Проводи меня до рая

Последний подарок

В неверном свете лампы, освещающей богатый цыганский шатёр, её измученное лицо казалось ещё бледнее. Сидя у постели больной, я смотрела на неё глазами, полными страха и отчаяния, которые, впрочем, старательно пыталась скрыть.

- Матушка, ты выздоровеешь... - срывающимся голосом говорила я. - Я прошу всех добрых духов помочь тебе!

- О, дитя моё! - тяжело вздохнула несчастная. - Я понимаю, что приходит мой час...

Увы, но я и сама это понимала. Моя добрая матушка Гитана, моя любимая и нежная мать, оставляет меня навсегда...

Я не нашла слов, чтобы ответить ей. Возникло короткое молчание, и она продолжала слабым голосом:

- Не горюй обо мне... Тебе предназначено большое счастье и великая любовь... Только берегись коварных юношей, дитя моё, у которых сладкие речи и холодные сердца... Ты стала такой красавицей, но красота - это не только великий дар, но и большая опасность. Не забывай об этом.

Я согласно кивнула и, чуть помолчав, ответила с горькой нежностью:

- О, милая матушка! Не нужно мне великой любви и счастья! Только бы ты снова стала здорова, как прежде, и это стало бы самым большим счастьем!

Вновь возникла короткая пауза. Матушка Гитана, нежно взяв мою руку, произнесла ласковым голосом, на какой только была способна:

- Эсмеральда, почти 15 лет хранила я эту тайну... теперь же настала пора открыть её тебе... Я не твоя мать, хоть и всегда любила тебя, как родную.

Я вздрогнула от этих слов, как будто обожглась огнём.

Матушка Гитана, которую все в таборе очень любили и уважали за доброту и мудрость, приходилась сестрой цыганскому герцогу Анхелю, которого я вполне обоснованно считала своим дядей. Она воспитывала меня с раннего детства с такой заботой и любовью, на которую была способна лишь самая нежная мать. Более того, она обучила меня грамоте и некоторым тайным знаниям, известным нашему народу. И что же оказалось? Что моя мать мне не родная!

Обида чёрной тенью объяла мою душу. Словно прочитав мои мысли, Гитана кротко продолжила:

- Ты не только не моя дочь. Ты и не цыганка вовсе.

Это признание удивило меня, пожалуй, не меньше первого. Ведь, сколько я себя помню, в таборе я была всеобщей любимицей. Там меня научили пению, танцам и некоторым фокусам, в чем я проявила большой талант, который, без сомнения, можно было считать зовом крови. Да и мои чёрные волосы, смуглая кожа и чёрные глаза, казалось, не оставляли сомнения в моей принадлежности к цыганскому народу. А тут оказалось, что я им чужая!

- Матушка, - с отчаянием в голосе взмолилась я. - Если ты знаешь, кто я, и где моя родная мать, скажи мне это!

- Я не знаю этого, дитя моё. Знаю лишь то, что мои соплеменники похитили тебя, когда тебе был год и принесли в табор. Это случилось, кажется, в городе Ремсе, во Франции. Ты была такая хорошенькая! Я сразу полюбила тебя, как только увидела и дала тебе имя Эсмеральда, потому что ты была прекрасна, словно изумруд. Своих детей у меня не было, и ты стала главным сокровищем в моей жизни...

- Благодарно тебя, матушка! - голосом, полным нежности и любви ответила я.

Превозмогая слабость, Гитана поднялась с постели и нетвердой походкой направилась в освещенный угол шатра, где стоял сундук, из которого взяла что-то. Я так ушла в свои мысли из-за только что узнанной тайны, что с трудом понимала происходящее.

-Любимое моё дитя, - с невыразимой лаской произнесла Гитана, тем самым выводя меня из задумчивости. - Это тебе мой последний подарок.

С этими словами она вручила мне бусы из прелестных зелёных бусинок, переливающихся в полумраке. На бусах висела маленькая и очень изящная шёлковая ладанка, на которую был нашит большой красивый камень, похожий на изумруд.

- Как красиво! - по-детски обрадовалась я.

- Это не просто украшение, Эсмеральда,- серьезно заметила моя воспитательница. - Это твой талисман, носи его всегда.

Я заметила, что ладанка ещё и с замочком, с любопытством открыла её и увидела аккуратно сложенный матерчатый розовый башмачок, принадлежавший, по-видимому, совсем крошечной девочке. С удивлением рассматривая этот предмет, я увидела, что он великолепно расшит бисером и золотыми нитями, и было очевидно - здесь работала рука искусной мастерицы. К очаровательному башмачку был привязан маленький кусок пергамента, на котором был написан короткий трогательный стих на французском языке:

Ещё один такой найди -

И мать прижмет тебя к груди.

- Это твой башмачок, - объяснила мне Гитана. - Он был на тебе, когда ты попала в табор. Эта вещь поможет тебе найти настоящую маму.

- А если она умерла?! - с горечью спросила я.

- Нет, дочка, - решительно возразила добрая женщина. - Твоя мама жива. Она очень любит и ждёт тебя, и вы с ней обязательно встретитесь.

Аккуратно поместив башмачок обратно в ладанку, Гитана надела мне амулет на шею, сказав:

- Никогда не расставайся с ним, носи его под одеждой. Ведь ты носишь свою мать на груди. Но помни, этот талисман поможет тебе только в том случае, если ты сохранишь свою чистоту, а иначе он потеряет силу.

Я горячо поблагодарила приёмную мать за чудесный подарок, мы крепко обнялись.

А через несколько дней матушка Гитана умерла, и это была первая утрата в череде новых горестей и потерь, которые ждали меня впереди...

Принцесса парижской площади

...Дядюшка Анхель полностью подтвердил рассказ Гитаны о моем происхождении.

- Да и что с того, что ты нам не родная! Ты всегда будешь моей любимой племянницей, даже если оставишь нас... Впрочем, я порою всерьёз подумываю над тем, чтобы женить на тебе одного из моих сыновей... Что думаешь, малышка?

Дядя Анхель добродушно улыбнулся, так, что я не поняла, шутит он или говорит серьёзно и залилась густой краской.

- Матушка Гитана... Она подарила мне амулет невинности... - с трудом преодолевая стыд объяснила я. - Он поможет мне найти родную мать...

- Эх, жаль, - расстроился он и, немного помолчав, добавил: - А вот тебе от меня ещё более действенный талисман, на случай, если кто-то посмеет обидеть мою малышку...

С этими словами цыганский герцог подарил мне маленький кинжал тонкой работы, который я всегда носила при себе на случай самообороны.

Мой названный дядюшка сдержал свое обещание. Ведь он очень любил свою покойную сестру Гитану, и, как только её не стало, начал относиться ко мне с удвоенной заботой и поистине отеческой любовью.

У меня в таборе было достаточно друзей и подружек, как я говорила раньше, я была всеобщей любимицей, но самым близким существом на свете для меня все же стала хорошенькая белая козочка по имени Джали. Еще при жизни Гитаны я попросила дядюшку Анхеля подарить Джали мне, и с тех пор мы стали неразлучны. Джали стала для меня не просто питомицей, а любимой младшей сестренкой. Она была удивительно умной и доброй по характеру, поэтому я обучила Джали многим фокусам, с которыми мы выступали на публике везде, где только появлялись. Должна признать, что моя мохнатая "сестричка" покоряла зрителей ничуть не меньше (а может, даже больше, чем все мои песни и танцы), ведь её удивительные таланты вкупе с чудесной белой шубкой и позолоченными рожками никого не оставляли равнодушным. Впрочем, мне не было обидно, и бремя нашей славы мы честно делили на двоих.

***

В тот год наш табор остановился в Париже. Столица Франции очаровала меня своей красотой. Там было много замечательных зданий, разных людей и событий, что было для меня очень интересно и необычно.

