Проводник

Глава 1

Холод, но не пронизывающий, не кусачий, а… вяжущий. Он обволакивал кожу плотной, сырой пеленой, просачиваясь сквозь тонкую ткань футболки, заползая под рукава, цепляясь за голые колени. Алина открыла глаза. И сразу захлопнула их снова. Серость. Сплошная, бездонная, без малейшего просвета серость. Она вдохнула – воздух был тяжелым, влажным, с запахом прелых листьев, старой коры и чего-то неопределенно чужого, как запах заброшенного чердака в доме, где никогда не была.

Осторожно, будто боясь разбить хрупкую тишину, она открыла глаза снова. Туман. Не просто дымка, а густая, непроглядная стена, поглотившая все. Деревья вокруг были лишь темными, размытыми силуэтами, как призраки на старинной фотографии. Корни, переплетенные и скользкие, выступали из земли, похожие на окаменевшие змеиные спины. Листья под ногами, если они там были, не хрустели – они просто мокро впитывали каждый ее неуверенный шаг. Тишина стояла гнетущая, абсолютная. Ни щебета птиц, ни жужжания насекомых, ни шелеста ветра в кронах. Только собственное дыхание – неровное, сдавленное – нарушало этот мертвенный покой.

Где я?

Мысль прозвучала в голове гулко, как удар колокола в пустой церкви. Она попыталась встать, опираясь на ближайший ствол. Кора под ладонью была шершавой, холодной и… живой. Не в смысле теплой, а в смысле пульсирующей едва уловимым, чужим ритмом. Алина отдёрнула руку, как от огня.

Машина… Трасса… Влад…

Обрывки воспоминаний врезались в сознание, острые и болезненные. Яркий свет фар встречной фуры, ослепивший сквозь лобовое стекло. Пронзительный, разрывающий душу визг тормозов – их, чужих, своих собственных? Грохот. Невероятной силы удар, отбросивший ее тело, как тряпичную куклу. Ощущение полета и падения одновременно. Искры. Запах гари, бензина и… железа. Горячего, сладковатого железа. Крови. Затем – темнота. Бездонная и безмолвная.

И вот… это.

Она огляделась, пытаясь пронзить взглядом ватную стену тумана. Ничего. Только призрачные очертания деревьев и вездесущая серая муть. И странное, леденящее душу чувство… пустоты. Физической пустоты. Она не чувствовала голода. Не чувствовала жажды. Ни малейшего позыва сходить в туалет. И – что было самым ужасным – она не чувствовала боли. Нигде. Ни намека на ушиб, на ссадину, на перелом после такого чудовищного удара.

Это невозможно. Руки сами потянулись к лицу, к телу, ощупывая его сквозь ткань футболки и шортов. Кожа – целая. Голова – на месте. Ноги двигаются. Но… должно же что-то болеть! После такого – должно! Страх, холодный и липкий, начал подниматься из глубин желудка, сжимая горло. Он был острее, реальнее любого физического ощущения.

Неужели я…?

Мысль не хотела оформляться. Она билась, как пойманная птица, о стены черепа. Мертва? Но тогда… где ангелы? Где свет? Где врата? Где хоть кто-то? Этот бесконечный, безжизненный, промозглый лес не походил ни на какие представления о загробном мире. Ни на райские кущи, ни на адское пламя. Это было… Ничто. Пограничье. Забвение.

Влад! Имя вспыхнуло в сознании яркой, жгучей точкой. Где он? Жив? Тоже здесь? Ее пальцы судорожно сжались. Последнее, что она помнила перед ударом… Их ссора. Острая, грязная, как всегда в последнее время. Дорога к ее матери. Он за рулем, лицо перекошено злобой и раздражением. — Твоя мать меня ненавидит! Я терпеть не могу эти ее взгляды свысока, эти вечные упреки! Зачем мы туда едем, Алина? Чтобы она снова указала мне на мои недостатки? На твои? На то, что ты, по ее мнению, недостойна меня? — Он кричал. Она пыталась вставить слово, защититься, но он не слышал. Ей надоело. Надоели его вечные претензии к ее семье, надоели его внезапные вспышки гнева, надоела эта тягостная атмосфера в машине, в квартире, в их отношениях. Она просто… сдалась. Закрыла глаза, сунула в уши наушники, включила музыку на максимум, пытаясь заглушить его голос, заглушить саму себя. Сквозь призму полуприкрытых ресниц она видела, как он яростно ткнул пальцем в экран телефона, строча кому-то сообщение. Его губы шевелились – то ли повторяя текст, то ли продолжая ругаться про себя. Кому он писал? Коллеге? Другу? Или…? Подозрение, гложущее ее уже несколько месяцев, кольнуло с новой силой. Но она гнала его прочь. Не сейчас. Не здесь. Просто не могу…

И вот тогда – свет фар. Визг. Удар. Темнота.

И этот лес.

