Последние два дня корабль, идущий из Шатарии в Андракис, кидало по волнам, как детскую игрушку. Это был ад. Скрипя от натуги, крепкие борта принимали на себя удар за ударом. Стонали на пределе своих возможностей.
Угрюмые волны Нового моря набрасывались на судно, захлёстывали через борт, заливали палубу, грозя смыть любого зазевавшегося бедолагу в зловещую пучину. Сверху лило без остановки. То тут, то там черное небо прорезали всполохи молний, а нескончаемые раскаты грома сливались с рокотом бушующей морской стихии.
Все это время седовласый капитан стоял у штурвала, раздавая приказы, проводя судно по самой грани. Оно то взлетало на гребень волны, на мгновение замирая на самой высокой точке, то срывалось в бездну, утопая в шипящей пене.
…А потом наступило утро. Шторм наконец утих, море успокоилось, тяжелые свинцовые тучи уползли на восток, напоминая о себе лишь темными мазками на горизонте.
Опасность миновала.
Пока матросы наводили порядок на палубе, внизу, в самом сердце корабля приходили в себя те, ради кого это путешествие и затевалось.
Двадцать три девушки. Выпускницы гимназии Ар-Хол.
— Я ненавижу море, — простонала одна из них, обтирая лицо влажной тряпицей. Весь путь она проделала в обнимку со ржавым ведром.
Другие были не лучше. Бледные, растрепанные, с темными кругами под глазами. Измученные…но полные предвкушения. Несмотря на трудности пути, мыслями они уже были там, в дне Красного Всполоха.
— Девочки, соберитесь! Хватит стонать. Мы почти добрались! — самая деловая из них, рыженькая Ванесса, уже успела узнать последние новости, — корабль идет строго по курсу. Сегодня к вечеру мы доберемся до переправы. Немного осталось.
Да. Немного. Перебраться на корабль Андракиса, миновать переход и попасть на отбор.
Каждый раз, думая об этом, Доминика рисовала в своём воображении образ прекрасного война. Сильного, могучего с темными волосами и пронзительным ястребиным взглядом. Он непременно выберет ее. Подойдет, опустится на колено и предложит руку и сердце.
Об этом мечтала не только она, но и каждая из девушек, находившихся на корабле. Кто-то из них представлял брюнета, кто-то — блондина. Но во всех фантазиях общим было одно — это непременно будет суровый, справедливый мужчина, ждущий свою прекрасную даму.
Было волнительно, а еще немного страшно, потому что совсем скоро от привычной жизни ничего не останется. Новое место, новые люди, новый статус. Их прежний маленький мирок остался там, в Шатарии, на прибрежных утесах Нового Моря, где притаилась Гимназия Ар-Холл.
Как и всех девочек, которым было суждено отправиться в Андракис, Доминику привезли туда едва ей исполнилось пятнадцать. Под присмотром бдительных наставников они проходили обучение магическому мастерству, познавая не только общие основы, но и раскрывая нативные способности. Изучали историю и математику, проводили вечера напролет, отрабатывая мастерство танца, осваивали хитросплетения этикета.
Пять лет, проведенных в гимназии, казались бесконечно долгими, но сейчас она бы с радостью задержалась там еще хотя бы на пару дней.
— Почему мы должны сидеть в трюме, как какой-нибудь скот? — недовольно выдала светловолосая Мойра, — почему нельзя было выделить нормальный корабль с каютами, в которых есть как минимум нормальные кровати и окна?
Им действительно приходилось спать на гамаках, развешенных рядами вдоль стен, или на тюках с сеном, сваленных в углу.
— Не ворчи, — отмахнулась та, которая обнимала ведро, — и без тебя тошно.
— Бри! Это унизительно! — блондинка продолжала негодовать, но ее уже никто не слушал, потому что дверь отворилась и на пороге появился молоденький юнга.
— Капитан разрешил выходить на палубу. Опасность миновала.
Все кроме Мойры восприняли эту новость с воодушевлением и поспешили покинуть темное помещение, насквозь пропитанное запахом морской соли и смоленой древесины.
Оказавшись наверху, Доминика зажмурилась от яркого солнца, едва ли не на ощупь поднялась на нос корабля, проморгалась и, подставив лицо ласковому ветру, долго смотрела вдаль, надеясь увидеть контуры перехода.
Кругом, насколько хватало глаз, синела бескрайняя морская гладь. Казалось, что на всем свете не осталось никого кроме них…и надоедливых чаек, которые носились над кораблем с оголтелыми криками и высматривали чем бы поживиться.
— Я, наверное, помру пока мы доберемся до места, — пробубнила зеленая Бри. Ее снова терзала морская болезнь, — Можешь не вглядываться. Еще долго.
Она оказалась права. Прошел и обед, и ужин, солнце клонилось к горизонту, прочерчивая на присмиревших волнах багровый след, а они все еще бороздили воды Нового Моря.
— Как думаете, кхассеры будут на отборе?
— На отбор приходит только один кхассер, — со знающим видом произнесла Берта, — всегда только один.
— Тогда надежды нет. Он обязательно выберет Высшую. — Эльза вздохнула, но тут же бодро подбоченилась, — но я и купцу буду рада, и простому воину. Говорят, все мужчины в Андракисе, как на подбор.
— Да, черт с ним, с твоим купцом, — отмахнулась Берта, — Мне интереснее другое. Кхассер один, Высших двое. Кого он выберет?
Ника непонимающе прикоснулась к своим щекам. Вместо гладкой кожи под пальцами оказалось что-то грубое, покрытое наростами и щетиной.
— Что это? — просипела она. Слова получались неразборчивыми, будто полный рот камней. А невнятные звуки, вырывающиеся из горла никак, не могли принадлежать хрупкой юной девушке. Карканье вороны, смешанное с мычанием глухонемого.
Ванесса бросилась к своему вещевому мешку и достала маленькое зеркальце.
— На, — протянула его, вставая на цыпочки, будто опасалась подступить ближе и подхватить неведомую заразу, поразившую подругу.