Вскоре я узнала, что в этом городе, кроме настоящего короля, который правит целой Францией, есть ещё другой король - король Двора Чудес, шумного и оживленного места, где обосновалась беднота Парижа, а также воры, калеки, бродяги и прочие люди, которым не нашлось места в культурном обществе.

Но во Дворе Чудес царили свои законы, порядки и даже своя (правда, довольно специфическая) романтика, а главным был их "правитель", как он гордо титуловал себя, "Король Алтынный".

Его имя было Клопен Труйльфу. Это был довольно грубый и хитрый человек, но в глубине души славный малый, чем-то даже похожий на моего дядюшку Анхеля.

Когда я появилась в Париже, оказалось, что мой кинжал пришёлся очень кстати. Потому что находились те парни (в том числе, среди обителей Двора Чудес), в которых я помимо своей воли пробуждала не очень хорошие мысли. Но после того, как я объяснилась с ними на понятном им языке (даже не пуская в ход оружия, а лишь слегка погрозив им), от меня отстали. К чести короля Клопена, он отнёсся ко мне, как к родной дочери, и никому не давал в обиду.

Обитатели Двора Чудес поначалу считали меня странной, потому что я была на них не похожа. Как правило, женщины там легко доступны - такова жизнь, но я, в случае чего, всегда ссылалась на свой амулет, так что мои приятели из Двора Чудес вскоре уяснили, что добиваться от меня чего-то бесполезно и смирились с этим фактом.

Во-вторых, вопреки распростаненному мнению о цыганках, я никогда никого не обманывала, не занималась гаданием и тем более колдовством. Мои друзья из Двора Чудес считали меня чем-то вроде святой, но святой я, конечно же, не была. Я была обычной девушкой, правда, очень жизнерадостной и искренне хотела разделить эту радость со всем миром.

Когда мы с Джали выступали, площадь бывала забита до отказа. Моя питомица радовала публику уморительными фокусами, а я красиво танцевала и пела песни. Песни были разные - из цыганского репертуара, народные французские и испанские, а также те, которые я сочинила сама. Я часто пела о любви, и хотя у меня ещё не было человека, к которому я могла бы обратиться, но я пела о любви к солнцу, к миру, к жизни... И восторженные аплодисменты толпы радовали меня ничуть не меньше, чем моя шляпка, доверху наполненная звонкими монетами...

И в такие минуты я ощущала себя ни больше, ни меньше - принцессой парижской площади.

И ничего, что я нередко возвращалась в свое бедное жилище усталой. Меня не заботило и то, что моё платье, безыскусно украшенное блёстками, так бедно и дёшево. Ведь я - Эсмеральда - гордая принцесса парижской площади!

***

Но было кое-что, что омрачало мою радость.

В непосредственной близости от места моих выступлений находилась высокая Роландова башня, а в ней была мрачная зарешеченая каморка, которую люди презрительно называли Крысиная нора. Как я узнала позже от своих товарищей из Двора Чудес, в этой Крысиной норе в разное время жили несчастные женщины-затворницы, которые обрекали себя на добровольное заточение. Они горячо молились христианскому Богу и оплакивали свою горькую судьбу. Среди них были матери, потерявшие детей; безутешные вдовы; покинутые любовницы; и прочие женщины, которые не нашли в себе силы справиться с безмерным горем и потому заживо похоронили себя в этом жутком каменном мешке.

Эта мрачная, но богоугодная с точки зрения правоверных христиан традиция имела свое начало. Как гласила городская легенда, за 300 лет до наших дней жила прекрасная и добрая девушка с красивым именем Роланда, и был у неё обожаемый отец - воин, в доблести и чести которому не было равных. Дочь и отец безмерно любили друг друга, но вынуждены были разлучиться - рыцарь отправился в крестовый поход, в далёкую страну, а его верная дочь осталась дома ждать его возвращения. Но он не вернулся - погиб на чужбине от рук злобных варваров. Узнав об этом, верная дочь раздала все богатство нищим, а сама затворилась в этой самой башне, которая носит теперь её имя. Всю оставшуюся жизнь (а это 20 долгих лет) Роланда провела в молитвах о почившем отце, пока не умерла сама, и они снова не воссоединись в новой жизни. Верную и любящую дочь люди сразу стали почитать за святую и, хотя официальная католическая церковь её не канонизировала, многие сердобольные католики утешались мыслью, что в Царстве Небесном к добровольной затворнице отнесутся лучше, чем в Риме, и довольствовались тем, что усердно молились за нее.

Удачный день и печальный поклонник

Это был очень удачный день. У нас с Джали было большое выступление, которое произвело настоящий фурор.

И среди восторженных зрителей я заметила высокого величественного мужчину в чёрном плаще, который упоенно любовался моим танцем.

Вероятно, ему было уже около 50 лет или чуть больше; довольно густые, коротко постриженные темные волосы заметно поседели (что придавало им еще более изысканный оттенок), а красивое и благородное лицо кое-где изрезали морщины, однако это никоим образом не вредило облику незнакомца. Казалось, творя этого человека, Создатель вложил весь Свой талант, чтобы явить миру этот шедевр не смазливой и не броской, но мужественной и в то же время изящной красоты, которая, казалось, сияла изнутри. Черты его лица были не велики и не малы, составляя между собой такую несокрушимую гармонию, что я невольно залюбовалась... Разве только нос немного великоват?.. Впрочем, высокий лоб сглаживал это впечатление. Невинные тонкие губы незнакомца были плотно сжаты, на лице лежала тяжёлая печать суровости, что никак не вязалось с бушующим огнем, который пылал в прекрасных темных глазах, смотревших так преданно и страстно, что это заставило меня смутиться и невольно опустить взор, потому его бездонный взгляд, исполненный юношеской страсти, бесконечной любви и неутолимой жажды жизни, ранил мою душу так, что хотелось плакать и улыбаться одновременно. Похоже, в отличие от меня, он знает меня уже довольно долгое время...

Я потыталась спокойно продолжить свой номер, но жгучий взгляд сурового человека, который я чувствовала кожей, казалось, опаляет меня до костей. И, снова взглянув на его печальное лицо, я заметила вдруг, что на его устах играет светлая улыбка, подобно тому, как солнечный лучик пытается прорвать плотную громаду серых туч. Было видно, что в душе этого странного господина счастье и боль ведут напряженную войну. Но с чем это было связано, я ещё не знала, да и знать не могла - ведь я видела его впервые...

По завершении танца я спела несколько песен, а затем наступил черёд Джали.

Я весело подозвала свою подружку, и она покорно подбежала ко мне.

— Теперь твоя очередь, Джали, — с этими словами я села и, протянув козочке свой бубен, спросила:

— Какой теперь месяц, Джали?

Козочка подняла переднюю ногу и ударила по бубну один раз.

Был действительно январь. Толпа зааплодировала.

— Джали, — спросила я, перевернув бубен, — Какое у нас число?

Джали подняла свое позолоченное копытце и ударила им по бубну 6 раз.

— Джали, — продолжала я, снова перевернув тамбурин. — Который теперь час?

Козочка ударила по тамбурину 7 раз. В ту же минуту на часах "Дома с колоннами" пробило 7 часов. Народ был в восторге.

— Это колдовство! — сказал зловещий голос в толпе. Голос принадлежал тому самому печальному господину, не спускавшему с меня глаз.

"Вот же старый ханжа!" - с нежностью подумала я и подарила ему полную искренности ласковую улыбку, однако странный незнакомец почему-то нахмурился еще больше, и это слегка огорчило меня, но в ту же минуту раздался гром рукоплесканий, изгладивший из моей памяти этот неприятный момент. Настало время пародий.

— Джали, — обратилась я опять к своей козочке. — Покажи, как ходит мэтр Гишар Гран-Реми, капитан городской стражи, во время крестного хода на Сретение.