Холод усиливался, пробираясь под кожу, к костям. Она ежилась, растирая руки. Кроссовки, к счастью, были крепкими, но тонкие носки уже промокли от сырости, пронизывающей лиственную подстилку. Она должна двигаться. Куда? Неизвестно. Просто отсюда. Шаг. Еще шаг. Ноги подчинялись неохотно, будто ватные. Туман не рассеивался, а лишь сгущался в некоторых местах, образуя странные, зыбкие фигуры. Иногда ей чудилось, что в серой пелене мелькает что-то темное, быстрое, бесшумное. Она замирала, вжимаясь в ствол дерева, сердце бешено колотясь где-то в горле. Пауки. Змеи. Мыши. Все ее детские и не очень страхи, связанные с лесом, оживали с пугающей яркостью. Она представляла огромного, мохнатого паука, спускающегося с ветки прямо на лицо. Воображала холодное, скользкое прикосновение змеиной кожи к лодыжке. Слышала в тишине писк и шуршание грызунов под корнями. Это не реально, это лишь страх, – пыталась убедить себя Алина, но тело не слушалось, покрываясь мурашками. Она шла, напряженная как струна, каждый шорох – а шорохи теперь казались громче – заставлял ее вздрагивать.

Мама… Мысль проскользнула неожиданно. Не теплая, не тоскливая, а… колючая. Как будто она наступила на осколок. Образ матери возник перед глазами не как утешение, а как очередной призрак этого места. Холодные, оценивающие глаза. Поджатые губы. Голос, звучащий как металл по стеклу:

— Неудачница. Вечно у тебя все через пень-колоду. Посмотри на Машу Петровну дочь! Замуж вышла за успешного бизнесмена! А ты? Ты цепляешься за этого Влада, как репей, потому что сама ничего не стоишь без его денег и статуса. Сама ты – ноль. Неудачница.

Слова, как ножи, резали даже здесь, в этом лесу между мирами. Алина сглотнула ком в горле. Почему именно сейчас? Почему не воспоминания о редких объятиях, о подаренном в детстве плюшевом мишке? Нет. Только критика. Только разочарование. Только это леденящее слово «Неудачница» . Оно определяло ее. Оно было ее клеймом. Она и сама почти поверила. Двадцать пять лет. Что она достигла? Работала менеджером среднего звена в чужой компании, которую ненавидела. Жила в квартире Влада. Ездила на его машине. Даже кот, любимый рыжий Барсик, формально был его котом, подаренным на день рождения. Ее собственные мечты – открыть маленькое кафе, где будут подавать ароматный кофе и ее фирменные капкейки – давно похоронены под слоем удобного, но безрадостного существования. Она держалась за Влада не из любви – та давно испарилась, – а из страха. Страха перед одиночеством. Страха перед материнским: « А я тебе говорила!». Страха начать все с нуля и снова услышать это презрительное « неудачница» . И вот цена. Цена этого страха, этой лжи себе самой – грохот металла, запах крови и этот проклятый туман.

Глава 2

Словно ледяной водой окатило. Весь мир – туман, деревья, светящийся мох – сжался до размеров темного шара в руках Никиты. До этого текста. До этого пошлого смайлика. Воздух перестал поступать в легкие. Голова закружилась, земля поплыла под ногами. Алина судорожно вдохнула, но в горле стоял ком, мешающий дышать.

Вечером буду у тебя. Целую.

Каждый слог отдавался в висках тупым, унизительным ударом. Все подозрения, все мелкие нестыковки, все оправдания, которые она себе придумывала, чтобы не видеть очевидного, рухнули в одно мгновение. Не коллега. Не друг. Другая. И пока она, дура, тряслась над их "отношениями" боялась материнского "я же говорила" он… он строчил любовные послания и планировал свидания. Наверное, смеялся над ее наивностью. Наверное, сравнивал. Неудачница.

– Ну? – Голос Никиты прозвучал как удар хлыста. Спокойный, безжалостный. – Ответь. За что ты будешь драться? За право вернуться к этому?

Шар в его руке погас, снова став просто темным, безжизненным камнем. Но изображение горело у нее на сетчатке. Алина отшатнулась, спина больно ударилась о шершавый ствол дерева. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони. Боль. Настоящая, физическая боль. Первое, что она почувствовала в этом проклятом Промежутке. И оно было… облегчением. Якорем в реальность этого кошмара.

– Заткнись! – Вырвалось у нее хрипло. Голос дрожал от ярости и унижения. – Ты не понимаешь! Это не… Это не про него! Это про меня!

Никита поднял бровь. Удивление? Или просто интерес к ее реакции? Он небрежно перебросил шар из руки в руку, словно безделушку.

– О? Просветление? – В его тоне сквозила язвительность. – Ну-ну, продолжайте. Интересно послушать, ради какой высокой цели стоит продираться сквозь этот ад обратно.