Доминика потянулась за зеркальцем, но взглянув на свою руку, замерла. Нездорово зеленая кожа, по-старчески сморщенная и усыпанная бородавками, раздутые суставы и толстые, обломанные под корень ногти.
Уже не думая ни о чем, Доминика выхватила из рук Ванессы несчастное зеркало. Заглянула в него и не смогла сдержать вопль ужаса.
На нее смотрело нечто! Некрасивое, скукоженное с длинным крючковатым носом и крошечными, заплывшими глазами. Тонкие губы кривились в болезненной гримасе обнажая неровные, желтые зубы.
— Ну ты и уродина, — восхищенно рассмеялась Мойра. В тишине, накрывшей каюту, ее смех казался чудовищно неуместным и даже пугающим, но блондинка продолжала веселиться, — Это ж надо, какая жуть. Б-р-р-р.
— Ты… — промычала Ника и чуть не задохнулась, — ты…
— Что-что? — Мойра приложила руку к уху и подвинулась ближе, — прости, но твои стоны я не понимаю.
Говорить становилось все труднее. Голос не слушался. Неповоротливый распухший язык, казалось, принадлежал не ей, а кому-то другому.
— Это твоих рук дело! — внезапно взвизгнула Ванесса, — я видела, как полыхнуло голубым! Сначала думала, что переход так сработал. Но это ты!
— Да. Я, — Мойра даже не думала отрицать. Стояла, подбоченившись, и невозмутимо смотрела на остальных.
— Я тебе сейчас устрою! Мерзавка! — Винни бросилась к ней, но снова полыхнуло. В этот раз красным.
Девушка отлетела к стене, грузно упала на пол и больше не шевелилась, а блондинка с видом победителя подула на свое дымящееся кольцо.
— Подарок от мамочки! Очень полезная вещь.
— Ты что творишь? — Бри растерянно указывала на бесчувственную Ванессу и на воющую, словно дикий зверь Доминику.
— Разве не понятно? Расчищаю путь. Вы ведь правильно подметили. Нас двое, кхассер один…и он будет моим.
— Ты изуродовала ее!
— Ой, да не нагнетайте, — беспечно отмахнулась Мойра, — С ней все в полном порядке. Ни царапины нет. Просто морок. Мой. Коронный. Не отличишь от настоящего, ни на ощупь, ни на вкус. Походит так пару дней… может неделю… на крайний случай месяц-другой и вернется к нормальному виду. А Ванесса так вообще просто дрыхнет. Притомилась бедная.
— Ты с ума сошла! Так нельзя.
— Мне можно.
Она всегда была уверена, что ей дозволено больше, чем остальным.
— Мы все расскажем капитану…
Цокая язычком, Мойра медленно погрозила пальцем:
— Никто, никому, ничего не расскажет.
— Мы не будем тебя покрывать!
— Будете, — она снисходительно кивнула, — еще как будете. Вы все. А если кто-то вдруг захочет пожаловаться, то станет такой же…прекрасной, как наша дорогая Доминика.
— Ты не сможешь наложить свой проклятый морок на всех.
— Так я уже, — блондинка со счастливой улыбкой развела руками, — Только на Нику напрямую набросила, а у вас у всех он на молчание завязан. Молчите — румяные и красивые, жалуетесь — зеленые и уродливые.
— Врешь ты все! — Эльза сердито схватила Мойру за рукав, разворачивая к себе лицом.
В тот же миг ее ногти почернели, и болезненная зелень перчаткой скользнула к запястью.
— Ай! — она отскочила в сторону и начала трясти рукой. Морок скатился обратно к кончикам пальцев и исчез.
Мойра демонстративно отряхнула смятый рукав и ледяным тоном произнесла:
— Кхассер мой!
В этот раз никто не посмел ей возразить.
— Если кто-то еще хочет обзавестись зеленой легушачьей мордой, — она обвела всех присутствующих безжалостным взглядом, — помогу с огромным удовольствием. Или отключу с помощью перстня. Поверьте, его мощи хватит на сотню таких как вы. Ну же, желающие, два шага вперед.
Никому не хотелось становится жуткой прямо перед отбором. Никто не хотел валяться на полу без чувств. И ни у одной из них не было сил справиться с магией Высшей.
Поэтому все молча отступили.
— Вот и славно, — Мойра удовлетворенно кивнула, и как ни в чем небывало, принялась поправлять прическу.
Остальные бросились к Ванессе и пытались привести ее в сознание, а Бри, подошла с содрогающейся от рыданий Доминике и накинула ей на плечи свой плащ.
— Тише, тише… — гладила по жестким, спутанным волосам больше похожим на мочало, — с тобой все в порядке. Слышала? Ты все такая же красавица, как и прежде. Это морок. Все пройдет…скоро.
Чья это была ошибка — никто не знал, но представитель клана черных пантер тоже пожаловал в Наранд. И поскольку на смотре должен быть один кхассер, а Лай приехал первым, то ему и предстояло отдуваться.
На радостях, что скинул с себя эту повинность еще на год, Брейр завернул в небольшую таверну на пересечении центральных улиц. Хорошо завернул, с душой. Так что под утро не мог вспомнить, где находится и что вообще происходит.
Едва открыв глаза, он увидел перед собой спящую девицу. Ее длинные пепельно-серые волосы разметались по подушке, физиономия смялась, большие яркие, как малина губы сонно причмокивали. Не было нужды заглядывать под одеяло, чтобы убедиться, что одежды на ней нет.
— Кхм…
Как ее зовут, он не помнил и не горел желанием снова знакомиться, поэтому тихо перевернулся на другой бок… Там спала еще одна светловолосая девушка.
— Да чтоб вас всех, — тихо крякнул и осторожно сполз с кровати.
Одежда нашлась на полу, оружие там же. Чтобы не звенеть, и не будить своих ночных…попутчиц, кхассер тихо натянул исподнее, прихватил остальные вещи и вышел из комнаты.
