

Рынок гудел, как растревоженный улей. Я пробиралась сквозь толпу, высоко держа корзину с гусиным пухом, который мать велела беречь, как зеницу ока. Люди вокруг толкались, орали, торговались, и никто, похоже, не замечал худенькую девчонку, что лавировала между ними, стараясь не уронить свою ношу. Один неосторожный шаг — и пух окажется в грязи, растоптанный сапогами торговцев и зевак. А это значит, дома меня ждёт не просто выговор, а настоящая буря.

— Эй, поосторожней! — буркнула я, когда очередной прохожий, здоровенный дядька с корзиной яблок, чуть не сбил меня с ног. Он даже не обернулся, просто протопал дальше, оставив меня покачиваться, как тростинка на ветру. Никто не извинился, никто не спросил, всё ли со мной в порядке. Да что там, никто даже не взглянул в мою сторону.

Я не была невидимкой для жителей нашего городка. Они видели меня — дочку швеи, вечно таскающую корзины с нитками, тканями или ещё чем-нибудь, что мать считала важным. Но им было всё равно. А мне — нет. Если пух из корзины вывалится в грязь, мать устроит мне такую головомойку, что я неделю буду краснеть от одного её взгляда.

— Простите, — пробормотала я, когда очередной локоть ткнулся мне в плечо. Корзина опасно накренилась, и я, споткнувшись, юркнула в узкий переулок между прилавками, чтобы перевести дух и поправить свою ношу. Тут же рядом, как назло, оказалась пекарня. Аромат свежеиспечённых булочек — сладких, с хрустящей корочкой, посыпанной маком, — ударил в нос. Желудок предательски заурчал, напоминая, что с утра я проглотила только кусок чёрствого хлеба с водой. Но времени на мечты о булочках не было. Как и денег.

Я уже собиралась вернуться в толпу, когда заметила странную тишину посреди рыночного гомона. В гуще суеты, среди криков торговцев и смеха покупателей, был один островок пустоты. Люди расступались, словно вода перед камнем, вокруг старухи, что медленно брела от прилавка к прилавку. В её костлявой руке покачивалась плетёная корзина, а сама она опиралась на узловатую трость, постукивая ею по булыжникам. Никто не подходил к ней ближе, чем на три шага. Покупатели отворачивались, торговцы вдруг находили дела поважнее, а дети, обычно носившиеся по рынку, как угорелые, замолкали и прятались за родительские спины.

Я прищурилась, пытаясь разглядеть старуху. И тут сердце у меня ёкнуло. Это была она — личная служанка Холодного Короля.

Неудивительно, что её сторонились. Хрупкая, сгорбленная, с белоснежным пучком волос, старуха выглядела так, будто её вот-вот сдует ветром. Но было в ней что-то… неправильное. Что-то, от чего по коже бежали мурашки, а волосы на затылке вставали дыбом. Её глаза — слишком яркие для старушечьего лица — будто видели тебя насквозь. И всё же, глядя на неё, я не могла понять, почему её боялись больше, чем меня игнорировали.

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Старуха поскользнулась на мокром булыжнике, покрытом грязью, и рухнула на колени. Корзина выпала из её рук, и по земле рассыпались мотки ниток, блестящие пуговицы и пара иголок, тут же утонувших в грязи. Толпа замерла, но никто не шевельнулся, чтобы помочь. Люди просто стояли, перешёптываясь, и отводили взгляды.

Я, не раздумывая, бросила свою корзину у стены и кинулась к старухе. Сердце колотилось, но я не могла просто стоять и смотреть, как она барахтается в грязи.

— Вы в порядке? — выпалила я, опускаясь рядом с ней на колени. — Давайте помогу!

Старуха медленно поднималась, опираясь на трость. Её пальцы, тонкие, как ветки, дрожали, поправляя выбившиеся пряди волос. Кожа на её руках была такой тонкой, что я видела голубоватые вены под ней. Я старалась не пялиться, но взгляд невольно цеплялся за эти детали.

— Вы в порядке? — повторила я, заметив, как на её сером чулке расплывается тёмное пятно крови. — Вы поранили колено!

Старуха наконец посмотрела на меня. Её глаза, серо-голубые, как зимнее небо, сверкнули в полуденном свете.