Джали поднялась на задние ноги и заблеяла, переступая с такой уморительной важностью, что вся толпа разразилась громким хохотом при этой пародии на ханжу-капитана.

— Джали, — продолжала я, ободренная все возраставшим успехом. — Представь, как говорит речь мэтр Жак Шармолю, королевский прокурор духовного суда.

Моя способная питомица села и заблеяла, размахивая передними ножками, причем по ее позе и жестам сейчас же можно было узнать мэтра Жака Шармолю. Для полного сходства не доставало только плохого французского языка и такой же плохой латыни. Толпа разразилась восторженными рукоплесканиями.

— Это святотатство! Профанация! — снова раздался голос того же человека в чёрном.

—Вот противный! — выругалась про себя я, рассердившись уже по-настоящему, а потом повернулась на каблучках и, взяв в руки бубен, пошла собирать приношения зрителей.

Крупные и мелкие серебряные монеты и лиарды сыпались градом. Я проходила мимо восхищенного молодого человека, который опустил руку в карман и остановилась перед ним.

— Черт возьми! — смущённо пробормотал он, и крупные капли пота выступили у него на лбу.

Я тотчас же догадалась, что этому бедолаге попросту нечем заплатить и решила выручить его:

- Твой благодарный взгляд, красавчик, - звонко рассмеялась я. - Дороже, чем все золото мира!

И поспешно отошла от бедняги, чтобы не смущать его.

— Скоро ли ты уберешься отсюда, египетская саранча! — крикнул резкий, до боли знакомый, голос из самого темного уголка площади. Это, как обычно, ругалась на меня затворница Гудула.

Я испуганно вздрогнула и поспешила скрыться.

Зато местная детвора заметно оживилась.

— Это затворница Роландовой башни! — со смехом закричали они. — Это она бранится! Должно быть, она не ужинала. Сбегаем в городской буфет и принесем ей каких-нибудь объедков!

И дети побежали к "Дому с колоннами", а мое настроение было безнадежно испорчено. Могла ли я знать, что главное злоключение этого дня ещё впереди?

Развенчанный король

Пройдя ещё немного, я стала невольной свидетельницей прелюбопытнейшей сцены. Парижская чернь только что избрала себе короля шутов - самого уродливого человека в городе. Бедняки и бродяги, увлеченные игрой, двигались в величественной процессии, несли своего "монарха" на носилках и рукоплескали ему. А виновник торжества был, по-видимому, очень рад происходящему, и на его лице отражались радость и гордость.

Королем шутов стал горбатый юноша безобразного вида и огромного роста. Видимо, наслаждаясь своим бутафорским триумфом, бедняга хоть на миг забывал о своём увечье.

И вдруг, к изумлению и ужасу толпы, в ту минуту, когда упоенного величием горбуна торжественно проносили мимо "Дома с колоннами", к нему из толпы бросился какой-то человек и гневным движением вырвал у него из рук деревянный позолоченный посох - знак его шутовского королевского достоинства. В этом смельчаке я тут же узнала своего симпатичного ханжу, который весь вечер глядел на меня печальными влюбленными глазами, не забывая при этом жёстко критиковать мой концерт. На нем был скучный плащ чёрного цвета и характерного покроя, такой, как я уже знала, носят христианские священники. "Ах, - разочарованно подумала я. - Теперь понятно, почему он такой угрюмый... Этот бедняга, наверное, не ведает никаких радостей жизни".

Тут мою мысль прервал крик ужаса, послышавшийся в толпе. Поверженный "король" ринулся с носилок; женщины отвернулись, чтобы не видеть, как он растерзает священнослужителя.

Но тут произошло неожиданное. Одним скачком горбун бросился к священнику, взглянул на него и упал перед ним на колени. Священник сорвал с него корону, сломал посох, разорвал мишурную мантию. Несчастный юноша, по-прежнему коленопреклоненный, потупил голову, сложил руки. Священник стоял выпрямившись, гневный, грозный, властный и что-то выговаривал бедняге, который продолжал смиренно стоять перед ним на коленях, вымаливая прощение и что-то объясняя ему в свое оправдание. Слов я не разобрала, но зрелище было жалким. А между тем горбун мог бы раздавить священника одним пальцем, но почему-то не желал этого делать.

Наконец, тряхнув горбуна за его мощное плечо, мужчина жестом приказал ему встать и следовать за ним. Юноша послушался.

Но тут братство шутов, очнувшись от изумления, решило вступиться за своего внезапно развенчанного короля. Цыгане, арготинцы и вся корпорация судейских писцов, визжа, окружили священника. Но, ко всеобщему удивлению, горбун заслонил его собою, сжал свои атлетические кулаки и, скрежеща зубами, как разъяренный тигр, оглядел нападающих. Священник все с той же суровой важностью сделал ему знак и молча удалился. Горбун шел впереди, расталкивая толпу, заграждавшую им путь.

Когда они пробрались сквозь толпу и перешли через площадь, туча любопытных и зевак повалила вслед за ними. Горбун, заняв место в арьергарде, двинулся за священником. Было понятно, что у этих двоих какие-то свои отношения, что несчастный калека больше жизни обожает этого сурового служителя церкви, как далеко не каждый сын обожает своего отца.

Странная парочка свернула в узкую темную улочку, и туда никто уже не посмел следовать за ними, ибо одна мысль о скрежещущем зубами горбуне преграждала туда доступ.

Новый муж и любовь с первого взгляда

Возвращаясь домой извилистыми улицами Парижа, я вдруг ощутила, что за мной кто-то идёт. Оглянувшись, я увидела, что это тот самый парень, с ветром в кармане. Заметив его, я ответила ему милой, но вполне невинной улыбкой и пошла дальше. "Влюбился, что ли?! Или просто забыл поблагодарить?!- засмеялась про себя я. - Везёт же мне сегодня на поклонников".

И тут мне стало совсем не до смеха, потому что как из-под земли передо мной возник тот самый горбун! А рядом с ним - какой-то большой черный человек без лица, наверное, сам дьявол! Уродливый юноша, который, как оказалось, был еще и хромым, ловко взвалил меня на плечи, его чёрный демон гордо пошёл рядом, а Джали испуганно заблеяла и побежала за нами. Я пронзительно вскрикнула от ужаса. Тот нищий парень бросился ко мне на помощь, да не тут-то было - сильный горбун тут же свалил его на землю.

-Стража! Сюда! -закричал бедняк, но, получив от великана-горбуна ещё тумака, потерял сознание.

-На помощь! Помогите! - отчаянно завопила я.

— Стойте, негодяи, и освободите эту женщину! — раздался вдруг громовой голос, и из-за угла появился какой-то всадник.

Это был капитан королевских стрелков, вооруженный с головы до ног и с обнаженной саблей в руке. Он вырвал меня из рук ошеломленного великана и положил поперек своего седла.

А когда ужасный горбун, опомнившись от изумления, бросился к нему, чтобы отнять свою добычу, то есть меня, человек 15 вооруженных палашами стрелков, ехавших следом за своим начальником, подскакали к нему. Горбуна схватили и связали по рукам и ногам. Он кричал и вырывался, но стража оказалась сильнее и арестовала его, а злой чёрный человек исчез во время схватки, буквально, растворившись в воздухе.

Тут я окончательно уверилась в том, что это был злой дух.

Приподнявшись на седле и положив руки на плечи молодого всадника, я несколько секунд пристально смотрела на него благодарным и восхищенным взглядом (никогда прежде я не видела такого красавца!) и первая нарушила молчание:

— Как Вас зовут, господин стрелок?

— Капитан Феб де Шатопер, к Вашим услугам, моя красавица, — выпрямившись, ответил офицер.

— Благодарю Вас, — застенчиво промолвила я, соскользнула с лошади, исчезла быстрее молнии и поспешно направилась домой в надежде, что уж больше-то сегодня ничего не случится. Но очень ошибалась.