Спустя пару минут, уже полностью собранный, он спускался в пустой зал таверны, тяжело шагая по скрипучей лестнице. В голове еще не просветлело, виски раздирал настойчивый скрежет, горло царапала лютая жажда. Надо было или спать дальше, или идти на улицу, покидать душный портовый город, насквозь пропахший рыбой, разминать крылья…
— Вам просили передать, — возле выхода его перехватил румяный трактирщик.
Он протянул неровно свернутую желтую бумагу и подобострастно поклонился. Молодой кхассер за одну ночь оставил здесь столько денег, что ыся тавена могла не работать целую неделю.
Брейр недовольно щелкнул языком и развернул лист.
«В час. На смотр. Высших две. Распорядитель»
Он пять раз пробежался по строчкам, вчитываясь в наспех накарябанные буквы.
В смысле две? Зачем две? Всегда же была одна…
Он удивленно посмотрел в одну сторону, в другую, будто ждал, что кто-нибудь сейчас пояснит в чем дело.
Какого лешего их две?!
А самое главное, какого лешего он не свалил из города вчера, как только узнал, что на смотр приехал другой кхассер? Сейчас бы уже был далеко, и никто бы его не нашел, не заставил возвращаться обратно.
— Че-е-ерт, — простонал, с досадой потирая шею.
Сбегать теперь, когда ему сообщили о второй Высшей и потребовали явиться на смотрины, не было смысла. Накажут. Император жестко относился к этому вопросу, и поблажек не делал никому.
Тхе’Маэс был одержим мыслью сохранить силу кхассеров и каждому отводил свою роль в этой игре. Кому-то заранее готовили камень плодородия, чтобы совершить обряд. Кому-то позволяли вести поиски самостоятельно. А самым младшим представителям кланов, как самому Брейру, досталась другая участь. Девы из Шатарии.
Раз в год, поздней осенью, корабль с «невестами» прибывал в Наранд и на его борту неизбежно была та, что наделенная особой нативной магией, которая порой срабатывала не хуже камня плодородия.
Расчёт Тхе’Маэса был простым. Одна Высшая — один кхассер.
К несчастью, в этом году эта печальная участь достался Брейру.
Над стойкой трактирщика висели большие квадратные часы с медными стрелками и бесстрастно показывали, что он уже безнадежно опаздывает. Почему нельзя было просто прислать ему эту девку и оставить в покое?
— Черт, — он снова выругался и выскочил на улицу. На бегу обратился зверем, испугав почтенную пару, неспешно проходящую мимо, и взмыл в воздух.
Скользя над разноцветными крышами, он устремился на окраину Наранда, где раскинулись поместья знати.
Нужный особняк был виден издалека. Серая, выгоревшая на палящем южном солнце махина возвышалась над остальными домами. Ее крышу венчали пять статуй кхассеров — по числу кланов Андракиса. Когда-то их было семь. Рысей не стало, да ягуары перевелись.
Сложив тяжелые крылья, он спикировал вниз, перекинулся прямо в воздухе и уже человеком, опустился перед каменным крыльцом. От жесткого приземления в висках снова застучало, а желудок протестующе сжался. Ругая себя последними словами за ночную несдержанность, Брейр прошел мимо молчаливого стражника, склонившего голову в поклоне, и прислушался. А потом уныло поплелся туда, откуда доносились мужские голоса.
Народ был так увлечён торгами, что ему удалось незаметно просочиться в зал и занять место наверху, с самого края. Он тяжело опустился на лавку, подпер щеку кулаком и угрюмо наблюдал за тем, что происходило внизу.
Кого-то брали в жены, кого-то не брали. Ничего интересного. Девицы тоже были обычные — в Андракисе своих таких хватало.
Он нашел Лайя, сидящего на несколько рядов ниже. Рядом с ним, гордо выпрямив спину стояла беловолосая девушка. Наверняка ей было холодно в одной рубашке, но она не дрожала и вела себя так, будто все было в порядке. Красивая. Сквозь белую ткань угадывались изящные перегибы, а на плече проступал темный символ Высшей.
Брейр недовольно щелкнул зубами и отвернулся. Пришел бы вовремя — забрал бы ее себе, а сейчас поздно уже смотреть. Теперь придется довольствоваться тем, что осталось.
Закреп действительно работал. Стоило Брейру подумать о своей новой подопечной, как внутри будто натягивалась струна, указывая направление. Чем ближе — тем отчетливее эта связь ощущалась.
И это было совершенно не то, что хотелось бы чувствовать после долгого выматывающего дня.
Кхассер был зол. У него под вечер трещала голова, и не только от похмелья. Внезапный благородный порыв на деле обернулся немалыми проблемами. Во-первых, все кому не лень подошли и спросили, как его так угораздило. Он сам не понимал как, поэтому был грубым. Во-вторых, распорядитель заставил его подписывать договор, согласно которому он нес прямую ответственность «избранницу». И, в-третьих, самое обидное, что на следующих год он просто обязан был явиться в Наранд на очередные смотрины. Никаких больше отсрочек, переносов и уважительных причин. Закону плевать, что он забрал не умницу и красавицу, способную скрасить ночи стройным телом и интересными разговорами, а что-то мычащее и зеленое. Своим необдуманным поступком он сам себя загнал в ловушку.
Видать, совсем там отчаялись пристроить дочурку замуж, вот и прислали в Наранд, в надежде что найдется какой-нибудь дурак и заберет ее.
Дурак действительно нашелся.
В постоялом дворе было тихо и уныло. Даже собаки не залаяли, когда он приземлился возле крыльца. Зато сразу почувствовал чужой, напряженный взгляд. Безошибочно нашел нужное окно и в нем темный силуэт красотки из Шатарии. Как там ее зовут?.. Доминика? Да. Точно. Ника.
Он зашел внутрь, не без раздражения отделался от навязчивой хозяйки и отправился на второй этаж. Хотелось одного лечь и заснуть, но вместо этого он подошел к окну и уставился на темное небо, с едкими проблесками тусклых звезд.