— Не говори со мной, девочка, — хрипло сказала она, отмахнувшись. — Разве не знаешь, что я проклята?

Я вздрогнула. Слухи о Холодном Короле и его слугах гуляли по городку, как осенний ветер. Говорили, что они все прокляты, что их господин — не человек, а что-то иное, холодное и вечное. Но я никогда не верила в эти сказки. Проклятья? Это просто сплетни, которыми старухи пугали детей.

— Вы ранены, — упрямо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Позвольте помочь.

— Девочка, — старуха сжала трость так, что костяшки побелели, — не лезь, куда не просят. Мой господин всегда обо мне позаботится.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри закипает упрямство.

— Я уверена, что он позаботится, — сказала я, стараясь говорить спокойно, — но его здесь нет, а ваше колено всё в крови. Давайте хотя бы соберём ваши вещи.

Не дожидаясь ответа, я опустилась на колени прямо в грязь и принялась собирать рассыпавшиеся пуговицы и нитки. Толпа вокруг нас продолжала двигаться, но никто не смотрел в нашу сторону. Казалось, мы с этой старухой стали невидимками. Я аккуратно сложила всё обратно в её корзину, стараясь не испачкать нитки грязью с рук.

— Позвольте проводить вас, — предложила я, поднимаясь и протягивая ей корзину.

— Нет, девочка, — старуха покачала головой, и в её голосе послышалась странная мягкость. — Ты и так сделала больше, чем следовало.

— Но я…

— Нет, — отрезала она, уже тверже. — Оставайся здесь. Живи своей жизнью.

Я замерла, глядя, как она, хромая, двинулась в толпу. Люди расступались перед ней, как перед чумой, пока её сгорбленная фигура не исчезла за прилавками. Я так и стояла, пока грубый толчок в спину не вернул меня к реальности.

— Эй, не стой столбом! — рявкнул кто-то, протискиваясь мимо.

Я обернулась и ахнула. Моя корзина! Она валялась на земле, а гусиный пух, который я должна была беречь, как сокровище, был втоптан в грязь. Сердце ухнуло вниз. Мать меня убьёт.

— Милена! — пронзительный крик матери резанул уши, как нож по стеклу. Я вздрогнула и обернулась. Она стояла в нескольких шагах, держа под мышками близнецов, которые сонно тёрли глаза. За её юбку цеплялся малыш Тишка, а младшая сестра, Велена, с пустым взглядом тащила тяжёлую корзину с покупками.

Глава 2

Милена, шесть месяцев спустя.

Ночь прошла в липких кошмарах. Я видела ледяные поля, где ветер выл, как голодный зверь, и маски, сверкающие бриллиантами, которые следили за мной из темноты. Я ворочалась, запутываясь в простынях, пока рассвет не разбудил меня. Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди, а простыня прилипла к спине от холодного пота. Я лежала, глядя в низкий потолок нашей маленькой спальни, и пыталась отдышаться. Сегодня был мой последний день дома. Завтра я уйду в замок Холодного Короля.

Завтрак прошёл в гробовой тишине. Мать сидела за столом, поджав губы, и резала хлеб с такой силой, будто он её чем-то обидел. Близнецы хныкали, Тишка ковырял ложкой в миске с кашей, а Велена, моя младшая сестра, смотрела в пол, будто там было что-то интересное. Никто не смотрел на меня. Никто не говорил со мной. Я сидела, сжимая ложку, и чувствовала себя тенью — невидимой, ненужной, лишней. Даже воздух в комнате казался тяжёлым, как перед грозой.

— Покажи Велене, как выполнять её новые обязанности, — бросила мать, вставая из-за стола и накидывая шаль. — Я на рынок.

Она ушла, не оглянувшись. Дверь хлопнула, и я осталась с сестрой, которая уже тёрла глаза кулачками, будто собиралась разреветься.

— Пойдём, Велена, — тихо сказала я, стараясь звучать бодрее, чем чувствовала. — Я покажу, как стирать бельё и чистить очаг.

Но Велена только шмыгала носом и путалась в простых делах. Я объясняла, как отскребать сажу с кастрюль, как замачивать простыни, чтобы пятна отходили легче, но её руки дрожали, а взгляд метался. Мне стало её жаль — она была всего на четыре года младше меня, но всё ещё ребёнок. А я? Я тоже чувствовала себя ребёнком, хотя мне было почти восемнадцать. Но выбора у меня не было.