***

Придя, как обычно, поздним вечером в Двор Чудес, я услышала в свой адрес восторженные крики:

– Эсмеральда! Эсмеральда!

Толпа расступилась, и я увидела жуткую картину: мой сегодняшний оборванец стоит на табурете с петлёй на шее, его хотят повесить, а толпа отверженных смеётся над ним. Кажется, дело приняло серьёзный оборот.

– Эсмеральда! – не помня себя от страха, повторил оборванец, с мольбой и надеждой глядя на меня.

Тихими шагами я приблизилась к осужденному, а хорошенькая Джали следовала за мной. Бедняга был ни жив ни мертв, а я молча глядела на него.

– Вы хотите повесить этого человека? –вежливо обратилась я к королю Клопену.

– Да, дочь моя, – ответил он. – Разве только ты захочешь взять его в мужья.

Клопен не шутил. Законы Двора Чудес были очень жестокими, поэтому я решила немедленно действовать.

- Я беру его, - с улыбкой согласилась я.

С шеи ошеломленного оборванца сняли петлю и велели ему спуститься со скамьи. Он вынужден был сесть – так он был удивлен.

Дядюшка Анхель, ставший совершенно своим во Дворе Чудес, молча принес глиняную кружку, которую я тотчас подала новоиспеченному жениху.

– Брось ее на землю, – скомандовала я.

Кружка разлетелась на 4 части.

– Сын мой! – торжественно произнес дядюшка Анхель, возложив на наши головы свои руки. – Она твоя жена. Дочь моя. Он твой муж. На 4 года. Ступайте.

Я с новым мужем отправилась в свое жилище. Но мое сердце и мысли занимал вовсе не он, а тот милый ханжа с горящим взором и грустной улыбкой... Кажется, я в него влюбилась - причем с первого взгляда... Раньше со мной подобного не случалось...Он, конечно, гораздо старше меня... Но он такой необычный, такой очаровательный, что просто прелесть! И он был бы совершенный король, если бы не этот ужасный чёрный плащ... Как он меня любит... Но свой чёрный плащ он любит больше! Вот в чем беда!

Бедный Пьер и тайны брачной ночи

Когда мы наконец-то вернулись ко мне домой, я принялась живо накрывать на стол, а мой новый муж вдруг подлетел ко мне с лёгкостью мотылька и начал осматривать меня жадным взглядом, а сам был при этом горд, как принц, не меньше.

— Что тебе надо?— зло процедила я, отпрянув от него.

— Как можешь ты спрашивать об этом, обожаемая Эсмеральда? — страстно воскликнул кавалер.

Я широко открыла глаза и вспыхнула яростью.

— Конечно, я и сама догадываюсь, но ты даже думать об этом не смей!

— Как? — воскликнул горе-жених, воспламеняясь еще больше. — Как? Разве я не принадлежу тебе, моя дорогая? Разве ты не моя?

И он простодушно обнял меня за талию.

Я выскользнула, как угорь, у него из рук, достала из складок платья кинжал дяди Анхеля и направила его на приставалу. В то же время Джали встала передо мной и, готовясь к бою, опустила голову и выставила вперед свои хорошенькие, позолоченные рожки, очень острые рожки, готовые в любой момент защитить меня и безжалостно пронзить противника.

Незадачливый повеса, совсем растерявшись, тупо смотрел то на меня, то на козочку.

— Пресвятая Дева! — воскликнул он наконец, немножко опомнившись от изумления. — Вот так бедовая парочка!

— А ты, как видно, очень дерзкий негодяй! — заметила я.

— Извините, сударыня, — с улыбкой сказал он. — Но зачем же в таком случае взяли Вы меня в мужья?

— А лучше было бы дать тебя повесить?

— Так, значит, ты вышла за меня замуж только для того, чтобы спасти меня от виселицы? — спросил юноша, разочаровавшийся в своих страстных ожиданиях.

— А иначе зачем же я вышла бы за тебя? — бесцеремонно заявила я.

— Я, как видно, далеко не так счастлив в любви, как думал, — пробормотал он. — Но к чему же тогда было разбивать эту несчастную кружку?

- Потому что я вовсе не хотела, чтобы наш славный Клопен тебя вздернул, - буднично объяснила я.

- А ты, кажется, добрая, - заметил растроганный парень.

- Пока да, - усмехнулась я. - Но не забывай, я могу и передумать...

— Заключим перемирие, Эсмеральда, — предложил он. — Я не секретарь суда и, конечно, не стану доносить, что ты держишь у себя оружие, вопреки указам и запрещениям парижского прево. Ведь ты, наверное, знаешь, что всего неделю тому назад Ноэль Лескрипьен был присужден к штрафу в 10 су за то, что носил шпагу. Но это меня не касается, и я перейду прямо к делу. Клянусь вечным спасением, что не подойду к тебе близко без твоего разрешения и позволения. Только дай мне поужинать.

- Идёт! - звонко рассмеялась я. - Ну, что, мир?

И протянула ему руку.

Мы сели за стол, на котором лежали ржаной хлеб, кусок свиного сала и несколько сморщенных яблок и стояла кружка пива. Мой новый знакомый с увлечением принялся за еду, словно не ел целую неделю. Судя по отчаянному стуку железной вилки о фаянсовую тарелку, можно было подумать, что вся его любовь превратилась в аппетит.

Я сидела напротив него и молча смотрела, как он уплетает, а сама думала о том, как было бы здорово, если бы на его месте сидел сейчас тот загадочный неприступный господин в чёрном... и улыбалась своей мысли. Джали, словно кошка, терлась у моих ног, а я нежно гладила ее умную головку.

Желтая восковая свеча освещала эту сцену жадности и мечтательности.

Между тем мой друг, утолив первые приступы голода, устыдился, увидев, что на столе не осталось ничего, кроме одного яблока.

— Ты ничего не кушаешь, Эсмеральда,— заботливо заметил он.

-Расхотелось что-то, - глубоко вздохнула я.

- А вот ей, кажется, нет, - улыбнулся юноша, кивнув на Джали. - Чудесное создание!

- Она - моя сестра! - с непередаваемой нежностью сказала я. -Кушать ты хочешь, да, моя девочка?

Я приманила её и стала кормить хлебом с руки.

- Кажется, мы трое заживем чудесно, -мечтательно заявил юноша, чья начинающаяся любовь к Джали мигом растопила моё сердце.

- Да, пожалуй, мы с тобой поладим, -улыбнулась я.

— Так я могу стать твоим другом? — просиял простодушный юноша.

Я внимательно посмотрела на него и, немножко подумав, сказала:

— Может быть.

— А ты знаешь, что такое дружба? — задумчиво спросил он.

— Да, — отвечала я. — Это значит быть братом и сестрой. Это две души, которые соприкасаются, но не сливаются; это два пальца на руке.

— А любовь? — спросил он.

— О, любовь! — оживилась я. — Это когда два существа сливаются в одно, когда мужчина и женщина превращаются в Ангела. Это — небо!

- Все же... Каким нужно быть, чтобы тебе понравиться?

- Нужно быть мужчиной со шлемом на голове, со шпагой в руке и золотыми шпорами на ногах.

- Тебе уже удалось изведать подобное чувство, о котором ты так хорошо сказала? - взволнованно поинтересовался молодой человек.

- Пока нет. Но я скоро узнаю...

— Почему же не сегодня вечером? — нежно спросил юноша. — Почему не со мной? Только потому что у меня нет коня и шпаги?

Я серьезно взглянула на него:

— Я могу полюбить только такого человека, который сумеет меня защитить.

- Ну, теперь понятно, что у меня нет ни единого шанса, - горестно отметил молодой человек. - Сначала я не нашёл, чем заплатить тебе, потом не сумел спасти тебя от этого ужасного горбуна Квазимодо - этот мерзавец чуть душу из меня не вытряс... А потом все кончилось тем, что тебе самой пришлось спасать меня... Я понимаю, насколько я жалок...