За стенкой ходило ЭТО.
Он прекрасно слышал, как она мечется из стороны в сторону, как меряет свою комнату быстрыми нервными шагами, как вздыхает. Искренне надеялся, что сегодня она не посмеет выйти из своего укрытия. Очень надеялся.
Но увы…
Доминика просто не могла дотерпеть до утра. Ей хотелось разобраться с этим вопросом здесь и сейчас. Объяснить все и решить, как исправлять сложившуюся ситуации. Наверняка, в Андракисе есть маги, способные распутать морок.
Поэтому она решительно вышла из своей комнаты и постучалась в соседнюю.
— Да, — раздался усталый и совсем неласковый голос.
Внезапно почувствовав робость, Ника зашла внутрь и замерла возле порога. В комнате было совсем темно, даже свечи на столе не горели. И в этих потемках угрожающе прорисовывалась внушительная фигура у окна.
Он смотрел на нее. Доминика чувствовала его взгляд так, будто он прикасался. Не торопясь, проходя от макушки до пят. Только сейчас она сообразила, что плащ остался за стеной.
— Зачем пришла? — спросил он без единой эмоции, но Нике показалось, что ее окунули в ледяную прорубь.
«Поговорить!» — крик раздался только у нее в голове.
Язык по-прежнему не слушался, а голос хрипел, и вместо четкого ответа снова получилось невнятное мычание.
Брейр с досадой выдохнул, порывисто шагнул к столу и зажег одинокую свечу. В этой дыре не было магических светильников, приходилось довольствоваться неровным трепещущим на сквозняке язычком пламени.
Когда он оказался рядом, Ника почувствовала, как от волнения задрожали колени. Кхассер был выше ее на целую голову, поэтому смотрел сверху вниз. В янтарных глазах плясали отблески огня, и казалось, что внутри полыхает дикий пожар.
Молодой совсем, но ни у кого бы не повернулся язык назвать его юнцом. Сильный, порывистый, на одной волне со своим внутренним зверем.
…Доминике он понравился. Она была рада, что именно он забрал ее к себе. Осталось только как-то донести это до него самого.
В отличие от Доминики Брейр был далек от радости. Он уже сто раз пожалел, что забрал ее с отбора. Страшная, как смертный грех. Зеленая. И постоянно мычит.
Он, конечно, не ждал от этих смотрин ничего хорошего, но чтобы настолько…
Она снова пыталась что-то сказать, но вместо этого раздавалось лишь неразборчивое мычанье.
— Я не понимаю. Можешь не стараться, — отмахнулся он и раздраженно вернулся к окну. Смотреть на нее не было никакого желания.
Она продолжала возиться за его спиной, вызывая целую бурю тяжелых чувств. Раздражение, стыд, ярость. Он мог думать только об одном. Как от нее избавиться? Кому отдать, чтобы не видеть зеленой лягушачьей кожи и скрюченных пальцев. И тут же вспомнил, что никому. Проклятый распорядитель со своим дурацким договором!
Тем временем она отыскала огрызок грифеля и клочок бумаги. Что-то нацарапала на нем и протянула Брейру.
Каракули. Незнакомые слова, неровные черточки и кружки. Он сердито смял лист и отшвырнул его в сторону. Хватит!
Зеленая притихла и настороженно уставилась на него своими блеклыми глазами.
— Значит так, — он подступил ближе, — я хочу, чтобы ты уяснила для себя одну вещь. Я забрал тебя с отбора только по одной причине. Из жалости. Тихо!
Ее мычание раздражало все больше и больше, поэтому прервал ее взмахом руки.
— Опять эта кривая все испортила! — раздался возмущенный голос Берты.
Она достала из чана простыню с ярким пятном посередине, потом покопалась и выудила откуда-то со дна красную тряпку.
— Смотрите! Зеленая бестолочь снова пропустила!
Ника, до этого сидевшая на полу и разбиравшая груду грязного белья на кучки поменьше, возмущенно подскочила.
Она все проверила. От и до! Каждую тряпочку! Не было там красного!
Хватило того, как Дарина отчитала ее на прошлой неделе за то, что к белому попал чей-то черный шарф и выкрасил все в уныло серый цвет. Пришлось перестирывать и кипятить. Все прачки потом объявили ей бойкот и не разговаривали.
… Хотя они и так с ней не разговаривали.
Время шло, морок по-прежнему был на месте, и сколько бы Ника не пыталась его скинуть — все бесполезно. Магию Мойры ей было не переломить.
— Ника! Опять ты мечтаешь?! — Дарина рассердилась.
Несмотря на то, что она изначально отнеслась к убогой работнице с пониманием и даже жалела ее, терпение подходило к концу. Доминика решительно ничего не могла сделать правильно. Стала стирать — все валилось из рук. Шить — не могла удержать иглу в кривых пальцах. Отнести, переставить — обязательно что-то уронит и испортит.
Единственное, что ей доверили — это сортировать белье. Белое в одну сторону, темное в другу, и кучки по цветам.
— Я долго терпела, — Дарина грозно нахмурилась, — но даже моему ангельскому терпению есть предел. Еще один промах, Ника…Один только промах…и ты вылетишь отсюда. Я сдам тебя Кайрону, и пускай он дальше отправляет тебя куда захочет. Поняла? Еще одна ошибка и ты здесь больше не работаешь!
Обидно было до слез. Так получилось, что выпускниц гимназии Ар-Хол не готовили в прачки. Их учили петь, танцевать и вести интересные беседы, а не копаться в чужом грязном белье. И тем не менее она старалась. Невзирая на боль в спине от непривычки, на стертые чуть ли не до мяса руки, на пальцы, которыми ничего не получалось нормально прихватить. Старалась, но все равно были одни ошибки и промахи, за что бы она не взялась.
И Ника догадывалась почему…
Пока Дарина отчитывала Доминику, Берта хитро переглядывалась со своей закадычной подругой Наной.