К полудню я вымоталась. Велена то и дело роняла вещи, а я, стиснув зубы, подбирала их и объясняла всё заново. Когда она уронила ведро с водой, залив пол, я не выдержала и рухнула в старое кресло у очага, закрыв лицо руками.

— Я не справлюсь! — всхлипнула Велена из кухни, где пыталась нарезать овощи для ужина.

— Придётся, милая, — ответила я, стараясь смягчить голос, хотя внутри всё кипело. — Завтра меня здесь не будет, а мама не потерпит, если ты всё испортишь.

Велена заревела громче, и я почувствовала укол вины. Вздохнув, я встала и подошла к ней. Она стояла у стола, утирая слёзы грязным рукавом, а перед ней лежала куча криво нарезанных морковок. Я обняла её за худенькие плечи, чувствуя, как она дрожит.

— Не плачь, прошу, — сказала я. — Это не так сложно. Ты научишься. А если будешь стараться, через пару лет выйдешь замуж и избежишь… ну, знаешь, участи служить Холодному Королю.

Велена вдруг бросилась ко мне, чуть не сбив с ног, и уткнулась лицом в моё плечо.

— Я не хочу, чтобы ты уходила! — всхлипнула она.

Я погладила её по спутанным волосам, стараясь не расплакаться самой.

— Всё будет хорошо, — пробормотала я, хотя сама в это не верила. — Я справлюсь. Со мной всё будет в порядке.

— Нет, не с тобой — со мной! — перебила Велена, отстраняясь. Её глаза покраснели, а голос дрожал. — Как я буду без тебя? Я не хочу быть маминой рабыней!

Я замерла. Её слова ударили, как пощёчина. Рабыня. Так вот кем я была все эти годы? Маминой прислугой, таскающей корзины, стирающей бельё, чистящей очаг? Гнев и боль сдавили горло, но я заставила себя говорить спокойно:

— Ты не будешь рабыней, Велена. Ты будешь помогать маме, пока не подрастёшь. А потом выйдешь замуж, заведёшь семью. А я… — Я сглотнула, чувствуя, как голос дрожит. — А я стану служанкой в холодном замке. Навсегда.

Велена шмыгнула носом и вытерла лицо.

— Ну, по крайней мере, тебе не придётся терпеть маму, — буркнула она.

Я хотела улыбнуться, но её слова ранили ещё больнее. Не выдержав, я оставила сестру на кухне и ушла к себе. Когда оттуда потянуло дымом, я даже не пошевелилась. Пусть горит. Мне было всё равно.

Ужин был таким же тихим, как завтрак. Семья ковыряла горелые куски мяса и овощей, которые Велена пыталась приготовить. Я сидела, свернувшись на подоконнике, глядя на закатное небо, и не притронулась к еде. Желудок сжимался, но не от голода — от страха. Сегодня мой последний вечер дома. Завтра я уйду в замок, и всё, что я знала, останется позади.

Когда солнце село, мать молча вручила мне старый потрёпанный плащ и корзину со сломанной ручкой. Туда я сложила свои немногие вещи: запасное платье, деревянную расчёску, пару лент для волос. Никто не сказал мне добрых слов. Никто не обнял. Мать холодно чмокнула меня в щёку, вытолкнула за порог и захлопнула дверь. Я услышала, как засов задвинулся с глухим стуком.

Слёзы жгли глаза, но я стиснула зубы и заставила себя сделать шаг. Потом ещё один. Ноги дрожали, корзина оттягивала руку, но я шла вперёд. Деревня молчала. Прохожие отводили взгляды, будто я была прокажённой. Дети, игравшие на улице, замолкали, когда я проходила мимо. Никому не было дела. Каждый шаг через деревню, каждый скользнувший мимо взгляд ранил моё сердце, но я не останавливалась. Боль закалила меня.

Дорога к замку вилась в гору, и вскоре деревня осталась позади. Ноги горели, лёгкие болели от холодного воздуха, но я продолжала идти. Птицы щебетали в ветвях, закатное солнце золотило деревья, покрытые инеем. Природа, казалось, смеялась надо мной, не замечая моего горя. Я стиснула ручку корзины так, что пальцы побелели, и упрямо шагала вперёд.