Поняв, что своей бестактностью обидела хорошего человека, я поспешила исправить ситуацию:

- Ты вовсе не жалок. Просто сегодня явно не твой день...

- Это верно... Кстати, ты не знаешь, что этому уроду от тебя было надо?

- Если честно, понятия не имею, - лениво отозвалась я. - Кстати, ты и сам меня сегодня преследовал... Не хочешь объяснять, почему?

- О, ты не поверишь, - начал бедняга. - Но я, правда, не хотел тебе ничего плохого... Просто сегодня был ужасный день... Я провалил свою пьесу...

- О, ты пишешь пьесы? - удивилась я.

Слеза за глоток воды

На следующий день я, как обычно, выступила на площади и, получив свою порцию монет и аплодисментов, собралась домой, но, к своему удивлению, увидела, что толпа, галдя и толкаясь, гурьбой повалила на другую сторону площади. Охваченная любопытством, я смешалась с толпой, которая меня едва не задавила.

- Да, Эсмеральда, - усмехнулся идущий рядом со мной молодой горожанин. - Похоже, сегодня у тебя появился конкурент.

- Ради всего святого, скажи мне, что здесь происходит?! - почти взмолилась я.

- Как, ты не знаешь?! - удивился он. - Сегодня кого-то у позорного столба выпорют. Будет интересно!

Я терпеть не могла смотреть на пытки, но любопытство взяло верх, и, движимая им, вместе со всеми я пришла к месту экзекуции.

Но осуждённого долго не привозили, и толпа начала волноваться.

Наконец, прибыл и осужденный, привязанный к задку тележки. Когда его ввели на верх столба и привязали там веревками и ремнями к колесу, вся площадь дрогнула от смешанного гула криков, хохота и говора толпы, узнавшей в осужденном Квазимодо.

Я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги. Я отчётливо вспомнила, как вчера вечером этот несчастный юноша попытался похитить меня. Но его скорое наказание почему-то совсем меня не радовало.

Квазимодо сидел бесстрастный и неподвижный. Сопротивления он оказать не мог, потому что был намертво связан толстыми веревками, которые крепко впивались ему в тело. Ещё вчера этот юноша был королем шутов, толпа его приветствовала, а сегодня - улюлюкает и поносит.

Несчастный горбун принял свою участь с невероятным мужеством. На его безобразном лице не отражалось ни мольбы, ни страха.

С видом полнейшего равнодушия он позволил себя привезти на площадь, втащить волоком на вершину столба, связывать, развязывать и снова связывать, сколько было угодно его мучителям.

Его поставили на колени на вершине столба, — он не сопротивлялся. С него сняли верхнюю одежду и спустили до пояса рубашку, — он и тут не выказал ни малейшего сопротивления. Его стали опутывать целой кучей ремней и пряжек, но горбун даже не охнул. Только по временам он шумно фыркал, как теленок, когда тот колотится головой о края тележки мясника.

В толпе пронесся оглушительный хохот, когда обнажили горбатую спину, верблюжью грудь и угловатые, обросшие волосами плечи Квазимодо.

Тут к нему подошёл палач с жуткой плетью в руке. И на эшафот легонько взобрался красивый белокурый юноша с вьющимися волосами, которому я дала бы не более 25 лет, и торжественно объявил:

— Месье и мадам, пожалуйте сюда! Здесь сейчас начинается интересное представление! Будут самым добросовестным образом хлестать достопочтенного мэтра Квазимодо, звонаря моего брата, господина Клода Фролло, архидьякона Жозасского. Уважаемый звонарь устроен в чисто восточном вкусе, — в этом вы можете убедиться по его куполообразной спине и ногам в виде витых колонн.

Слова молодого человека были встречены новым взрывом хохота, в особенности со стороны молодежи и детей.

Упоминание уже знакомого имени почему-то заставило моё сердце на мгновение замереть. "У Клода есть брат!"- отметила про себя я и против своей воли принялась рассматривать юношу, пытаясь отыскать в его лице знакомые черты. Я заметила, что, несмотря на очень большую разницу в возрасте, братья Фролло довольно схожи между собой, только Клод более смуглый, глаза у него темнее, и походил он скоре на итальянца, чем на француза. В следующее мгновение я скользнула взглядом по толпе, пытаясь найти самого Клода, но его там не было. Однако ход собственных размышлений мне совершенно не понравился. "Что же ты в голову мою залез, святоша проклятый!" - выругалась про себя я и устыдилась своей мысли, которую пыталась прогнать, как назойливую муху.

Вдруг, в ту самую минуту, палач поднял руку с плетью, тонкие ремни с резким свистом прорезали воздух, словно пучок змей, и со всего размаха опустились на плечи несчастного.

Квазимодо подскочил, точно внезапно разбуженный от сна, и стал корчиться и извиваться под ремнями. Все лицо его судорожно передернулось от боли, но он не издал ни одного звука. Он только дернул головой сначала назад, потом вправо и влево, наконец замотал ею, как бык, ужаленный в бок слепнем.

За первым ударом последовал второй, затем — третий, четвертый, пятый. Ужасные удары сыпались градом. Вскоре брызнула кровь и побежала струйками по темной спине горбуна, свистевшая же в воздухе плеть, перед тем, как упасть, разбрызгивала капли крови над толпой.

Что же касается Квазимодо, то страдания, кажется, оглушили его. Вначале он пробовал незаметно разорвать свои узы. Глаза его при этом пылали диким огнем, мускулы напрягались, все тело корчилось. Ремни было растянулись под его отчаянным, нечеловеческим, усилием, но, все же выдержали этот могучий напор. Они только слегка трещали, но не лопались.

Квазимодо, очевидно, понял бесполезность своей попытки и более не повторял ее. Вместо тупого равнодушия на его лицо теперь легло выражение глубокого и горького разочарования. Он устало закрыл глаза, опустил голову на грудь и замер.

После этого бедняга больше не шевелился и, казалось, отдал Богу душу. Сердце моё разрывалось от жалости. Палач мгновенно остановился, страдалец медленно открыл глаза, и я облегчённо выдохнула.

Истязание кончилось.

Двое слуг палача обмыли окровавленную спину наказанного, натерли ее какой-то мазью, тотчас же остановившей кровь, и накинули ему на плечи что-то вроде желтой рясы.

Однако, едва живой, мученик еще не отделался этим. Ему предстояло пробыть на позорном столбе еще целый час.

Песочные часы перевернули и оставили горбуна привязанным к колесу, чтобы удовлетворить "правосудие" до конца.

А толпа, как бесноватая, начала глумиться над ним. В несчастного полетели камни, куски грязи, не говоря уже о бранных, полных жестокости, словах. Особенно неистовствовали женщины, но и мужчины в долгу не оставались. Всюду раздавались полные ненависти голоса:

-У, харя антихристова!

Праздник жизни

Дни шли за днями, и мы с Пьером жили беззаботно и счастливо. Он стал для меня самым нежным и любящим братом, о котором можно было только мечтать. С ним мы делили кров, завтраки, обеды и ужины. Я привязалась к нему истинной сестринской любовью, на которую только была способна. К чести Пьера, нужно сказать, что он полностью сдержал свое слово и вёл со мной исключительно благородно, доблестно продолжая спать на сундуке. Хотя я прекрасно знала, что он без памяти влюблён в меня и терпеливо надеется на взаимность. Он был добр, нежен, галантен, довольно хорош собой, делал все, чтобы завоевать мое внимание, продолжая, тем не менее, оставаться для меня всего лишь старшим братом, хотя и очень любимым.