Кто-то из них подсунул эту тряпку! И оставлять это просто так Ника не собиралась.
День выдался напряженным. И только вечером, когда вся работа была закончена, и девушки собрались в комнате для прислуги, она решительно подошла к Берте.
— Что тебе, чудовище? — нагло ухмыльнулась та.
Вместо ответа Ника швырнула ей на колени красную тряпку.
— И что?
Боги, как ей не хватало возможности нормально говорить! Она бы поставила хамку на место, проучила ее, рассказав все Дарине, но язык по-прежнему не слушался. Не получалось сказать ни слова.
— Ммммммууууу, — передразнила ее Берта, скрючив гадкую физиономию, — хватит мычать, убогая.
— Ммммуууу, — поддержала ее Нана.
Остальные не вмешивались. Кто-то с интересом наблюдал за происходящим, кто-то недовольно отворачивался, но никто не попытался это прекратить.
Нику трясло. От злости, от обиды, от негодования. У нее начинало печь глаза от подступающих слез, и тряслись губы. Хотелось разреветься.
Она была здесь совершенно одна. Против всех. Как последняя неудачница. Посмешище!
— Тебе в хлев надо! — продолжала потешаться Берта, — там коровы, как родную примут. Будете стоять в соседних стойлах, жевать траву и друг другу мычать последние новости… Ай!
Доминика сорвалась. Бросилась на свою обидчицу и залепила ей такую звонкую пощечину, что затихли все.
— Ах, ты гадина! — Берта рванула к ней и вцепилась в волосы, — я тебе покажу, чучело зеленое! Я тебе устрою…
Никогда до этого момента Нике не приходилось драться. Она была слишком воспитана, слишком спокойна и умна для этого…В прошлой жизни. Теперь все изменилось.
Не замечая боли, она лупила противницу, пинала, царапала, кусала. Таскала за волосы, рычала, как дикая, давая волю своей ярости, выплескивая ту боль и обиду, что накопились внутри.
Берта, по началу активно ринувшаяся в бой, не ожидала столь свирепого отпора и стала больше прикрываться, чем бить. А потом и вовсе заголосила:
— Помогите! Уберите ее от меня!
Помочь никто не пытался. Даже Нана, и та стояла, открыв рот, и боялась сунуться к разъяренной Доминике.
Не известно, чем бы закончилась эта потасовка, если бы дверь в комнату не распахнулась.
— Что здесь происходит?
На пороге стоял мрачный Брейр.
Услышав его голос, Ника тут же отпрянула, а Берта, наоборот, повалилась на пол и принялась надсадно рыдать.
— Хватит выть! — вперед выскочила Дарина и за шкирку вздернула свою подчиненную на ноги, — что вы здесь устроили?
— Это все она! Вот… — прачка выставила вперед исцарапанную руку. — Она меня разодрала!
— Итак, Ника, — старуха уселась напротив, — давай обсудим правила моего дома.
Она сделала ударение на слове «моего», будто Доминика претендовала на что-то большее.
— Первое, и самое главное — я не переношу ленивых людей. И тех, кто постоянно ноет. Так что если ты белоручка, — она с сомнением посмотрела на неровные зеленые пальцы, — или любишь стонать и жаловаться на то, что трава слишком зеленая, а солнце недостаточно желтое, то у нас точно будут проблемы. Ты не смотри, что я кривая и старая. Если понадобится, то и лошадь стреножу, и корову завалю. А уж отходить хворостиной по хребту — за милую душу.
Ныть и жаловать девушка точно не собиралась. Потому что для этого надо нормально разговаривать, а она могла только мычать. Впрочем, старую травницу это совершенно не смущало, как и зеленая бородавчатая физиономия своей новой помощницы. Казалось, что она попросту не замечала этих недочетов.
— Второе правило. Слишком деятельных, которые везде суют свой нос и суетятся — тоже не люблю. Все должно быть тихо, спокойно, с душой. Понимаешь? Вот вышли мы в лес за травами, значит никакой спешки. Ходим, пока земля с нами разговаривает. Понимаешь, о чем я?
Доминика кивнула. Она и сама любила эти разговоры с природой, когда живительная сила неспешно струилась вокруг, нашептывала, вела тайными тропами, порой открывая свои секреты и показывая редкие чудеса.
— Третье правило. Я готовлю, ты убираешься, — Нарва потерла скрюченную поясницу, — ибо пока я с веником по полу пройду — солнце успевает прокатиться от горизонта к горизонту. Договорились?
Снова кивок.
— Вот и славно. Завтра приступим, а сегодня устраивайся и отдыхай.
Вот так началась ее новая жизнь в Андракисе.
Старая травница выделила место в углу, на ветхом, скрипучем топчане. Порывшись в шкафу, достала реденькое, расползавшееся белье и полотенца.
— Баня за домом. Натопим завтра.
Еще одного матраца в лачуге не было, поэтому пришлось делать самим — их сухого мха, припасенного в сарае.
Через день Нарва, не сказав ни слова исчезла, и вернулась только к вечеру с мешком, полным одежды:
— Это тебе. В деревне мне должны были. Вот и обменяла. Тут только легкое, но на следующей неделе обещали дать зимнюю куртку, валенки и штаны с начесом. Надо только наварить зелий. Поможешь?
Нику не надо было просить о помощи. Забота старой травницы была единственным светлым пятном в ее жизни, с тех пора как она перешла на корабль андракийцев.
Они вместе бродили по лесу в поисках поздних пожухлых трав и подсохших ягод, потом колдовали над большим котлом, умудряясь как-то общаться и понимать друг друга.
— Да ты просто сокровище, милая, — восхищалась Нарва, наблюдая за тем, как мутное зелье, над которым она долгое время безрезультатно билась, в руках Доминики превращалось в кристальную слезу.
До начала зимы они обошли половину долины. Травница показывала потайные тропки и переходы, рассказывала, где кто живет, к кому из жителей деревни в случае чего можно обратиться за помощью, а кого лучше обходить десятой дорогой. Ника впитывала, училась, потихоньку осваиваясь на новом месте, но не оставляя надежды вернуться обратно.