Дорога вывела меня между двух высоких скал, и вот он — замок Холодного Короля. Я остановилась, задрав голову. Серые каменные стены сливались с горой, а одинокая башня, словно копьё, пронзала небо. Замок выглядел таким же холодным и неприступным, как его хозяин. Ветер трепал мой плащ, а сердце колотилось. Я задумалась: следит ли кто-то за мной с той башни? Или я слишком ничтожна, чтобы на меня обращать внимание?

Я вытерла вспотевшие ладони о плащ и посмотрела на себя. Выцветшее платье, потрёпанные туфли, растрепавшиеся волосы, выгоревшие до белизны на солнце. Щёки вспыхнули от стыда. Я поставила корзину на землю и дрожащими пальцами принялась приводить себя в порядок. Расчесала волосы, заплела их в косу, спрятав конец под воротник плаща. Дома я всегда собирала волосы в пучок, чтобы не мешали при уборке, но здесь… здесь я хотела выглядеть хоть немного достойно. Хотя, глядя на свои лохмотья, я понимала, что это бесполезно.

Глава 3

Милена

Грохот засова вырвал меня из тяжёлого сна. Я свалилась со стула, на котором задремала, и шлёпнулась на холодный каменный пол. Сердце заколотилось, а глаза щипало от яркого света, хлынувшего в камеру. Сквозь слёзы я разглядела силуэт в дверном проёме — высокий, в чёрном, с маской, сверкающей даже в тусклом свете факелов. Это мог быть только он.

— Вы вернулись, — выдохнула я, и облегчение смешалось со страхом.

Холодный Король шагнул ко мне и протянул руку. Я замялась, глядя на свои воспалённые пальцы, покрытые коркой засохшей крови. Боль пульсировала в ногтях, но я всё же ухватилась за его ладонь, стиснув зубы. Его рука была тёплой, сильной, и это почему-то напугало меня ещё больше. Я поднялась, покачнувшись, и он поддержал меня, не давая упасть.

Я всё ещё щурилась от света, не видя его лица — только бриллиантовую маску, холодную и совершенную. Но когда его взгляд упал на мои руки, я услышала низкий, почти звериный рык. Он заметил раны. Я невольно сжала его руку крепче, боясь, что он отпустит, и я снова рухну на пол.

Слёзы катились по щекам, пока он вёл меня к лестнице, осторожно поддерживая за локоть. Его пальцы слегка похлопывали по моей руке, будто успокаивая, но я не могла поверить в его доброту. Он был моим врагом, причиной моих бед, но сейчас — единственной надеждой выбраться из этой проклятой темницы.

— Боюсь, я, возможно, слишком сильно на тебя давил, — сказал он, и его голос, хоть и холодный, звучал тише, чем раньше.

Я не знала, что ответить. Горло сжалось, а голос после часов молчания казался чужим. Я хромала рядом, молясь, чтобы он не вёл меня к новым ужасам. Мы поднялись по винтовой лестнице, и холодный воздух сменился теплом верхних коридоров. Там нас встретила пожилая женщина в строгом чёрном платье. Её светлые волосы были уложены в тугой пучок, а лицо, хоть и суровое, не казалось злым. Я заметила в её глазах искру жалости, и это немного успокоило моё бешено колотящееся сердце.

— Агафья, позаботьтесь о девочке, — сказал король, отпуская мою руку. Я покачнулась, но женщина тут же подхватила меня за плечи. — И вызовите Петра, пусть осмотрит её руки.

— Ваше Величество, — хрипло ответила Агафья, её голос был твёрдым, но с ноткой упрёка. — Посмотрите, в каком она состоянии! Вы не должны были…

— Агафья, — резко оборвал он, и его маска сверкнула, когда он повернул голову.

Она фыркнула, бросив на него взгляд, полный сдержанного недовольства, но кивнула.

— Конечно, Ваше Величество, сейчас же.