Он был невыносим. Холодный, циничный, наблюдающий за ее агонией, как за спектаклем. Алина выпрямилась, стиснув зубы. Слезы жгли глаза, но она не дала им скатиться.

– Я… Я хочу доказать… – Она искала слова, пытаясь сформулировать клокочущий внутри вихрь. – Себе. Всем. Что я не… не пустое место! Что я могу что-то сама! Что я не обязана цепляться за первого встречного идиота из страха! Что моя мечта… – Она махнула рукой в сторону, где светился мох, символ ее почти забытого желания. – …стоит того, чтобы за нее бороться! Даже если это кафе, даже если это глупо! Даже если я снова ошибусь! Это мое право – ошибаться! Мое право – пробовать! А не сидеть в золотой клетке с… с предателем! И слушать, какая я неудачница!

Последнее слово сорвалось с губ с такой горечью, что ее собственный голос прозвучал ей чужим. Она тяжело дышала, грудь вздымалась, глядя на Никиту с вызовом. Готовая к его насмешке, к очередному язвительному замечанию.

Но он молчал. Серые глаза изучали ее с новой интенсивностью. Язвительность исчезла, сменившись чем-то нечитаемым. Задумчивостью? Признанием? Он медленно кивнул, один раз.

– Хм. Искренне. – Его голос утратил сталь, стал почти обыденным. – Глупо, наивно… но искренне. Это редкость здесь. Ладно. Значит, ты выбрала бой.

Он сунул шар в карман джинсов и повернулся, собираясь идти.

– Стой! – Алина бросилась за ним, хватая его за рукав водолазки. Ткань была плотной, прохладной. – Ты же проводник! Ты должен помочь! Вывести отсюда! Сейчас же!

Никита остановился, медленно обернулся. Его взгляд скользнул с ее лица на руку, впившуюся в его рукав, затем снова поднялся к глазам.

– Должен? – Он мягко, но неумолимо высвободил рукав. – Кто тебе сказал? Леший? Он много чего наговорит. Я – проводник. Не спасатель. Не нянька. Мой долг – показать путь. Пройти его ты должна сама. А путь здесь… – Он оглядел мрачный, затянутый серой пеленой лес. – …начинается с твоих собственных демонов. Смотри.

Он не закончил фразу. Туман вокруг них вдруг зашевелился. Не просто колыхнулся, а сгустился, приобрел форму. Он валил клубами, как дым, обволакивая стволы деревьев, поднимаясь с земли, образуя причудливые, зыбкие фигуры. Воздух наполнился тихим, многоголосым шепотом, словно тысячи невидимых насекомых заполонили лес. Шепот был бессвязным, но в нем угадывались знакомые интонации… ее интонации. Слова матери.

"Опять двойка? Неудачница!"

"Посмотри на себя! Вечно неряха!" "Ничего путного из тебя не выйдет!" "Ты опозоришь нас всех!"

Шепот нарастал, становясь громче, навязчивее. Он вибрировал в костях, заползал в уши, давил на виски. Алина вжалась в Никиту, инстинктивно ища защиты. Он стоял неподвижно, как скала, его лицо было бесстрастным.

– Это… это что? – прошептала она, закрывая уши ладонями. Но шепот пробивался сквозь кости, прямо в мозг.

– Лес слышит тебя, – сказал Никита тихо, его голос едва перебивал навязчивый хор. – Он реагирует на то, что болит сильнее всего. На твой страх. На твою боль. Ты кричишь внутри – он отвечает. Это твое первое испытание. Твои тени.

Внезапно впереди, в разрыве тумана, возник силуэт. Высокий, женственный. Знакомый до мурашек. Туман клубился вокруг, придавая фигуре размытость, но осанка, поворот головы – это была она. Мать. Алина замерла, сердце уходя в пятки.

– Ма… мама? – сорвалось с губ.

Фигура не ответила. Она просто стояла, смотря в их сторону сквозь пелену. А потом заговорила. Голос был искажен, как плохая запись, растянут и пронизан статикой, но слова… слова были теми самыми, отравленными годами упреков:

"Алина! Где ты шляешься?! Опять двойка?! Опять позоришь меня перед всеми?! Неудачница! Бездарь! Вечно у тебя все через жопу! Ничего не можешь сделать нормально! Посмотри на Леночку! А ты?! Ты – позор!"

Каждое слово било, как ножом. Алина сжалась, слезы наконец хлынули ручьем. Она снова была маленькой, беспомощной девочкой, стоящей перед холодным гневом неумолимого судьи.

– Это не она! – выдохнула она, больше для себя. – Это иллюзия! Туман!

– Иллюзия? – переспросил Никита, его голос прозвучал странно близко. – Или эхо? Эхо того, что сидит здесь? – Он легонько ткнул пальцем ей в висок. – Оно реально, Алина. Оно часть тебя. Ты носишь его с собой. Лес лишь дает ему голос и форму. Игнорировать – бесполезно. Бежать – тоже. Оно будет преследовать.