Но, к счастью для меня, Пьеру было присуще редкое, почти невероятное, для молодых людей бесстратие, заложенное, как видно, в самой его природе. Так, он мог часами сидеть со мной за одним столом на расстоянии вытянутой руки, смотреть влюбленным взглядом, но ни разу даже не дотронуться до моей ладони. Он был счастлив только тем, что находился со мной рядом. Вот за эту исключительную порядочность я любила и ценила Пьера ещё больше.

Второй его любовью после меня была Джали, он обожал её, как родного ребёнка, и это также не могло не умилять.

Хотя Пьер знал, что я не вижу в нем возлюбленного, он также знал, что я очень ценю его как поэта и артиста - и безмерно радовался этому. Стихи его я находила просто замечательными, и искренне негодовала, почему толпа его не ценит?!

- Эти люди - просто бараны! - возмутилась я. - Не ценят такую прелесть! А все потому, что для них ты -слишком тонкая натура.

- Вот и сижу без гроша в кармане, - тяжело вздохнул Пьер.

-А знаешь что?.. - немного подумав, предложила я и радостно захлопала в ладоши. - Давай выступать вместе!

- То есть как вместе? - нахмурился мой философ.

- Ты мог бы показывать фокусы, ты же говорил мне, что знаешь несколько...

- Помилуйте, прекрасная мадемуазель, неужели Вы приказываете мне, поэту, философу, драматургу, выступать перед толпой в костюме фокусника?! - вскипел праведным гневом Пьер.

- Как хотите, месье Великий Поэт, но, боюсь, Вы так и будете сидеть без гроша.

-Ладно, я согласен, - после недолгого размышления выдохнул он.

- Вот и отлично, - обрадовалась я. - А твоим чудесным стихам мы тоже найдём достойное применение. Если хочешь, я переложу их на свои песни.

- Прекрасная идея! - просиял добродушный поэт.

- Вот и договорились, - важно проговорила я. - Теперь мы одна команда!

- Постой, - спохватился Пьер, показывая на Джали. - Мы забыли её спросить... Она-то согласна?

Словно бы поняв его слова, Джали бросилась к нему со всех ног и стала тереться головой о колени Пьера, а он нежно поцеловал её между рожками.

- Вот видишь, она согласна, - заметила я, и мы рассмеялись оба.

С тех пор милый Пьер сильно изменил мою жизнь. Отныне мы вместе готовили программы. Он учил меня некоторым новым фокусам, а я, в свою очередь, обучала его песням и танцам. Танцором Пьер оказался, если честно, так себе, зато пел вполне неплохо, так что мы часто выступали дуэтом. Песни были разнообразные, как и фокусы, и прочие номера. Словом, к нам пришёл небывалый успех, мы стали неплохо зарабатывать и, как положено слаженной команде, мы двое (вернее, трое, если считать Джали), отлично дополняли друг друга. Если я была изумрудом, то Пьер -золотой оправой, ну а наша милая Джали... Бесценное золотое руно, наш Ангел в козьей плоти! Со временем кроме неё (к вящему её неудовольствию) мы включили в программу других четвероногих друзей и демонстрировали забавные фокусы с кошками.

Что особенно прекрасно, Пьер перестал чувствовать себя неудачником и, обзаведясь парочкой новых камзолов, стал совершенно доволен жизнью. В общем, как полагается уличным артистам, мы жадно проживали этот праздник жизни и щедро разделяли его с окружающими.

Однако мы с Пьером были не просто партнёры по сцене и хорошие друзья, он был моим рыцарем, а я -его музой и прекрасной дамой. Кроме этого, мы могли часами говорить на разные умные темы, Пьер знал бесчисленное количество стихов, преданий, легенд и прочего, был прекрасным рассказчиком, а я жадно впитывала все эти знания, потому что, как выяснилось, я очень люблю умных людей, и мой названный брат был именно таким.

Кроме того, мы знали друг о друге все секреты. Пьер небезосновательно решил, что мне нравится капитан Феб де Шатопер, и, чтобы сделать мне приятное, даже научил Джали собирать имя "Феб" из деревянной азбуки. Этот фокус привёл меня в умиление и восторг, но, между тем, я уже почти забыла этого красивого белокурого капитана. Да, он невероятно милый, он спас меня, но для увлечения, тем более, для любви этого явно мало, тем более что я видела его всего один раз...

В отличие от другого человека, который незаметно стал частью моей жизни, меня самой, моей собственной тенью...

Падший Ангел

Клод Фролло был личностью необыкновенной, и его имя гремело по всему Парижу. К началу описываемых событий ему исполнилось уже 54 года, и он достиг в жизни очень многого. Отец Клод был не просто священником, а занимал должность настоятеля Собора Парижской Богоматери. Более того, его власть простиралась далеко за пределы этой огромной великолепной церкви. Клод Фролло был строгий, серьезный и угрюмый священник, блюститель душ, архидьякон Жозасский, управлявший двумя деканатами — Монлерийским и Шатофорским — и 174 сельскими приходами. Он сделался особой, перед которой трепетали певчие в стихарях и куртках, причетники, братия святого Августина, младшие клирики Собора Богоматери, когда он, величавый и мрачный, медленными шагами проходил перед ними, скрестив на груди руки и низко опустив голову, так что был виден только один его высокий лоб. Мало кто сомневался, что со временем этот важный служитель Бога станет кем-то не ниже епископа - и не без оснований. Раньше Клод Фролло был вторым викарием в нашей епархии, а недавно стал первым, и правящий епископ Жермен де Бомон видел в нем своего преемника.

Пьер, боготворивший своего бывшего учителя, говорил о нем лишь в превосходной степени - послушать Пьера, так чище, праведнее, умнее и добрее отца Клода просто невозможно найти.

Но так думал не только мой друг. Многие люди восхищались архидьяконом за его отзывчивость, аскетизм и искреннюю преданность святой католической вере. Все священники обязаны хранить целомудрие, и очень многие, действительно, свято придерживались этого обета, но были и исключения, которые ночью нежили юных прелестниц на груди и даже тайно имели от них детей, а утром надевали черные рясы, шли в церковь и с самым серьёзным видом рассказывали богобоязненным прихожанкам о тяжком грехе блуда. Все это я узнавала, естественно, из разных городских сплетен, а теперь, оглядываясь назад, я могу только повторить слова Спасителя: "Не судите, да не судимы будете"...

Но с кем-с кем, а с Клодом таких историй никогда не случалось - он избегал женщин за версту! По слухам, он не пустил в монастырь Собора даже принцессу Анну, ссылаясь на какие-то старые циркуляры. Эта история произошла несколько лет назад, но наделала столько шума, что о ней помнили до сих пор.

К слову о религии, чёрные рясы всегда пугали меня и вызывали отвращение, а монастыри казались чем-то вроде добровольных тюрем, в которых люди зачем-то сами запирают себя. Да и сама христианская вера с её цепями правил и запретов вызывала у меня неприязнь, граничащую с отвращением и ужасом. Но мэтр Клод, точно, не разделил бы моего мнения на этот счёт.

...Второй кроме религии стихией, всецело поглотившей Клода Фролло, была наука. Он знал все на свете - от поэзии до медицины, и многие умнейшие люди города, включая, как говорили, даже самого короля, приходили к нему за разговором.

...Однако даже такой важный господин не был лишен обыкновенных человеческих привязанностей, каковой являлся, к примеру, его брат Жан, который был младше Клода лет на 20. (Как выяснилось, он был уже не таким молодым, каким показался мне во время истязания бедного Квазимодо).