Я позволила Агафье увести себя, благодарная за её тёплую, уверенную поддержку. Мои ноги дрожали, и без неё я бы точно упала. Мы шли по коридору, и я не могла оторвать глаз от высоких потолков, украшенных лепниной, и окон, через которые лился мягкий утренний свет. После мрака темницы всё казалось нереальным, как сон.

— Как тебя зовут, милая? — спросила Агафья, её голос был мягким, почти материнским.

— Милена, — прохрипела я. Горло жгло, но я была рада, что голос вообще работает.

— Я Агафья, экономка, — сказала она, сжав моё плечо. — Ну, и не только экономка, конечно. В этом замке всем приходится делать всего понемногу.

Она повела меня по широкой лестнице, и я озиралась, поражённая роскошью. Мраморные полы, гобелены с вышитыми цветами, хрустальные люстры, отбрасывающие радужные блики. Это было так не похоже на тёмную камеру, что я почти забыла о боли в руках.

— Мы приведём тебя в порядок, — успокаивала Агафья, открывая дверь в просторную комнату. Я замерла на пороге, боясь ступить внутрь. Огромные окна, обрамлённые тяжёлыми бархатными шторами, пропускали потоки света. Гигантская кровать утопала в подушках и мягких одеялах. На стенах висели картины с пейзажами, а у одной стены стоял шкаф, полный книг. Пол покрывал густой ковёр, мягкий, как мох. Я никогда не видела ничего подобного.

— Что это за место? — прошептала я, боясь, что это ошибка.

— Твоя комната, конечно, — удивилась Агафья, её брови взлетели вверх. — Не думала же ты, что навсегда останешься в той камере?

Слёзы снова хлынули, горло сжалось. Я только кивнула, сдерживая рыдания. Мне казалось, что я никогда столько не плакала, как за эти дни.

— Ох, милая, — Агафья шагнула ко мне и обняла, прижав к своей груди. — Ты правда так думала.

Я уткнулась в её плечо, чувствуя, как слёзы впитываются в её платье. Она погладила меня по спине, и на миг я почувствовала себя маленькой девочкой, которую утешает мама. Но моя мама никогда так не делала.

— Я помню, как страшно было мне в первые дни здесь, — тихо сказала Агафья. — Обещаю, станет легче. Король… он хороший человек, поверь.

Я вздрогнула и отстранилась.

— Хороший? — Мой голос сорвался. — Он чудовище! Он запер меня в темнице, как… как зверя!

Агафья ахнула и быстро захлопнула дверь, будто боялась, что нас подслушают.

— Никаких таких разговоров, милая, — строго сказала она, но в её глазах мелькнула теплота. — Он терпелив, но он твой господин. А теперь давай приведём тебя в порядок.

Я оглядела комнату, ища умывальник, но ничего не нашла. Агафья заметила мой взгляд и открыла маленькую дверь в углу. Я заглянула внутрь и ахнула. Там стояла большая ванна, выложенная белой плиткой, с золотыми кранами. Полки были заставлены полотенцами и флаконами с мылом, от которых пахло лавандой и мятой.

— Что это? — выдохнула я, не веря своим глазам.

— Здесь ты будешь мыться, — хмыкнула Агафья, подходя к ванне. — Не бойся, это не так страшно.

Я повернула кран, и горячая вода хлынула в ванну, поднимая пар. Я замерла, не веря.

— Горячая вода? Прямо так? — спросила я, чувствуя себя глупо.

— Конечно, — улыбнулась Агафья. — Ты же видела водопровод в камере.

— Да, но я думала, это… ну, чтобы не убирать за мной отходы, — пробормотала я, чувствуя, как щёки горят.

Агафья рассмеялась, и её смех был таким тёплым, что я невольно улыбнулась.

— Отчасти так, — сказала она, беря с полки пушистые полотенца и кусок мыла, пахнущий лавандой. — Но король не станет выносить за тобой горшки, милая. А теперь снимай платье.

Глава 4

Милена

Пот выступил над верхней губой, пока я стояла перед резными дверями покоев короля. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Я сжала кулаки, пытаясь унять дрожь, и заставила себя постучать. Удар вышел слабым, робким, но эхо разнеслось по коридору.

— Войди, — раздался холодный, спокойный голос.