Про хозяина Нарва говорила редко и неохотно. Она считала зазорным перемывать кости молодому кхассеру и вообще относилась к нему с заметным уважением. Если и говорила, то исключительно с почтительной интонацией и по делу. А Ника каждый раз ругала себя последними словами, потому что стоило только услышать его имя, как в груди что-то подскакивало, больно ударяясь о ребра. Она ненавидела его, но с каким-то отчаянием высматривала среди лесных троп и, затаив дыхание, ловила каждое слово, оброненное Нарвой.
Так она узнала, что кхассера в замке нет, что он уехал на всю зиму, куда-то далеко на границу с Милрадией, и не вернется вплоть до самой весны. Это была хорошая весть, но той ночью Ника почему-то не могла заснуть.
Время шло. Лютые бураны, спустившиеся с гор, заметали долину снегом. И каждое утро в маленькой лачуге теперь начиналось с того, чтобы откопать эту самую лачугу. Открыть заваленную сугробами дверь, прочистить проходы до колодца, отхожего места, сарая и бани. К середине зимы эти проходы были высотой почти вровень с окнами, и все больше походили на снежные тоннели.
Ника привыкла к такой жизни, смирилась…на время, до весны.
Потому что как только снег сойдет, и земля откроется, она начнет поиски того, что может разрушить любые оковы. Даже магию серой нити, которую не брали ни ножи, ни огонь.
…В то утро она проспала. Проснулась, когда за окном еще было темно, еще на минутку прикрыла глаза, и открыла их, когда Нарва уже суетилась возле очага:
— Подъем, лежебока, — проворчала травница, помешивая в маленьком котелке постную кашу, — разоспалась ты сегодня.
Ника сладко зевнула и потянулась, чувствуя себя отлично выспавшейся.
— Подай мне прихватки.
Девушка проворно вскочила с кровати, сняла прихватки с веревки, на которой они сушились всю ночь и протянула их травнице.
— Давай…Ой, — завопила Нарва и отшатнулась в сторону, едва удержавшись на дряхлых ногах, — кошмар-то какой!
С того дня ее жизнь…не изменилась.
Все так же вставая утром, она куталась в старый ватник, брала лопату и шла разгребать дорожки-тоннели. Разве что теперь приходилось наматывать шарф на пол-лица, на тот случай, если какой-нибудь бедолага забредет на опушку и подойдет близко к хижине.
К счастью, таких дураков не было. Жители деревни набирали снадобий до того, как снег заваливал лесные тропы, и вплоть до самой весны не беспокоили старую травницу, случайные охотники обходили эти места, потому что зверь сюда забредал редко, а простые путники в такую глушь не забирались, предпочитая держаться проторенных дорог.
Ника все так же помогала Нарве колдовать над зельями. Теперь, когда речь к ней вернулась, работа шла гораздо быстрее. Выпускница гимназии, прирожденная целительница и травница, с удовольствием раскрывала старухе, приютившей ее в своем доме, все секреты. Научила делать так, чтобы настойка полынницы не пахла грязными носками, улучшила зелье от мигрени, показала, как сортировать сушеные побеги смоквы — какую надо толочь, а какую проваривать полностью.
Нарва была счастлива. За всю свою жизнь она не встречала человека, так же сильно увлеченного травничеством, как и она сама, поэтому с радостью делилась своим опытом и слушала все новое.
Вместе они прожили всю зиму и встретили первые проблески весны.
Постепенно дни становились все длиннее, снег начал сереть и таять, сугробы по обе стороны от дорожек уменьшались, и все чаще в воздухе появлялся тот самый аромат, который предвещал обновление и пробуждение.
Ника ждала.
Каждый день, выполняя привычную работу, она прислушивалась к едва заметному движению соков в белых березах и наблюдала за грачами, прилетевшими через южный перевал. А по ночам, укутавшись в теплый платок, она присаживалась на крыльцо и долго смотрела на небо, выискивая среди звезд знакомые только ей сигналы и знаки.
Единственное, что ее волновало — это возвращение кхассера. По словам старухи, он уезжал каждую зиму и возвращался весной. Иногда в первые же дни, а иногда с перелетными птицами. В этом году он не торопился, и она искренне надеялась, что ей хватит времени сделать то, что задумала.
К концу марта снег, который все еще царствовал в чаще и на опушках, начал выпускать из своего плена спящие поля. Сначала темные проталины появились на открытых местах, где солнце прогревало землю весь день, потом начали подбираться к кромке леса. Все ближе и ближе, обходя участки, куда падали тени от пушистых елей.
И вот однажды услышав мелодичный свист первых дроздов, Ника поняла, что время пришло.
Проснувшись на заре, она тихонько собралась, стараясь не разбудить старую Нарву, сладко посапывавшую на своей узкой кровати, и вышла из избушки. Узенькими тропками, вьющимися среди еще голых деревьев, девушка вышла к ближайшему полю и, остановившись на его краю, прислушалась. Вокруг было тихо. Рассветное солнце только поднялось над горизонтом и лениво пробивалось через молочно-белый, струящийся по земле туман, не в силах полностью разогнать его.
Доминика вздохнула полной грудью, стараясь вобрать в себя силу этого места, потом скинула ватник, разулась и, тихо ойкнув, ступила босиком на еще стылую землю. Закатала рейтузы, оголяя колени, и опустилась на четвереньки. Было холодно. Дыхание теплыми клубами вырывалось изо рта, но она продолжала раздеваться. Сняла платок, позволив волосам рассыпаться по плечам, расстегнула верхние пуговицы на рубахе. Хитрый ветер тут же швырнул в лицо растрепанную прядь, скользнул за пазуху, пробирая стужей до самых костей.
Встав на четвереньки, она зарылась пальцами в пульсирующую жизненными токами землю и приготовилась слушать.
