[fallout: New Oregon] Протокол 15 [beta]

Пролог

Дождь в Орегоне был другим. Он не омывал; он разъедал. Едкая влага со свистом стекала по обшивке винтокрыла, смывая последние следы лоска — и вместе с ними веру лейтенанта Круэлла в незыблемый порядок.

Вспышки зелёных молний за иллюминатором отражались в его холодных, голубых глазах — наследие программ Анклава. Он сидел в стерильной капсуле, облачённый в безупречный комплект: тёмно-серый берет, песчано-серый однобортный мундир с разгрузочным жилетом поверх лёгкого бронежилета. Из-под ворота виднелся чёрный поддоспешник, плотно облегающий шею. Вся эта экипировка стоила как оснащение целого взвода. Каждый выверенный шов мундира, каждый слой ткани с памятью формы, скрывавшей бронированные волокна, был свидетельством его статуса. Это рукотворное чудо, неуязвимое для ЭМИ-всплесков и полагающееся лишь на пассивную защиту, делало его тело крепостью. Повредить его значило осквернить боевой реликварий.

И сейчас, глядя на массивную фигуру напротив, он чувствовал, как в нем дает трещину вера в то, что его утонченное совершенство — ум, генетика, выверенная до миллиметра форма — значит в этом мире больше, чем грубая, несгибаемая сталь.

Зависть.

Тихая, едкая. Он, выпускник офицерской Академии, лейтенант, завидовал мастер-сержанту. Не званию — той монолитной уверенности, что исходила от силовой брони X-01. Майкл Торренс был не просто солдатом. Он был человеческим крейсером, несгибаемым стальным хребтом, на котором держалась вся хрупкая конструкция командования. Именно его спокойный, искажённый динамиком голос когда-то вытащил юного кадета с учебного полигона: «Академия даст тебе звезды, сынок. А моя работа — сделать так, чтобы под этими погонами было кому их носить».

Вальтер почувствовал, как по спине пробежал холодок. Слишком тихо стало в салоне, если не считать воя ветра. Только что отдававший вибрацией корпус теперь плыл неестественно плавно, будто корабль в мертвом штиле перед бурей. Вальтер инстинктивно вжался в кресло, его пальцы вцепились в подлокотники.

За иллюминатором бушевало нечто, чего нет ни в одном учебнике Анклава. Всего час назад их миссия — операция «Призрак Орегона» — казалась безупречной. Цель: достичь довоенного комплекса «Эврика», наследия «Вест-Тек», для изучения, а также создать новый плацдарм для сил Анклава в случае падения Наварро. А по пути — выяснить судьбу первой группы, «Орегон-1», пропавшей здесь полгода назад. Их винтокрылы, их броня, их подготовка — всё было верхом технологического могущества. Они были хирургами, готовыми вскрыть гнойник Пустоши. Но теперь сама Пустошь готовилась их ампутировать.

— Экипаж, доложить обстановку! — его командирский окрик прозвучал чуть громче, чем требовалось.

Из переговорного устройства донесся сдавленный, полный паники голос пилота:

— Не знаю, что происходит! Все системы... они просто глохнут! Стабилизаторы не отвечают, управление залипает! Это... это похоже на ЭМИ-импульс, но масштаб...

— Что за хрень? — это был голос Торренса, ровный и строгий, насколько это позволял обезличенный динамик брони. Он уже повернул шлем к иллюминатору, где зелёные молнии сплетались в ядовитую, сплошную сеть. — Это не буря. Это радиационный шторм. Ядро. «Раскат-2», приём! Доложите обстановку!

На связь вышел второй пилот, его голос пробивался сквозь нарастающий треск:

— Держимся, «Раскат-1»! Показатели зашкаливают! Это не стандартные бури из базы данных! Концентрация радиоизотопов и энергетический фон на порядок выше прогноза!

Слово «прогноз» оказалось последним, что они услышали от напарников. Связь захлебнулась в хрипении абсолютной статики. Вальтер успел увидеть, как Торренс инстинктивно попытался подняться, но могучий экзоскелет замер, парализованный всесокрушающим энергетическим разрядом. Из кабины пилота донёсся короткий, обрывающийся крик.

Их собственный винтокрыл, превратившийся в беспилотный кусок металла, бросило вниз.

Это был не полет, это была агония. Ухабистая тряска перешла в конвульсии, гул — в сплошной животный вой. Свет погас, выжженный багряным заревом аварийных ламп, и в этой рвущейся тьме металл заскрипел, захрипел, будто гиганту ломали хребет. Вальтер вжался в кресло, чувствуя, как его идеальный мир рушится вместе с падающей машиной.

— Держись! — кто-то крикнул, но голос утонул в ревущем хаосе.

Удар швырнул Вальтера в ремни. Сознание захлестнуло каруселью из искр, багровых вспышек и оглушительного скрежета. Острая боль вонзилась в бедро — тупая, горячая.

Тишина, наступившая после падения, была самой громкой из всех, что он

слышал. Ее заполняли шипение коротких замыканий, навязчивый звон в ушах, прерывистое шипение гидравлики и монотонный стук дождя по искореженному корпусу.

Его взгляд, затуманенный болью, скользнул по салону, цепляясь за детали в пробивающемся сквозь разрывы обшивки тусклом свете. Он упёрся в свисающую с кресла руку в обгоревшем рукаве лётной формы. Не шевелясь. Второго пилота он не видел — только тёмное пятно на искорёженной переборке там, где должно было быть его место. Мозг отказался сложить эти образы в осмысленную картину, оставив лишь тяжёлый, холодный ком в груди.

— Экипаж! Доложить обстановку! — его собственный голос прозвучал чужим и неуместно громким. В ответ — только треск.

— Мастер-сержант? — на этот раз в голосе Вальтера дрогнули стальные нотки командира, обнажив испуганного юнца.

Из-под груды обломков донесся приглушенный голос — Торренс говорил, превозмогая боль, без помощи усилителей.

— Лейтенант... Здесь.

Вальтер, заваливаясь, пополз на звук, обжигая ладони острейшими осколками панелей. Картина, открывшаяся ему, вогнала в сердце лед. Массивную броню Торренса придавило всей массой обрушившейся секции фюзеляжа и погнутым лопастным винтом. Сталь сомкнулась вокруг брони, как тиски.