Тяжёлая дверь поддалась легко, словно приглашая в ловушку. Я переступила порог, и моё дыхание замерло. Покои короля были такими же ослепительно белыми, как весь замок, но здесь свет казался ещё ярче, отражаясь от мраморных полов и хрустальных люстр. Высокие окна с витражами бросали цветные блики на стены, украшенные редкими гобеленами с серебряной вышивкой. В дальнем углу, за массивным столом из тёмного дерева, сидел Холодный Король, склонившись над кипой бумаг. Его маска сверкала в солнечном свете, а перо в руке двигалось с размеренной точностью.

Он не поднял головы. Я замерла, не зная, что делать, и сделала шаг ближе, затем ещё один, пока не остановилась у края стола. Тишина давила, и я чувствовала себя незваной гостьей.

— Я… я здесь, — прошептала я, когда молчание стало невыносимым.

Король вздохнул, отложил перо и наконец посмотрел на меня. Его маска, усыпанная бриллиантами, поймала свет, и я невольно прищурилась.

— Похоже, первым делом нам нужно заняться твоими манерами, — сказал он, и его голос был холоден, как зимний ветер. — И осанкой. И внешностью.

Его слова больно ранили, будто удар ножа. Я опустила голову, чувствуя, как щёки горят от стыда. Мои руки инстинктивно потянулись к платью, чтобы теребить подол, но я заставила себя остановиться.

— Кто ты? — вдруг спросил он, и в его голосе мелькнула нотка раздражения.

Я растерялась, не понимая вопроса.

— Я Милена? — пробормотала я. — Ваша новая служанка?

Он покачал головой, и маска сверкнула.

— Нет. Ты личная служанка бессмертного короля, а не какая-то растрёпанная, съёжившаяся девчонка.

Я прикусила губу, не зная, как ответить. Слёзы подступили к глазам, но я заморгала, чтобы прогнать их. Он поднялся, высокий и грациозный, и я невольно отступила на шаг.

— Я многого от тебя требую, — сказал он, обходя стол. — Некоторое придётся учить долго, но главное — ты представляешь меня. Ты должна быть грациозной, умелой, уверенной. Каждое слово, каждый жест должны быть продуманными. Понимаешь?

Я покачала головой, чувствуя себя ещё глупее.

— Нет, — тихо призналась я.

— Поймёшь, — отрезал он и указал на угол стола. — Каждый раз, входя ко мне, стучи один раз, входи и стой здесь, пока я не обращу на тебя внимания. Никогда не смотри мне в глаза. Отвечай только «Да, Ваше Величество» или «Нет, Ваше Величество», если не требуется иного. Стой прямо, смотри вперёд. Не тереби платье и не кусай губу.

Я поспешно отпустила губу, выпрямилась и уставилась на стену, чувствуя себя побитой собакой.

— Да, Ваше Величество, — выдавила я.

Уголок его рта дрогнул, словно в намёке на улыбку.

— На первый звон ты приносишь завтрак и ставишь поднос сюда, — он указал на край стола. — На третий звон — обед, на шестой — ужин.

Я взглянула на круглый столик в углу, накрытый белой скатертью. Он был изящным, идеально подходящим для трапезы.

— Почему вы едите за рабочим столом, когда у вас есть такой красивый обеденный? — вырвалось у меня.

Он замер, и я поняла, что нарушила его правило. Его вздох был тяжёлым, почти раздражённым.

— Я всегда ем один, — сказал он. — Могу заодно работать. И не перебивай.

Я сжалась, но он продолжил, будто не заметил:

— Никогда не задавай мне вопросов. Ты одна будешь убирать мои покои, стирать бельё, заботиться о гардеробе. Ты будешь стоять рядом на важных встречах и сопровождать меня на приёмах с другими правителями. Полагаю, ты не умеешь прислуживать за столом.

— Нет, Ваше Величество, — пробормотала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Он скрестил руки и покачал головой.

— Тогда начнём с малого. Ты будешь со мной сегодня, завтра и послезавтра, пока твои манеры не станут приемлемыми.

Сердце заколотилось при мысли о том, чтобы быть запертой в его покоях, стоять по стойке смирно и молчать. Он подошёл к гардеробу, вытащил шёлковую рубашку и вернулся. Я старалась стоять прямо, глядя на стену, но его близость заставила меня вздрогнуть. Он остановился слишком близко, и я почувствовала тепло его дыхания.