Ее силы привычно откликнулись на зов хозяйки, теплыми волнами пробежали от груди до плеч и начали спускаться вниз по рукам. Она прикрыла глаза, позволяя им течь наружу, сплетаться с потоками, омывающими со всех сторон, проникать все глубже и глубже, расползаясь во все стороны.
Потом тихо позвала, обращаясь к духам природы, прося у них приоткрыть завесу тайны. Вокруг было тихо и серо, но перед мысленным взором Доминики раскрывалась совсем иная картина. Она видела белые, трепещущие нити, разбегающиеся во все стороны. Они пульсировали, дрожали, искали.
…Возле самых пальцев притаился корень одуванчика, готовый первым пробиться навстречу солнцу. Мать-и-мачеха дремала в паре метров от того места, где сидела Ника. Старая ольха болела, но еще собиралась побороться за жизнь.
Доминика вдохнула побольше воздуха и раскинула мерцающие нити еще дальше.
…На другом конце поля уже проклюнулся первый горицвет, а в лесном овраге, к западу от их лачуги глубоко в земле сидели семена семилистника.
Все не то.
Ника искала, перебирала, тянулась за каждым всплеском жизни, но не находила того, в чем так нуждалась.
Зажмурилась и вытолкнула свою сеть еще дальше, до самой реки, захватив склон горы. Потом еще дальше, пробивая лес на другом берегу. Потом еще.
От напряжения ее тело дрожало. Пальцы, посиневшие от холода, жадно сжимали комья земли, впитывая каждую каплю силы.
Еще дальше.
…Что-то черное полоснуло по мерцающим нитям, заставляя их испуганно сжаться и отпрянуть.
Стоп.
Спустя два дня после приключений в сизом лесу, на пороге появилась корзина, полная припасов. Свежий, еще теплый хлеб, козий сыр, завернутый в марлю, печеный картофель и сахарные бублики.
— Это что? — спросила Нарва, настороженно заглядывая под накрахмаленную тряпицу.
— Еда.
— Я вижу, что еда, — фыркнула старуха, — что она тут делает?
— Может, кто-то потерял?
— На нашем крыльце с утра пораньше?
— Да. Глупо, — согласилась Доминика, — а, может, это благодарность из деревни? Может, кому-то помогли твои зелья, и этот человек решил вот так сказать спасибо?
Нарва задумалась. С наступлением весны, как сугробы сошли и тропы стали проходимыми, к ней снова потянулись желающие. У кого-то кончился запас средств от головной боли, кто-то после зимы чувствовал себя вялым и несчастным, кто-то заранее обрабатывал землю от паразитов.
— Может быть, — с сомнение произнесла она.
Ника тем временем подхватила корзину и поволокла ее в дом. Не пропадать же добру. К тому же за долгие зимние месяцы она соскучилась и по вкусной выпечке, и по сыру. У них с Нарвой хлеб был из серой муки, вместо молока — овсяная вода, а картошка закончилась еще пару недель назад.
В тот день у них был сытный обед и вкусный ужин. Даже настроение улучшилось, и они долго сидели у едва тлеющего очага и разговаривали. Обычно молчаливая Нарва сыто жмурилась и рассказывала о том, как в молодости кружила головы мужчинам. Как замужем была, да муж погиб, защищая границы от валленов. Оправиться от потери она не смогла и второй раз замуж не пошла, хоть и звали. Впрочем, Нарва рассказывала об этом без горечи и сожалений. У нее была хорошая, интересная жизнь и сейчас она жила так, как хотела. В тишине леса, наедине с природой.
Нике рассказывать было особо и нечего. Опыта у нее было мало, и побывать она нигде не успела, кроме гимназии, да недружелюбного Андракиса.
— Вас из вашей гимназии не выпускали что ли? — не скрывая недоумения, спрашивала травница, — сидели в четырех стенах?
— Там не было четырех стен, — возразила Ника, — большой замок. С библиотекой, зеленым двором и светлыми аудиториями…
— И все?
— Разве этого мало?
— Разве много? Ты с пятнадцати лет сидела в этом замке и никуда не выходила. Друзья все остались за стенами, родные тоже…
— Они навещали меня!
— Раз в год? А все остальное время вам нельзя ни выходить, ни общаться с кем-то посторонним? Прости, но это больше на тюрьму похоже. Будто вас всех просто заперли в одном месте и следили, чтобы вы никуда раньше времени не делись. Ты уверена, что именно так готовят невест на отбор?
— Какой отбор, такая и подготовка, — обиженно просопела Ника, — нас, знаешь ли, тут тоже не приняли с распростертыми объятиями.
— А должны были?
— Все! — Доминика поднялась со своего места, — я больше не хочу говорить на эту тему. Мне она неприятна.
— Как скажешь, милая.
— Спокойной ночи, — девушка легла на свою кровать, отвернулась к стенке и натянула до самых ушей тонкое одеяло.
Она сама не понимала, почему слова Нарвы так сильно ее зацепили. Хорошая жизнь была в гимназии. Балы были, красивые наряды, учителя замечательные. А что до друзей, оставшихся за стенами… Они постепенно забылись. Как и шумные ярмарки на городских площадях, поездки к соседям и семейные завтраки за одним большим столом.
От всего этого выпускницы гимназии Ар-Хол отказывались с легким сердцем, потому что были уверены — впереди их ждала жизнь в Андракисе, полная любви и счастливых моментов. Как оказалось, зря верили.
Странно все это. И неприятно.
Еще через два дня на крыльце снова появилась корзина с едой. В этот раз там оказались изумительно пахнувшие пироги и большой бутыль со смородиновым соком.
— Не нравится мне это, — ворчала Нарва, наблюдая за тем, как Ника раскладывает угощение по тарелкам, — двадцать лет в травницах хожу, и еще ни разу так подношениями не баловали. Обычно принесут и тут же еще зелий требуют, или порошка какого. А тут…чудно.
— Не ворчи, лучше идем чай пить. С пирогами.
— Не к добру все это. Ох не к добру, — Нарва покачала головой, но за стол села.