Безудержный, веселый, но не лишенный жестокости, Жан Фролло, являвшийся полной противоположностью своего добродетельного брата, был отчаянным повесой, пьяницей, неисправимым бездельником, только и способным клянчить у старшего брата деньги, которые немедленно спускал на выпивку и гулящих девиц (благо, Фролло-старший, принадлежавший к дворянскому сословию, был довольно состоятельным). Ни семьи, ни учёбы, ни постоянной работы у Жана не было - он просто прожигал жизнь. Хотя, к чести Жана, нужно сказать, что он был художником - довольно неплохим и даже известным. Хотя больше известен этот человек был скандальным поведением, нежели творчеством. Сам Фролло-младший считал себя гением, поэтому с легким сердцем позволял себе многочисленные выходки. Конечно, архидьякон очень переживал из-за поведения своего молодого родственника, однако все равно любил его больше всего на свете.

Не был лишен господин Фролло привязанности и к своему уродливому воспитаннику Квазимодо.

Приведенных фактов достаточно, чтобы понять, почему мэтр Клод заслужил безупречную репутацию.

Однако если одни люди обожали его и считали едва ли не святым, то другие - боялись и ненавидели и рассказывали про него всякие ужасные вещи. Конечно, обвинить отца Клода в пьянстве и прелюбодеянии не могли бы даже самые злые языки, но про него говорили ещё и не такое. Якобы этот ревностный служитель церкви, ненавидящий колдунов, сам тайно знается с нечистой силой. И что юноша Квазимодо- на самом деле - вовсе не человек, а воплотившийся дьявол, которому архидьякон-чернокнижник продал свою душу, а когда наступит его смертный час, демон Квазимодо утащит нечестивого священника с собой в ад.

Многие суеверные люди охотно верили во всю эту напраслину. И только потому, что они не видели ангельских глаз Квазимомодо -этого ни в чем не повинного, больного юноши, чья судьба была такой несправедливой. А я видела - когда он смотрел на меня у позорного столба!

Но, к несчастью, многие люди злы и глупы, поэтому, когда Клод и Квазимодо вместе появлялись на улице, собиралась толпа негодяев, которые улюлюкали и с криками: "Вот Клод с хромым!" кидали в них грязь и камни. Но гордый и величественный архидьякон, словно бы не чувствуя этих унижений, с королевским достоинством шёл дальше, не обращая внимания на бессердечных хулиганов.

***

Однако, мало-помалу, я и сама начинала верить в эти слухи о колдовстве, потому что свое сильное и внезапное увлечение этим человеком не могла объяснить какими-то иными причинами, при этом я понимала, что он и сам оказался в плену моих чар. Я отлично знала, что этот закоренелый женоненавистник и несокрушимый аскет влюбился в меня до беспамятства. Всякий раз, видя меня, он сильно бранился и прогонял с площади, но я понимала, что его глаза говорили совсем не то, что говорили его уста. Было что-то наигранное во всех этих его замечаниях, и было ясно, что думал обо мне мэтр Клод совсем не то, что говорил.

Осиное гнездо и реки меда

На следующий день я раскаялась, что так неосторожно разболтала Пьеру свою тайну, умоляя того обо всем забыть, что он и сделал, по крайней мере, сделал вид, что забыл. Бедняга уже привык к моей непредсказуемости.

Между тем, эта новая страсть, которой я так стыдилась и которую пыталась отрицать, подобно молодому растению, давала свои побеги, которые я отчаянно втаптывала в самые глубины сердца, в самые недра души. И порой это даже удавалось!

Но если бы мой тиран оставлял меня в покое! Так нет! Он не упускал ни одного случая, чтобы напомнить о себе. Не было такого дня, чтобы он не наблюдал мои выступления, а я всякий раз боялась встретиться с ним взглядом, подобно тому, как люди боятся прямо смотреть на солнце - иначе ослепнут.

В такие моменты я ненавидела его - и обожала, затрудняясь определить, чего здесь больше - ненависти или любви. Я знала точно, что он испытывает ко мне то же самое, и эта незримая, но нерушимая связь изнуряла нас все больше, по капле забирая нашу жизнь. Каждый день.

***

Тот день, точнее вечер, был совершенно обычный. Пылал алый закат, заливая кровью раненое небо. Я выступала одна, без Пьера. Мой бубен по-прежнему звенел, а сердце кровоточило. Такова работа артистов - петь и смеяться, даже когда все внутри разбито...

А виновник этих чувств, как всегда, смотрел на меня тяжёлым и горячим взглядом, который я чувствовала, даже не видя. Но незримая преграда между нами была выше и толще, чем серые стены его церкви...

— Эй, малютка! - раздался вдруг знакомый голос.

Обернувшись в ту сторону, откуда он доносился, я увидела балкон одного из богатых домов, на котором стоял красивый Феб -статный капитан, так очаровавший меня в нашу первую встречу, но сейчас почти изгладившийся из моей памяти и тем более - из сердца... Я застыла в нерешительности, сомневаясь, стоит ли идти на его зов.

— Поди сюда! — добавил он и поманил меня жестом.

Глубоко вздохнув, я взяла бубен под мышку и направилась в тот богатый дом, но, дойдя до роскошно расшитой портьеры, вдруг оробела и постеснялась пройти дальше. Но тут мне навстречу вышла маленькая прехорошенькая девочка лет 6-7 и просто выручила меня!

- Здравствуй, малышка, - сказала я. - Как тебя зовут?

- Беранжера, - важно представилась она. - А тебя как?

- Какое чудесное у тебя имя! А меня зовут Эсмеральда!

- Эсмеральда! Эсмеральда! -захлопала в ладоши очаровательная девочка. - Иди скорее к нам!

И она буквально притянула меня за руку в зал, где сидел Феб, какая-то пожилая женщина и несколько прекрасных девушек. Одна из них затмевала красотой всех своих подруг. У девушки были роскошные белокурые волосы, огромные голубые глаза и прозрачная светлая кожа. Была она похожа на белую розу или белую лилию. Я отметила про себя, что никогда прежде не встречала такой красавицы!

- Ура! Смотрите! Эсмеральда к нам пришла! - радостно воскликнула Беранжера.

Но, как оказалось, видеть меня рад был только этот маленький Ангел. Все остальные глядели на меня, как жабы, которые, услышав моё имя, разразились дружным кваканьем.

— Вот так имя для девушки! — воскликнула одна.

— Сами видите, что она колдунья, — пояснила другая.

— Одно могу сказать, моя милая: не из святой купели твои родители выудили для тебя это имя! — торжественно заявила пожилая женщина, не подозревая, насколько сильно она ранила меня, никогда не знавшую своих родителей!

Обсудив моё имя, юные ведьмы перешли на платье.

— Твой цыганский костюм,— заметила одна. - Довольно вульгарен.

— Да, правда, милая, — вмешалась другая. — Как это ты решаешься показываться на улицу без косынки и шемизетки?

— И юбчонка такая короткая, что стыд смотреть, — поддержала третья.

— Тебя, моя милая, за твой золотой пояс заберет городская стража, — довольно язвительно вставила самая ослепительная красавица.

— Девочка, девочка, если бы ты прикрывала свои плечики, они бы у тебя не так сгорели бы на солнце, — продолжала девушка с красивой улыбкой.

У меня все внутри закипело. Так и хотелось кинуться на этих ведьм и вцепиться им в волосы! Но, вместо этого, гордо вскинув голову, я холодно произнесла:

- Боюсь, дорогие сударыни, мне больше нечего здесь делать. Прощайте и благодарю всех за чудесный приём!

И решительно направилась к выходу.

- Как, Эсмеральда, ты уже уходишь?! - расстроилась малютка Беранжера.

- К сожалению, да, малышка... - вздохнула я.

- А как же фокусы? -жалобно протянула она. - А как же твоя козочка с золотыми рожками?

Услышав этот вопрос, я с ужасом поняла, что потеряла Джали из виду.

- Не сегодня, дорогая.

- В следующий раз? - с надеждой спросила малышка.

- Может быть.

- Возвращайся скорее, я буду тебя ждать.

-Хорошо, мой Ангел, - пообещала я, выходя.