— Шьёшь? — спросил он.

— Немного, Ваше Величество, — неуверенно ответила я.

Он сунул мне рубашку, и я едва удержала её дрожащими руками.

— Ты будешь шить мои рубашки.

Я посмотрела на ткань — мягкую, белоснежную, с едва заметными швами. Подняв взгляд, я случайно заглянула под край его маски и увидела глаза — зелёные, тёплые, совсем не подходящие его холодному образу. Я ахнула и тут же опустила взгляд.

— И никогда не упоминай мои рубашки, их покрой или то, что ты их шьёшь, никому! — рявкнул он.

Я съёжилась, не понимая, почему он так разозлился. Кому какое дело до его рубашек? Его паранойя пугала, и я решила быть осторожнее. Если он так одержим тайнами, он действительно может быть безумцем.

— Да, Ваше Величество, — прошептала я.

Он отошёл к столу, а я взглянула на гардероб. Полки были забиты такими же рубашками, каждая идеальная. Я не удержалась:

— Но у вас их так много…

Он не ответил, но я почувствовала его раздражение.

— Корзинка для шитья у кресла, — сказал он, садясь. — Некоторым девушкам помогало разобрать рубашку, чтобы понять, как она сшита.

Я подошла к креслу у окна и села, стараясь устроиться изящнее, когда услышала его вздох. Рубашка оказалась невероятно сложной: двойной слой ткани, швы спрятаны так, чтобы не касаться кожи. Я вертела её, теряясь всё больше. Зачем такие сложности? У подола я нашла странный шов — широкий, сделанный снаружи. Неужели шить придётся, засунув руку внутрь? Я открыла рот, чтобы спросить, но вспомнила его запрет и уткнулась в работу.

Глава 5

Милена

Я сидела в кресле у окна в покоях короля, один на один с его проклятыми рубашками. Мои пальцы дрожали, сжимая иглу, и каждый стежок казался борьбой. Хотелось умолять Агафью научить меня шить, но король строго запретил говорить о рубашках, и я сдерживалась, боясь его гнева. Ткань для практики была тёмной, скрывая пятна крови от моих израненных пальцев — я то и дело колола себя, несмотря на все старания. Шёлк ускользал, нитки путались, и в отчаянии я швырнула ткань на пол. В тот же момент раздался стук в дверь.

Холодный Король оторвался от бумаг, бросил взгляд на дверь, затем на меня. Его маска сверкнула в свете люстры, и я почувствовала, как сердце сжалось.

— Мне открыть? — пискнула я, вскочив.

— Да, — протянул он, не скрывая раздражения.

Я бросилась к двери, споткнувшись о край ковра, и распахнула её. Вошла Серафина, за ней — Терентий, неся огромный сундук. Его взгляд, как всегда, был полон неодобрения, но я пропустила это мимо ушей, слишком занятая тем, чтобы не уронить себя перед королём.

Серафина прошла в гардеробную, жестом велев мне следовать. Терентий поставил сундук и вышел, не сказав ни слова. Портниха начала доставать платья — одно за другим, каждое прекраснее предыдущего. Глубокий фиолетовый, как ночное небо, синий, словно озеро в бурю, чёрно-белый узор, напоминающий шахматную доску, светло-бежевый, мягкий, как утренний туман. Последним было зелёное платье — цвета глаз короля, которые я случайно увидела под маской. Я ахнула, не в силах отвести взгляд.

— Они прекрасны, — выдохнула я, проводя пальцами по ткани.

Серафина критически осматривала свои творения, смахивая невидимые пылинки и обрезая торчащие нитки крошечными ножницами. Её движения были точными, почти механическими.

— Конечно, прекрасны, — буркнула она. — Я не шью мусор.

Из сундука появились шёлковые сорочки, чулки, тонкое нижнее бельё с кружевом. Я никогда не видела такой роскоши и не могла поверить, что всё это для меня — деревенской девчонки, привыкшей к заплатанным платьям. Наконец, Серафина достала белые туфли с кружевной отделкой. Их заострённые носы и аккуратные каблучки выглядели изящно, как из сказки.