Уж больно от этих пирогов шел вкусный аромат.
Они еще несколько раз находили то корзины с едой, то бутыли со свежим молоком. А однажды обнаружили свежую стопку дров в поленнице.
— Из-за тебя все это, — сокрушалась старая травница, — как пить дать из-за тебя.
— Не говори глупости, — Ника только отмахивалась, — кому я нужна? Все знают, что в сторожке на лесной опушке живет зеленое чудище, которое только умеет, что детей своим мычанием пугать.
— Ты уже не страшная. И не зеленая.
— Но никто об этом не знает.
Ника тщательно следила за тем, чтобы капюшон всегда был на ее голове и десятой дорогой обходила те места, где могла встретить других людей. К полям, которые сейчас обрабатывали, не приближалась, к деревне и замку — тем более. Все по чащам предпочитала ползать, да тайными тропами ходить на тот берег реки, чтобы подкормить ядовитый маринис, который медленно, но верно набирал силу.
Домой пришлось возвращаться не по воздуху, а верхом. Долго, нудно несмотря на то, что вирта попалась быстрая и покладистая. И все из-за бешенного Хасса! Это же надо, так разодрать, что до сих пор местами ломило, а крылья так и вовсе отказывались слушаться.
Хотя за дело получил. Видел же, что у старшего кхассера нешуточный интерес к той девчонке из долины, и все равно полез. Потому что любопытно, потому что необычно, потому что просто захотелось. Вот за это «захотелось» теперь и расплачивался порванными крыльями. Потом еще пришлось извиняться и отдавать половину найденного зимой аракита.
Впрочем, обиды на Хасса он не держал. Сам ошибку допустил, сам и расплатился. Все честно. Только вот дорога через весь Андракис от этого веселее не становилась.
Он мечтал вернуться домой, смыть с себя пыль дорог и сторожевого лагеря, потом хорошенько выспаться на гладких, чистых простынях, но увы. Вейсмор встретил его целым ворохом проблем. Будто все только и ждали, когда кхассер вернется со службы, чтобы вывалить на него все свои хлопоты.
Остатки припасов и дыра в крыше, новые чаны для сыра и расширение возделываемых полей. Отчеты управляющего замком, казначеев, больших купцов, главного конюха и оружейников. Все это требовало его неотложного внимания.
Весь день он провел в главном зале, восседая на месте законного хозяина города, старательно кивал и пытался не зевать. После главных отчетов Брейр уже был готов сбежать к себе, но тут начали появляться простые люди со своими простыми проблемами. И снова ему пришлось слушать, разбираться, поддерживать и утешать.
Порой быть кхассером так утомительно! На службе у границы с Милрадией и то проще — делай, что положено и никаких вопросов.
Ближе к вечеру он угрюмо смотрел на каждого, кто проходил в двери зала. Его ответы становились все более отрывистыми и резкими, настроение подало. Спустя еще некоторое время Брейр решил, что с него довольно, и что послушать об украденных волками телятах он сможет и завтра.
— На сегодня хватит, — строго произнес он, и народ тут же притих.
И только Лука — молодой кузнец из деревни — смело выступил вперед.
— Простите, кхассер, — он неуклюже, по-простому склонил голову, — дело у меня важное…
— До завтра потерпит?
— Никак нет, — верзила отчаянно затряс головой.
Брейр тяжко вздохнул и измученно потер шею
У него уже не было ни сил, ни терпения. Хотелось отдохнуть с дороги и, наконец-таки, поесть. Нормальной еды, а не того варева, что давали в постоялых дворах. Но кузнец никогда проблем не доставлял и на поклон ранее не ходил, поэтому прогонять его было неудобно.
— Этот последний, — едва различимо произнес он, обращаясь к Кайрону, — остальных отправляй.
И пока его управляющий выдворить всех страждущих из зала, Брейр устало обратился к кузнецу:
— У тебя-то что стряслось?
Здоровенный детина смущенно заулыбался, потом набрал полную грудь воздуха и на одном дыхании выпалил:
— Жениться хочу!
— Похвально, — хмыкнул кхассер, — счастья вам, здоровья, всяческих благ и…чего там еще желают?
— Мне будет достаточно вашего разрешения.
— При чем здесь я? У отца ее спрашивай.
— Она не местная…и не свободная…Без вашего разрешения никак.
Не скрывая недоумения Брейр посмотрел на своего помощника. Неужели в его отсутствие рабов притащил? Несмотря на запрет?
Кайрон только руками развел, мол не понимаю, о чем речь.
— Кто твоя избранница, кузнец?
— Самая прекрасная девушка на свете, — этот дурной снова растекся в блаженной улыбке влюбленного идиота.
— Чудесно. Имя!
— Никуся.
— Кхм…
— Ника! — тут же исправился Лука, — Доминика.
В памяти кхассера не всплыло ни одной девушки с таким именем. Зато Кайрон нахмурился:
— Это та, что с травницей живет?
— Она самая, — кузнец счастливо закивал, — они со старой Нарвой по полям ходят, да травы…
— Так…Погоди. Стоп. Стоп! — Брейр прервал восторженный поток, — ты говоришь о той…девушке, которую я прошлой осенью привез?
— Да. У нее еще нити серые на руках, поэтому и не может сама ответ мне дать. Очень прошу, разрешите жениться. Сил моих нет, как люблю ее.
Брейру показалось, что он окончательно перегрелся и слышит какой-то лютый бред.
— Красивая? — мрачно уточнил он.
— Самая.
— Жениться хочешь?
— Только на ней.
Кхассер скрипнул зубами. Похоже, мерзавка из Шатарии как-то смогла запудрить голову этому бедолаге. Наверняка зельем приворотным напоила, раз этот блаженный не замечал ни зелени, ни лягушачьей кожи!
Брейр разозлился.
— Привези ее сюда! Немедленно! — он отправил управляющего за зеленым убожеством, а потом перекинулся на Луку, — а ты жди здесь! Понял?