Я понимала, что обманывать такого чудесного ребёнка- это верх неприличия, но для себя решила, что ноги моей больше не будет в этом осином гнезде!

- Вот как это так?! - вскипел капитан Феб. - Эта волшебница посетила наше скромное жилище, а вы с ней вот так?! Помилуйте, сударыни, это не просто бесчестно, а и вовсе никуда не годится!

С этими словами он вышел вслед за мной на улицу, где меня уже поджидала встревоженная Джали, встречающая меня радостным блеянием.

- Прости, сестрёнка, - грустно улыбнулась я, нежно гладя ее по головке. - Я такая глупая - совсем про тебя забыла...

- Эсмеральда! - позвал ласковый мужской голос.

Я повернула голову и увидела стоящего рядом капитана Феба.

- Прости, что все так получилось, - печально проговорил он извиняющимся голосом.

-Это ты нарочно позвал меня туда, чтобы все могли вдоволь надо мной потешиться? - задыхаясь от гнева, спросила я.

На моих глазах выступили слезы, а щеки загорелись огнём.

- Зачем ты так, малышка! - обиделся он. - Как ты могла такое подумать!

Гримаса гнева с моего лица постепенно сошла на нет, и Феб вкрадчиво продолжил:

Ангел-Хранитель с кинжалом

Наступил день нашего с Фебом свидания.

Собираясь, я надела свое лучшее платье светло-желтого цвета, какое только нашла, распущенные волосы украсила белой розой. А за поясом, как всегда, спрятала свой кинжал. Но, как оказалось, даже он не спас меня от огромной беды.

- Ты сегодня просто неотразима, - восхитился Пьер. - Куда-то собралась?

- А это наш маленький секрет, -улыбнулась я, кивнув на Джали.

- Ну, с твоей старшей сестрой не соскучишься! - заметил Пьер, обращаясь к ней. - А ты не поделишься со мной вашим маленьким секретом?

- Боюсь, не поделится, - рассмеялась я . - У нас женская солидарность.

-Эх, -тяжело вздохнул Пьер. - А одинокий паж обречён весь вечер тосковать по своей королеве!

- Не скучай, верный паж, я скоро вернусь, - нежно произнесла я. -Пошли, подружка!

***

...Явившись на свидание, мы с козочкой стали ждать Феба на том самом месте, где он когда-то спас меня от Квазимодо. Однако кавалер опаздывал, и это заставляло меня нервничать.

Наконец, капитан явился - красивый, нарядный, в изысканной форме и со шпагой на боку.

- Добрый вечер, мадемуазель, - учтивым тоном сказал он и поцеловал мне руку.

- Вообще-то, монсеньор, заставлять двух красивых девушек ждать себя - это моветон, - с нежным упреком сказала я.

- Ты не поверишь, красавица, - принялся извиняться рыцарь. - Меня сейчас преследовал призрак.

- Вот как! Должно быть, это признак прекрасной феи? - улыбнулась я.

- Нет. Моя фея - это ты милая Эсме... Симиляр... Можно, я буду называть тебя так? А то у тебя такое нехристианское имя, что я никак не могу его запомнить...

- Что ж, пожалуй, - великодушно разрешила я, не спеша идя рядом с ним. - Не ты один ломаешь об него язык, так что я не в обиде, тем более, что "Симиляр" тоже звучит неплохо.

- Вот и отлично, - выдохнул капитан. - Так вот слушай, это было целое приключение. Меня догнал какой-то чёрный человек и спросил... точнее, устроил мне допрос, не хуже, чем сам прокурор Шармолю... Он спросил, куда я иду... Я ответил, что на свидание с королевой; он спросил, с кем, и я назвал твоё имя. Тогда он злобно прошипел: "Капитан Феб де Шатопер, ты лжешь!" "Клянусь сатаной! — воскликнул я. — Такие слова не часто приходилось слышать Шатоперам, и ты не посмеешь их повторить". Тогда этот негодяй яростно стиснул мою руку и пригрозил, чтобы я не смел с тобой встречаться, а то будет беда!..

- Ну и ну!

"Неужели это Клод? - с изумлением подумала я, вспомнив наш недавний разговор с Пьером. - Но может ли быть, что первое лицо после епископа способно на такие чудачества? Ему полагается служить мессу, а не гоняться за капитанами и отбивать у них цыганок... Хотя, кто его знает?"

Эти мысли очень позабавили, однако я все же огляделась назад, чтобы посмотреть, не следует ли за нами моя тайная любовь, но никого не увидела - и облегчённо вздохнула, подумав, что Феб, наверное, просто пошутил... Но он говорил на полном серьезе.

- Этот пижон меня взбесил, - возмущенно продолжал капитан. - Я уже схватился за шпагу, чтобы наделать дырок в его... костюме Адама, но тут он исчез, просто исчез и все...

- Ну ты и шутник, Феб! - рассмеялась я, окончательно решив, что этот балагур просто разыгрывает меня.

- Клянусь бородавками моей бабули, Симиляр, - заверил он. - Все так и было! Поздравляю, дорогая, похоже, ты закадрила самого черта, как и положено настоящей ведьме!

Пребывая в весёлом настроении, я решила ему подыграть:

- Ты вообще знаешь, кто он такой?

- Да, рассказывают, что по Парижу ночью бродит какой-то мрачный монах... Я ещё в детстве слышал эти байки...

- О, как интересно! - оживленно отреагировала я. - Расскажи мне эту историю, Феб! Я очень люблю интересные истории, а этой не слышала никогда!

- О, Симиляр, это один из старейших столичных духов, неприветливый монах. По давнему поверью, эта потерянная душа в своем чёрном платье бродит по улицам и сыплет оскорблениями в адрес прохожих, а особо любопытным, сунувшим нос в чужое окно, и вовсе может свернуть шею. Я думал, это все враки, но похоже, сегодня я именно с ним и встретился!

Страшилка, рассказанная Фебом, пробудила во мне ребяческий азарт, и я решила также поведать ему свою легенду.

- Очень занятно. А я точно знаю, с кем ты сегодня встретился, - загадочно промолвила я. -Это мой падший Ангел.

— Ей-Богу, ничего не понимаю! — воскликнул Феб.

- Пьер, мой друг, рассказал мне старую историю о том, как Божьи Ангелы влюбились в прекрасных земных девушек и оставили Небеса, чтобы облечься в плоть и познать земную любовь. Падшие Ангелы вступили в брак со смертными девами. Хотя впоследствии за этот проступок Бог покарал их бездной ада, они все же вкусили недолгое, но пленительное счастье человеческой любви... Так вот, теперь у меня тоже есть такой влюбленный Ангел, - гордо завершила я свой рассказ.

- А твой падший Ангел уже успел вступить с тобой в брак?! - расхохотался капитан.

- Нет, что ты?! - обиделась я. - Он только появляется рядом со мной - и исчезает, если я подхожу ближе... Но он очень меня любит, поэтому свято оберегает мою добродетель, чтобы я не могла принадлежать никому другому...

- Вот же скукота! - разочарованно воскликнул Феб. - И давно это он тебя так... оберегает?

- С нынешней зимы... - призналась я.

- Ты хочешь сказать, что у тебя нет друга... Ну, кого ты любишь?

- Пока нет... - потупилась я. -Но дело не только в этом Ангеле. Понимаешь, больше всего на свете я мечтаю найти родителей, а поможет мне в этом мой амулет непорочности. Так что мне нельзя вступать ни с кем в близкие отношения, пока я не найду мать и отца...

- Боже мой, Симиляр, ты уже взрослая девушка! Нельзя же верить в такую чушь!

- А вот и нет! - разозлилась я. - Никакая это не чушь! Предсказания моей приёмной матери-цыганки сбываются всегда!

- Ладно, не дуйся. Я ужасно скучал по тебе все эти дни и сейчас хочу показать тебе самое волшебное место в Париже...