Я скинула старые сапоги, потёртые и пыльные, и с радостью надела туфли. Но тут же поморщилась — они жали, впиваясь в пальцы и пятки, словно деревянные колодки.

— Они жмут, — сказала я, стараясь не обидеть Серафину.

— Конечно, их нужно разносить, — ответила она, собирая свои инструменты. — У тебя что, никогда не было новых туфель?

Я покачала головой, чувствуя себя глупо.

— Ноги скоро заболят, но привыкнешь, — добавила она, уходя.

Я не привыкла.

В первый день ноги ныли так, будто я прошла босиком по камням. Снимая туфли в своей комнате, я обнаружила чулки, прилипшие к пальцам и пяткам от крови. Волдыри лопнули, кожа была красной и горячей. Я стянула чулки, сдерживая слёзы, и с ужасом подумала о завтрашнем дне.

Наутро было хуже. Я вскрикнула, надевая туфли, и заплакала, когда они наконец оказались на ногах. С красными глазами я хромала на кухню за подносом для короля. Каждый шаг отдавался болью, и я молилась, чтобы никто не заметил.

Савва поднял взгляд от плиты, держа лопатку.

— Что случилось? — спросил он, нахмурившись.

— Туфли, — пробормотала я, чувствуя себя жалкой.

Он поморщился, будто сам почувствовал мою боль.

— Первые новые туфли?

Я кивнула, вытирая слёзы рукавом.

— Я пошлю за Петром, — сказал он, вручая мне тяжёлый поднос с завтраком.

Лестница в покои короля была мучением. Я остановилась на полпути, чтобы вытереть лицо и собраться. Войдя, я ковыляла, стараясь не шевелить ногами, чтобы не тереть раны. Король не поднял глаз от бумаг, но его вздох был красноречивее слов.

— Тебе не хватает природной грации, которая есть у всех — от крестьян до королей, — сказал он, и его голос был холоден, как мрамор под моими ногами.

Я сморгнула слёзы, проклиная свою слабость.

— Простите, Ваше Величество, — выдавила я. — Мне трудно привыкнуть к новым туфлям.

Он склонил голову, и маска скрыла его эмоции.

— Они тебе не подходят?

— Может, я могла бы носить старые… — начала я, но его смех оборвал меня.

— Никогда, — отрезал он. — Я не позволю тебе носить те уродливые обноски в моём дворце. Продолжай носить эти туфли, привыкнешь.

Я кивнула и доковыляла до кресла. Сев, я с облегчением сняла давление с ног. Хотелось скинуть туфли, но это было бы неуместно, да и надеть их снова я бы не смогла. Я взяла шитьё, стараясь отвлечься от боли, но каждый укол иглы напоминал о моих мучениях.

Обед и ужин дались ещё тяжелее. Я стискивала зубы, сдерживая стоны, пока хромала по коридорам. Вернувшись в свою комнату, я нашла Петра, сидящего у камина с сумкой трав.

— В ванне вода, замочи ноги, — сказал он, не поднимая глаз.

Я кивнула, спотыкаясь, дошла до ванной и стянула туфли и окровавленные чулки. Вода, пахнущая мятой и ромашкой, была тёплой, но даже она не заглушила боль. Когда вода остыла, я вытерла ноги и вернулась к Петру.

Он посмотрел на мои ступни и поморщился.

— Первые новые туфли? — спросил он.

— Откуда все знают? — буркнула я.

Он тихо рассмеялся.

— Большинство из нас получили первые новые туфли здесь. Не та роскошь, которой ждёшь. Но твои ноги — худшее, что я видел. Просила короля разрешить носить другие?

— Он хочет, чтобы я носила эти, — вздохнула я, пока он наносил мазь.

— Внешний вид для него важен, — сказал Пётр. — Ты его служанка, его отражение.

— Но это мои ноги! — возмутилась я.

— Да, но он хочет, чтобы ты была идеальной, — ответил он, бинтуя мои ступни. — Туфли скоро разносятся, а ноги заживут. Главное — не допустить заражения.

Он объяснил, как замачивать ноги, наносить мазь и бинтовать их, чтобы утром влезть в туфли. Я слушала, чувствуя смесь ужаса и злости. Неужели король не сжалится, видя мои мучения? Но он либо не замечал, либо ему было всё равно.